«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:       Услышав про чанунпу, пожилой индеец — Сяо Синчэнь вспомнил, что Вэнь Чжулю назвал его по имени: Два Камня — застыл монументом Гнева и Презрения. Казалось, метнёт взгляд — и убьёт что стрелой!       Сопровождавшие его молодые индейцы: местный, со шрамом, и двое патрульных, как и их командир, одетые в серое сукно — замерли. Один из патрульных успел занести руку с зажатым в ней томагавком — теперь, косясь то на индейскую трубку, то на Два Камня и зло скаля зубы, медленно опускал оружие… Его товарищи — тоже сверлили бледнолицых взглядами, полными ненависти, но ни за топор, ни за револьвер, ни за нож, ни за винтовку, ни за верёвку, палку или вновь опрокинутый табурет схватиться не пытались.       Сяо Синчэнь приподнял чанунпу повыше, подставляя чашу из красного камня лившимся в дыру в крыше солнечным лучам — индейцы следили неотрывно, не моргая, точно ястреб или дикий кот за неосторожной, выскочившей из травы на вытоптанную или песчаную проплешину мышью.       И молчали…       Сяо Синчэнь почувствовал, как в правой легко извернулась рука Сюэ Яна, и, опомнившись: а ну как тот решил пустить в дело кольт, даже не испробовав прибегнуть к индейскими обычаями и решить дело миром? — повторил, стараясь смотреть только на Два Камня, а выговаривать — спокойно и до буквы чётко:       — Ча-нун-пу!       Индеец нахмурился сильнее прежнего.       — Курить!       Глаза Два Камня загорелись огнём, веки дрогнули. Он вскинул голову и отчеканил:       — Нет! Я и белый не…       Из глоток молодых индейцев вырвался, один на всех, полувздох-полурык — на мгновение Сяо Синчэню показалось, что сейчас все они набросятся и голыми руками и зубами разорвут в клочья!..       Но ничего не случилось!       Два Камня закончил:       — …не курить! Я и… и ба… Я и бандит — не курить!       Молодые снова в едином порыве исторгли одобрительный возглас.       А рука Сюэ Яна — снова попыталась освободиться! Удержать её Сяо Синчэнь сумел, а вот чужой язык — нет:       — И что же ты тогда с нами делать собрался?       Два Камня замер — и молодые не шелохнулись!       Перевёл надменный и суровый взгляд на вопросившего — молодые тоже! Сердце Сяо Синчэня заколотилось предчувствием неминуемой беды…       Потом на чанунпу — молодые продолжали глазеть на Сюэ Яна! Сердце сжалось…       Потом — на Сяо Синчэня… Юноша крепче стиснул мундштук трубки — и очень… очень-очень медленно ослабил хватку другой руки: на запястье Ян-Яна…       Последний тихонько хмыкнул, но двинуться не спешил: Два Камня опять глядел на него:       — Я и белый бандит не курить! Мы и белый бандит и белый бандит не курить! Вы — белое дерьмо! Хитрый: знать чанунпу! Чанунпу — я не убить ты! Мы не убить вы! Я проклинать вы!.. — индеец глубоко вдохнул, поднял подбородок ещё выше, так, что стало возможно увидеть, что на шее татуировка спускалась почти до кадыка. Выдержал паузу — почудилось, ждал: вдруг сверкнёт с небес молния или сорвётся священный орлан на головы проклятым? Вдруг разверзнется под ними земля?..       Не дождался.       Сверкнул глазами, однако заговорил хоть яростно, но почти деловито:       — Чанунпу!.. Ты — белый бандит! Вы — белый бандит и белый бандит! Вы напасть! Ты бить нож глаз Высокое облако! Высокое Облако стать один глаз! Признавать ты? — и грозно уставился на Сюэ Яна.       — Я?       — Ты! Признавать ты?       — Я… — обвинённый — и, как ни погляди, виновный — напустил на себя задумчивый вид. У Сяо Синчэня не было сомнений: прикидывал, что делать. Возможно, решал ни пустить ли в индейца пулю? И в которого? И что тогда может выйти: по силам ли будет вдвоём и ранеными одолеть всех четверых? И — четверых ли? Не поджидает ли ещё кто-нибудь и на улице?       — Я…       Индейцы по-прежнему не сводили с Сюэ Яна звериных взглядов — сердце Сяо Синчэня рвалось тревогой: если заподозрят, что тот мог замыслить — что тогда?..       Терпение Два Камня скоро кончилось. Он раздражённо бросил:       — Признавать ты? Нет? Отвечать!       — Ну… я…       — Ян-Ян, скажи им хоть что-нибудь…       Тот сквозь зубы огрызнулся:       — Что сказать? Откуда мне… Я «признаюсь», а он заорёт: «Сам признался — тогда к дьяволу чанунпу!» А сам за томагавк…       Брови индейца взметнулись вверх, рот искривился — на лице презрение смешалось с изумлением, обидой и… неверием! Он даже захлопал глазами — и казался потрясённым в сто крат больше чем взбешённым!       Но недолго: глаза опять загорелись праведным гневом:       — Белый глупый индюк! Священный чанунпу…       — Признаю!       Два Камня нахмурился.       Сюэ Ян, не освобождая из ладони Сяо Синчэня руки, в которой всё ещё держал револьвер, второй тоже схватился за индейскую трубку: за привязанное к ней птичье крыло — и повторил:       — Признаю! Признавать!       Индеец смерил его взглядом.       Пожевал губами.       Помолчал.       Моргнул.       И, испепеляя глазами, спросил таким тоном, точно даровал великую и незаслуженную милость:       — Признавать ты?       — Признавать!       — Вы напасть! Признавать ты?       — Я напал. Признавать!       — Бить ты нож глаз Высокое облако?       — Я бить. Признавать!       Такая покладистость индейцу понравилась: складка меж его бровей немного разгладилась. Он перевёл взгляд на Сяо Синчэня:       — Вы напасть. — и даже голос смягчился, — Признавать ты?       Сюэ Ян зашипел:       — Признавайся…       — При… А он не…       — Нет, пока у нас трубка эта. Сам видишь…       — Признавать. — на душе было всё же неспокойно, — А потом он не…       Но Сюэ Ян цыкнул:       — Заткни… Тихо!.. Признаёмся мы! — Два Камня обернулся к нему: чинно и неторопливо, — Мы признавать! Ну так делать что будем?       Пожилой индеец сделался почти благодушен: ворчлив лишь чуть более чем при первой встрече с Сяо Синчэнем. Перебросился парой слов с одним из молодых — тот поднял и поставил для своего главаря табурет.       Два Камня сел.       — Вы быть белый бандит и белый бандит. Вы напасть. Ты бить нож глаз Высокое облако. Высокое Облако стать один глаз. Мы быть должны наказать вы! Вы держать чанунпу. Хитрый… Мы не убить вы! Я спросить: «Признавать ты?» Ты признавать. Вы признавать. Честный. Белый мало честный! Честный не дерьмо… Мы не убить вы! Мы наказать вы! Как? Честно наказать!       — Это как же? — ввернул один из честных.       — Наказание есть: мы запирать вы тюрьма, сажать яма.       Сюэ Ян фыркнул — не без издёвки, а Сяо Синчэнь поспешил вмешаться:       — Мы не… Может быть, есть другое наказание?       Веки Два Камня дрогнули. Он легонько качнул головой:       — Наказание есть: вы платить пошлина.       Сюэ Ян прошипел:       — Неужто дельный разговор… — и тотчас же напустился на индейца, — И что за пошлину возьмёшь?       Тот обернулся к молодым, заговорил на своём языке — молодой, что ворвался с томагавком, ответил.       Два Камня повернулся к «белым бандитам» и объявил:       — Лошадь!       Сюэ Ян присвистнул, Сяо Синчэнь едва удержался сделать то же самое: приличная лошадь — а приличной смело можно было наречь всякую, что не собирается немедля или через полмили упасть и околеть — никак не могла стоить меньше сотни-полутора долларов! В крайнем случаем — не меньше восьмидесяти. Ну совсем плохонькая — пятьдесят… Хорошая: молодая, крепкая и здоровая, красивой масти — не меньше трёх сотен. А породистая — и тысячу! И не одну!..       Но индеец был неумолим:       — Высокое Облако стать один глаз, один глаз быть большая беда! Пошлина быть большая! Мы видеть ваш лошадь и лошадь. Лошадь быть крепкий. Крепкая лошадь быть большая пошлина!       Бледнолицые «бандиты» переглянулись.       Сюэ Ян прищурился:       — Ну, допустим… И которую?       Два Камня и молодой индеец перекинулись парой фраз.       — Белая!       — Нет!       Два Камня сурово свёл брови, кто-то из молодых неодобрительно вскрикнул — но лишь разозлили того, с кого собирались взять «плату».       — Нет. Мою не дам! Белая моя! Что моё — то моё! — Сяо Синчэнь почувствовал, что чужая рука, всё ещё сжимавшая револьвер, напряглась, — Другого коня берите! А нет — так перестрелять вас…       В единый миг лица индейцев исказило бешенство — казалось, свалки не избежать!       Пытаясь всё же её не допустить, Сяо Синчэнь воззвал, силясь не думать о тщетности попытки:       — Не нужно… Прошу, не нужно!.. Послушайте, господин… господа! — на него перевели взгляды, — И вы… вождь? Вождь! Послушайте! Вы же не осматривали как следует всех лошадей, так? Возможно, какая-то вам всё же понравиться больше белой!..       И его услышали!       Неожиданно Два Камня окриком остановил своих людей — самый нетерпеливый уже вновь поднял томагавк — указал ладонью на Сяо Синчэня и потребовал:       — Идти!       — Куда?       А рядом щёлкнул взводимый курок…       Индеец повёл в его сторону глазами, давая понять, что слышал, и выплюнул:       — Ты и я и Лапа Зайца идти! Я и Лапа Зайца смотреть лошади! Выбирать!       Надо было радоваться — и поспешить! Но мысль об индейской трубке — одной на двоих, удержала…       — Иди! — Сюэ Ян пихнул в бок.       — Но чанунпу…       — Иди-иди! Если что — на вот этих… которые останутся, у меня патронов хватит! — индейцы вперили в него остервенелые взгляды, кто-то приглушённо зарычал… — Вон с того, с томагавком, и начну!..       После этого устроить дело с трубкой можно было единственным порядком: Сяо Синчэнь отвязал её от пояса и, не слушая возражений, сунул в руку Сюэ Яну…       На улице ждали ещё индейцы: один в сером сукне и полдюжины в кожаных рубахах и легинах и красных и синих набедренных повязках — выходило, местные. Увидев их, Сяо Синчэнь мысленно похвалил себя и Ян-Яна за сговорчивость: хватило бы патронов на всё сие почтенное общество?       Два Камня и Лапа Зайца обошли и осмотрели — неторопливо и пристально — «бандитских» лошадей: Малыш и серый косились и трясли гривами, бурый фыркал, а Синсин почти словчилась укусить индейского вождя! Быть может, поэтому последний, сурово зыркнув, потерял к ней интерес и прохаживался между жеребцами…       Наконец к нему подошёл Лапа Зайца, они коротко переговорили и окликнули Сяо Синчэня, пытавшегося было между делом прислушаться, что твориться в доме…       Два Камня объявил:       — Пошлина! Мы брать пошлина лошадь… — сделал паузу — гнедой замотал головой, а сердце его хозяина ёкнуло…       Индеец ещё раз оглядел сперва Малыша: широкую грудь и белую звезду на лбу, а потом серого: яблоки на боках — и выбрал:       — Мы брать лошадь! — и положил руку на шею серого, — И мы брать седло!       На радостях Сяо Синчэнь, едва удержавший руки, чтобы не потрепать гнедого, кивнул было:       — Хоро… — но, не договорив, опомнился, — Нет. Такого уговора не было.       Два Камня прищурился:       — Мы хотеть брать белая лошадь. Вы не хотеть — мы не брать белая лошадь. Мы брать серая лошадь и брать седло!       Выходило разумно. По-своему честно. Вот только шестеро местных глядели мелкими хищниками: в спину — во все глаза, так что юноша чувствовал кожей, а стоило обернуться — отворачивались или тупились и лишь посматривали исподтишка. Исподтишка, но цепко. А ещё парочка из местных сегодня взяла полдоллара за то, чтобы дать проводника до пустующего дома, а потом один из этой парочки — привёл к этому дому индейских законников. Верить таким людям не стоило — так стоило ли показать себя при них слишком уступчивым? Но и отказать Два Камня совсем могло быть опасно.       — Нет. Уговора не было — седло не дадим. Можете, если хотите, взять одеяло. Или… фляжку?       Пожилой индеец посмотрел на Сяо Синчэнь пристально и строго — от него хотелось прятать взгляд как провинившемуся школяру, но юноша стиснул в кулак левую и удержался. Два Камня с тем же выражением — как степенный и суровый учитель — оглядел остальных собравшихся, а потом — ещё раз лошадей. Моргнул и согласился:       — Мы брать лошадь и брать одеяло!       Одеяло выбрали лучшее: штопанное там, где бывало порвано, и самое толстое. С серого жеребца Сяо Синчэнь снял поклажу и потник, но оставил оголовье — Два Камня покачал головой почти благостно и поручил обе «пошлины» заботам Лапы Зайца.       И объявил:       — Бумага!       — Бумага?       Веки индейца дрогнули:       — Ты платить пошлина, я дать ты бумага! Помнить?       — Да, помню… Простите!       Клочок бумаги, выданный после прошлой «уплаты», отыскался в седельной сумке на Малыше. Сяо Синчэнь подал его Два Камня.       Тот вгляделся в рисунки, буквы и закорючки, покачал головой, подозвал к себе одного из местных, что-то коротко сказал ему — местный выслушал и направился к дому.       Он вернулся очень скоро — вместе со всеми, кто был в жилище. «Белые бандиты» быстро обменялись взглядами — Сяо Синчэнь кивком указал на серого.       Два Камня произнёс короткую речь на индейском и вытащил нож: маленький, в светлых костяных ножнах и с такой же светлой костяной рукоятью. Лезвие оказалось коротким: в полпальца и блескучим — что новенький серебряный пенни. Этим ножом индеец отрезал клочок от одной из синих суконных лент, которыми были перевиты его косы. Потом проткнул остриём себе палец, выступившей бусиной крови быстро что-то начертал на «пошлинной» бумаге и вместе с синим обрывком протянул её Сяо Синчэню:       — Я говорить — люди все слышать, люди все знать: вы напасть, вы бить нож глаз Высокое облако, Высокое Облако стать один глаз, я спросить: «Признавать вы?» — вы признавать, вы платить пошлина! Вы дурной белый, но вы — честный белый! И я говорить — люди все слышать, люди все знать: я говорить, я писать бумага: мы прощать вы! Вы — честный белый!