«Девушка»-ромашка

      Мадам Мэн:       Мадам Мэн — мисс Мэн Ши, ибо законно она никогда не бывала замужем — была любящей матерью. Единственного сына — А-Яо — она, тогда юная и прекрасная девушка из неплохой гостиной — зачала от мистера Цзинь Гуаншаня почти случайно: высчитывала дни и просчиталась, но потом, когда стало понятно, что вышло, решила, что так всё получилось даже к лучшему: мистер Цзинь был человеком женатым, но далеко небедным. Такому, будь у него желание, вышло бы по средствам содержать и постоянную подругу, сняв ей номер в хорошей гостинице или, что было бы ещё лучше, купив небольшой домик или бордель или лавку, которой она могла бы управлять.       Увы, мистер Цзинь оказался знатным козлом: заявил прямо в глаза, что клиентов у «милой А-Ши» было, что клопов в старом матрасе и его, конечно, она записала в отцы своему ублюдку как самого богатого. Отчасти это было правдой… могло бы быть, не сложись всё «удачно» само собой. Никакой помощи мистер Цзинь тоже не обещал и, заплатив за последний визит не щедрее обычного, больше в её комнате не появлялся. Сражённая таким поворотом — и обещаниями мадам выставить её, как только живот полезет на нос, на улицу, Мэн Ши несколько недель металась между таблетками мадам Р. и известной среди местных девушек старухой, привыкшей орудовать свечой и спицей. Однако ж страх истечь кровью под крючковатыми старческими пальцами был слишком силён… А ещё через других клиентов дошли вести, что супруга Цзиня тоже беременна и козлина не нарадуется этому, уверяя всех знакомых, что непременно будет сын. Мэн Ши тогда горячо взмолилась, чтобы его жена скинула до срока, а ещё лучше — родила девочку, слабую и больную — сказала себе: «У меня непременно будет сын! И когда-нибудь его поганый отец приползёт…» — и принялась откладывать половину всякого своего дохода…       Ребёнок стал для Мэн Ши самой большой радостью, и даже новость, что козлячья жена тоже родила мальчика, не испортила дело. Мэн Ши верила, чувствовала, что её сын добьётся многого — надо лишь дать ему возможность — и, конечно, добьётся когда-нибудь и такого, что «…его поганый отец приползёт…».       А-Яо и его будущее отныне были смыслом её жизни и предметом забот — и предметом вложения каждого заработанного цента, что не тратился на еду или наряды для работы.       Мэн Ши с ранних лет не делала от сына секрета из своих надежд и планов — А-Яо принял их, как свои собственные. Прибавил к ним: «Чтобы матушка всегда была благополучна!» — и с того дня как исхитрился обзавестись собственными доходами — об источниках он, как и подобало деловому человеку, не распространялся, а матушка, доверяя, особенно и не спрашивала, Мэн Ши была неустанно, будь сам А-Яо хоть за сотни миль, окружена его заботой. Внимательный и щедрый, сын стремился предупредить все её желания. Хотелось даже надеяться: теперь, с тех пор, когда смог пролезть в услужение к отцу — был близок и к исполнению самого главного…       И лишь горечь разлуки терзала материнское сердце. Прознав об этом, А-Яо принялся писать матушке каждую неделю и его письма скрашивали ожидание.       С последним письмом А-Яо прислал денег — дело обычное, нестоящее и упоминания — и — вот настоящий сыновий дар! — давно просимую матушкой горечавку прерий: в мешке с землёй четыре куста, сплошь покрытых лазоревыми и блёкло-сиреневыми цветами. С этими цветами Мэн Ши провозилась от зари до зари два дня: лазоревые пара работниц — всё равно клиентов было мало — посадили на заднем дворе, прямо под окнами хозяйки, а блёклые — их было особенно не жалко — в две широкие глиняные кадки. «Когда окрепнут, — сказала себе женщина, — можно будет выставлять у дверей. Возможно, даже стоит сменить название, например «Прекрасные, как цветы»…»       Само письмо, увы, было самое обычное — никаких новостей о самом главном. Необычной была лишь приписка, ближе к концу, между многословным пожеланием матушке здоровья и сердечной просьбой передать, что ещё матушка хотела бы в подарок: принимать в прежней манере, но отныне не вести никаких дел с Сюэ Яном. И обязательно через следующего посыльного дать знать, если этот человек вдруг объявится…       Всё это вместе — не вести дел, но не отказывать от дома — несколько смутило хозяйку «Твёрдости». А ещё больше смутил Сюэ Ян собственной персоной на пороге её гостиной…       Однако ж, Мэн Ши сумела совладать с собой.       И когда встречала нежданного гостя — он вёл себя совершенно обычной манерой. И когда знакомилась с сопровождавшим его другом — молодым человеком определённо не его породы, представленным хозяйке доктором. И когда, оставшись наедине, гость принялся расспрашивать об А-Яо…       На редкость вовремя явилась Кингжао — Сюэ Ян откланялся, Мэн Ши осталась в раздумьях. Расспрашивать его самого и самолично было бы опасно, но и быть совсем в стороне… Материнское сердце шептало, что А-Яо непросто так был столь тщателен в наставлениях и что, возможно, сумей она что-то разузнать, это что-то могло бы быть полезным сыну… К тому же, гость обмолвился о какой-то «сваре»… Но расспрашивать самой и его самого…       Пришлось отвлечься на дела каждодневные: работницам пора было спускаться в гостиную. Убедившись, что всё идёт как должно — и успев промеж забот перекинуться внизу парой слов с вернувшимся от доктора молодым доктором — хозяйка поднялась к себе передохнуть и припудриться.       У дверей на неё налетел Сюэ Ян — его вид и тон могли бы смутить, но Мэн Ши за годы в гостиных и хонки-тонк повидала вещи куда интересней:       — Мне нужна девка! Сейчас же! Любая!.. Нет, самая красивая! Лучше — две!..       Женщина пожала плечами:       — Нужны — будут!       Джингуа была признанной красавицей, а Кингжао… на неё юноша сегодня обратил внимание, так почему бы и нет?

***

      Кингжао:       Спустилась мадам и погнала Кингжао и Джингуа — белобрысую стерву, мнившую себя самой красивой и умелой, а значит — по делу самой дорогой — наверх.       Дура-Джингуа пыталась взбрыкнуть — небось, поджидала кого-то из, как она говорила, постоянных — мадам прошипела, что «гость» платит за ночь.       «Гостем» — всех клиентов в гостиной хозяйка приказывала называть именно так — оказался молодой парень, тех же или чуть моложе лет, что сама Кингжао. Прежде он уже бывал — в гостях — по-настоящему в гостях! — у мадам, вместе с её, мадам, сыном или один, но никогда не просил девушек.       Первый раз «гостит», платит сразу за ночь и недурён и мадам, кроме вездесущей Джингуа, выбрала и её — Кингжао?.. Это, несомненно, чего-нибудь да стоило!       Втроём с «гостем» мадам оставила девушек в комнате Джингуа — ворох кружев на кровати, ворох кружев на креслах… удивительная безвкусица! — «гость», почти голый — только полотенце на бёдрах — уже полусидевший на постели, среди всего этого убожества, сразу поманил к себе…       — Привет, кра-асавчик! — протянула Джингуа, — Как тебя зовут?       «Гость» сморщился:       — Это важно?       Дура-Джингуа, скорчив было губы индюшачьей жопкой, поправилась:       — Ка-ак ты хочешь, чтобы я тебя называла?.. — всем, и выражение на мерзкой роже, и повадками эта стервь давала понять, что Кингжао здесь лишняя, её и замечать не стоит.       — Хочу тебя трахнуть!       Джингуа, вертя задницей, подошла к нему:       — Ну, давай поиграем, кра-асавчик…       «Гость» схватил её за подбородок, поцеловал — с напором, а дура-Джингуа совсем в ответ не старалась — оттолкнул и кивнул Кингжао:       — А ты что встала?       Кингжао тоже подошла — «гость» увлёк и её. Целовался он жадно, но не слишком умело.       — А что у на-ас тут?.. — Джингуа потянула за полотенце — «гость» охотно дал его стянуть, — Какой нежный… розовый… — и изогнувшись — Кингжао даже кашлянула от зависти: хошь-не хошь, а надо было признать, что выгибаться кверху жопой, так, что и сиськи кому надо были видны, и задница казалась больше, эта стерва умела, — и подула на полувставший хвост, — ещё просыпа-ается…       «Гость» моргнул и заёрзал — Кингжао проглотила злорадный смешок: «Это — самая умелая? Все просят? — просило, справедливости ради, в основном старичьё, но старичьё с пухлыми карманами, — Вот эту курицу?!»       — Это что, тебе, дудка?       Джингуа почмокала губами, изображая обиду — плохо, Кингжао могла лучше!       — Ты та-акой суровый, красавчик… Обижаешь девушку…       Пока эта дура сопела, Кингжао поспешила взять дело в свои руки… то есть — не дело.       «Гость» вздрогнул и тихонько застонал:       — Да, так!..       Кингжао взялась за хвост пожёстче — «гостю» явно нравилось, но белобрысая стерва влезла — ничего не говоря, обхватила парня за шею и вцепилась ему в губы поцелуем, а он не сопротивлялся, наоборот, ухватил эту мерзавку за сиську.       Дёргать чей-то… пока рядом чужие… мнут? Да они без корсета, небось, отвисшие!       Чуток не справившись Кингжао толкнула «гостя» локтем. В ногу — «гость» зло цыкнул — и только вот тогда поняла, что на ноге у него повязка.       Стерва-Джингуа закудахтала первая:       — Ой! Бедняжка-а!..       Кингжао не отставала:       — Болит?       Белобрысая запричитала, качая у «гостя» перед носом сиськами:       — Бедненький!.. Я тебя полечу! — можно было подумать, у из сосков сейчас бы полилась целебная настойка! Кингжао кашлянула, глядя на это убожество, — Бедняжечка!..       «Гостю» такое обхождение не понравилось.       — Ты ещё скажи, — поджал он губы, — «хроменький»! Или — «полудохленький»!..       Кингжао, не удержавшись, хихикнула. «Гость» зло зыркнул на неё:       — А ты что скажешь?       Кингжао пожала плечами:       — А что вышло с вашей ногой?       — Прострелили!       — Что ж вы так неаккуратно?       Глаза «гостя» вспыхнули.       — Вот как? Ха! А славно!.. А ты… — он повернулся к Джингуа, — иди!       Та не поняла:       — Куда?       — Вон иди!       Белобрысая дура взмахнула руками — хотела, небось, завопить, что тут её комната! И постель — её!       «Гость» сквозь зубы бросил:       — Пошла! Или… сказать мадам, что тебе платить не за что?.. — дурища подавилась визгом и уползла вон — Кингжао, торжествуя, расцеловала парня так, что, от чувств, прикусила ему губу…       Но «гость» не обиделся. Облизнулся и спросил:       — Ну, что теперь?       Можно было переходить к главному. Кингжао потянулась к крючкам на лифе — «гость» остановил:       — Нет! Лучше… — он огляделся и кивнул на брошенный в кресле пеньюар, белый и тоже в дурных кружевах, — Вот, одень! На платье!       Кингжао повиновалась — «гость» довольно хмыкнул, подозвал к себе и запахнул на девушке кружевное уродство до самого горла. Кингжао, гордившаяся — и по праву! И без корсета ещё не висит! — своей грудью, даже обиженно скривилась.       — Ну-у-у? — протянул «гость».       Девушка отозвалась:       — Ну-у-у-у-у…       — Скажи ещё раз!       Кингжао причмокнув — тянула время, не сразу вспомнила, о чём это он — повторила:       — Что ж вы так неаккуратно?       — Ты! Говори мне «ты»!       — Что ж ты так неаккуратно?       «Гостью» явно пришлось по вкусу. Прикусывая и облизывая губы, он ухватил Кингжао за талию.       — И что ты со мной сделаешь?       Девушка предположила:       — Полечу?..       «Гостю» не понравилось. Он выгнул губы:       — Не-е-ет… Отругай меня!       — Нехорошо так…       «Гость» опять скорчил рожу:       — Нет! Скажи: «А ты всё издеваешься!..»       Кингжао повторила — парень остался доволен. Его ладони сползли по телу девушки ниже, и пальцы впились ей в зад.       — Скажи: «Не бережёшься!»       — Не бережёшься! — хватка на заднице стала сильней, «гость» простонал:       — Да-а-а!.. Ещё скажи: «Ты себя уродуешь!..»       — Уродуешь себя!..       «Гость» судорожно вздохнул:       — Да-а, вот та-а-а-ак! — бросил взгляд на свой хвост, и Кингжао тоже покосилась: хвостяра торчал дубиной и сверху влажно поблёскивал, — Давай-ка… верхом!..       И тут Кингжао пришла выгодная мысль:       — А хочешь, я его поцелую? — и деловито прибавила, — Но пятьдесят центов сверху!       «Гость», не прекращая наминать ей уже зудящую задницу, присвистнул:       — К четырём баксам за ночь? Умеешь вести дела!       Девушка игриво хихикнула, но про себя тут же решила, что не сбросит — надо знать себе цену! — но «гость», потерзав зубами свои губы, а руками — ещё чужой зад, кивнул:       — А ладно!       — Деньги…       — …вперёд платят дураки!       Кингжао надулась — «гость» фыркнул:       — Да не сбегу я! У своей мадам спроси!       Девушка всё ещё колебалась…       — Тогда — семьдесят! И спрошу!..       — Договорились!       Покачав головой — как будто ещё раздумывала, а потом бёдрами — потому, что знала, что вот это выходит красиво — её зад «гости» обычно хвалили, Кингжао опустилась на колени…