Божественный холод

— Слушайте, да не знаю я этот ваш Дудлгинг! Чего вы прикопались ко мне, мелочь? Совсем борзянки объелись? Кости свои не жалко? — прямоугольные, совсем не ровные желтоватые зубы предстали во всей красе, выглянув из-под кривой, уродливой губы, похожей больше на мелко порубленное мясо, засохшее на витрине у мясника, чем на то, что люди привыкли называть «губой». Сейчас в привычно шумной, заполненной потными, мускулистыми фигурами стрёмных мужиков харчевне было пусто (исключая очень громких, явно нетрезвых особ, гогочущих где-то в сторонке, играющих в карты на деньги и гремящих пустыми бутылками из-под эля), что вызывало у Лололошки неприятный диссонанс: он не мог придумать ни одной причины, по которой все постоянные посетители этого грязного местечка могли бы внезапно испариться — и уж тем более было неприятно думать о том, куда же они своей дружной, патлатой тестостероновой гурьбой могли завалиться. Слава богу, что хотя бы Косой остался на месте, ведь именно он был Лололошке с Люциусом и нужен: — В каком смысле не знаешь? — спросил максимально нагло Люциус, ещё наглее сложив в своём привычном жесте руки на груди. Чёрт! Лололошка бы ещё понял, если бы Люциус мог свободно использовать свою божественную магию, чтобы спалить и разодрать разъярённого двухметрового мужчину, явно превосходящего его по физической силе, но когда он выдавал подобные перлы, не имея никакого козыря в рукаве, хотелось рыдать. Хотя… козырь был: добрый, милый Лололошка, что протянет руку помощи в трудную минуту, и её, видимо, отрубят к чертям собачьим. — В таком смысле, принц! Не знаю и не знаю! — он сморщил свой сухой, клюющий нос, пустив по щекам складочки только начавших вырисовываться старческих морщин, и сплюнул в сторону, упрямо вперившись тёмными глазами в гранёный стакан, который он полировал уже целую вечность, будто стремясь протереть в нём дырку тряпкой. — Отстаньте, а? Моё терпение не вечно, а за стойкой у меня припрятано не только пойло: хотите, чтобы вам по башке прилетело по метательному топору, валяйте, — Косой успел сморщиться так сильно, словно сейчас проглотил лимон целиком, но при этом, несмотря на все заставляющие мурашек бежать по поджилкам угрозы, голос его почему-то звучал неуверенно и уныло. Так, как может звучать у человека, который совсем не привык врать и утаивать, но должен зачем-то это сделать. — Нам сказали, что ты из этого мира родом. Как ты можешь его не знать? — выдал свою базу Люциус, сведя потяжелевшие брови к переносице и приняв вид, весьма схожий с видом Косого: такой же перекошенный, недовольный и кислый. Лололошка же стоял на месте молча, лишь хлопая иногда своими большими, как пять копеек, глазами и пытаясь хотя бы немного контролировать разворачивающийся конфликт своим присутствием: уж очень ему не нравилось то, как проявляла себя гремучая смесь отсутствия умения вести светские беседы, стремления сказать всё в лоб и детского любопытсва внутри Люциуса в данной ситуации. Казалось, ещё пара таких пылких, необдуманных замечаний со стороны прямолинейного полубога, и им по-настоящему проломят черепушки каким-нибудь хорошо заточенным оружием — не для наглости и прямолинейности были это место и эти люди, чтобы спорить с ними, будучи в разы слабее. — Я сказал, что не знаю, — он начал кипеть: на миг показалось, что смугловатая, бронзовая кожа накалилась, приобретая сначала оттенки красного, а после становясь мертвецки-белой. Волосы, щетиной устилающие подбородок и опоясывающие его складные руки, угрожающе встали дыбом, напоминая шерсть взбешённого животного; на миг зубы, торчащие из-под огрызков губы будто заострились. — Дела иметь с Эйдлгингом не желаю! Прочь отсюда, мелочь! — его руки лихорадочно затряслись и по одной их судорожной, направленной за барную стойку дрожи Лололошка понял, что сейчас произойдёт. Он успел запустить руку в карман и стремительно оголил металл своего сверкающего в приглушённой от табачной дымки тьме клинка, толкнув стоящего рядом Люциуса себе за спину. Косой умело перепрыгнул через стойку, сбив одну из табуреток, стоящих около неё, и в острие вонзился вовсе не лёгкий метательный топорик, а настоящая тяжеленная, явно повидавшая много битв, но всё ещё прочная до ужаса секира. В стороны полетели рыжие, скрипящие отвратительным лязгом искры. У Косого были очень крепкие, неуклонно твёрдые руки, вопреки тому, что он не выглядел таким мускулистым, как все остальные мужчины из этого заведения. Видимо, это орудие уже давно стало продолжением его длинных, сухих и жилистых пальцев, судя по тому, с какой лёгкостью и непринуждённостью он им замахнулся: моментально — так быстро, что ещё бы секунда, и Люциус бы тут точно не стоял. Когда Лололошка пытался сдержать своим мечом напор голодной секиры, он весь дрожал от прилагаемого к месту металлического скрипа усилия, а вот Косому было хоть бы хны — он давил и давил, давил и давил так упорно, будто хотел, чтобы Лололошка прорезал себе шею собственным мечом. — Прочь! Прочь отсюда! — он вновь слегка замахнулся, свирепо оттянув железку к правому плечу, и ударил по диагонали, из-за чего Лололошке пришлось отступить на шаг дабы не принять этот удар своими драгоценными пальцами, вцепившимися в рукоять до хруста костяшек. В стороны разлетелась новая порция рыжеватых огоньков, потухших в середине своего полёта к полу. Лололошка сосредоточенно облизнул свои сухие, застывшие в предвкушении сражения губы, вглядевшись в тёмную муть застланных вихреватой ненавистью и яростью глаз напротив. «А есть ли смысл драться против Косого?» — задал себе вопрос Лололошка, скользя холодными, изучающими противника глазами по взбухшим, надутым сосудам, заполняющим его раскалённое, собранное лицо. И смысл (по крайней мере в понимании Лололошки) ещё как был! Если сбежать сейчас, то придётся выискивать информацию про этот богом забытый мир какими-нибудь околочными, трудными путями. А сам бывший житель этого места сейчас стоит прямо перед ними! Пусть и разъярённый, с залитыми кровью глазами, но всё ещё способный поведать о том, как попасть в Эйдлгинг, если потянуть за нужные ниточки. Упускать такой шанс было бы полным идиотизмом! Ну пусть Лололошка получит пару ранений — быстро заживут, а вот терять время в поисках ещё одного такого человека напрасно не хотелось. Собравшись с мыслями, Лололошка полностью наполнил лёгкие едким, слегка горьким воздухом и болезненно напряг бицепсы с лучезапястными суставами, превращая их в одну большую гибкую материю. Меч моментально проехался по лезвию секиры, но вместо того, чтобы освободить кончиком застрявшее в засечке грубого металла остриё и парировать новый удар, Лололошка оставил на неуверенно задрожавшей рукояти одну лишь правую руку, а левой весьма удачно ударил в открытый для нападения висок двуручника, оттолкнув того в сторону. Правда, равновесие Косой не потерял: его тонкая, подвижная шея быстро вернула голову на место, а секира своим весом утянула меч вниз, неожиданно резво, даже без замаха поднимаясь для нового удара, целящегося прямо в укрытую банданой шею. Лололошка чуть не свалился наземь за мечом, но успел обернуть это падение в свою сторону, согнув ноги и вернув баланс удачным ударом коснувшегося пола меча по икрам Косого. Острая заточенная часть лезвия впилась в тонкие грязные штаны, оставляя в районе под кривым коленом глубокий порез. Лололошка поспешил перегруппировать своё застывшее в выпаде тело, вытянув из начавшей разливаться тёмной лужей венозной крови плоти лезвие, ведь следующий удар секиры со свистом стремился приземлиться ему прямо в загривок. Меньше секунды понадобилось, чтобы окровавленное железо, завыв, приняло ещё один посылающий в руки дрожь удар. Темнеющие брызги разлетелись повсюду, приземлившись в том числе и на лицо Лололошки и неудачно попав прямо в глаза. Веки непроизвольно закрылись, пытаясь согнать раздражитель, но солёная жидкость разъедала слизистую, заставляя картинку сражения незамедлительно мутнеть и расплываться. Чёрт возьми! Нет-нет-нет! Только не это! Лололошка сделал свой второй грузный вдох за всё это сражение. Он распахнул глаза, всеми силами всматриваясь в секиру. Косой снова замахнулся! Надо сбить его с ног! В полном зверином испуге из-за невозможности следить точно за тем, как сильно сокращаются мышцы оппонента, дабы рассчитать удар и уверенно увернуться, Лололошка заревел, откидываясь назад. В качестве опоры выступила свободная рука, согнувшаяся под девяносто градусов и упёршаяся мозолистой ладонью в пол: благодаря своей изворотливости и импульсу, возникшему из-за отсутствия сомнения при совершении этого движения, Лололошка сумел достаточно сильно толкнуться обеими подлетевшими ногами в ноги Косого, заставляя того с грохотом свалиться на пол. Со стороны это выглядело так, будто Лололошка взлетел над полом, ведь разгон, с которым он толкнулся, был почти невозможным. Чтобы не потерять преимущества, Лололошка набросился на Косого, уже принявшего сидячее положение и готового вновь занести над собой секиру — теперь она, хоть и не была выпущена Косым, была прижата мечом к пыльному, грязному, покрытому мхом и плесенью полу и обездвижена. Лололошка приземлился на Косого сверху, лишая того возможности атаковать ногами. Всё лицо было в каплях крови. Из-за неё слипались ресницы и жгло всё ещё не начавшие нормально видеть глаза. Больно, чёрт возьми, но это хотя бы не самое худшее, что могло с ним случиться, — повезло выйти почти сухим из воды. Косой агрессивно скалился и брыкался под Лололошкой, ругаясь так громко, что даже пьяные мужички в углу позатихли. Синие, покрасневшие и обросшие сетью капилляров глаза смотрели нещадно холодно, режуще. Кадык Лололошки слегка двинулся, когда он наконец впустил в грудь достаточное количество воздуха. — Говори, где этот мир! Нам это очень нужно! — прошипел Лололошка и тут же ощутил, как ему в нижнюю челюсть прилетел крепкий удар кулака. Отпустил-таки эту секиру! А Лололошка уж было подумал, что Косой в неё врос руками. Такой простой удар не мог сбить его с толку, поэтому, спешно бросив свой меч, Лололошка ударил Косого в ответ. Кажется, захрустели чьи-то зубы. — Да пошёл ты, ублюдок! — Косой вновь изо всех сил врезал костяшками по лицу Лололошки и толкнулся одной частью тела наверх, меняя их позиции. Единственное, что оставалось Лололошке, так это блокировать его подобные стали кулаки своими крошащимися предплечьями и вжиматься затылком в грязь, захватывающую его и без того грязные кудри. Эта битва теперь не напоминала больше сражение между двумя бывалыми воинами (а судя по тому, как сильно Косой был предан своему орудию, которое не спускал чуть ли до самого конца, он когда-то был бравым воякой, не желающим пользоваться подлыми трюками обычных проходимцев, дерущихся не за свою честь, а за жизнь) — в считанные секунды она стала напоминать простой обмен ударами, что будет продолжаться до того момента, пока один из сцепившихся не умрёт от сотрясения или проломанной башки. Удар за ударом. Удар за ударом Косой беспощадно наносил по молодым, сильным предплечьям, пытаясь раздробить кости, размягчить напряжённую от силы плоть и иногда попадая так сильно и метко, что под его костяшками ломались хрупкие кости носа, спрятанные за предплечьями. Он не жалел Лололошку, ударяя настолько свирепо, насколько мог, кряхтя и разливаясь в ругани. Но в какой-то момент всё неожиданно прекратилось. — Либо ты прекращаешь, либо я сжигаю твои руки, — разнеслось твёрдым, непривычно жестоким, уверенным в своём превосходстве голосом. Лололошке даже на миг показалось, что его пришёл спасти как принцессу невероятный и незнакомый красавец-маг, неспособный перенести такого несправедливого исхода битвы (в целом почти сходилось с реальностью), но этот голос был тут с самого начала. Медленно отлепив мокрые от пота и крови руки, толстовка на которых была закатана по локоть, Лололошка взглянул перед собой. Яркий свет и нестерпимый жар ударили по лицу, проникая в разбитый нос и заставляя металлическую кровь, тёкшую из носа, заполнять собой глотку. Руки Косого уже горели. Горели ярким, игривым рыжим пламенем, пожирающим смугловатую кожу и в своё веселье скачущим из стороны в сторону. Язычки извивались, оплетали пальцы, желтоватые трудовые мозоли на ладонях, поглаживая Косого по клюющему, застывшему в немом ужасе носу. Горели. Так близко и так жарко, что у Лололошки непроизвольно полились по щекам слёзы, смывающие и уносящие с собой капли крови, застывшие под веками ранее. Запахло гарью, чем-то жареным, постепенно превращающимся в бессмысленную груду костей и мышц. Казалось, что сам Лололошка закипел, только лишь глядя на эту обречённую, убийственно безысходную картину. Косой тупо вперил взгляд в свои сильные руки, что постепенно становились ничем. Его слизистые блестели, отражая в себе величественный, совсем не грустный, словно улыбающийся огонь. Красивый и притягательный. Казалось бы, чего может быть привлекательного в этой хаотичной, лишённой возможности щадить стихии? Но Лололошка не мог отвести своих благоговеющих глаз: ему хотелось потянуться к огню, дать властно переброситься и на свои измятые, потрёпанные, но всё ещё дорогие руки, позволить впиться горячими ожогами в кожу, ощущая, как она постепенно разлагается на части, сливаясь с пламенем в единое целое, давая ему вспыхнуть ещё сильнее, становясь его опорой, а после притянуть к самой груди, впечатав куда-то под ключицу, чтобы огонь имел возможность оплести весь торс Лололошки своими прилипчивыми искристыми вихрями. Чтобы он не отпускал. Больше не тух. Сжёг Лололошку без остатка. — Дружок, ну ты даёшь! Давай-ка обойдёмся сейчас без магии, а? — вмешался голос кого-то постороннего. Очень моментально, словно по щелчку огонь, обнимающий пальцы Косого, исправился, оставляя за собой лишь немного сажи и остаток щекочущего ноздри тепла. — Косой, вставай. Нечего тут прохлаждаться с нашими танцорами. Ты ещё посетителей обслуживать должен, пёс сутулый! — Косой не особо слушал. Он двинул указательным и большим пальцем правой руки, стирая с кожи сажу. Его руки были абсолютно целы и здоровы. Только после этого он поднял свой тёмный, пустой взгляд на пришедшего. — Рыжий? Ты что тут делаешь? — Забежал хлебнуть абсента на дорожку, и, как вижу, очень не зря, — Рыжий, несмотря на то, что был куда ниже Косого, без проблем поволок того за шкирку к барной стойке, освобождая Лололошку из плена двухметрового тела, попутно подняв одной рукой увесистую секиру и забросив её туда, где она, по-видимому, лежала. — Я тебе не за драки плачу! — сказал он громогласно, но почему-то с улыбкой. — Тащи абсент быстро, пока зарплату не урезал тебе! — Знаешь же, рыжий чёрт, что плевать я хотел на эту зарплату! — плюнул из-под рассечённой губы Косой, с хрустом поднявшись на ноги и ощутив, как из-под колена из совсем новёхонькой раны снова хлынула кровь. Он слегка согнулся, но непоколебимо захромал к небольшой дверце, отделяющей барную стойку от остальной части помещения, оставляя за собой кровавый, тянущийся болезненной нитью след. — Ты что, теперь не только косой, но и хромой? — Рыжий откровенно рассмеялся, глядя на то, как страдальчески долго тащится его товарищ на рабочее место. — Терпеть тебя не могу, — выдал Косой, хлопнув дверцей, и, нагнувшись, стал выискивать под прилавком нужную бутылку. — Парень, это ты так его? — внезапно Рыжий, успевший уже успешно приземлиться на табуреточку, обернулся. — О. И он тебя тоже неплохо так задел! Всё-таки ещё не настолько стар, чтобы окончательно проиграть молодняку, — Рыжий метнул свой искромётный смешливый взгляд к чёрной макушке товарища, закачавшейся в недовольстве. — Ну а что! Этот сильный паренёк тебя изрядно потрепал, как я вижу! Да и если бы я принца не остановил, он бы тебе и вправду руки сжёг, Косой. Огненная магия — не шутки, её так просто не потушить, — Косой разогнулся, агрессивно, до треска стекла ставя на стол рюмку и наливая туда ярко-зелёную жижу. Лололошка не мог оторвать взгляда от Рыжего. Весь потрёпанный, даже больше напоминающий пса из подворотни, чем Косой, он сейчас был явно занят не случившимся курьёзом, а чем-то другим, более серьёзным: мысли отягощали его голову, опуская губы к краю рюмки. Вот он залпом выпил зелёную гадость и тяжело выдохнул, запрокинув голову и застучав ногами по полу. Наступила неловкая тишина. Со стороны всё выглядело как дружеская посиделка, не считая того факта, что Лололошка всё время сидел на полу с лицом, измазанном в своей и чужой крови. Нос и вправду был сломан. Тёмная, бурая жидкость, осевшая на сухих, горящих от раздражения губах и полностью заполнившая носогубную складку, уже успела свернуться, вызывая своим солёным вкусом приход кружащей сознание тошноты. Но это всё пустяки. Правда пустяки. Больно, неприятно, но срастётся как-нибудь. Всё это время Лололошка не оборачивался в сторону того, кого оттолкнул в самом начале боя. Точно. Люциус! Если бы он не поджёг Косого, то Лололошка бы успешно остался без функционирующей нижней челюсти как в старые добрые. Поджёг… Он же совсем недавно говорил, что не может использовать магию, тогда как? Зашуршав капюшоном толстовки, парень запрокинул голову, заставив обширную копну собранных в колтуны кудрей повиснуть в воздухе и поглядев на перевёрнутого вверх тормашками стоящего за ним Люциуса. Ой. Или совсем чутка не стоящего… Его мягкий, чуть приподнятый нос находился слишком близко: чуть ли не вжимался в открывшийся, блестящий солоноватой влагой и отблесками дымного, чахоточного света лоб Лололошки. В глазах на секунду расползлись, застилая любопытствующие красные котлы, чёрные жучки, бьющие своим стрекотанием по подкоркам сознания в попытке разгрызть его на части, заставив Лололошку грохнуться без сознания. Запачканные губы незаметно онемели и жутко потяжелели, чуть приоткрываясь и выпуская пропитанный железом воздух из лёгких. Вызывающий приступы судорожных сокращений пищевода вкус проник ещё глубже, спускаясь по глотке и застревая где-то на перепутье между носом и путём в желудок. Отвратительно, горячо, жгуче. Красный вкус сжигал его изнутри, неожиданно вызвав в сознании воспоминания, которых там никогда не было. Вкус сырого мяса, вырезанного из бока быка. Лололошка помнил его так хорошо, будто когда-то в жизни ел говядину. Когда-то в этой жизни… Аромат крови, заставляющий звереть, вонзающиеся в совсем недавно бывшие живыми жёсткие мышцы, разливающийся по языку и ротовой полости красный. Красный. Красный. Красный. Голова закружилась, напоминая о том, что парочка хороших тумаков досталась и ей. Кажется, Лололошка, пристально вглядываясь в бегающие, очаровательно-красные глаза Люциуса, тупо, бессмысленно улыбнулся, став похожим на душевнобольного. Чёрт! Ещё и моргнул случайно асинхронно! Ещё пузыри начать пускать из слюны не хватало! — Это… заживёт? — как бы сомневаясь, захотел удостовериться Люциус и беспрепятственно, совсем не задумываясь, быстро провёл своим большим, чистым пальцем под запрокинутым носом Лололошки, размазав кровь бурым влажным следом по мягкой щеке и уведя эту тропу на скулу поближе к уху. Всего на секунду для того, чтобы удобнее было развозить это месиво, остальные слегка напряжённые пальцы Люциуса проказливо, невесомо коснулись подбородка Лололошки. «Зачем он это сделал?» — возник в голове вполне себе разумеющийся вопрос. Зачем Люциус его так много трогал? И сейчас, и в Краиносонке… Привязанность, да? Люди часто трогают тех, кто им близок. Получают от этого удовольствие. Объятия, скольжения подушечек пальцев по подрагивающей коже шеи, ненавязчивые поглаживания плеч — люди всегда так делают. По позвоночнику побежали мурашки. Никого другого Люциус больше так не трогал. Бляха-муха! Нет. Лололошку это нисколько не волновало. И не должно волновать. — Да, заживёт, — бросил посредственно Лололошка, сосредоточившись и внезапно бодрым прыжком поднявшись на ноги. Со стороны это простое столкновение слов выглядело секундной бессмысленной беседой, но каждый момент в восприятии парня растягивался на продолжительные минуты. Каждое чувственное, ощупывающее запачканную кожу прикосновение острых, палящих, словно летнее солнце, глаз. Они прикасались, не скрывая этого — естественно и аккуратно. — Эй, парни! Слушайте, а что вам надо-то было от Косого? — внезапно спросил, обернувшись через плечо на табуретке, Рыжий. Он выглядел заметно повеселевшим и задорным после второй рюмки и улыбался во все зубы под бородой. — Нет, не… — хотел было прервать начавшийся диалог явно недовольный Косой, как Люциус моментально ответил: — Эйдлгинг. Где этот мир? Нам он срочно нужен. Рыжий неожиданно присвистнул, насупив густые брови и согнав с лица приветливую, дежурную улыбочку. Что-то убийственно неприятное пронеслось в принявших самый серый из возможных оттенков глазах. — Зачем вам эта дыра могла понадобиться? — Рыжий, кажется, вполне понимал, что его ответы могут сильно выбесить Косого, поэтому заблаговременно повернулся к тому и одним лишь зорким, мечущим молнии взглядом осадил вновь пришедшее в прежнее неистовство перекошенное лицо. — Человек умрёт, если мы не найдём этот мир, — выпалил на одном выдохе Люциус, уцепившийся за нить надежды, что хотя бы Рыжий им чем-нибудь поможет. — Невинный человек, который и так слишком много страдал! — Много невинных людей каждый день страдают и умирают в нашей Вселенной, принц, — загоревшееся идеей лицо Люциуса приняло нечитаемое выражение. — Какое нам должно быть дело до этого? Мы живём свою жизнь, а они свою. Если этот человек слаб и заслуживает умереть, то пусть он умирает — спасать таких нет смысла, — тёмные, занявшие радужку зрачки Люциуса застыли, бездвижно, будто превратившись в кукольные, прожигая не заключающие в себе ни капли волнения монотонно-серые глаза Рыжего. — Даже если вытащишь его из огня, этот человек не станет сильнее. Ты будешь спасать и спасать его миллионы раз, оберегая от всех опасностей и откладывая неминуемое, но в какой-то момент тебя просто не окажется рядом. И что случится тогда? Он умрёт как и должен был, а ты будешь винить себя в этой смерти, — Рыжий отвернулся к рюмке, что была предусмотрительно наполнена Косым и опрокинул её в себя, в этот раз даже мускулом лица не двинув. — Может, я и знаю, где этот мир, — добавил хрипло он, вновь вернув взгляд к тихому, бледному лицу Люциуса. — Только почему я вам помогать должен? Мне от этого никакой выгоды: уверен, ничего дельного вы не предложите мне. — А что тебе надо? — прыснул из-под клыков полубог. Лололошка видел, как сильно сжался кулак Люциуса. По выпирающим костяшкам змеёй побежала пульсирующая вена: он старательно укрощал свою бесконечную злобу, дабы не сорваться. — Что мне надо? — переспросил многозначительно совсем потерявший улыбку Рыжий и взглянул куда-то вдаль, рассеивая своё внимание по помещению. — Пойдёте ли вы сражаться на войну за Эйдлгинг прямо сейчас? Готовы ли пожертвовать своей жизнью за абсолютно незнакомый мир, если проиграете? — В этом мире идёт война? — абсолютно бессмысленно, сверкнув налившимися кровью глазами, вопросил Люциус: всё и так было ясно. — Эйдлинг — мир постоянной войны. Он сам по себе олицетворяет войну, — пробурчал под нос Рыжий, приложив свои толстые пальцы к бровям и помассировав жёсткую, розоватую от прилива хмеля кожу. — С самого зарождения там жизни появились племена, режущие друг друга за территорию, а теперь это не просто племена, а целые государства. Они атакуют друг друга понемногу, потом приходят в себя и снова начинают стычки. Но сейчас… Прямо сейчас это переходит уже на совсем иной уровень. Вечное сражение становится чем-то, не похожим даже на войну, — он перенёс свой увесистый, открытый взгляд прямо к горящим глазам Лололошки. В пульсирующей серости болталось из стороны в сторону что-то белое. — Каждое из государств готовит самую массированную атаку за всю историю Эйдлгинга. Они призывают всех, даже мирных жителей, женщин, детей, стариков… И когда на поле битвы умрут все противники, выжившие поднимутся на ноги и воцарится царствие во крови. Единственно верное, единственно заслуживающее жизни и существования на этой проклятой земле, — белое раздулось, заняло все его радужки своей безжизненностью, крича, словно стараясь выбраться из-под роговицы. Что это было? Это было неприятие? Или же… страх? — Мы с парнями хотим устроить революцию против ведущей своих людей на бессмысленную смерть власти и даровать народу освобождение. Маг и лишний воин нам точно пригодятся. Понятия не имею, что вам именно нужно сделать в Эйдлгинге, но, если вы сбежите до того, когда вас отпустят, я найду вас. Разыщу, прячьтесь вы хоть на краю Мультивселенной, — он сжал в грубой ладони опустошённую рюмку, и она треснула. Толстое, хорошее на вид стекло развалилось от силы его руки, осколками впиваясь в кожу, треща, ревя и скрипя. — Чего застыли? Решайте прямо сейчас, идёте или нет. Времени на ваши девчачьи метания у меня нет! — он улыбнулся как-то по-злобному добродушно, зарычав в конце подобно медведю. Лололошка повернул голову в сторону и встретился глазами с Люциусом. Кажется, сомнения не было. Люциус кивнул, беря на себя обязанность ответить, поскольку понимал, что данное приключение — целиком и полностью его инициатива: — Веди! * Вместо солнца в бесконечном чёрном, устланным серыми, непроглядными тучами, постоянно плачущими ливневыми дождями, небе была дыра. Мрачный, не имеющий цвета шар, окружённый оранжевым, бурлящим свечением. Чёрная дыра! Но разве могла чёрная дыра находиться так близко к другой планете, не поглотив её за всё время существования? Она будто наблюдала, склонившись своим безликим, шарообразным лицом к сухой, красноватой земле, на которой почти ничего не росло, желая проглотить всю оставшуюся тут жизнь, даже не прожевав её. Тут не было деревьев, не было кустарников и травы: одни лишь бескрайние пустоши и каньоны с расщелинами, тянущимися вперёд на долгие километры. Климат был удушливый. Влажный из-за непрекращающихся дождей и неожиданно жаркий даже при условии полного отсутствия солнца. Лололошка был готов поклясться, что температура воздуха достигала сорока градусов и спрятаться от этого убийственного зноя было некуда: он шёл не от неба, а откуда-то снизу, из трещин земной породы, ведущих куда-то глубоко-глубоко в затопленные тучами пещеры. Как тут мог выжить хоть кто-то? А построить государство со своим правительством уж тем более! А ведь Рыжий сказал, что тут даже несколько государств и, видимо, достаточно жителей, дабы устроить многомиллионную кровавую баню! Чёрт. Даже представить страшно, как быстро начинают гнить места ранений. Если тебя ранят, ты буквально превратишься в ходячий труп, заражённый каким-либо грибком или смертельным вирусом. Даже пока они шли вместе с Рыжим к месту встречи с остальной командой, Лололошка успел насквозь пропотеть. А вот Люциусу, например, было хоть бы хны! Шёл как ни в чём не бывало в своей рубашке и вёл светские беседы с Рыжим, который, кстати, тоже совсем не снимал своё обмундирование (видимо, привык уже к таким температурам; интересно, он тогда тоже из этого мира родом?). Нет. Лололошка не мог больше терпеть этот ужас! Захватив мокрыми, горячими пальцами край толстовки, он на ходу стащил её с себя, смешно растрепав чуть отросшие, вставшие дыбом кудри и быстро забросив промокшую одежду в карман к остальному хламу. Он бы разделся до трусов, но это было бы неприлично. Наверное. Не очень хочется показаться со стороны не знающим границ нудистом, ведь, по памяти самого Лололошки, данная характеристика совсем не ассоциировалась с адекватностью. — Врёшь, принц! — воскликнул Рыжий, подло ухмыльнувшись. Выпитый абсент успел весьма хорошо развязать ему и без того постоянно работающий язык и успешно задобрить. — Мой родной мир — Ад! Там в разы жарче, чем в этом захолустье. Я могу спокойно находиться в самой горячей лаве огненных недр, так что для меня подобные температуры — сущий пустяк, — Люциус, кажется, впервые по-настоящему возгордился своим происхождением за последнее время. Лололошка завёл руки за шею, развязав узел клетчатой банданы, но вместо того, чтобы спрятать её туда же, куда и толстовку, быстро, словно всегда так делал, повязал на голове как косынку, прибрав все мешающие обзору и прилипающие ко лбу волосы. — Да ну! Ты из Ада? — кажется, глаза Рыжего заметно воспылали. Было в них и сочувствие, и понимание, и странная дружественность. — Честно, даже не почувствовал в тебе той угрозы, что ощущал от адских существ, когда на пару секунд случайно переместился в Ад. Это было ещё тогда, когда я не овладел вполне своими силами мирохождения. Помню, свалился в овраг, когда игрались с дворовыми парнями в войнушки, на меня зверюга страшная выползла, очень напоминающая скорпиона, больше тебе в раза два. Чуть не сожрала! Я так перепугался, что внезапно искра сработала, и я оказался в Аду. До сих помню, как моё брюхо чуть не вспорол первый попавшийся на глаза скелет. Чёрный такой. Как загремел своими большущими костями и в мою сторону побежал! А с другой стороны на меня… Как они там называются? Такие громадные и летающие, только в Аду водятся. Ревут ещё очень громко, что аж барабанные перепонки рвутся. — Гасты, — подсказал Люциус, воодушевлённая улыбка которого почему-то стремительно сползла с лица. Он слегка отвернулся в сторону, смущённо вперив глаза вдаль к бескрайним просторам красных, песчаных пустошей. Что-то очень сильно задело Люциуса, цепляясь чёрными, липкими нитями отчаяния за погрузившийся в раздумья разум. Когда Люциус о чём-то глубоко задумывался, он выглядел очень непривычно: Лололошка всё ещё не мог свыкнуться с тем, что эта резкая, вспыльчивая персона вообще может уделять время раздумьям перед тем, как что-то делать или говорить, а уж тем более погружаться куда-то глубже житейских размышлений о том, как правильно себя вести в обществе, надолго застревая в трясине гнетущих переживаний, тревоги, неразрешимого непонимания и постоянного диссонанса, с которыми приходится мириться каждому, кто желает измениться. Эта задумчивость выглядела и пугающе, и очаровательно. Люциус правда старался разобраться: разложить свои внутренности по полочкам, найти на каждый свой глупый, может и очевидный для любого смертного вопрос вносящий в мироздание ясность ответ. Но, каждый раз хватаясь за то, что внутри было давно разбито, Люциус ревел от боли, приносимой впивающимися в мягкие руки осколками. Он раздирал свои нежные, горячие ладони всё сильнее и сильнее, с каждым разом напарываясь на потресканное, расколотое, развалившееся на части. И внутри будто уже давно не было ничего целого. — Да, точно. Те ещё твари!.. В Эйдлгинге никого подобного нет. Тут из летучих только когтистые сарауты. Похожи на летучих мышей, только размером метра три, с сильными, крепкими челюстями, которыми они дробят кости, оставшиеся от жертв, — Рыжий рассказывал всё это с натянутой на лицо довольной улыбкой, а у Лололошки по спине мурашки побежали вместе с маленькими, скатывающимися по пояснице, беловатыми капельками пота. Не хотелось бы оказаться в пасти у подобного существа: череп сразу превратится в щепки, и как потом, спрашивается, регенерировать? — Отца моего когда-то в свою берлогу утащили, лодыжки ему перемолоть в кашу успели. Потом подмога подоспела и отца вытащили, но навсегда потерял возможность нормально ходить. Люциус нахмурился, образовав между изящных бровей привычную складочку и сложив руки у груди в тяжёлый замо́к. Он, кажется, сильно сомневался в том, что чувствует. Цепи на спокойно вздымающейся белой, сухой груди покачивались из стороны в сторону, размеренно гремя, стукаясь о подвижные ключицы, опаливая бархатистую кожу. — А ты, пацан, видел ли… — тут Рыжий присвистнул (нашёлся тоже свистун!), обернувшись в сторону Лололошки, плетущегося всё это время позади. Серые глаза бегло пробежались по торсу, грудной клетке и плечам Лололошки, особенно задержавшись на косых мышцах живота, а после совсем бесстыдно поднялись к синим, застывшим в непонимании глазам. — Неплохо. Мышцы крепкие, — сообщил он так, будто Лололошка только и жаждал, чтобы его мышцы, подобные неогранённому алмазу, оценил какой-то случайный мужик. — Только я бы тебе не советовал тут раздеваться. Мы много внимания здешней живности привлекаем своим запахом и звуком шагов. Не ровён час, как какой-нибудь паразит решит показаться из-под земли и залезет тебе под кожу. Тут полно таких. Они особенно любят пробираться поближе к позвоночнику, вгрызаясь в спинной мозг, — и снова фирменная улыбочка, спрятанная под густой бородой. Непонятно почему Рыжий получал какое-то странное удовольствие от этих вгоняющих в ужас рассказах о местной фауне. Лололошка не думал, что бывают места, в которых опасность сравнима с кипящим Адом, но, кажется, Эйдлгинг всеми силами стремился заполучить это величественное звание. После Лололошка, усмехнувшись (это был нервный, трясущийся смех, однако же толстовку доставать обратно не было никакого желания: пусть хоть двадцать паразитов заберутся под кожу, но этой жары он более не вынесет!), аккуратно перевёл глаза на Люциуса. Тот пытливо бегал своим прожигающим взглядом по оголённой, сверкающей влагой коже, натягивающейся на поджарое тело. И не сказать, чтобы он глядел на что-то определённое: осязаемые прикосновения глаз скользили везде, оставляя за собой щекотливое ощущение, невольно заставляющее чувствовать, будто Люциус изучающе ощупывает Лололошку своими тонкими, мягкими пальцами, а не острым любопытством. Нежно надавливает на чуть выпирающие рёбра своей тёплой ладонью и коготками скребёт особенно напряжённые, твёрдые, постоянно сосредоточенные мускулы в районе спины. Чёрт возьми! Парень поёжился и намеренно отвернулся, постаравшись больше не смотреть в сторону полубога, чтобы это фантомное, неприятное (хотя скорее приводящее в ступор) ощущение его не беспокоило. — Уже скоро придём к нашим. Видите расщелину вдалеке? Там находится наш лагерь, — Рыжий указал своим толстым пальцем куда-то вперёд, но, если честно, Лололошка ничего там не разглядел, кроме кучи жгучей пыли и острых камней. — Самое время посвятить вас в ход вещей, помощники! — он, совсем позабыв о приличии в своём хмельном увеселении, чуть замедлил шаг и положил обе волосатые, грубые руки на плечи парней, идущих теперь по обе стороны от него, притягивая поближе к себе и развязно, с лёгким шлепком хлопая по двум поясницам. — Уже сегодня, когда светило зайдёт за горизонт, мы совершим первое нападение на одну из самых главных правящих династий этого мира — Бомивров. Мы ворвёмся в их дворец громко. Обязательно надо будет устроить огромную потасовку и всё сжечь! Сделать так, чтобы этот замок, построенный на костях, полыхал. Дальше свяжем всех текущих правителей и наследников и отвезём в город, где устроим публичную казнь, провозгласив свободу от вечной войны и вечной несправедливости, — план, конечно, был замечательный (Лололошку особо не волновало, что может случиться в подобном мире после такого переворота), вот только кое-что всё же смущало… — Мы будем сражаться с теми, кто защищает правящую династию? — Я предупреждал, что вы можете умереть, и был абсолютно серьёзен. Все мы можем умереть в эту ночь, так ничего и не добившись, потому что стража Бомивров — те ещё вояки, как и сами Бомивры. В Эйдлгинге каждый встречный — воин, — Рыжий сжал поясницы Люциуса и Лололошки сильнее, нагло (но, кажется, непроизвольно — на что Лололошка молился) притянув их к себе поближе. — Косой когда-то служил в страже Бомивров. И это ты с ним столкнулся тогда, когда он уже одряхлел и стал полудохлым стариканом! В свои лучшие годы он мог убить каждого, кто встанет у него на пути, в честном бою. Понимаешь? В настоящем честном бою, а не той противной битве, которую молодое поколение привыкло называть честной! — Рыжий горделиво приподнял подбородок. Лололошка замечательно ощущал своей талией, как сильно сжались его крепкие пальцы, и готовился уж было прощаться со своей почкой, что сгинет от такого честного хвата, но Рыжий вдруг остановился и выставил перед собой палец, немым жестом призывая прислушаться. И Лололошка, явно не желающий прощаться со своей жизнью здесь, старательно вслушался в тишину ржавых пустошей. — Почему мы остановились? — спросил слегка раздражённо, хлопая своими ресницами, Люциус, который явно не въезжал в тему. — В стороны! Тикаем отсюда, пацаны! — закричал членораздельно и весьма предусмотрительно Рыжий, успев вовремя отпрыгнуть вперёд и помчаться что есть мочи в сторону лагеря. Буквально через полсекунды земля под ногами разверзлась, с треском расходясь в стороны грубой, сухой трещиной. И ничего бы страшного этого не предвещало, если бы это было простым землетрясением или любым другим тектоническим явлением, но сквозь тонкую щель стремительно стал пробираться наружу какой-то червь. И пусть Лололошка, успевший схватить Люциуса за руку и бросившийся наутёк (а что ему геройствовать, если даже всесильный Рыжий посоветовал слинять по-быстрому?), совсем не оглядывался, краем взгляда он успел зацепить внешний облик данного червя. Хотя… на червя это было похоже лишь издалека. Белая, быстрая, вытянутая и полупрозрачная масса, напоминающая одновременно чьё-то щупальце и массивного (очень массивного…) глиста. Нереалистично тонкая для чего-то, что может пробить земную кору насквозь. Знакомиться с этим паразитом и болтать по душам не было никакого желания. Они бежали, разнося по округе плотную, поднимающуюся вихрями рыжую пыль, впивающуюся своим жаром в открытую, влажную кожу. Рыжий оказался крайне шустрым для своей комплекции: он оказался уже далеко впереди и в какой-то момент просто спрыгнул в одну из особо широких расщелин, а вот Люциус сильно отставал. Он спотыкался о свои длинные, заплетающиеся подобно нитям ноги, удерживая равновесие лишь благодаря каменной руке Лололошки, служащей ему верной, непоколебимой опорой: крепкие пальцы сплетались с его собственными, придерживали, не отпуская и не давая свалиться наземь; застревал в приближающихся к подошвам трещинкам своими невысокими каблуками и еле-еле успевал их оттуда вытащить благодаря всё той же руке, что упорно тянула его вперёд; тяжело, сжато и прерывисто дышал, не выдерживая такого резкого физического напряжения, — да, его тело было создано идеальным, но только лишь для того, чтобы стать вместилищем для божественной магии, а без неё оно оставалось хрупким, готовым разбиться от малейшего прикосновения сосудом, мучившимся от собственной ничтожности в данный момент. Лололошка отлично чувствовал то, как тяжело Люциусу, потому бежал не во всю свою прыть, рискуя попасться паразиту прямо вместе с полубогом и стать изысканным для него ужином. — А зачем мы… Куда… Мы… — задыхаясь, начал спрашивать сзади Люциус, что всё замедлялся и замедлялся с каждым торопливым, тяжело дающимся ему шагом. — А ты хочешь с ним подраться?! — вскрикнул неожиданно для себя Лололошка, на секунду бросив взгляд за своё плечо. Монстр был опасно близко, и, кажется, эта игра в кошки-мышки его совсем не выбила из сил — он, напротив, становился всё быстрее, явно настигая две бегущие фигуры. Надо было решать, как поступить! И как можно скорее! Перед глазами всплыли варианты. Первый и на вид самый проигрышный: продолжить свою попытку бегства — Люциус уже совсем начал выбиваться из сил, так что явно в какой-то момент просто-напросто споткнётся и упадёт, даже несмотря на опору, а вот вовремя поднять его Лололошка явно не успеет. Второй, самый эгоистичный и отвратительный: отпустить руку Люциуса и бежать вперёд в одиночку, оставив полубога, как скинутое бремя, позади — Лололошка даже не до конца понимал, как что-то подобное могло прийти к нему в голову… Третий, самый безрассудный: обернуться, достать из кармана всё ещё запятнанный кровью меч и броситься в бой против этого тупого червя — у Лололошки ведь было бесконечное количество жизней, верно? Сколько бы он ни умирал, он может без проблем вернуться сюда обратно и заново вступить в бой — никто и не заметит! Четвёртый, самый сомнительный, но самый продуманный: скрыться в одном из ущелий и как-нибудь замаскироваться. Если Рыжий так беспристрастно бросился в сторону лагеря, по сути подвергнув риску всех своих людей перед очень важной операцией, этот червь под землёй почему-то не атакует и там можно спокойно скрыться! Вот же ж рыжий хрен — убежал и ничего даже не сказал о том, как спастись! Лололошка потом ему ещё покажет где раки зимуют! Четвёртый вариант. Будь что будет, чёрт его дери! Удачно наткнувшись на широкий разлом, который было не перепрыгнуть, Лололошка (конечно же не предупредив бедного Люциуса) без сомнения сиганул вниз, успев в коротком полёте, быстро закончившимся глухим ударом об обрывистые, пологие камни, перегруппироваться так, чтобы принять весь зверски мощный импульс падения своими сжавшимися от страданий лопатками и вжать в собственное тело почти испустившего дух полубога, защитив рукой его затылок и шею и порывисто удерживая светлую макушку у собственной груди. Упасть ровно не получилось. Обрыв был слишком крутым, чтобы легонько, как пёрышко, проехаться на своей спине и остановиться в ближайшем времени, поэтому Лололошка с Люциусом натурально покатились кубарем, поднимая за собой ещё больше ржавой пыли, чем до этого, и ловя по пути все маленькие, впивающиеся в кожу острые камешки, что спешили насмешливо оказаться где-то между воющих мышц. Два тела скатывались, беспрестанно мучительно кружились, меняясь местами, цепляясь друг за друга и не имея возможности остановить эту пытку, растянувшуюся, казалось, на целый час, но длившуюся от силы минуту. И лишь по истечении этой минутной агонии они наконец-то замедлились, вскоре и вовсе остановившись, так как Лололошка был ещё в силах вытянуть трясущуюся руку в сторону и упереться грязными, испачканными в пыли пальцами в землю. Сердце стучало без перебоя, болезненно ударяясь о грудную клетку изнутри и разрываясь от ещё не перенесённых ощущений: спина, на которой вновь оказался Лололошка, вся зудела и горела, явно высвобожденной из-под кожи кровью стремясь слиться с чёртовой пылью, проникнувшей в лёгкие так глубоко, что даже откашливаться было страшно — все альвеолы полопаются на части! Парень даже не дышал. Он дрожал, прикусив губу и постепенно ощущая, как со спадом адреналина перестают видеть глаза (свой собственный затылок защитить было нечем): всё покрылось чёрными, тошнотворными пятнами, разъедающими сознание как оспа. Всё чесалось, бегало, кружилось. Бесконечный зуд, будто по телу ползают озорные насекомые, насыщающиеся свежей, ещё не свернувшейся кровью. Было мокро и жарко, удушливо больно. Если бы не плавное движение пепельных волос у груди, Лололошка бы вовсе потерял сознание, не имея вокруг ничего осязаемого, за что он мог бы зацепиться, дабы не провалиться в потёмки раненой головы. Мягкая ткань рубашки, щекоча и обжигая гладким, липким металлом цепей, ласково проскользила по оголённой груди, огладив её своей шелковистостью. На миг даже показалось, что она, сочувствуя, постаралась успокоить впавшего в состояние панического анабиоза Лололошку свои плавным, ласковым прикосновением. — Святой Аг… Больно! — Люциус, скрипя песком, приподнялся на локтях, приложив к своему покрасневшему, сморщившемуся носу такие же грязные, запачканные пальцы. Видимо, успел удариться пару раз о крепкую грудину Лололошки. — Лололошка! — воскликнул он, как только красные глаза сосредоточили своё внимание на лице напротив. — Доставай быстрее свою морковь, или что там у тебя есть! — он, забеспокоившись, чуть ли ни моментально отпрыгнул в сторону, убирая свой вес с содрагающегося в прерывистых конвульсиях тела, но не отстраняясь подальше. Сузившиеся зрачки внимательно следили за каждым изменением на лице Лололошки, а один из когтей, стремительно и импульсивно зацепившись за выбившуюся из-под банданы (которая Бог знает как осталась на месте цела и невредима) прядку волос, оплетающую неподвижный нос, отодвинул её в сторону. Полубог дело говорил. Собрав последние из оставшихся сил, Лололошка, так ни разу и не впустив в трещащие лёгкие воздух, запустил пальцы в карман, нащупывая еду. Морковь. Появилось огромное желание умереть вместо того, чтобы запихивать этот грязный, вызывающий тошноту одним своим видом корнеплод. — Давай! Чего ты медлишь, идиот?! Ты еле живой! — одной своей рукой быстро, совсем не бережно подхватив израненную кисть Лололошки, держащую морковь, Люциус, кажется, всё ещё не совсем понимая, как вообще это работает, второй своей рукой отодвинул чужую нижнюю челюсть и вложил достаточно объёмный овощ в ротовую полость Лололошки чуть ли не полностью — только вершок и торчал, яркой зеленью усмехаясь. Пришлось ожить, чтобы заставить себя всё это пережевать и хоть как-нибудь постараться не поперхнуться! Поганая морковь, которую Лололошка уже видеть не мог, куда только ни попала, когда парень своими зудящими зубами раскусил её и тут же задышал, закашлявшись и повернувшись на бок: яркая рыжая мякоть пошла прямо по аорте куда-то вглубь и устремилась в носоглотку, приводя Лололошку в полуобморочное состояние. Однако же стало хотя бы немного получше… — Бляха-муха! — прошипел, складываясь пополам и выхаркивая остатки моркови вперемешку с пылью из дыхательной системы, Лололошка. За спиной послышался стук вываливающихся из плоти камешков, что совсем недавно с радостью и нескрываемым удовольствием вонзались в сильные, сходящие с ума мышцы. — Не так же резко… — проговорил он осипшим голосом, ощущая, как сильно дерёт глотку после усиленного кашля, и, окончательно потеряв всякое стремление двигаться, приложился горячей, влажной щекой к относительно прохладному камню, видя перед своим носом лишь складочки грязных, истрёпанных брюк, натянутых на колени Люциуса, и парочку особо назойливых кудряшек. Видел, кстати, предельно хорошо, потому что какой-то сомнительный источник озарял всю пещеру зеленоватым свечением. Наконец-то Лололошка мог дышать. — Ешь ещё! — вдруг недовольно вымолвил Люциус, взявшись своей рукой за рёбра Лололошки и очень активно поболтав того из стороны в сторону, как куклу, выбивая из колеи. — Стой, прекрати! — воспротивился разморённый мнимой безопасностью Лололошка и внезапно принял сидячее положение, схватив приставучую руку Люциуса за запястье и насторожённо вслушиваясь в тишину, заполняемую лишь стуком капель где-то неподалёку. — Что ты слышишь? — вопросил, застыв в нетерпении, Люциус. — Кажется, оно приближается, — отчаяние, смешавшееся с непреодолимым желанием сохранить жизнь и бороться дальше, поползло по омрачившемуся, сосредоточенному лицу Лололошки. Он обдумывал, очень быстро перебирал все возможные исходы и варианты у себя в голове. Если он оказался не прав в своих размышлениях по поводу действия Рыжего, то они с Люциусом, скорее всего, просто умрут здесь. Бросив быстрый взгляд на окружение, Лололошка понял, что замкнутое пространство пещеры слишком мало для полноценного сражения с таким огромным существом, для которого не составит проблемы обрушить на парней потолок, а после без зазрения совести их сожрать. Особо много внимания привлёк к себе источник странноватого свечения: это было прозрачное, пещерное озеро, издалека напоминающее кристально чистое зеркало, в котором отражались почерневшие от чего-то острые сталактиты, злобно нависающие над ним. Лишь изредка стоячая водная гладь дрожала от пузырей, что поднимались к поверхности. Если бы Лололошка вовремя не выставил свою руку, оставшись на склоне, они бы с Люциусом так и скатились бы в воду. В воду… — Я сожгу его заживо, если… — начал было свою пламенную речь полубог, который ещё не восстановил свои силы, чтобы так смело раскидываться подобными заявлениями, а Лололошка на коленях подполз поближе к озеру, опуская в него руку и вытаскивая. Горячо, чёрт возьми, но спасибо, что хотя бы не кислота! Хотя, может быть, слабо разбавленная, и ожоги проявятся позже — кто его знает? Синие, заискрившиеся игривой надеждой глаза приковало нечто, находящееся на дне этого глубокого озера. — Плавать умеешь? — спросил Лололошка, странно, напряжённо и взбалмошно улыбнувшись и готовясь с головой окунуться в неизвестность, ведь, кажется, выход из этой ситуации был. — Плавать? Как это? — зеленоватый свет, вращающийся подвижной, пластичной массой рядом с чёрными, расширенными зрачками Лололошки, что так и не отпустил руку Люциуса и сжимал её крепко-крепко и надёжно своими пальцами, заставлял тихий, сиплый шёпот парня звучать таинственно и непонятно. Особенно, когда он произносил подобные неизвестные для полубога слова. Лололошка неторопливо облизнул губы и произнёс тихо, смешивая свой заниженный, томный голос со звуком сыплющейся сверху от тряски, вызванной настигающим их паразитом, породы. — Вдохни побольше воздуха и не выпускай его из груди, пока мы будем в воде. А ещё держись за меня покрепче. — Мы полезем в во… — возглас Люциуса прервал звук отлетевшего в сторону тяжеленного камня, из-под которого показался уже давний, вытянутый знакомый, всё ещё желающий поживиться свежим мяском, и резкое движение, которым Лололошка притянул Люциуса к себе, с громким всплеском разлетевшихся в сторону горячих капель падая вместе с ним прямо в воду.