Новый Эдем

Уговорить Дерена съездить «в одно важное место» оказалось не сложнее, чем заставить рядового надеть форму по уставу. Она точно не знала, как Путник отреагирует, когда узнает, куда именно они едут, поэтому и рассказала не сразу, а лишь едва они купили цветы — два букета цветущих нарциссов, что после Великой войны имели более острые лепестки и способность цвести даже в феврале под толщей снега. Однако парень отнёсся с понимаем к тому, что Хизер хотела посетить кладбище — всё-таки она чувствовала перед отцом вину, что даже после смерти ему приходилось оберегать её своим известным именем. Долгое время особняк южнее Уайтспринга, известный как Дом Торренсов, тихо разваливался, а его огромная территория, где до войны распологался огромный лабиринт из зелёных кустов, усыхал, пока здесь не решили сделать военное кладбище — место было тихим, территория довольно ровной, а почва не подходила под пахотные угодья. Проходя мимо большого каменного здания, где сейчас располагался небольшой музей героев Анклава, награждённых посмертно, Хизер прошла по небольшой мощёной камнем дорожке. Остановившись возле одного из белых могильных камней, она забрала один из букетов, что держал в руках Дерен. — Здравствуй, отец… — негромко сказала лейтенант, осторожно сев на колени и положив возле надгробия букет из цветущих золотистых нарциссов. Рядом же лежали вещи, которые она оставляла в прошлые разы, когда приходила сюда — бережно сложенный американский флаг в футляре и рамка со старой фотографией. Дерен относился к кладбищам без особого пиетета и в основном видел в них источник диких гулей, кротокрысов и прочих неприятностей. Однако это место было другим, и Дерен подобрал для описания своих эмоций слово «умиротворяющий». В Убежище 101 умерших резидентов сжигали в специальной камере, не оставляя даже праха, который можно было бы хранить в урне на полке. Тело отца он похоронить так и не смог и сейчас даже завидовал стоящей на коленях Хизер — у нее было место, куда она могла приходить, чтобы говорить с родителем. «Здравствуй, Отем», — в голове тон Дерена был лишен теплоты, какая звучала в голосе дочери Августа. «Как видишь, в отличие от тебя, мой путь не закончился и я все еще рядом с твоей дочерью и продолжаю строить иллюзии. Не переживай, полковник, я не обреку ее на страдания в ужасном браке, а сделаю счастливой, чего ты не смог». Сложно было определить, что он чувствовал, стоя у могилы заклятого врага. Однозначно это не было желанием плюнуть на белый мрамор надгробной плиты, но и удовлетворения Дерен никакого не испытывал. Послышался тяжёлый вздох, и Хизер осторожно взяла в руки рамку, которую когда-то успела забрать из кабинета полковника в Рэйвен-Рок. На ней отец, которому было лет двадцать, сдержанно улыбался в камеру, а чуть позади него стоял Отем-старший в офицерской форме, положив руку на плечо сына, преисполненный за него гордости. — Он любил нарциссы… — внезапно сказала она Дерену, и голос лейтенанта звучал очень тихо, будто бы она боялась потревожить покой похороненных на кладбище солдат. — Даже поставил вазу с ними в кабинете президента, наверное, чтобы там было хоть что-то живое. Смотря на молодое лицо Августа Отема, она всегда гадала, что он чувствовал, находясь рядом со своим отцом… Тяготило ли его желание стать идеальным сыном? Хотел ли он повторить заслуги Отема-старшего? Наверное, планка была высока даже для него, ведь дед Хизер был человеком, что возглавил перенаправление войск на восток, когда почти всё старое командование оказалось уничтожено, а моральный дух выживших — подорван. — Красивые цветы, — коротко ответил Дерен, не будучи уверенным, что вообще должен отвечать. Его мать любила орхидеи — отец говорил, что ей нравились цветы столь же сложные, как ее работа. Джеймс всегда покупал в оранжерее Убежища одну орхидею за неделю дня ее рождения, но они всегда увядали ближе к этой дате, так как Джеймс не умел за ними ухаживать. Странно, но любовь матери к этим цветам передалась Дерену, хотя до встречи с Хизер они ассоциировались у него с необъяснимой тоской по человеку, которого он даже не знал. Стоять здесь было неловко — будто попасть на ужин в чужую семью, где тебя не ждали. Дерен старался не повредить второй букет и не очень понимал, для кого он. Терпел незримое присутствие убийцы своего отца только ради Хизер. Если она позвала его с собой, значит, нуждалась в его поддержке, хотя вряд ли в этом сознается. Наверное, это все же было чувство одиночества. Давно выросший брошенный ребенок на кладбище, где нет его родных. Только недруг, который считается героем несмотря на то, что виновен в гибели хорошего человека. — Ты можешь не притворяться, что спокоен, Дерен, — голос Хизер стал тише, когда она поставила рамку с фотографией у надгробия. — Наверное, мне не стоило просить тебя приехать сюда со мной… Едва ли Дерен смог простить Отема за убийство его отца, как не смогла и она отпустить это Саре Лайонс, которую так и оставила тогда раненой в Очистителе, о чём ещё долгие годы жалела, надеясь, что паладин всё-таки умерла от кровопотери. И легко было понять, что также и Дерена переполняли чувства — наверняка злоба и отчаяние… Ему ведь даже не было места, куда можно прийти и поговорить с отцом. Хизер понимала, что на самом деле притащила сюда Путника лишь потому, что он единственный, кто у неё остался. Девушка опустила голову, не в силах смотреть на выгравированные на надгробии инициалы Августа Отема с датами и приписанной должностью в армии. Слова Хизер звучали так жалобно, будто она ожидала, что после них Дерен развернется и уйдет, как уже сделал однажды. Вместо этого он сел на колени рядом с ней. Внимательнее рассмотрел белый камень и фотографию мужчины и его отца, почти в точности повторяющую ту, где юная Хизер стояла рядом с Отемом. Вина, которую он испытывал перед Хизер, немного ослабевала, пока он держался от нее на расстоянии, теперь клокотала где-то в горле, будто тошнота. Требовала покаяния, исповеди перед белым мрамором, словно перед рясой священника. — Ты права, я ненавидел его, — согласился Форд. — У меня дважды был шанс убить его, и я считал себя слабаком, что не решился на это, пока не понял, что на самом деле не хотел причинять тебе боль. И все же это я виновен в его смерти, и если бы я тогда не ушел, всё могло сложиться иначе… Он замолчал, крепко стиснув зубы. Рука задрожала, предвещая новый приступ, но Дерен стиснул ее ладонью. Пусть его снова выжжет радиация, если хоть одна слеза упадет на могилу Отема. Хизер продолжала слушать, полагая, что исповедь не закончилась. Голос его стал совсем тихим, превратившись в шепот, который могла слышать только девушка. — Я так виноват перед тобой, — продолжил он, успокоившись. — Я был уверен, что ты ненавидишь меня и никогда не простишь, и до сих пор так думаю, поэтому не хотел видеться с тобой и причинять еще больше боли. Потому что кем бы он ни был — он твой отец, и это действительно ужасно, что ты осталась сиротой. Я не имею права просить прощения, но… Мне жаль. Осторожно взяв парня за руку, слегка сжав его ладонь, Хизер посмотрела на Дерена — тот напрягся так, словно бы был готов сам перемотать время на пять лет назад и всё исправить, но осознание невозможности тяготило его, как тяжёлые кандалы, которыми обычно скрепляли руки дезертиров, отправляя их в шахты на юге близ Маунт Блэр. — Я не виню тебя… Раньше винила, но ведь не ты нажал на курок, — выдохнула она, нервно отведя взгляд на букет цветов, лежащих у белого мрамора. Подул лёгкий ветер, на деревьях, окружавших кладбище, послышался шелест сухой листвы, медленно опадающей на высокую зелёную траву. Здесь было так тихо, хотя когда-то незадолго после войны в этой части региона царил хаос, и стрельба едва ли затихала между несколькими группировками рейдеров, что хотели занять это место. — Наверное, он всегда хотел стать похожим на дедушку… Национальным героем, спасшим Анклав от полного уничтожения, — негромко сказала Хизер, после чего тихо хмыкнула. — Я узнала из архивов, что Отем-старший не всегда был военным… Сначала он работал, как учёный. Потом ему пришлось надеть офицерскую форму, ибо почти никого из военного руководства не осталось в живых. Хизер чувствовала себя неловко — сидеть возле могилы отца рядом с тем, кого бы он ни в жизни не одобрил, как партнёра для дочери. — Отец тогда ещё был слишком молод, но дедушка многое рассказывал ему о том, какой путь Анклаву пришлось совершить. По пути они находили военные форпосты и базы, командные центры, где должны были находиться силы Анклава, но везде была лишь смерть и радиомолчание… Только в Чикаго удалось добиться ответа, но из-за какого-то конфликта они не задержались там, а направились на зов единственной надежды — президента из военного комплекса Рэйвен-Рок. Спокойный голос Хизер, напоминающий звон гитарных струн, постепенно успокоил начавшийся тремор в руке. В нем было какое-то странное исцеляющее звучание, заменившее Дерену таблетку. Он держал ее за руку, мерно поглаживая большим пальцем кончик ее ногтя, и слушал истории из прошлого того, кого он ненавидел и боялся, но совершенно не знал как человека. Представлял, как бы сложилась их с Хизер жизнь, согласись старший Форд сотрудничать с Отемом. Возможно, не было бы всех этих смертей, а они с Хизер не стали бы друг для друга представителями Монтекки и Капулетти из мира постапокалипсиса. И кто знает — вдруг Анклав бы превратил Столичную Пустошь в еще одну цветущую Вирджинию… Впрочем, все это тоже уже нельзя было исправить, и Хизер не винила его за прошлое, и кажется, даже простила его. Вот только что делать, когда сам себя презираешь настолько, что выжигает сердце дотла? — По сути, Вирджиния наш последний шанс закрепиться… Если Братству удастся и здесь нас уничтожить, то… — голос её дрогнул, и Хизер так и не решилась закончить мысль. Конечно, кое-где ещё вероятно оставались функционирующие базы и форпосты Анклава… Но как сильно их идеология отличалась от той, которой придерживалось командование в Вирджинии? Если даже выходцы из Калифорнии не смогли поладить с анклавовцами из Чикаго, а многие предполагаемые штабы, вроде НОРАД, Оттавы и Портланда уже десятки лет не выходили на связь, куда могли бы податься окончательно разбитые силы? Хизер покачала головой — нет, она не позволит этому случиться, пока жива. Ради своих предков, ради граждан… И ради Америки. — Ладно, я хочу успеть навестить ещё кое-кого… — медленно поднявшись, сказала лейтенант, после чего бросила на надгробие печальный взгляд. — Надеюсь, отец, я смогу сохранить наследие нации… Как ты того и хотел. Тревога Хизер передалась Дерену через тончайшие нити их незримой связи, что они медленно восстанавливали. Поднимаясь следом за девушкой, Форд подумал, что… черт, он просто не хотел, чтобы Анклав проиграл и крови детей Вирджинии. Не хотел, чтобы Хизер потеряла свой дом, как он — свой. «Я хочу служить Анклаву, пап. Есть у тебя очередной занудный комментарий на этот счет?», — мрачно обратился Дерен к голосу, изредка звучавшему в его голове за неимением мраморной надгробной плиты в физическом мире. Однако отец молчал. Забрав второй букет нарциссов у Дерена, Хизер направилась почти в самый конец кладбища — за ветхий каменный забор, заросший мхом, в довольную пустынную часть, чем-то похожую на небольшой прогулочный сквер. Здесь стоял большой монолит из белого мрамора, возле которого было возложено несколько давно высохших букетов, пара дотлевших свечей и несколько сложенных флагов США и Анклава. Лейтенант подошла ближе к мемориалу, металлическая табличка на котором гласила «Погибшие во время битвы за Харперс-Ферри, 2270 год». На самом мраморе оказалось выгравировано множество фамилий людей, но тонкими пальцами Хизер осторожно коснулась лишь одного знакомого имени — «Эвелин Отем». — Я никогда не знала, что сказать ей, стоя здесь… — призналась та, говоря почти шёпотом. Если эмоции Дерена были неоднозначными у надгробия Отема, то братский кенотаф определенно вызывал совершенно опустошенную тоску. Он знал про маму Хизер еще меньше, чем про отца, но помнил одно: эта женщина зажгла в дочери тот слабый огонек тепла, который Дерен почувствовал и полюбил. — Может тогда… мне оставить вас наедине? — деликатно спросил он, тронув Хизер за плечо, потому что она выглядела совсем потерянной, когда гипнотизировала одно единственное имя в череде многих. — Нет, я… Всё в порядке, правда, — обернувшись сказала Хизер, понимая, что если останется здесь одна, то скорее всего просидит до самого вечера, а времени было не так много, ведь скоро должно было начать темнеть. Возложив букет к мемориалу, лейтенант неловко убрала прядь волос с лица, вновь посмотрев на выгравированное в камне имя. — Благодаря ей отец так полюбил нарциссы… Даже приказал привезти несколько экземпляров в отдел гидропоники Рэйвен-Рока. — Хизер слабо улыбнулась, вспоминая, как и Дерен совершил нечто подобное, когда притащил к ней в кабинет ту самую орхидею… Норман наверняка не поливал бедняжку всё то время, пока девушки не было дома. В этой истории было что-то… человеческое, доброе. То, что Дерен совсем не ожидал услышать про Отема. Он старался взглянуть на полковника глазами Хизер, но не получалось. Вряд ли даже с годами его ненависть утихнет, и ему просто придется смириться, что Отем — это ее семья. И тут его осенило. Да так, что волоски на затылке встали дыбом. Семья. Хизер привезла его сюда, чтобы познакомить со своей семьей. И все эти истории, что она рассказывала, говоря непривычно много — она действительно хотела, чтобы он их услышал. Кажется, Дерен только сейчас в полной мере осознал, насколько важным человеком он был в жизни Хизер. — Моя мама любила орхидеи, — поделился он в ответ и добавил. — Она умерла во время родов, и я её не узнал, но хотел бы послушать истории о твоей. Улыбка быстро сошла с лица Хизер, и она почувствовала, как сердце вновь облилось кровью. Всё случившееся с матерью было так давно, да и сама лейтенант тогда была лишь ребёнком, однако помнила, насколько беспокойными казались события тех дней. — Мне жаль твою мать, Дерен. Уверена, она бы гордилась тобой не меньше, чем отец, — сказала девушка, после чего вздохнула, даже не зная, какую историю можно было рассказать об Эвелин, ведь сейчас на ум приходила только одна. — В тот год началось восстание Свободных Штатов… Люди начитались довоенной антиправительственной агитации и выступили против Анклава, грозились поднять восстание от Опоры до Кратера. Моя мать возглавила один из отрядов, ведущих огонь с винтокрыла, но… — девушка ненадолго прервалась, приобняв себя за плечи. — У них был противотанковый гранатомёт. Ненадолго повисла тишина, и лишь холодный ветер тихо насвистывал что-то на ухо, шурша разноцветной листвой высоких деревьев, тянущихся к последним лучам солнца перед долгой зимой. Наконец, тихо вздохнув, Хизер отвернула голову, чувствуя, что ей становится плохо. — Когда винтокрыл взрывается в воздухе, на земле уже нечего собирать… Поэтому у неё нет могилы. — Сколько тебе было? — Дерен подошел к девушке и аккуратно обнял за талию одной рукой. Если захочет — обнимет, а если нет, то будет хотя бы знать, что он рядом. У кенотафа ей было куда тяжелее, чем у могилы Отема — через прикосновение Дерену передавалась ее дрожь. Мама — это нечто особенное, даже важнее отца. Форд не знал свою, но все равно грустил по ней и по временам с ней, которых никогда не было. — Десять, — ответила Хизер, неуверенно прижавшись к Дерену. — Мы проводили много времени вместе… Гуляли по паркам в Уайтспринге. Один раз она даже взяла меня в Макклинток, чтобы посмотреть на подготовку к параду. Положив голову на плечо Путника, лейтенант вдруг осознала, что с годами боль от потери лишь немного ослабла, но никуда не исчезла. — Ты была совсем ребенком… — с ужасом проговорил Дерен, пытаясь отдать прижавшейся к нему дрожащей девушке хоть немного своего тепла. Потерять маму в десять лет… Не только Отем и Анклав сделали Хизер безэмоциональной стервой, какой он увидел ее в день знакомства, но в первую очередь смерть Эвелин Отем — первая страшная потеря в череде многих. — Если ты не возражаешь, — тихо попросил он, — могу я сказать ей кое-что? — Конечно, — кивнула Хизер, непонимающе глянув на Дерена. Догадаться, что он хотел сказать, было сложно, но девушка знала, что Путник был в разы красноречивее неё, и наверняка мог бы произнести целую речь, как в своё время делал Эдем или нынешний президент Эллиот Ричардсон. Дерен дотронулся до края плиты — мягко, как если бы пожимал руку женщины. Разговаривать с мертвецами, не считая воображаемых диалогов с отцом, ему еще не приходилось, но он чувствовал, что Хизер нуждается в этих словах так же, как Дерен — в ее. — Здравствуйте, миссис Отем, — немного смущенно начал он. — Вряд ли бы я вам понравился, но мне очень нужно рассказать вам кое-что важное про вашу дочь. Он глянул на Хизер. Та удивленно молчала, не совсем понимая его порыв, но и не оборвала так что он продолжил говорить. — Жаль, вы этого не видите, но ваша дочь стала настоящей красавицей. Ее любовь к своей стране и работа, которую она делает — вы были бы невероятно горды за нее, как гордился ее отец. Поэтому, где бы вы ни были, можете не переживать за нее — она сильная и со всем справится. И я могу поклясться перед вами и этой могилой, что каждый ее шаг я буду оставаться рядом с ней. Слушая слова Дерена, Хизер слегка покраснела, и не смогла сдержать слабой улыбки в конце. Что-то в его обещаниях перед давно умершей матерью заставляло лейтенанта верить, что Путник говорил искренне. Все эти слова казались ей такими тёплыми, что вселяли ещё больше надежд на будущее, доселе казавшееся тёмным и пугающим. — …Спасибо, Дерен, — после долгой паузы, выдохнула девушка. Она никогда не считала себя верующей во что-либо, но продолжала надеяться, что где-то там, в так называемом раю, родители были вместе и слышали эти слова. Норман приезжал с ней на кладбище лишь один раз во время похорон полковника, а в остальное время всегда находил кучу причин, чтобы не ехать, но Дерен… Даже при своей нелюбви к её отцу, он был рядом, и торжественно клялся матери девушки оставаться рядом с Хизер. Может быть, с рациональной точки зрения это было глупо, но всё-таки для девушки это было важно. Улыбка зажгла его серые глаза. Аккуратно, словно перед ним был цветок орхидеи, Дерен обнял девушку, желая закрыть от нее могилы, эпитафии и холодные цифры, завершающие земные пути людей. Старался быть светом, ведущим ее из моря скорби, как маяк. — Спасибо, что познакомила меня со своей семьей, Хизер Отем, — шепнул он, касаясь губами ее уха и не утруждая себя полностью произносить эту дурацкую сдвоенную фамилию.

***

На улице уже начало темнеть, когда Хизер и Дерен приехали к дому в Уайтспрингсе. Загорались уличные фонари, освещая дорожки, пышные цветочные клумбы и ровные зелёные газоны, а роботы чистили улицы, казалось, стараясь сдувать каждую пылинку. Где-то гуляли семейные пары с детьми, в уличных кафе офицеры после смен пили чай и обсуждали работу, покуривая сигареты местного производства, а кто-то выгуливал собак или просто направлялся домой после тяжёлого трудового дня. Силуэт белого фанерного дома, похожего на сотни других в городе, становился больше по мере того, как пара приближалась к нему, направляясь от общественной остановки. Несколько небольших клумб, обрамлённых светло-серым камнем, казались Хизер безликими на фоне сотен точно таких же. И если соседи сажали кусты роз, стригли живую изгородь или ставили собачьи будки, то их с теперь уже бывшим мужем дом казался совершенно безликим. Хизер чувствовала себя несколько измотанно, когда, наконец, подошла к двери и коснулась сканера отпечатков ладонью. Щёлкнул замок, и прочная дверь открылась, запуская пару внутрь. Девушка коротко осмотрелась. В прихожей не было никаких вещей, принадлежавших Норману, но девушка непроизвольно напрягалась. Ей казалось, что в воздухе витает фантомный аромат одеколона, а где-то звучит клацанье клавиш терминала или шелест книжных страниц. — Ну… Вот и мой дом, — обратилась к Дерену лейтенант, обернувшись. — Вернее, пока что ещё мой. Я не уверена, есть ли что-то в холодильнике, но большинство магазинов уже закрыты, так что выбирать не приходится. Сняв фуражку, Хизер медленно расстегнула офицерскую куртку и тихо выдохнула. Всё таки с Путником ей было немного легче находиться в этом месте. Без Нормана жилище опустело ровно наполовину — бывший муж Хизер будто прошелся по дому с пылесосом и всосал все, что считал своим. В каждом доме обычно пахнет по-своему, но в домах, где не живет любовь, господствует запах казенной мебели. Прошлая квартира Хизер в Рэйвен-Рок была такой же, разве что мебель была простой и не претендовала на царский лоск. Совершенно не чувствуя, что вторгается в чью-то жизнь, Форд по-хозяйски прошел на кухню и открыл холодильник. Там его ждала странная картинка — продукты имелись, но были запакованы так, будто кто-то закупал их и просто хранил в холодильнике, заменяя на свежие по мере испорченности. Дерен был уверен, что именно Норман занимался такой ерундой: создавал иллюзию образцовой семьи военных с безупречной репутацией и идеальной хозяйкой, чей холодильник всегда готов встречать сослуживцев мужа, заглянувших на барбекю. — Продуктов полно, — крикнул он из кухни немного ошалевшим от гастрономического разнообразия голосом. — Передохни немного, а я пока приготовлю из этого что-нибудь вкусное. Довольно хмыкнув, что Дерен возьмёт готовку на себя, девушка прошла в гостиную, сбросив с плеча военный вещмешок и сев на диван, тяжело выдохнув. Здесь тоже не оказалось ничего примечательного: полки с наградами опустели, «счастливые» семейные фотографии были убраны… Остались только книги в шкафах, которые, похоже, Норман тащить с собой не решился. Хизер не могла вспомнить, если они с мужем когда-то сидели здесь вместе, разговаривая, читая или просто находясь рядом. Как будто всё это время они были как сожители, которые старались избегать друг друга. Хотя бы остался американский флаг, гордо висящий на стене — звёзды и полосы немного украшали безликое помещение, напоминавшее о пяти годах без любви и счастья. В комнате больше нечего было рассматривать — переведя дух, Хизер поднялась и направилась в спальню, пожалуй, самую нелюбимую ей комнату. Дверь тихо открылась, и девушка осторожно ступила внутрь, подходя к шкафу. Как она и думала: всю свою одежду Норман уже забрал. Медленно стягивая с себя рубашку, бережно складывая форму, она взяла домашнее платье, которое, впрочем, надевала довольно редко, ведь обычно приходила на выходные и сразу ложилась спать, не чувствуя никаких сил. Поправив тёмно-лазурный подол платья, Хизер коротко взглянула в зеркало. Нет, не видела она в себе никакой «женственной красоты», только взгляд пережившего многое бойца, осанку командира и бледный вид уставшего человека. «Холодная, пустая, мерзкая дрянь, внутри которой не может зародиться жизнь», — слова Нормана всё ещё звучали отчётливо в голове, как будто он сейчас стоял позади, как делал это обычно, и вновь читал нотации о важности завести детей. Лишь ароматы еды с кухни, каких лейтенант никогда не чувствовала в доме, отвлекли от удручающих мыслей. Поправив волосы, чтобы выглядеть более опрятно, она обернулась, услышав голос с кухни. Всё это напоминало тот день, когда Дерен завёл её в какой-то заброшенный дом и решил угостить стейком, который, на её счастье, не был отравлен… Как же давно это было. Сбросив куртку на спинку стула, Дерен остался в одной футболке и сполоснул руки под краном. О, он мог бы здорово развернуться на этой просторной кухне с огромным набором продуктов — не то что в том доме с безумным роботом, где он кормил Хизер перемороженным браминьим стейком. Однако и есть хотелось зверски, так что он послушал обиженные трели желудка, а не зов кулинарного таланта, и выбрал блюдо попроще. Из кухни послышалась музыка — по привычке Форд включил радио на пип-бое. Собственная частота молчала с самого ухода из Прикетта, но КПК содержал приличную коллекцию. Выбор пал на «Way Back Home» Боба Кросби, и Дерен приступил к готовке. Странно было снова ощущать себя тем мальчишкой пятилетней давности и готовить для Хизер, но уже в других декорациях. Дерен подошел к процессу со всей ответственностью. Едва закипела вода в большой кастрюле, он бросил в нее спагетти из картонной коробки, а пока те варились, занялся соусом: отделил желтки куриных яиц от белков, смешал с сыром, натертым на мелкой терке, и черным перцем. Свинины не нашлось, но зато была куриная грудка, которую Форд нарезал на кубики и обжарил на сковородке. Как раз к тому времени подоспели спагетти, и паста-карбонара была готова. Казенный запах кухни заполнили ароматы мяса, макарон и сыра. Дерен сделал легкий салат из тошки и огурцов для аперитива, приправил его маслом и поставил на стол, где уже источали пар красивые белые тарелки с основным блюдом. Стол был просто огромный, и Дерену представилась картинка, как Хизер и Норман обедают друг напротив друга, будто два бойца по разные стороны баррикад. Впрочем, если учесть, что первые пятна на кухонном столе и царапины на разделочной доске появились только сегодня, вряд ли семейная пара вообще ела здесь. Глядеть на любимую девушку через весь стол Дерена не устраивало, и он устроил тарелки рядом. Вино тоже нашлось — белое, полусладкое и коллекционное, судя по всему. Возможно, подарок Эттвуду за какую-то заслугу, и Дерену хотелось думать так — оно казалось ему еще привлекательнее. Стол вроде выглядел идеально, но чего-то не хватало… Привстав на цыпочки, Форд дотянулся до верхнего ящика кухонного гарнитура и вытащил оттуда пару ярко-алых свечей в вычурных разлапистых подсвечниках. Если он их поставит, будет ли это свиданием? Хуже всего, если Хизер обвинит его в расточительном отношении к свечам, которые считались дефицитом даже в Вирджинии, где редко случались перебои со светом. Впрочем, Дерен надеялся сгладить вину вкусным ужином. Ну, а когда он притушил свет, картина из романтического ужина, подсмотренная в каком-то довоенном кино про любовь, оказалась их реальностью. — Вы голодны, мисс Отем? — спросил, оборачиваясь на дверной проем, и даже зажмурился в предвкушении. Покинув супружескую комнату, Хизер прошла на кухню, с удивлением обнаружив, что Путник отнюдь не остановился на готовке, а явно заморочился, сделав ужин каким-то… романтичным. Даже нашёл стоявшие здесь все пять лет без дела свечи и зажёг их. — Тебе не нужно было… — начала было она, но заметив уверенный взгляд Дерена, замолчала и слабо улыбнулась, поняв, что тот в любом случае хотел сделать нечто необычное и красивое. Форд едва не выронил бутылку, в которую вгрызался спиралью открывашки. На Хизер снова было платье, но не ярко синее, как в Ривет-Сити, а какое-то… морское. — Ты прекрасна, и это очевидно, — ошалело заявил он, без стеснения обводя взглядом женственные изгибы бедер и тонкую талию Хизер, которые платье только подчеркивало. Вот только открытые рукава не прятали синяков, распускающихся по плечам всеми оттенками лепестков центроцвета. Никуда не ушла бледность с лица и тени под густым ворсом черных ресниц. Глаза ее отражали пламя свечей, и Дерен смотрел в них, как на пожар. — Садись, — пригласил он, подвигая ей стул, и вернулся к вскрытию винной пробкой, без особого труда справившись с этой задачей. Присев за стол, чувствуя себя как-то неловко на таком светском ужине, девушка оглядела еду, почувствовав, как желудок сжался, требуя пищи после целого дня, когда не удалось ничего перехватить во время сплошных поездок туда-сюда. — Похоже, с годами ты стал готовить только лучше, — негромко сказала Хизер, заправив прядь волос за ухо. Еда выглядела действительно вкусно — даже то, что подавали в местных кафе, не могло сравниться с блюдами от Дерена. Наконец, парень сел за стол, и лейтенант осторожно взяла вилку в руку, неловко отведя взгляд. Всё-таки она была офицером, а не гражданкой, которую каждый солдат стремился позвать на свидание, поэтому неловкость, которая была во время их самого первого ужина в разрушенном доме, никуда не делась. Отчего-то Хизер даже показалось, что немного кололо в старом шраме на боку. Дерен разлил вино по бокалам на тонких ножках, внимательно следя за скованными движениями Хизер. Удивительно, что она могла с непоколебимой уверенностью вдохновлять сотни солдат на победу в битве против Братства, но тушевалась за обеденным столом, словно школьница на первом свидании. Потом вспомнилось, что в этих вещах Дерен всегда был первопроходцем. Никто и никогда, даже пресловутый Эттвуд, не устраивал ей таких простых человеческих радостей. В этот раз Дерен действительно хотел сделать все правильно, и меньше всего желал видеть это неловкое смущение. — В прошлый раз мы вроде убедились, что я не пытаюсь тебя отравить, — улыбнулся он. — Знаю, что ты чувствуешь себя как дома у незнакомого мужчины с электропилой, но постарайся расслабиться хоть ненадолго. В конце концов, мы ведь сегодня празднуем. — Ты прав… — выдохнула Хизер, аккуратно взяв бокал в руку и слабо улыбнувшись. Забавно, что алкоголь в этом доме всегда стоял, дожидаясь лишь особых праздников, которые были пару раз в год. — Я рада, что ты здесь. Без Дерена в доме было бы совсем пусто и безрадостно — давящая атмосфера этого места едва ли дала бы спокойно спать ночью, и даже радио, выставленное на полную громкость, не спасло бы от чувства одиночества. — И я рада, что был со мной всё это время… В битве за Графтон Стил и после. — Радуйся приказам начальства, которое послало тебя именно в Прикетт. Ведь будь это какой-нибудь другой город, и мы бы так не разговаривали, — хохотнул Дерен, пряча за весельем ужас от мысли, что так ведь и могло случиться. — Спасибо тебе, что не сдалась, когда я… вел себя как последний трус. Парням с такой кармой, как у него, не должно было так везти, но если звезды зажигались над Потомаком, сводя их вместе под своим бездушным светом, то они могли делать это и небе Нового Эдема. — За встречу, — предложил Дерен самое очевидное, что пришло в голову, поднимая бокал, — и за свободу от каторги, трибунала и бывших супругов. Краешки бокалов соприкоснулись, и легонько звякнуло тонкое стекло. Алкоголь показался Хизер на вкус неплохим — не слишком горьким, имеющим слабые сладкие нотки. Раньше она не интересовалась тем, какие бутылки стояли на кухне, дожидаясь своего часа, но что-то подсказывало ей, что это вино произвели ещё до войны, и оно действительно неплохо сохранилось. Наконец-то выпал шанс попробовать то, что приготовил Дерен, и Хизер выдохнула, почувствовав приятный вкус сыра и соуса. Когда она вообще в последний раз ела что-то действительное вкусное? Живя в Вирджинии, краю изобилия, как-то глупо было не наслаждаться всеми дарами местной земли, и лишь сейчас девушка начала это понимать. — Очень вкусно, Дерен… Спасибо, что приготовил ужин, — произнесла она, глянув на Путника, не решившись добавить «сама бы я просто легла спать на голодный желудок». Дерен ощутил, что краснеет, и вовсе не от вина, чей вкус был не слишком терпким или навязчивым, а таким каким надо. Ему вообще казалось, что всё теперь идет как надо, если не считать наступающего на пятки молоха войны. В динамике пип-боя тихо заиграла знаменитая «I Don't Want to Set the World on Fire», будто напоминая, что пламя должно пылать в сердцах, а не дулах лазерных карабинов. — Это ты еще не ела мои завтраки, — буднично заявил он и накрутил спагетти на велику. Попробовал, удивленно посмотрел на опустевшие зубчики. — А знаешь, получилось и вправду неплохо. — Похоже, теперь мне придётся следить за тем, чтобы холодильник не был пустым, — хмыкнула Хизер. Если бы Дерен готовил что-то такое каждый день, то ради этого даже не жаль тратить половину зарплаты на продукты. А ведь когда-то всё это казалось ей глупым: накрытый стол, вкусный ужин, красивый мужчина рядом… Только правда была в том, что всё кажется бессмысленным, пока кто-то не привносит это в твою жизнь, делая её чуть более особенной. Красивые мелодии раздавались из пип-боя, настроенное на радио, что только дополняло и без того прекрасную картину. Безликая серая кухня вдруг стала самым уютным местом в доме. Форд слегка нахмурился, зависнув с вилкой, недонесенной до рта. Хизер фактически предлагала ему… что-то, что он не совсем осознавал в сложном статусе их отношений. Они все это не обсудили — монетка была подброшена, когда он признался ей в любви спустя пять лет, и так и висела в воздухе, пока они разгребали ворох других проблем. — То есть, ты хочешь повторить этот ужин? — Дерен подобрал осторожную замену слову «свидание», боясь окончательно утопить Хизер в неловкости. — Чтобы я пришел сюда еще раз? Пальцы, сжимающие вилку, слегка дрогнули, и Хизер поняла, как странно всё это звучало. — Можно сказать и так, наверное… Правда, скоро придётся переехать отсюда в какую-нибудь небольшую квартиру на окраине, — посмотрев на Дерена, сказала девушка, заметив, как озадаченно глядел на неё, не зная что и ответить. И тогда она поняла, что, наверное, Дерен просто не готов торопить события. Ещё недавно он избегал её, как яо-гай огня, а теперь вдруг получил предложение прийти снова… Даже больше — остаться здесь. — Наверное, всё это звучит глупо… — прошептала себе под нос Хизер, накручивая пасту на вилку. Дерен удержался от порыва закатить глаза, потому что Хизер неправильно прочитала его сигналы и закрылась еще больше, будто считая себя последней дурой на свете. — Конечно, глупо, — согласился он. — Глупо хотеть жить в крошечной квартирке на окраине. Это ведь как в убежище, а я там пожил свое, и поверь, знаю, о чем говорю. Он отложил вилку и отпил из бокала, будто набираясь смелости. — Куда лучше, если бы мы жили в домике с каким-нибудь красивым видом на зеленые поля или речку. У меня из вещей только рюкзак, так что мне не нужно много места, но придется раздобыть полку для твоих наград. Слова давались ему удивительно легко, и будто загорались в воздухе, попав под влияние пламени в янтарных глазах. Дерену казалось это правильным — делиться с Хизер своей американской мечтой, которую он вынашивал с тех самых пор, как впервые увидел ее в том синем платье, а может, и куда раньше. Подняв взгляд на Дерена, Хизер некоторое время обдумывала его слова. Да, жить тихой жизнью в небольшом доме с видом на прекрасные пейзажи Вирджинии звучало как красивая мечта. Однажды по пути в лагерь Макклинток девушка заезжала в соседний городок — Саммерсвилл, самое тихое и зелёное место, какое только можно было себе представить. Там росли многолетние деревья, цвели цветы в клумбах у небольших домиков вдоль широких улиц, и неспешно направлялись на работу люди, едва солнце поднималось из-за далёких холмов. — …Да, это было бы лучше, — вздохнула, наконец, Хизер. Теперь уже Дерен почувствовал себя глупо. Наверняка напугал ее до чертиков всеми этими красочными описаниями нереалистичного дома своей мечты. «А ведь она развелась всего несколько часов назад, а ты пытаешься затащить ее в новые отношения, которые один раз уже разрушил? Ты бы еще о детях заговорил, придурок!» Blue moon You saw me standing alone Without a dream in my heart Without a love of my own Они оба синхронно глянули на динамик пип-боя. Дерен часто ставил этот шедевр Фрэнка Синатры на своем радио, ощущая себя одиноким лирическим героем песни. Голос его слышали тысячи людей, но ни один не слушал. С ужином было почти покончено, поэтому Дерен без зазрения совести поднялся, протягивая Хизер руку. — Как в старые-добрые времена? — улыбнулся он, слегка наклоняя голову, отчего светлые пряди заслонили лоб. Дерен, как отметила про себя Хизер, не изменял себе в способах сблизиться, но девушка взяла его за руку и поднялась, слабо улыбнувшись, и вторую ладонь положив на плечо Путника. — Я знаю эту песню… Она одна из моих любимых, — почти шёпотом призналась девушка, смотря в прекрасные серые глаза перед собой. Раньше музыка была для неё спасением от удушающей повседневной жизни, но теперь мелодия стала чем-то большим… Будто бы символом новой, счастливой эпохи, которая была уже не за горами. And then there suddenly appeared before me The only one my arms will hold I heard somebody whisper please adore me And when I looked to the moon it turned to gold Дерен наслаждался тем, как спина Хизер поддавалась уверенности его рук, и теплым хлопком ее платья под ладонью. Враги не захотели бы стать ее планами на выходные, если бы слышали ту речь в Графтон Стил, но сейчас в его объятиях она казалась не опаснее котенка и обнаженнее чем в тот день, когда он впервые видел ее без одежды. — Откуда? — чтобы не утонуть в золоте ее зрачков, Форд перевел взгляд на ее губы, что слегка шевелились, беззвучно подпевая Синатре. — «Иди на мой голос, Вирджиния», — усмехнулась Хизер, вспоминая, как гитарные аккорды делали её ночи чуть менее одинокими и холодными, а старое радио стало настоящим маяком надежды, позволяющим не утонуть в безумии постъядерного мира, полного горя, боли и потерь. Их отношения всегда были странными — как искра в тёмном лесу, из-за которой вспыхивал пожар, стремительно разрастающийся и опаляющий всё вокруг. Совсем недавно они почти стали чужими друг другу людьми, а теперь танцевали под прекрасные мелодии в доме, который ещё не видел подобной страсти. Blue moon Now I'm no longer alone Without a dream in my heart Without a love of my own Дерен порывисто прижался своим лбом к ее, и их губы почти соприкоснулись — каждый мог поймать дыхание другого своим. «Пусть этот глупый пацан делает чью-то жизнь в Вирджинии чуть легче», — кажется так Дерен объяснял Дороти это глупое развлечение, пытаясь раздать другим гаснущий свет в собственной заледеневшей душе. Тогда он и представить себе не мог, что Хизер окажется среди тех, кому он окажется нужен. Тем самым человеком, который слушал. — Иди на мой голос, — повторил он, прикрывая глаза и чувствуя, как они замедляются вместе с гаснущей песней о голубой луне. Замирают вне времени и пространстве, как часто случалось, когда они оказывались так близко. — Так ты… слушала его все эти пять лет? — Каждый раз, когда оставалась дома одна, — Хизер положила ладонь на щёку Дерена, аккуратно касаясь мягкой кожи пальцами. Слабая улыбка светилась на бледном лице, а на душе вдруг стало легче, будто бы она призналась в чём-то совершенно сокровенном. Наверное, скажи она ему это раньше — едва ли Дерен смог бы понять, но теперь его руки немного крепче прижали девушку к себе, и та выдохнула, чувствуя, что сердце в груди стучит быстрее обычного, разгоняя горячую кровь. Может быть, пришло время закончить тот разговор, который они начали ещё в лагере беженцев. — …Я тоже люблю тебя, Дерен, — сказала приглушённым голосом лейтенант, и, не дожидаясь ответа, мягко поцеловала Путника, прикрыв глаза. Может, она когда-то она пыталась врать себе, что после Очистителя между ними всё кончено… Но правда в том, что это, похоже, было только начало.