Божественный холод

Всё пространство вокруг заполнял весёлый, приветливый хаос, красками, мелодиями и ароматами кружившийся пред сознанием. Но для Лололошки этого хаоса не существовало: он не слышал бренчания золотых украшений на бюстах и талиях уличных танцовщиц, не видел мелькающих ярких пятен привлекательных шатров, на прилавках которых был разложен всякий интересный хлам; даже вкусная еда, которую он уже мог без проблем приобрести за слитки золота, что бездумно добывал на протяжении всего времени, как был одинок, не привлекала его внимания. Во всей Мультивселенной сейчас не было ничего важнее фигуры, что медлительно плелась позади, всеми силами стараясь не увеличивать темп, чтобы не находиться с Лололошкой бок о бок. Тихо. Тихо и тяжело. Люциус молчал, опустив глаза к мощёной камнями дороге и неуверенно скрестив руки на своей груди. Неловкими заплетающимися пальцами он цеплялся за манжеты шёлковой рубашки, что была единственной его опорой в этом мире. По поджатым холодным губам было видно, что он еле терпел эту шумную обстановку и витающую в воздухе неопределённость, но почему-то всё равно, не восставая против безнадёжной затеи своего проводника, продолжал беспрекословно следовать за Лололошкой, который и сам не до конца понимал, куда идёт. Они шли так уже мучительный час (Лололошка в этом не был уверен) в направлении от главного входа. Без какого-либо диалога. Хотя вопросов друг для друга у них, по-видимому, была целая уйма. И это выглядело как минимум неправильно, а как максимум по-идиотски! И самое идиотское, что Лололошка-то превосходно понимал, что ведёт себя по-идиотски, и даже корил себя за это, но идиотские мысли его не слушались, и вместо того, чтобы просто и прямо спросить о том, что волнует, он, как идиот, перебирал в голове все возможные варианты, как бы зайти со стороны. «Да я с ума схожу!» — разочарованно остановил он себя посреди размышлений и недоверчиво обернулся через плечо к поникшему Люциусу, чтобы прочитать его эмоции. Люциус же словно ворон считал, не обращая ни на что вокруг внимания. Или просто притворился, что не заметил такого упорного и прожигающего взгляда (что было по сути своей невозможно). Такой же. Всё такой же, как и минуту назад, когда Лололошка снова прервал себя, мимолётно оглянувшись в сторону своего молчаливого спутника. И на что он надеялся? Что сейчас Люциус начнёт жонглировать кокосами, чтобы можно было «зайти издалека», спросив весьма вежливо и тактично, что это за «херня происходит»? Навязчивые мысли не могли перестать обгладывать рёбра Лололошки изнутри, толкая постоянно ускоряющееся от ужаса сердце. «Что случилось? Почему просто не спросить? А что мне спросить? Нормально ли у него всё? Видно же, что не нормально! Но он… он же не ответит мне прямо! Не может же он ответить мне прямо! Видно же, что ни на один мой вопрос не хочет ответить! А что он обо мне подумает? Что я идиот? Хотя… он, наверное, всегда так думал! Я идиот! Я идиот! Я идиот!» — все внутренности превращались в одну единую бессвязную путаницу. Внутри Лололошки впервые завязался узел, распустить который самостоятельно он был не в состоянии. Парень трясся, рьяно растягивал перекрестившиеся концы нити, даже пытался подцепить ногтем, но ничего не помогало. Вязкое ощущение горечи не покидало шипящую от вертящихся на корне языка слов гортань. Больно и горячо было с каждой минутой ощущать, как внутри всё переворачивается, а в кишках конь встаёт на дыбы, ревя так, словно ему в бок пулю пустили. И эти бушующие чувства на один короткий миг показались даже страшнее, чем сама смерть… «Ну нельзя же просто так молчать? Надо же что-нибудь спросить, верно? Просто один вопрос… А потом и беседа завяжется, и Люциус начнёт мне доверять, и мы всё друг другу расскажем. Да?» — сказка — хотелось смеяться от своей собственной беспомощности. «Чё-ё-ёрт!» И снова бессмысленный оборот, один из десятков уже сделанных. Снова всё то же выражение лица у Люциуса. Та же поза. Те же шаги. Те же губы и те же… глаза. Нет. Нет-нет-нет! Нельзя было молчать! Нельзя! Лололошка резко и неожиданно развернулся всем телом, вытягиваясь по ниточке и расплываясь в кривой улыбке, которую смастерил на своём лице, чтобы сгладить положение дел. Люциус, который, кажется, на самом деле о чём-то на миг призадумался, весь вздрогнул своей испуганной фигурой, еле-еле заставив переплетающиеся ноги вбиться в поверхности дороги, чтобы, не дай Бог, не врезаться в Лололошку. Несмотря на нервозность данной реакции, его глаза были лишены всяких эмоций. В них не было страха, не было злости, не было даже возмущения. А был ли в них хоть Люциус? Один только отрезвляющий вопрос: «Почему ты остановился?» — уловив его, Лололошка встал в ступор. Он ведь даже не знал, куда шёл! Просто рванул наугад, чтобы разобраться в их с Люциусом отношениях! Даже особо и не терзался думами про явно продолжающего свою стрёмную деятельность маньяка Зула, из-за которого этот поход и был организован. — Я… Я… — варианты совсем не спешили появляться. Почему они покинули голову именно в этот момент? — Я… ну… Давай сюда зайдём?.. — Лололошка неуверенно поднял палец, указывая кончиком на какую-то забегаловку, от которой за три километра несло копчёным мясом и жареной курицей. Конечно, смотреть на то, как кто-то уплетает горячие куриные тушки, обваленные в килограмме специй, Лололошка не горел желанием, однако срочно надо было что-то придумать, чтобы не спугнуть и так уже успевшего проникнуться подозрениями Люциуса (а Лололошка был на все сто десять процентов уверен, что Люциус прямо сейчас уже раздумывал о том, как послать горе-борца за справедливость и свалить куда подальше без разбирательств), и ничего лучше предложения посетить рандомное попавшееся по дороге заведение в голову не пришло. — Зайдём… поспрашиваем там у посетителей, не видели ли они Зула, — Лололошка хотел волосы на голове рвать. Всё шло не так! Всё было отвратительно! Он сам был отвратителен! Разве он этим предложением не прокололся? Разве не показал, что, очевидно, не знает, что делать? Разве был в этом какой-то смысл? Оправдание! Надо было быстро найти оправдание! — Я примерно где-то в этом районе наткнулся на его дружка, — что было почти что правдой, ведь шли они по главной дороге уже достаточно долго, чтобы попасть на ту самую небезопасную территорию, где все продавцы выглядели как мошенники, а прохожие — как карманники, — пойдём! — повторил бездумно он, начиная тут же корить себя за весь происходящий сейчас ужас и повернувшись опять спиной. «Уйдёт! Точно не пойдёт за мной! Точно уже знает, что я его вытащил сюда не за Зулом!» — но робкие шаги за спиной не дали погрязнуть в трагедии, потому внезапно воспрянувшее сознание, заключённое в уроборос самобичевания, начало разыгрывать комедию. «Идёт… Идёт! Но почему я просто не спросил его? Почему опять…» — продолжить это зверское издевательство над собой не дала внезапно отворившаяся тяжёлая дверь, из которой петляющей пулей вылетел страшный, дурно пахнущий, так ещё и полуголый мужчина, чуть ли не сбивший Лололошку с ног, задев того своим мощным плечом. — Не стой на проходе, урод! — выкрикнул он, сплёвывая накопившуюся слюну на землю и тут же уносясь в закат. Паренёк мог лишь сдавленно хихикнуть тому в ответ, мысленно поблагодарив всевышние силы за то, что сейчас не валяется втоптанный в грязь дороги. «Кажется, в этом месте собрались не очень интеллигентные люди…» — это небольшое столкновение помогло вырваться из темницы собственных мыслей, сосредоточившись на тех четырёх стенах, в которых сегодня потенциально случится что-то очень нехорошее. Лололошка хотел было обернуться и поглядеть на Люциуса ещё раз перед тем, как заходить, чтобы побыстрее ретироваться, если тот уже готовил убийственное заклинание, но не стал, и схватился наконец за железное кольцо, служащее ручкой. Всё ещё слегка раскачивающаяся на петлях дверь под натиском заскрипела, и парень буквально ввалился в душное помещение. Это была даже не забегаловка. Это была настоящая харчевня-притон. На Лололошку и тихо проскочившего внутрь Люциуса упало сразу несколько изучающих тяжёлых взглядов, что очень быстро приняли грубый насмешливый оттенок. Они принадлежали мужчинам. Всё помещение было заполнено кучей потных, хмельных, накачанных мужчин, у которых где-то в трусах, скорее всего, было запрятано под сорок клинков, которыми они бы без сомнения распороли брюхо каждому за парочку золотых монет. Лица и руки их словно принадлежали животным, а не людям: обросшие копной тёмных запутанных волос. А там, где волос не было, виднелись багровые глубокие шрамы, на некоторых из которых даже красовались остатки недавно свернувшейся крови. Сердце забилось чаще. И нет, далеко не потому, что Лололошка посчитал всех этих мужиков чертовски привлекательными! В горле встал ком, но паренёк постарался выпрямить спину и бесстрашно добраться до барной стойки (благо, до неё было около пяти шагов), за которой стоял особенно суровый бармен в желтоватой изодранной безрукавке, с чёрными, объятыми плотной кожей век, сухими глазами. Его нижняя губа была рассечена (хотя это слабо сказано — вот «разодрана» больше похоже на правду) ближе к неподвижному уголку рта, из-за чего обнажались вытянутые прямоугольные зубы. Выглядело это максимально стрёмно! На удивление, в этом заведении среди обшарпанных столиков и расшатанных стульев находилось небольшое возвышение, напоминающее сцену, на котором помещались всё те же мужчины, только… «Мне это кажется? Может, глаза протереть?» — они сосредоточенно готовились к исполнению некой композиции: кто-то сидел у чёрного рояля, разминая толстые хрустящие пальцы, кто-то, элегантно уложив на плечо скрипку, энергично водил по ней смычком, ловя тонкие певучие ноты, кто-то выстукивал по натянутой коже длинного барабана тихий ритм невпопад громкому хохоту раскладывающих пасьянс соседей. В таком-то месте?.. У Лололошки чуть челюсть не отвисла! Куда он попал, вообще?! Полное сумасшествие! И, кажется, этому сумасшествию ни конца ни края не было. — Слушай, пацан, чего сюда припёрся? — бросил под нос бармен, усиленно вычищая гранёный стакан. Он говорил тихо и низко, скрипя своим глухим баритоном. Лололошка, не сумевший даже отлепить глаз от того, как нежно скрипач прижимался мясистым подбородком к своей маленькой скрипочке, выводя стройную гармоничную мелодию, и задуматься над ответом не успел. — Нам нужен Зул, — бесцеремонно, как и всегда, выдал… Стоп! Лололошка стремительно обернулся в сторону Люциуса, который, сложив руки в замок на своей груди, безостановочно смотрел прямо в глаза пугающе высокому бармену. — Есть тут такие? Или хотя бы рядом где-нибудь? — Люциус говорил. Ровно, спокойно шевеля бледными устами, словно ничего его не смущало и не злило. Словно вообще ничего странного прямо сейчас не происходило! И словно он нисколечко не замечал сомнительного поведения Лололошки всё это время! Нет… После всего произошедшего Лололошка больше всего удивился тому, что Люциус без каких-либо проблем заговорил! Просто взял и заговорил с незнакомцем! Без запинок, без мутных чувств в голосе, совсем буднично… А точно ли это был Люциус? — Зул? Зачем тебе Зул-то сдался, принц? — мужчина крепко усмехнулся, растягиваясь в обрезанной улыбке и обнажая верхний ряд зубов — Принц? Я не принц… — задумчиво попытался возразить Люциус, не уловив каплю иронии, заложенную в это великосветское прозвище. — Да ну, а на вид голубых кровей! — выкрикнул рыжебородый мужчина с маленькими губами, раскачиваясь на стуле и вертя в пальцах сверкающую вилку. — Ручки тоненькие, ножки тоненькие, весь как спичка! — мужчина забавно начертил в воздухе кончиком вилки палочку. — Кости-то небось хрупкие, а уже ходишь по местам, где одни только костоломы и собираются. Мамка-то хоть твоя разрешение своё дала, чтобы её дорогой сыночек шлялся непонятно где? Или вот этот рядом — твой телохранитель? — кажется, словно весь бар обратил внимание на эту речь, потому что даже особо не заинтересованные зрители прекратили травить свои собственные анекдоты и начали посмеиваться над искромётными словами рыжебородого. — У меня нет матери, — отчётливо и без всякого сожаления сказал Люциус, что звучало бы пафосно, если бы все присутствующие знали о божественном происхождении «принца» (хотя Лололошка и сам не очень хорошо понимал, как Люциус явился на свет), а так издёвка рыжебородого внезапно приобрела какой-то даже горький характер. И ещё большей неловкости добавило то, что Люциус после этих слов замолчал. Да! Просто взял и замолчал! На беспрестанно весёлом красном лице рыжебородого даже проскочило некое замешательство, но он быстро пришёл в себя, подбирая нужные слова. — Ха-ха! Ну ты и выдал, принц! Кто, говоришь, тебе нужен? Зул, да? — рыжебородый с лёгким бренчанием отбросил вилку на стол, приподнимая одну из своих густых увесистых бровей, чтобы получше вглядеться серым глазом в непоколебимо безэмоциональное лицо Люциуса. — Ты мне так и не ответил, кстати, кто это с тобой! Твой телохранитель? Шестёрка? Дружок? Подпевала? — Люциуса словно передёрнуло, когда он услышал этот вопрос. — Это мой друг, — слово «друг», произнесённое им, вонзилось в самое кровоточащее сердце, дырявя и без того дырявые предсердия. Он сказал это бездумно, бессмысленно, будто и не понимая того, что говорит. «Друг», да? Лололошка опустил глаза к полу, несмотря на то, что рыжебородый, в любопытстве округлив щёки, перескочил своими глазами к нему. Разве друзья это не те, кто друг другу доверяют? Рассказывают то, что на уме? Внутри живота что-то зашипело, щекоча рёбра. — Дру-у-уг? — растянул это отвратительное слово он, зажав между пальцев косичку, в которую был заплетён кончик его бородки. — Слушай, принц, а давай я тебе расскажу, где Зул, а ты… м-м-м… — все наблюдающие застыли в предвкушении задумки рыжебородого, — спляшешь для нас со своим другом! Нет, ну а что? Всего-то один танец! — зал громко взорвался в аплодисментах и хохоте. Кто-то даже оглушительно присвистнул, заложив в рот пальцы. — Музыкальное сопровождение мы вам организуем, правильно, парни? — он повернулся в сторону музыкантов, которые всё это время продолжали готовиться к выступлению, создавая небольшой балаган на фоне. Мужчина за роялем, который, играя гамму, остановился где-то в малой октаве, кратко кивнул, показав большой палец. — Вальсок какой-нибудь наши парни ого-го разыграют здесь, так что без музыки не останетесь! А вот пространство… Двигайтесь, мужики, к стенам! Хотите же поглядеть, как принц танцует? — и душное, спёртое помещение под скрип перемещаемой мебели начало становиться всё просторнее и просторнее. Один только рыжебородый продолжал сидеть на месте, выжидающе глядя на застывшего в недоумении Люциуса. Его предложение было даже не предложением, а скорее приказом. Вот только Люциус этого властного тона не уловил. — Танец? — с непониманием переспросил Люциус, щуря глаза. — Именно, принц! Один танец с другом, и Зул весь твой! Обещаю! Честное слово, расскажу всё-всё, что знаю! — рыжебородый поднял ладони в воздух, пытаясь этим жестом доказать, что он чист и искренен в своих побуждениях, однако Люциус уже не смотрел на него. — Будешь танцевать? — тихо, еле различимым шёпотом спросил он, пряча взгляд где-то у сгиба своей руки, которую он продолжал держать на груди сплетённой с другой. — Я не умею, — с лёгким волнением резко сделал объявление он. Лололошка потерялся окончательно. Какой ещё танец с Люциусом? Какая музыка? Какое, чёрт возьми, честное слово? Откуда этот рыжебородый, вообще, может знать о Зуле? Что это значит? Им с Люциусом теперь придется развлекать всю эту толпу зевак? А если они откажутся? Потянет ли Лололошка в бою стольких свирепых воинов? А если они заденут Люциуса (а они наверняка заденут, ведь находятся непростительно близко)? А что будет, если они постараются прямо сейчас сбежать? Погонятся ли за ними? Будут ли средь бела дня покушаться на их жизни? — Эй-эй, — рыжебородый раздражённо защёлкал пальцами, и, хоть он и продолжал улыбаться, его брови тяжёлыми глыбами нависли над впалыми глазными яблоками, затемняя ясные смешинки. — Не заставляйте публику ожидать! Нам мучительно скучно! — он беззвучно, одной лишь бегающей грудной клеткой, рассмеялся, однако ж добавил отвлечённо, чтобы Лололошка и Люциус могли понять его настрой: — Решайте быстрее. «Бежать не вариант… У дверей слишком много столиков… Чёрт! Они все будто специально к дверям сдвинулись! Драться? Не вынесу… Точно не вынесу. Тем более Люциус…» — Лололошка исподлобья посмотрел на «тоненькие ручки». «Он не сможет им ничего противопоставить. Его магия на таком расстоянии будет просто бесполезна… Чёрт… Чёрт-чёрт-чёрт! И что же делать-то?!» — варианты словно нарочно игнорировали всякую стрессовую ситуацию, чтобы Лололошка не мог с их помощью выбраться из той ямы, в которую сам себя завёл. Надо было решать самостоятельно. Без первого, второго, третьего и ещё каких-либо вариантов! Просто взять и что-нибудь сделать, пока не поздно! — Я повторять дважды не буду. Мы все ждём вашего танца! Правда, парни? — и находящаяся в ожидании толпа протяжно завыла. Один из мужчин даже нарочито громко застучал грязной ложкой по столу, и все, кто был рядом, разом подхватили эту инициативу. Уже совсем скоро со всех сторон начали слышаться агрессивное бренчание посуды и треск дерева раскачивающихся столов. Они стучали. Стучали. Стучали. И стучали. Каждая секунда была на счету. Лололошка резко повернул голову в сторону своего спутника, как бы надеясь, что тот решит за него, как поступить в данной ситуации, и посмотрел прямо в уведённые глаза, что, кажется, совсем не страшились последствий такой медлительности. Люциус ничего не делал. Он будто ни о чём и не думал вовсе в этот напряжённый момент. Лишь изредка его реснички потряхивались от излишне громких звуков, доносящихся от разъярённой толпы. «Сам! Сам! Решать самому… Я… Я!.. Бляха-муха! Ладно!» — Лололошка сжал всю свою волю в кулак и решительно и резво схватил руку Люциуса за запястье, успев поймать своим свободным взглядом лёгкое удивление и тут же повернувшись в сторону рыжебородого. — Парни, играйте! — зал встретил пару «танцоров» очень бурными овациями. Казалось, крик мужчин, рассчитывающих на хорошее зрелище, разнёсся по всему рынку. Рыжебородый повертел пальцем в воздухе точно так же, как и ранее вертел вилкой, и, обратив внимание на его жест, музыканты собрались, коротко бросили друг дружке пару слов, и… Зазвучали первые несколько высоких нот, сыгранные на блестящем чёрном рояле. Клавиши с приятным стуком прогнулись под мозолистыми пальцами музыканта. Холодная рука, покоящаяся под тёплой ладонью Лололошки, дрогнула, порываясь вырваться, но суставы закоченели от волнения. О чём сейчас думает Люциус? Чего желает? Как выглядит? От накатившей на сознание паники Лололошка боялся просто обернуться, чтобы увидеть Люциуса, не то что начать двигаться в такт тихому вступлению. Тем более… он и сам-то не умел танцевать от слова совсем! Просто не пойми зачем схватился за чужую руку, а теперь стоял как вкопанный. Кожа Люциуса была мягкой, нежной, будто сотканной из шёлка. Даже сквозь трудовые мозоли он мог ощутить каждое подрагивание чужих фаланг. Под рёбрами всё прыгало и искрилось, щекоча и жаря органы, разливаясь раскалённой лавой в брюхе. В голове напрочь потерялись всякие мысли, и хотелось просто схватиться за собственную грудную клетку, упав на пол в судорогах и стараясь успокоить бесконечно беспокойное сердце, работающее заведённым мотором. Страшно. Больно и страшно. Но в то же время проснувшаяся решимость твердила: «Продолжи. Станцуй. Просто сделай это! Возьми его за руки! Спроси! Разберись! Смотри на него сколько хочешь! Не отпускай!» — и Лололошка не отпустил. Он никогда не должен был отпускать! Обернувшись наконец всем телом, он схватил вторую руку Люциуса, пропуская свои пальцы меж чужих, и поднял сконфуженный взгляд, который уже слишком давно не скрывали очки. Люциус, судя по выражению лица, был застигнут врасплох: приподнятые брови, бешено дикий боязливый взгляд, в котором впервые за долгое время закружились вскипевшие искры, и приоткрытые в застрявшем вопросе губы. Лололошка лишь крепче сжал чужие руки, что вновь постарались вырваться, в этот раз настойчивее, уже не импульсом. Вытянув кисти в стороны, Лололошка принял с Люциусом позицию «лодочки», в которой обычно танцуют вальс дети или незнакомцы, и приготовился двигаться в случайном направлении, ведя за собой. Лицо предательски зарделось, окончательно выставляя стыд Лололошки напоказ публике, и самое главное — Люциусу, который постепенно стал осознавать происходящее. И вот музыка стала обрастать партиями: к фортепиано подключилась скрипка, а за ней и тихое сопровождения барабана. Все мужчины, что ещё не замолкли ранее, внезапно закрыли рты и словно перестали двигаться вовсе! — Двигайся за мной, — бездумно бросил Лололошка приподнявшему подбородок Люциусу и сделал первый шаг: влево. Доска под ногами скрипнула и прогнулась. Голубые глаза сосредоточенно глядели на две пары двигающихся ступней, чтобы случайно не задеть стучащие каблучками туфли. Второй шаг: назад. В телодвижениях Лололошки не было изящества, никакого полёта или невесомости, Люциус же, напротив, будто плыл по помещению. Свободная рубаха, вся истрёпанная и потасканная полупрозрачной вуалью следовала за его спиной и руками. Во время второго шага Люциусу пришлось сблизиться с Лололошкой, чтобы поспевать за его движениями, из-за чего две грудные клетки чуть не соприкоснулись. Третий шаг: вправо. От Люциуса доносился запах пороха и копоти, такой знакомый. Лололошка поджал губы, нервно сглатывая застоявшуюся слюну, когда ощутил ладонями, как руки Люциуса стали нагреваться, словно обогреватель. И четвёртый шаг: вперёд. Квадрат замкнулся, на клавиатуре рояля зажалась крепкая доминанта. Вперёд! Вперёд! Вперёд! Больше шагов! Больше движений! Больше прикосновений! Лололошка шагал неосознанно, вразброс выбирая направление и изредка врезаясь склонённой (он не мог перестать глядеть на ноги, чтобы продолжать контролировать ситуацию) макушкой в ключицы Люциуса. А тот… Кажется, словно он даже сам посильнее сжал свои пальцы в цепком замке летающей лодочки. Пара «танцоров» неумело двигалась по помещению, в котором, на удивление, никто даже не начал заливаться гортанным хохотом от этой уморительной сцены, которая выглядела как анекдот. В первых рядах все внимательно провожали фигуры своими глазами, будто о чём-то на миг задумавшись. О чём-то отвлечённом и нежном; таком, о каком подобные неотёсанные мужчины никогда бы не могли задуматься. Рыжебородый даже пару раз сурово потрепал своими короткими пальцами кончик косички, в которую была заплетена его борода, угрюмо понурившись, но не уводя взгляда. И вот скрипач затянул сольную кульминацию, сопровождаемую редкими выскакивающими аккордами довольного пианиста, ведущего в разряжение. Композиция была небольшая: минуты три от силы, но Лололошке казалось, будто даже воздух в комнате застыл, чтобы потянуть этот чувственный момент. Грудь полыхала, лицо полыхало, руки полыхали. Всё внутри и снаружи полыхало от обжигающих прикосновений и невесомой близости. Наконец Лололошка решился отвлечься от ног и поднять свои глаза, дабы увидеть разогретое лицо Люциуса, что с каждой секундой жарил всё сильнее, норовя оставить после себя россыпь въедающихся в плоть ожогов. И он поднял. Поднял и увидел. Красный! Весь-весь красный! От кончика прямого носа до заалевшихся изящных губ. Вскружённый, обескураженный, еле дышащий. И глаза тоже красные. Горят. Пылают. Живут. Скрипка разошлась в последнем однонотном вое. Лололошка почти что упал, встав на месте из-за своего желания рассмотреть. Жадно, впитывая в себя эту искренность в открытых горящих глазах, читая в них каждое выплеснувшееся наружу из чаши души чувство. Безумие. Это настоящее безумие! Люциус поджал нижние веки, глядя в ответ горько и слёзно, лихорадочно. Ему было больно. Ему было мучительно. Ему было невыносимо. Сотня игл была воткнута в его сердце. Сотня острых, толстых игл, вынуть которые было уже невозможно. И он смотрел, впиваясь своим ярким красным в Лололошку, разрывая в клочья чужое сердце. «Почему, Люциус? Ответь мне! Почему?» Но Люциус не ответил. Последний удар в барабан, последний аккорд, последний шаг. Он, ведомый страхом, вырвал свои руки и отшатнулся. Тишина и… Вопли. Люди заревели. Кто смеялся, кто просто нечленораздельно что-то выкрикивал, кто-то даже похлопал в ладони. Но Лололошка не мог перестать смотреть на Люциуса. Слабого, загнанного в угол, потерянного. Его лицо перекосилось в муках отчаяния, и он тут же отвернулся. — Молодцы, ребятки! Неплохо получилось, — рыжебородый был из числа тех, кто хлопал. Он встал и медленно зашагал к Люциусу. Оказалось, что этот мужчина был совершенно низкого роста, из-за чего был похож на гнома. — И если уж я дал честное слово, я его сдержу, принц. Эй, Косой! — бармен, всё это время беспристрастно протирающий свои стаканы, поднял свои глубокие чёрные глаза и ухмыльнулся, когда его позвали. — Веди этих к месту обитания того зелёного паршивца Зула. Потом сразу возвращайся, а я пока тут вместо тебя выпивку раздавать буду. Плёвое дело! Косой вышел из-за барной стойки, без вопросов зашагав в сторону Люциуса и Лололошки. Рыжебородый же показал большой палец и поплёлся на место ушедшего товарища (или подчинённого?). Что-то было странное во всём этом. Головорезы правда, что ли, отпустят их за этот неказистый танец? Просто возьмут и отпустят, одухотворившись? Быть не может. Бред какой-то! Лололошка с волнением поглядел на отстранившегося Люциуса — тот, согнувшись, постепенно угасал, превращаясь в прежнее серое пятно. Только в этот раз даже черты его лица расплылись, сливаясь с пепельным цветом волос и превращаясь в однородную безликую массу. «Люциус?..» — Идём, — Косой, поравнявшись с Люциусом и Лололошкой, похлопал обоих по плечам, настойчиво выводя из заведения, в котором вновь поднялся гул. — Запомните путь. Возвращать я вас не буду, — холодно отрезал он, с лёгкостью толкая тяжелую дверь. * — Люциус, скажи мне, скольких ты уже убил? — девушка, закутанная в плотное одеяло, лежала лицом к стене на высокой перине, которой была застелена её небольшая кровать. Длинные чёрные локоны были разбросаны по всему постельному белью, занимая собой чуть ли не всё изголовье скромного ложа. Полубог сидел на стуле рядом, крутя в жестяной кружке остывший, наверное, уже давно розоватый чай из ягод, который Крув заварила и оставила настаиваться на целую ночь. — Посчитай… Просто цифру. Скажи мне, сколько? — Я не считал… — тихо ответил полубог, следя за отражением летающего по трясущейся поверхности чая огонька, который кружил по комнате, освещая её. — Зачем мне это знать? Разве в этом есть смысл? — разговор с Крув продолжался с того самого момента, как она заговорила на обратном пути, и как бы полубог ни старался повести их диалог в другое русло, Крув вновь и вновь сводила его к бессмысленным вопросам, на которые он не хотел отвечать. Почему-то каждый раз хотелось начать рвать волосы на своей голове, кричать, надрывая горло, поджечь эту избушку вместе с девушкой, превращая всё вокруг в пепел, но полубог смирно сидел на месте, опустив глаза к белым рукам, в которых покоилась кружка. Они с каждой секундой начинали казаться всё грязнее и грязнее. Будто там, под белой краской, скрывались умело спрятанные брызги. Брызги чёрной крови. — Не считал? Значит, жертв было настолько много? И тебе было всё равно? На всех было всё равно!.. Из-за тебя страдали другие живые существа. Они тоже хотели жить, хотели чувствовать, хотели улыбаться и любить… — она говорила всё это серьёзно, выковывая каждое слово из раскалённой стали. — Так почему они мертвы, а ты — нет? Почему ты лишил их возможности видеть мир и ощущать его, а сам остался полностью здоров? Почему ты достоин жизни, а они — нет? — Я… я же полубог… — И что с того, Люциус? Что с того, что ты полубог? Ты важнее них, да? Ты лучше них, да? Разве? — она, шурша одеялом, повернулась в сторону нахмурившегося полубога. Из-под копны волос показался один глаз. Всё такой же. Жёлтый, слепой. Но казалось, что он заглядывает куда-то в глубины сознания, читая мысли. — Ты убийца. Помешанный на своём величии убийца. Ты шёл по головам, Люциус, совсем не обращая на это внимание. Смерть живого существа для тебя была пустяком. Но сейчас ты должен понимать… Подумай, Люциус… Подумай!.. Они все заслуживали жить: чистые души, молодые души, добрые души, ещё способные к тому, чтобы искупить свои грехи души, а ты после всего, что сотворил… А ты… Заслуживаешь ли ты жить?.. — она упёрлась своим носом во влажную подушку, вдыхая запах сырости, передавшейся ткани от её волос. — Заслуживаешь ли улыбаться, когда стоишь на костях? Заслуживаешь ли радоваться, когда всё твоё тело запятнано кровью некогда живых? Заслуживаешь ли любить, когда забрал чью-то мать, чьего-то отца или чьего-то ребёнка? Ты забрал любовь и счастье других своими собственными руками! «Заслуживаю ли я?.. Заслужить… Я… я старался. Я же правда старался. У меня есть заслуги. Я всем помог при помощи своих сил… Я… Любовь… Счастье… Что это значит?» — О чём ты? Любовь и счастье? — Люциус со стуком поставил кружку на стол. — Именно. Заслужил ли ты того, чтобы кто-то принимал тебя таким, какой ты есть? Чтобы находился рядом? Чтобы простил? Чтобы в трудную минуту не дал погрязнуть в отчаянии? Есть хоть что-нибудь, из-за чего ты можешь заслуживать любви? Ты сделал в своей длинной жизни хоть одно дело не ради себя, а ради другого существа? — Я… — в голове замелькали воспоминания. Люциус вспоминал книгу, прочитанную тогда в библиотеке. Любовь. В ней была та самая любовь. Бесконечная близость. Потом Люциус вспомнил Воланда, которого вытащил из тюрьмы Времени, чтобы продолжить развлекаться в Аду, и которого… оставил в Даливарике. Потом в голову пришли ребята из Ордена, с которыми он сотрудничал, чтобы вернуть себе божественные силы. Потом… ещё несколько образов, которые он сразу прогнал. Ничего в голову, что могло бы быть ответом на вопрос Крув, больше не приходило. Люциус замялся, нахмурившись. Пауза, возникшая вследствие его раздумий, была слишком долгой. — Бог наш, Соларн, пожертвовал собой ради нашего создания и был тем счастлив. Он отдал всего себя и тем заслуживает любви нашего народа! Быть любимым и счастливым может лишь тот, кто отдаёт, а не забирает! Так мне рассказывал мой отец, когда я ещё была совсем маленькой. Я ходила тогда на службы в нашу церковь, приносила к алтарю лучшие плоды из нашего сада и падала перед Сонком ниц… Я помню все истории своего отца. Слышал ли ты когда-нибудь историю про Издахалека, брата Соларна? — девушка внезапно приподнялась на скрипучей кровати, глядя сквозь полубога. — Блуждая по вечной пустоте в своей бесконечной скуке, Издахалек нашёл Краиносонку, созданную некогда Соларном. Решив найти спасение от своей скуки, Издахалек обернулся человеком и ступил на землю обетованную. Мягкая трава обхватила его ступни, и в глаза ударили тёплые лучи Сонка. В Краиносонке он нашёл приют, хлеб и добро. Люди приняли его радушно. Вот только совсем скоро и это добродушие ему наскучило. Тогда Издахалек, вернувшись в прежний свой облик, стал разрушать Краиносонку. Он разбил небо и землю, растоптал людей и животных, расплескал все воды! И тогда из-под земли показался дух погребённого Соларна. Он спросил: «Брат, зачем же ты рушишь?» Издахалек же, увидав брата, рассмеялся: «Так это всё твоих рук дело, брат Соларн? Я рушу потому, что хочу рушить!» Соларн удивился: «Но почему же, брат, ты хочешь рушить?» — спросил он. Но Издахалек не нашёл ответа и напал на Соларна, пронзив своей рукой его дух. Тогда же Соларн и сказал: «Брат, твои разрушения приносят лишь страдания», — и дух Соларна озарил всю Краиносонку божественным светом! И Издахалек рассеялся, уносясь в пустоту. Он был недостоин находится на нашей земле… земле достойного рода тех, кто родился из крови Соларна. Крув тяжело вздохнула, беспричинно всхлипывая, и тут же вновь упала на кровать. — Не заставляй других страдать, Люциус. Не порти чужое счастье. Ведь ты уже Издахалек. Ты уже недостойный… И она замолчала, о чём-то горестно задумавшись. * Косой указал большим пальцем на убогую гостиницу за своей спиной, окна которой были настолько маленькими, что, кажется, свет и вовсе не пропускали через себя. — Зул в шестом номере ошивается. Правда, не знаю, найдёте вы его там или нет, но мне как-то всё равно, — он скрипел своим голосом, оголяя челюсти. — Вам повезло, что Рыжего задели за душу ваши пляски, иначе вы бы у нас там пару дней подряд выступали, — он тяжело рассмеялся. — Рыжий когда-то хорошего друга потерял. Такой же дохляк был, как и ты, принц. Наверное, посмотрев на тебя, вспомнил его, вот и решил дать шанс вам показать себя! Не зря, не зря, — Косой косо, но искренне улыбнулся, правда, он всё ещё выглядел свирепо. — Смешные вы. Пошёл я. Заходите, как новый танец разучите. Косой помахал грубой, обросшей волосами рукой и развернулся, уходя подворотнями обратно. Лололошка остался с Люциусом тет-а-тет. И он уже безжалостно возненавидел себя за всё, что только что случилось. Лололошка винил себя во всём, в чём можно было себя обвинить, стараясь собраться с мыслями. Тот говорящий взгляд Люциуса всё ещё перманентно стоял перед глазами. Как так вышло? Как самое гордое существо во всей Вселенной могло быть проткнуто таким количеством ядовитых игл, разъедающих его внутренности? Это же… это же… — Люциус, — ласково и с жалостью прошептал Лололошка, бесстрашно подняв свои глаза к однотонному серому. — Расскажи мне, что с тобой, — он пересилил наконец себя, прямо задав вопрос, который всё это время боялся задавать. — Почему ты так изменился, Люциус? Я знаю, что ты, наверное, думаешь, что с тобой всё в порядке. Но я… — глаза Лололошки стали влажными. Он словно был готов расплакаться, — я увидел, что тебе больно. Что происходит, Люциус? Что тебя так терзает? Расскажи мне! — Люциус отвернулся, страшась показать свои глаза. — Ничего. Ничего страшного. Я изменился к лучшему. Я просто не хочу никому больше досаждать. — Люциус! Где же ты изменился к лучшему? — Что «Люциус»?! — яростно воскликнул он, резко переходя из спокойного тона в разъярённый. — Что «Люциус»?! Я изменился! Что тут непонятного?! Изменился и н-не хочу быть таким, каким был раньше! — голос его дрогнул. — Разве это не хорошо, что я поменяюсь?! Что не буду больше, как вы меня там называли, «грубияном»! Что не буду больше никому вредить своей магией! Что не буду больше полубогом! Почему ты так помешан на том, что я меняюсь?! Почему хочешь это прекратить?! — он распалённо задышал, начиная то открывать, то закрывать губы. — Перестань ты уже искать подвох, Лололошка! Со мной всё в полном порядке! А теперь давай просто найдём этого Зула и… и… — Люциус, — с расстановкой начал Лололошка, — я виделся с Воландом. Он… очень по тебе скучает. Почему ты не пришёл к нему? — глаза Люциуса округлились, превращаясь в холодные стёклышки. — С Воландом? Ты… Как ты… Зачем ты… Да пошло оно всё! Просто оставь ты меня уже в покое! Оставь и не приставай! Иди! Отправляйся на свои приключения! Путешествуй и дальше по мирам! Прибей, наконец, Зула! А меня оставь! — он ощетинился, как дикий зверь, прижавшись к стене ближайшего здания и ища глазами пути отступления. — Люциус… — Лололошка протянул свою руку, чтобы положить её на трясущееся плечо Люциуса, но тот исступлённо вскрикнул: — Не трогай меня! — и тут же нырнул наугад меж зданиями, уносясь куда-то вдаль и стуча своими каблуками. Лололошка хотел было понестись за ним, пока не поздно, но речь Люциуса не дала и с места сдвинуться. «Оставить в покое? А может и правда… его просто надо… оставить? Я не могу! Я просто не могу со всем этим совладать! Я и со своими чувствами-то разобраться не могу, а тут стараюсь и ему помочь… Ну не глупо ли? Глупости. Глупости. Глупости. Всё это так глупо… Я не хочу его оставлять. Не хочу». Лололошка отнял руки от лица и поглядел в ту сторону, в которую рванул Люциус. Пусто внутри. И что же делать теперь?