«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:       Едва бледнолицые «бандиты» были объявлены «честными белыми», патрульные — и половина зевак — потеряли к ним интерес. Лапа Зайца трепал серому жеребцу гриву, гладил по бокам и, по всему выходило, был очень доволен. Один его товарищ между тем завладел «пошлинным» одеялом…       Два Камня сказал на прощание — задрав голову высоко, как и полагалось законнику перед признанным отребьем:       — Я дать бумага: мы прощать вы, вы честный белый. Вы встречать люди закон — вы дать люди закон бумага! — и жестом и коротким окриком собрал своих людей и повёл прочь.       Лапа Зайца последним вёл под уздцы серого, а за ним неспешно потянулись и местные — двоим из них, тем, что замешкались, Сюэ Ян как бы между делом показал револьвер…       Все индейцы скрылись из виду, день клонился к вечеру: на западе небо робко расцветало алым, розовым и золотым, а с востока, едва уловимый, стелился серый сумрак.       — Ян-Ян…       Тот привалился к Сяо Синчэню, уткнулся лицом в плечо.       — Ян-Ян, как ты понял, что нужно «признаться»?       — А?.. А, это… Так он же заорал, старый самый, который за шерифскую собаку у них: «Священный чанунпу!..» — да так, что у него аж рожу перекосило всю! Ну и ясно стало, что не посмеют они всё-таки против сучей трубки этой!       — Ты — молодец!       На талию, а с талии — на бедро скользнула рука, Сюэ Ян прижался крепче и опалил шёпотом мочку уха — до сладких мурашек:       — Не-е-ет… Ты-ы — молоде-ец… — от его дыхания было щекотно — Сяо Синчэнь, как ни прикусывал губу, тихонько хихикнул, — Что догадался… и про трубку эту чёртову вспомнить, и схватиться за неё! И меня схватил!.. А?       — А? — чужая ладонь сползла ещё пониже… — сердце заколотило быстрей, щёки запылали, — Ян-… Эй, ты же говорил… Нельзя!..       Нарушитель собственных запретов на постыдное недовольно промычал, потираясь кончиком носа о чужую шею:       — Блядячья ж… Всё как… Устал я… хуже собаки…       Но с мысли Сяо Синчэня не сбил:       — Ян-Ян, ты же сам… А если кто-нибудь из патрульных или из местных?.. Или Вэнь Чжулю?..       Охватило запоздалое беспокойство: разом и за давно ушедшего да так и не вернувшегося Вэнь Чжулю: некоторых из зевак, увязавшиеся за Два Камня на окраину, к «убежищу» «белых бандитов», Сяо Синчэнь видел прежде у салуна — значит, вполне возможно патрульные проехали через город мимо сего заведения. Так не могли ли они встретить по пути направлявшегося туда Вэнь Чжулю, схватить его, оставить под чьи-нибудь надзором, а теперь, вернувшись от бледнолицых, увезти с собой и запереть в тюрьму? Не надо ли немедля бросить всё и спешить на помощь? — и за то, что сам индеец мог устроить спутникам только что минувшую встречу с патрулями: купил рассказом о том, где искать «белых бандитов», собственную свободу…       Облечь ни одно из своих подозрений в слова Сяо Синчэнь не успел.       Сюэ Ян рыкнул:       — Вот блядство! — его «собачью усталость» точно унесло ветром: в одно мгновение отскочил от Сяо Синчэня и заозирался, — И где же этот?.. И патрули эти — не с его ли…       А в следующее мгновение на краю огорода зашевелилась высокая трава.       Сюэ Ян схватился за револьвер, повернулся, вскинул руку, но не выстрелил: из зарослей выбрался, поднимаясь с коленей на ноги, «пропавший».       — Сука!       Индеец, как ни в чём не бывало, отряхнул с одежды сухие травинки и сказал спокойно:       — Где? Здесь я.       — Ты…       — Давно здесь: Два Камня лошадь забрал — видел, сказал, что честные белые вы — слышал, бумагу дал — видел, — поймал взгляд Сюэ Яна: тот смотрел недобро прищурившись, — Два Камня людей увёл — видел…       — Столько видел — и всё в кустах сидел? — на миг скулы вопрошавшего вспыхнули — он принялся хмуриться сильней, — Так чего ж «гостей»-то не пострелял? А мы бы помогли! В три барабана хорошо б управились! А может, — прищур полыхнул, — ты их и позвал?       Вэнь Чжулю покачал головой:       — Теперь семья. А не были бы семья и я бы позвал — выждал бы я, сразу к вам не пошёл. Потом пришёл бы и сказал: «Ничего не знаю. Ничего не видел. Что здесь было?» Но теперь семья и я прямо говорю: «Два Камня лошадь забрал — видел…» — Ага, «семья»!       На щеках Вэнь Чжулю заиграли желваки, глаза загорелись как у дикого зверя или впавшего в буйство умалишённого — Сяо Синчэнь счёл верным тоже вытащить револьвер. Не обращая на него внимания, глядя лишь на Сюэ Яна, индеец холодно процедил:       — Я говорил: не смей «как брат»… «Семья» не смей!..       Сюэ Ян фыркнул.       Дёрнул плечом: точно сбрасывал чью-то руку или отгонял назойливую мошкару — лицо Вэнь Чжулю по-прежнему оставалось зловещим.       Положил палец на курок — скулы индейца побелели, но он всё также испепелял взглядом.       Несколько долгих мгновений они так и смотрели друг на друга… Сяо Синчэнь тоже попытался взвести…       — Так где ты был… Вэнь Чжулю?       Индеец переменился в лице в тот же миг и ответил примирительно — и, как почудилось Сяо Синчэню, немного… снисходительно? Ласково? С тенью заботы? Беззлобной насмешки?.. В памяти пронеслось: «Потому, что я ублюдка этого в детстве знал!»       — Я был на восточном краю. Восток *** — там торговля: люди и белые приезжают, привозят своё — торгуют. Спрашивал про Бизона…       Сюэ Ян хмыкнул:       — И что навыспрашивал? — но и его манера переменилась: пальца с взвода не снял, но взглядом не жёг и губ глумливо не кривил.       — Дело хорошо: стоянка к востоку у Бизона. Говорят, до холодов, быть может, до снега там будет. Быть может — останется и зимой.       — Далеко?       — Дня четыре или пять. — юноши переглянулись. Вэнь Чжулю продолжал, — Можно завтра ехать, можно — людей его подождать. Подождать — лучше…       — Каких ещё «его людей»?       — Его племени люди. Приедут скоро. Торговать.       Сюэ Ян снова прищурился:       — Да ну?       — Да. Говорят, сколько тут стоит Бизон, раз в луну, в месяц, присылает торговать людей. Каждую луну. Скоро снова…       — «Скоро» — это когда?       — День. Два. Пять дней. Ждут через два, но через прерии ехать — всё случиться может…       Юноши вновь переглянулись.       Сюэ Ян чуть склонил голову набок:       — Ну это-то всё, допустим… может быть… А дальше что? Здесь-то ты как очутился?       Вэнь Чжулю пожал плечами: легко, словно говорил о вещах очевидных. И словно об оружие в чужих руках совсем позабыл:       — Сказали, ждут через два дня. Я спросил: «Как быть?» Сказали: «Табак.» Я отсыпал табаку — сказали: «Покупают много или покупают мало, но меньше трёх дней не бывают тут! Послезавтра прийти надо — скажут, приехали ли!» Ещё спросил… Потом, потом про это!.. Я благодарил: дал ещё табаку — и пошёл к салуну. Пришёл — людей там мало. Поменял пять патронов. На кукурузный хлеб, на дрова поменял — салуна хозяин сказал: «Ты двух бледнолицых проводник? Которым дом показать просил? Подожди, не ходи к ним!» Я спросил: «Почему?» — Он рассказал: «Утром Два Камня с людьми приехал. Знаешь Два Камня? Все Два Камня знают: есть чероки, что как белые живут — он у них большой закон! Два Камня двух бледнолицых искал, человека искал. Сказал, будет здесь Бизона людей ждать. Наказал, увидят бледнолицых двух — к нему послать. Увидели — к нему послали, он с людьми сразу к бледнолицым пошёл!». Я услышал — пошёл сюда. Подумал: «Осторожно надо!» — по соседней земле пошёл, где кукуруза высокая, потом — трава высокая, пополз. Подполз, услышал говорят: «Честные белые: за зло заплатили!» Выглянул — увидел: вы живые, Два Камня ленту режет, потом руку режет. Понял — без меня хорошо решилось всё! — на это Сюэ Ян фыркнул, — Значит — ждать надо, не мешать делу. Подождал — Два Камня с людьми ушли. Ещё подождал — не вернулись. Вернулись бы, увидели меня — Два Камня сказал бы: «Драка была — и белые, и ты с моими людьми дрались, и от белых и от тебя мне была обида! Значит, и белые, и ты должны за драку пошлину платить! Белые заплатили — теперь и ты плати!» А чем мне платить? Уже мул мой у него остался! Мне моё осталось то только, что на мне было. Чем платить?.. — индеец точно невзначай скользнул глазами на лошадей: на бурого, Малыша…       Сюэ Ян проследил за его взглядом — скривился и сплюнул:       — Блядская падаль…       — Вот и я говорю: «Чем платить?»       В голове у Сяо Синчэня пронеслось: «Не выйдет ли сейчас между ними новой свары? Зная Ян-Яна: спускать подначки не в его нраве…»       Уголки губ Сюэ Яна и правда приподнялись в хищном оскале… Но он ещё раз мазнул взглядом по лошадям — цыкнул и бросил:       — Да и чёрт с тобой! Может, и к лучшему… Может так и было, как ты брешешь! Только смотри: поймаю всё-таки на твоей брехне… шкуру твою вот этой соломой и набью!       Вэнь Чжулю лишь рассеянно кивнул:       — Не брешу. Веришь.       В ответ хмыкнули:       — Может, пока в чём и верю! Поглядим, стоит ли? — и давая понять, что пока действительно оставил подозрения, Сюэ Ян проверил револьвер: не взвёл ли случайно? — и убрал оружие за пояс, — Сотня койотов хромых со всей вашей сворой краснокожей! Может и правда с шавками патрульными хорошо вышло: дьявол знает, когда ещё на них нарваться могли б, а так, глядишь, укусили уже своё — не пристанут больше!.. К тем, от кого укусили уже…       Тут была сделана пауза: короткая, но ухо Сяо Синчэня её отлично уловило. Можно было не сомневаться — индейские уши Вэнь Чжулю услышали ещё вернее… Но их хозяин ничем не выдал своего хорошего слуха…       Сюэ Ян продолжал, чужая «глухота» его как будто не расстроила:       — Ну да и хватит тогда о собаках этих патрульных пока! Ты… И про Бизона: день или два, или пять, говоришь? Ну вот завтра тогда и поговорим и о нём, и о людишках его!.. Кукурузный хлеб, говоришь, купил? Вот это хорошо! Лучшая, считай, новость за день! — он повёл шеей, а потом плечами, разгоняя кровь, сбрасывая напряжение с мышц — на лицо легла печать усталости, — Тогда и иди… оба идите — с ужином сделайте что-нибудь! Котелок, вода есть… Вот и идите, очаг проверьте и дров… Ты говорил, и дрова выменял! И где они?       — Когда пополз, положил.       Сюэ Ян вскинул бровь: вопросительно-издевательски.       Но индейца не смутил:       — Схожу сейчас, принесу их.       — Ну вот и иди! А то может их…       Сяо Синчэнь мысленно продолжил за него: «…и не было? А ты… не правду сказал в общем…»       — …спёр уже кто? — «домысливателю» сделалось неловко, — Придётся тогда, как здешние умники разрешили, всё тут в растопку оборвать! А может — какой соседний домишко разобрать… Ха! Иди в общем! Оба идите… А я пока погляжу, что у нас с собой осталось: фасоль, бобы… морковь… Морковь сухая осталась ещё?..       Сяо Синчэнь покачал головой:       — Морковь мы доели.       — А вот это блядство! Ну… ладно! Что теперь… Идите тогда! Только… Стой! — он сунул руку за пазуху, достал и протянул Сяо Синчэню священную чанунпу, — Забери! Как висела на пояс повесь! И… пошли-пошли! Да побыстрее: стемнело почти!

***

      Сюэ Ян:       Когда Синчэнь и Вэнь Чжулю отошли: первый направился в дом, наверное, проверить очаг и котелок с водой, а второй — опять по дороге в город, по пути поглядывая на заросший огород: подыскивая — или делая вид, что подыскивает — что могло бы в очаг сгодиться, Сюэ Ян неторопливо доковылял — а хотелось броситься, не щадя опять разнывшейся ноги — до лошадей: на ум, пока Чжулю стрелял глазами в Синсин и Малыша, пришла паршивая мысль: крутившиеся тут краснокожие сволочи: и патрульные, но скорее местные — могли на самом деле что-нибудь да стащить! Хорошо, если какую-нибудь мелочь… Даже одеяло, фляжки или провиант — потеря обидная, но восполнимая немногими деньгами или ловкостью! А вот если чьи-нибудь вороватые ручонки добрались до «даров» с фермы Цзинь Гуаншаня…       Сторговаться с индейскими законниками на коня: не на Синсин конечно же и не на Малыша: дурного ходом гнедого и стоило бы сбыть с рук да разве можно было, если сладкая привязался к этой твари? — Сюэ Ян решил-таки лишь потому, в узелке, оставленном Бизоном, была и монета. Значит, тот готов был принять выкуп за цзянскую дуру и белыми деньгами! Не бумажными, конечно. Но вот золото, найденное в тайнике под полом, должно сгодиться! Или можно будет попробовать разузнать, нельзя ли за золото в этом городишке — или где-нибудь ещё по пути — купить годную на выкуп лошадь!       Можно будет — если деньги всё ещё в потёртой сумке, куда их любовно собрал сука-Гуаншань, а сумка — в мешке…       «А если нет — всю эту падаль краснокожую поперережу тут! Мрази! И руки им сперва… Нет, перестреляю! Всех…» — поднялось рыком к глотке, но Сюэ Ян сам себя осадил и только сплюнул: «Проверить надо!..»              Сяо Синчэнь:       В доме Сяо Синчэнь первым делом опять привязал к поясу индейскую трубку и лишь тогда со всем тщанием осмотрел печь — и нашёл её годной для приготовления ужина.       А вот воды в котелке не было: кто-то его перевернул, испортив одну из «постелей».       Разворошив мокрую солому в надежде, что так скорее просохнет, юноша собрался было к колодцу, как дверь вдруг отворилась, а на пороге появился Сюэ Ян, державший в руках увесистый холщовый мешок. Он кивками — и зверским выражением лица — потребовал: «Да брось ты!..», а затем подозвал к себе: «Быстрей, быстрей!»       Всучил Сяо Синчэню свою ношу и поковылял к «кроватям».       — Ян-Ян?       — Твари эти, пока старый пёс брехал, какие мы «честные белые», из поклажи с серого потник и флягу спёрли! А на твоём, кажется, ещё полмешка галет было?..       Доковылял, покосился на ложе, где раньше стоял котелок:       — Было?       — Было.       — А больше нет! Ублюдки! — пощупал «кровать», потом другую, и на второй принялся разгребать солому…       — Но что ты…       — Хорошо Цзинево не спёрли! Золотого нашего… благодетеля!..       Сяо Синчэнь понял и охнул. И вцепился в мешок!       Обернувшийся к нему Сюэ Ян хмыкнул: но не насмешливо — одобрительно, и вернулся к своему занятию.       Разгрёб солому и опять позвал кивком.       — Здесь я буду спать! Как раненый… Я самый раненый — мне можно выбирать!.. Или ты — если я… отойду куда… Это когда и Чжулю в доме! А если его нет… Всё равно в доме всё время кто-то из нас быть должен: хоть в кровать, хоть в печку, хоть в угол прикопай, а если влезут — так найдут непременно! Всё перероют! А кто-нибудь да влезет: сам видишь, этим мразям веры нет!.. — и, хотя Сяо Синчэнь и не думал возражать, Ян-Ян прижал к его губам палец, — И Чжулю… Никому! Ни Чжулю, никому не вздумай наболтать чего! Тут такие деньги… Нет, не то чтобы вот богатство… Но долго сносно жить можно! Или коня купить… А может двух… Прирежет «братец» нас… И эти… здешние скоты, узнают — прирежут… Я б прирезал!.. А Чжулю прирежет, чтобы мы его не нашли потом…       В последнем: что прирежет и Вэнь Чжулю — Сяо Синчэнь, помня о совместном воскурении священной трубки, перед которой оказались покорны даже индейские законники, всё же сомневался. Но кивнул: спорить было не ко времени. Да и разве он, Сяо Синчэнь, знал индейца-Чжулю ещё в детстве?..       — Понял, сладкая? Обещаешь?       — Обещаю.       Они вдвоём прикопали драгоценный мешок в соломе, а над ним вновь соорудили «постель».       Сходили к лошадям, стреножили, взяли из поклажи одеяло и сняли седельные сумки. Тоже принесли в дом — одеялом застелили сухую «кровать», сумки не таясь положили возле печки.       На улице — и в доме — стемнело, затею с ужином на очаге решено было на сегодня бросить! Оставалось довольствоваться размоченными сухарями. Сюэ Ян порывался сопроводить «сладкую» к колодцу — Сяо Синчэнь многозначительным кашлем его остановил, а «как доктор» — заставил лечь.       Едва вернулся с водой — вернулся и Вэнь Чжулю, принёс полные руки обломков каких-то досок.       Положил их в доме недалеко от двери и вспомнил, что наменял и индейский хлеб — размачивать сухари не пришлось.       Во время ужина — индейских хлеб оказался пресным и рассыпчатым — Вэнь Чжулю завёл разговор о Вэнях: оказалось, расспрашивал и о них.       За прошлую неделю через город и окрестности проезжали дважды.       Сперва бывшие люди Старика, сразу после его гибели — подтвердилось, что Вэнь Жохань был убит шерифом Вэем в перестрелке, учинённой в публичном доме — решившие, что лучшего главаря им уже не сыскать, а на меньшее — не стоит размениваться! Эти немолодые, почти солидные господа держали путь в Мексику, кто-то — поговаривал даже, что под южным солнцем уйдёт, наконец, на покой…       Потом — бывшие люди Вэнь Чао. Последний, по словам его же недавних соратников, тоже бежал на юг, надеясь через индейцев добраться до Техаса. Однако его уже вовсю «прикусывали за хвост законничьи псы», а потому все, кто в первые дни остался при «наследнике Старика», нынче почитал за здравомыслие как можно скорее покинуть столь сомнительную компанию…       Индеец помолчал и подытожил:       — Плохо это…       В ответ раздалось:       — Да плевать! — не заглядывая Сюэ Яну в лицо, Сяо Синчэнь был уверен, что тот скривится.       — И всё же нехорошо…       После еды Сюэ Ян объявил, что как раненый и самый уставший, ложится спать, а «Вы двое можете караулить! Вдвоём или как решите… Даже лучше вместе: а то здешние ещё каких законников по наши души притащат!..»       Сяо Синчэнь нахмурился: готов был поклясться, что Ян-Ян собрался не отдыхать, а притворяясь заснувшим, вслушиваться в ночь пытаясь поймать с поличным «здешних» или Вэнь Чжулю. Однако спорить не стал — решил про себя, что и сам постарается до рассвета держать уши и глаза открытыми. А курок — взведённым…       Что решил Вэнь Чжулю? Когда Сюэ Ян улёгся на своей «кровати», индеец вместе с Сяо Синчэнем вышел на улицу и, пока юноша ещё раз проверял лошадей, уселся на землю возле дома, привалившись спиной к стене: свет луны очерчивал голову, плечи и колени, а остальное тонуло во мраке. Опасался ли и он местных? Или устал от склок с Сюэ Яном? Или… решил приглядеть за Сяо Синчэнем? Измышления об интересе к собственной особе последний пытался отогнать. И не мог: чудилось, ощущал кожей чужой пристальный взгляд…