Одно светлое чувство

      Небольшое поле у реки там, где заканчивался лес, было расчищено под грядки. Яблони, вишни и душистые смородиновые кусты обступали их с трех сторон и убегали в рощу, чтобы смешаться с молодыми буками. Печальный юноша в мантии претендента сгребал выполотые сорняки в кучки подальше от полос взрыхленной земли. Он вздрогнул от неожиданности, когда услышал за своей спиной:       — Привет, Амаррис! А где мама?       Амаррис указал рукой за деревья.       — Понятно. А ты чем тут занят? Решил размяться?       Юноша поднял на волшебника глаза, полные скорбного недоумения.       — Меня заставили.       — Серьезно? — удивился Алеф. — В самом гостеприимном месте этого мира тебя заставили полоть грядки? Как так вышло?       Амаррис вздохнул и оперся на грабли.       — Один якобы мудрый человек — не знаю, зачем я его послушал! — сказал мне, что формула успеха содержит два обязательных компонента: настойчивость и упорство. Он поведал также, где и когда бывает госпожа Церера и как можно привлечь ее внимание, чтобы стать учеником прорицателей. Ну, я и выполнял все его указания! Превратился, можно сказать, в тень Главы Ордена! В конце концов она и в самом деле обратила на меня внимание… И вот я здесь!       Алеф поджал губы и отвернулся, чтобы скрыть подавленный смешок. Окинув взглядом просторный огород, волшебник подивился:       — А чего ты там целую полосу оставил? Посмотри, как пышно все расцвело!       Амаррис снова вздохнул.       — Я не оставлял… Еще полчаса назад работа была закончена, но тут прекрасной леди из цветка захотелось навестить маму! И хоть она шла между грядками, сила ее чар настолько велика, что там, где ступала ее нога, все зазеленело и закудрявилось. Надеялся управиться до обеда, а теперь…       Волшебник тем временем, вытянув шею, пытался разглядеть, что происходит за деревьями.       — Давай сюда грабли, я помогу!       — Правда?       — Угу. — Алеф ухватился за протянутое ему древко и принялся, не опуская глаз, ворошить железными зубьями кучу сорняков. Амаррис, оставив его сомнительные действия без комментариев, уселся в тенечке, чтобы предаться бессовестной праздности. — И давно они там? Полчаса, говоришь?       — Не знаю. С тех пор как я занялся фермерством, время почему-то тянется очень медленно. А мама, словно взбесившаяся эльфийская машина, носится по этим грядкам, вырывая все подряд. Надеюсь, ростки клубники выжили.       — Ну, она должна чем-то занять себя, пока ждет возвращения Боба Блэйдсонга. Как я понял, торговец золотыми яйцами сменил имя, а время изменило его облик, так что узнать его мог бы только тот, кто имел с ним дело.       Амаррис кивнул. Алеф повернулся к нему на секунду, а затем вновь направил взоры в загадочную точку. Любопытство снедало волшебника, но он знал: даже самый острый слух не позволит ему подслушать таинственную беседу.              — Сколько уже писем ты ему отправила? — мысленно поинтересовалась Шира. Стосковавшись по разговорам и возможности не оболванивать фразы, отыскав существо, способное слышать ее мысли, лучница впервые за долгое время наслаждалась общением. Выпрямившись после трудового дня на клубничных грядках, она стояла, опираясь спиной на ствол молодого бука, подложив под поясницу ладони.       — Четыре, — призналась, краснея, Гюнн. Впрочем, ее щеки почти всегда украшал легкий румянец. — Алеф объяснил мне знаки человеческого письма.       — Неужели они не пригождались тебе раньше?       — Вся моя жизнь проходила в саду или в покоях любимого. Он никогда не стремился обучать меня.       — Ну, он-то не стремился, — отозвалась Шира, — но ты могла бы и сама этим заняться, если только тебе хотелось примкнуть к миру эльфов и людей.       — И правда… Но я не думала о своих желаниях.       — Как же ты поняла, что любишь его? В прошлом именно желания открыли мне глаза: я все время хотела видеть, слышать и находиться рядом с Яррисом.       — Для нас все складывалось несколько иначе: это Бергал нашел меня, полюбил и отгадал мое истинное имя. Гюнн — только часть его. Наш дивный сад расцветал на плато, на вершине скалы, окруженной ущельями, далеко от земель, населенных смертными. Радужный мост защищал нас с неба, отгоняя прочь летающих тварей. Не знаю, сколько мы жили так — над нами не властно время, — купаясь в лучах солнца, радуясь легкому дождю, в окружении прекрасных цветов и величественных деревьев… Некоторых мы пробудили, сделав нашими стражами. Мои сестры были розами, другие — амариллисами и анемонами. Весной мы начинали нашу песнь, летом танцевали, а к зиме засыпали под снежным покровом, чтобы затем пробудиться вновь. Зимой царили камелии, а по ночам — бругмансии и примулы.       Однажды с неба упал незнакомец, темный эльф. Его дракон метался меж грозовых туч, неся на себе изможденного ездока, но был ослеплен нашей радугой и исчез, а Бергал рухнул вниз и лишь перед самым столкновением с землей сумел замедлить падение.       Какой начался переполох! Все боялись сбрасывать обличье цветов, несчастный дроу лежал, весь израненный, и его кровь стекала в наш ручей… Я не могла позволить ему погибнуть и начала ухаживать за ним, поневоле явив незнакомцу свой истинный облик. Думаю, тогда в его сердце и родилась любовь.       — Не сомневаюсь!       — Когда настало время прощаться, Бергал не захотел меня покидать. Он так страстно умолял последовать за ним, но я не могла оставить сестер. Я сказала, что он может в любой момент перенестись прочь, но волшебство не сработает, если что-то забрать из нашего сада. Бергал не послушал меня: он спрятал в кармане речную гальку, чтобы позднее суметь вернуться, поэтому его портал долго не открывался. Ему пришлось все оставить, прежде чем уйти. Мое сердце разрывалось от жалости…       — Но все же он за тобой вернулся?       — Да. Ему помог Человек в Желтом.       — Тот, что из детских страшилок?!       Гюнн улыбнулась.       — Я не понимаю, что это значит, но любимому удалось раскрыть его секрет. Секрет заключался в том, что Человек в Желтом повсюду разыскивал маленькую девочку, свою дочь, и был готов выполнить любое желание того, кто ее вернет. Бергал отыскал девочку и пожелал, чтобы мы с ним соединились. Человек в Желтом перенес Бергала в наш сад. — Мерцание кожи Гюнн потускнело. — В то время на нас обрушилась беда: жуткая засуха, от которой расцвел наш самый страшный враг — Огненный цветок. Он пожрал все и не смог добраться лишь до одного розового куста, спрятавшегося на островке песка — там, где раньше протекал ручей.       — Какой ужас! Мне так жаль…       — Я лежала на раскаленном песке и погибала — ты уже видела меня такой в том сундуке, в городе, захваченном демонами. Такой меня и обнаружил Бергал. Как и ты, он напоил меня своей кровью, а затем уничтожил Огненный цветок и создал дождевые тучи. Какое-то время мы бродили вместе под дождем в поисках малейших признаков жизни, но никто не отозвался. Я не могла оставаться там и обратила взор на своего спасителя. Мое сердце уже давно робко напевало песню о том, как мне мил этот дроу. После гибели сада голос сердца окреп. Мы с Бергалом назвали друг другу наши имена и соединили руки. А затем я позволила унести меня далеко-далеко… Скорбная песнь все еще звучит во мне, но другая мелодия сделалась громче.       — Ты влюбилась, — мысленно подытожила Шира.       На алых губах Гюнн расцвела теплая улыбка.       У подобного способа общения был как минимум один недостаток: трудность скрывать часть собственных мыслей и контролировать их поток, так что лучница нечаянно обронила:       — А если этот дроу настолько коварен, что сам впустил к вам Огненный цветок? Будучи не в силах совладать со страстью…       — Это невозможно, ведь я читала его мысли. К тому же он пришел, когда беда уже случилась.       — Прости, что я будто бы пытаюсь бросить тень на твоего возлюбленного — не доверяю я могущественным волшебникам и чародеям.       — Как же ты доверилась одному из них?       Шира смутилась.       — Не сразу. Я старалась принять этот взгляд на мир: желание разгадать тайны и подчинить их своей воле. Держала в уме, что однажды мне причинят боль, променяв на что-то более ценное. В итоге все вышло наоборот.       — Жаль, я не могу помочь тебе в твоих поисках. Разве попросить Бергала… Хоть я и обещала не вмешиваться в его дела.       — Волшебное сообщество уже предпринимало попытки — увы, тщетные. Возможно, я воспользуюсь твоим предложением позднее, спасибо.       — Смотри, к нам идет Алеф. Алеф! — Фея взмахнула рукой и мягко улыбнулась.       Волшебник ускорил шаг и, обогнув грядки клубники и споткнувшись о траву, добрался наконец до желанной цели.       — Сломал грабли и отправил Амарриса за новыми, — пояснил он. — Постою с вами, пока есть минутка.       — Хорошо, что твои дела отменились и ты пробыл с нами почти неделю. Жаль, время подходит к концу.       Волшебник смутился.       — А, ну это такие дела… — он взмахнул вспотевшей ладонью. — Не срочные, подождут и еще несколько дней. Не думай об этом! Лучше поработаем над правописанием, если ты не против.       — Не против. — Гюнн улыбнулась шире.       Свиток над левым плечом Ширы развернулся, на нем появилась надпись: «Ты слышал что-нибудь о Человеке в Желтом?», однако внимание волшебника было полностью сосредоточено на лучезарных глазах феи, и он не заметил обращенной к нему реплики. Лучнице пришлось потянуть его за рукав.       — Человек в Желтом? — Темно-рыжие брови на секунду сошлись к переносице. — Слыхал о таком. Он вроде исполняет желания раз в тридцать лет. По крайней мере, я знал голиафа, который оправдывал свое долголетие тем, что оказал Человеку в Желтом услугу — что-то, связанное с ребенком. Но это было давно, да и голиаф потом куда-то запропастился. Возможно, это лишь пьяные россказни, выросшие из детских сказок.       Шира и Гюнн переглянулись.       — Мы с тобой знаем, что никто не исполняет желания просто так, а обращаться ко всяким таинственным благодетелям себе дороже.       Лучница кивнула. Алеф вновь перевел взгляд на фею и завел разговор о том, как прекрасна весна на Русалочьем острове. Оставив друзей ласково щебетать друг с другом, Андермун отошла в тень, потягиваясь и разминая поясницу, и задержалась на некоторое время, разглядывая гладкую кору молодого бука и парочку суетливых муравьишек.       «История любви, достойная коллекции Гвендолин Рэйнсонг, — подумалось Шире. — Вдобавок Бергал — глава ее Ордена. Это вам не какое-нибудь легкомысленное приключение в обледенелом захолустье!»       С губ лучницы сорвался вздох.       «Было бы мне так же легко найти тебя… Ни у кого нет силы, чтобы вырвать человека из лап Владыки живым! Даже Древние не способны на это. И почему ты поменялся со мной местами?! Я слишком глупа, чтобы разгадывать загадки! Лучше бы ты меня сейчас спасал…»              Амаррис вернулся с тем же черенком без перекладины, с которым уходил, и, очевидно, порядком торопился — он бы даже побежал, если бы сельскохозяйственные работы на благо острова не утомили его. В ответ на вопросительный взгляд матери юноша выпалил:       — На остров прибыл Верховный чародей!       Шира покачала пригоршнями, как чашами весов, что должно было означать: «Какой из?..»       — Действующий! Бергал Аркенндар!       Алеф закусил губу. Гюнн вся засияла — от кончиков пальцев на ногах, до кос цвета розового золота. Однако прошло не менее часа, прежде чем Бергал завершил переговоры с Церерой и разыскал любимую — и час этот прошел в большом волнении. Фея заметалась, не зная, в каком образе встретить возлюбленного, и упорхнула в сад за буковой рощей. Шира бежала за ней, и Алеф, как заколдованный, плелся следом, повесив голову и пряча хмурый взгляд.       Эта троица и предстала перед действующим Верховным чародеем, когда он твердым шагом ступил на садовую тропинку. Глаза дроу сразу же остановились на Гюнн, словно приклеившись к ее лицу.       — Наконец-то! — Бергал протянул раскрытую ладонь. — Пойдем со мной!       Раньше Андермун приходилось видеть Главу Ордена Очарования лишь мельком. Теперь же она отметила, каким он выглядит зрелым и суровым. На худом лице с темной кожей отчетливо проступали морщины. Радужные оболочки казались двумя багровыми бусинами. Тонкую талию дроу опоясывал красный кушак, с широких костлявых плеч ниспадали складки пурпурного плаща. Бергал отличался высоким ростом и слегка сутулился, но держался уверенно. Люди считали его некрасивым, особенно в сравнении с предыдущим Верховным чародеем, но только до тех пор, пока не оказывались в его обществе.       Чары Бергала не подействовали на Ширу и Алефа, и он вовсе не показался им обаятельным.       — Пойдем со мной!       Гюнн, не отрывая глаз от возлюбленного, сделала несколько шагов ему навстречу и обернулась розовым кустом. Чародей взмахом руки перенес куст в карманное пространство, а затем обратил взор на спутников феи. Алеф не удостоился ни единой реплики, а вот Шире достался испытующий взгляд.       — Я знаю тебя: ты, кажется, правая рука бывшего Верховного чародея?       Лучница почувствовала необходимость ответить. Слова сами рвались наружу, и даже пот выступил на лбу, но, зажав рот ладонью, она кое-как сдержалась.       Темные губы дроу растянулись в насмешливой улыбке.       — Сохраняешь преданность тому, кто жалок и лишен зачатков совести и разума? Это кое-что говорит о тебе. Ну же, куда подевался твой хозяин?       Шира зажала рот второй ладонью и отрицательно качнула головой. Ей очень хотелось отвести взгляд, но она не могла.       — Похоже, ты и в самом деле не знаешь. — Потеряв к лучнице интерес, действующий Верховный чародей начертил портал в воздухе и исчез в нем.       Андермун выпрямилась, словно сбрасывая с плеч тяжелый груз, и глубоко вздохнула.       «Если бы я спасла твою любимую от долгой мучительной смерти, как бы ты поступил?»       Алеф вздрогнул, получив мысленное послание. Он удивился, что его подруга решила потратить на этот вопрос одно из двух ежедневных заклинаний, и откликнулся глухо:       — Чувствовал бы себя в неоплатном долгу.       «Похоже, неблагодарность и самоуверенность им выдают вместе с должностью», — подумала Шира.       Без Гюнн сад уже не казался волшебным местом: бутоны закрылись, стебли и листья поникли, краски померкли и обездушенные деревья замерли без движения.              Довольно скоро весь остров узнал об ультиматуме, выдвинутом Верховным чародеем. Суть его сводилась к следующему: Приливный камень потерял силу, авторитет Ордена Прорицания пошатнулся, поэтому богатый и процветающий Русалочий остров не может оставаться автономным и подчиняться лишь прорицателям. Главе Ордена предоставлялся выбор: уступить часть территорий или выплачивать в казну многократно возросший налог.       «В эти лихие времена, — гласило официальное послание Бергала к жителям острова, — когда сам Калабор подвергся нападению Плана Теней, никакая часть волшебного сообщества не может отмежеваться и благоденствовать. Пока демоны пируют останками нашего народа на развалинах некогда могущественного Гердона, на Русалочьем острове собирают по два-три богатых урожая в год, роскошествуют и возводят невообразимые сооружения в честь выдуманных богов и собственного тщеславия. Моя цель — сорвать пелену с глаз, обращенных в будущее, и заставить их узреть настоящее. Готовьтесь внести лепту в нашу неотвратимую победу!»       Озвученная сумма налога была весьма велика, и даже те, кто не обладал даром прорицания, поняли: Бергал собирается перенести Крепость Калабор на Русалочий остров и подмять под себя цветущий мирный край.       — Не видано! Не слыхано! — бушевала Церера. — Плоды наших неусыпных трудов! Богатства — это мелочь, главное, мы потеряем наш дом, здесь больше никто не будет в безопасности! Атмосфера миролюбия и порядка будет растоптана тяжелой стопой Верховного чародея! Забудьте о свободе! Забудьте о легкости и чистоте! Все это будет замарано крючкотворами, а наши сады и угодья превратятся в арену для столкновения амбиций и корысти!       Впрочем, госпожа сумела сохранить лицо и изливала бурлящие в ней чувства лишь в обществе приближенных и доверенных волшебниц. Несколько капель этого потока задело и Ширу Андермун. Лучница молчала — не только потому, что дала обет молчания, но и из-за противоречивых мыслей.       «Все это, конечно, печально, но ведь идет война… я и сама забыла об этом, нежась в объятиях Русалочьего острова».              Холодный влажный ветер пронизывал насквозь. Свинцовые волны перекатывались под хмурым небом и выплескивались на серый песок. Небольшая крепость Гребизабуй не могла приютить и накормить десятки и сотни беженцев, прибившихся к ее неуютным стенам. И все же такие попытки предпринимались: волшебники-добровольцы возводили шалаши и палатки, доставляли через порталы дрова и провизию, — ведь нужно было как-то выживать, пока до побережья доберутся подводы, отправленные по приказу короля. Жрецы храмов Даймедры и Маэдры залечивали раны, согревали и утешали лишившихся крова гердонцев и прочих жителей пострадавших от вторжения демонов земель.       Женщина в обычном плаще — теплый она отдала многодетному семейству, — закончив работу с порталом, разносила хлеб в большой плетеной корзине. Кто-то сыпал жалобами, кто-то был груб, а кто-то молча заливался слезами, но Гвендолин Рэйнсонг выполняла работу упорно и невозмутимо, как назначенный себе урок, отрешившись от чужих страданий.       Следом за «Будьте благословенны!» и «Да хранят вас Древние!» в спину Гвэн донеслось ворчание:       — А с лицом что? Никогда не улыбнется — сразу видно, стерва… — Мужичок в холщовой куртке не успел договорить и захрипел, будто его горло сжала невидимая рука.       Мимо него прошествовал крупный, роскошно одетый господин с белыми волосами и черной бородкой.       Как только корзина Гвендолин опустела, задумчивый взгляд Хельгара сменился решительным, чародей ускорил шаг, догнал волшебницу и пошел с ней рядом.       — Какое паршивое место: продувает со всех сторон. Ты не мерзнешь?       — Что? Я не знаю.       — Позволишь? — Стронхейм скинул плащ, окутал Гвэн и застегнул пряжку. Под глазами волшебницы лежали глубокие тени. Она не сопротивлялась, когда чародей забрал у нее корзину.       Поговорить удалось только под самой стеной Гребизабуй, поодаль от костров, навесов, палаток и страждущих.       — И чем ты тут, по-твоему, занимаешься?       — Мы помогаем беженцам.       — С каких пор тебя это интересует?       — Хочу приносить пользу.       — Да? В стране закончились жрецы?       Гвэн повела плечами.       — А мне кажется, ты другим занята. Навязываться я не стану — разве что чуть, — но предлагаю меня выслушать.       Волшебница, раздумывая, плотнее завернулась в плащ и на секунду закрыла глаза от удовольствия — так ей стало тепло.       — Конечно, я всегда рада услышать твое мнение, хоть и не представляю, что ты можешь мне сказать.       — Да, говорить как будто не о чем, — усмехнулся чародей, — раз уж у нас ничего не вышло. Но меня заботят не только личные дела. Хочу предложить тебе поучаствовать в одном деле: избавиться от Остроухого и вернуть Бородача.       — Меня это мало волнует.       — Значит, ты еще не слышала новость о переносе Калабора на Русалочий остров?       Эти слова заставили Гвендолин поднять голову и посмотреть Хельгару в глаза. Ответила она не сразу.       — Какое кощунство… Превратить цветущий сад в кабинет управленца! Госпожа Церера, должно быть, в ярости! Но что она может сделать? И что могу сделать я?       — Для начала — разобраться в плетении кое-каких чар твоей новой школы.       — Очарования?       Стронхейм коротко кивнул.       — Необязательно мне этим заниматься.       — Хочешь остаться здесь? Кормить попрошаек и прикрывать ленивые чиновничьи… кхм!.. исправлять огрехи королевской власти?       Гвендолин, подняв глаза на унылое побережье, промолчала. Хельгар невольно придвинулся и наклонился, пытаясь поймать ее взгляд.       — Яррис?       Волшебница нахмурилась.       — Все еще любишь его?       — Не думаю, что имею право говорить о любви. Он не вернется — и я ничего не сделала, чтобы его вернуть.       Чародей, испытав некоторое облегчение, выпрямился и расправил плечи.       — Так тебя угрызения совести гложут?       — Совесть! — вспыхнула Гвэн. — Совесть придумана для простолюдинов — у нас есть недовольство собой. Я дискредитировала само понятие любви для себя тогда и закрепила собственную черствость после! Не приняла в расчет лишь то, что не захочу быть таким человеком!       Черные глаза Хельгара сузились. Он слушал собеседницу очень внимательно.       — Не о Яррисе грежу я, а о том времени, когда могла себя уважать и ни о чем не жалела!       — Ну, я мог бы так же рассуждать после поражения в Липовом лесу, однако… Только трусливые люди оберегают себя от малейшего удара по самолюбию. Давай рассудим, если тебе угодно. Ты знала о сделке Ярриса с Лэетилом?       — Нет.       — О его причастности к исчезновению Келотака? О том, что он помогал скрыть следы преступлений Билландры?       — Нет.       — Так кто же в ответе за его судьбу? Будучи свободным, Яррис не искал встреч с тобой, а обрюхатил какую-то эльфийскую оборванку и галантно предложил тебе объедки своего дружеского расположения. Воистину странно, что ты не бросилась спасать его шкуру при первой же возможности!       — У него есть ребенок?!       — Я сам узнал не так давно, но ты сбежала и у меня не было возможности поделиться.       Гвендолин дотронулась отогревшимися розовыми пальцами до бледного лба.       — Эмполи говорила о каком-то кровном родстве… Верно, она перепутала, и речь шла об общем ребенке. Что ж…       Хельгар нахмурился и покусал губу, не зная, какие последствия будет иметь его откровенность. Интуиция подсказывала, что он должен рискнуть и высказаться до конца.       — Помощь беженцам не вернет тебе репутацию доброго человека в собственных глазах, потому что ты им никогда не была. Ты не была добра ни к нему, ни ко мне и ни к самой себе. Есть соображения куда более важные. Чтобы изменить текущее положение вещей, нужна не доброта, а талант и любопытствующий ум. Поэтому я и разыскал тебя, Гвендолин. Будь со мной — не как женщина, если тебя это не привлекает, — а как партнер и соратница. Вернем Бородача, а с ним и нашу свободу!       — Свобода… — Гвэн улыбнулась снисходительно к самой себе. — Забыла я ее вкус или никогда не знала? Наверное, она похожа на этот промозглый ветер: пробирает до костей, но без него душно.              — Ну Гре-э-э-э-г, ну пожалуйста-а-а-а!..       — Хватит ныть! Я сказал, что у меня весенняя уборка и мне не до тебя!       — Какая еще уборка? — Барадун взмахнул руками и обвел незатейливый задний дворик недоуменным взглядом. — Разве этому месту поможет уборка?       Оставив реплику чародея без ответа, жрец опрокинул ящик, вывалил инструменты на кусок мешковины, уселся на низенький табурет и расположил перед собой точильное колесо и набор для полировки.       — А, так вот что ты называешь уборкой? Хочешь, я подарю тебе новые инструменты? Смотри, какие они у тебя уродливые, фи! — Барадун поднял маленький молоточек, брезгливо придерживая его двумя пальцами за истертую рукоятку.       — Немедленно положи на место! Мне дороги эти вещи! Сколько всего я ими смастерил…       — Да ты погляди! Тут вот щепка откололась, тут краска облезла, а это вообще чудовище какое-то… Что это?       — Складная пила. А ну-ка положи!       — Позволь полюбопытствовать, когда ты в последний раз обновлял свой арсенал?       — Зачем его обновлять? Эти вещи служат мне уже много лет. — Грег ласково покосился на кучку инструментов. Они казались ему идеальными. Барадун же видел несколько иную картину: старый хлам, который проще выкинуть, чем спасти.       — Просто издевается надо мной! — проворчал чародей, скрещивая руки на груди. — Ладно, за полчаса управишься, упрямая башка?       — Еще курятник вычистить, забор поправить, посыпать дорожки песком, починить крышу и взрыхлить землю на огороде. А потом уже можно браться и за уборку.       — А посадить сорок розовых кустов и перебрать мешок чечевицы с горохом тебе не надо?!       — Розы я, пожалуй, оставлю для будущей миссис Чесночный Фермер. Есть у меня небольшой закуток — четыре кустика поместятся.       — Ты жениться собрался? На ком? На вдове однорукого скрипача? А, нет, знаю-знаю… На той лохматой женщине, что живет у болота!       Грег молча вращал ручку точильного колеса. Лезвие топора монотонно звенело. Барадун сорвался с места и заметался по двору: заглянул в дождевую бочку, пнул жестяное ведро, споткнулся о колоду и выругался.       — Гре-э-э-эг! Я умираю от жажды!       — Наколдуй себе что-нибудь. Или вон из бочки попей.       — Ты знаешь, о чем я! Уже за полдень перевалило, можно открывать кабак!       — Я не собирался сегодня вставать за стойку. Мало кто заходит выпить в разгар рабочей недели.       — Разве я не твой любимый клиент?       — Ну да, ты тот еще клеент: как приклеишься, оторвать тебя невозможно.       Барадун закашлялся и прохрипел:       — Грег! У меня аж в горле запершило…       — У тебя же был целый многоэтажный погреб эльфийского вина, куда все делось?       — Это на черный день, а сегодня день гляди, какой светлый! Да и я хмельного медолесского хочу с во-о-от такенной шапкой пены! Чтобы в нее можно было плюхнуться и лежать, как на перине!       Грег пожал плечами. Барадун сделал еще круг по дворику, искоса поглядывая на неумолимого товарища. Затем чародей остановился и принялся глубоко вздыхать. Он вздыхал все громче и протяжнее, пока терпение Грега не лопнуло.       — В доме есть чай! — рявкнул жрец, и Барадун, как побитая собака, потащился в маленькую кухоньку. Вскоре оттуда начало доноситься глухое ворчание, короткие возгласы и звон посуды. Что-то грохнулось, чародей взвыл. Грег невозмутимо продолжил точить топор.       — Кажется, я оторвал полку! — прокричал Барадун из кухни.       На полминуты все стихло, затем что-то звякнуло об пол.       — Грег, я уронил чайник!       Жрец коротко взмахнул ладонью, отгоняя муху, и продолжил крутить ручку. Следующий истошный вопль не заставил себя ждать.       — Гре-э-э-эг, я обжегся! Я ошпарился, Грег!       Лезвие топора мерно звенело.       — О нет, мне конец! Я умираю, я умру прямо здесь! — Помолчав несколько секунд, Барадун присовокупил: — Мой труп будет разлагаться на полу у тебя в кухне!       — Вот ты бессердечный! — воскликнул чародей, выходя из дома с чашкой чая в руках. — Фу, ну что за гадость! Купаж «Прошлогодний веник»?       Барадун огляделся, но не нашел места, куда мог бы пристроить свою чародейскую персону, и, щелкнув пальцами, вызвал из ниоткуда резное кресло с мягким сидением. Устроившись поудобнее, закинув ногу за ногу, он отхлебнул из чашки и, скорчив страдальческую гримасу, заметил:       — А ведь я твой гость.       — Я тебя не приглашал! — отрезал Грег. — Вообще не помню, чтобы я хоть раз тебя сюда звал.       — Хорошие друзья понимают друг друга без слов.       — Вот именно! Так что не мог бы ты немного помолчать?       И Барадун замолчал. Уголки его губ ползли вниз, глаза наполнялись печалью. Чародей пил, — а чай все не заканчивался, — и становился грустнее и грустнее, так что в конце концов Грег почувствовал себя чуточку виноватым. Он встряхнул головой, отгоняя это чувство, как муху.       — Дело ведь не в пиве, — едва слышно произнес Барадун. — Я лишь хотел пропустить кружечку с другом… Для меня наступили непростые времена. Волшебное сообщество ополчилось против меня, демоны раздирают этот мир в очередной раз, друзей раскидало по миру, а моя любимая… Моя любимая мечтает высосать из меня душу. — Чародей стрельнул глазами в сторону Грега, но тот оставался непоколебим. После топора он принялся за косу. Коса звенела тоньше. — Я вспоминал то время, когда мы все, вчетвером, были вместе. Тупоголовые, да, ха-ха! Помнишь, как Ванесса водила нас кругами? Мы всё пытались найти дорогу, возвращались в Медолесье и напивались каждый вечер?       — Я удивлен, что ты запомнил имя.       — Какое имя? Разве я назвал имя? Что ж, женщины сердятся, когда забываешь, как их зовут.       Некоторое время Барадун молча прихлебывал из кружки. Он уже не смотрел на Грега, а задумчиво изучал глазами кончик собственного сапога из хорошей кожи эльфийской выделки.       — Не думал, что буду скучать. Думал, смогу заменить ее кем угодно, но кого угодно оказалось недостаточно. Никто не может заключать в себе все — только она была всеми одновременно.       — Опять фантазируешь о богине? Если хочешь выказать ей уважение, можешь заняться ремонтом в местном храме. Нужно бы стены подновить и пол поменять. Сделаешь — так и быть, выпьем вечером по кружечке.       Вопреки ожиданию Барадун покачал головой.       — В храм я точно заявляться не собираюсь: а ну как меня прямо там на пиксели расщепит? Но ускорить процесс твоей «весенней уборки» я не против. Чем заняться? Поменять крышу?       — Нет! — Грег аж подскочил на месте. Точильное колесо остановилось. — Во-первых, я говорил «починить», а не «поменять»; во-вторых, не хочу я, чтоб мою крышу сорвало и она еще неделю над Медолесьем порхала, как большая птица!       — Тогда… что там еще было? Посыпать дорожки песком?       — Нет! — Снова вскинулся жрец. — Пожалуйста, не надо! Ты же меры не знаешь, устроишь тут пляж, а мне потом перед соседями извиняться…       — Возвести забор?       — Возвести? Это тебе крепость какая, что ли? Не надо ничего возводить, прошу! Слушай, Барадун, а иди-ка ты в поле! За грядой холмов на западе отсюда раньше было пшеничное поле, а теперь его оккупировали дретчи. Говорят, они там на мышей и хомяков охотятся, ну а медолессцам хлеб вырастить негде.       Барадун слегка оживился.       — И много там демонов?       — Кишмя кишат! В последнее время поток авантюристов несколько уменьшился, так что заняться этим некому.       — Ладно, по рукам! — Чародей вскочил на ноги и щелчком пальцев отправил кресло и чашку с недопитым чаем в карманное измерение. — Но как только я закончу, ты бросаешь все свои дела и мы идем в кабак. Что принести в качестве доказательства?       — Авантюристы обычно приносят когти дретчей.       — Понял: когти. — Барадун зашел в дом и вернулся с посохом. — Принесу сотню — сделаешь себе ожерелье. Портал прочь!              Насвистывая, Барадун спустился с холма и, приложив ладонь ко лбу, посмотрел на залитое солнечным светом по-весеннему свежее зеленое поле. Оно еще бугрилось, как пашня, но поросло травой. Стайки маленьких демонов, щелкая и бормоча, рыскали в поисках жертв.       — Хоть работенка и мелкая, но есть, где развернуться! — с оптимизмом провозгласил бывший Верховный чародей.       Он достал из кармана деревянную грушу с румяным лицом и покрутил в разные стороны нижнюю и верхнюю половины. Нарисованный алый ротик зашевелился, то округляясь, то вытягиваясь в полоску, и из него вырвалась зажигательная мелодия. Барадун подкрутил верхнюю половину, делая музыку громче, и прикрепил грушу к навершию посоха, а затем, пританцовывая, направился к полю.       На этот раз у него не было зрителей, но Барадун старался не для них. Наслаждаясь собственной силой, чародей выпускал целые фейерверки огня, льда, кислоты и молний. Тут были и призванные драконы, танцующие в такт с призывателем, и иллюзия портала на План Теней, чтобы подразнить демонов призрачной надеждой на спасение. В какой-то момент пару дюжин дретчей подкинуло высоко в небо, а затем они шлепнулись обратно и полопались, как водяные бомбочки. Вскоре по полю покатился огромный диско-шар. Он сиял, переливался на солнце и давил демонов, размазывая по траве зеленовато-черную кровь. Барадуну это понравилось, и он создал еще несколько диско-шаров. За ними бегал механический петух, который собирал когти дретчей, как зерна, в свое стальное нутро.       Чтобы возвышаться над хаосом, чародей призвал длань в кожаной митенке с шипами. Стоя между оттопыренными мизинцем и указательным пальцем, Барадун танцевал и размахивал посохом как стойкой с микрофоном, время от времени давая выход охватившей его тело чародейской энергии. На лице его сами собой образовались крутые темные очки, а музыка из груши лилась с такой громкостью, что начала доноситься до Медолесья, как первые раскаты грома.       Перехватив посох обеими руками, Барадун начал стрелять из него разноцветными лучами, выцеливая дретчей по одному. Вскоре чародею это наскучило, и он создал в небе летающую тарелку, которая рывками носилась над полем и затягивала демонов потоком света. Переполнившись, тарелка лопнула и окропила окружающее пространство фонтаном демонической крови. Барадун успел укрыться за радугой. Пожалуй, именно в этот момент он почувствовал, что начинает утомляться, однако ему, как разбаловавшемуся ребенку, не хотелось останавливаться. Лишь мысли о Греге и кружечке прохладного медолесского побудили чародея оставить в покое взбудораженное поле.       Отпустив и развеяв все призывы, избавившись от волшебных предметов, Барадун окинул довольным взглядом очищенный от демонов участок. В общем-то, на поле к этому времени не осталось ни одного дретча. Чудесную картину опустошения дополнила фигурка жреца на холме. Грег спешил к своему другу и, кажется, все больше ускорялся по мере приближения к оному. Добравшись до поля, Грег почему-то схватился за голову и начал метаться, издавая нечленораздельные звуки. Механический петух раскрыл клюв и отрыгнул к ногам жреца не меньше пятнадцати фунтов когтей.       — Что… что ты наделал?!       — То, что ты и просил, — самодовольно ответил чародей, выпячивая грудь. — Поле очищено!       — Очищено? ОЧИЩЕНО?! Да ты глаза свои чародейские разуй!       Барадун сдвинул темные очки и разместил их надо лбом.       — Тут же все в ихоре! Кровь демонов повсюду! Не видать нам урожая в ближайшие сто лет!       — А-а…       — Какой ужас! Какой кошмар!       — Послушай, Грег, — важно начал чародей, — ты меня совсем за идиота держишь? Вспомни, где мы находимся: это «Пшеничное поле», локация для авантюристов — пройдет пять минут, кровь демонов исчезнет, а сами дретчи возродятся и снова начнут носиться по ниве с радостным ржанием, как маленькие милые поняшки!       Грег успокоился, словно по мановению волшебной палочки.       — Ха! А ведь точно. — И он, уперев руки в бока, уставился на поле.       Барадун встал в такой же хозяйской позе рядом с ним. Ожидание несколько затянулось. Тогда чародей прищурился, чтобы получить сведения о локации, и заметил, что они изменились. Теперь это было «Отравленное поле». Смущенно хмыкнув, Барадун бросил косой взгляд на Грега.       — Ладно, приятель, пойдем. Ты обещал угостить меня пивом. Сам знаешь, все тут и без нас придет в норму.       Почувствовав руку чародея на своем плече, Грег было поддался давлению и начал поворачиваться, но затем глаза его сузились, пытливо уставившись Барадуну в лицо.       — Мину-у-уточку! Знаю я это выражение, оно у тебя всегда такое, если ты натворил дел. Ты что, изменил это поле навсегда? Лишил авантюристов одного из сюжетно важных квестов?       Барадун попятился и со словами «Портал прочь!» взмахнул посохом. В воздухе возникло небольшое пространственное окно, но тут же сдулось, как дырявый воздушный шарик.       «Кажется, я потратил уйму сил за эти два часа безудержного веселья! А дретчи все возрождались, почему сейчас перестали?! Опять я изменил мир! Я не хотел ничего менять! А-а-а! Я приблизил собственную смерть!»       — Грег, зачем ты достаешь волшебную веревку, а, Грег? Что ты делаешь?! Я же чародей, я же бывший Верховный чародей! Ай! Ай! — И бывший Верховный чародей припустил вверх по склону холма, уворачиваясь от хлестких ударов волшебной веревки.