«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:       — Я не узнал его сразу. Ни когда по имени его господин Вэнь мне назвал, сказал: «Есть ловкий человек — Сюэ Ян. Смелый, хитрый и рук замарать не боится!» Ни когда увидел его… Я когда только увидел его и узнал, понял, что и имени-то его не знал… То есть, имя-то знал… Но не всё. Звал его А-Ян, а потом «мальчик Ян», а что и фамилия у него… Есть ли? А какая? Должна быть… А должна ли точно?.. Только когда встретился с ним тогда, у господина Вэнь, понял вот это… И когда встретил — только по лицу узнал!       Сяо Синчэнь понимающе кивнул:       — Да, вырос — совсем другим стал…       — Да, вырос. Другим стал. Но другим стал, не оттого что вырос… Я его по лицу узнал, а дни прошли — подумал: «Обознался я. Лицо похожее, имя похожее, но человек — не лицо, человек — не имя…» Понимаешь, шаман?       Упоминание индейских колдунов неизменно возвращало к мыслям и о белом одеяле. Этому нужно было положить конец:       — Я не шаман.       Почудилось, что Вэнь Чжулю усмехается:       — Не шаман оттого, что не индейцем родился!.. Нет, не хочешь, чтобы я говорил: «Ты — почти шаман!» — не стану больше. Но «шаман» — слово. Слово можно сказать, слово можно не сказать. А человек есть. Есть человек и слово скажешь — человек есть. Есть человек, а слово не скажешь — человек всё равно есть. Понимаешь?       На память пришло бессмертное: «Роза пахнет розой…» К месту ли?       — Вы хотите сказать, что человек тот, кто он есть, что бы ни говорили о нём другие и что бы ни говорил о себе он сам?       — Да, так. Ты в людях видишь, что спросить знаешь — назову тебя «шаман», не назову… Хочешь, губернатором штата назову тебя? Хоть губернатором тебя назову, хоть каторжником — ты такой будешь, какой ты есть! И больше: надеть на тебя костюм хороший, шляпу… или в кандалы тебя закуют — всё равно ты тобой будешь. Понимаешь?       — Думаю, да…       Здесь Сяо Синчэнь точно расслышал, что индеец усмехнулся:       — Да. Вот потому и говорю… Не говорю!.. Про другое говорим: если вырастет человек, постареет, если ногу койот отгрызёт — тело изменится… одежду сменить, если другим именем назваться… но душа та же, мысли те же — то и человек тот же. А мысли другие, душа как другая — и человек как другой. Понимаешь?       — Да.       — Вот поэтому я подумал: «Обознался я!» Когда васичу Чан закричал: «Он моего сына хотел за борта толкнуть!» — я не поверил: я такого мальчика Яна знал, который не мог такого сделать! А тот человек, кого я у господина Вэнь встретил — тот многое мог. Поэтому и подумал я: «Лицо похожее, имя похожее, но человек — не лицо, человек — не имя. Обознался я…» Но потом, говорить когда стал с ним, о нём, понял, что не обознался…       — И… когда вы стали тогда с ним говорить… То есть, когда вы оба были при… при гос… при Вэнь Жохане, вы спросили у него, что же тогда вышло на пароходе?       — Нет. Спросишь: «Почему?» Мы о прошлом не говорили почти. Почти… Сказать можно: не говорили. Ни я с ним, ни он со мной, ни я с другими ни с кем… Он? Я не слышал! Только между делом каждый сказал когда-то, что на Большой реке родился… Почему? Господин Вэнь недоверчивый человек был. Между людьми своими большого знакомства не хотел: вдруг его семье вред от этого выйдет…       Чужой лицеприятностью было впору восхититься: «недоверчивый», «вред семье», «не хотел большого знакомства» — был человеком жестоким и подозрительным, и опасался сговора подельников против себя! Но никакие слова не меняли суть: узнай такой человек — Вэнь Жохань — что кто-то из служивших ему людей когда-то прежде был в приятельстве, наверняка сделался бы к ним предвзят более чем к прочим. Во что вылились бы эти подозрения? Память грубо и надменно — но поклясться, что это был настоящий голос Старого Вэня, Сяо Синчэнь не взялся бы — обронила: «Так что, придётся нам поговорить серьёзно… мальчик мой… девочка моя…» — и заныли рёбра…       — Но он со мной и не хотел говорить… — юноша не сразу понял, что речь шла уже не о Вэнь Жохане, — И с другими не хотел. Он мало говорил. Он сам по себе был. И совсем другой стал. Совсем…       — Совсем — это…       — Совсем другой. Я сначала подумал: «Всё-таки лицо то же, присмотрюсь: может, душа та же под ним, а я сразу не углядел. Не услышал. Может быть, не вся, то часть души та же осталась…» Но смотрел на него, за ним смотрел, слушал, что говорит, слушал, как говорит — ничего прежнего не нашёл. Ребёнком был — я ему верил больше, чем немногим, но тем, кто с нами по Большой реке ходил, а был бы он тогда старше и руками сильнее — верил бы больше, чем многим. Когда он ребёнком был, я бы и жизнь свою его беречь дал. И слову его верил. А тогда… А тогда, потом, у господина Вэнь, всё как сейчас было… стало… Было? Стало? Как сказать тут лучше?.. Тогда знал я, как сейчас знаю, что ему убить меня — захотеть только!       Сяо Синчэнь почувствовал, что по спине бегут мурашки. Но призвал на помощь всё, что сам знал и чувствовал:       — Я всё же не думаю… Думаю, всё не настолько плохо…       — Об этом я и сказал тебе!       — Да, всё, скорей всего, всё же не так плохо…       Вэнь Чжулю снова перебил:       — Нет! Об этом я сказал тебе: «Он тебя услышит. Потому он с тобой другой!» А ты спросил: «Какой — другой?» А я сказал: «Каким давно был, а потом давно не был!» Ты многое видишь, но этого не видишь, потому что раньше, другим, не знал его. Я знал — я вижу: он со мной такой, каким был со мной и со всеми был, когда мы у господина Вэнь были, а с тобой он такой бывает, каким он со мной, и с Таном, и со всеми на Большой реке был! И другим бывает, разным бывает, но таким, каким был со мной и со всеми был, когда мы у господина Вэнь были, с тобой он не бывает, а таким, каким на Большой реке был — бывает! Я думал, когда с ним у господина Вэнь был, что таким, каким раньше был, он не будет никогда больше: слишком другой стал! А с тобой — бывает!..       — Вы ошибаетесь: каким он был при гос… при Вэнь Жохане я зна… я имею представление. Полагаю…       — Знаешь?       — Знаю.       Вышло молчание. Сяо Синчэнь ждал, что индеец примется выспрашивать подробности обретения сих сакральных знаний — и мысленно поклялся, что не скажет ни слова: о самом главном тот знал — о поисках мисс Цзян — или догадывался и так довольно…       Но Вэнь Чжулю допытываться не стал:       — Знаешь — хорошо. Значит, и видишь. Значит, понимаешь, что говорю…       — Но кое в чём вы всё же ошибаетесь… — почудилось, человек рядом замер, даже дыхания будто бы не было слышно. Однако не перебил, — Я не имею над Ян-… над Сюэ Яна той силы… такого огромного влияния, как вам кажется…       — А я — ничего не имею. Твоё слово — может быть, услышит. Моё слово… захочет ли слушать?..       Стало ясно, что не отвертеться. Индеец влагал в руки и в волю Сяо Синчэня судьбы и, возможно, жизни: собственную и своих белых попутчиков — объясняя прямо и безжалостно, почему определил именно ему эту ношу, и её нужно было принять или отвергнуть, но смело, не таясь, не вводя в заблуждение того, кто готов был довериться тебе…       «Довериться ли? — знакомо хмыкнул внутренний голос, — А может, всё-таки, за полудурков нас держит? Тебя…» Пришлось признать: «Не знаю. Не… Я хочу ему верить, но пока… пока я всё же не…»       — Не скажешь ничего, шаман? Не шаман…       — Я…       Мысль метнулась от «Но я всё же не уверен, что могу ему полностью доверять…» к «Но сказать об этом прямо… Я его почти не знаю, он может затаить злобу… Или решит напасть первым со страха! А если ударит в спину?..», а после к «Ну так надо сказать то, что он хочет услышать! Просит — пообещать! А уж потом… будет видно, что выйдет…» Последнее, здравое и дельное, однако сквозило подлостью… Оно на мгновение: единственное и оттого бесконечно долгое — почти взяло верх…       И всё же совесть победила:       — Не держите на меня обиды: возможно, я скажу не то, что вы хотели бы от меня услышать сейчас. Однако… Мне показалось, вы были со мной откровенны… Во всяком случае, во многом. А если о чём-то… Мне кажется, вы были со мной откровенны, хоть мы почти не знаем друг друга — я не хочу в ответ на вашу прямоту кривить душой. Я не знаю, есть ли у меня… есть ли у меня то влияние, которое вы видите… как вам кажется, видите… Возможно, вы правы… Однако… однако, есть оно или его нет, я в любом случае сделаю всё, что смогу… Не уверен, что многое смогу: вы оба… оба более ловкие, чем я. И всё же, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы не допустить никакого смертоубийства между… между нами всеми! Между мной и Сюэ Яном и вами. Я постараюсь, чтобы он не причинил вам зла… Но и к вам… с вами я тоже буду начеку…       — Благодарю тебя. — тёмный, почти сливавшийся с ночью силуэт качнулся, то ли склоняя голову, то ли сводя руки в индейском «Спасибо!», — За то, что честно сказал, врать не стал, молчать не стал. За то, что помочь хочешь. Всем помочь хочешь. За то, что верить мне хочешь…       Сяо Синчэнь потупился:       — Пока не стоит: пока я ещё ничего…       — Нет. Ты уже сделал: ты услышал меня…       Остаток ночи прошёл в тишине.       Всё услышанное надо было обдумать, взвесить… попытаться отыскать возможную ложь и отделить её от правды… А ещё — вновь оставить позади…       Лишь однажды Сяо Синчэнь решился заговорить:       — Вэнь… Вэнь Чжулю…       — Спросить хочешь?       — Да, я… Я хотел спросить: во время Войны с Солнцем здесь… то есть за границей, в штате, был человек по фамилии Чан. Старый Чан. И… у него была семья. И Сюэ Ян, он… он убил… не мистера Чана, а… У мистера Чана было три сына и…       — Да, знаю.       — И Ян-… этих сыновей… — говорить было тяжело.       — Да было так. Повесил сыновей трёх, только дочери остались.       — …на воротах… Это был… Возможно, этот мистер Чан…       — Не знаю.       — Нет?       — Я мистера Чана, васичу, который на Большой реке был, видел, помню. Плохо: мало видел — но помню. Увидел бы, думаю, признал бы… А мистера Чана, который здесь был, я не видел. Не видел — не знаю, он ли был…       — А… Но может быть, об этом говорили? Кто-нибудь…       Вэнь Чжулю помолчал.       — Нет, не слышал…