Божественный холод

Над трясущимися кудрями раздался оглушительный грохот. Сизые тучи над макушкой собирались в плотное шерстяное полотно, в котором не было видно ни одной мельчайшей прорехи, что пропустила бы хоть один искрящийся лучик солнца. Они застилали собою всё голубое небо, уходя далеко за убегающий горизонт и с каждой секундой лишь сгущаясь: приветливый на первый взгляд мир покрылся рассеянной мглою, превращаясь в сущий мрак. По неподвижным, налившимся тяжёлым свинцом плечам хлестали гонимые ураганом ветви деревьев, что осыпались влажными листьями при каждом гулком ударе. Меж стволов бегали чёрные тени кошмаров запершегося в сырой комнате черепушки разума, что постепенно разваливался на части от собственной беспомощности: если он старался перенаправить русло мыслей на что-то более-менее позитивное, дабы тело перестало ощущать постоянную, раздирающую нервные окончания меж рёбер боль, то этот ход мыслей казался кукольным. Ненастоящим, поддельным, искусственным. Лживым до невозможности. А ведь раньше работало… да? Работало ведь? Да кому Лололошка врёт! Себе? Он же сам понимает! Это никогда не работало! Сколько бы он ни уверял себя, что всё хорошо, сколько бы ни копошился в мозгах, настраивая затормозившиеся механизмы, сколько бы ни пытался не обращать внимания на свои страдания, он всегда, без исключений, возвращался к ним, как только оставался тет-а-тет с самим собой. Даже тяжёлый физический труд и путешествие по «новому» для него месту уже не спасали. Всё сознание перевернулось с ног на голову, начиная вгрызаться в себя же острыми вопросами, на которые не было ответов. И было уже плевать на какой-то там на сюжет, было плевать на данжи, которые можно было бы успешно полутать по пути, было плевать на монстров, с таким рвением цепляющихся за его шею. Лололошка не мог перестать без перерыва думать. О будущем, о своих надеждах и стремлениях, о привязанности к полубогу. Обо всём, что заставляло сердце хандрить и переставать качать разогретую кровь по сосудам. И как избавиться от всего этого? Как снова вернуться в весёлую безмятежность? Почему всё обернулось именно так? Всё из-за него! Всё из-за грёбаного Люциуса! Сухие потрескавшиеся губы поджались, начиная осыпаться, а ноздри втянули побольше спёршегося воздуха. Снова раскат грома. Тяжёлый, как удар молота кузнеца по избитой наковальне, и разящий, как острое заточенное лезвие блестящего охотничьего ножа, жадно входящего в живот убитого животного. Небо сотряслось от боли, словно перенимая каждую черту юноши в себя, отражая его собственное лицо где-то там, на высоте. Это всё Люциус. Если бы не он… Если бы он не пропал на три недели, Лололошка бы даже не задумался обо всём этом! Не начал бы терзаться пустыми страхами! Если бы они продолжили приключение… то что было бы тогда? Они бы плутали по всем закуточкам Мультивселенной только вдвоём: раздражительный полубог, что вляпывался бы в разные переделки из-за своего взрывного темперамента и старался бы привыкнуть к жизни смертных, и вечно занятый объяснениями и расхлёбыванием последствий божественных проделок мироходец. Они бы постоянно перекидывались язвительными словечками и шуточками в адрес друг друга, пока преодолевали бы далёкие расстояния, чтобы скоротать время в смехе и приятной компании; Лололошка бы спал в домике (из которого они бы успешно выгнали перепуганного жителя) во встречной деревушке, пока Люциус бы сидел где-нибудь рядом, заполняя всё пространство теплом и тихо дожидаясь, пока «смертный наконец перестанет быть бесполезным»; он бы отвечал на каждый заданный с сокрытым любопытством вопрос Люциуса, с рвением рассказывая ему о людях, пока тот изредка вставлял бы слово про божественную жизнь, позволяя узнать себя поближе; Лололошка бы изредка просил устроить привал, чтобы набрать еды, и они после этого вместе просто сидели бы плечом к плечу под шуршащим деревом, пока Люциус бы бурчал из-за этой долгой остановки, которую после не захотел бы прерывать; в бои бы тоже бросались вместе, разработав идеальную тактику, ведь они, как бойцы ближнего и дальнего боя, идеально дополняли друга друга на определённых позициях. Думать об этом исходе событий было одновременно и сладко, и раняще. Лололошке не хватало Люциуса. Того самого жгучего полубога, что жалил его, но в то же время глядел так мягко… так беспокойно. А теперь что? Молчание и пару бездушно брошенных слов. Во всём этом виноват Люциус! Это всё он! Всё из-за его тупого ухода! Если бы у него были мозги, он бы не убегал не пойми куда просто так! Ну, вообще… Он, видимо, проводил время с Крув. Да… На голову приземлилась, пронизываясь меж волос, маленькая холодная капелька. Люциус — идиот. Полнейший! Листва яростно шуршала, взлетая в небо зелёными порывами. Идиот-идиот-идиот. Снова капля… А потом ещё одна. И ещё. И ещё. Маленькие капли окатили прохладным градом всё тело, расписывая белую толстовку в тёмную крапинку. Лололошка никогда такого не чувствовал: он ни разу не выходил из себя настолько, чтобы мысленно посылать кого-то на все три буквы и во все четыре тоже (и в пять, разумеется). Он всегда был добр к окружающим, даже если они предавали его, и умел проявлять эмпатию к неровно лежащему камню. По-настоящему разозлить его было той ещё задачей. Вот только Люциус отлично с ней справлялся! Юноша нервно цыкнул, когда ощутил, как капли, падающие на голову, увеличились, из-за чего их сильные удары раздавались брызгами по всему воздуху. Почему его тоска и одиночество внезапно сменились такой тяжёлой и болезненной злобой? Лололошка сжал руки в кулаки и выскочил из расступившегося леса к небольшому водоёму. Капли стукались о бушующую поверхность воды, расходясь маленькими растущими кругами и отпрыгивая от треплющейся поверхности, словно прозрачные кузнечики. Прямо перед глазами возвышался… замок? Замок?.. Серьёзно? Огромное каменное строение, что частями разваливалось (из выложенных булыжником стен вываливались маленькие камешки, что крошкой рассыпались по земле) и напрочь заросло зелёным мхом и серым лишайником. Замок, да? Это место выглядело так, словно здесь мог бы жить Люциус. Мог бы проходить через арочные каменные ворота, постукивая своим золотым змеиным посохом по выложенной короткой дорожке, мог бы своими искрящимися глазами разглядывать изящные дикие цветы, захватившие небольшие клумбы, расположенные у открытого входа, мог бы проводить часы там, в зале, где горел размеренно свет подвесной люстры, с которой изредка падали капли воска. Свет. Не значит ли это, что сейчас… — Ты! — гроздья каплей ударялись о землю, рассыпаясь хрустальным туманом. Они беспрестанно били о голову, кажется, желая её размозжить. Трава под чьими-то ногами волнительно зашуршала, разнося влагу по сторонам. Сквозь вытянутые водные полоски проявился широкоплечий плотный силуэт. Он был в несколько раз больше Лололошки: мускулы опоясывали его сильные крупные конечности и объёмную грудь, на которой висла просторная одежда красного цвета. Да и сам силуэт был весь красный, не считая серовато-жёлтых когтей, растущих из рук, больше похожих на лапы. А ещё внимание привлекли красные завитые рога, длинные настолько, что уходили далеко за затылок. — Ты! — он, кажется, вгляделся в Лололошку на одну секунду, а после моментально, без особых размышлений, бросился вперёд. Юноша не успел среагировать и развернуться, чтобы пуститься наутёк, прочь от этого злобного существа: большая горячая рука со скрипящей яростью сомкнулась вокруг бледной шеи, с глухим стуком костей о твёрдую поверхность стены вжав хрупкое человеческое тело в ворота. Из сжавшихся лёгких в тихом стоне болезненно выпустился только что запущенный туда воздух. Лололошка инстинктивно поднял свои собственные руки, бессильно впиваясь горящими ногтями в фаланги нападающего, чтобы хоть как-то ослабить его вздувшийся хват. Рука незнакомца была словно металл: раскалённая, тяжёлая, неподвижно твёрдая — настоящий ошейник, забирающий возможность пропустить по сжатой трахее хоть один маленький вдох. Посреди его костяшек пробегала надутая толстая вена, на которую пытался надавить Лололошка, но все усилия были бесполезны против такой взрывной силы. Ноги не чувствовали травы — они висели в воздухе, болтаясь из стороны в сторону и импульсивно стукаясь о камень, разбиваясь вдребезги. Теперь Лололошка мог хорошо рассмотреть лицо этого существа. Из расширенных ноздрей и приоткрытой пасти, заполненной острыми зубами, валил белый пар, рассекающий тьму гремящей грозы. Глаза были заполнены светящимся красным цветом, ведь глазные яблоки полностью, кроме желтоватого зрачка, налились кровью. «Совсем не такие, как у Люциуса», — заметил с неким разочарованием Лололошка, пусть и находился в шаге от смерти. Хотя… было в их выражении и что-то похожее. Сомнений не оставалось: сейчас перед ним тот самый Воланд — демон и первый друг Люциуса по совместительству. — Что ты сделал с Люцем, урод?! — прошипел он сквозь зубы, из-за чего его приглушённый голос слился с дождём. Шумно. Его толстые пальцы сжались в ещё более плотное кольцо. Кажется, шейные позвонки начали трещать. — Отвечай! Отвечай, пока я тебя не прихлопнул! Куда ты дел Люца?! Это ведь ты во всём виноват! Это ведь из-за тебя он ушёл! Говори! Говори давай! Я не собираюсь с тобой тут распинаться! — стало жарко. Мир перед глазами начал плавиться, рассыпаясь на цветные кружочки. Говорить? Вариантов ответа было не так уж и много. Вернее, всего один. — Я никуда не девал Люциуса, — прохрипел с усилием Лололошка, — и ничего с ним не делал. Он сейчас жив-здоров! — услышав это, Воланд в сомнениях поджал губы, слегка ослабив свои пальцы. — Просто находится в другом мире! Я его до недавнего времени даже не помнил, — говорить внезапно стало куда легче. — Я и сам не понимаю, что с ним происходит и почему он ушёл отсюда! Для меня это тоже загадка! Так что опусти, пожалуйста! — веки демона заметно затряслись, словно он впал в отчаяние, и горячая ладонь наконец отцепилась от покрасневшей шеи, из-за чего Лололошка свалился наземь, тут же закашлявшись и пытаясь вместе с холодными каплями захватить своими пылающими губами хотя бы немного кислорода. — Ушёл сам, значит? Да не может такого быть! Если уж в этом не замешан ты, болванчик, то кто-то другой сделал что-нибудь с Люцом! Он не мог просто взять и уйти отсюда! От меня! Уйти от меня! От своего лучшего друга! — он говорил полудрожащим голосом, склонившись под весом тянущего к земле ливня. — Мы с ним через столькое прошли. Столькое вместе видали… Его отсюда могли вытащить только против воли… Так ещё и на такое время! Любой бы уже успел подумать, что он… Нет-нет-нет! Люц же полубог! Полубоги не могут… — тут он весь вспыхнул, закричав. — Я тебе ни капельки не верю! Быстро! Вставай и веди меня к Люцу, если уж знаешь, в каком он мире! Прямо сейчас! Нам надо с ним перетереть, — Лололошка судорожно глотал слюну, пытаясь убрать вкус железа, прочно засевший далеко в пищеводе. Всё внутри шеи пульсировало, разливалось, щипало и жалило. Тошнило. Сильно скрутило желудок. — Болванчик? Эй? Ты ж… не собираешься меня к нему приводить?! Значит, с Люцем опять что-то не так, да?! Сначала его используют для спасения какого-то деревца, потом похищают, дальше лишают почти всех сил, чуть ли не убивая, а теперь что?! Теперь ты решил взять его в плен?! Я не позволю! Не позволю тебе делать такое с Люцом! Чего ты отмалчиваешься?! Говори всё, что знаешь! Давай! Или я тебе отрежу руку, чёртов человечишка! — Воланд засверкал во тьме грубым оскалом, приставляя острые кончики когтей к искажающемуся от напряжения предплечью Лололошки. Тот невидимо вздрогнул, сквозь пелену боли бросая взгляд на демоническую фигуру. Рога словно заточились, приготовившись к бою, но средь всепоглощающей жестокости глаз затерялось тревожное чувство. Маленькое, трясущееся и мокрое. Готовое вылиться на щёки и тёмные тонкие ресницы хрустальной солью. — Я почти ничего не знаю, — сознание засуетилось, пытаясь на полочках найти средь воспоминаний хоть одно упоминание Люциусом причины его пребывания в вечном холоде. — Он находится в почти что пустом мире и, кажется, говорил, что это потому что там никто не достаёт его нравоучениями и болтовнёй… — в зрачках демона пробежало, махая хвостиком, неверие. — Люц… Он… он не мог, нет, — Воланд разогнулся и сжал свои руки в прочные кулаки. Он был весь красный, искрящийся, шипящий из-за сырости. С его прикусанных губ катились маленькие красные капельки крови, смываемые напористой свежестью дождя. — Чёрт! Ну почему он просто не поговорил со мной?! — он впился соскальзывающими пальцами в волосы около завитых рогов, разминая нависавший над глазами лоб. — Пара слов! Мне бы хватило всего пары слов! Болтовня ему надоела, да?.. Да пусть не слушает! Я ему надоел?! Пусть тогда катится к чертям собачьим отсюда! Решил послать меня за всё хорошее? Да пожалуйста! Разошлись бы нормально! — Воланд говорил уверенно и твёрдо, но в словах его была еле заметная дрожь, выдающая с головой неумелую ложь, которой он пытался себя успокоить. — Но нет, он решил свалить отсюда молча. Так и теперь что? Откуда-то вылезаешь ты! Больно мне надо было тебя вспоминать и слышать такие новости! «Жив-здоров»! Плевать я хотел на этого ублюдка теперь! Решил уйти, так пусть о себе не напоминает! Знаешь, передай-ка ему, чтобы никогда даже не думал о возвращении сюда! — он врал, безуспешно и плохо, с болезненной интонацией. — Чтобы забыл про то, что ему так надоело, если уже это не сделал! Чтобы так и сидел на месте, как раньше, вместо того, чтобы жить! — последнее предложение ударило прямо по сердцу Лололошки, несмотря на то, что он не понял его контекста. «Сидеть на месте, вместо того, чтобы жить», — пронеслось в голове паренька, когда он глядел, как капли рассыпались и скакали в стороны, ощупывая широкую спину развернувшегося и удаляющегося вдаль Воланда. Он не зашёл в замок, а свернул прямиком в лес, скрывшись за толстыми стволами. «Что это могло бы значить? Звучит так, словно Люциус впал в апатию… Люциус-то? Может ли такой, как он… Хотя, судя по тому, что я видел вчера, вполне себе мог. Или… Нет! Если бы это была банальная апатия, он бы и с Крув не болтался рядом. Чёрт! Ничего не понимаю. Вот взбредёт ему в голову…» — Лололошка сомкнул веки, пытаясь прогнать из разума чужие светлые волосы, спадающие прядками на открытый сероватый затылок. Прежняя злоба внутри как-то странно утихла, затухая из-за размеренного топота дождя на белом кончике носа: вода уже давно остудила раздражённые нервы. Раскосые коленки затряслись, когда Лололошка начал подниматься на ноги, и чуть не подвели его, из-за чего тот мог спокойно упасть обратно на напивающуюся водой землю. Самым оптимальным решением было переждать ливень в замке, ведь он был, очевидно, лучшим вариантом укрытия на данный момент. «Что я сделал такого, из-за чего он так потускнел? В последний раз… Что я делал? Там была Госпожа Нефрит, она на меня ругалась. И… что? Он обиделся из-за того, что я общался с ней? Нет. В этом нет смысла. Или… её слова его задели? Но она же говорила их мне. Что-то по типу «не возвращайся сюда больше», «ты меня разбил»… Плохо помню», — Лололошка медленно, придерживаясь за любую опору, что попадалась под руку, прошёл в освещённый зал. Всякая влага, что не успела впитаться в потяжелевшую одежду, осталась снаружи. «Плохо помню… Ведь её слова меня совсем не тронули. Я словно никогда и не знал эту девушку», — юноша огляделся по сторонам и, только завидев вдалеке проход, в котором маячили корешки книг, поплёлся туда. Теперь капли стучали не по черепу, а по стеклянной крыше, кое-где заделанной дубовыми досками. Изнеможение волной накатило на Лололошку, заставляя его при достижении огромной библиотеки просто плюхнуться на первый появившийся в поле зрения стул (который, кстати, стоял у письменного стола), вместо того, чтобы начать восхищаться грандиозностью данного места: настолько много книг, собранных томик к томику, он никогда ещё не видел. И все о магии и науках. Хотя были между ними наклонные пропуски, словно какие-то определённые книги вытащили из общего месива. Обычный деревянный стул совсем не вписывался в интерьер: он был слишком прост; сколочен, право, неплохо. Больше на его место подошло бы какое-нибудь кресло, с изящными тёмными подлокотниками, обшитое измятым бархатом цвета индиго. И казалось, будто в этом замке оно где-то и стоит, только всё пылится на месте за ненадобностью. Глаза невольно поползли по захламлённой рабочей поверхности, которая успела покрыться достаточно толстым слоем пыли, скрывающим названия собранных в небольшую стопочку произведений с истрёпанными жёлто-оранжевыми страничками, что из-за частого перелистывания погнулись в разные стороны и теперь складывались под обложкой рельефными волнами. Причинно-следственная связь уже давно предложила Лололошке одну очень реалистичную теорию насчёт этого замка: он некогда был местом проживания Люциуса. Тот в первый их нормальный разговор (хотя даже он был больше похож на монолог) рассказывал о том, что ему буквально пришлось поселиться в неком заброшенном замке. Такой высокой и достойной натуре после целых веков, проведённых в адской крепости, это место показалось отвратительным: засорённым какими-то «бессмысленными вещицами», которые смертные используют для поддержания своего «жалкого существования», как, например, кровать. Но заброшенных замков в этом мире может быть хоть с тысячу! Однако есть ещё зацепки: Люциус упоминал, что Лололошка во время горения смешно прыгал в воду, и было легко представить, как он, с подпаленной чёлкой и неразличимыми криками, больше срывающимися на писк, бежит к тому самому водоёму, чтобы не потерять свою любимую чёлку. Но и это ещё не всё… Самый весомый аргумент это то, что этот замок на карте, сделанной Аргусом, был обозначен, как «Пристанище демона». Разве не могли они с Воландом поселиться здесь вместе после того инцидента с Джодахом? Они же были лучшими друзьями! Были. Лололошка внезапно вспомнил тёмную кровь, что с рвением катилась с прокусанных красных губ, успевая затронуть подбородок. Наверное, это было больно. Вспомнил эти блестящие тёплые капли, что больше походили на нефть, чем на кровь, из-за отсутствия света. Хотя было похоже на то, что демон позабыл о своей внешней боли. Вспомнил, как быстро разрушалась под давлением дождя их круглая форма. Воланду было плевать на себя. Лололошка неосознанно приложил пальцы к своим собственным губам, очерчивая твёрдыми подушечками пальцев их шершавую поверхность. «Разве можно настолько забыться в своём горе и ожидании, чтобы начать причинять самому себе боль?» — Лололошка не понимал. Не понимал всех этих криков, приступов помешательства или даже жизни той женщины из Тентрема, что была предназначена лишь её сыну, который, может, давно уже умер. Не понимал, когда видел снаружи, но ещё больше приходил в замешательство, когда эти чувства просачивались внутрь. Прошло только три недели, в течение которых он упорно трудился ради своего блага. Жизнь не переставала идти дальше: он находил новые руды, ковал новое снаряжение, каждый раз собирал свежий урожай и готовил в печке жареную баранину. Но всё было не так. Без Люциуса всё было не так. А ведь они не так уж и долго были знакомы, но почему-то Лололошка чувствовал, что между ними образовалась незримая крепкая связь. Что ещё пара слов, ещё пара значительных взглядов и вынужденных прикосновений к чужим рукам, и они будут самыми близкими друг другу существами. Глупость. Привязался к первой попавшейся во время своего приключения душе, возомнил себя учителем, способным её перевоспитать, и даже в какой-то момент решил, что твердолобый Люциус прост как пробка. Полный идиотизм. Теперь приходилось пожинать плоды своей легкомысленности и ветрености. Не стоило предлагать снова стать друзьями, не стоило видеть в неисправимом убийце ту самую каплю человечности, не стоило заглядываться на его ровные черты и коротко улыбаться, выстраивая по самым мелким деталькам его безупречный образ у себя в голове. «Не стоило с ним связываться! Пока не поздно, надо уйти и забыть про эту глупость!» — так бы он смог избавиться от кислотной боли, что разъедала хрупкие обваливающиеся рёбра. Но сердце, восклицая и разливаясь кипящей кровью, твердило в ответ ноющему разуму: «Что ты такое говоришь?! Ты хочешь ему помочь! Ты хочешь во всём разобраться ради него! Ты не хочешь уходить! Ты же видишь, что с ним что-то не так!» «Я же вижу, что с ним что-то не так, так почему просто злюсь?» — Лололошка зарыл своё побледневшее лицо в ладонях. С волос всё ещё скатывались редкие капли уличной влаги, отрезвившие горячий от непонимания разум. «Мне надо его спросить обо всём, а не сидеть на месте». Он решил забить на безнадёжность и бессвязность своих чувств, но всё ещё не мог перестать ощущать себя полнейшим дураком. Почему же он проглядел тот самый момент, когда жизнь без полубога уже не являлась для него жизнью? Даже звучало смешно! Знакомы всего ничего, а Лололошка уже стал зависим от редкого тепла, что каждый раз превращало внутренности в сухие чёрные угольки. Паренёк тяжело вздохнул, громко и томно взвыв в свои ладони и начиная растирать прикрытые веки, но после резко ударил кулаками по столу, из-за чего слой пыли подпрыгнул, рассыпаясь в воздухе и открывая потрёпанные обложки. Пока есть время перед встречей, он должен узнать как можно больше, чтобы выбрать лучший вариант развития диалога! И если даже лучший друг Люциуса ничего не знал о его состоянии и мыслях, то надо было цепляться за любую возможность разузнать что-то о полубоге! Потому руки и потянулись к потемневшим корешкам. Люциус неоднократно доказывал своими действиями, что любит читать! Помимо того, что он был крайне любопытной особой, а книги являлись одним из носителей нужной ему информации, он часто говорил о том, что что-то вычитал про жизнь смертных. Значит, именно эта стопка, возможно… Нет, не возможно, а скорее всего была оставлена им самим. Произведения, что когда-то заинтересовали полубога. Это может рассказать о многом, если провести анализ. Лололошка стащил первую книгу, начиная оттирать рукавом влажной толстовки её твёрдую обложку, на которой золотыми буквами, выведенными витьеватым шрифтом, напоминающим чем-то ветви виноградника, красовалось название: «У кварцевого берега». И только. Никаких изображений, никакой аннотации. Просто название и автор, имя которого ни о чём не говорило. Лололошка пробежался взглядом по содержанию, в котором было обозначено расположение глав. Ничего необычного: просто цифры. Но название… Это не было похоже на пособие по изучению магии, скорее, больше напоминало художественную литературу. Лололошка со скептичным выражением отложил книгу, но недалеко, ведь, несмотря на мысль о том, что «Люциус вряд ли бы такое читал», она его заинтересовала. Вторая по очереди была обозначена сухими и жмущимися друг к другу чертами: «Человеческий этикет». Так вот откуда полубог узнал, что надо придерживать дверь гостю! По тончайшим сосудам внезапно разлилось непредвиденное тепло, а Лололошка невесомо огладил чёрный лаконичный переплёт. Видимо, Люциус очень невнимательно читал эту книгу, ведь брани, несопоставимой с аристократичным и элегантным видом, в его словарном запасе как-то не поубавилось. За этикетом следовало пару сборников рецептов приготовления еды. Но зачем они полубогу, если он не нуждается в пище? Он подкармливал Воланда? Даже смешно представить, сколько такая махина может в себя запихнуть за день! Перед глазами даже возникла картина: Люциус с довольным видом наблюдает за тем, как демон проглатывает все угольки, в которые превратилось бедное мясо, будто бы так и было задумано. Шеф из полубога наверняка никакущий: Лололошка не был уверен, что тот вообще знает, что такое вкус! А что дальше? Какие-то пособия по целительной магии (мог ли Люциус такой пользоваться, оставалось под вопросом) и развитию маны. В общем-то, небольшой набор, вызвавший противоположно много вопросов, особенно это ванильное «У кварцевого берега». «Стоит прочесть её… Всё-таки она в стопке лежала первой, значит, есть вероятность того, что Люциус брал её последней перед своим уходом», — Лололошка слегка сжал крылья носа, хмурясь, и отодвинул плотную, светло-серую с голубым отливом обложку от первой страницы, краешек которой был беспощадно оторван, словно кто-то просто неаккуратно дёрнул за него. * Рубины с поверхностным интересом, которого без бесконечной скуки не существовало бы вовсе, очерчивали высокие полки: лишь только завидев нудные и длинные названия научных дисциплин, они перепрыгивали от них к следующим претендентам на роль развлечения, но, как только слова упрощались и становились хоть чем-то знакомы взгляду (что было редкостью), он цеплялся за них и долго не отпускал, пока наконец не приходил к выводу, что снова застревал на бесполезной дребедени. «Вот почему здесь нет ничего про Нижний мир? Почему нет ничего про меня? Про Богов на крайняк. Одна эта непонятная… как там её… Ой, да даже вспоминать не буду! Ещё и эти тупые магические книжки от профанов! Это полное разочарование!» — полубог от негодования даже ритмично постучал носком туфли по полу, но после стремительно одёрнул себя, опасливо оглядываясь по сторонам, ведь проход из главного зала в библиотеку был прямо за его спиной. «Надо держать себя в руках! Не хватало ещё, чтобы это увидел смертный! Хотя, как он увидит… Он же возится там под землёй сейчас! Чёрт! Вот же и надо было ему уходить туда! Скука смертная… И книги никакой нормальной! Всё про бесполезные зелья, каких-то феечек. Больно надо!» — полубог недовольно фыркнул и сложил руки на груди, начиная в раздумьях наворачивать круги на одном и то же месте. «И что теперь делать? Снова пойти попугать деревенских детишек? Нет! Надоели они мне уже! Демоном меня ещё называют! Пф-ф-ф! Демоном! Называть полубога демоном это как назвать правителя слугой! Хотя… ладно. Демоны в какой-то момент перезахотели быть слугами, ха-ха! Получил ты, братишка! В самое пекло попал! Демоны не так уж и плохи на самом деле. Так… Что-то я… Бес тебя побрал, чёртов зелёный мирок! Тут даже заняться нечем!» — полубог с адским мучением сморщил свои веки и плюхнулся в близстоящее кресло, тут же по-королевски располагая предплечья на подлокотниках. Ему ещё никогда не приходилось сидеть на тронах, но он представлял себе это именно так: он, располагаясь над головами подданных в самой вальяжной и открытой позе, начал бы речь… «Вот только что бы я им сказал бы? Хм-м-м… Что-то вроде… Рубите друг друга, лейте алую кровь, пусть все ваши страданья даруют восторг! Восторг мне, вашему повелителю! Кошмару всей Мультивселенной! Полубогу Ада! А потом… а потом я бы поднял руку, махнул ею в сторону и!..» — полубог настолько замечтался, что поднял правую руку не только мысленно и случайно задел своими пальцами трёхконечный серебряный подсвечник, что тут же со звоном повалился на пол. — Б… — он с испугом вскочил на ноги, — бесовщина! Что за бесовщина тут творится! — полубог знал, что за ним никто не наблюдает, но всё равно попытался выйти из ситуации, расползаясь в ехидной ухмылочке и будто репетируя оправдание. Своими пальцами он схватился за петельки нашейного бантика, затягивая его потуже с крайне самодовольным видом. — Ха! А вы даже не поняли, да? Я это сделал специально, чтобы все здесь осознали мою силу! Ну что… смертный, испугался, да? Я вижу, как ты дрожишь! Ну-ну, не скрывай же теперь того, что хочешь стать моей правой рукой, может, я буду милосерден в этот раз… — но уголки губ резко потянулись вниз, подобно упавшему подсвечнику. Никого в этой тупой библиотеке не было, кроме него самого. «Нет… Он бы снова… снова отказал! Нет! Он бы точно!.. Что ему эта побрякушка! Да плевать ему на мои силы! И плевать на то, что я полубог!» — полубог состроил невероятно кислую мину от своих горьких мыслей. Впервые его приказ осмелился отвергнуть смертный! Впервые кто-то так решительно попёр против него! Против верхушки всего сущего! Так ещё и какой смертный… Такой слабый и пугливый! Постоянно смешно и истошно кричащий от каких-то мелких шалостей, не сумевший противостоять обычным зомби, получающий тяжёлые ранения от любой своей битвы. Полубог не верил в происходящее. «Он простой тупой, в этом всё и дело!» — твердил он себе, но никак не мог смириться с постоянно маячащей рожей перед глазами, с уст которой каждый раз срывались лишь отказы. «Будто я за ним бегаю, а не он за мной! Да он же сам вернулся в этот замок…» — полубог сжал зубы, оскаливаясь, шипя и направляя свои разгневанные рубины к полу. Когти впились в мягкие ладони скомкавшихся в кулаки рук. Мысли постоянно крутились вокруг этого смертного, заставляя полубога чуть ли не каждые пять минут переносить всё новые приступы ярости, что заканчивались лишь тогда, когда он слышал пугливое верещание здешних животных и следил за тем, как струится слабыми ручейками их тёмная холодная кровь. Когда видел безудержный ужас в их глазах, когда гнал их постукиванием трости, пока они в попытках убежать спотыкались и звали на помощь, когда слышал частое биение мелких бесполезных сердец, которые он мог спокойно вырывать своими пальцами, закопавшись под рёбра. Только это отгоняло от него лишние наваждения, приводя в порядок и давая наконец повод хорошо посмеяться. Ведь полубог всё ещё был властен и могуч, несмотря на потерю сил! Он бы дал отпор любому в этом мире! Он бы убил каждого, кто пошёл бы против него! «Ага, конечно! Убью я его, и что дальше? Он должен подчиниться мне самостоятельно! Он должен признать меня! Должен понять, кто я! Разве я не полубог Ада? Разве я…» — зубы скрипели из-за силы, с которой полубог смыкал свои челюсти. «Надо выйти… выйти туда и прибить всех чёртовых птиц!» — он порывался броситься к выходу из библиотеки, но кое-что его остановило. «Стоп… Стоп-стоп-стоп!» — рубины вновь зарылись в корешках. «Мне кажется, или я… Да!» — он с воодушевлением и цоканьем раззадоренных каблучков подскочил на месте и подошёл к нужной полке, вставая на носочки, чтобы дотянуться до серо-голубой книги. Как только она с горем пополам вылезла из зажатого плена своих собратьев и оказалась в руках полубога, тот с поднявшимися в любопытстве бровями разглядел блестящие буквы. «Вот про это я хоть что-то знаю! Вот это — точно моя тема! «У кварцевого берега»… В Аду было полно этих камешков! Правда, мои из кварца ничего не строили… Но ничего! Я хоть знаю, как он выглядит!» — полубог с небрежностью распахнул обложку, сразу же хватаясь за первую страничку, чтобы в ближайшем будущем её перевернуть. Рубины встретили в первом абзаце для себя нечто необычное: описание тухлой, нагромождённой людьми комнаты. Причём от первого лица, словно полубог выцепил чей-то смазливый дневничок. «…среди мелькающих фигур плутал едкий запах хмеля. Хмель? Что такое хмель? Хм-м-м… Звуки бокалов, стеклянное чоканье рюмок, розовая смесь горящих щёк, липнущих друг к другу и разъединяющихся спустя секунды. Бокалы-то я знаю, что такое, а рюмки… Ладно, к чёрту! Что за мерзость! Липнущие щёки? Бе! — полубог неосознанно потёр свою собственную щёку, как бы смахивая с неё ощущение слизи. — Гомон заполнял мои уши, но в нём не было слов. Голоса сливались в единое целое, в паутину непостоянства и отсутствия смысла… Что? Что за фигня? Со мной говорил каждый, но при этом никто со мной не разговаривал по-настоящему… Как такое может быть? — средства выразительности текста для полубога были новшеством, ведь до потери своих сил он совсем не читал, а тут успел изучить лишь пару магических книжонок. — Я был одинок в своём несчастии… Бла-бла-бла… В мою запертую душу… Бла-бла-бла, — он скакал глазами меж строчек, пропуская нагоняющие скуку описания, ведь не видел в них никакого смысла. — Но в углу комнаты я заметил серое плачущее пятно с горящим пятном красных запертых губ… Как пятно может плакать? Это была она. Кто — она? Её тёмные волосы опоясывали бледные впавшие скулы, и грудь её трепетала под затянутым на талии, словно клетка, платьем… Ключицы её… Бред!» Полубог хотел было перевернуть страницу, но из-за возмущения случайно оторвал её краешек, запыхтев над странными словами. «Бред полный. Зачем такое читать? Будто бы мне интересно читать про ключицу какой-то там смертной! Где кварц?! В названии же сказано про кварцевый берег… Чёрт! Только нашёл что-то подходящее и… снова не то!» — он, в очередной раз разозлившись, с ненавистью откинул книгу на синее кресло. Та со страдающим шлепком распахнулась где-то посередине и снова сомкнулась, будто позвав полубога вернуться к ней и продолжить чтение, но он уже на всех парах летел из замка, чтобы спалить кому-нибудь дом и наконец хотя бы немного прийти в себя. Внутри что-то забурлило. * На следующих страницах Лололошка стал замечать следы возгораний: небольшие дырочки, чёрные размазанные пятна, подпаленные края. Постоянно растущие сомнения в том, что Люциус читал эту книгу, постепенно снижались. Кто ж ещё мог сжигать книги своими пальцами? На всю Мультивселенную адски горячих, словно огонь, существ, что читают книги, наверное… один только Люциус! Зачем, например, читать книги ходячей магме? Хотя Воланд, наверное, тоже мог бы читать книги, пусть состояние библиотеки и говорило об обратном: судя по слою пыли на всех поверхностях, тут никого не было довольно давно. Лололошка неуверенно почесывал голову, следя за повествованием и нервно постукивая пальцем по столу. Он и сам-то не помнил, чтобы читал хотя бы раз в жизни художественные произведения, но это не вызывало у него такой бурной реакции, как у полубога, который когда-то сжигал чуть ли не каждое предложение. Сюжет заставлял удивляться, но только потому, что Люциус явно был им увлечён, раз не бросил эту книгу на пол сразу после первых пяти слов. Интересно, в какой момент она попала к нему в руки? * «Почему она приходит на кварцевый берег снова и снова? Она же говорила, что ей что-то там надо делать… А он ещё и ждёт её, будто собака, а потом и слова вымолвить не может, пф-ф-ф! Глупости!» — раздумывал полубог, неопределённо жмурясь и продолжая водить пальцем по строкам, чтобы не упустить мысль. «Бессмыслица… Да ты даже имени её не знаешь! Да что ж это такое… И снова долгожданная встреча. Снова пена, сверкая в темноте, щипала мои глаза, заставляя на глаза наворачиваться слёзы. Я не мог смотреть в её сторону, не мог видеть в её глазах сверкающего смутного месяца. Краски вокруг смешивались, сменялись, крутились, светились точками звёзд, а мы снова молчали, как и в прошлый раз. Я слушал её дыхание, слушал… Идиот!» — страница вновь чуть не начала полыхать. «И зачем вы там стоите постоянно! Настоящие болванчики!» — дыхание полубога было спёртым и редким. В мыслях он смеялся, а на деле замирал каждый раз, когда рассказчик начинал описывать встречи на берегу, происходящие глубоко ночью после разрушающего сознания дня. «…и одного её присутствия в этом мире мне хватало, чтобы вновь почувствовать себя живым. Она всегда стояла неподвижной статуей, но я чувствовал это: чувствовал, словно нам не надо слов, чтобы понять друг друга. Она знала, что рушат меня, а я знал, что рушат её…» — полубог поджал губы в недоумении. «И откуда знал? Всевидящий, да? Не бывает такого! Дураки, да и только!» — полубог сжимал края книги с силой, будто боясь, что она куда-то убежит из-под его взгляда. «Если бы только она попросила, я бы отдал ей всю свою душу. Душа… Песок душ? Нет… Может, в тексте ошибка? Хм-м-м… Отдал бы душу, отдал бы сердце, отдал бы жизнь, но она всегда смыкала ободок красных губ, лишь только собиралась вымолвить хоть слово, и болезненно долго убегала за горизонт своим стеклянно-голубым взглядом вместо того, чтобы опуститься им к прозрачному кварцу, что трещал под нашими ногами, рассыпаясь на части. Голубым!» — полубог тяжело и мечтательно вздохнул, подставляя пальцы к своим губам в предвкушении продолжения. Каждый раз читая уточнение по поводу цвета глаз девушки, он не мог не представить эти горящие мягким цветом радужки. «Какой же он тупоголовый… У смертных ведь всего одна жизнь, а он хочет отдать её какой-то незнакомой дуре… Тем более… как он собирается её отдать? Жертвоприношение? Заколет себя ножом! Представляю эту картину! Он в луже собственной крови, а она улыбается, стоя над его трупом! Ха-ха-ха!» — полубог чуть слышно рассмеялся и еле-еле подёргал ногами, стукая коленку о коленку, ведь сидел на пыльном полу. «Я бы сделал всё что угодно, лишь бы скулы её засверкали живой бронзой, а вечная хмурость сменилась на обворожительную улыбку. Я бы спас её из того туманного логова, куда запрягли её люди! Избавил бы от любой напасти! Но она была закована цепями и не желала сдвинуться с места, чтобы броситься ко мне навстречу. Потому мы молчали, отбросив дневную жизнь и оставшись наедине лишь с мыслями о ночи. Л-любовь… любовь терзала меня?.. Любовь? Что? Что это за слово? Любовь… Ошибка, что ли? Или имечко чьё-нибудь? Терзала…» — полубог сжал книгу только сильнее. Палец впечатался в бумагу под новым словом. «Любовь… Да ну… И что же это такое? Ой, да плевать! Да, просто ерунда какая-то наверняка! И когда ж ты уже принесёшь нож, чтобы вырезать ей своё сердце, бездарь?» Но незнакомое слово полубог запомнил отчётливо. * Лололошка читал и читал, читал и читал. Листал страничку за страничкой, подмечая про себя те места, на которых Люциус выходил из себя. Произведение, несомненно, увлекало какой-то неуловимой мыслью, но паренёк был не из тех, кто с удовольствием читает патетические романы, поэтому сюжет для него был не так важен, как вывод о том, что же такого нашёл в этой книге сам Люциус. И этот вывод было сделать проблематично… Постоянные сентиментальные размышления о любви ночью и осмотр греховного города днём; куча заоблачных, спрятанных метафор; мысли и слова помешанного человека. Вся эта книга была сборником того, что на первый взгляд никак не могло бы затянуть полубога: в нём точно не было задатков философа, что задавался бы вопросами, на которых нет ответа, и при этом пытался всё же на них ответить. Хотя… откуда Лололошке знать? Он, видимо, никогда до конца не понимал Люциуса. * «Я узнал всё, что таилось за её окаменевшим лицом. Узнал всё, что она оставляла на день и отпускала ночью, когда виделась со мной. Я узнал её боль и не мог больше держаться на месте. Солнце только уходило за горизонт, но я бросился на кварцевый берег, осыпающийся мелкой крошкой надежд и ожиданий. Горящее оранжевым море пожирало все прозрачные кристаллы, оставленные здесь людьми. Чистые, невинные, нетронутые, они уносились бушующими едкими волнами в далёкие пучины тьмы. Кварц хрустел, ломался, трескался и исчезал за горизонтом. Она уже давно раскололась на части, потеряв свой осколок в человеческой бездне. Я бежал. Бесконечно бежал на шум беспокойно носящихся волн. Красный. Повсюду был только один лишь красный цвет. Всё заливалось им, словно начался пожар. Она уже не стояла у кварцевого берега. Она шагала средь волн: вперёд, вперёд, вперёд, дабы погрузиться окончательно. Она была тусклым пятном прожитых лет, исчерпанных до самой последней капли. Уже ничто не держало её на этой земле. Она хотела погрузиться. Исчезнуть средь толщ бесконечно мягкого небытия. Больше не думать: ни в нашу ночь, ни в чужой день. Она растеряла весь свой кварц. Я бежал, приложив руки к груди. Я не хотел её отпускать! Не хотел переставать делить одну луну на двоих! Не хотел, чтобы она навсегда меня покинула! Я не мог её отпустить! Впервые за все встречи я наконец собрался с духом и закричал, что есть мочи, разрывая кровавую пелену на небе: — Не уходи! — кварц под ногами разваливался. Я бежал по чужим мечтам, лишь бы догнать её. Она сейчас была единственным, что мне было нужно: ничего больше в этом мире не сделало бы меня настолько счастливым, как она! Она обернулась своим худым и равнодушным лицом, вглядываясь серой голубизной в моё разрывающееся от ужаса лицо. — Не уходи! — повторил я, пробираясь сквозь плотную воду, что стягивала любые мои движения, не пропуская к ней. Но я не останавливался. Я продирался чрез это вечное отчаяние, стремясь к ней. К голубому цвету, что должен был продолжать гореть. — Не уходи! — больше я ничего вымолвить и не мог — только эти два слова своей тяжесть заставляли её встать на месте. В ответ на них я получил беззвучное губное… «Почему?» Задыхаясь от собственного горя, я впился ногтями в свою маленькую избитую душонку, вместо которой до встречи с ней была лишь пустота, вырывая из тела. Волны сносили меня, несли обратно, ожидая того, что я возложу этот кварц на берегу, отправившись в город. Но я не мог допустить того, чтобы она погрузилась! Игривая голубизна её глаз должна продолжать жить! Я удержался на ногах, подойдя к ней вплотную, и взялся за холодную серую ладонь, вложив в неё хрупкий кварц своей души, в котором хранилась моя мечта. Нет… Нет! Не моя! Эта мечта наша. Всегда будет наша! Я сжал её продрогшие пальцы, с надеждой глядя в бурлящие потёмки того, где она потерялась. И ресницы её впервые затряслись, ведь с них скатывались тяжёлые слёзы. Её пальцы нежно обхватывали нашу мечту. Нашу мечту, которую она теперь никогда не отпустит в это море вместе с собой». «От кварцевого берега удалялись, держась за руки, две бесконечно близкие фигуры». Пальцы дрожали, придерживая заднюю часть обложки. Полубог совсем не замечал того, как сильно обсохли горящие губы и как покрылись влагой красные щёки. Бесконечно близкие. Бесконечно близкие. Бесконечно близкие! * Лололошка отодвинул карман, засовывая туда нечто, похожее на укреплённую банку, что любезно смастерила для него добрейшая Катрина. Пора было отправляться обратно в мир снега и морозов, чтобы спасти Крув от божественного проклятия, собрать свой урожай, переплавить некоторую руду и… поболтать с Люциусом! Лололошка не мог больше терпеть его молчание. Не мог представлять его в голове таким, каким видел в последний раз: загнанным в угол, словно животное. Тем более было, что передать от Воланда. И, если уж их с Люциусом ожидал нормальный разговор, Лололошка просто не мог упустить возможность спросить напрямую обо всём, что видел в этом мире. В этот раз он не хотел ждать, пока заговорят с ним, а намеревался заговорить самостоятельно. Небо над головою просветлело. Но… Перед глазами внезапно возникли те самые говорящие следы, отличающиеся от других: круглые разводы, похожие на круглые растёкшиеся капли, что сморщили бумагу на последних страничках. Они… тоже принадлежали Люциусу?