Сокровище Эрганы

      Вязкую тишину, разбавленную лишь частым дыханием, разорвал звучный бздын-нь, выдернув Илию из дымки эйфории. Оттуда, где танец горячих рук и пальцы на коже, быстрые, жадные. Где словно струйкой мёда стекает в ухо чуть слышный шëпот — ни слова не разобрать, но от него теплом щекочет внутри и тянет светлой улыбкой губы. А голые плечи лижет прохладой, потому что папин подарок укрыл волной мягкого серебра щиколотки и ступни. Сам Илия насочинял словарик смачно-матерного про мудачных модельеров, пока искал устройство, смыкающее передний шов — Дэл в полсекунды распознал его в одной из четырёх филигранных фибул на воротнике. Точнее, просто схватился за воротник, бормоча, что грех скрывать под тряпками такое тело, и шов с готовностью разошёлся. Будто имперец тайный пароль сходу выдал.       «Да ты чёртов талант, Дэлин, знаешь? Или чёртов профи. Полжизни только тем и занимался, что омег раздевал?».       Ничего такого Илия не сказал, хоть и вгрызлась в сердце хищной пиявкой ревность. Лишь знобко повёл плечами, когда горячие альфьи губы нарисовали влажную дорожку от межключичной ямки вниз и сосок обняло мокрым жаром — живое воплощение мечт в позволениях не нуждалось. Дэл брал своë. И смотрел… Нет, на иконы так не смотрят — осенило пониманием. Так смотрят, узрев божество во всей прелести живой плоти: со смесью восхищения и счастья в тёмных почти до черноты глазах. И от этого взгляда полыхнуло внутри так, что никакими лекарствами не загасить: Шерон Илия Ривай, ни разу не бог и давно уже не романтик, млел, как подросток, тайком сбежавший от родителей на первое свидание. Горел от макушки до пальцев ног и хотел лишь одного — плавиться в этом нежном огне вечно… Коммандер на своих задворках собрался было выпасть в осадок, сообразил, что всем пофиг, скорявил мордой максимум презрения — омега в ответ смастерил ему fuck.       — Верни мне меня, — молил будто в забытьи Илия. — Верни…       — Конечно, родной, как захочешь…       Слова растянулись в пространстве, потерялись — только звенело в ушах невозможное «родной». Или сам Илия потерялся? Родной — это не о нём. Не может быть о нём. Неправильное, ненужное слово. Ложь. Дэлин не знал всей правды, а Илия… Вот если бы накрыло вдруг внезапной амнезией, сожравшей память до момента, когда имперский пленник выбрался из своей калечной скорлупки на взлётке! Тогда он, возможно, поверил бы. Позволил себе обмануться. Но стихнуть, канув в небытие за всем сказанным ранее, слово не собиралось. Упрямым эхом отражалось от стен, дробилось, умножаясь многократно, и отголоски его словно свивались вокруг лентами серпантина, заплетая в небытие всё, что причиняло омеге боль. Даже мысли, казалось, замерли, безнадёжно завязнув где-то вне времени. И ни единой их не просочилось сквозь завесу, внутри которой Илию, впервые за много лет, объяло спокойствием, пусть и приправленным острым соусом возбуждения…       Дэл, едва затихло в полутьме каюты «извиняйся, приват», промедлил меньше, чем мгновение. Неловко мазнул губами там, где припухла под ухом Илии прокушенная кожа, и недоумевал про себя, зализывая сочившиеся кровью ранки. Как его угораздило? Вообразил, будто в загашнике пара комплектов челюстей пылится про запас? Про своё плечо, где тоже кровавилась следами от зубов багровая клякса гематомы, не вспомнил. Боль Илии стирал поцелуями, ощущая, как бьётся ему в губы пульс омеги, обнимал ладонями его лицо, выглаживая пальцами впадинки над скулами, водил языком по самой кромке идеального уха, решаясь изредка прихватить губами мочку. Шептал ему про «круто, что коммандер сбрызнул в самоволку, оставив за себя мальчишку с шалыми глазами». В любой другой вечер Ли, уловив в пределах слышимости такое, как минимум осведомился бы, что за ядовитой херни надуло имперцу в мозг, пока тот шарился над сельвой, и заодно оборжал бы, зло и беспощадно. А по максимуму мог и вломить. Но сегодня почему-то стерпел, сам повернул голову, молча выпрашивая поцелуй, и раздвинуть губы языком позволил. Но напрасно Дэл ждал того дерзкого вихря, с каким омега целовал его в первый раз — Илия жмурился, как котяра с вымазанными сметаной усами, прижимался всем охуенным собой и позволял всё. Глухими гортанными стонами отзывался на ласки, запрокинул голову, когда по шее и плечам посыпались жёсткие кусачие поцелуи и цеплялся за альфьи плечи, будто ноги у него ослабли зефирными столбиками. Дэлин надеялся, что счастьем во весь портрет не слишком смахивает на сказочного дракона, проснувшегося вдруг на груде золота. Хотя кем-то сродни себя ощущал. Но куда сильнее — шестируким индиранским божком, успевая выгладить, сжать и потискать сразу везде. И ладонь, чтоб омега не вписался затылком в металл, подставить изловчился. А после подхватил его, развинченного, под мышки, притянул к себе, отлепив наконец от стены, и обнял — уже не монолитно-каменно, но облекая нежностью. Вот тут-то и подвернулся под ноги валявшийся в бессознанке фен — за что и был отправлен пяткой по не пойми-разбери адресу «к ебеням!».       Уборщик, чей жёсткий бок подпортил фену траекторию, только-только выкатился из ванной, покончив с очередным потопом, кои регулярно устраивал этот неряха кожаный мешок. Сердито забурчал на своём машинном — не иначе, мешок занялся вторым по излюбленности делом, то бишь, разводил в каюте бардак, — и включил подсветку, дабы оценить угодивший прямо под ролики мусор. Установил посредством сканирования предмет невсосабелен, подкрутил яркость фонаря, засёк, что кожаных мешков в каюте прибавилось — цвиркнул в пол крошечной лиловой искоркой. И ворчал всю дорогу, пока катился в свой угол. Предупреждал наверное, что если мешки заляпают отмытый до скрипа пол — оттирать ляпоту будут собственными манипуляторами. Или что там у них вместо…       Каюта тоже вдруг очнулась, словно уборщицким бухтёжем ей активировало сенсор энтузиазма — в воздухе поплыл шорох волн, лижущих прибрежный песок в тихий безветренный вечер. А надоевший уже «вечерний сумрак» сменила тьма, подсвеченная призрачным сиянием голограммы — барашки иллюзорного прибоя подкатились к самым ногам альфы и омеги, почти по щиколотки утопшим в сахарно-белом песке, и лунная дорожка золотистым росчерком рассекла чёрную во мгле ночи воду.       — Опция «романтическое свидание», что ли? — озадачился Дэл, опускаясь на корточки, чтобы прижаться губами к паху Илии — липкому от смазки и гладкому, без единого волоска. Как у всех омег во всех мирах — имперских эта особенность люто бесила, индиранских не колыхала вообще, у кирианских же считалась особым шиком. Дэл только примерился распробовать, каков на вкус железный коммандер в самых сокровенных местах и… прошляпил сильный толчок в плечо. Вынырнул из марева эйфории мгновением позже, осознав — он заваливается на спину и вот-вот нехило треснется об пол. Вскинул руки, пытаясь ухватиться за воздух. Цепкие ладони перехватили его запястья, тормозя стремительное падение, и в сияние лунной дорожки Райли опрокинулся с плавной грацией пёрышка. Вздрогнул, когда голые лопатки коснулись металла. Волны прибоя сомкнулись над его лицом, иглы призрачного звёздного света стёрла тёмная тень, а грудь придавила мягкая тяжесть. И тотчас снялась, стекла куда-то вперёд и вверх. Зато теперь прижало к полу запястья его заведённых над головой рук. Не иначе, Ли вспомнил, у кого права старшего по званию — промелькнула ленивая мысль. Додумывать её Дэлину было влом, хоть и царапнулось внутри осознанием — тот, кто привык подчинять, вряд ли захочет подчиняться. Но кому здесь встряло клиниться на мелочах, когда головка члена, который до того ласкал лишь в мокрых снах, мажет по губам в реале?       Словить нахальную головку поцелуем он опоздал — с губ лёгкое давление тотчас пропало, влажным росчерком сместилось на левую щёку и скулу, а заключительным штрихом обвело подбородок. Из дымки возбуждения некстати вылупилась логика, подсказывая, что следующим холстом для художника окажется щека правая — Дэл быстро повернул голову… Зря. Влажно-солёным мазнуло по губам, вновь оставив его в пролёте: не повезло даже чутка коснуться головки кончиком языка. Вместо этого Дэла мокро шлёпнуло по носу. Райли разочарованно сопнул. Илия в слабо подсвеченной темноте каюты сам казался изваянием тьмы — нереальное, нечеловеческое создание, вырванное из мрака ломкими проекциями волн. Впервые за вереницу дней, стёртых из памяти рутиной работы, да одиноких ночей в режиме устала правая-дрочи левой — такой близкий. И недосягаемый. Блестящий потёками смазки пах в нескольких дюймах от лица Дэла, шаловливая головка покачивается прямо перед носом, но не дотянуться! Знал бы заранее, так попросил себе жирафью, когда Создатель раздавал шеи. Или запасся телескопической, как у айшасов с Тчитланы: ушлые земноводные урвали у природы позвонки, которые вкладывались друг в дружку, как пластиковые стаканчики. А мышцы у них имели свойство растягиваться жвачкой — очень удобно, если приспичит срочно подрасти. Или удлинить одну конкретную шею… Но мало того, что шея у него удручающе коротка — и язык теперь плюхал во рту бесполезным куском мяса. Длиной любой нормальный не перемахнул, зря ему Ли суперметраж приписал! Нет, Дэл мог бы высвободить из захвата руки. Ну ладно — попытаться. Только это вдребезги разбило бы очарование ночи, когда Илия пришёл к нему сам… А между тем правой щеке всё-таки прилетело, быстро, горячо и скользко. Ровно в момент, когда Дэл ловко, как ему казалось, подставил губы — им досталась всего лишь капля смазки. Крупная, смачная, но одна.       — Облизать-то дашь? — пыхнуло желчью с альфьего первого этажа. — Завязывай дразниться!       — Я же выебу тебя, Дэл… — отозвалось сверху то ли сожалением, то ли опаской.       — Трепаться будешь, или еба-а-аргх…       — Иного способа заткнуть тебя в принципе не существует? — уточнил Илия для проформы, задвинув член в болтливый рот чуть не по самые гланды — другой глушилки под рукой не нашлось.       Наверное Дэлин признался бы, что по ночам молчит вообще идеально. Когда спит — иначе бдительный медроб давно засёк бы неладное и под завязку напихал в него транквилизаторов. Но признаваться стало как-то нечем. Дэл поперхнулся, заполучив желаемое в дофига глубоком объёме, побагровел и непроизвольно дёрнул руками, пытаясь вырваться. Промычать «вытащи!» сквозь забивший рот кляп не получилось, зато чётко понять, что чуть не облажался, словно скромная монашка, видавшая член лишь в анатомическом атласе и то одним глазком — вполне. Запоздалым сожалением пришибло, как муху газетой. Была в коллекции дядюшки Лестера такая штуковина — ветхая, сложенная в несколько раз и с рядами полустёршихся букв какого-то забытого сотни лет назад алфавита. Спецсредство для ликвидации мухи — объяснял дядя важно. Только на вопрос, зачем на средстве буквы — там приговор писали, что ли? — плечами пожал. Будь Дэлин той мухой — на его персональной газете было бы начертано «идиот». Нет, не так — «ИДИОТ». И три восклицательных знака. Ну что ему стоило согласиться на пару-тройку свиданий со стариной Ларсом! Не зря любвеобильный бета слыл на фрегате ходячей секс-легендой — может, Дэл с ним и свои забытые умения шлифанул бы… Если, конечно, это можно назвать умениями.

***

      — Ты сопротивляешься, Дэл. — Рука Эви Айронса лежит у Дэлина на затылке, цепко прихватив за хаер. — Не нужно. Выдохни, расслабь горло и заглатывай. Дыши носом, если почувствуешь, что вот-вот вывернет. Давай, попробуй ещё…       Дэл пробует. Он пока не профи минета, но и не совсем новичок — Эви уже не боится доверить ему в рот свои восемь дюймов бетской гордости, не стонет по поводу «эй-у-тебя-клыки-в-шесть-рядов-растут-что-ли?» и больше не обзывает его минеты «техникой-сосу-леденец». Но взять глубоко не получается — чужой член скользит на языке и упирается в нёбо у самой глотки, которую тотчас сводит тошнотным спазмом. Дэлин заходится в приступе кашля.       — Расслабь горло, — вновь уговаривает Эви, терпеливо, словно не он только что выдернул член из альфьего рта, за какую-то долю секунды до того, как на нём сомкнулись бы зубы.— Отдышись, и ещё разок…       Дэлин пытается. Скулы ломит, густая липкая нить слюны тянется с подбродка к груди, бетский член настырно упирается головкой в горло — и снова спазм, и снова кашель! Дэл ловит себя на мысли, что это уже мало походит на секс — скорее на пытку минетом! — чохом досадуя на свой непобедимый рвотный рефлекс и упёртого «препода»… Кой чёрт дёрнул его согласиться?       В лётную академию Джаллатиса, одну из самых престижных в Империи, ни парней-омег, ни девушек не принимали лет полтораста. С тех пор, как тогдашняя ректриса — адмирал ИВКС в отставке, которую приваты вкупе с младшим комсоставом, а после и курсанты, звали за глаза Железной Мымрой, — во всеуслышание заявила, что это вообще ни в какие ворота, когда едва ли не половина выпускного курса отправляется рожать вместо того, чтоб отбыть по распределению в часть. И уже полтора века молодые беты и в особенности альфы, запертые от внешнего мира за стенами кампуса, грызли гранит и прочие булыжники наук, унимая буйство спермотоксикоза всеми подручными средствами. Чаще, конечно, ручными — свой кулак всегда рядом и заведомо согласен, — но прочими доступными тоже не брезговали. Первое время Дэл с презрением косился на обнимающиеся парочки: альф, коим нерастраченные гормоны досаждали так, что казалось, будто мозговые извилины сплавляются в спермопротоки, более спокойные беты разбирали ещё птенцами-первогодками. И дважды отстегнул пиздюлей третьекурснику Айронсу, плотно упакованной в прокачанные мышцы каланче с Халиара — почти на голову выше Дэла, — пока не вдуплил, что за ним пытаются ухаживать, а вовсе не унизить. Но это выбесило ещё круче. Ухаживают, блядь, за женщинами и омегами! А он мужик и альфа, и если кто-то этого не разглядел — готов бесплатно подправить зрение. То бишь, обеспечить кулаком фонарь под каждым глазом, дабы вокруг слепошарого бедняги просветлело. И заодно прояснилось в тех самых глазах. Правду сказать, «беднягу» — темнокожего и скульптурного, словно статуя из горького шоколада, с угольно-черными волосами, заплетёнными во множество тонких косичек, собранных «пальмочкой» на затылке, и пронзительно-синими глазами, — многие мечтали отговорить от беготни за твердолобым флавианцем. Смешные! Да будь Эви омегой, Дэл первым бы запрыгнул к нему в койку, но… Он только засовывал руки глубже в карманы, завидев Айронса поблизости, — а поблизости настойчивый бета старался быть как можно чаще, — и спешил обойти этого озабоченного десятой дорогой. Ну не принято на его родной Флавиане, чтобы вот так — самец с самцом… Напрасно однокашники ржали над ним, «невинным цветиком», попутно объясняя, что никто его в любовь до «пока смерть не разлучит нас» не тянет — альфы и беты выбирали партнёров по принципу «не западло ему вставить». Это просто секс, Дэл, дурья твоя башка, разрядка для организма! И чуть ли не каждое утро выпытывали у Эви пала ли уже флавианская крепость. А Дэл, осатанев от дрочилова, лишь немного снимавшего напряжение, всё ещё напяливал на лицо ухмылку «не-лезь-ко-мне-зарою-тварь!». За этим он, что ли, сбежал на Джаллатис? Чтоб жопу подставлять, как омега? Чтобы почаще вспоминать, что он вообще-то порченый — родившийся альфой вопреки папиным отчаянным надеждам?       Бережно хранимые папой снимки, на которых, душевно обнимая розовощёкого пупса, копылил губки бантиком карапуз в кружевной пижамке и с волосиками в разноцветных заколочках, Дэл люто ненавидел. И с превеликим удовольствием выволок бы инфопласты со всей этой мерзотой на задний двор, где и разбил первым попавшимся камнем. Только это смертельно обидело бы папу. А папа, даром, что младший сын неудачно родился альфой, привязан был к нему сильнее, чем к любому из старших детей. И называл тягуче-распевно «Дэлиэнн» — такие имена, певучие и с окончанием на «энн», давали на Флавиане омегам. Называл до тех пор, пока твёрдую точку не поставил отец, когда Дэл, размазывая по личику слёзы и сопли, попёр у Дайона «нормальные штаны». В которые, учитывая разницу в возрасте и размерах, мог поместиться с головой и пояс завязать на макушке.       — Не сходи с ума, Анариэнн, — увещевал отец. — Сколь ни зови альфёнка омежьим именем, сколь ни наряжай в розовые тряпки, матка у него не отрастёт! Подожди! Повзрослеют пацаны — настрогают тебе внучат-омежек!       Папа морщился и чуть не плакал, приучая себя к короткому и сухому как щелчок хлыста «Дэл». Но опекать Дэлина, точно беспомощного омежку, отвыкнуть не смог. И ревновал ко всем, кто имел наглость перетянуть его внимание на себя.       «Надумай хоть фонарный столб состроить глазки Дэлину, ты и столбу наваляешь»?       Папа без мужниных подначек понимал, что дуркует, и ничего не мог с собой поделать. Оправдывался, что просто заботится… Дэлу его забота поперёк горла встала, когда он из длинноногого и нескладного как жеребёнок мальчишки вырос в юношу, особо привлекательного необычным для флавиан сочетанием тёмных волос и очень светлой кожи. И к великому своему удивлению заделался вдруг завсегдатаем и даже звездой разнузданных вечеринок, где молодые омеги частенько присматривали себе пару на ночь.       — Набздеколонился! — ворчал папа, помахивая рукой перед носом с таким энтузиазмом, словно разгонял тучу мерзкого смрада, пока Дэлин критически осматривал себя в зеркале, собираясь в очередной ночной загул. — Дышать ведь рядом невозможно! У этих твоих подстилок в носах не щиплет, а?       Дэл на папины выступления благоразумно молчал — оправдываться, что нанёс лишь по капельке туалетной воды на запястья, всё равно было бесполезно.       — Расфуфырился! — не унимался задетый его молчанием папа. — Ты в зеркало внимательнее глянь! Этот твой модный блейзер висит-то на тебе, как на глисте панамка!       Дэл багровел от обиды — чтоб накопить на блейзер, последний модный писк из коллекции крутого модельера, он целых три месяца вечера и выходные убивал в городской клинике, вынося и обрабатывая дезинфектором судна за лежачими больными. И сидела одёжка на нём, идеально обтянув оформившийся крепкими мышцами торс и раздавшиеся вширь плечи. Только доказывать это точно не стоило — папа не видел, как красиво облегает его тело добытый с таким трудом блейзер, потому что не хотел видеть. Дэл в ответ на его придирки только сопел сердито и торопился смыться из дома… Пока не решился сбежать от папиной душной заботы окончательно и далеко. На Джаллатис — планету в приграничье с Индиранской Федерацией. Оттрубил в академии полных пять стандарт-лет. Первым на своём курсе по спецподготовке и всем дисциплинам, сколько их ни напридумывали для будущих пилотов изверги из ВоенОбр-а. Одним из лучших курсантов за всё время существования академии. Лишь бы не отчислили, и не пришлось бы, сгорая со стыда, возвращаться побитой шавкой на Флавиану… Хоть к тому времени и сбылось отцовское пророчество — братец Дайон наконец обзавёлся семьёй, и они с мужем первыми подарили Анариэнну желанного внука-омеженьку.       Белый флаг «крепость» всё-таки вывесила. Впрочем, зверски скалилась бы в осаде незнамо сколько, если б не его величество случай. Который, очевидно, тоже счёл, что кулачное решение проблемы недотраха совсем не то, в чём нуждается организм молодого альфы, и вмешался-таки в жизнь курсантов грандиозной попойкой по поводу первого «всхождения» птенцов на тренажёры. Откуда Эви и умыкнул Дэла, уже плохо ориентирующегося в пространстве и окружающих обстоятельствах. Провожали их, шатающихся к выходу, опасливыми взглядами и сетовали, что смельчак-халиарец не захватил себе скафандр высшей защиты: несколько их — пофиг, что давно устаревших моделей, — ещё сохранилось в академическом музее аэронавтики. Но до комнаты Дэл, заботливо поддерживаемый Эви, добрёл вполне себе мирно. И в услужливо раскрытую дверь пропихнулся без единого взбрыка. А про творящееся наебалово понял, когда чьи-то губы зачем-то присосались к его шее. Да так, что шее стало больно. Дэл, совсем не горя желанием быть ни всосанным куда бы то ни было, ни высосанным невесть откуда взявшимся в реальности вампиром, рванулся, высвобождаясь, и чуть не протрезвел. Комната, куда отбуксировали, оказалась вообще не его, хоть и очень походила на неё бедламом и постерами героев киношных космобаталий на стенах, а прямо напротив лица торчала физия навязчивого ухажёра. Мозг, охренев от такого нежданчика, частично выгребся из алкогольного кайфа — Дэл уловил наконец куда и, главное, зачем его привели, разъярённым буйволом засопел. Но координация подло свалила в отключку — попытками настучать Айронсу в дыню Дэл лупил воздух, пока не ощутил, что руки отчего-то совсем утратили возможность двигаться.       — Да погоди ты загребалами махать! — хитрый бета, ловко лавируя в мельтешне альфьих конечностей, успел стянуть с него куртку-форменку и стащить с плеч рубашку. Только руки из рукавов высвободить предусмотрительно не спешил. Ими, спущенными до запястий, да всей остальной скрученной хер знает как рубашкой и спутал буйному флавианцу руки за спиной. Дэлин зарычал.       — Останься до утра, — бормотал Эви как заворожённый, ведя ладонями по его груди. Сжал пальцами соски. — Такой нежный… Останься. Я просто покажу, ладно? Что и с бетой альфа может кайфануть…       — Неееежный! Только кажусь, чтоб ты знал! У меня ненормально светлая кожа… — Дэл хотел было фыркнуть презрительно, ненароком глянул вниз и сглотнул. Тёмные руки Эви в контрасте с его «ненормально светлой» кожей смотрелись охренительно. А если учесть, что длинные юркие пальцы не давали ни секунды покоя его напрягшимся словно от холода мышцам, обшаривая, выглаживая и чуть цепляя ногтями каждую впадинку, каждый изгиб… Здравый смысл, конечно, завопил, что пресечь это гадство нужно немедленно, да кто его слушал? Уж точно не тело: Райли-меньшой, изголодавшись на кулачной диете, от неожиданных ласк и близости живого разгорячённого парня воспрял духом во все свои десять дюймов.       — Рискнёшь развязать? Я те щ-щас дохуя нежности устрою! — Дэлин резко повёл руками, отчего ткань на запястьях жалобно хрустнула, и честно попробовал рявкнуть. Но голос тут же сдал его с потрохами, изобразив хриплый стон с подвываниями, похожий на угрозу, как нытьё попрошайки на торжественную осанну.       — Развяжу. Не рви рубашку — из стипухи же вычтут, — Эви покладисто кивнул и, здраво рассудив, что путь к согласию флавианца лежит через член, заметно оттянувший брюки в паху, накрыл его ладонью. — Но пообещай, что дашь мне время до утра. А если тебе не понравится — тогда и отметелишь меня, лады? Я даже защищаться не буду!       — Расстегни! — взмолился Дэл. — Не то и за штаны рассчитываться придётся!       Утро ткнулось ему в лицо чем-то потным и волосатым — Дэл пару минут охуевал, обнаружив себя в таком странном месте. К тому же башка вообразила себя булыжником, в глазах зависла функция «закрыто», рука в попытке опереться, чтоб приподнять слишком тяжёлое тело, вляпалась в скользкое…       Память заработала внезапно. Урывками, но чёткими, словно кадры хроники на дисплее визора — как Дэл неистово трахал чей-то рот языком, потом членом, потом… «Ну ты скорострел!» — припечатал Эви. Справедливо, надо сказать — в горячую тесноту его зада Дэл спустил сразу, едва только вставил. «Не-е, так не пойдёт!» — Эви завалил его на спину и обнял губами не успевший опасть член… Сколько раз кончил в ту ночь, Дэлин так и не вспомнил — Райли-меньшой перезаряжался, как импульсар на автомате с бесперебойной подачей плазмы. Но в яйцах теперь было легко, а во всём остальном теле — томно-лениво. Плохо — во рту похоронили мерзойскую вонючку. И в заднице пощипывало — Эви, похерив собственные уверения «сам тебе дам, не трясись за свою драгоценную жопу!», пытался впихнуть в него палец. Дэл всё же зарядил ему в табло — для профилактики дальнейших пропихновений. Дико хотелось пить, но тактически отползти под прикрытием одеяла не вышло — его тут же словили и водворили обратно. Лицом на голую, поросшую тёмным волосом бетскую грудь. В сознательный реал оба выгреблись далеко за полдень. Эви с заплывшим фингалом глазом и по ноздри в потёках засохшей спермы, Дэлин такой же перемазанный и накрепко примотанный к нему одеялом. И оба после ловили на себе заинтересованные взгляды однокашников: Айронс ухмылялся устало, как капитан, вручную провёдший корабль сквозь скопление астероидов, Дэлин тянул воротник рубашки чуть не до самых ушей — оглядев себя после душа в зеркале, счёл, что его всю ночь обсасывал голодный осьминог. Но на игривые Эвины «сегодня ночуешь у меня!» огрызаться с тех пор перестал. На флавианскую задницу — «достояние нации она у тебя?» — бета больше не покушался. А в одну из таких ночей, напоённых звуками поцелуев и шлепками влажных от пота тел, Дэлин предложил отсосать ему… Сам.       — Попробуем по-другому?       Эви — ещё вполне живчик, когда размазанный по постели Дэл с облегчением вытягивает затёкшие ноги, — не дав флавианцу времени выматериться, разворачивает его, подхватив под мышки, поперёк кровати.       — Эй! — Дэл протестует слишком вяло, чтоб это можно было принять всерьёз. И протестует только потому, что кровать в берлоге Эви удобная, но не настолько широкая, чтоб лечь поперёк во весь рост. Ноги опять приходится согнуть и раздвинуть шире, иначе не поместиться. Эви тянет его ближе к краю, постель под головой Дэла внезапно заканчивается, но бета успевает подставить руку, чтоб Дэлин, свесившись, не треснулся затылком о твёрдый край.       — Открой рот. — Тёмный и блестящий, словно выточенный из дорогого чёрного орлинита член похлопывает Дэла по губам.       — Да нах…       Это последнее, что Райли успевает сказать — во рту у него горькая пустыня, но текущий смазкой член Эви скользит по языку легко. Другой стороной и слишком быстро, толкается в нёбо у горла и соскальзывает глубже. А пока злоебучий рефлекс охреневает от такой наглости со всем остальным организмом, Дэл судорожно тянет воздух носом, потому что больше нечем, смаргивает брызнувшие из глаз слёзы и ловит совершенно новое ощущение — его глотку распирает изнутри. Получилось?       — Получилось! — Эви освобождает ему рот, чтоб поцеловать налитые краснотой губы. — Ещё?       Дэлин неловко кивает свешенной с края постели головой. Но вторая попытка едва не летит жмыргле в клоаку — Дэл настороже и пытается вытолкнуть член языком.       — Да сбрось ты свой чёртов контроль! — шепчет Эви. — Когда не контролируешь себя…       Дэлин машет ему заткнуться и забирает в обхват пальцев собственный член — помогает отвлечься. Переключить внимание. Расслабиться, пока Эви толкается неглубоко, размеренно и медленно. Вытаскивает, позволяя облизать головку и отдышаться, и вновь заставляет открыть рот шире, уже не спрашивая «ещё?». Момент, когда член втискивается в глотку, Дэлин опять пропускает — кадык дёргается, горло дерёт низкий гортанный звук, свободная рука цепляет простынь и что-то там с хрустом рвётся. Дэл тоже дёргается — ладонь Эви тотчас ложится ему на грудь, прижимая к кровати, но рефлексу, похоже, уже всё равно на хозяйские заморочки. Эви ускоряется, двигается резче, с размахом, Дэлин улавливает ритм — рука на члене гоняет тонкую кожицу почти в том же темпе, и плевать, что губы покалывают короткие жёсткие волоски в паху беты. Оргазмом их накрывает одновременно. Как в рту становится пусто, а на лицо падают липкие тёплые капли, Дэл чувствует смутно — таким же липко-тёплым ему забрызгивает живот. И шёпот «закрепим завтра твой успех?» тоже где-то на грани слышимости. Эви ещё возится сбоку, толкает дезактивированное альфье тело — развернуть Дэла удаётся только наискосок, — и бессильно падает рядом… Что-то влажное проходится по лицу Дэлина приятной прохладой, но он это уже не ощущает, завязнув в трясине сна.       А назавтра они закрепили. Послезавтра повторили закреплённое. И во все последующие ночи тоже, во всех позах — сидя, лёжа, на коленях, валетом, отсасывая друг другу одновременно и по очереди. До тех пор, пока Дэлу не прилетела весточка из дома: снимок, где счастливый донельзя папа баюкал на руках розовый атласный кулёк. Из которого улыбался во все свои два зуба карапуз в кружевной пижамке и с разноцветными заколочками в коротких волосёнках. Первенец Дайона. И зачем этот образ вновь возник в памяти ровно в момент, когда Дэл тихо стонал, дразня горловыми вибрациями задвинутый глубоко в рот член Эви? Дэлин даже не понял, что произошло — бета вдруг заорал и отпрыгнул.       — Что за… — Дэл уселся на кровати и очумело потряс головой. — Это я сделал?       — Нет, блядь, тень твоя! — огрызнулся Эви, перестав зажимать рукой опавший член — раскрытая ладонь окрасилась разводами крови.       Ранка на бетском стволе была крошечной, но глубокой, кровила сильно. Эви шипел «с-съебис-сь, с-сука!» на все попытки Дэла помочь и сверлил альфу брезгливым, густо приправленным злостью взглядом, пока тот собирал разбросанные шмотки и неловко, точно разом превратившись в деревяшку, старался попасть ногами в штанины. Дэлина трясло от обиды и растерянности — ведь не нарочно он… Надо ли говорить, что любовника у него как бабка отшептала? Сарафанное радио сработало быстро — больше буйного флавианца кадрить никто не рисковал. Эви поглядывл порой, грустно, издалека, но не подходил. Наверняка решил — ну его нафиг, пусть дикого «цветика» приручает другой камикадзе. А у него кастрация зубами в жизненные планы не входит. Дэлин опять на кулачную диету присел, а спустя полгода, когда пришли в академию новые птенцы-первогодки, присмотрел себе симпотного бету. С ним и загнал под плинтус стыдные воспоминания про то, как облажался с Эви. А где-то в глубине души, вопреки всему, пыжилась альфья сущность — он не омега! И даже не бета, чёрт бы всё побрал.       Сказал бы кто-нибудь Дэлу тогда, что пройдёт время и сыщется в бесконечности вселенной настоящий омега, под которого он сам ляжет! Без единого взбрыка. А его твердолобая альфья сущность мирно сделает вид, что вышла погулять…