«Девушка»-ромашка

      Сяо Синчэнь:       — Вот! Белое русло…       — Почти каньон! — на этот восхищённый возглас Сюэ Ян с лёгкой долей назиданья фыркнул:       — Каньон? Ха! — ему, как ни пытался иногда казаться безразличным, а иногда — слишком серьёзным, отчаянно нравилось представлять перед Сяо Синчэнем из себя знатока не только бандитских, незаконных дел, но любой мелочи. Эдакого стреляного зверя, старую птицу, — У каньона откосы прямые! То есть… э-э… отвесные!..       — Да, верно…       В пути от похожего на походный лагерь городка юноши провели почти трое суток прежде чем достигли оврага, глубокого и ветвистого, впивавшегося узловатыми пальцами крутобоких ложбин в склоны и подножья окрестных холмов.       Первый вечер, первую ночь и первое утро они были начеку, но никакой погони или других неприятностей не случилось — дорога вошла в привычное русло: следующим вечером Сяо Синчэню пришлось, поминутно краснея перед «учителем» за свою нерадивость, отвечать пройденные уроки по индейскому языку, а потом — ибо «Время дорого!» — учить новый: среди прочих слов «Земля», «Река», «Озеро», «Дерево», «Лес» – много – на деле, только два – рук-то, которые надо было поднести к лицу, растопырив пальцы, всего две – деревьев, «Каньон» и «Гора». А ещё «Торговля», «Дом», «Типи»– вигвам, «Томагавк», «Война « и «Драка». В двух последних «ученик» непрестанно путался: когда нужно было «перешагнуть» одним кулаком через другой, а когда – сделать вид, будто этими кулаками кого-то легонько поколачиваешь?       Раздосадованный, он, под недовольное хмыканье Сюэ Яна, вызвался караулить ночью и первую её половину упражнялся в словах-жестах — в конце концов стало получаться складно, а вторую — с револьвером: от тяжести оружия левую руку уже почти не вело.       Утром ни то, ни другое не было оценено по достоинству:       — Да слышал я, как ты полночи бурчал, а потом курком звенел!..       — Ян-Ян…       Тот дёрнул плечом:       — Что? Я скучаю… Уже небось, твёрже курка твоего… Не хочешь, так хоть бы рядом полежал — я, уж так и быть, задницу твою б погладил да сам бы управился! — а на попытку тут же поймать его в объятия извернулся, — Нечего! Я не совсем урод какой — чтобы мне из жалости… Плохо вышло в прошлый раз — так и скажи!..       За этой болтовнёй он всё-таки попался — Сяо Синчэнь не отпускал, пока, выцеловывая сладко дрожавший кадык и ключицы, не вымолил себе прощение.       Самое волнительное и желанное, и правда, так и не сдвинулось ни на шаг: сперва не давали собраться жуткие воспоминания о цзиньских мертвецах, потом нужно было спешить, а теперь то из-за неловкого слова, то из-за не ко времени бравшего над Сяо Синчэнем верх любопытства, прелюдия, не успев начаться, оборачивалась то лёгкой ссорой, то беседой о каких-нибудь насущных индейских или прежних веньских делах. А предложить прямо, словами, взять и заняться делом не давал царапавший точно когтями горло страх: отчего-то в голове засело, что Сюэ Ян ещё так и не видел его раздетым. А вдруг увидев — поймёт, что всё же не готов зайти далеко — и даже повторить однажды уже случившееся — с мужчиной?       Желая унять собственную боязливость и попытаться — пока — завести близость иного рода, Сяо Синчэнь несколько раз принимался между делом выспрашивать Ян-Яна о его юности и детских годах. Тот в основном кривился и отфыркивался, но один раз за ужином раздражённо бросил:       — А вот знаешь, мой сладкая, на пароходах доходяг и сопляков, что не умеют прикусить язык, кидают за борт? — и, не дав больше и слова вставить, поднялся и пошёл прочь.       Но искать примирения не пришлось: «обиженный» вернулся сам, стоило начать тренировку с револьвером.       Долго щурился и цокал языком, смущая Сяо Синчэня, а потом всё ещё немного зло, но не без ленивой игривости, нарочито отстранённо спросил:       — Ты во что целишься-то?       Пришлось признаться, что в осот на склоне соседнего холма.       — А-а-а-а. А стрелять — тоже по осоту будешь? Я, правда, не слыхал, чтобы осот кого прирезать хотел… или шею кому свернуть… — это звучало ещё не как какое-то предложение, но уже очень похоже…       — Ну-у…       — Ну? — хмыканье уже беззлобное, — Так уж и быть, помогу тебе, мой сладкая!       Сюэ Ян вальяжно отошёл ярдов на десять и встал, разведя руки как для объятий:       — Ну давай! Только в голову целься!.. Можно, конечно, и в грудь… и в живот… но в башку — надёжней!       Ловить на прицел человеческую фигуру оказалось легче, чем колыхавшиеся на ветру сорные цветы. Сяо Синчэнь пять раз поднял, навёл на лоб своей «мишени» и опустил кольт. Всё оказалось даже проще, чем просто приноравливаться держать оружие не ведущей рукой.       И в шестой раз — навёл на грудь…       — Э! — недовольно окликнула «мишень», — А взводить?       Взвёл, поднял револьвер…       Видеть ставшее самым дорогим лицо, родную, колючую, но сладкую как дикая малина, ухмылку и знать, что одного неосторожного движения довольно будет, чтобы всадить пулю между знакомо прищурившихся глаз…       Пальцы задрожали.       Почудилось, указательный слишком сильно прижал спусковой крючок — сердце провалилось в пятки, и Сяо Синчэнь торопливо опустил руку и почти выронил оружие.       — Э, ты это что? Рука?       — Я… я не могу пытаться стрелять в тебя! Рука… Эта рука, левая, всё равно ещё плохо… Я же могу случайно…       «Мишень», выкинув из голоса беспокойство, рыкнула:       — Ну и олух!       Сяо Синчэнь обиженно кашлянул — на скулах Сюэ Яна вспыхнула совесть, но взгляд заледенел:       — Ты в меня… или ещё в кого… стрелять можешь не хотеть! И тогда — не стрелять! Но мочь — в любого должен! Если в свою башку пулю не хочешь! — и он шагнул ближе, — Давай! Взвёл — вот теперь целься как надо!       А мгновенье выждав и так и не дождавшись, сунул руку за пазуху — в руке сверкнул нож:       — Не будешь — подойду к тебе и нос тебе отрежу! Или уши! И глаза вырежу!       Оба замерли.       Державшая револьвер ладонь точно налилась свинцом. Сяо Синчэнь дважды попытался её поднять — и не смог выше чужого колена. Сюэ Ян недовольно цокнул языком.       С третьей попытки вышло вскинуть руку, но не прицелится… — «мишень» презрительно фыркнула и приблизилась ещё на шаг.       Близко. Слишком.       Сяо Синчэнь сделал шаг назад — Сюэ Ян шагнул к нему трижды, между юношами осталось не больше полдесятка ярдов. Пальцы на рукояти ножа побелели — остриё смотрело Сяо Синчэню прямо в лицо.       — Ян…       — Я не хочу… — шипение. Но почти тотчас сползло в дрожащий шёпот, — чтобы тебя пристрелили!.. А пристрелят, будешь вот так…       Всё было правильно — и до одури страшно! Сяо Синчэнь стиснул зубы.       Сэю Ян шагнул ещё раз.       Хотелось бросить револьвер и броситься прочь. Это лихорадочное, граничившее с паникой или полоумием желание захлёстывало, но Сяо Сичэнь, судорожно втянув носом воздух, заставил себя вскинуть руку. И прошептал, не понимая кому:       — Прошу, осторожней…       Сюэ Ян шагнул последний раз, показалось, будто хотел поднырнуть под револьвер — дуло упёрлось ему прямо в середину лба.       Сяо Синчэнь дёрнулся телом, едва не отпрянув, и лишь безмерным усилием воли не позволил дёрнуться и руке. Чувствуя, как рвутся лёгкие, а сердце поднимается к глотке, попытался поймать чужой взгляд — тот смотрел на его палец. На палец, лежавший на спусковом крючке.       — Стреляй.       Ладони стали липкими от пота, но рукоять — безобразно гладкой: всё равно не удержать.       Почти.       Он велел себе не сметь шевелиться — и замер, чувствуя, как вопреки всему трясутся кончики пальцев и зудит затылок, оттого что волосы пытаются встать дыбом.       Вдох — медленно. Выдох. Вдох.       Указательный палец легко, плавно — внутри всё было готово разорваться от ужаса: «Если… Если я его… Нет! Нет-нет-нет!..» — придавил спуск — на единственный волос:       — Стреляю…       На мгновение Сэю Ян застыл.       А затем уголки губ дёрнулись в усмешке, и он удивительно просто, одним почти неуловимым движением, отшвырнул в сторону руку, грозившую ему револьвером:       — Убил! Ха-ха-ах-ха! — подался вперёд и сдавил Сяо Синчэнь в стальных объятиях, выдыхая в шею, — Молодец, сладкая!..       Сяо Синчэнь обнял в ответ, не выпуская оружия.       Сердце всё ещё лупило как сумасшедшее, но в голове стало ясно, а на душе — спокойно: «Я не собираюсь ни в кого стрелять. Но если не будет выбора… Я постараюсь никого не убить. Но я не боюсь. Не боюсь ни моей руки — моей левой руки, ни чужого нахальства: я знаю, и что смогу выстрелить, и что смогу, если надо будет, остановить свои пальцы в нужный момент!..»       За шею, чуть ниже мочки уха цапнули острые зубки, а стоило ойкнуть — к засаднившей коже припали горячие губы — пересохшие, обласкали осторожно, почти невесомо; влажный язык касался нежно, заставляя мелко вздрагивать и тотчас почти смеяться собственной дрожи…       Сюэ Ян отстранился:       — Хорошо! Но надо бы ещё повторить, мой сладкая! С десятка шагов: в башку, в грудь, и в брюхо! И с пары десятков. И шагов с пяти…       — Подожди! — левой, всё ещё сжимавшей кольт, рукой Сяо Синчэнь обхватил его талию, а ладонью правой, раненой, коснулся щеки и большим пальцем провёл по нижней губе, — Послушай…       Сердце опять заколотило. Но в этом волнении юноша уже не чувствовал прежней, ставшей почти привычной, неуверенности.       — Послушай, я давно хотел сказать… хотел сказать… Мы давно не были близки… — взгляд Сюэ Яна полыхнул, спина напряглась — Сяо Синчэнь притянул его ближе, — Я… я очень хочу быть с тобой… Так сильно, что мне порой… — здесь раздалось недоверчивое хмыканье, — мне порой даже за это неловко. И страшно. Немного… И… и вот… всё как-то не складывается. — снова хмык, — Я, конечно, в этом сам виноват: я просил дать мне время — ты меня послушал, а потом… Потом мне надо было сказать, но я не могу… не мог… И вот ты намекаешь, а я… я как будто повод ищу всякий раз…       — Будто?       Сяо Синчэнь почувствовал, что щёки запылали.       — Будто, да. Это… — тут не стоило пускаться в объяснения. Не сказав главного, — Да! А сам намекать… я плохо… я не умею намекать на такие вещи! Не получается… Мне надо было сказать прямо… — он подался вперёд, почти коснувшись чужих губ. В последний миг страхом всё-таки проняло — голос почти сорвался, вышло глухо и хрипло, — Я очень тебя хочу, но я очень боюсь, что увидев меня раздетым, ты меня не захочешь…       Губы Сюэ Ян чуть скривила ядовитая ухмылка:       — А у тебя что, на спине или на брюхе пятна от проказы? — и Сяо Синчэнь подавился воздухом:       — Прок-к… Нет!.. Кх-х… Кх-кх-кхе!..       — Тогда, — ухмылка превратилась в издевательскую, — с чего бы мне?..       — Ну-у… я… — смотреть на чужую гримасу было и страшно — бездумно, и стыдно: уже ясно стало, каким оказался дураком! Сяо Синчэнь потупился, — я же… мужчина…       — Да ну? Я тоже!       — Я… — …и закончил совсем упавшим голосом, — боюсь… смутить тебя…       — На ощупь ты меня несильно смутил!       — А я уж начал думать, — опалило шёпотом, — ты не хочешь…       Сяо Синчэнь вскинул голову и поймал взгляд, в котором насмешки было не больше — но и не меньше — чем обиды. Стараясь не отрывать глаз от этого взгляда, прошёлся лёгкими поцелуями от виска до приоткрытых губ, выдохнул в них:       — Хочу. — и накрыл своими.       И тут же ойкнул: Сюэ Ян прихватил зубами за верхнюю.       — Ян-Я…       — Хочешь, значит?       — Хочу!       — Тогда… — Сюэ Ян вывернулся из объятий.       Его руки поймали Сяо Синчэнь за рубашку, потянули её и вытащили из-за пояса. Поймали нижнюю рубаху, потянули… Забрались под одежду, на мгновение прильнули к животу, кончиками пальцев огладили и скользнули вверх по рёбрам. Схватили обе рубашки и вздёрнули до подмышек — Сяо Синчэнь вздрогнул.       — Рука? Руку задел?       — Нет.       Пальцы Сюэ Яна вернулись на живот.       Мягко обвели пупок и поднялись к грудине: было чуть щекотно, Сяо Синчэнь тихонько фыркнул.       — Что? — одна рука замерла, а другая принялась осторожно спускаться ниже.       — Щекотно.       Сюэ Ян тоже негромко фыркнул.       Он провёл ладонью до края чужих штанов и взялся за пряжку на ремне. Несколько мгновений выждал — Сяо Синчэню они почудились вечностью, сердце исступлённо зашлось, вдоль позвоночника побежали мурашки. Принёс ли их порыв свежего вечернего, почти ночного, ветра?       Пальцы Сюэ Яна чуть подрагивали, но с пряжкой на этот раз расправились быстро — холод наступавшей ночи, гулявший вдоль хребта, растекавшийся уже по спине, поднимавшийся к плечам, сделался почти невыносимым.       — Пока… — в голосе Ян-Яна легкая хрипотца выдала волнение. От этого сделалось немного спокойней: бояться не одному всегда выходит смелей, — ничего как-то смущального не вижу…       За пуговицы на штанах он схватился обеими руками — Сяо Синчэнь не успел ничего ответить…       Вмиг штаны были спущены почти до колен. Одной рукой Сюэ Ян обхватил Сяо Синчэня за бедро, словно всё же боялся, что тот сбежит, а другой дёрнул завязки на подштанниках и потянул, обнажая низ живота: до косточек на бёдрах…       — Шлюшья дорожка…       Сяо Сичнэнь вздрогнул и бросил взгляд вниз — не нашёл ничего, что могло бы вызвать подобную мысль: светлая, нетронутая загаром кожа, рёбра, пупок, над краем исподнего — первые завитки лобковых волос. Ничего особенного или постыдного.       — Что?       Сюэ Ян быстро вскинул на него глаза, неровно: щеками и верхней линией лба — покраснел и потупился, облизывая губы:       — Ну… волосы… Когда волосы от пупа к елдаку растут, говорят: «Шлюшья дорожка»…       — Но… — скулы загорелись, не удалось удержать ещё один взгляд, — у меня не…       — У тебя — полдорожки! — он коротко, рвано хохотнул и уткнулся лицом Сяо Синчэню в изгиб шеи.       Дыхание, горячее — растеклось по коже трепетом крепнущего, всё ещё робкого, желания. С губ Сяо Синчэня сорвался стон — Сюэ Ян в ответ коротко рыкнул и вгрызся в шею поцелуем: настойчиво и жадно…       Целоваться стоя было удобно. А вот попытаться, не размыкая поцелуя, сесть на траву, забыв, что у тебя спущены штаны, а в руке — револьвер с взведённым курком…       Трава была густая — запнувшись, точно стреноженный конь, о свою одежду, Сяо Синчэнь едва не завалился в неё. Вцепился свободной, раненой, рукой в попытавшегося удержать его Сюэ Яна — пальцы левой тоже рефлекторно сжались — и под рвущий уши грохот выстрела повалил обоих, подмяв «удержателя» под себя!       Тотчас же выпустил кольт. Собственное тело не болело, а сознание услужливо пыталось подбросить мысль, что ствол, вроде бы, был направлен в землю.       Вроде бы…       — Ян-Ян! — тот пошевелился — под бедром Сяо Синчэня заёрзало чужое, но не отозвался, — ЯН-ЯН!..       Охватил кромешный ужас: сердце встало, живот скрутило тугим узлом, клацнули, сжимаясь, зубы, не давая вырваться из глотки отчаянному, бессвязному воплю и заходили ходуном руки… Сяо Синчэнь лишь с третьей попытки опёрся ими о землю и приподнялся над распластавшимся под ним телом.       — ЯН!..       «Тело» фыркнуло, обхватило его за шею и, притянув к себе, через ещё стоявший в ушах рокот зазвенело зло и весело:       — Говорил же… ты меня когд…-будь… стрелишь! А?.. А-ха-ха! Но… з-х-з-з ревности! Ха-ха-ха!.. Хоть понятно бы… за что! Но… о-о… так!.. Ха-ха-ха! Ха-…-ха-ха!..       Страх ослабил хватку, но не отпустил.       — Ты не ранен? — в ушах всё ещё шумело. Не только у Сяо Синчэня.       — …А?       — РАНЕН?       Сюэ Ян понял, разжал объятия, позволив отстраниться, и помотал головой: «Нет!» Сердце ухнуло и опять застучало: ужас отступил.       …но самое желанное тогда опять осталось несбывшимся, хоть и пришлось провести почти всю ночь без сна: в прериях выстрел слышен не меньше, чем на добрую пару миль — не стоило искушать случай, оставаясь на прежнем месте!       Подсадив Сяо Синчэня в седло, Сюэ Ян объявил:       — Через границу пойдём по Белому руслу…       Это не говорило ничего — Сяо Синчэнь пожал плечами.       — Русло одно старое у ручья… Белое… ну, камни там белые… Там… — поманил нагнуться и прошептал заговорщицки, — там есть… где задержаться будет, если и правда хочешь… Хочешь?       Чувствуя, что краснеет, Сяо Синчэнь кивнул — и украл у зардевшегося в ответ Сюэ Яна быстрый и жадный поцелуй…       На следующем привале пришлось не только повторять урок «по-индейски», но и опять упражняться с кольтом под присмотром «мишени»: взводить, целиться и «стрелять» — как было сказано, «для привычки»!       С десяти шагов. И с двадцати. И с пяти… Стоя.       Сидя: когда кольт сразу был у Сяо Синчэня в руке, когда был за поясом и когда лежал рядом на одеяле.       И лёжа: когда кольт был за поясом, когда лежал рядом на одеяле и когда лежал под головой…       Лишь тогда Сюэ Ян, довольный: только что «убитый» не меньше, чем сотню раз, изрёк:       — Ну вот теперь ты точно кого угодно пристрелишь! Даже меня! Ха-ха-ха!..       До Белого русла оставался ещё день пути…