«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:       Вэнь Чжулю повторил настойчивей:       — Зачем вам девушка… мисс Цзян? — и не стушевался, когда Сюэ Ян смерил его взглядом:       — А тебе… зачем?       И сделал вид, что не расслышал:       — Если господина Вэнь убили, А-Чао в бегах, вы… ты — сам… Зачем вам?       Тогда Сюэ Ян уставился на него, щурясь и кривясь, и цыкнул:       — «Зачем?» спрашиваешь? А я вот… А я вот думаю, а не многовато ли ты знать хочешь? А, из мертвяцкой гость? А уже узнал? Что-то, погляжу, я вот тебе всё болтаю: то про Старика, теперь — про девку цзянскую тебе скажи, а ты… Так-то вот подумать: дерьмовый у нас с тобой «разговор» какой-то! Для одного! Как с законниками!..       Смутило ли Вэнь Чжулю упоминание шерифов и маршалов? Или — прочие слова? Или — раздражённый тон? Или дело и правда, могло быть в выкуренной на троих трубке? — Хоть и выглядел недовольным, он не принялся браниться или спорить в ответ.       Спросил:       — Что ты хочешь знать?       — Я-то… — уголки губ Сюэ Яна по-прежнему кривились, — Да что с тебя… Ну нет! Ха!.. Да много чего! Но давай-ка с самого интересного и начнём: говорили, помер ты, а ты — вот? И как же так изловчился?..       Индеец ответил не сразу: помолчал, беззастенчиво разглядывая спросившего, покачал головой, ещё помолчал и тихо произнёс:       — Можешь ли обещать мне… — и прищурил глаз, — так, что я поверю… то, что я об этом скажу, от тебя… — взгляд скользнул и на Сяо Синчэня, — от вас не узнает никто?       От того, как смотрел: в бездонной черноте глаз то искрами рассыпалась уже знакомая немая ярость, то дурной, грязного воска, свечой мерцал смущавший юношу интерес, то тускло и урывками, как луна в ненастье, сквозило нечто, в чём за кем-то другим… в иных обстоятельствах… Сяо Синчэнь заподозрил бы страх или отчаяние… от почти змеиного шелеста голоса — чудилось, к горлу подносят нож…       Но, должно быть, — только Сяо Синчэню! — Сюэ Ян лишь хмыкнул и напоказ лениво сплюнул:       — Чтоб ты… поверил? Хм… А я… Я бы вот на твоём месте по-другому спросил: стану ли я вообще обещать чего роже-то твоей?.. — взгляд Вэнь Чжулю полыхнул… — Не скажешь? Да и чёрт с тобой! Нам проще: поговорили, значит!..       …и погас:       — Потому я и говорил, что ты — васичу. И…       Сюэ Ян рыкнул:       — И — отребье!..       — …и для меня чанунпу — уговор, а для тебя — лишь связать мне руки… — последнее было сказано с неподдельной горечью.       Но Сюэ Яна не тронуло:       — Бреши, собака! Что, цапнуть хотел да зубы коротки?.. Руки связать… Ха! А не ты ли ловчишься: «обещать»… «поверю»… «не узнает никто»?.. Хитрая мразь! Ублюдок!..       Сяо Синчэнь не успел не одёрнуть — решить, стоит ли сейчас останавливать поток злобной брани: Вэнь Чжулю кивнул:       — Да.       — Что «да»?       — Да. И я хочу связать тебе руки…       Сюэ Ян победно фыркнул.       — Могу ли я верить сейчас тебе, мальчик Ян. Не знаю. Думаю, не могу… Но себя я вам доверил — я курил с вами… Теперь — вы моя семья… Убить — брата убить, лгать — лгать брату… Но ты васичу. И он… и ты — васичу. Так могу я доверить вам не себя? Если сам думаю, что не могу тебе верить…       — ДА ЛАДНО!..       От вопля, исполненного разом удивления и азарта, Сяо Синчэнь вздрогнул.       Сюэ Ян, сверкая глазами как койот, готовый броситься на добычу, повторил, но лишь немногим тише:       — Да ладно! Вот ведь… Ну ничего ж себе!.. — и даже, уставившись на Сяо Синчэня, всплеснул руками, словно призывал того в свидетели, — Вот ведь живучие суки!..       «Свидетель» оказался не слишком понятлив:       — Кто?       — Кто? — эхом повторил и Вэнь Чжулю.       — Как «кто»? Ты и мадама твоя! Тётка Цзян!..       Лицо индейца вспыхнуло: по-особенному — болезненной нежностью. Однако почти тотчас тихая ласка угасла — осталась только гримаса страданий:       — Нет.       — Нет?       — Нет. Цзыюань… умерла…       — Брешешь!       Вэнь Чжулю покачал головой…       Он в один миг изменился: щёки побледнели до сероты и ввалились, челюсти сжались и от крыльев носа до резко заострившегося подбородка легли глубокие складки, а на шее зазмеились вздувшиеся вены… Но глаза увлажнились, плечи поднялись и голова вжалась промеж них, спина ссутулилась, руки повисли плетьми… крепкий, ещё далеко не старый мужчина, опасный: бывший — бывший ли? — бандит, обратился дряхлым, безнадёжно пытающимся не дать воли слезам стариком…       Сяо Синчэнь почувствовал, что и него самого встаёт ком в горле…       …случившаяся в индейце перемена тронула даже Сюэ Яна: он заметно присмирел и спросил не зубоскаля:       — Вот прям и померла?.. — и, глянув ещё раз на Вэнь Чжулю, поёжился, — Вот ведь…       Но сочувствия чужой скорби держался недолго:       — Э, нет! Погоди-ка… Это как же… Если померла, это кого же ты тогда «не себя» доверить не можешь? А?       На лице Вэнь Чжулю осталась печать утраты: резко очерченные скулы над вдруг запавшими щеками и грустные глаза… — однако в остальном он полностью совладал с собой: расправил плечи, вновь сделался собран и ловок в движениях, а взглядом — внимателен и цепок.       Он ещё раз оглядел обоих стоявших перед ним юношей, потом коснулся ладонью груди, поднял ладонь как для клятвы и произнёс тихо, но торжественно:       — Своим именем и последним словом своего отца Идущий По Течению клянётся… — снова приложил руку к груди, — если то, что я скажу, ты обратишь во зло… вы обратите во зло, всем или одному, про кого буду говорить — я найду вас. Я отрежу вам уши, которыми вы услышали. Я сниму с вас скальпы и вашими волосами зашью ваши рты, которыми говорили. Если вы напишите, если возьмёте в руки топор, нож или… если возьмёте оружие, я отрежу ваши пальцы…       Сюэ Ян приподнял бровь: «Да ну?» — но правую руку сунул за пазуху…       — …и убью вас… Как обманщиков, обманувших доверие брата…       «Обманщик» хмыкнул — так и не показывая руки:       — Это хорошо, что ты предупредил: решу твоё доверие предать — пристрелю тебя сперва!..       — …И будет проклята ваша подлость, и будут забыты ваши имена, и семьи, что породили вас, будут презираемы!       Повисло молчание, в котором Вэнь Чжулю также чинно опустил руку и обвёл взглядом свидетелей свой клятвы. Один из которых немедля бросил:       — Говорю же: если что теперь — сперва пулю тебе в башку!.. Ну что, побрехал, совесть, как достойные людишки, клятвами унял — теперь, может, и по делу скажешь что-нибудь?       Индеец ещё раз смерил его взглядом — и кивнул…       — Я не хотел идти туда — дом Цзян… — речь Вэнь Чжулю была плавная и неспешная, как течение большой широкой реки на равнине. Но под спокойными волнами чуялись ледяные течения и безжалостно влекущие ко дну водовороты, — Знал. Чувствовал, что в тогда не выйдет как… обычно… Что случится что-то…       Сюэ Ян зябко передёрнул плечами, и, с цыканьем переминаясь с ноги на ногу, поторопил:       — Так чего ж пошёл?.. А, да, Старик…       — Нет. Господин Вэнь… — продолжал индеец, — не приказал мне тогда идти. Вэнь Чао попросил меня…       Сюэ Ян, услышав это, фыркнул:       — Вот полудурок: ни черта сам…       Вэнь Чжулю покосился, но спорить не стал:       — …мы пришли — хозяин Цзян был дома. И слуги. Сказали ему, что хотим говорить. О земле. О его соседях. О земле его соседей…       Сюэ Ян фыркнул снова:       — Ты нам всё то дело расскажешь? Ну так мы… я про него, считай, не меньше твоего знаю! Сейчас-то точно! И как дом Цзян сгорел — довольно слышал!.. Ну! Пришли? Хозяин был, хозяйки не было? «Заговорили» — хозяин палить! Потом хозяйка со слугами вернулась — тоже палить!.. Так было? — в голосе звенело раздражение…       Индеец кивнул.       — И свалка!..       — Да.       — А потом миссис эту… тётку Цзян твою — увёз ты!.. Или что? Нет?! — звенело слишком громко…       — Увёз.       — А А-Чао-олух — за тобой в погоню…       — Так и было…       Сюэ Ян рыкнул:       — Так какого чёрта? Что ты… Ты давай… — хлопнул себя по бедру и взревел ещё громче, — Ты что спросили бреши, а не всё подряд! У-у-у, сука!..       Понимая, что главная причина разгоравшейся злости — подстреленная нога и не желая проверять, понял ли это и индеец или принял на свой счёт, и что из этого может обернуться хуже, Сяо Синчэнь, нацепив маску сурового, не желающего слушать никаких возражений доктора: нахмурившись и поджав губы, подошёл к Ян-Яну, крепко обвил рукой за рёбра и, пеняя: «Хочешь, чтобы кончилось гангреной?» — и, не давая вывернуться из хватки, заставил опереться на себя… И в который раз поймал взгляд индейца: интерес и, вдруг — отблеск той самой болезненной нежности…       Закрались неприятные подозрения: «Почему он… он так смотрит? Всё так смотрит?.. Он… что-то… что-то подумал про нас?.. Но мы же не… ничего при нём не… Или… Да и какое ему дело?!.. Или… Неужели их… неужели его и с Ян-Яном что-то связывало?.. Как же…»       Только когда Вэнь Чжулю дважды чересчур медленно моргнул, юноша понял, что теперь тоже не сводит с него глаз… Сделалось неловко. И лишь тогда пришла мысль: «Может быть… дело в ране?.. Ян-Ян говорил, что миссис Цзян была тогда ранена…»       — Миссис Цзян… её тогда ранили…       Индеец стрельнул взглядом, в котором всё сильнее разгорался интерес, в Сюэ Яна — Сяо Синчэнь почувствовал, как тот замер в его объятиях — насторожившимся зверем:       — Да.       — Там, в усадьбе?..       Взгляд Вэнь Чжулю потух. Лицо вновь сделалось маской отчаяния — сводящей сердце разом и неясным страхом, и жалостью:       — Да. Тогда я и понял, что увезу её…       — И увёз…       — Увёз…       — И что, — огрызнулся Сюэ Ян, — не догнали?       — Догнали. Вэнь Чао догнал. Я убил его людей — он подстрелил лошадь под нами. Так догнал.       — И?..       — И я сказал ему: «Не хочу стрелять в тебя. Не хочу убить. Хочу уехать. Хочу увести её…»       — А он?       — Он отпустил…       — Да ну!       Под укоризненным взглядом Сяо Синчэня Сюэ Ян только пожал плечами:       — Что? Брешет же, как… последняя… — и напустился на Вэнь Чжулю, — Что, вот так просто и отпустил?       Губы индейца тронула невесёлая ухмылка:       — Ты понимаешь… Он хотел стрелять, я — не хотел. Я мог стрелять, он…       — А-а-а!..       — …он — не знаю! Я сказал: «Не хочу стрелять в тебя. Но можем стрелять. Будем стрелять — ты меня убьёшь, я тебя убью… Не хочу тебя убить. Ты — моя семья, убить — брата убить… Не хочу стрелять! Но её не отдам тебе. Никому её не отдам!..»       — И?       Вэнь Чжулю объявил просто и торжественно:       — Он услышал меня! — что было «переведено» Ян-Яном для Сяо Синчэня ещё проще — но тоже не без доли торжества:       — Патроны кончились у полудурка!..       — Нет.       — Ага!       Вэнь Чжулю покачал головой: «Понимай как хочешь!»       — Он меня услышал. И отпустил. Дал лошадей из-под своих людей. Дал забрать со всем, что было на них: оружие, еда, одеяла… Дал денег… серебра… Взял мою шляпу, сказал, что скажет отцу, что убил меня. Лгать отцу — большое зло! Он солгал для меня… Я поклялся ему, что мы будем как мёртвые: никто не увидит, никто не услышит, ни с кем, кого раньше знал, у меня не будет дел больше… Он услышал…       За недосказанным наверняка таились и тяжёлый разговор, и муки непростого выбора…       Опять воцарилось молчание. Глубокое, строгое, берущее за душу…       И всё же Сяо Синчэнь осмелился тихонько прокашляться и спросить:       — А… миссис Цзян?..       Лицо Вэнь Чжулю снова исказилось скорбью — и снова от одного взгляда на него заныло сердце…       — Умерла.       — Как?       — Она… была ранена… Я… — индеец, вновь осунувшийся и постаревший, смотрел перед собой. Но взглядом был далеко.       Далеко и прежде…       И его руки, пока он говорил, скользили в воздухе, кончиками пальцев прикасаясь к незримому: то хорошо знакомыми Сяо Синчэню движениями накладывали повязку, то толкли и перемешивали снадобье или пищу, то — тоже знакомо — проверяли жар… поправляли одежду или волосы…       — Я увёз её. Перевязал. Я… Здесь, на Территории, я нашёл… врача… того, кто учился у белых. И шамана. Но они… ничего… не смогли сделать… Три дня. Она боролась. Шаман, лекарь — помогали… делали, что могли. Я — делал, что они велели… Она умерла. Последний день она не видела… не слышала… только звала… своих детей!.. Умерла… Я похоронил её… по обычаям предков… Я…       Совсем недавно Сюэ Ян сказал: «Я пока его трубке верю…» — Сяо Синчэнь поверил отчаянию стоявшего перед ними человека… Верил, что лишь потеря того, кто был истинно дорог, могла оставить на сердце столь глубокие, всё еще невыносимо нывшие, терзавшие раны…       …и через много лет миссис Цзян — Юй Цзыюань оказалась столь важна своему бывшему возлюбленному… поклоннику… что он предал человека, которому верно служил, которому, как говорили, был обязан свободой…       …что сумел «сторговаться» — и правда ли, взывая к совести? Или угрозами? Или как-то по-иному?.. — с тем, кого сам Сяо Синчэнь запомнил лишь нетерпимым, подозрительно-мелочным и опасным… Легко ли было уговорить такого человека?..       …и пытался спасти…       …и был неутешен, не сумев её спасти…       Возможно, и о её дочери он всё же спрашивал из достойных побуждений?..       Только поэтому юноша решился:       — Ты… Вы… вы поможете? Она же… дочь… То есть… я хотел сказать… Вы знаете здесь… многое, наверное, знаете. Вы… Или… Вы хотя бы не станете… больше… чинить нам препятствий?..       Индеец медленно повернул голову — на лице по-прежнему лежала горькая печать потери — и произнёс тихо и с осуждением:       — Нечестно, васичу… Живой прячешься за мёртвую — нехорошо! Злая хитрость…       Сяо Синчэнь слышал, как рядом Сюэ Ян скрипнул зубами — и, шепча:       — Ян-Ян, пожалуйста… — вцепился в того, силясь не допустить склоки или кровопролития: жалость к индейцу была всё ещё слишком велика.       — Злая хитрость… Но… — во взгляде Вэнь Чжулю, всё ещё затуманенном горькими воспоминаниями, мелькнули решимость и… интерес, — у тебя две души… Двоедушник — почти шаман. Шаманы всегда хитры…       Сюэ Ян прошипел:       — Ах ты ж с-сука!.. — пришлось вцепиться в него крепче.       Но индеец словно не услышал — уставился в лицо «почти шаману»:       — Зачем? — глядел он теперь цепко и пытливо, даже с угрозой. Но на дне глаз, там, где только что отчаяние сменялось подозрительным любопытством, а интерес — отчаянием, показалось, мелькнул отблеск надежды, — Зачем вам девушка Цзян? — и голос, нарочито суровый, на имени мисс Цзян Яньли едва различимо дрогнул…       Именно надежде: чужой, что, быть может, померещилась, и собственной — на благосклонность Вэнь Чжулю к мисс Цзян и её судьбе в память о её матери, Сяо Синчэнь ответил:       — Мы отвезём мисс Цзян к её семье.       — Повезёте к семье?.. Зачем? Выкуп?!       — Нет. Я обещал её братьям.       Индеец бросил быстрый взгляд на Сюэ Ян — нахмурился, а на лице отразилось недоверие. Дабы не дать ему укорениться и испортить как будто повернувшее к удаче дело, а Ян-Яну — вознегодовать и попытаться решить дело на свой манер, Сяо Синчэнь поспешил объяснить:       — Я обещал братьям мисс Цзян разыскать и привести её. А Ян-… Сюэ Ян мне помогает! То есть, мы вместе ищем! Он… уже мне очень помог! — Вэнь Чжулю снова стрельнул взглядом, — Спас мне жизнь!.. Мы… то есть, я с мистером… с семьёй Цзян родственники! Дальние: кузены в четвёртой степени!..       — Да что ты перед сукой этой… — терпение у Сюэ Яна кончилось — он рванулся и через мгновение оказался перед индейцем с ножом в руках, — К дьяволу!..       Вэнь Чжулю не отступил и не сделал попытки напасть или защититься. Произнёс быстро:       — Не хочу убить!.. — в его глазах опять светился интерес, а подозрительности почти не осталось.       Очень медленно — кто бы на его месте не опасался за поспешность получить клинок в грудь или живот? — приложил ладонь к груди:       — Не хочу убить. Вместе ищете — видел, вижу. Говоришь, семья… Я… — поднял руку, точно клянясь, а затем вновь положил на грудь, — Если ты… если вы ищете не для зла, если не причините зла девушке Цзян, если не дадите причинить, если отвезёте к братьям — Идущий По Течению поможет! Если лжёте — …