«Девушка»-ромашка

      Сюэ Ян:       — …О, ты меня и правда пристрелить решил? — любоваться Синчэнем, в немом вопросе приоткрывшим исцелованные губы, было одно удовольствие.       — А?.. Нет! Я… — он полусмущённо кивнул на револьвер и принялся крутить головой.       Сюэ Ян мысленно цыкнул: после всего, что уже выходило и вышло прежде, любое промедление в намечавшемся деле мнилось началом какого-нибудь нового сучьего случая, который непременно сейчас и здесь положит этому делу конец…       — На пол положи! Под головы-то, конечно, ближе и лучше было бы, но… не спать мы всё-таки…       Синчэнь кивнул, отошёл к стене и точно нарочно долго — Сюэ Ян успел подвинуться, готовя ему место, поправить одеяло и, изъёрзавшись, опять его смять… и опять поправить — возился с кольтом и сапогами.       — А я уж надеялся, ты совсем разденешься. — бледные босые ноги на земляном полу чуть поджали пальцы — захотелось их пощекотать. Сюэ Ян усмехнулся этой мысли, — Посмотрю на тебя. Всего!.. Но так лучше даже! Иди, сладкая, я сам тебя раздену! — и потрепал возле себя одеяло.       Синчэнь улыбнулся — губы различимо подрагивали: маняще и — немного робко; слегка стыдливой — и нежно… и — желая: ни какой робости и стыду было не спрятать!.. И шумно и глубоко вдохнул — как перед прыжком в омут или хорошей свалкой…

***

      Сяо Синчэнь:       Где-то глубоко в груди всё же дрогнул страх: кольнул ледяной иголкой прямо под сердце — торопясь не дать ему над собой власти, Сяо Синчэнь глубоко вдохнул.       И быстро шагнул к «кровати», на ходу до конца расстёгивая пряжку на ремне и вытягивая из штанов рубашку, а за ней и нижнюю рубаху.       Сюэ Ян хохотнул:       — А ты прыткий!.. — но и в его взгляде мелькнула тень пытавшегося охватить Сяо Синчэня смущения. Смущения, с которым стоило разделаться как можно скорее.       — Помоги…       Взгляд Сюэ Яна полыхнул — его родные, крепкие руки тотчас поймали край рубашки. Ловкие пальцы в мгновение нашли нижнюю пуговицу…       Расправились с ней и взялись за вторую. Сяо Синчэнь невольно легонько вздрогнул — ответом ему стала жадная, зовущая полуулыбка…       И со второй пуговицей было покончено…       — Мой…       — …мальчик…       — …сладкая… — улыбка расцвела: исполненная восхищённого трепета и вожделения. В чёрной бездне глаз дьяволята пустились выделывать какой-то пошлый салунный танец…       Сяо Синчэнь сглотнул и, не отрывая от этой пляски взгляда, принялся расстёгивать верхнюю — ладони чуть подрагивали…       Пальцы юношей встретились на середине — в голове мелькнуло: «А есть ли у пуговиц на рубашках «середина»? Средняя пуговица?..» — и на миг переплелись.       Почти сразу руки Сюэ Яна попытались ускользнуть — Сяо Синчэнь поймал их было и придержал в своих, мягко поглаживая запястья большими пальцами. Не удержал: ловко вывернувшись, его дурной мальчишка схватился за рукава общими трудами расстёгнутой рубашки и настойчиво, но осторожно потянул, помогая её снять.       А только это удалось — нещадно скомкал и швырнул на пол, сопроводив громогласным:       — Ха, сука!.. — и оскалом до того зверским, что Сяо Синчэнь охнул.       И тихонько рассмеялся, когда эта гримаса вмиг исчезла за выражением взволнованным:       — Рука? Больно?       — Нет, — чтобы прогнать эту ненужную, но заставившую сердце нежно дрогнуть тревогу, он положил ладони Ян-Яну на плечи: кожа, отчаянно тёплая, почти горячая, была ещё немного влажная — хранила незримые следы хрусталя и перламутра, — совсем не…       Сюэ Ян не дослушал: фыркнул, щурясь и морща нос, быстро чмокнул раненую руку в тыльную сторону ладони — и тотчас его руки забрались под нижнюю рубаху.       Левая прижалась к животу — рёбра защекотало сладкой дрожью.       А правая, чуть выждав, проворно принялась за пуговицы на штанах — сердце заскакало как сумасшедшее, Сяо Синчэнь судорожно вздохнул. Прикусил губу — и всё равно не смог сдержать стон, только она, едва покончив своё занятие, легла на уже тянувшую исподнее плоть, чтобы широко, с нажимом, приласкать…       — Нравится?.. — от хрипловатого шёпота по спине побежали мурашки, а от взгляда, на мгновение засветившегося робостью и тут же вновь вспыхнувшего страстью: истомившейся, дикой, почти звериной — внизу живота свернулся тугой, голодный узел, — Да?..       Сяо Синчэнь толкнулся в ласковую ладонь, а когда она легла крепче, обхватив через исподнее, понял, что невольно разводит пошире ноги, давая ей полную власть и свободу:       — Да…       — Да?.. — губы и руки Сюэ Ян дрогнули.       Он подобрался: вызолоченная полосами солнца грудь замерла — и вдруг, приводя в беспорядок заходившую под ним ходуном «кровать», быстро подался вперёд, задрал левой рукой нижнюю рубаху на Сяо Синчэне и припал поцелуем к животу!       От жаркой, влажной нежности губ на собственной коже, там, где это было нежданно и непривычно, в паху сдавило сильней.       До самой глотки, вырвав полувсхлип-полустон, точно взметнулось пламя. Разлилось по венам раскалённым трепетом, просочилось в каждую мышцу, в каждый кусочек плоти, в каждый сустав и сухожилие живым, незнающим и нежелающим покоя огнём…       Руки Сяо Синчэня скользнули Ян-Яну по плечам и шее: чувствуя и поглаживая подушечками дюйм за дюймом горячую кожу. Зарылись в жёсткие, испылившиеся в долгой дороге волосы, осторожно пропуская меж пальцами прядь за прядью и чуть ероша.       Сводящий с ума поцелуй спустился ниже: до самого пупка. Губы замерли, едва касаясь…       Предчувствуя, Сяо Синчэнь поспешно втянул живот — и всё равно вздрогнул и тихонько айкнул: касание кончиком языка было лёгким и проворным! И немного щекотным…       Лёгким и проворным манёвром! Прикрываясь которым, Сюэ Ян одним движением сдёрнул штаны Сяо Синчэня ниже колен. А хотел бы, если было судить по недовольному рыку — и ещё ниже.       — Ян-… — чтобы не завалиться, пришлось схватиться за плечи устроителя этого безобразия. Который, хоть и цыкнул досадливо, и не подумал устыдиться:       — Да у тебя ноги кривоваты? Ай-ай!.. Вот поэтому донизу и не вышло!..       Можно было сделать вид, что обиделся, но Сяо Синчэнь улыбнулся:       — А я вот поэтому и говорю: «А вдруг ты увидишь меня совсем раздетым и смутишься?»       Повисла тишина. Брови невоспитанного мальчишки изогнулись…       — Ян-Ян, я шучу…       Сюэ Ян только хмыкнул.       Здоровой рукой Сяо Синчэнь ласково скользнул по его плечу:       — Ты же не…       И опять айкнул: обе ладони «обиженного» смачными шлепками легли «обидчику» пониже спины:       — Ладно уж… Ха! Уел! Ха-ха-ха!.. Зубастый же ты, значит, койот!.. Ну тогда…       Живот вновь прижгло поцелуем: ниже первого, почти возле гребня подвздошной кости — сильней и глубже, до костей и нитей нервов, сбивая дыхание и заставляя желание в паху ощутимо ныть…       И тотчас погасло: Сюэ Ян уже отстранился и, лукаво глядя снизу вверх — выходило, и правда решил не держать зла — снова скалясь усмешкой, фыркнул:       — Тогда давай… смущай уже меня, мой сладкая!       Его горячие ладони придержали Сяо Синчэня за бёдра, дав выпутаться из штанов, и лишь тогда взялись за край нижней рубахи…       — А ты, мой сладкая, такой… — рубаха была — со всей осторожностью, которой требовала раненая рука — снята и брошена вон, и пальцы Ян-Яна водили по обнажённым запястьям.       — Какой? — голос подсел.       — Как кот пятнистый!       Сяо Синчэнь удивлённо кашлянул. Сюэ Ян хохотнул — и потянул к губам его ладони:       — Руки у тебя…       Быстрый поцелуй на костяшках.       — И шея…       И ещё.       — И лицо…       И на другой руке.       — Загорелые… а остальное — как молоко!       — Я…       Оказалось, сколько не храбрись, а стушеваться может заставить любая мелочь. Любое слово. В голове отчаянно заметалось: «Молоко?!.. Это хорошо? Плохо?.. На это… на молоко, приятно смотреть?.. Или нет?..» — а язык принялся сам собой лепетать, точно была причина для оправданий:       — Я… я не сразу загораю: сперва сгораю, краснею… но потом… загар долго…       Губы Сюэ Яна припали к венке на внутренней стороне запястья — сердце замерло…       — …долго… — голос скатился в шёпот. Почти пропал, — держится…       Воздушно-лёгкие, почти невинные поцелуи прошлись по предплечью до сгиба локтя и лишь там, на нежной, пугливой и грубости и ласки, коже, расцвели ярким, дразнящим, почти болезненным удовольствием. От него зашлось трепетом сердце и мелко, звеняще-сладко задрожали руки…       — Нет… — Сюэ Ян поднял глаза и, всё обжигая дыханием кожу, промурлыкал точно кот, — Нет, ты не молоко…       Он ждал вопроса: об этом кричали сложившиеся в хитрую улыбку губы; поэтому во взгляде опять скакали дьяволята. И в этом взгляде не было и следа отвращения, страха или смущения. Может быть, капля робости…       Молнией пронзило: «Он… он не боится! Не боится! И я… я ему не противен! Какой есть! И не смущаю!..»       Последние сомнения: «Не испугаешься? Не бойся… Вдруг ты смутишься…» — развеялись как дым: «Не боится! Не противен! Не смущаю!» — Сяо Синчэнь подался вперёд: ближе. Ближе к самым желанным губам, в самые желанные объятия:       — А я…?       — Ты? — чувствительной складки на мгновение коснулся кончик языка — от пальцев до плеча отозвалось приятной дрожью, — Ты — сахар! Да, такой же сладкий!..       — Сладкий?.. — теперь, когда стало легко и свободно, тоже хотелось играть. Губы расплылись в улыбке.       Ян-Ян её поймал:       — Сладк… Ха, а я ведь сразу так и… Я так всегда и говорил! Ха-ха!.. — и, не выпуская одной рукой руки Сяо Синчэня, второй поймал за талию, — Ну иди ко мне! Или… или чем ещё «смутишь»?.. Смутишь, а? Только, помнится, я твою «смущалку» уже щупал!..       «Щупал» — от воспоминаний запылали щёки. А от предвкушения — заныли губы и потянуло, почти свербя, то, что когда-то было «ощупано».       Кончиками пальцев Сяо Синчэнь погладил Сюэ Яна по скуле.       По щеке.       Мягко тронул за подбородок, прося поднять голову, и почти виновато прошептал, прежде чем осторожно коснуться губами родных, самых желанных губ:       — Не знаю…