Божественный холод

Свист дикого ветра проникал в самое нутро движущейся по холодному залу фигуры: он словно проносился не над зданием, а сквозь него, оплетая ровно выложенные посеревшие кирпичики и заполняя собой все комнаты. Будто из ниоткуда раздавался звон церковных колоколов (их не было ни снаружи, ни внутри), и он не был размерен до того, что успокоил бы бушующее сердце, наоборот: бедные колокола, вылитые из металла, верещали, безумно разбивались друг о друга и создавали тем самым кричащую симфонию своего страха пред природой. За дверью началась снежная буря: рассыпчатый снег, сложенный высокими блестящими горами, подобно песку поднимался в воздух и кружился с ужасающей скоростью, норовя задавить всё живое, что осталось в этом мире. На распушившихся кудрях то здесь, то там повисли переливающиеся фиолетовой тьмой кристаллики льда, от которых веяло неприятным морозцем. Спустя всего пару минут, проведённых в уличном урагане, с учётом амулета и одежды, Лололошка уже успел полностью закоченеть. Кончик носа странно побледнел, а согреть его теперь не могли даже постепенно нагревающиеся в карманах ладони. И душа неосознанно сжималась, ведь это всё казалось недобрым предзнаменованием: ветер словно гнал Лололошку из стен монастыря, заграждая любые входы, а лютый мороз предупреждал о том, что же ожидало его тут, но свернуть назад уже было нельзя! Тем более когда он уже стоял спиной к большой двери, которую еле-еле затворил из-за сугробов, и вслушивался в своё тяжёлое дыхание, разносящееся эхом и полупрозрачным паром по всей комнате. Так ещё и встреча настигла его нежданно-негаданно: Лололошка надеялся (что уж там врать), что он найдёт полубога не сразу, как зайдёт в его покои; что походит-походит по всем помещениям, специально заглянет в каждый уголок и успеет продумать свою речь до всех мельчайших деталек, поскольку по пути в монастырь мысли шли совсем уж не складно, но нахождение полубога на другом конце комнаты застало парня врасплох. Он, весь сложившийся и сжавшийся, сидел на деревянной банкетке, склонив своё дымчатое лицо над тремя рядами клавиш. Растрёпанная пепельная чёлка неровными прядками укрывала его взгляд, давая издалека разглядеть лишь спокойные блестящие реснички, глаза под которыми, видимо, вдумчиво рассматривали все особенности орга́на. Пальцы застывшей в ожидании правой руки, что было крайне странно, осели на некоторых нотах, явно собираясь их зажать. Люциус умел играть? Разве мог он… заинтересоваться чем-то подобным? По плечам украдкой прошлась тонкая дрожь. Не верилось. Не верилось в то, что это всё не сон! Он, Люциус, сидит тут без своего особенного изящества, не кидает своих злобных красных взглядов на Лололошку, который явно припозднился, одет в какую-то странную меховую накидку поверх белой рубашки. Без плаща, без осанки, без гордости. Обычный, серый, совсем не похожий на полубога. Между рёбер будто вонзился острый нож при одном лишь взгляде на эту фигуру. Не похож. Не тот. Другой. Голова отчаянно искала объяснение, в то время как сердце обливалось кровью. Лололошка медленно, словно в трансе, зашагал вперёд, хотя даже не знал, зачем это делал. Внезапно один из пальцев Люциуса с силой надавил на ноту до. Одна из множества поднимающихся к потолку труб взревела. Закричала раненым зверем, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Её громогласный крик слился с тяжёлым звоном колоколов. Лололошка был готов хорошо так ругануться из-за такого скримера, но кое-как сдержал свой вопль меж голосовых связок. Сердце от страха стало отдавать стучащими импульсами прямо по барабанным перепонкам, будто бы они по-настоящему превратились в ужасно громкие барабаны! И это делало ситуацию ещё напряжённее. После до полубог нащупал ми, что кричала ещё звучнее, а дальше за ней последовала уверенная соль, уже напоминающая собой вой испуганной до чёртиков девушки. Лололошка уверенно шагал вперёд, сжав руки в кулаки. Все звуки слились в единую какофонию, единый хаос, лишённый всякого благозвучия. Свист, звон, крики, стуки, шаги. Нестерпимо! Паренёк двигался бездумно, как больной человек, находящийся в горячем бреду. И лишь только он оказался буквально в трёх метрах от сидящего Люциуса, тот с силой вжал свои костяшки в сыгранные ранее ноты. До мажорное трезвучие раскромсало сознание, заставляя поморщиться и отворотить от древнего инструмента нос. — Ты принёс сосуд? — даже голос не Люциуса. Кого-то другого, но точно не Люциуса! Не мог он говорить так тихо и ровно! Просто не мог! Лололошке было страшно начинать этот разговор, страшно рассматривать всплывшие в голове варианты, но поступить как-то иначе он не мог. — Да, — чуть ли не прошептал Лололошка, чувствуя, как трескаются от этого ответа его обсохшие губы. — Тогда давай сюда, — полубог упорно прятался за своими волосами и потому даже открытую руку протянул, не поворачивая подбородка в сторону прибывшего. Так, словно Лололошка и сосуд были ему совершенно безразличны. Лололошка с неверием и полной отчаяния миной опустил свои похолодевшие глаза на запястье, обвитое завитушками овечьей шерсти, спускаясь по полупрозрачной серой коже вниз, к раскрытой ладони, потом встречаясь с ловкими пальцами и… Когтей нет было! Острые и крепкие ногти, что некогда оставили адскую метку, которая всё ещё блестела под одеждой на руке Лололошки, были непривычно острижены под кривой нуль. Зачем? Зачем он это сделал? Его заставили? Не мог же Люциус сам… сам отказаться от своего былого облика, в котором он всегда с поднятым подбородком представал перед всеми смертными, и поменять его на… это! Единственное, что осталось от кипящего Люциуса в этом сложившемся существе, — его маленькие рожки, которые на фоне общей блеклости казались деталью лишней, не вписывающейся в общую картину. Лололошка мог просто промолчать и отдать эту чёртову банку, которая явно положит конец их взаимодействию с полубогом, поскольку ни первому, ни второму больше не будет нужна помощь (было даже смешно думать о том, что все их отношения были лишь последствием необходимости: Лололошка бы туго справлялся с выживанием, не дай бы ему информацию Люциус, а Люциус бы никогда не помирился бы с Крув или же грохнул бы её первым же своим планом по спасению). И тогда Лололошка останется один. Наедине со своими мыслями… посреди снежной пустыни без понимания, за какой целью ему гнаться и чего ожидать завтра! Нет, Лололошка никак не мог промолчать. Возмущение вихрем взвилось, сжимая застучавшее в ещё большем темпе сердце. — Люциус, я же вижу, что с тобой что-то не так! Почему ты молчишь? — размеренно, но с уязвлённой интонацией проговорил Лололошка, пряча от неуверенности свои промёрзшие руки в карманы. Собственная инициатива была для него непривычной: обычно он не задавал лишних вопросов, а просто варился в бульоне событий, ожидая, когда ему преподнесут всё на блюдечке и выполняя почти любые поручения, но полубог в последнее время словно кость поперёк горла встал! Так что пришлось пренебречь своим принципом «молчуна» и не пойти на поводу просьбы, чтобы не потерять то, что терять никак не хотелось. Вытянутая рука едва заметно трепыхнулась, когда по залу громко-громко разлетелся этот насущный вопрос. Люциус двигался нарочито медленно (или же парню это лишь казалось из-за его беспокойства): он монтонно сжал и разжал пальцы, слегка похрустев ими, потом плавно притянул руку к себе и приставил её кулаком к сжатым устам, прокашлявшись, и… поднял лицо. Наконец-то Люциус показал себя. Сжавшаяся непростительно дряблыми складочками кожа нижних век, под истончившимся слоем которой красовались изнеможённые синячки; приподнятые в безмятежности брови, небольшая нарастающая морщинка между которыми словно испарилась; одновременно и пустой, и заключающий в себя нечто едкое и сковывающее взгляд тёмно-бордовых глаз. Постоянно бегающий по глазным яблокам мутный блик, оставленный рассеянными лучами Сонка, придавал им такой вид, словно полубог постоянно и без остановки плачет, а слёзы горя вот-вот стекут горячими каплями по его рассеянным щекам, но Люциус нисколечко не плакал. Он просто смотрел. Уже без страха, как в тот злополучный день, когда они с Лололошкой встретились после разлуки. — Что это значит? Что со мной может быть не так? — без злобы вопросительно выдал полубог, слегка наклонив голову вбок. Лололошка ожидал совсем другого, потому слова подобрал не сразу, застряв своим вниманием на нетипичном поведении, проанализировать которое было почти невозможно, беря в расчёт то, что изменения кардинальные. — Ты… другой, Люциус! Ты изменился после того, как пропал вместе с Крув. Что произошло? — проговорил Лололошка, не сохраняя своего прежнего тона и давая пробраться в интонацию бережному волнению. — Ничего особенного не происходило. Мы просто дошли до главного храма. У Крув есть, м-м-м… традиция? Вроде бы так это называется. Когда у неё появляются первые плоды, она зачем-то несёт их в этот храм, — Люциус прикрыл глаза и с простотой повёл плечами, словно говорил очевидные вещи. Вот только Лололошка его совсем не понимал! Храмы, плоды… Что всё это значит? Люциус в размышлении над своими следующими словами приложил палец к верхней губе, на которой при ближайшем рассмотрении можно было заметить следы зубов. Зубы… Лишь бы только его клыки были на месте! Хотя… к чему такие мысли? — Со мной всё нормально, — заявил он, но глаза увёл к клавиатуре, будто стыдился лжи, которую не смог бы произнести, если бы глядел прямо в настороженные голубые глаза. — Я просто… ну… — он усмехнулся, из-за чего плечи под накидкой судорожно задрожали, выдавая скрываемое волнение. — Слушай! А садись рядом. Чего ты стоишь? — воспрянувший голос пригласил с тонким задором и напущенной отзывчивостью, а после его обладатель с шуршанием одежды сдвинулся с середины длинной банкетки на её край. Люциус никогда так не сказал бы! Его словно подменили! За неимением выбора Лололошка сделал пару шагов вперёд и резво плюхнулся рядом, ожидая объяснений. Сидели они с Люциусом настолько близко, что Лололошка мог отлично ощутить, как волнистая шерсть пышного воротника норовит игриво огладить заалевшиеся после мороза щёки. Зачем полубогу Ада такая одежда? Ещё ощущал совсем рядышком угасающее тепло знакомого плеча. Оно уже не было таким обжигающим, как раньше — Лололошка был уверен, что, положи он сейчас на него руку, даже не одёрнул бы её поскорее, чтобы отделаться лёгким покраснением. — Если уж ты так требуешь ответов… кхм… то я готов сделать объявление. Тем более… мы же друзья, да? — он задал этот вопрос в пустоту. В тёмных глазах закружились в вальсе знакомые оранжевые искры. Вот только чем больше Люциус думал, тем сильнее они угасали и тем сильнее черты скалились, превращаясь из сияющего возродившимся жемчугом полотна в неприступную гору. — Если друзья, то знай… я… — он сглотнул слюну и тихо, почти беззвучно, чуть ли не одними губами прохрипел: — Я больше не хочу быть полубогом. «Что?» — помимо губ, кажется, начало трескаться и рваться на части всё лицо. Повсюду трещины. — И я не хочу именоваться сыном Агния… «Почему?» — нет. Это не лицо трескалось. Это мир трескался, разрушаясь на мельчайшие части. — Хотя тебе должно быть всё равно. Ха! Что так, что так, ты всё равно зовёшь меня по имени. В общем, забудь. Неважно. Ты знаешь ноты? Просто я всё никак не могу разобраться в справочниках… Почему через шесть клавиш они повторяются? И что такое длительность? Как её вообще измерять? — Как так вышло? — Лололошка, напрягши веки, глядел сквозь пелену на знакомое лицо, которое успел изучить вдоль и поперёк. Как бы он ни старался отрицать, перед ним сидел тот самый Люциус, который ранее был не прочь спалить русые кудряшки к чертям собачьим: черты его остались почти прежними. Всё такие же прямые, без зазубрин. Но… что же такое страшное и сложное настигло его непоколебимую натуру, чтобы он пришёл к решению отринуться от своей божественной сущности?.. Отринуться от единственного, за что он держался до самого конца! Люциус покинул то место, где хранились его хорошие воспоминания, и покинул друзей, которые были ему преданы, а единственным, что у него осталось, было подобие его бывшей силы. И что теперь? — А ещё тональности… Зачем их придумали, если можно просто подобрать ноты, которые нормально звучат, на слух? Ты не знаешь? — он проигнорировал. — Люциус! — заскулил Лололошка, требуя ответа на свой вопрос. — Как так вышло? — полубог почти незаметно поморщил от неприязни нос, но моментально принял околоравнодушное-околосерьёзное выражение, тяжело вздыхая. — Вышло и вышло. Просто не хочу. От того, что я полубог, одни проблемы. Даже тогда, когда божественный огонь во мне почти иссяк. Вот поможем Крув, и я больше… больше не буду использовать эту силу. Не нужна она мне вовсе! Всё?! Больше вопросов нет? — Люциус сделал непростительно короткую паузу, не дав вставить лишнего слова: он заметно не хотел, чтобы Лололошка копался в его мыслях. — Замечательно. Тогда сейчас слушай. Я при помощи своей магии вытяну проклятие, ты быстро захлопнешь его в сосуд, потом отдашь его мне, я телепортируюсь куда-нибудь подальше и там его обезврежу. Понял? — А почему я не могу донести сосуд? — отрешённо спросил Лололошка после небольшой паузы. Его сейчас не волновал никакой план по спасению Крув. Его волновал один лишь Люциус. Разве эта сила, что всё ещё теплится внутри него, не является тем, что даёт ему жизнь? Что будет, если он её как-то потеряет? Люциус… умрёт? — Нельзя. Разлетишься по всей Мультивселенной после мощного взрыва, — прежний Люциус тут мог бы рассмеяться своим привычным идеальным хохотом, но смеха не последовало. — Давай уже пойдём. Надо сделать это как можно скорее, — он скромно поднял свои пальцы, с потупившимся взглядом повернулся к застывшему в трансе Лололошке, у которого в голове скрипели шестерёнки, и мимолётно прикоснулся к его сырому из-за снега плечу. Вокруг поднялось облако дыма. Едкое, тяжёлое и тёмное, словно грозовая туча, предвещающая сильный вихрь, что снесёт всё на своём пути. Разве это не то, чего желали все вокруг и Лололошка в том числе? По-настоящему жестокое существо, принёсшее в этот мир много боли и страданий, на своём жизненном пути пришло к выводу, что оно не хочет быть таким, как раньше: не хочет вздирать подбородок, дабы всегда быть выше всех; не хочет поражать каждого, кто посмеет пойти против, молниями жгучей злобы; не хочет, чтобы за любым его прикосновением тянулись следы вздувшихся покраснений. Лололошка раньше и мечтать о таком Люциусе не мог: мягкий в любом своём действии, способный сдержать тяжёлые приступы ярости, продумывающий некоторые свои планы наперёд и даже сбавивший постоянную грубость. Такое изменение только к лучшему. Если куда-то исчез привычный образ, состоящий из формальной одежды и опасных коготков, то это не значит, что исчез сам Люциус! Он же прямо тут! Совсем рядом! Люциус! Никто его не заменял. Он просто самостоятельно изменился… Так что разводить нюни по этому поводу абсолютно бессмысленно — Лололошка это понимал, но под разбитыми от непонимания рёбрами что-то заунывно верещало, пытаясь пробраться сквозь слои костей и мышц наружу и выплеснуться в виде эмоций. «Нет. Всё так и должно быть… наверное». — Крув, всё готово! Сейчас мы освободим тебя! — дым не рассеялся, как обычно, а просто поднялся к потолку комнаты, напоминая о своём присутствии сковыванием дыхания. Лололошка был готов разразиться ужасным хриплым кашлем, однако голос девушки прерывал его порывы выплюнуть себе глотку. — Правда?! Серьёзно? Всё? Вот прямо сейчас? — послышался топот босых маленьких ножек, и в комнате, где оказались Лололошка с Люциусом, робко затрясся, возникнув из тьмы, огонёк полурасплавленной свечи. — Поверить не могу! Наконец-то! Наконец-то всё это закончится! Что мне надо делать, Люциус? — такое неформальное отношение друг к другу вызывало в Лололошке небрежную дрожь, что прошлась по всем позвонкам, застревая где-то в шее нервной болью. Когда они успели настолько сблизиться, чтобы не огрызаться каждым своим ответным словом? И о чём они говорили все те три недели, что провели вместе? Что-то явно было нечисто. — Тебе надо стоять и не двигаться, — силуэт девушки вслушался и почти сразу же воспрянул, становясь ровным, точно спичка. — Да-да, вот так, — Люциус обернулся в сторону Лололошки, которого затянула трясина мыслей. — Готовь сосуд. Сейчас начну вытягивать. Всё? Значит, это конец увлекательного приключения, верно? Они добились того, чего хотели добиться, и уже в настоящий момент исполнят то, для чего оба так старались. И это будет так просто? Многочисленные перенесённые ранения, смерть, дышащая в затылок, болезни, усталость, грязь, драки, боль, непонимания. Всё это было ради сегодняшнего момента. Так почему Лололошку гложет плохое предчувствие вперемешку с ощущением, что что-то идёт неправильно? Полные потрясений голубые глаза поднялись на неузнаваемое лицо. Безликое. Радужки не светились, как прежде. Лололошке надо достать банку, да? Надо просто достать её из своего кармана, и всё закончится. Этот сюжет закончится. Крув закончится, этот мир закончится, даже Люциус закончится, и… Лололошка сам закончится? — Давай уже. Быстрее, — выбора не было. В последнее время у Лололошки вообще не возникали в голове варианты, среди которых он мог бы найти подходящий: парень шёл по единственному пути, что предлагала ему написанная история. Рука неосознанно потянулась к карману, нащупывая укреплённую, слабо поблескивающую пурпурным светом человеческой магии и позолотой банку. Душа кричала о том, что она не такая прочная, какой кажется, и взрыв точно не выдержит, если уж божественную магию может сдерживать всего-то на две минутки (по словам Катрины). Разве нормально, что Люциус будет держать её прямо в руках? Или он её куда-нибудь отбросит? А успеет ли покинуть местность до того, как взрывная волна коснётся его? Лололошка не хотел доверять такое приспособление одному из самых взбалмошных существ, что знал. Послышался звук отворяющейся крышки. Хлоп! — Я буду стоять сзади, ты — спереди, вот тут где-нибудь. Когда увидишь синюю ману, лови её. Она, конечно, будет двигаться о-о-очень медленно, но постарайся не опоздать, иначе ещё успеет среагировать с моей, и тогда… Ты сам знаешь, что случится. Ха, — смешок в конце не придал Лололошке уверенности, но он слабой походкой зашагал на место, указанное Люциусом. Веки девушки подвижно дрожали в темноте, а лицо казалось острым, слепленным из коричневой глины, высушенной в жизненной печи. Может ли застывшая глина вернуться в своё прежнее состояние? А снова стать нетронутой и эластичной? Нет. Она может только разбиться вдребезги, разлетевшись осколками по всему миру. — Готов? Я начинаю, — слышать этот бесчувственный голос из-за спины было невыносимо. Темнота, сырость, оранжевый рассеивающийся свет и свист. Больной, разрушающий, лишающий. Ветер уносил вместе с собой всё то, чем успел наполниться Лололошка за этот короткий промежуток времени. Мысли, желания, чувства. Грудная клетка девушки, спрятанная за вязаным свитером, засветилась постепенно становящимся всё ярче голубым светом. Началось. Вдох и выдох: она размеренно дышала, изредка перебивая движения лёгких нервным сглатыванием слюны, что сопровождалось поджиманием обветренных губ. Оранжевый же свет, доносящийся от магии Люциуса, сначала вспыхнул, потом чуть ли не затух (даже пламя свечи в ответ на эту беду колыхнулось), но стал чётко пробиваться сквозь голубой, притягивая его к себе. Лололошке показалось, что он услышал треск швов на одежде, но оборачиваться к Люциусу он не смел. Проклятие отсоединилось от смуглой кожи, собираясь блестящими каплями в одну переливающуюся и постоянно расплывающуюся в кляксу сферу, от которой тянулась нить, оплетающая, кажется, самое сердце Крув. Как что-то настолько красивое могло причинить вред человеку? Голубой беглыми переливами отражался в распахнутых до невозможности глазах Лололошки: он смотрел бесперебойно, затаив дыхание. Словно огромная капля, находящаяся в невесомости, сфера начала плыть в воздухе навстречу банке. Всё ближе и ближе. Ближе и ближе. Медленно, равномерно. Снова треск. После него хрип. «Ловить! Быстрее!» — не дождавшись, пока сфера достигнет сосуда сама, Лололошка сделал пару спешных шагов вперёд и, держа банку за дно в одной, а крышку в другой руке, поймал её, словно насекомое. Задвижка захлопнулась, и тогда лёгкий невесомый огонёк по-настоящему разбушевался, начав тянуться в сторону Крув. Пальцы вцепились в прозрачное стекло, стараясь удержать его, но с каждой потраченной секундой это становилось только сложнее. — Отдавай! — нервно крикнул Люциус, становясь плечом к плечу Лололошки. Огонёк стучался в стенку и издавал непрерывный высокий писк, пытаясь вернуться к тому, кого несколько десятилетий подряд пытал. Костяшки затвердевших пальцев Лололошки резко побелели от силы, которую приходилось прилагать, чтобы не выпустить проклятие, и, вместо того, чтобы дожидаться, пока до тугодума-силача дойдёт, что ему надо сделать, Люциус просто-напросто тоже вцепился руками в стенки, плотно сжимая их. Пальцы всех четырёх рук частично переплелись между собой. Мягкие, но с прочными длинными фалангами, по-царски бархатные, поскольку совсем не приучены к тяжёлому труду, и… — Отпусти! Просто отпусти! — холодные. Лололошка вдумчиво поднял взгляд и прощупал им выражение Люциуса, поджав нижние веки. Может, он видит это лицо в последний раз и больше никогда не вспомнит. — Я говорю: разожми свои чёртовы руки и… — даже потухший Люциус был невероятно красивый. Посеревший от усталости, растративший всю свою пылкость, он был сейчас больше похож на человека, чем на полубога, но всё равно выглядел завораживающе. — Отпусти сосуд! — он устремил свои карие глаза на Лололошку. В них стали зарождаться тёмные искры ярости. Интересно, а, если бы Лололошка встретил бы кого-нибудь другого в этом мире, смотрел бы он на нового знакомого так же, как и на Люциуса? Думал бы о том же?.. Чувствовал бы всё то, что чувствует сейчас? — Ты сдохнуть решил?! — сорвалось мимолётно с уст Люциуса. Он злобно и непонимающе оскалился, тяжело вдыхая и словно вовсе не выдыхая холодный воздух, заносимый в дом ветром. Лололошка не хотел оставлять Люциуса одного. Не хотел покидать его, как уже покинул однажды. Он хотел понять. Хоть в кои-то веки, хотя бы немножко, чтобы… помочь! Люциус сморщил лицо в отчаянии и завопил что есть мочи: — Лололошка! Туман, настигший разум, стал опадать каплями, рассеиваясь. Выбор есть. Помочь или уйти? — Лололошка, пожалуйста, прошу тебя, просто отдай мне… — Нет, Люциус, я не отдам. Телепортируйся вместе со мной. И скорее. Осталось не так много времени, — голубые глаза потемнели от серьёзности. Он не собирался уходить, пока не поможет Люциусу, а потому история обязана иметь свое продолжение. История не закончится здесь и сейчас, что бы ни пришлось пережить Лололошке! Он будет бороться до победы! — В последний раз прошу… — тяжёлым голосом заключил Люциус, опустив подбородок к груди и тем самым вновь спрятав свои эмоции, что выливались в разъярённо скошенных бровях и натянутых ниточками губах. — Или ты отдаёшь сосуд мне, или ты сдыхаешь посреди снежной пустыни, размазывая свои органы по снегу! Давай! Или тебя прельщает возможность умереть? — банка начала сопротивляться хватке двух пар рук ещё активнее. Кажется, две минуты были на исходе. — Телепортируй! — без сомнения ответил Лололошка, сжимая до хруста челюсти и готовясь к худшему. — Как хочешь! — Люциус наплевал на любые соображения безопасности и с дёргающимся глазом упрекнул: — Ты сам решил поступить по-идиотски! Тут я не виноват! Обзор затмила дымчатая пелена. Сквозь сизые облака, кружащиеся у глаз, пробивались к лицу игривые снежинки, что, приземляясь на горящую красными пульсациями кожу, сразу же плавились. Удерживать огонёк в банке стало невообразимо сложно, потому руки словно превратились в отлитые из металла фигуры: неподвижные, скрипящие и следующие своей программе до полного самоуничтожения. Лололошка уже не чувствовал боли. Вернее, плевать ему было на эту боль. — Теперь доволен?! Отойди, пока не поздно! Отойди, Лололошка! «Лололошка… Лололошка… Лололошка!» — имя отдалось криком, разбивающимся о черепушку. — Пожалуйста… Хотя… какое «пожалуйста»?! Либо ты отходишь, либо я прямо сейчас отпускаю проклятие обратно к Крув! — он поставил ультиматум, скривившись в злорадной ухмылке. Опять не похоже на прежнего Люциуса. Эта ухмылка была горькой и безумной, не радостно-высокомерной, какой Люциус улыбался, когда был доволен собой. Перед Лололошкой вновь встал выбор, и парень был бы не против поразмышлять перед тем, как предпринять что-то из предложенного, но в ситуации, когда каждая секунда была на счету, стоило действовать быстро. Лололошка обратил взор в сумрачную даль и опасливо поднял застывшие руки в таком жесте, словно нарушил закон, оставляя улетающую банку на Люциуса, который почти сразу же спохватился и болезненно выдохнул. — Беги! — воскликнул Люциус рвано и хрипло. Всё его тело тряслось и разрывалось от напряжения, ведь полубогу, существу, что никогда даже не задумывалось о том, чтобы заниматься ручным трудом, пришлось преодолеть предел силы своих хлипких мышц, дабы не выпустить сосуд. Лололошка, слабо понимающий происходящее, сделал пару шагов назад. Блестящий снег хрустел и прогибался под неспешной поступью. — Я говорю беги, а не плетись! И подальше! Лололошка! — имя, произнесённое округлившимися и разваливающимися устами, взбодрило разум, и он заработал гудящим механизмом: «Бежать!» — только эта команда крутилась в нём, передаваясь импульсом к ногам. Лололошка развернулся и рванул в темноту и снег, сквозь которые можно было проглядеть только очертания далёких верхушек гор. Будет лучше, если все их старания не пропадут зазря и Люциус поможет Крув! А сейчас… не оборачиваться. Убежать настолько далеко, насколько это возможно, не попасть под взрывную волну, не сгореть дотла, не размазать свои органы по снегу, как это уже было однажды, не… не умереть… Не умереть! Да! Не умереть! Не умереть?.. В каком смысле? А разве он… совсем недавно не думал, что будет бороться до победы? А разве… разве взрыв не убьёт Люциуса? Разве не лучше было бы дать Люциусу отпустить эту магию, чтобы никто не умер? Разве… разве… Почему Лололошка бежит, сверкая пятками, когда тот, кого он хотел защитить, совсем скоро… Смерть. Лололошка резво оглянулся, надеясь увидеть хотя бы очертание фигуры, которую покинул, но непомерно мощная и светящаяся огнём хаоса энергия объяла его спину, с небрежностью отрывая от земли и унося по воздуху на несколько метров в сторону. Человеческое тело билось в атмосфере, горело и плавилось, оставляя за собой кровавые размазанные следы. Кожа слезала, будто обёртка, открывая миру подпаленные кости и сухожилия. Больно. Так, чёрт возьми, больно. Всего секунда, и он, догорая и шипя, лежал мёртвыми остатками в плавящейся прохладе. Около носа витал запах сгоревшего мяса, а перед глазами стояла неприветливая тьма: Лололошка потерял зрение. Было сложно дышать: мокрая грудь, упирающаяся в землю, еле двигалась, пытаясь вдохнуть жизнь в уже умершего, но сознание не пропадало. Мысли оставались вместе с Лололошкой, и ранили они сильнее всех ожогов. «Он жив? Он же всё ещё полубог и просто не может умереть, да?» — лёгкие уже не двигались. «Я не смог выбрать лучший вариант, Люциус…» — магический огонь добрался до самого сердца, что продолжало неистово биться, качая кровь по конечностям, что уже не нуждались в ней. «Я… не хочу умирать», — но даже упорное сердце остановилось. Голова начала постепенно пустеть. «Пͨожалуͯйста...͢ ͅЛ͜иͩш͠ь͝ бͥӹ ̐всё ͩэ̇тͅо͂ ̤о̅казͅалосͅь сн̉оͭм́.̽ Лиͅшь бы͟ всͮе͚г̭о̽ ́эт̚оͅго̚ ͟не҉ б̚ыло.͛ Лиͭшь ͝бы.ͅ.ͅ. ͯДаͤ д͌ажͧе̋ есл̑и н͞ёͧ сн̉о́м, я͡ хоч̐у про͐сну̣тьс̇я вͅ ̍с̒в͗оеͭйͭ ̭туп͞ойͦ ̓кр̋оͣва̯ти̪, ̆ ск̔инут̈ь ̈т̓ӱ̏п̉о̠е̎ ̎оͅд̀е̕ялӧ и разыͅс͜к̾ать́ ͩт͡уп̚о̏г͛о ̊Лͮюц̿ѝ̓уͅс̚а! ͉ ̔Хоч͗у ̿ув̅идетͯь͛ ͫег̏о и ͠в͂о ̻всё̓м ̿ра͂зо̚брͅат͑ьсͭя! ̚ Я ̇н̚ѐ͓ хӧ͂ч̍у, ̎ чт͊об͞ы вс̑ё з̑ӓ̏кͫо̊нͩч̙и͟лось͟ им̙ён́н͛оͅ ͅтак! ͆ ̏Н̎е͝ хо̉чу͂ и̓с͘чеͣз̐нуть̾ б̃ѐӟ ͘вͪо̐змо̚ж̘нͅо̀ст̚и ͠в͌ерͅн̃утьͫся̚! ͯ ͘Не ̿хочу̣ пͅоͩтер̸яͣтͅь̑ ͆п͛а̍м͢ят̮ь! ̉Я ӗщё̚ ͒нͧеͅ ̙закон̀чил͋ ̏з͒де̊сь̂! ͮ ̀С͘лышͤӥш̻ь ̿м͌еня͟, ́выс̀шая̔ ͅс̕ила̎?! Кт̀о̊ ͧбы ҉ни̋ ̀с̃т͛оял ͅз͂а всͥем э͇т̌им͌ и̓ чͦе̃ѓо́ ͠б̒ы о̂т ͂м͇е̄ня т͐а͎м͛ ͖н̼и́ тре̓бͩо̆валѝ͌, ́яͅ ̃п̑р̀ошуͨ, ̆ ̍п̌о̉к̌а̇ я͝ н̽е и̚сч͟е͍з, ̃ д͞а̑й мнͪӗ͉ е́щ̆ё ͎вреͦме̔ниͅ! ͜ ̏Сов͠сеͯмͩ ́немно̒г̂о͂! ͅЯ̊ о́б̏яз͍анͅ пͅомоͥч̜ь ̑Л͒ю̀циус̔у͟! ͬ По̚т̽о͢мӳ в̝ерни м̃енͩя к ͍жи̫з̇ни! » В пустоте замерцали фиолетовые звёздочки чьих-то глаз. Вместо Лололошки пылало в бесконечной тьме решительное желание. «Я с̒дͣе̚лаю вͅсё ̀чͩт̓оͅ ͫуго͗дͅнͅо, ͩ ч̚т́обы͟ ты͞ ̋пͯо̕зво̶л̔иͅл мне ̊ве͛р͢нутͣь͙сͮя̚! ͜ Я гͅо͞т́о͢в ̅ст̿е͍рͧпͤеͤт͞ь ͅлͅю̋б͋ӳюͅ б͊о̚л̮ь͒, ̆ ч̑тоͭб́ы̂ ͟уͅвидѐ̍тͅься с ̇Л͟юц͂иус́оͪмͮ! ́ П͆оͅж͢ал́уй̐с̼т̮аͣ! По̐ка̤ ͠неͥ поздн̅о̾! ͜ Верни! Я͞ ͅс͘па͝с͞ӳ ̄е̽го̡! ̽ Я ̚в̀сё сͅде̺л͞а̀ю͙! ͢Я͚... Я̀.ͅ.́. Пͫрошу͌ ̡те̐бяͅ! » Глаза словно улыбнулись, ловя каждое слово огня души. Загрузка. . . Загрузка. . . Загрузка. . . * — Мне всегда было интересно, как вы, полубоги, не чувствуете вины за каждую смерть, что была сотворена вашими руками? Разве эти жертвы не кричали, не молили о пощаде? Разве у них не было своей семьи или своих чувств? — длинные тёмные локоны, разлившиеся непослушными волнами по плечам, покачивались в воздухе из стороны в сторону при каждом тяжёлом шаге девушки, что умудрялась нести за спиной огроменный мешок (правда, уже пустой), в который раньше была сложена уйма еды. Люциус не понимал, зачем Крув надобно было мотаться настолько далеко на своих коротких ножках — он даже предложил телепортировать куда надо, но она упрямо отказалась, вякнув что-то вроде «не надо, отвали». Вообще, с того самого момента, как полубог внезапно присоединился к её бессмысленному походу в храм, девушка не была благодушно расположена к его компании: почти весь путь туда молчала, а теперь стала задавать странные провокационные вопросы. Что это могло значить? — А зачем нам чувствовать за это вину? Что умер, что остался жив. В масштабах Мультивселенной это не имеет смысла… — словно заученную молитву выговорил Люциус и скривил губы, пытаясь проанализировать собственные слова. Эта мысль была всегда вшита ему в голову как существу, которое должно было править миллионами, распоряжаясь ими только как единицами, которые можно вычитать или складывать, как душа пожелает. — Но у тебя же есть друг. Именно друг, не просто раб, не твоё создание… А если бы из-за тебя умер он? Ты бы тоже не чувствовал вины? — Крув дышала через алые губы, сквозь которые скользил нагретый пар, и не останавливалась ни на секунду, хотя было видно, насколько сильно было истощено её небольшое тело. Ведь за всё это время она даже ничего не съела. — Умер бы из-за меня?.. — повторил Люциус, пока в голове начали кружиться и закипать все воспоминания об их с Лололошкой времяпровождении. А вместе с тем и другие непрошенные воспоминания, омрачившие изящное лицо. — А ты представь, что ты, например, перенёс его куда-нибудь неаккуратно, он свалился с высоты и умер. Просто упал и умер. Тебе тоже будет всё равно? Одна единица ни на что не влияет. Что умер, что жив, всё равно! — она говорила серьёзно, вертя со странным искусством каждое горькое слово у себя на колком языке. Люциус никогда об этом не задумывался даже. «Упал с высоты и умер… Тогда во дворце… он стоял на перилах и раскачивался из стороны в сторону, будто умалишённый. Выглядело уморительно», — полубог уж было хотел пустить тихий смешок, но остановил сам себя. «А если бы он правда упал? Но ведь он упал бы потому, что сам не смог удержаться… Я бы был не виноват! Не перенёс же я его прямо в воздух! А если бы… умер тогда? Что бы я… Нет! Нет-нет-нет! Даже думать об этом не хочу! Бессмыслица! Не хочу! Не хочу! И вспоминать не хочу. Это всё не имеет смысла… Он же не умер. Жив. Живее всех живых!» — голову поразили воспоминания о том, как с губ Лололошки катились красные капли, а выглядел он так отвратительно, словно уже сдох двадцать раз подряд. Тогда всё перед глазами Люциуса плыло, но именно эта сцена въелась глубоко-глубоко. «Если бы я тогда не бросился к той смертной… тогда бы ему не пришлось прыгать за мной и разбрасывать тех ушлёпков… А разве я хоть в чём-то виноват?! Стоял бы там себе и смотрел бы!.. Что ему до меня. Я же полубог…» — Люциуса начало мутить. В тот раз он сбежал. Оставил Лололошку одного, спрятавшись в комнате, потому что не мог смотреть на него без колющей боли в груди. Хрупкая эйфория от недавней встречи давно разбилась на грубые осколки, что только и делали, что впивались в заледеневшее сердце. Лучше бы Люциус никогда больше не виделся с Лололошкой. — Это другое. — Это не другое, Люциус. Все те, кого ты убил до этого, были такими же Лололошками. Они тоже умели думать, умели чувствовать, переживать, страдать. Каждый из них мог бы стать тебе другом. — Что за бред? С чего бы им быть… Нет! Ты говоришь какие-то глупости! — Ха-ха! — впервые за долгое время девушка рассмеялась, приложив кулачок ко рту. Почему? — Подумать бы не могла, что полубог хотя бы частично станет похож на человека. Я сначала и поверить не могла, что Лололошка действительно твой друг, но теперь уверена точно, что ты питаешь к нему привязанность. «Другое». Ха-ха-ха! Теперь я сомневаюсь в том, настоящий ты полубог или водишь меня за нос, Люциус, — Крув растянула уголки губ в стороны, сжимая посильнее мешок, который давил на её спину. — Я? Ты сомневаешься во мне? Я настоящий полубог Ада, сын Агния! Глупая смертная! — внутри что-то неприятно зашевелилось. — Откуда ты вообще знаешь, каким должен быть полубог?! Мы никогда не опускаемся до пустых разговоров со смертными! — Откуда я знаю? Подумай логически, как взяться на мне божественному проклятию, ежели я никогда не виделась с эдакими тварями, как полубоги? Ха-ха-ха! А ведь знаешь… не все твои сородичи такие же бестолковые, как ты. Некоторые из них хитрые, — голос её, внезапно наполнившийся задорными нотами, помрачнел. — Он обманул меня. Он обманул всех нас. Весь наш гордый род, рождённый под лучами Соларна. А-ха-ха… — Ты… виделась с кем-то из полубогов?! — Виделась, ага, и хочу увидеться снова, чтобы напомнить о себе. Хотя… забудь. Твоё дело — снять проклятие, и получишь своё прощение. Так что перестань слоняться без дела, — она нахмурилась, вперив пожелтевшие глаза под медленные ноги. Люциус уж было хотел что-то добавить или спросить, но не решился. И вправду. Его дело — просто исполнить обещание. Тем более, голову сейчас занимали совершенно другие мысли. * Лололошка резко оторвал свои растрёпанные кудряшки от примятой подушки, принимая сидячее положение. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох… Парень глотал воздух так усердно, будто провёл под водой минут десять уж точно. «Руки на месте, ноги на месте, голова на месте…» — ладони бегали по телу, ощупывая каждую его восстановленную часть: даже одежда вновь вернулась к своему прежнему состоянию. Никаких шармов или даже намёков на ожоги. «Я жив! Я, чёрт возьми, жив!» — внутри проснулся давно потерянный энтузиазм. Лололошка был готов закричать от радости. «У меня есть ещё шанс! Не всё потеряно, и я… я помню! Мои воспоминания на месте!» — он хотел было выскочить из-под одеяла, однако его прервало одно очень неожиданное появление. По помещению расплылся ещё более едкий чем обычно дым. — Лололошка! Лололошка! — из облака тут же вырвался взволнованный Люциус, рассекающий воздух ошмётками меховой накидки, которая напрочь изорвалась на его сломленном теле. Комнату без остановки озарял холодный свет лампы, оставленной на верстаке. Он пришёл сам?.. Люциус остановился у самого края кровати, чуть ли не падая на неё и укладывая свои дрожащие руки на плечи воскресшего. Он глядел в голубые светящиеся глаза безумно, с млеющим ужасом, будто увидел перед собой то, чего никак не ожидал увидеть. — Как ты… Лололошка! Ты же… Мне точно не показалось! Мне не могло такое показаться! Лололошка!.. — Лололошка без понимания сверлил взглядом Люциуса в ответ. Что ему не могло показаться? — Чёрт! — сдавленно прошипел он, тут же отстраняясь и забирая руки, которыми он уже успел пару раз прощупать плечи Лололошки на подлинность. — Нет… Что это я… Кхм. В общем, всё прошло успешно. Я избавился от проклятия. Правда, сосуд сломался. А. Ну… и Крув, скорее всего, уже нет в этом мире, — Люциус постарался принять как можно более спокойное выражение лица, но в его глазах скакали из стороны в сторону зайчики детского волнения. Томная тишина заполнила комнату и настороженные уши Лололошки. Он, хлопая глазами, будто только что проснулся, пытался осмыслить всё сказанное, но мыслительный процесс совсем не шёл. — Я… это… пойду, наверное, — Люциус уж было развернулся, чтобы выйти через дверь (что было странно, ведь зачем ему идти пешком, если есть телепорт), но Лололошка прервал его. — Постой! — перед глазами появились варианты продолжения диалога. Первый: «У тебя спина белая!» — классика для любого гения-комика. Второй: «А твои родители случайно не…» — Боже, нет, только не это. Третий: «Мне нужна твоя помощь». — Мне нужна твоя помощь! — Лололошка сказанул первое, что показалось более-менее адекватным в данной ситуации, но понятия не имел, как ему теперь вывернуться так, чтобы не солгать Люциусу и тот никуда не ушёл при этом. — Что? — Люциус замер, с искренним непониманием похлопав своими светлыми ресничками. — И как я могу тебе помочь?.. — Э-э-э… Первое: «Мне нужно потравить тараканов на этой хате», — если бы Люциус был дезинсектором, то прокатило бы. «А твои родители случайно не…» — хватит! Третий: «Я собирался найти того, кто оставил на моей шее окаменение…» — Я собирался найти того, кто оставил на моей шее окаменение и разобраться с ним. Вернее, того, кто уже после чуть не убил меня. Он был монстром-слизью, и его звали Зул. Также у него был сообщник, который и отправил меня на верную гибель. Я хочу найти их и поймать, чтобы они больше не могли никого обмануть, — Лололошка тут же расплылся в неуверенной трясущейся улыбочке, пытаясь сгладить углы своего повода звать Люциуса на помощь. — Того… кто оставил окаменение?.. — в тёмных глазах едва заметно промелькнул красный оттенок. — Хорошо. Я помогу. Словно камень с плеч… История продолжится, и ему не придётся исчезать раньше времени. Теперь дело оставалось за малым: надо было разговорить Люциуса, чтобы он сам выдал всю подноготную, которая скрывается за его поведением. За малым… Хотелось верить. Ведь, глядя на смятённого Люциуса, внутри которого, кажется, смешалось так много всего необъяснимого и конфликтующего, Лололошка никак не мог понять, как к нему подступить. «О чём же ты думаешь?»