«Девушка»-ромашка

      Сюэ Ян:       — Но за что?       Сюэ Ян фыркнул и передразнил:       — «За что?» Да за… — старался держаться и говорить свысока, но почувствовал, что скулы вспыхнули, а голос просел, — то самое!       — Что?       — То!       Синчэнь поднял брови недоумённо и недоверчиво:       — То? Это… — и вдруг сделался нежно-пунцовым, — Ты же не пытаешься сказать, что «то» — это то, что, как тебе кажется, знает Вэнь Чжулю?       Сюэ Ян хмыкнул:       — Вот что в тебе славно, мой сладкая… кроме прочих прелестей, конечно… так это догадливость! — но было не до потехи, — Да, по федеральному закону каторга или тюрьма, от года до десяти. Свободным… не рабам то есть! Или не бывшим рабам… Понимаешь?       Понимание снисходило на Синчэня долго. Он покусывал губы и качал головой.       И наконец, изрёк:       — Но… Мне кажется, что-то… Ты, мне кажется, какой-то закон неверно трактуешь…       — Это почему же?       — Потому что… В чём же тут смысл? То есть я хочу сказать, да, к сожалению, случается, что… что близость — это преступление! Насилие! — его передёрнуло, и на лице осталась гримаса праведной ярости, — И… и, наверное, и над мужчиной можно учинить такое… Но… О небо… Но это не о нас с тобой!..       Сюэ Ян мрачно усмехнулся:       — Ну, будь ещё и насилие — ещё лет пять… или семь… или десять сверху добавят!       — И поделом! И это мало ещё!       — Только я-то тебе не про насилие! А про наше дело! — и отчеканил, — И. За. Добровольную. «Мерзость». Тоже. От. Года. До. Десяти. Тюрьмы. Или. Каторги! Понимаешь?..       — Добровольную мерз… что?!       — Да ты и в судейских словечках, выходит, не силён!

***

      Сяо Синчэнь:       Сюэ Ян воздел глаза к потолку.       Потом вздохнул и с обречённым видом кивнул на брошенный в углу комнаты табурет:       — Давай-ка, сядь всё-таки… — и сверлил Сяо Синчэня глазами, пока тот не подчинился.       Стоило начаться рассказу о «судебном», сердце преисполнилось благодарности: выслушивать подобное и правда было сподручнее сидя: дабы новообретённые знания не сбили с ног!       Оказалось, Сяо Синчэнь — совершенно безалаберный человек: будучи учеником доктора и кузеном шерифа, он почти не интересовался законами!       Нет, конечно, он знал, что убивать, грабить и воровать — в том числе людей — преступление! Что преступно всякое насилие, рождено ли оно яростью, холодным расчётом или похотью! И что не всякая торговля — законна!..       Но…       Но!       Известие о том, что два взрослых, не запертых в бедламе человека могут добровольно — и не прилюдно — предаваться страсти и это окажется преступлением не укладывалось в голове!       Закон… на самом деле, целый ворох законов: федеральный и законы штатов и территорий — запрещал… Запрещал множество деяний, названных для простоты «блудом и мерзостью». Начиная от тошнотворных, омерзительных дикостей: «возлечь» с лошадью, коровой или ослицей… или с трупом… — и заканчивая… близостью законных мужа и жены, если они решили предаться страсти не ради рождения наследника, а лишь для собственного низменного наслаждения! Недопустимо было «ходить другой дорогой»! Недопустимы поцелуи куда-либо, кроме лица или головы, и в особенности — ниже пупка, но выше колен! Недопустимо было «развратно трогать друг друга»! Недопустимы были плотские утехи между теми, кто не был связан брачными клятвами! Недопустимы были супружеские измены…       И ещё самостоятельные законы запрещали публичные дома и прочие пристанища нимф прерий…       Последнее: законы против дочерей греха и законы, допускавшие ласки только между супругами — вызывало особенное недоумение: почему же тогда почти в любом городе, городке и городишке высился хотя бы один дом с алыми шторами на окнах? Куда смотрели, почему бездействовали судьи и шерифы?..       — Почему «бездействовали»? — хмыкнул Сюэ Ян, — Не бездействуют они! Во-первых, велят, например, в городе все бордели на одной или на соседних улице ставить… и «кроваткам» на одной улице селиться! Чтобы… как это говорят?.. «Молодёжь не смущать, а людей семейных не склонять к прелюбодеянию…» К блядству то есть! И чтобы не брехал никто потом, что по ошибке забрёл! Во-вторых, штрафуют: где-то — каждую неделю, где-то — каждый месяц… Благое дело выходит: и судья и законники — достойные люди, греху и разврату наказание дают, и приличные люди спокойны: судья и законники разврату наказание дают, и девки как к делу прибились, так и при деле, и клиент не в обиде, и даже жена его законная довольная — он её лишнюю ночь не донимает!       Наказания за «блуд и мерзостью» законы обещали разные. Но когда дело касалось до «мерзости», творимой между мужчинами, почти всюду объявлена была каторга или тюрьма: где от года, где — от трёх, где — от пяти… до пяти, до десяти, до пятнадцати… Было правда, как оказалось, и несколько штатов, где были обещаны сразу петля или пуля, но на деле обещания эти за редчайшим исключением оставались на бумаге…       — Ты думаешь… — Сяо Синчэнь невольно покосился на дверь, — Вэнь Чжулю… Он может… захотеть обвинить тебя… нас в… в этом? Но зачем ему это? Тем более после… Да и возможно ли — после чанунпу?       Сюэ Ян покривился как от больного зуба:       — Я тебе так скажу, мой сладкая: чтобы обвинить кого… в чём угодно… нужно и мочь, и хотеть, и доказательства иметь! Ну или дружбу крепко с судьёй водить! Или с законниками! Ну или денег судейским дать: чтобы перед судом пойманного исколотили так… или родню его какую исколотить пообещали, что со страху хоть в покраже панталонов у губернаторской жены, хоть в том, что десятерых зарезал, выпотрошил и у всех печёнку сожрал, признается… Так вот, про Чжулю: хотеть-то он и сейчас может, а вот «мочь» — вряд ли сможет! И из-за чанунпу, и потому, что над Территорией одной власти нет: в каждом из Пяти племён своя, у границы своя, у кочевых — своя! И у каждой власти о таком свои законы… Дьявол их знает, какие!.. А может — где-то и вовсе никаких законов нет! А ещё, потому что сам Чжулю почти везде тут пришлый будет — чужого племени! То есть для вождей каких-нибудь может и равный человек, а для каких-то — чуть меньше никто, чем мы с тобой, «Белое дерьмо!» Так что тут… тут может и не выйдет слишком поганого ничего. Вот только не забывай, что граница со Штатами рядом! И ездят через неё много кто! Или думаешь, ездят — только товары возят, а слухи да брехню всякую — нет? — изогнул бровь.       Сяо Синчэнь кивнул, вспомнив городок по ту сторону Белого русла:       — Да, слухов тоже… бывает…       — Вот-вот! А ещё Чжулю бывает болтать горазд! Не язык, а хвост собачий — только знай, метёт! Какой день с нами? А уже… про одеяло это чёртово! Да будь он проклят, сука, и одеяло это вместе с ним!.. И ведь не уследишь! Если только… рядом с ним всё время ходить и одной рукой его за шкирку держать, а в другой — кольт, а как дело наше с цзянской девкой закончим, так его и пристрелить! Ух… — на мгновение на лице Ян-Яна мелькнуло почти мечтательное выражение, — Не уследишь за ним, в общем! А как набрешет чего — так другие брехуны разнесут! И через границу перевезут! А уж там… Не знаю, захочет ли там кто «захотеть и смочь», но вот только в том, что никто не захочет — не уверен! И доказательства…       — Доказательства…       — Да. Доказательства тут и для Чжулю мы с тобой сдуру устроить можем! А вот если или когда дальше слухи пойдут, там и языки брехливые ещё от себя прибавят, и законничьи, если поймают, если захотят сильно, так тебе… и мне тоже кости посчитают, что сознаешься, что с десятерыми разом «стыдился», даже если отродясь чужого члена не видел! Понимаешь?       — Понимаю. — картина выходила безобразная, — Но… и что же теперь делать?       — Хм…       Сюэ Ян задумался: насупленные брови сменялись гримасами то кровожадными, то почти глумливыми — когда последние стали мелькать чересчур часто, Сяо Синчэнь осторожно взял его за руку:       — Ян-Ян, что ты?..       — А и правда… — тот обхватил другой рукой за шею, привлёк к себе и шепнул на ухо: едва вышло расслышать, — пристрелить, если дурить начнёт… Только быстро надо будет…       — Ты…       Объятия разомкнулись.       Сюэ Ян сверкнул глазами:       — Ты что хочешь говори! И думай что хочешь! А я выжидать не стану: будет дрянь какая от этой… выходить… Или ещё чего… Так и… в башку!.. И плевать я хотел на трубку его! И на «как брата»! Мне таких «братьев» не надо: что лишние кандалы на меня наденут! А ты — что хочешь…       Ответить, чего хочет, Сяо Синчэнь не успел: в дверь поскреблись.       — Не заперто!       — Вернулся, тварь…       В дверь снова поскребли.       Заподозрив, что беда с Вэнь Чжулю могла выйти и без «мерзких» — или «стыдливых» — «как братьев», Сяо Синчэнь поднялся.       Подошёл к двери, отворил и…       …и в три не шага — прыжка был опять возле Сюэ Яна!       Правой рукой схватил за руку — поздно понял, что не за ту: в чужой ладони уже был револьвер, а левой вцепился в висевшую на поясе чанунпу.       И поспешно обернулся к ввалившимся в комнату «гостям».       Индейцам: ближе всех стоял молодой со шрамом на щеке, тот самый, только сегодня встреченный у салуна, а сразу за ним — пожилой: в сером сукне, суровый и с татуировкой на подбородке!       — Чанунпу!