Обмену и возврату не подлежит

…кончается ещё хуже.

      Свет. Почему так светло? Выключите! Перед глазами всё плывёт. Я не могу сосредоточиться. Вокруг доносятся странные звуки, то ли крики, то ли сирены, а может и всё вместе. Ааа, почему так громко!? Я попыталась закрыть уши, но тело отказалось слушаться. Свет резко усилился, вынуждая меня жмуриться. Да, что происходит!? Вокруг суетятся люди, но я не могу разобрать их лиц. Все голоса смешиваются в единый бессвязный поток звуков, который как бы я не старалась, разобрать не могла.       Голова кружится. А я вообще где? Кажется, меня куда-то везут. Зачем? Кто все эти люди? Мне не надо никуда ехать! Мне нужно к маме… Мама! Точно! Она… она же где-то там… только где? Почему я ничего не помню и не понимаю? Помогите!       Меня качнуло, мотнуло в сторону, и к горлу подступила тошнота. О нет! Только не это! На мгновение в глазах потемнело, и я, должно быть, отключилась.       Когда зрение снова вернулось во рту был противный металлический привкус. Кажется, меня сейчас снова вырвет. Живот скрутило, но ничего кроме спазмов и рваных вдохов мой организм не был в состоянии произвести. На этот раз я видела лучше, но всё сознание заволакивала боль. Она была странной. Я не могла точно определить, где болело. Мне просто хотелось свернуться в калачик под одеялом, и чтобы всё это прекратилось.       Меня трясло. Что-то совсем рядом стучало и брякало, а белый потолок и сотни маленьких ламп пугали. Дышать было больно. Я хотела сделать глубокий вдох чтобы успокоиться и подать людям вокруг хоть какой-то сигнал, но грудную клетку словно сковали железным обручем с шипами, и чем глубже я пыталась вдохнуть, тем глубже они впивались в ребра.       Перед глазами вдруг появилось чьё-то лицо. Человек в маске. Врач. Он приложил аппарат к моему рту и дышать стало легче. Я захотела повернуть голову и посмотреть, где я, но в глазах всё снова начало плыть. Все попытки уцепиться за ускользающее сознание не увенчались успехом. Эта маска, слишком поздно поняла я, всё дело в ней.

***

      Следующее пробуждение было более осознанным. Приоткрыв глаза, я поморщилась от света. Он был не сильно яркий, исходил только от мониторов и лампы, но даже такой слепил глаза. В нос ударил резкий, ни с чем не сравнимый запах медикаментов.       Я в больнице.       Это первое, что четко прояснилось в сознании, но стало только хуже. Подобные места я не любила. Несмотря на то, что моя мама работала в одном из таких заведений, я просто физически не переносила всякие лечебницы. Сердце сразу учащённо забилось, болью отдавая в рёбра. Да, что за херня! Дыхание сбивалось, воздуха перестало хватать, пульс бил как бешенный, да так что его не только мониторы засекли, но я сама прекрасно чувствовала сбой.       — Говард? Хэй, всё хорошо, слышишь? Ты меня слышишь? — перед глазами возник мужчина. Я знала его, но имя вспомнилось не сразу. Он осторожно сжимал моё левое плечо стараясь успокоить. — Дыши аккуратно, вместе со мной давай. Вдох-выдох. Вдох-выдох.       Вдох-выдох сдох. Эх, не получилось. Зато стало полегче, паника от того, что я сейчас задохнусь ушла. У меня даже получилось приоткрыть рот, чтобы что-то сказать, но наружу вырвался только слабый поток воздуха. Я что так не удачно подралась, что в больничку загремела? Ну мама точно меня убьёт!       — Лучше? — спросил мужчина, привлекая моё внимание. — Сделай пару глотков, станет легче. — Он приставил к моим губам стакан и, не в силах возмущаться, я отпила.       — Повторяю, ты меня слышишь? Головой не кивай, опасно.       — Да.       Собственный голос звучал хрипло и надтреснуто. Я попыталась приподняться, но мужчина аккуратно надавил на моё левое плечо, не позволяя этого сделать.       — Говард, вставать нельзя. Ты сейчас в больнице. С тобой всё хорошо, страшное уже позади.       — Нет, Стефф, ты не понимаешь… мне… мне нужно идти, — я не знала куда мне нужно было идти, но оставаться в больнице было точно не вариантом. Нечто очень важное, то, что могло бы объяснить куда мне надо, почему-то ускользало. Я отчаянно пыталась схватиться за нужную мысль, но поймала только головную боль.       — Я всё понимаю. Но сейчас тебе нужно просто поспать. И всё. Ты в безопасности, слышишь? — он успокаивающе погладил меня по плечу.       — Нет, нет ты не понимаешь! — я в отчаянии замотала головой и тут же пожалела об этом. По ходу у меня что-то булькнуло в мозгу. Ой-ой! Тошнота сразу же вернулась, как и боль в висках и затылке.       — Я же говорил не кивать! Говард, у тебя много травм, организму нужен покой. Как проснёшься я тебе всё расскажу, обещаю! А сейчас просто спать, — строго произнёс Стефф и подкрутил колёсико капельницы. Раствор закапал активнее, а я только сейчас обратила внимание на эту установку и… катетер в вене. О нет! Меня передёрнуло только от одной мысли, что сейчас в моей вене есть дырка и посторонний предмет.       — Это можно убрать?       — Нет.       — А пожалуйста? — с таящей надеждой протянула я, но Стефф уже встал и просто отрицательно покачал головой. — Мне нужно… мне нужно к маме понимаешь, я хочу к маме… Я не могу её бросить, Стефф.       — Говард, мне жаль. Мне… — мужчина склонил голову, зажмурился. — Просто поспи сейчас хорошо. Пожалуйста. С Элеонорой всё хорошо будет. Тебе не о ней сейчас нужно волноваться.       Я всё ещё улавливала слова Стеффа, но они медленно начинали распадаться на отдельные далёкие-далёкие звуки. Глаза слипались, последние предложения проносились мимо ушей. Пару раз моргнув, я окончательно погрузилась в сон. Напоследок в сознании отпечаталась лишь сочувственная грустная улыбка Стеффа.

***

      Когда я проснулась, в мыслях промелькнуло лишь одно желание – как можно дольше оставаться в приятной темноте. На этот раз всё было по-другому. Как-то медленно, спокойно и тихо. Кажется, помимо снотворного в капельнице были и транквилизаторы. Голова всё ещё немного кружилась и болела, но тошнота ушла, да и общее самочувствие было значительно лучше.       Собравшись с силами, я осторожно приоткрыла глаза, боясь оказаться в каком-нибудь странном и новом месте. Но нет, вроде палата та же. По правую сторону были окна. Одно чуть приоткрыто, спасибо хоть за это, свежий воздух всегда улучшал моё состояние. Под окном располагался небольшой круглый столик и два кресла. Напротив кровати находился вход в палату, а на стене висел телевизор. Были ещё разнообразные приборы, на которых высвечивались всякие диаграммы. В общем ни цветов, ни шампанского.       — Проснулась? Говорил же, что лучше будет.       Я осторожно, припоминая сегодняшнюю, а может уже и вчерашнюю попытку покрутить головой, посмотрела направо. Стефф сидел рядом на стуле, в его руках были неизвестные мне бумаги, но заметив на себе любопытный взгляд, он отложил их на столик. Вид у него был уставший, должно быть он нормально не спал. Для меня, впрочем, было удивительно почему он до сих пор здесь. Да, он работал вместе с моей мамой и у них было что-то на подобии отношений. По крайней мере в последнее время мы втроём довольно часто ужинали вместе. А это был явно знак. Конечно, на все мои вопросы мама отвечала весьма уклончиво, но за последние два года Стефф первый с кем она меня познакомила. Я считала, что это не просто так. И всё же, было непривычно, что чужой человек проявляет ко мне заботу. Хотя может это его врачебная обязанность?       — Да, намного лучше. Столько я уже тут прохлаждаюсь?       — Чуть больше суток. Ты всё время спала…       — Да-да, я помню. Это помню. А ещё как я, кажется, заблевала всю скорую. Не лучшие воспоминания, знаешь ли.       Мужчина усмехнулся.       — Раз вредничаешь, значит всё не так плохо. Главное сейчас не пытайся вставать, хорошо? У тебя сильное сотрясение мозга, ушиб грудной клетки, пара небольших трещин в рёбрах, вывих плеча и… — Стефф замолчал.       Я немного повернула голову на подушке, стараясь проследить за его взглядом и прямо-таки подахуела. Права рука от локтя и до самых кончиков пальцев была в гипсе. Ощущение чего-то неправильного, неестественного пробежало по коже. Я вопросительно посмотрела на мужчину, ожидая объяснений.       — …шесть переломов в руке. Три фаланги пальцев, лучезапястный сустав, локтевая и лучевая кость. Ещё был повреждён нерв, но операция была несложная, прошла успешно.       — Воу, не хило я. А лицо цело? Глаза болят, — что-то упорно не давало мне покоя. Понять бы что.       — Пара царапин и синяков, пустяки. А глаза могут после сотрясения болеть, что тоже нормально, — пояснил мне Стефф. — Не знаю, кто твой ангел хранитель, но он очень постарался. Не будь у тебя на спине рюкзака, сейчас лежала бы не здесь, — невесело добавил мужчина.       — А с мамой?       Осознание всего произошедшего начало медленно усваиваться. Мозг любезно подсунул все картинки, сохранившиеся с того дня. Как я зашла в метро, как увидела маму, а потом… а потом только ослепляющая вспышка и жар.       — Что произошло там в метро? — разговаривать конкретно о маме я избегала сознательно.       — Точно не знаю, но говорят террористы заминировали станцию. Сейчас ищут виновных, пока склоняются к тому, что они погибли в самом эпицентре.       — Так им и надо, значит.       Наступила пауза. Я боялась услышать ответ на свой вопрос, поэтому и не задавала. Всё это произошло так неожиданно, к тому же столько травм, организм явно тратил все ресурсы на восстановление и должно быть подзабил на все эмоции. Иначе я не могла объяснить, почему до сих пор даже не заплакала. Ни одной слезиночки. Не поняла, что произошло? Нет, очень даже поняла. Не приняла это? Вариант более правдоподобный. И всё же ощущать себя бесчувственной сволочью было ну… несильно приятно. К тому же я видела, как больно Стеффу, но с собой ничего сделать не могла. Кажется, даже совесть чутка кольнула.       — Говард, тебя СМИ не потревожат, они опрашивают менее пострадавших, но если ты помнишь хоть что-то важное, может быть, видела кого-нибудь, то после выписки придётся поговорить с полицией, — я искренне была благодарна, что Стефф тоже не стал затрагивать маму.       — Спасибо, я бы не хотела в таком виде в новостях светиться, — рассмеяться не получилось, грудная клетка сразу отдала болью. — Я помню только чьи-то крики, я… я попыталась… ухватиться… за маму, но… В общем, ты понимаешь, что потом было. Сомневаюсь, что эти показания хоть кому-то помогут.       Мужчина кивнул.       — Говард, мне очень жаль. Ты не должна проходить через всё это…       — Но у меня особо выбора нет, — не стесняясь перебила я. — Знаешь, ко мне никто не подошёл и не спросил, чего хочу я, просто так получилось. Это уже никак не изменить.       Стефф сжал моё плечо в знак поддержки. Слова были бы лишними, ими ничего не исправить, но можно сделать только больнее. Я видела, как мужчине тяжело. Его чуть покрасневшие глаза, небритая щетина, нервная печальная улыбка – должно быть он действительно любил маму. Чуть повернувшись на кровати, я осторожно попыталась приподнять правую руку. Почему попыталась? Потому что не получилось. Она оказалась такой тяжёлой, что я начала сомневаться, как буду следующие пару недель с ней выживать. Повернув голову налево, я обратила внимание и на другую руку. Ого, у меня есть две руки! В вене по-прежнему стоял катетер, только на этот раз капельница была отсоединена, что не вольно вызвало у меня волнение. Неужели всё дело было в этом? Возможно, это глупости, но я действительно считала, что из маленькой дырочки от иглы у меня может вытечь вся кровь и тогда я умру. Бред если так подумать, однако я продолжала в это верить. Поэтому, чтобы ненароком не задеть руку, я подвинулась к другому краю кровати. Напрягать левую руку было даже страшнее, чем правую, но при движении я всё же пошевелила пальцами, помогая себе улечься.       — Стефф? — взволнованно позвала я мужчину, ушедшего глубоко в свои мысли. — А где моё кольцо? Оно всегда было на руке.       — А? Кольцо? Оно с серьгами на тумбе, не переживай, никто воровать не станет.       — Нет-нет! Пожалуйста, дай мне его, оно стоит дороже почек всех людей в этой больнице вместе взятых!       Стефф улыбнулся, но кольцо принёс. Я осторожно протянула левую руку, косясь на зафиксированный катетер, и указала на средний палец. Аккуратно мужчина надел колечко, а я всё же не сдержалась и сжала пальцы в кулак, ощущая приятную прохладу металла. Вот что меня так тревожило.       — Возможно, детям не стоит носить такие дорогие украшения.       — Это последний подарок от моего дедушки. Я никогда не снимаю кольцо, — спокойно пояснила я, но потом с надеждой добавила. — А сейчас можно эту иголку из меня вытащить? — для наглядности, я продемонстрировала так беспокоящий меня локтевой сгиб.       — Нет. Это у лечащего врача будешь узнавать, но думаю до вечера катетер в вене оставят.       — А если я скажу пожалуйста? — так, он сам напросился, в ход идут щенячьи глазки. Я тем более покалеченная вся. Как удачно.       — Все равно нет, это ведь даже не больно! — уже возмущенно отозвался Стефф. Видимо уговорить его не удастся, но я всё же предприняла последнюю попытку и постаралась надавить на жалость:       — Он на меня давит. Психологически.       — В таком случае могу пригласить психолога, устроит?       — Нет, вот это уже лишнее. До вечера, так до вечера, — согласилась я.       Стефф ещё немного пробыл со мной, но вскоре его сменил мой лечащий врач – Миранда Шепард. Я знала её, она с мамой работала в одном отделении. Теперь всё окончательно встало на свои места. И почему ко мне СМИ так легко не пускают, и Стефф в палате. Я просто была в больнице, в которой работает… работала моя мама. По всей видимости личная палата тоже этим обусловлена.       Миссис Шепард подробнее рассказала о всём дальнейшем лечении, сверилась с показателями на мониторах, выписала мне кучу таблеток, но в целом состоянием осталась довольна. По предварительному прогнозу мне здесь недели две валяться не меньше, а дальше… Миранда сказала, что посмотрит, но неловкость во всем этом одностороннем диалоге ощущалась чересчур ясно. Миссис Шепард знала, что мама была моим единственным родственником.       Потом в палату зашла молодая девушка, на вид не старше двадцати пяти, её звали Джессикой, она была сиделкой. Сначала я возмутилась, но быстро поняла, что в ближайшие пару дней без посторонней помощи даже с постели не встану, так что всю свою гордость пришлось запихивать подальше. Как потом выяснилось, Джесс только окончила медицинский и впервые работала медсестрой. Миранда объясняла ей всё моё расписание приёма всяких витаминов, но это я уже не слушала. Шанса отвертеться всё равно не предоставлялось, так что и тратить сил на споры, я смысла не видела.       Стоило миссис Шепард удалиться, как на меня накатила жуткая усталость. Тело по-прежнему отдавало ноющей болью и стоило только отвлечься от разговоров, как я поняла, насколько мне всё-таки херово. Джесс на мою жалобу сразу же предложила обезболивающее, и вот уж на что, а на него я всегда согласна. Пока медсестра устанавливала капельницу, я отвернулась, не горя желанием видеть весь процесс. Мне он казался жутковатым.       Боль в организме притупилась почти сразу и, зевнув пару раз, я крепко уснула.

***

      — Эра, — из дальнего угла комнаты раздался почти забытый голос.       Я с силой разлепила глаза и долго не могла понять, почему нахожусь не в родной спальне. Немного потянувшись, приподняла голову, оглядываясь. Занавески задёрнуты, за окном уже во всю темно. Я так долго спала? Джесс в комнате не обнаружилось, но голос точно принадлежал не ей.       — Эра, — на этот раз голос звучал совсем рядом, почти над самым ухом. Я невольно зажмурилась, боясь поверить в происходящее. — Всё в порядке, моя хорошая, — рука невесомо дотронулась до моих волос, успокаивая.       Я осторожно приоткрыла глаза. Знакомые черты лица с трудом можно было разглядеть в темноте, но я точно знала кто здесь. Своего дедушку я бы узнала из сотен тысяч. Его походка, тембр голоса, взгляд, жесты. Если понаблюдать, то сразу становится ясно – у каждого человека они особенны.              — Моя мама… — голос несвойственно дрогнул.       — Я знаю, моя хорошая, я знаю. Ты ведь не думала, что я перестал наблюдать за вами? — продолжая поглаживать меня по волосам произнёс дедушка, присаживаясь рядом с постелью.       Я кивнула. К счастью, в хороших снах ничего не болит. Приподняв голову, я долго всматривалась в его лицо, желая запечатлеть в памяти на как можно дольше. Забыть было страшно. Всё что забывается больше не возвращается. Никогда. Но память странная штука, порой она стирает самые тёплые воспоминания, оставляя лишь те, которые хочется удалить хоть лоботомией.       — Твоя мама в лучшем из миров, поверь. Она заслужила отдых и покой.       — А я?       Вопрос прозвучал тихо и так отчаянно, что внутри что-то оборвалось. Нечто хрупкое и ценное, то, что я тщательно оберегала и скрывала. В глазах предательски защипало, к горлу подкатил ком. Нет-нет-нет, нельзя реветь! Я же сильная! Но организм не слушался. Перед взором всё поплыло, чёткую картинку заволокло подступающими слезами. Губы мелко задрожали. Шмыгнув пару раз носом, я заморгала, пытаясь остановить слёзы, но только окончательно разревелась, утопая в родных объятиях.       — Это не справедливо! Всё не должно было быть так! Она… почему не я? — в груди кололо. Словно в сердце вбивали металлический кол, царапали плоть. — Я просто хочу к ней! Забери меня… пожалуйста…       — Тебе ещё рано, моя дорогая, — крепко прижимая меня к себя и покачивая в объятиях отозвался дедушка. — Ты не в чём не виновата, не надо думать, что ты могла хоть что-либо исправить. Не могла, — он снова ласково провел рукой по волосам, словно вытягивая из головы все негативные мысли. — Просто знай, что с мамой всё хорошо. Она счастлива, Эра…       Я всхлипнула, не в состоянии что-либо сказать. Надеюсь, он прав.       — Говард? Говард!..       Я вздрогнула, хватая ртом воздух. Из окон в палату проникали лучи закатного солнца, очерчивая взволнованное лицо Джесс передо мной. Она что-то быстро говорила, отчаянно сжимая моё здоровое плечо, в её глазах застыл страх. Я не сразу смогла уловить всю суть словесного потока.       — О, Говард! Я так испугалась! Ты плакала во сне, я пыталась тебя разбудить, но у меня не получалось. Господи, тебе кошмар приснился? Нужно успокоительное? Снотворное? Просто воды принести?       — Ну во-первых, ты можешь звать меня просто Говард, — чуть отдышавшись с нервным смешком выдала я. — Во-вторых, не волнуйся, я всегда крепко сплю, а это… — здоровой рукой я провела по лицу. Оно было мокрым. В слезах. —…всё в порядке. Со мной всё хорошо, но от снотворного не откажусь.       — Не смей больше так пугать меня, поняла! — уже облегченно произнесла Джесс и протянула мне таблетки.       Левой рукой я закинула их в рот и только сейчас поняла, что катетер наконец убрали. На его месте теперь красовалась повязка, и это значительно меня успокоило. Утопая в мягкой подушке, я дожидалась, пока таблетки начнут действовать, но от бездумного созерцания потолка меня отвлекла Джесс. Видимо ей требовалось значительно больше времени, чтобы успокоиться.       — Голова не болит? Не стесняйся сказать, если тебе плохо.       — Мне нормально, ну насколько это возможно для моего состояния. Ни больше ни меньше, — о сне я старалась не думать. Не хотела ещё раз разреветься при Джесс. — Ты можешь рассказать мне что-нибудь? Что угодно не хочу в тишине засыпать, — зевая попросила я.       Джесс улыбнулась и с удовольствием начала рассказ о каком-то смешном происшествии в вузе.

***

      Первые три дня в больнице я просто проспала. Миссис Шепард немного хмурилась, говоря, что это не очень хорошо даже для сильного сотрясения. Но делать мне больше было нечего, телевизор и книги запрещены, вставать нельзя, напрягать зрение и мозг тоже. К тому же организм вырубался вообще без моего участия. Я просто засыпала через каждые два-три часа. За разговорами, просто лёжа в постели, один раз даже с ложкой в руке уснула. Это немного, совсем чуть-чуть, пугало.       Зато за этот период моё самочувствие значительно улучшилось. Меня больше не мутило, ушла головная боль, перед глазами больше не кружилось и вскоре я уже нормально могла передвигаться по палате. Хотя как нормально? Загипсованная рука даже в зафиксированном состоянии сильно тянула вниз. Не знаю сколько килограмм она прибавляла, но привыкала я долго.       Вообще, не считая угнетающей атмосферы в больнице было не так плохо. По крайней мере, кормили вкусно, хоть аппетита у меня и не было, но пару ложек съедать приходилось. Пару раз заходил Стефф, приносил мой любимый тёмный шоколад с фундуком и нормальную одежду. Моя любимая футболка была безвозвратно испорчена. Вся в грязи и дырах – пришлось выбросить. Был, конечно, вариант носить больничную сорочку, но такое я не любила, да и сразу же чувствовала себя несчастной калекой. А это поправке не помогало. В очередной из таких визитов мужчина поднял тему, которую я всячески старалась избегать. А что же будет дальше? Вечно в больнице находиться нельзя, а идти мне не к кому, хотя… можно было много чего придумать. Благо фантазией меня природа не обделила.       — Вчера приходил Уильям Беверли, юрист Элеоноры, — начал Стефф, придвигая стул поближе к кровати, закидывая ногу на ногу. Вид у него довольно непривычно серьёзный. За всё время нашего знакомства у меня сложилось впечатление о нём, как о довольно саркастичном и самоуверенном человеке. Всегда на некой ноте, балансирующей между галантностью и иронией. — Спрашивал о тебе. Я, конечно, сказал, что ты в порядке и под присмотром. Сама понимаешь, в палату только близких родственников пускают, а отпускать тебя по больнице разгуливать рановато.       — Он просто хотел узнать, как я себя чувствую? — спросила я больше для чистой формальности. Вопрос моего дальнейшего распределения не мог откладываться постоянно, но я предпочитала жить по принципу: «пока проблемы нет – думать о ней не надо». Выходило очень даже сносно.       — Не только, — Стефф тяжело вздохнул, неотрывно, внимательно смотря на меня, словно старался прочитать мои мысли. — Говард, ты ведь понимаешь, что как только тебя выпишут из больницы, то встанет вопрос о дальнейшем проживании до совершеннолетия? И нельзя исключать получение наследства. Если я всё правильно понял, мистер Беверли был доверенным лицом Элеоноры и твоим делом тоже будет заниматься он.       Я нервно крутанула кольцо на пальце. Дурацкая привычка, но здорово помогала успокаивать нервы.       — Я всё понимаю, но я тут только неделю, меня здесь ещё долго собираются держать.       — Да, но думаю через пару дней тебе уже вполне можно будет выходить на небольшую прогулку, а значит и разговор с мистером Беверли в долгий ящик не отложится, — пояснил Стефф. — Знаешь, Говард, я тут долго думал надо всем… мы с Элеонорой не успели съехаться, но давно планировали…       Вот к чему весь этот разговор!       — Стефф, послушай, ты классный мужик. По правде говоря, ты лучшее, что было в жизни моей мамы. Если вдруг она этого не успела сказать, то скажу я… — сразу прервала его, лишая возможности произнести роковую фразу. Слишком очевидно, к чему он клонит. И нам обоим это не нужно. Нет-нет-нет. Пусть я лучше буду выглядеть в его глазах самой настоящей бесчувственной трудной и неисправимой эгоисткой, нежели жалким ребёнком. —Но не надо совершать ошибку и делать то, о чём потом очень пожалеешь. У тебя может быть нормальная семья, любимая женщина, свои дети, если захочешь. Я тебе не нужна. Понимаю, это всё очень благородно, но нет. Не порти себе жизнь. Пойми, я сложная, неправильная, творю всякую херь направо и налево и попробуй меня остановить! Мне самой с собой порой справиться сложно, не говорю уже о том, как маме тяжело было. Поверь, тебе это не нужно.       — Говард…       — Нет. Стефф, нет. Не порти себе жизнь.       Мужчина как-то грустно улыбнулся, но я уловила этот еле заметный выдох. Мы понимали друг друга и не обижались. Всё равно ничего хорошего из этой затеи бы не вышло. В глубине души, уверена, он тоже это знал.       — Мы, конечно, не так часто виделись с тобой, но Говард, ты не плохая и Элеонора никогда тебя такой не считала, — приподнимаясь сказал Стефф. — Если что-нибудь будет нужно, мой номер ты знаешь.       — Спасибо, — искренне поблагодарила я, но тут же вспомнила кое-что. — Постой, думаю одна просьба всё же есть.       — Я слушаю, — развернулся он у двери.       — Не мог бы ты одолжить мне немного денег? Я знаю, там в коридоре есть автомат с батончиками, и как-то неудобно, что Джесс за свои мне всё покупает.       — Вообще не вопрос, — Стефф достал из внутреннего кармана пиджака пятидесятидолларовую купюру и протянул мне. — Меньше нет, но автомат сдачу выдаёт.       — Спаситель мой, — я сложила ладони наподобие «намасте» (с гипсом получилось весьма комично).       — Это меньшее, что я могу сделать, — потрепал он меня по голове, от чего я съёжилась и нахмурилась. Не любила, когда трогали мои волосы. За кудрями так тяжело ухаживать, что лишнее неправильное действие не позволительно. Хотя в больнице я уже больше недели не мыла волосы, должно быть на голове сейчас то ещё воронье гнездо. — Поправляйся, Говард.       Дверь в палату захлопнулась, оставляя меня одну. Я сразу же спрятала деньги в карман спортивных штанов, из которых последние пару дней не вылазила и стала ждать Джесс. Первые сутки она вынуждена была сидеть со мной в палате постоянно, но как только я смогла нормально вставать и передвигаться хотя бы в пределах палаты, она стала приходить в определённые часы. В основном для того, чтобы проконтролировать, что я пью все таблетки, хоть немного ем и предлогать снотворное, если ночью плохо засыпалось. Также часто она оставалась и просто поболтать, но тогда уже её из палаты выгоняла миссис Шепард. Это всегда было очень забавно.       Уже по обыкновению Джессика пришла в девять перед отбоем. Померила давление, снова увидев низкие показатели, покачала головой. Пришлось выпить очередные таблетки, мне даже начинало казаться, что я только ими и питаюсь. Во всём остальном показатели были сносные и я окончательно убедилась – через пару дней встреча с юристом состоится. Что ж это мы ещё посмотрим.       Как только Джесс пожелала мне спокойной ночи, выключила свет и удалилась, я, откинув одеяло, осторожно встала. Пошатнувшись, равновесие всё же поймала. Координация после травм была ни к чёрту! Удержит ли меня это от побега? Точно нет. Я уже все решила. Новая семья мне не нужна, приемные родители, жизнь с левыми людьми – нет уж, не дождутся! Возможно, на моём месте какие-нибудь другие дети и радовались бы, но во всей ситуации я видела только минусы.       Я пыталась жить нормальной подростковой жизнью. И что из этого вышло? Ну… эм… я в больнице с шестью переломами и сильным сотрясением. Спасибо, наигралась, больше не хочу.       Давно отложенная, навязчивая идея стать хакером и свалить в закат медленно, но верно всё сильнее и сильнее начинала давить на мозги. А кто я такая, чтобы ей сопротивляться? Главное – надо действовать до того, как засветиться перед опекой. И я решила, что сегодня вполне подходящий день.       Надев поверх футболки, в которой я валялась в больнице, джинсовку, я почти полностью скрыла гипс. Рюкзак… после метро его можно было только выбросить. Он почти весь был порван, правая лямка оторвана, но ничего другого у меня не имелось, так что я старалась радоваться и этому. Первым делом я достала телефон, полностью заряженный ещё со вчера. Да, над планом я успела поработать. Оставалось только дождаться сигнала, и Стефф любезно, сам о том не догадываясь, подал его сегодня.       Экран телефона загорелся, началась загрузка. Из-за трещин по всему стеклу, появившихся после полёта, сенсоры значительно хуже улавливали действия, и проводимость устройства явно снизилась, но он всё ещё с трудом работал. Этого было достаточно.       Полностью одевшись, я столкнулась с тем, что во всём плане не предусмотрела только обувь. У меня было лишь подобие сланцев. Хорошо хоть не тряпичные тапки, но всё же обувь жутко неудобная. Зато завязывать шнурки не надо было. Из рюкзака я также забрала кошелёк. Пустой, но с кучей карт – лишним не будет. Ключи от дома и наушники тоже переместились в карман джинсовки. На остальное я забила.       Дальше самое сложное – выбраться за пределы больницы. Моя палата была на третьем этаже и со здоровой рукой я может и поиграла в скалолаза, однако с гипсом это точно не вариант. Главная лестница в холле тоже отпадала. Там как минимум охрана, а в придачу ресепшн, да и само по себе место очень проходимое. Оставался только один выход – пожарная лестница. И слава американским архитекторам она была в каждом здании. Что круче всего, они, блять, реально выглядели как лестницы, по которым можно спуститься на своих двоих, а не карабкаться ещё и при помощи рук как по верёвочной. Чудо строительной мысли одним словом!       Добраться до лестниц было не сложно. Строение самой больницы весьма простое, чтобы ни врачи, ни скорая, ни пациенты не запутались и время не теряли. Так что нужно было просто дойти до конца коридора и выйти через пожарную дверь. Казалось бы чего тут сложного? На самом деле ничего, но загвоздка всё-таки была. Ещё когда я приходила и ждала маму с работы, то приметила камеры в коридорах. Вся проблема и заключалась как раз-таки в них. Не вырубить их и спалиться – слишком глупо. Но и отключать каждую по очереди затея так себе. Я брала в расчёт, что охранники умные и поймут, что что-то не так, раз камеры по очереди гаснут на одном этаже. В таком случае им не составит труда поймать меня. Поэтому я решила просто нахрен снести весь wi-fi, к которому были подключены камеры в больнице. Минут на пять, конечно, по расчетам этого времени мне вполне хватит. Правда отключение всех камер разом было в разы опаснее, чем какой-то одной и увеличивало шансы быть пойманной в сети… но у меня была одна программка, способная надёжно скрыть все следы взлома.       Наконец, телефон мигнул и вместо индикатора загрузки появился экран блокировки. На нем отражалось больше тысячи непрочитанный сообщений и пара сотен пропущенных звонков. Я все их смахнула. Можно и позже о них подумать. Пару раз нажав на иконку с приложением – оно всё никак не хотелось открываться, что сильно действовало на расшатанные нервы – я с третьей попытки смогла запустить программу. Потребовалось всего несколько секунд, прежде чем пришло уведомление об успешно взломе. Да, в больнице безопасность слишком слабая.       Выскочив за дверь, я, осторожно оглядываясь, двинулась к двери. Чем быстрее уберусь отсюда, тем лучше для всех будет. Видимо после теракта в метро фортуна решила не обделять меня удачей и до пожарного выхода я добралась без происшествий. Дверь легко поддалась и, ступив на кованную лестницу, я с удовольствием ощутила почти забытое чувство свободы.       Недалеко от больницы я поймала такси. Мужчина даже не посмотрел на мой внешний вид, а сразу повез по названному адресу. Торжественно вручив ему пятидесятидолларовую купюру, я забрала сдачу и поплелась в квартиру. На ослабленном организме даже такие, казалось бы, минимальные нагрузки сказались сильно. Область рёбер немного ныла, но больше всего беспокоила голова. Она опять начала колоть в висках.       Открывая квартиру, я мечтала только об одном – кровать и сон. Увы и ах, Говард, обойдёшься! На всё помещение стоял ужаснейший отвратительный кислый запах. Заткнув нос здоровой рукой, я сразу направилась на кухню – по ощущениям распрекрасный аромат доносился именно оттуда. Стол был пустым, подоконник тоже, а вот на плите обнаружилась знакомая сковородка. Сняв крышку, я только сильнее зажала нос и тут же вернула её на место. Омлет, неделю простоявший на солнце протух. Нет, он даже сгнил. Плесень распространилась не только по всей площади омлета, она была и на самой сковороде. Не придумав ничего лучше, чем выбросить всё вместе, я засунула это вонючее дело в первый попавшийся пакет и попёрлась к мусорным бакам.       Домой я вернулась без сил и открыв нараспашку все окна до единого завались спать на диван прямо так. В одежде и сланцах.

***

      Паттерны я всей душой ненавидела. Особенно, когда они вызывали сильнейшее чувство дежавю. После побега у меня подскочила температура. И я даже немного начала жалеть, что удрала из больницы так рано. Однако, когда я порылась в домашней аптечке и обнаружила целую упаковку жаропонижающего всякие признаки раскаяния улетучились. Спала я по-прежнему плохо. Точнее очень даже хорошо и много, просто в мегастранном режиме. Радость была одна – мне ничегошеньки нахуй не снилось!       Пару дней из постели я вообще не вылазила, чем перечеркнула весь разработанный план. Болезни всегда не вовремя! Пока я валялась дома, меня могли хватиться и должны были, но ко мне никто не приходил, что настораживало ещё больше. Не то чтобы я параноила, но… мысли о том, что сейчас за мной наблюдают и просто ждут каких-либо действий не отпускали.       Через пару суток температура всё-таки спала, и я смогла трезво взглянуть на ситуацию. Она… удручала. Главной проблемой было как-то сказать друзьям, что я решила уйти в криминал, поселиться где-нибудь на отшибе и взламывать банковские аккаунты для пропитания. Джеймса и Уайти мне покидать не хотелось. Даже не так, нет. Я буквально не могла представить свою жизнь без этих двоих. Наши посиделки, танцы под ABBA до утра, ночные сериальные марафоны, прогулы уроков и совместное выслушивание нотаций от родителей – это та часть, от которой отказаться казалось невозможно. Да, они бы поняли почему я не испытываю ни малейшего желания отправляться в интернат или ещё куда-нибудь, но окажись я в свободном плаванье мне пришлось бы уехать из Нью-Йорка, а значит видеться мы не сможем. Только от одной мысли о том, чтобы вот так взять и покинуть их я ощущала себя предателем. И это было отвратительно. За нашу не столько длинную, но самую крепкую дружбу мы чего только не пережили, но нужно же было подумать и о себе, верно? Муки выбора меня угнетали. Мысль о возможном расставании доставляла слишком много боли.       В какой-то момент я подумала просто пропасть со всевозможных радаров, но как только эта мысль проскочила я возненавидела себя. Нет! Мои друзья такого отношения к себе не заслуживают! И вдруг меня словно током прошибло – после катастрофы прошло уже почти две недели, а я даже ни одной смски не отправила, что со мной всё в порядке. Телефон тут же оказался в руках. Я зашла в сообщения, попутно отмечая все группы прочитанными. В нашей общей было самое большое количество уведомлений. Мысленно стукнув себя по лбу, я набрала групповой звонок.       Послышались гудки. Не прошло и двух как на экране появились сонные лица моих друзей.       — Ты не в курсе, что сейчас два ночи, так? — сонно пробормотал растрёпанный Уайти, потирая глаза. — Говард, блять! Живая!       — А я говорил! — тут же вклинился не менее шокированный, но значительно более бодрый Джеймс. — Ты, любимая моя, не хочешь, возможно, ОБЪЯСНИТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ, ГДЕ ТЫ, КАК ТЫ? МММ?       А если я сейчас накалякаю завещание, его примут?       — Простите, — спрятав лицо за подушкой пробормотала я. Уколы совести действительно чувствовались, но извиняться я плохо умела. Всегда считала, что если человек совершает определённый поступок, то ему это надо, даже если он это пока не осознаёт. — Я забыла… но мне реально стыдно… хотя мне вообще-то из-за сотрясения не давали мозг нагружать, и телефон отсутствовал...       — Ладно-ладно, не мучайся, мы всё, итак, знаем. Ты когда ушла, а потом трубку не брала, всё ясно стало, — начал Уайти.       — Ну а потом списки… в общем два факта срастили. И пару дней назад мама из командировки вернулась, а ей как журналисту всю инфу достать не сложно, — закончил за брата Джеймс.       — Сейчас-то ты себя как чувствуешь?       — Вполне сносно, — устраиваясь на кровати пробормотала я.       Повисло слегка неловкое молчание. Все события мне вспоминать не хотелось, да и говорить о них тоже. Близнецы это поняли.       — Что дальше, Говард?       Я пожала здоровым плечом.       — Есть вариантик, но боюсь вам он не сильно понравится. Другие… ну позитивных больше не вижу.       — А что, если они всё же будут? — осторожно поинтересовался Уайти.       — Не будут. Я не пойду в семью к чужим людям. Стефф хотел надо мной опеку взять, но блять мы виделись-то с ним пару раз. Он интересный, но… Как вот так легко можно взять и переехать к чужому человеку?! Мне было бы, как минимум, некомфортно! К тому же, вспомните хотя бы выпускной из средней школы, мужик к такому явно не готов.       — Вообще-то он говорит про наших родителей, — как ни в чём не бывало добавил Джеймс. — Ты и так, по сути, у нас живёшь, так что теперь можешь официально прописаться.       Я даже села на кровати – настолько неожиданной была эта новость. Почему я сама об этом не думала? Думала, но навязываться не хотелось. Ава и Льюис были потрясными, но… всегда это дурацкое «но»! Мне казалось, что тогда придётся и вести себя слишком хорошо, и реально контролировать всё, что делаешь, так как я сильно не хотела доставлять им проблем. И при этом такой образ жизни был априори невозможен! Как говорила бабушка, вперед меня не только лень, но и язык, и ебанца родились. Собственно, это высказывание я разделяла и никак не могла что-либо с этим сделать (в основном по тому, что мне это нравилось). Зачем притворяться абсолютно другим человеком, тем кем не являешься? Так и до шизофрении недалеко! Например, обычно я просто не успевала проанализировать ситуацию, подумать, как стоит поступить – я уже действовала и всё решала. В общем-то не раз это было только на руку. Именно мне. У остальных же почему-то возникали проблемы.       — Не знаю, это как-то неловко что ли.       — Неловко, смотреть сцену секса в фильме при родителях, а эта просто жизнь. Тем более мы ведь не чужие люди, — зевая, пояснил Джеймс.       — То есть моему плану таму-сяму и оп миллиардерша не сбыться? Ну я вас поняла и запомнила, — шутливо отозвалась я. С души словно камень упал. Вот не знаю, как парни это делали, но всегда находили именно те слова, которые выгоняли из моей головы все тревожные мысли. — Ладно, вам, неудачникам, ещё в школу завтра, не буду больше спать мешать.       — А ты, лохушка, не хочешь с контрольной по физике нам помочь?       — Уайти, ты же знаешь, я всегда только за!       — Тогда жди, в 12 скинем, и подумай всё-таки над предложением.       Я кивнула и вскоре мы попрощались. Настроение было на высоте. Облегчённо выдохнув, я завалилась было обратно на кровать, но тут же схватилась за рёбра. При резких движениях они ещё отдавали болью. Молча пялясь в потолок, я пыталась придумать себе развлечение. Спать не хотелось, что странно, ведь в последнее время я только это и делала. Режим снова был похерен.       Какое-то время в голову ничего интересного не приходило. А потом я наконец осознала, что в ближайшие дни с квартиры придётся съезжать. Она у нас была маленькая, съёмная, так что при любом раскладе вещи собирать придётся. Точнее выбрасывать. Сгорел сарай – гори и хата! С таким девизом я включила во всей квартире свет и осмотрелась. На кухне были только продукты, которые хранятся долго и их вполне можно было оставить. Ценностей там не было. В ванне я просто смела все флакончики в мусорный пакет и допинала его до прихожей. Попутно осматривая все полочки, я засунула в карман только любимую подводку и тушь.       Комнат у нас в квартире было две. Моя совсем маленькая, там помещалась только кровать, письменный стол и шкаф. Зато в ней было довольно уютно. Как минимум окно выходило на улицу, и по вечерам можно было наблюдать красочные закаты. Эту комнату я оставила напоследок и пошла в мамину. В ней места было уже больше. Вмещалась и стойка с телевизором, и туалетный столик, и вместительный шкаф-купе.       Странно было тут находиться без неё. Всё вокруг будто кричало, что она здесь! Она никуда не ушла! На спинке стула привычно лежал аккуратно сложенный домашний халат. Осторожно я взяла его в руки. Такой мягкий, он пах её духами. Вдохнув поглубже, я прижала к себе халат, не в силах отпустить его.       Так, Говард, только не реви!       Я отложила халат на кровать, не желая погружаться в воспоминания. Надо отвлечься. Шальная мысль об алкоголе незамеченной не проскочила. Только дома его не было – мама не терпела. Я даже улыбнулась. Придётся что-нибудь придумывать. О, например, вернуться к уборке. Хотя странно называть всё то, что я затеяла уборкой.       Первым делом я заказала на первом попавшемся сайте картонные коробки, в которые собиралась складывать все вещи и пока ждала доставку, я решила собрать нужный минимум. Сначала деньги. Тайник в квартире у нас был один. Расписной кожаный бабушкин кошелёк – единственная вещь, которая была у мамы от неё. Хранился он просто в шкафу, в рукаве одного толстого вязанного свитера. Нашла я его быстро. Внутри оказалась 256 долларов. Я пересчитала все купюры трижды. Не густо, но вполне хватит хотя бы оплатить заказ.       Курьер доставил всё к утру, и я начала скидывать все вещи в них, следом просто заматывая скотчем. Продвигалось всё медленно в основном из-за загипсованной руки. Но кто я такая что бы отказываться от задуманного? На самом деле, когда избавляешься от всего, не задумываясь пригодится тебе это в будущем или нет, то упаковка вещей идёт невероятно легко.       К моменту, когда близнецы прислали фотки контрольной, я уже полностью разобралась с маминой комнатой. Теперь в коридоре криво-косо стояли две коробки и ждали своей дальнейшей участи, пока я разбиралась с проводниками в задачках. За время, проведённое в больнице, я, кажется, чуть-чуть отупела. Буквы и числа на листе бумаге как будто жили своей жизнью и только по доброте душевной, очень нехотя складывались в нужные уравнения. На решение шести задач я потратила больше получаса времени и должно быть около тонны нервных клеток. Да, теперь придётся ещё и гору скомканных листов с пола собирать.       Пообедав блинчиками из заморозки, я вернулась к вещам. Со своими расставаться было сложнее, даже несмотря на то, что большинство мне не нравилось. Сначала я отложила подальше свой любимый и теперь уже единственный рюкзак. Он у меня был экстренным всё самое важное всегда хранилось в нём, так что с этим товарищем я собиралась идти в новую жизнь. Почти все вещи из шкафа, кроме любимых кожаных брюк и пары футболок отправились в третью коробку. Сверху я хотела докинуть школьные принадлежности, но вовремя остановилась. Я же обещала близнецам подумать.       Думать мозг не хотел. Именно поэтому, я свалила всю канцелярию в четвёртую коробку и с удовольствием оглядела комнату. Избавляться я не стала лишь от спортивной формы, её, конечно, на себе куда-то не потащишь, но выбрасывать было жалко, так что две спортивные сумки так и остались лежать в шкафу. А на кровати в гордом одиночестве восседало моё войско плюшевых игрушек. Они со мной пережили все переезды и этот нас не разлучит. Надолго точно. В случае чего они перекочуют под охрану Джеймса и Уайти. Им точно доверить можно.       Рассматривая свою любимую обезьянку, я невольно вспомнила, как мама постоянно говорила, что я уже большая и пора отдать все игрушки детям, а я упрямо каждый раз доказывала, что они мне нужны.       Теперь таких споров больше не будет.

***

      Стоя на вечерней прохладе, я внимательно наблюдала, как грузчики спускают коробки, в которых находилась вся моя жизнь за последние два года. Решение отвезти всё на свалку и сжечь в погребальном костре показалось мне весьма символичным. Своеобразное прощание. Оно было нужно. Прошлое никогда не возвращается. Бывает, что оно напоминает о себе, но как раньше уже никогда не будет и с этим можно только смириться.       Ехали мы в тишине. Я полностью ушла в свои мысли, полулёжа на заднем сидении. За день я выжала из себя все соки. Водитель внимательно следил за дорогой и только как-то странно посмотрел, когда я назвала адрес ближайшей свалки. Однако стоило ему увидеть крупную купюру и услышать заветное «сдачи не надо», как он молча сел за руль и завел двигатель. Фонило только радио. Какая-то новая попсовая песня немного резала слух, но и не давала окончательно выпасть из реальности.       — Приехали, — обернулся водитель, вздёрнув ручник.       Я поблагодарила его за поездку, выгруженные коробки, и он, не говоря больше ни слова, уехал.       На улице почти стемнело. В тусклом свете фонарей еле-еле можно было разобрать дорогу, но и этого было достаточно. Пиная коробки ко входу, я меланхолично продвигалась вглубь, шаркая тяжелыми берцами по песку. Здоровая рука в кармане куртки сжимала пачку сигарет и любимую зажигалку.       Ну, вот и всё. Выстроив коробки квадратом, я немного расковыряла край одной, чтобы пламя легче брало материал. Зажигалка щёлкнула, показался огонёк. Я поднесла его к картонке и вскоре она загорелась. Сев невдалеке, так чтобы было удобно наблюдать за сожжением, я закурила, по-своему прощаясь с нормальной жизнью.

***

      Домой я вернулась, когда уже совсем стемнело и едва успела забежать в ближайший магазинчик за сэндвичем перед закрытием. Зажав упаковку между загипсованной рукой и телом, я пыталась оторвать защитную плёнку, но она как на зло не поддавалась.       — Да будь ты проклята! — в сердцах крикнула я на всю улицу.       — Говард?       Голос заставил меня замереть на месте и нехотя поднять глаза на мужчину, сидевшего на лавочке около подъезда. С минуту мы смотрели друг на друга. Наконец он взял портфель, поднялся и быстрым шагом направился ко мне. Тут то я и поняла, что проебалась.       — Мистер Беверли, какая неожиданная встреча, — натянуто поприветствовала я. Если это знак от Вселенной, что мне не стоит никуда драпать из Нью-Йорка, то, что ж, я его увидела. Дальше на моё усмотрение.       — Я больше трех часов жду тебя, Говард! На звонки не отвечаешь, дверь на замке, тебя где носило вообще? — принялся отчитывать меня он.       — Да так, то тут, то там, — пожала я левым плечом и направилась к подъезду, на ходу разворачиваясь и с самым удивлённым видом спрашивая. — А ты собственно, что тут делаешь?       — Мимо проходил и вот подумал, дай зайду поздороваюсь, — без капли намёка на юмор, сообщил Уильям, поднимаясь вслед за мной по лестнице. — Разговор есть. Я был в больнице, хотел там встретиться, но мне тонко намекнули, что ты сбежала и можешь находиться здесь.       — Согласна, партизаны из врачей никакие.       Зайдя в квартиру, я пошла ставить чайник. Разговоры без него как-то не ладились. Наблюдавший за моими недопопытками, Уильям в конце концов махнул на всё рукой и, сказав мне просто сидеть и никуда не исчезать, принялся сам заваривать чай.       — Говард, я не представляю какого тебе сейчас. Дети не должны сталкиваться с таким, но боюсь в жизни редко всё идёт так как хотим этого мы, — издалека начал Уильям, ставя на стол две кружки с ароматным зеленым чаем.       — Знаю, — жуя сэндвич отозвалась я.       Мужчина тяжело вздохнул. Ну ещё бы! Такие юристы как мистер Беверли обычно занимаются сложными и спорными случаями. Их привлекают, когда ситуация заходит в тупик и разрешить её не представляется возможным. Все клиенты мистера Беверли влиятельны и готовы отваливать баснословные суммы для того, чтобы оправдать себя либо же засадить за решётку конкурента, чтобы прибрать к рукам его фирму. Одним словом, все они не подростки, оставшиеся без попечения родителей и не желающие отправляться в приемные семьи или интернаты. Конечно, Уильяму будет тяжело. Он не привык работать с такими капризными клиентами, которые ещё в ближайшие лет пять не смогут точно сказать, чего им требуется.       — Органы опеки интересуются тобой, — продолжил он и отпил горячего чая. — У Элеоноры есть завещание и, так как ты уже хорошо себя чувствуешь в ближайшие дни будет его прочтение. Я постараюсь всё побыстрее устроить. Думаю, ты тоже не испытываешь восторга от предстоящих встреч с опекой.       Ну вот мы и приплыли.       — В точку. Поэтому я предлагаю сделать вид, что вы меня не нашли, а я… я вам больше не помешаю, поверьте.       — Нет, так тоже не получится. Объясняю для особо самостоятельных несовершеннолетних, — Уильям с предостерегающем звоном поставил кружку на стол. — Я обещал Лео, что в случае её преждевременной смерти, буду действовать строго в рамках завещания и нашей договорённости. Так что, если ты не хочешь уже через полчаса сидеть в кабинете опеки и объяснять, почему травмированный пятнадцатилетний ребёнок живёт один, рекомендую слушать внимательно и не выпендриваться, ясно? — получив от меня недовольный кивок, он продолжил. — Я не вправе говорить тебе, что в завещании до его вскрытия. Могу только намекнуть, но об этом чуть позже. Для начала, ты должна знать, что при составлении завещания Лео написала два письма. Они также были опечатаны, но официальной часть завещания не являются…       — Разве так возможно? — перебила я Уильяма не совсем понимая о чём он.       — Вполне. Если вы с юристом близко знакомы, то договориться можно всегда. По сути, ты можешь передать такое письмо на хранение любому, но вот гарантировать сохранность они вряд ли смогут.       О дружбе Уильяма и моей мамы я знала не так уж и много. Про письма мне точно она не рассказывала. Познакомились они при крайне неприятных обстоятельствах. Маленькой дочке Уильяма Эмме стало плохо в больнице — острая аллергия на какой-то препарат — и пока все врачи паниковали, моя мама успела вколоть девочке Эпинефрин и тем самым спасти ей жизнь. После этого случая, Уильям стал консультировать её в некоторых юридических вопросах и даже пару раз помогал мне. Ох, какая же я любила эти испуганные лица инспекторов по делам несовершеннолетних, когда они слышали фамилию пришедшего! Поэтому я не была удивлена, что завещание было составлено именно у него в конторе.       — Так что за письма? И я всё ещё не понимаю, для чего эти махинации, — нахмурилась я, сверля взглядом Уильяма. Не любила я, когда люди считали, что отрезали мне все пути к отступлению. Обычно ничего хорошего после этого не следовало.       — Одно для тебя, — мужчина достал из портфеля тонкий конверт и протянул его мне. Сверху знакомым еле разборчивым, типичным врачебным почерком было подписано «Говард от мамы». Я покрутила письмо в руке и отложила на стол, возвращаясь к еде. — А другое для твоего отца, — закончил Уильям, с интересом наблюдая за моей реакцией.       А я что? Я в ахуе! Когда в двенадцать лет узнала, что Рик мой отчим, а не отец, я тоже была в ахуе! После его смерти в автокатастрофе ахуй был уже даже радостный. Но мама ни после одного из этих случаев все равно не рассказывала мне о биологическом родителе, в нормальных семьях именуемым отцом. Ответ, когда придёт время ты все узнаешь ничегошеньки не прояснял. И что «время» это именно после смерти? Я никогда не предполагала, что мама уйдёт из жизни так внезапно, думала она, как и все доживет до самой старости. И тогда я бы лет в семьдесят узнала о своём происхождении? Было бы слишком поздно!       — Это сейчас серьёзно? Никакой не дурацкий розыгрыш? — холодно поинтересовалась я. Всё едва приподнятое настроение испарилось.       — Абсолютно, — заявил Уильям. — Думаю ты сможешь сложить два кусочка пазла и понять, о ком ещё будет идти речь в завещании.       — А может нахуй его? Меня тут в принципе могут родители друзей удочерить, да на крайняк хоть мамин ухажёр. Или я вообще могу на эмансипацию подать!       Уильям нахмурился, но сделав ещё глоток, пояснил.       — Эмансипация возможна только с шестнадцати, а до этого времени тебе нужно с кем-то проживать. Говард, если бы я не дал слово Лео сделать всё по нашей договорённости, то без вопросов помог бы тебе устроиться с теми, с кем ты хочешь. Но когда у ребёнка есть родитель, способный о нем заботиться, неправильно если этот ребёнок живет в приёмной семье.       — Почему ты так уверен, что он способен?       — Сомневаюсь, что при другом раскладе он бы фигурировал в завещании. В любом случае, все будет решаться только после того, как мы узнаем его имя, поэтому прочитай письмо и давай поскорее с этим разберемся, — настойчиво попросил Уильям. — Тебе самой разве не хочется узнать о нем?       Конечно, мне хочется! Ещё как! Точнее хотелось двенадцатилетней Говард, которая только переехала в Нью-Йорк, не имела друзей, а каждая ссора с отчимом заканчивалась криком «Ненавижу тебя! Всю жизнь мне испоганила! Ты на меня ни капельки не похожа!», что в общем-то было неплохим комплиментом, но от вопроса, а на кого же я похожа не избавляло.       Пока я одной рукой ковыряла конверт, меня не хило так потряхивало. Просто не верилось, что величайшая тайна, так тщательно скрываемая ото всех и от меня вот-вот раскроется!       Достав, наконец из конверта листик сложенный вдвое, я принялась читать:       «Моя дорогая доченька, если ты читаешь это письмо, значит я так и не решилась рассказать тебе всей правды при жизни. Прости меня. К сожалению, я слишком поздно поняла, что каждому человеку необходимо знать правду о его происхождении, какой бы порой тяжелой она не была. Всю жизнь я верила Рику и тоже думала, что будет лучше, если ты вырастешь в полноценной семье. Я действительно любила его и была уверенна, что он любит нас, ведь когда мы познакомились, я только-только узнала о беременности и именно он оказывал мне колоссальную поддержку, которую я не получала ни от кого в своей жизни. Я повелась на его красивые речи и жесты. Была наивной дурочкой? Вполне возможно. Но в то время я действительно любила его. Мы поженились спустя пару недель, а когда ты родилась, он согласился вписать своё имя в графу отец. Тогда-то я и решила, что для всех и тебя в том числе он будет твоим «биологическим» отцом.       Имя твоего настоящего отца я не раскрывала никому. Это было слишком опасно и могло навредить тебе, так что, да, ты будешь злиться, возможно возненавидишь меня, но я считаю, что поступила правильно, оставив имя в тайне. Даже от тебя.       Ты росла замечательной девочкой, Говард! Моя умница, моя красавица, ты была так похожа на меня! Но я всё равно замечала в тебе его черты. Возможно, потому что и мы с ним чем-то похожи. Не знаю.       Когда ты всё-таки узнала, что Рик твой отчим, я так испугалась! Я боялась того, как ты отреагируешь, что скажешь, но казалось будто ты уже знала, всегда и просто искала нужные доказательства. Что ж ты их нашла. Это стало определённой точкой невозврата в наших отношениях. И тогда ты изменилась. Ты не знала своего биологического отца и не могла подражать ему специально, но с каждым днём я стала замечать всё больше и больше схожих черт. Твой язвительный характер, стойкость и бескомпромисность, манера общения, мимика. Это сводило с ума! Мы сильно отдалились тогда. Прости меня. В какие-то моменты мне просто казалось, что я говорю не с тобой, а с ним, что передо мной сидишь не ты, а он. И я очень боялась. Боялась, что в какой-то очередной ссоре не выдержу и просто взорвусь! Выскажу ему тебе все. Иногда мне нравилось отмечать сходство в вас, всё-таки когда-то я действительно его любила, но порой оно становилось невыносимым.       Пару месяцев назад погиб Рик. Да, это не то, зачем ты читаешь письмо, но именно после той автокатастрофы, я поняла, что жизнь не вечна и умереть внезапно может каждый.       Что ж, пора бы и раскрыть все тайны семейства Войчук, не находишь?       Твой биологический отец – Энтони Эдвард Старк. Знаешь знакомство с ним было схоже некому наваждению. Чарующий молодой человек, красивый, обаятельный, он появился словно из неоткуда, а дальше … То время, что мы провели вместе невозможно забыть.       Я понимаю, эта новость – шок для тебя. Прости меня. Ты заслуживаешь знать всю правду, и я надеюсь, что теперь ты получишь ответы на все свои вопросы. Только уже от отца.       Помни и знай, я всегда любила, люблю и буду любить тебя, ребёнок.

Твоя мама»

      Я судорожно вдохнула, быстро моргая, не желая снова реветь. Мы не так часто говорили с мамой о чувствах. Это будто было не принято, но здесь… это письмо… я не представляла через что ей приходилось проходить каждый день. Так почему бы не рассказать мне? Не держать всё в себе? От разговоров же легче становится, так мозгоправы говорят? Я её не понимала и это до дрожи злило! У меня даже нога начала дёргаться! Всех проблем можно было избежать, просто сказав пять слов: «твой отец – Энтони Эдвард Старк». Всё! Finita la commedia!       От негодования я чуть не скомкала бумагу. Нервы последнее время были совсем ни к черту!       — Говард? — осторожно позвал Уильям. — Что там написано? Имя отца есть?       Отца? Я нервно усмехнулась, косясь на Уильяма. Ах, точно! Я и забыла, зачем он сюда приехал.       — Да не буду я жить с каким-то там Эдвардом! — сквозь зубы прошипела я, суя прямо под нос мистера Беверли листик из конверта. Он спокойно взял его, и вчитался в строку, в которую я тыкала пальцем. — Если уж и выбирать, то я тогда точно буду жить с Марсо. Давайте замолчим об этом письме, скажем что я сиротка, пусть меня удочеряют! К какому-то не знакомому чуваку я не пойду жить! Точка!       Не сдерживая бурлящих в крови эмоций, я подскочила со стула, наматывая круги по кухне.       — Говард, Энтони Эдвард Старк – это Тони Старк, — как всегда спокойно пояснил Уильям, откладывая письмо на краешек стола. — Тот самый, не однофамилец.       — Типа, который в консервной банке летает? — я остановилась напротив стола, с непониманием гладя на мистера Беверли. Это он сейчас серьёзно? Тони Старк? Железный человек – мистер-мне-не-нужен-презерватив-я-и-так-гандон? Да, где он и где я!?       — Ну, ты ему это только не скажи, — почему-то Уильяма насмешила моя последняя фраза.       Поднявшись со стула, он подобрал кружки и отнёс их к раковине. А я так и стояла посреди кухни с офигевающим выражением на лице. Нет-нет-нет, он ведь не думает, что всё это правда? Ну бред же! Кто в здравом уме в такое поверит? Хотя, казалось, Уильям верит. Он спокойно вымыл кружки и убрал их на полку с посудой.       — И что теперь? — вопрос вырвался как-то сам. Я просто не могла находиться в этой тишине. Мне жизненно необходимо было услышать, что это всё прикол, розыгрыш Уильяма и вот сейчас он посмеётся и достанет настоящее письмо, в котором говорится, что мой отец… Джонни Депп? А почему бы и нет?       Но Уильям ничего подобного не сделал.       — Я постараюсь как можно быстрее устроить оглашение завещания, возможно даже завтра вечером, так что будь на связи. Я позвоню и приеду за тобой. С мистером Старком я тоже свяжусь, но вот тут уже по времени ничего гарантировать не могу. И Говард, для всех ты до сих пор лежишь в больнице, ясно? — строго посмотрел на меня Уильям, стоя уже у входной двери. — Дай мне слово, что ты никуда не пропадёшь.       Вот же! Не зря он всё-таки профессионал. Знает куда бить надо.       — Хорошо, я даю слово, что буду сидеть здесь и дожидаться звонка. Торжественно клянусь не сбегать, не улетать, уплывать или исчезать, — приложив руку к сердцу и прикрыв глаза, отрапортовала я.       — Всё будет хорошо, Говард, — тепло улыбнулся Уильям, наблюдая за всем представлением. — Плохим людям я тебя не отдам.       Ага, ну как же!       Попрощавшись с Уильямом, я плотно закрыла дверь, отрешённым взглядом обводя квартиру. И почему в моей жизни всё всегда идёт по пизде!?