Одно светлое чувство

      После третьей или четвертой пинты сладковатого медолесского пива розовощекий Барадун распрощался с остатками осторожности, и мысль его, не обращая внимания на препоны, понеслась вперед, как пришпоренная лошадка.       — В одном только Медолесье за последний год родилось два — два! — младенца! Попробуй посчитать, сколько их во всем мире! Каждое новорожденное существо — это душа, зародившаяся, как червяк в яблоке, в каком-нибудь эн-пи-си и вылетевшая наружу из его безвозвратно убиенного тела. Стало быть, существа оживают, мир меняется — и все это несмотря на то, что я вне игры! Ничегошеньки не предпринимаю — палец о палец не ударил, ты свидетель! — а все равно что-то да происходит! Два дроу умом тронулись — и ну перекраивать карту мира! Это что, по закону жанра? В рамках обновления? Ничего подобного я от Птаха и близко не слышал!       Грег сидел напротив чародея, подперев щеку и ковыряя пенную шапку палочкой для отлова корнишонов.       — Вообще-то, гусеницы заползают снаружи, а не рождаются в яблоке, — меланхолично заметил он.       Пропустив сие ценное замечание мимо ушей, Барадун использовал краткую передышку, чтобы хлебнуть пива, и с прежним воодушевлением продолжил:       — Тот проклятый сон смутил меня! А еще бог-дельфин, величающий меня Сердцем этого мира! Конечно, если кто-то и мог стать источником жизни для всего сущего, то это настоящий человек из реального мира — глубокий, многогранный и разносторонне развитый, то бишь я. Так стоит ли удивляться поспешным выводам, к которым я пришел ранее?       — Я уже ничему не удивляюсь, — с оттенком грусти отозвался Грег.       — Я думал, Маэдра высасывает из меня…       Жрец лишь чуть выше приподнял брови и поджал губы с лицом познавшего все возможные скорби и уже равнодушного к ним философа.       — …жизненные силы! Думал, я — строительный материал, из которого она лепит души по моему же образу и подобию; источник вдохновения и информации о том, что есть жизнь; светоч и скрижаль; Адам и Прометей…       — Я все жду, когда ты раздуешься до размеров вселенной. Сначала думал, тебя от пива пучит.       — Ох, Грег, какой же ты счастливчик со своей жалкой, никчемной, непримечательной жизнью! Тебе не понять, каково это: бояться чихнуть лишний раз, чтобы не погибла цивилизация или не разразилась очередная кровопролитная война. Все, что я делаю, отражается на целом мире, так что приходится нести эту тяжесть на моих хрупких плечах.       Лицо Грега сохранило прежнее выражение — лишь изгиб бровей стал еще больше напоминать двускатную крышу.       — Но я уже близок к тому, чтобы скромно отказаться от возложенной на меня ответственности, и предпринял первую попытку: распрощался с должностью Верховного чародея. Конечно же, не место красит человека, а человек — место, так что без меня эта должность утратила прежние силу и блеск. Я пытался окончательно отойти от дел и обрести покой на Водном плане, но бог-дельфин упросил меня вернуться: двум масштабным личностям тесновато в рамках одной небольшой сферы. Вновь оказавшись здесь, я пытаюсь понять, способен ли мир существовать и развиваться без моего участия? И, кажется, готов дать положительный ответ. Хотя, если подумать, подобное развитие чем-то напоминает конец света…       — А вдруг все же лопнет?.. — едва слышно пробормотал Грег.       Барадун стукнул кружкой о столешницу и решительно заявил:       — Веди меня к ней!       — Ох, ради бога! Я уже объяснял тебе: в Медолесье никто не предоставляет услуги подобного…       — В Храм Маэдры веди меня, дуралей! Ты что, совсем не слушал? Я должен раз и навсегда выяснить, какова моя роль во всем этом спектакле под названием Скайкрафт! То есть Азерим, конечно же…       В первую минуту Грег хотел встать на защиту богини и не пускать в святилище подвыпившего воздыхателя, но затем взгляд его недобро блеснул. «Пусть Мать сущего разбирается с ним сама, а я посмотрю на это с превеликим удовольствием!»       Храм Маэдры, выстроенный по инициативе Грега больше пятнадцати лет тому назад, когда он только вступил на путь жреца, располагался на северной окраине Медолесья и венчал собой невысокий холм. Это было скромное деревянное здание, выкрашенное в белый цвет, с продолговатыми окнами и шатровой крышей. Ни витражей, ни мозаик — только дощатый пол, выбеленные стены и скромный алтарь, увитый живыми цветами.       Распахнув дубовые двери, Барадун стремительно вошел в залу, но успел сделать лишь три шага, после чего неведомая сила вышвырнула его за порог. Бывший Верховный чародей растянулся на пузе перед входом в храм, не выпуская посоха из рук. Вскочив на ноги и поправив съехавший набок венец, Барадун поинтересовался у Грега, бывало ли такое раньше.       — Никогда!       — Хм, наверное, недоразумение… — Чародей выпрямился, расправил плечи и решительно шагнул в дверной проем.       Грег предусмотрительно остался снаружи, немного в стороне от входа. Не успел он сосчитать до пяти, как его приятель вылетел из храма спиной вперед и, перекувыркнувшись, снова проехался по траве животом. Грег прыснул.       — Да чтоб тебя!.. — вскричал, вскакивая, Барадун. — Что за безобразие? Защита какая-то? Чары? Барьер?       — Какая такая защита? Там отродясь ничего ценного не водилось. Кроме веры и наших чаяний, конечно.       Недовольно хмыкнув, чародей повторил попытку, правда, уже не столь уверенно, а держа посох наготове. На этот раз он вылетел из храма с большим ускорением и кубарем скатился по склону холма. Коротко хохотнув, Грег, не торопясь, спустился за ним следом.       — Кажется, она не хочет тебя видеть.       Барадун ответил недовольным пыхтением: он приводил себя в порядок, отряхиваясь от травы и пытаясь оттереть зеленые разводы.       — Знаешь что, Грег? Все ясно как день: инстинкт самосохранения не пускает меня внутрь. Мои подсознательные страхи.       — Да? А по-моему, это мать Маэдра.       — Ты не понимаешь! Вот если бы ты слушал меня внимательно, вместо того чтоб напиваться… Моя природа, чародейский инстинкт… Короче, я должен взять себя в руки, подчинить тело разуму и войти! Нужно только настроиться… — Барадун прикрыл глаза и несколько раз провел раскрытой ладонью от подбородка до пояса.       — Что ж, похоже, ты настроился, — невинно заметил Грег.       Чародей кивнул, поднялся по склону холма, помедлил у порога, перехватывая посох поудобнее, и осторожно вошел в залу. Грег остался стоять внизу, скрестив руки, в ожидании очередного приземления Барадуна. Однако на этот раз полет не состоялся: храм вдруг заходил ходуном, словно доски вовсе не крепились друг к другу, крыша разъехалась и рухнула, а следом за ней и стены рассыпались, как игрушечные.       — Святые пирожки! — Жрец сорвался с места и резво взбежал на вершину холма. Там он увидел с облегчением, как из-под завала, раздвигая доски с помощью силового поля, выбирается, весь в побелке, Барадун. — Живой!       — Инстинкт… самосохранения!.. — кашляя от пыли, прохрипел чародей.       — Ну-ну. — Грег помог товарищу встать на ноги и принялся выхлопывать из него пыль.       — Аккуратнее! Ай! Ай!       — Будешь отрицать, что Мать сущего гневается на тебя?       — Ей-то за что на меня гневаться? Ай! Да хватит уже! Подумаешь, немного весь белый.       — Похож на привидение!       Барадун щелкнул пальцами, за секунду вернув себе прежний вид.       — На какое-то время поможет. Итак, я повторюсь: дикая магия…       — Не-а.       — Магия, наполняющая мое тело…       — Не-а.       — Магия во мне не хочет моей смерти! И, как я уже говорил, тот дурацкий вещий сон предупредил меня об опасности! Разум жаждет встречи с Маэдрой, но инстинкты отвергают ее!       Грег прищурился.       — То есть в разрушении храма виноват ты, а не сама богиня?       Барадун смолк, лицо его вытянулось.       — Ну… если смотреть на это со стороны…       — Ну уж нет! Придется выбрать: если храм разрушила твоя магия — дикая или какая-то еще, — то тебе за него и платить! Если же это гнев богини, то воля ее священна.       После краткого размышления чародей пожал плечами.       — И богини бывают не в настроении. Но не разрушит же она каждый храм в Азериме — однажды ей придется меня выслушать. Так что в этом году я, пожалуй, присоединюсь к твоему великому паломничеству.       — Придется ждать, пока будет собран последний урожай, а ты ведь не любишь ждать, — напомнил Грег.       — А кто сказал, что я буду ждать? Торопиться мне некуда, собирай свои урожаи хоть до первого снега.       — Да и паломничество преимущественно пешее, а ты ведь не любишь много ходить.       — Наоборот, я тут вспоминал старые деньки и умилялся.       — И пить нельзя — всю долгую холодную зиму.       — Я могу бросить в любой момент!       Грег тяжко вздохнул.       — Совсем намеков не понимаешь? Не хочу я с тобой никуда идти, иначе все мои благочестивые размышления и работа над собой псу паршивому под хвост!       Барадун взял жреца под руку и мягко повел прочь от развалин храма.       — Смирение и терпение, друг мой. Смирение и терпение. Уж эти-то качества не зря я в тебе взращивал столько лет. Это наш совместный труд и общее достижение. Продолжим работать над тобой: согласись, у тебя еще масса недостатков.              Королевская власть, подобно разжиревшему коту, стремилась свести усилия к минимуму и неуклюже ворочалась на месте. Об этом говорили в открытую, едко интересуясь, когда Его Высочеству будет угодно сменить охотничьего рысака на боевого беррийца. Впрочем, паладинов принца Эделина уже видели то там, то здесь — они даже совершали кое-какие подвиги, — только ситуация не менялась и линии фронта отползали медленно, словно замерзающие ящерицы.       К счастью, кроме королевской армии народ защищала армия авантюристов. Пусть они выглядели странно, а вели себя еще странней, но каждому простолюдину давался шанс договориться с одним из них, покуда находились желающие очистить округу от демонов за десяток вареных реп или ржавое ведро. Предприимчивый мельник раздавал плащи из старой мешковины и не знал отбоя от охотников за «большими крысами» — так он называл дретчей, чтобы не спугнуть начинающих авантюристов раньше времени.       Но более опытные воины Ордена Приключенцев входили в состав ополчения и расчищали от мерзостей Плана Теней Гердон и его окрестности, а также Темнолесье и предместья Дэлефина: город находился в осаде.       Шира Андермун не смогла остаться в стороне, когда начались рейды на ее родной город и замаячила первая надежда на освобождение. Казалось, несмотря на все усилия, демоны продолжают возрождаться и прибывать через расщелины в пространстве, но отрядов авантюристов стало так много, что они вполне могли держать под контролем целые районы. Шира старалась следовать за какой-нибудь группой приключенцев и добивать демонов, ускользнувших от их внимания. Она собирала когти, клочки кожаных крыльев и другие трофеи, которые можно было сдать на базе ополчения за деньги или жетоны. Жетоны обменивались на снаряжение, пайки и боеприпасы. Когда Шира в общей сложности набрала тысячу, ей торжественно вручили повязку охотника на демонов — шелковый темно-фиолетовый платок. Носили его на плече.       Особенно лучнице полюбилась группа авантюристов в оранжевых гербовых накидках, надпись на которых с эльфийского переводилась как «Заводной апельсин».       «Наверное, гильдия изобретателей», — подумалось ей.       Пятый член группы довольно скоро отвалился, и приключенцы остались вчетвером: дворф-воин Тот-Самый-Клинт, тифлинги-чародейки Патриция Бу и Сельма Бу, а также жрица полуэльфийского происхождения по прозвищу Похвали Оладушки.       Клинт, обладатель пышной огненной бородищи, как-то обернулся и гаркнул, распугивая ворон:       — Эй ты, хочешь присоединиться?       — Хочу! — пискнул Кук с левого плеча Ширы. Он уже освоил около двух десятков слов.       Этого оказалось достаточно, чтобы карта в кармане лучницы нагрелась. Развернув ее, Андермун увидела светящиеся отметины на месте Базы и залитый алым мерцанием Гердон. Оранжевыми огоньками обозначались товарищи по команде, а звездой того же цвета — она сама. Самый длинный луч показывал направление ее взгляда.       — Магия! — пискнул Кук.       — А ты что, без голоса? — поинтересовался Клинт.       Шира кивнула. Ей не впервой приходилось иметь дело с авантюристами, так что она была готова к эксцентричному поведению и даже немного понимала их язык. Клинта почему-то все звали Ронни, а Похвали Оладушки — Джесси, и, кажется, Ронни и Джесси были парой.       — Ты закрыл калитку? — вопрошала Джесси, и Шире оставалось лишь недоуменно озираться. Огромный врок спикировал на них, как орлан, и лучнице пришлось выпустить в него взрывную стрелу.       — Закрыл, закрыл! Как привяжется… — ворчал Ронни, орудуя двусторонней секирой и ряд за рядом скашивая дретчей.       — Знаешь же, если не закрыть, соседский кот объест герань! Исцеление Светом!       — Да и слава богу! Хоть бы вместе с горшками проглотил, по крайней мере, перестанешь жаловаться на спину. — Секира со свистом взметнулась в воздух, тяжело обрушилась на крылатого демона и разрубила его пополам.       — Я жалуюсь, потому что ты купил мне не ту лейку, что я просила. Очищение! — Мягкое сияние омыло сражающихся, уничтожая разводы и капли ядовитого ихора.       — Ровно ту! Яростный выпад!       Сестры Бу тем временем молча разили демонов огнем и молниями. Позднее Шира заметила, что обе они говорят о себе в мужском роде и называют друг друга Навин и Базу.       В течение нескольких месяцев Шира очищала Гердон вместе с этими ребятами, и сумела неплохо подзаработать. Ей было сложно понять, кто спонсирует ополчение и откуда берется золото, щедро сыплющееся в их карманы, но у кого она могла спросить об этом? Барадун больше не казал в Гердон и кончика носа. Основная трудность заключалась в том, что время для нее и для авантюристов шло по-разному, и Шире не удавалось выявить какую-либо закономерность. Они могли договориться встретиться «на следующей неделе» и собраться через час, а могли объявить «перерыв на обед» и не появляться неделями.       Как-то Ронни-Клинт поинтересовался:       — Какой у тебя УС?       Андермун не знала, что это, и спросила в ответ: «А какой нужен?» К счастью, эти авантюристы хотя бы умели читать.       — Ну, как минимум триста семьдесят пятый. Я не вижу, какой у тебя.       На свитке появилось число триста семьдесят пять. Ронни-Клинт рассмеялся, а затем они впятером отправились в место, о существовании которого Андермун не подозревала. Точнее, она знала, что под Гердоном есть канализация, но не думала, что под городом располагаются целые катакомбы. Демоны здесь водились крупнее и свирепее, чем на поверхности, а в некоторых отсеках угнездились настоящие воплощения зла: сектанты, баронессы йоклолов, меняющих облик, и аватары Владык. Чтобы победить их, требовалось следовать продуманной тактике, и оказалось, что у Ширы это получается лучше, чем у ее товарищей. Впрочем, Джесси-Похвали Оладушки не давала им погибнуть и возвращала к жизни даже самого потрепанного члена отряда.       Один такой поход принес Шире триста золотых монет и зачарованный кинжал Кровопускатель. Андермун обрадовалась еще больше, когда узнала, что в Катакомбы Гердона можно наведываться каждую неделю, но затем смутилась.       «Совсем с ума сошла: радуюсь возвращению демонов! Наверное, превращаюсь в авантюриста…»              Сердце Катакомб представляло собой круглую залу, в которой сходились четыре аркообразных коридора и множество каналов. Шира сидела на каменном постаменте, окруженном грязной водой, уныло подперев щеку и глядя на участок, испещренный символами. С каменной стены свисали вбитые в нее цепи, разорванные в нескольких местах. Еще утром здесь томился призванный сектантами шарообразный демон с множеством глаз, но члены «Заводного апельсина» разобрались и с сектантами, и с демоном, и даже поделили добычу. Бой затянулся, так как у Джесси «разболелись пальцы», что бы это ни значило, поэтому было решено отдохнуть и продолжить с новыми силами «часика через два». С тех пор прошло не меньше шести часов.       Шира не могла уйти и подвести товарищей, но и ждать порядком устала.       «А вдруг они опять пропали на неделю?» — хмуро подумала лучница и поднялась, чтобы размяться. По спине побежали мурашки: Шира почувствовала чей-то взгляд. Озираясь, она наполовину вытащила из ножен Кровопускатель и тут же услышала возмущенный вопль:       — Срань и плесень, даже у тебя он есть!       Андермун подскочила от неожиданности и в ту же секунду увидела Боба, пробирающегося вдоль стены.       — Как?! — пискнул мимик.       — Ой, черт, оно еще и звуки издает? — подивился эльф, сбрасывая капюшон и подходя ближе. — Ловко!       Шира схватила друга за локоть, на свитке возникла надпись: «Откуда ты здесь? А как же Яйцо?»       — Я здесь затем же, зачем и все: приодеться хочу. Кровопускатель был бы как раз кстати.       «Бери мой, если хочешь, только на вопросы ответь!»       — Как я его возьму, он же именной?       Лучница вытащила кинжал целиком и внимательно осмотрела. Вдоль рукояти змеилась надпись: «Шира Шейн Андермун».       — Магия! — пискнул Кук.       «Можешь изменить надпись у первого же кузнеца. Когда ты стал принципиальным?»       — Не получится, — пожал плечами Боб. — А если ты умудрилась заполучить оружие авантюристов, хотя бы изучи правила. Кстати, ты сама-то здесь как оказалась?       «Меня пригласили».       Эльф рассмеялся.       — Точно, ты же Спутница, я и забыл. Находишь общий язык даже с такими, как… они.       Шира вновь нетерпеливо тряхнула руку Боба.       «Пожалуйста, не томи! Что с Золотым яйцом?»       Боб смущенно отвел взгляд, но затем все же посмотрел подруге в глаза и сжал ее локоть в ответ.       — Я знаю, что ты меня ждала… очень долго. Но я никак не мог прийти, потому что новости плохие, понимаешь?       — Нет! — пискнул мимик.       «А когда они были хорошими? Выкладывай!»       И Боб рассказал.       — Я нашел торговца, но яйца у него не было уже давно. Он сказал, что пытался его расплавить и не смог. Я тогда подумал — врет: просто пожадничал и не договорился с купцом о цене. В итоге яйцо продали ювелиру из Вер Торана. К тому моменту как я до него добрался, лавка уже лет двадцать как была сожжена. Пришлось разыскать родственников и единственную уцелевшую учетную книгу, но в ней не имелось ни единой записи о каких бы то ни было яйцах. Лавку, конечно, ограбили, прежде чем поджечь, так что я отправился в местное отделение Грязной Лиги, чтобы узнать о делах давно минувших дней. И узнал: чудом выловил из моря пива престарелую рыбешку по имени Бэт. Она прошамкала мне своим беззубым ртом, что ограблением занимались парни Тощего Горба, а находки сбывали заезжему дэлефинскому торговцу. Тощего Горба я не нашел: говорят, бедолага помер, на спор проглотив зубочистку, — так что пришлось наведаться в Дэлефин. Нечистого на руку торговца я все же отыскал, правда, нынче за сомнение в его честности можно и самому на виселице оказаться: он теперь мэр Гуддог. Как понимаешь, мэров мне допрашивать не досуг. Ох и сложно было найти хоть кого-то, кто с ним раньше дела имел! Только хозяйка местного увеселительного заведения была ко мне по-настоящему добра! Она точила зуб на бывшего клиента. Ну, в общем, не вдаваясь в подробности… Яйцо уплыло ближе к Рэйву, переходило из рук в руки, расплавить его не удавалось, так что в конце концов оно приобрело дурную славу и ювелиры отказывались давать за него больше сотни золотых. Использовали как украшение для каминной полки, но быстро избавлялись. Говорят, чем-то от него веяло. Ну, не в смысле вони, а в смысле мистического шлейфа. Предпоследним владельцем оказался некромант из свиты Призывателя костей, а когда тот был повержен, яйцо плавно перекатилось в руки Пороро.       Шира вопросительно качнула головой, Боб вздохнул.       — Это авантюрист. Он подобрал его, как какой-то хлам, и просто закинул в сумку.       «Ты не выкупил его?!»       — Я не мог: Пороро последний раз был в игре… Давно. Он больше не появлялся в Скайкрафте, понимаешь?       Шира выпустила руку эльфа.       — Я говорю это, потому что Барадун трепался обо всем. Знаю, ты хотела использовать яйцо для ритуала, чтобы больше разузнать о Кукольнике…       — Нет! — пискнул Кук.       «Не только. Я подумала, вдруг оно не перестало быть квестовым предметом — вдруг, есть еще какой-то квест?»       Боб виновато поморщился.       — Честно говоря, я так торопился его сбыть…       «Ты хотя бы узнаешь, если вдруг Пороро вернется?»       — Да, но по статистике… После такого перерыва мало кто возвращается в игру.       Шира молчала, пытаясь до конца осознать услышанное. Если авантюрист вернулся в свой мир, куда делось его тело и вещи? Где теперь на самом деле Золотое яйцо?       «Ты бы понял! — с горечью думала она. — Яррис, ты бы непременно понял! А я… Я могу сражаться бок о бок с авантюристами, но мне не под силу проникнуть в их мир!»       — Врежь мне, что ли, — сочувственно предложил Боб. — Если бы я тогда не потащил тебя в «Сатир и Кон», не рассказал про Кукольника, не остановился помочиться в том сквере…       Шира ответила на это мысленным посланием:       «Ты же не знал. К тому же из всех Тупоголовых, включая Барадуна, только ты не смотришь на меня, как на умалишенную, когда я говорю о возвращении Ярриса Златорога. Спасибо тебе за это».       Лучница поправила снаряжение и зажгла факел, чтобы двинуться по темному каменному коридору к выходу из Катакомб. Эльф смотрел на нее, слегка щуря светлые глаза.       — Знаешь, когда я выхожу погулять с собакой, в мое возвращение и то меньше верят.       Шира улыбнулась в ответ на усмешку Боба, хотя оба знали: когда улыбки погаснут, в душе останется горький осадок.       — Как же я не люблю разочаровывать друзей, — пробормотал эльф, снова сливаясь с тенью. — Разочарование на вкус прямо как темнолесское горчичное.              Двенадцать волшебников и волшебниц в мантиях цвета морской волны сидели за длинным и гладким, как горное озеро в безветренную погоду, столом. Бергал Аркенндар возглавлял собрание магистров Ордена Очарования. Он говорил о силе убеждения и о том, как важно переманить на свою сторону как можно больше прорицателей, и добавил в конце:       — Я твердо уверен, что путь мирных переговоров приведет в те благословенные края, которые и не снились насилию и принуждению. Благодарю за встречу.       Магистры поднимались со своих мест, прощались и покидали залу. За столом остались Бергал и Гвендолин Рэйнсонг. Она сидела на третьем стуле справа, задумчиво сцепив руки перед собой. Верховный чародей смерил ее быстрым взглядом.       — Я рад, что ты вернулась к нам и сразу же втянулась в работу. Как я уже говорил, лучших волшебников — тех, на кого я могу опереться, — я перемещаю в Орден Плетения, именуемый теперь Орденом Порядка, и для тебя эти перспективы реальны в обозримом будущем. Если твое воодушевление не угаснет.       Гвэн вежливо улыбнулась.       — Благодарю за доверие, но меня не прельщают вопросы управления.       Бергал невольно на мгновение приподнял брови.       — Не желать власти — значит не желать силы. Не желать силы — значит не желать знаний. Что в таком случае движет магистром Ордена Очарования?       — Власть иного рода: власть над сердцами. Это важнее должностей и доходов, покуда мир живых преобладает над миром вещей. Вы помните, тема моего исследования — любовь.       Темные губы дроу растянулись в улыбке.       «Красивая женщина рассуждает о любви — это всегда слегка пьянит, как игристое вино. Хоть кто-то не мечтает нажиться, я устал разгребать завалы чужих амбиций».       — Я помнил, пока ты не покинула Орден, чтобы ухаживать за беженцами — тогда моя память ухудшилась.       — Самоуверенно с моей стороны, прошу прощения… — Гвэн, опершись о край стола, приподнялась.       — Нет-нет, останься. — Бергал взмахнул худой рукой с длинными пальцами. — Я буду иногда колоть тебя, но ты привыкнешь, ведь это лишь манера общения: зла я желаю по-другому.       Гвэн кивнула и сдержанно улыбнулась.       — Ты осталась, чтобы спросить или попросить меня о чем-то. Открой мне свое сердце.       Волшебница почувствовала напряжение во всем теле: это была не просто вежливая формулировка, а завуалированный приказ. Пальцы Гвэн плотнее прижались к столешнице, спина выпрямилась, как палка, губы сами собой разжались и с них сорвалось:       — Очарование… Хочу знать самое мощное заклинание, понимать его природу…       Дроу откинулся на высокую спинку кресла. Его красные зрачки изучали лицо волшебницы, тронутое первыми морщинками.       — Ты неудачлива в любви. Здесь нечего стыдиться, — Бергал беззлобно усмехнулся, — покуда мир живых преобладает… Что ж, не секрет, что я знаю самое сильное заклинание очарования — то, которое неизвестно больше ни одной живой душе. Впрочем, как и мертвой. Мне понравилось то, что я услышал, но я не могу исполнить твое желание. И не смогу еще очень долго.       — Я и не смела рассчитывать…       — Конечно. Я ведь сам тебя спросил. Так зачем ты осталась?       Гвендолин опустила глаза, затем, стремительно покраснев, выпалила:       — Я защищаюсь в будущий четверг! Вы были моим наставником, могу ли я просить вас присутствовать… на внутреннем заседании Ордена Очарования?       Лицо Бергала, вытянутое, с резкими чертами, на мгновение потеплело, в красных глазах промелькнули искорки смеха.       — Перестал ли я быть твоим учителем оттого, что занял пост Верховного чародея? Раз ты так смело напомнила мне об этом, могу ли я отказать?       — Благодарю, мастер Бергал…       — Я думаю, эта работа будет интересна всем: больше всего мы любим слушать о нас самих. Если у тебя есть друзья среди магистров других орденов, можешь пригласить и их. Только не говори, что я тоже буду там: пусть придут лишь самые верные.       Поблагодарив Верховного чародея, Гвендолин попрощалась и выскользнула в коридор, едва чуя под собой ноги.       Вечером того же дня, тайно встретившись с Хельгаром в условленном месте, Гвэн пересказала ему суть беседы. Чародей выразил собственное отношение коротким и резким: «Хм!»       — Разве это плохо?       — Нет. Но Бергал хочет знать, с кем ты общаешься.       — Приглашу пару приятельниц из числа угодных Верховному чародею.       — Жаль, твой самый верный друг не сможет прийти. — Стронхейм нахмурился и внутренне напрягся, готовясь услышать что-то болезненное в ответ, но Гвендолин произнесла серьезно:       — И жаль, и нет: твое присутствие меня бы смутило.       Хельгар усмехнулся в сторону, пряча вспыхнувшее в глазах пламя.       «Очарование, — подумал он, — зачем ты этому учишься? Оно у тебя в крови».