Божественный холод

Лололошка размеренно засаживал пашню растениями, что неминуемо станут его будущей едой. Вот только в последнее время он ел лишь для того, чтобы не умереть от голода. Без удовольствия и аппетита, поспешно, чтобы не стошнило от одинаковых вкусов, что захватывали ротовую полость уже дольше трёх недель. Баранина, обливающаяся при жарке жёлтым растопленным жиром, что спустя несколько часов хранения в пространстве застывал, превращаясь в белые мерзкие капли, чередовалась только с той самой сладкой морковью, которой паренёк был уже готов плеваться. Но всё было хорошо. Никаких проблем. Лололошка суткам безвылазно находился либо в шахте, выкапывая золото, железо и драгоценные камни для того, чтобы использовать их в крафтах или пустить на магические побрякушки, когда вернётся на Мировой рынок, либо дома, подготавливая пищу и инструменты и создавая новую броню. Он продолжал и продолжал трудиться на своё благо. Но почему-то… почему-то… всё хорошо. Проблем не было. Зато были дела. Лололошка хорошо спал, ворочаясь на своей сплющенной потной подушке, что, кажется, с двух сторон вечно была по-больному горяча. Он совсем не ощущал пронизывающих спину и бока обломанных брусьев, что составляли каркас удобной кровати, просыпаться на которой не хотелось, чтобы не ощущать, как щепки впиваются в оголённую кожу. Печку на ночь он всегда забывал затопить и просыпался в приятной прохладе, инеем спадающей с промёрзших ресничек на трясущиеся колени. Что снилось? Что… снилось? Всё было хорошо. Ничего необычного. Всё как всегда. Измученные бледные руки с отросшими грязными ногтями, забитыми землёй, на которых заметно стали протекать синюшные ручейки, в очередной раз схватились за ручку раскачивающейся в воздухе двери. Лололошка совсем её не закрывал. В тепле не было смысла: оно не помогало. Юноша шагнул вперёд, но уже на пороге покачнулся в пустоте вечного фиолетового вечера, хватаясь пальцами, что превратились в одну сплошную желтоватую мозоль, за выложенные в стенку серые доски. Безуспешно. Не удержав равновесие, он покатился кубарем, рухнув в навалившийся перед входом острый сугроб. Кристаллы льда жалили алые пятна размазавшихся по лицу губ, через которые непрерывно вырывались наружу птицы, сотканные из тёплых остатков жизни. Они беззвучно махали своими пушистыми белыми крыльями, роняя перья и растворяясь в смуте здешнего воздуха. Они спешили. Спешили покинуть это бренное тело и получить желаемую свободу, ради которой так извивались перед посеревшими глазами. Слабость и медлительность — это не проблема. Постоянные боли в затылке и горящий лоб тоже. Всё это было неважно. Когда-нибудь эффекты спадут, и он снова сможет дышать, не давясь рассыпающимися по внутренностям осколками гортани. Всё хорошо. Чтобы избавиться от этого, надо просто… надо просто… Перед неподвижными глазами кружились в медленном вальсе снежинки. Они появлялись далеко-далеко в бескрайнем небе и приземлялись на красный кончик носа, сползая по сухой коже вялыми каплями. Решение рядом. Совсем близко. Рука неосознанно потянулась к затылку, который Лололошка уже давно не ощущал. Шершавый камень обдал подушечки пальцев неживым холодком, осыпаясь мелкой крошкой. Не стоило доверять тем существам, не стоило бродить самостоятельно по улочкам рынка, не стоило покупать каменную змею, не стоило забывать о нанесённом уроне, не стоило относиться халатно к полученным ранам. Не стоило соглашаться на эту авантюру. Люциус. Грёбаный Люциус. Что с ним не так? Почему он ведёт себя таким образом? Сначала взрывается в недоумении, обжигая своим темпераментом, потом внезапно тухнет, пряча в своих действиях слабую нежность, а теперь… Что теперь? Его нет. Он исчез. Ушёл отовсюду, оставив после себя только призрачные образы. Очертания своих блёклых плеч, спрятанных за тёмным плащом, что игриво трепыхался у голеней при каждом шаге, сумбурные прикосновения, проходящиеся тёплой дрожью по коже и опаляющие затрепетавшее сознание, и… взгляды. Много разных взглядов красных глаз, что преследовали Лололошку с того самого момента, как он вернулся в свой домик. Но где он сам? Куда делись его зубастые ухмылки и поднятый подбородок? Почему на его кресле, сколько бы юноша ни проверял библиотеку, с каждым днём оседает всё больше пыли? Почему он сбежал? Почему оставил его одного? Почему ни о чём не предупредил? Для чего это представление? Очередной выкрик засевшей в груди гордыни? Почему всё это было так внезапно? Грёбаный Люциус! Грёбаный-грёбаный Люциус! Лололошка постепенно сходил с ума. Работа, сон, проверка церкви и опустевшего дома Крув. Пустота, разочарование, и всё по новой. Сколько бы юноша ни осматривал комнаты в том самом длинном коридоре, где чаще всего перед глазами маячила полупрозрачная прямая спина, он не находил новых следов полубога. Там были лишь старые: разбросанные и частично порванные книги, обгоревшая и осыпающаяся пеплом мебель, немного пороха, насыпанного в кучку на рабочем столе, и заваленный подушками в спальной комнате золотой посох в виде змеи. И больше ничего, кроме общего бардака, который, возможно, не был делом рук Люциуса. Это всё, что осталось от него. Какие-то жалкие мелкие детали, разглядывая которые, Лололошка мог только представлять, что же в этом месте происходило. Паренёк разглядывал перевёрнутые стулья и столы в столовой, обрисовывая в голове картину, как Люциус, разгневанный до невозможности, кричит от ярости, пиная всё вокруг; как ноги его оставляют своей поступью огненные дорожки, скачущие языками в воздухе и поднимающиеся до самого выложенного мозаикой потолка, обжаривая штукатурку, на которой держались цветные стёклышки; как он тяжело дышит, даже не пытаясь справиться со своими чувствами, а давая волю жестокости. Но Лололошка не мог долго фантазировать, пусть часто и стоял на месте, пялясь на точку, где, казалось, шагали ранее блестящие туфли. Эти фантазии разрушали его. Было одиноко. До последнего все эти три недели казались сном. Чем-то нереальным. Ведь не могло же всё оборваться… так? Так быстро и без объяснений. Тогда, когда он стоял за спиной Госпожи Нефрит, ему казалось, что, вернувшись в этот мир, они с Люциусом возобновят поиски мага-инженера. Снова ввяжутся в какое-нибудь зубодробительное приключение: будут путешествовать по мирам, сражаться насмерть с какими-нибудь чудищами и разговаривать ни о чём, оглядывая друг дружку с ног до головы. Но здесь его ждали лишь постоянные морозные вихри, среди которых он был один-одинёшенек. Разве мог сюжет его нынешней жизни быть таким коварным? Сначала разогнался, насылая на Лололошку ненастье за ненастьем, а теперь что? Теперь грудные мышцы готовы были разорваться от недовольства! Как всё могло обернуться так, что уже три недели он просто занимался своими делами? Что никто к нему не приходил, да и сам он не мог прийти, потому что не к кому? Что это за развитие? Он… сделал неверный выбор? Когда?.. Паренёк опустил веки, поджимая еле подвижные губы. С ним всё будет хорошо. Нужно лишь… Умереть. Один разок. Всего-то один раз. Разве эта смерть будет иметь значение, если он вновь проснётся в своей кровати? На скомканном матрасе перед пустотным ужасом, заполняющим глаза. Проснётся полностью здоровый, избавленный от тягот каменной болезни, пожирающей его изнутри. Пусть и придётся вновь ощутить, как рассыпаются по Мультивселенной его мысли, словно песчинки, которые уже никогда нельзя будет соединить, воссоздав эту жалкую жизнь. Всё равно. Умереть. Надо было умереть. Растерзать себя в клочья, спрыгнуть со снежной горы, утонуть в лаве Нижнего мира. Как угодно! Но Лололошка боялся. Сердце его переставало биться каждый раз, как он видел за своей спиной лик преследующей его смерти. Ожидающий, смиренный, следующий. Она ходила за ним по пятам, и прямо сейчас… Лололошка резко распахнул глаза. Чёрное пятно, которого сторонились даже снежинки, жизнь которых была и так коротка. Оно стояло, склонившись. Оно глядело сквозь непроглядную темень. Оно тянуло свои длинные цепкие руки вперёд, будто бы собираясь вырвать наконец застрявшую где-то глубоко в лёгких птицу жизни, что ещё не успела вырваться с судорожным дыханием. Смерть была так близка как никогда. Дотронется — утянет с собой. Как бы Лололошка ни пытался уверить себя в том, что он обязательно воскреснет и можно ни о чём не волноваться, он не мог перестать бояться. Не мог перестать вжиматься в сугробы под собой. Не мог перестать беззвучно кричать, напрягая все свои мышцы, чтобы уклониться от скользящих к замедляющейся сердечной мышце рук. Не мог перестать ощущать страх перед смертью. Он не боялся боли, не боялся одиночества, не боялся темноты. Больше всего Лололошка боялся смерти. Боялся исчезнуть навсегда. Боялся в один момент потерять всё, что имел: свои надежды, мечты, страхи, воспоминания, эмоции. Своё будущее, настоящее и прошлое. Боялся быть стёртым. Лололошка отвёл подбородок, собирая последние силы, чтобы перекатиться в сторону, подальше от пятна. Всё перед застывшими на месте стеклянными глазами плыло и смешивалось в единую едва различимую кашу. Он не хочет умирать. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста! Пожалуйста, только не это! Только не конец! Это не может быть концом! Он ещё ничего не успел! Он не успел! Нет! Пожалуйста! Он ещё не успел пожить! Только не это! Пожалуйста… Потуги были тщетны. Просьба начала плавиться в ледяном воздухе. Последняя птица выглянула из-за разомкнутых губ, размахивая маленькими крылышками и поднимаясь в воздух. Его ждала тьма. Но… Кто-то схватил эту тупую птицу за её драный хвост и затолкал обратно в рот, приводя в действие рвотный рефлекс. Лололошка резко попытался подняться, но сразу рухнул обратно на своё ложе из-за слабости, начиная с силой откашливаться, пока из трахеи выливалась тёплыми каплями подсоленная вода. Пальцы вцепились в горло мёртвой хваткой, сдавливая его, чтобы выгнать лишнюю жидкость, что текла не только вниз по губам, но и по щекам с лбом. Совсем рядом маячило приятной дымкой скачущее из стороны в сторону тепло. — Да ты! Тупоголовый идиот! Я кому сказала, что голову надо придерживать?! Небось тупо попытался залить в него всё разом, да?! Отошёл быстро! — послышался нервный шорох одежды, раздражённые толчки и гневное сопение. Тепло ускакало куда-то вдаль, а вместо него… по лицу забегали чьи-то маленькие руки! Сначала они аккуратно коснулись шеи, потом небрежно переползли к щекам, начиная их разминать и оглаживать. — Так и знала! Ты его всего заляпал! Неси быстрее тряпку! — ловкие пальцы отстали от грязного лица; тепло вдалеке быстро затопало своими каблуками. Каблуками?! Стоп, что? Лололошка открыл глаза, застав перед собой странную сцену. Он находился в совершенно незнакомом маленьком помещении, внутри которого повсюду были расставлены свечи. Толстые, переливающиеся за пределы хрупких подсвечников громадными восковыми каплями, с ровными, застывшими в удивлении огоньками на фитилях. Лежал юноша на небольшой удобной кровати. Буквально небольшой, ведь его ступни с неё свисали. А прямо перед лицом сидела Крув со сморщенным лбом, все ещё усеянным родимыми пятнышками. Выглядела она намного лучше, чем при первой или второй встречах. Смоляные волосы были собраны в пушистый низкий хвост, что из-за своей длины даже частично лежал на полу; обычно укутанное в меха тело теперь стало выглядеть ещё меньше из-за того, что она переоделась в растянутый раскосый свитер серого цвета, а посветлевшие зрачки, совсем не заключающие в себе прежнего страха, перемешанного с гневным ужасом, будто бы смягчились. — Ну и где?! Чего застыл на месте? Или хочешь оставить мордашку своего дружка грязной? — парень пару раз похлопал веками, с которых маленькими блёстками слетала пыль, переводя взгляд за спину Крув, в скромную темноту, где стоял… — Люциус! — истошно завопил Лололошка, не зная, для чего это сделал. Крик его звучал смешанно: преисполненный жалости, он был больше похож на визг, но при этом голосовые связки трещали по швам, отдавая скрипящей хрипотцой. Паренёк поджал нижние веки, вглядываясь в мутный образ перед собой. Горькая жалость, заставляющая морщиться и поджимать губы, была готова в один короткий миг отчаянья смениться на неистовую ярость, накопленную за всё то время, что ему пришлось провести в одиночестве без заданий, если бы… если бы он не увидел чужих глаз. Совсем тусклых, напуганных, будто бы и вовсе не таящих в себе той самой искры колкой, извивающейся пламенем жизни. Люциус стоял, впиваясь когтями в серую дырявую тряпку, с которой протяжными стуками валились на деревянный пол мигающие из-за свечей капельки. Его светлые ресницы потряхивало. Никакой решимости, никакого судорожного и необдуманного движения, никаких ругательств, никакого дерзкого огня. Серый до безобразия, потерявший где-то часть самого себя. Почему? Что случилось? С чего бы полубогу так меняться? А тот ли это самый Люциус вообще? Очертание это было словно оставшийся после костра пепел, постепенно развеивающийся из-за слабого ветра. Рассыпающееся на глазах. — А… Проснулся-таки? Лололошка, ты чуть ли не заставил разбрызгаться этого баклана! Ну, Люциус, не заставляй его ждать! Отвар уже начал высыхать, — скукожившаяся фигура постаралась выпрямиться и отвела свой туманный взгляд, чтобы Лололошка не смог в нём больше ничего прочитать. В комнате наконец послышались шаги, суетливо отстукивающие быстрый каблучный ритм. — Знаешь, это именно он тебя нашёл. Не ожидала я, конечно, такой чуткости от него, но… — и тут все тихие слова девушки, склоняющейся перед взором, заглушились звуками тряпки, которую Люциус со всей силой своих изящных пальцев вжал в лицо Лололошки. Пришлось даже закрыть глаза, чтобы вода туда не попала. Полубог старался вести себя по-прежнему грубо, но юноше не давали покоя те его глаза. Совсем безжизненные. Уже не такие как прежде. — Эй! Я всё слышу! Ты его так придушишь! Понежнее надо, понежнее! — выпалила Крув, кажется, перехватывая руку полубога и заставляя её движения смягчиться. И вправду, его тёплые пальцы стали возить по коже тряпку куда медленнее и эффективнее. Лололошка боялся даже приоткрыть один глаз, застав Люциуса за таким занятием, поскольку высок был шанс, что он мог получить за такую пытливость разящую молнию прямо в зрачок. Или такого шанса уже не было? Было странно ощущать чужие прикосновения (пусть и через слой ткани) на своих щеках, носу, подбородке… наже на губах! — Вот так и надо было начинать! Ну всё, давай закругляйся уже. Больному нужен покой, а не тряпка на лице. Если он, конечно, больной, — и Люциус, пройдясь последний раз нежной, говорящей о чём-то непонятном поступью по скуле, прервался, тут же зашагав к другому концу комнаты. — Ну, как себя чувствуешь? Чтоб ты понимал, ты сейчас занимаешь мою единственную кровать, — последние слова были сказаны с неприветливым укором. Задумавшись, Лололошка ответил простым: — Нормально, — и с необъяснимой лёгкостью оторвал свой затылок от подушки, несмотря на сильное головокружение, ударившее в сонное сознание. — Это странно, конечно, но в то же время замечательно! Можешь ходить? — Лололошка вопросительно вскинул бровь, а после перевёл взгляд на свои ноги. При попытке подвигать пальцами на ногах по всей комнате разнёсся хруст застывших суставов. — Да, — слетело непринуждённо с его уст, и он всё с такой же лёгкостью смог подняться, стягивая с себя плотное, толстое одеяло. Оно шёлковым водопадом складок свалилось обратно на мягкий матрас, давая наконец свободу верхним конечностям, которые парень почти сразу же взялся растягивать из стороны в сторону. — Тогда не хочу показаться грубой, но мог бы ты уйти к себе и лечиться там? — несмотря на нежелание показаться грубой, она звучала ещё как грубо: специально утяжелила голос, добавляя свинцовый акцент на слово «там». — И вот этого своего забери! Он мне все уши прожужжал уже! Вы там, вроде бы, должны искать способ, чтобы вытащить меня отсюда… Вернее, не вы, а вот он, — она указала большим пальцем за свою маленькую спину. Лололошка ненароком проскользил туда взглядом. Люциус… — А он в последнее время только и делал, что вокруг меня ошивался! Ты хоть немного ответственности ему привей-то! — в горле пересохло. Что значит, что Люциус ошивался вокруг Крув? Лололошка не раз заходил и в её дом, но тут тоже всей жизни и след простыл: растения не политы, тепло всё выскользнуло через щели в дереве наружу, в чайнике нет воды. Так где они были? Чем они занимались? С какого перепугу девушка не послала куда подальше такого раздражительного полубога? Хотя последний вопрос сразу отпадал: Люциус был весьма приставучей личностью, ведь даже после того, как выгнал Лололошку своим коронным «чтобы ноги твоей здесь больше не было», он продолжил насылать на него проклятия, чтобы привлечь к себе внимание, так что никакие слова не смогут отогнать его, пока не добьётся желанной цели. Но всё равно! Как-то всё это было нелогично. Перестал искать сосуд, сбежал зачем-то из своего замка к той, с кем они были готовы глотки друг другу перегрызть, и, кажется, даже сдружился с ней (настолько, насколько это вообще возможно в их обстоятельствах), потом каким-то образом обнаружил Лололошку умирающим, принёс сюда, а теперь стоит и молчит. Стоп, если он нашёл паренька там, в снегу, то это значит, что он собирался прийти и проведать его? Да ну! Крув тяжело вздохнула, приложив ладонь ко лбу, так как не услышала, чтобы хоть один из присутствующих зашагал прочь. Это вывело Лололошку из транса, в который он впал, глядя на атласную рубашку, обтягивающую лопатки полубога, которые до этого ему не доводилось рассматривать — он затопал ногами, без злого умысла схватил, сминая ткань свободных рукавов, за запястье отвернувшегося Люциуса, что задумчиво передвигал стеклянные колбочки по деревянному столу, и потянул в сторону двери. Тот совсем не сопротивлялся, наоборот, податливо шагал следом, пусть и было отчётливо ощутимо, как становятся твёрдыми под хватом руки Лололошки его напряжённые мышцы. Как только юноша вышел за дверь в тёмный коридор, все свечки сзади, дарящие хоть какое-то освещение, вмиг, будто по щелчку пальцев, погасли. Темнота. Из-за привыкших к свету глаз не были различимы даже силуэты стен и дверей. Лололошка застопорился на месте, продолжая с силой сжимать руку Люциуса. Да, он чувствовал, как постепенно получает урон, да, кости фаланг были готовы расплавиться от смертельного тепла, но он не хотел отпускать, так как был уверен: опустит — Люциус снова куда-то пропадёт. Снова убежит. Снова оставит одного без понимания, что же делать дальше. Хотя… почему Лололошка так цепляется за полубога? Он всегда может найти себе другое приключение. Почему так хочется, чтобы он никогда не пропадал? Паренёк обернулся. Истощённый свет потускневших глаз еле-еле прорывался сквозь непроглядную тьму. Лололошка сильнее сжал свои пальцы, что превратились холодную, тяжёлую сталь. Дыхание. Сбивчивое. Похожее на непостоянный ветер, перерастающий в ураган. Глухой стук чьего-то сердца. Сглатывание слюны. Почти неразличимое движение кадыка. Треск рёбер. Тепло приблизилось, начиная оплетать ухо. Горячо. Нестерпимо горячо. Плечи застыли. Он… рядом. Но томное присутствие снова утонуло во мгле. Люциус со скрипом досок под изящными ногами прошёлся до двери и отворил её. Фиолетовый свет округи ослепил глаза, несмотря на то, что он был всё также темен. — Лололошка, — внезапно обратился он по имени, приземляясь в снег туфлями и всё ещё стоя спиной к тому, с кем говорил, — я нашёл мага-инженера, — куда-то пропала его манера речи. — Договорись с ней. Паренёк уж было хотел что-то спросить, но мир перед ним заполнился оранжевыми скачущими искрами, что с блеском вжимались в его порозовевшую от морозца кожу. Потом знакомая, раздирающая пустота. Глаза. Одиночество. И руки́ Люциуса уже не было рядом. Только лишь её фантомное ощущение в прожжённой ладони. Несмотря на то, что все рецепторы пылали из-за жара, Лололошка чувствовал лишь холод. Парень съёжился, собираясь поднять глаза к небу и понять, куда же его занесло на этот раз (вернее, куда его занёс без особого контекста Люциус, обмолвившийся лишь парой сухих словечек: ни тебе имени мага-инженера, ни объяснения, откуда она всплыла такая, ни хотя бы осведомления о мнении и желаниях самого Лололошки, который, возможно, не горел идеей самостоятельно выполнять за Люциуса всю грязную работу), но он тут же зацепился взглядом за здание, перед дверью которого стоял. Сколоченный из серых каменных плиток двухэтажный дом весь порос извивающимися зелёными лианами и мхом, что говорило о том, что, возможно, тут уже никто не живёт. Скромный, не вычурный, более практичный, чем любой из дворцов, что повидал на своём веку Лололошка. Перед двойной тёмной дверью стояли на тонких вытянутых лапках две старенькие, излепленные пеплом жаровни, в которых, однако, лежали свежие угольки, правда, почему-то не горели. Не сказать, что само здание было сильно внушительным, но объёма явно придавала деревянная пристройка, из которой тянулся к облакам одинокий дымоход. Если бы не она, то можно было бы принять этот дом за место обитания какого-нибудь отшельника, ведь располагался он на отшибе близлежащей деревушки. Лололошка ощупал здание глазами скептично, ведь подозревал неладное, но других путей, кроме как постучаться, он не видел. Не зря же его сюда отправили. Лололошка тяжело вздохнул, сделал неуверенные шажки вперёд и острыми костяшками правой руки совсем аккуратно три раза ударил о тёмное, приятное на ощупь дерево. Оно пахло приятной древней затхлостью и лечебными настойками, какие обычно выдают в детстве больным горлом негодникам, что не послушали родителей и выбежали зимой на улицу без шапки. Хотя… откуда мироходцу было знать об этом? Он же даже лица своих родителей не помнил. Имён. Голосов… Ничего. На удивление, спустя сущие секунды за деревом послышалось медленное шевеление. А потом дверь раскрылась, и глаза в этот раз оказались прикованы к… женщине? Нет, это явно уже была старушка, пусть на вид и бодренькая, с подвижным телом и не совсем захватившей и так светлые волосы сединой. Она была укутана в свободного кроя изумрудное платье, которое чуть сужалось в талии, что из-за возраста почти совпадала своим объёмом с обхватом груди и бёдер. Подол его был без сборок, прямой, износившийся и частью замызганный чем-то чёрным, очень похожим на машинное масло. Ещё больше был замызган коричневый кожаный фартук, надетый поверх ярко-зелёной ткани, несомненно сочетающейся цветом с горящими женскими глазами, укрытыми пушистыми загнутыми ресничками. Лицо её, вопреки проступившим на лбу и щеках морщинам, выглядело решительно и молодо. Была в нём необъяснимая острая тяга к жизни, которую увидишь в глазах не каждого старичка. — Нет, в этот раз мы не…— она не договорила торопливо брошенное предложение, и её тонкая, приветливая улыбка почти сразу же растворилась, переползая своей изогнутостью в брови, что медленно поднялись в ужасе. Она вперилась глазами-буравчиками в юношу, как бы не веря в происходящее. — Что такое, Катрина? — послышался в коридоре вялый стук трости. За спиной старушки стала маячить очень высокая, пусть и полусогнутая фигура старика, всего заросшего жидкой бородой. Сквозь серые волосы его еле можно было распознать острые, складчатые черты: впавшие глаза, спрятавшиеся за стеклом пенсне, потемневшие дряхлые губы, тонкие фонтанчики морщин у уголков глаз и напавшие на верхние веки брови. Выглядел он в разы старее и больнее старушки, но голос его продолжал звучать тяжело и серьёзно, ничуть не искажаясь из-за облика. — Пришли молоко предлагать? Нам оно ни к чему, ухо… — и он тоже не договорил, застывши на месте, только лишь разглядел лицо и одежду стоящего на пороге человека. — Мне же это не чудится, Аргус? — затрепетала она, глядя снизу вверх на вытянутого юношу. — Святой Аква! — воскликнул он, но тут же сдержал порыв удивления, сменяя его на грозное хладнокровие. — Катрина, отойди, — она повиновалась, углубляясь в маленькую уютную прихожую. Старичок, прихрамывая и помогая себе чёрной тростью, дошёл до Лололошки, останавливаясь чуть ли не впритык к нему. — Лололошка, пусть раньше мы и были хорошими знакомыми, но сейчас я знаю точно: ты нас не помнишь. В чём же причина твоего прихода? — за толстыми линзами не было видно глаз старичка, но Лололошка точно знал, что они серьёзны и жестоки в своём недоверии. Были хорошими знакомыми, да? И имя помнит? В этот раз на лице Лололошки даже не проскочила тень лёгкого замешательства. Кажется, словно он уже успел перезнакомиться со всей Мультивселенной, подружиться с миллионами существ, пару раз, возможно, почти что получить семью и… просто исчезнуть. Испариться из жизни тех, кому он был безгранично дорог и всё ещё нужен. Бросить без причин и объяснений. И ведь они-то все до единого помнят его, ждут возвращения и продолжают горевать, а Лололошка… не узнаёт их лиц и не помнит голосов! Даже представить себе не может, глядя на этих «незнакомцев», через что им пришлось пройти вместе. Почему? Почему это, мать вашу, происходит? Почему он просто не может запомнить? Почему в голове такая зияющая дыра, из которой не раз вырывали постепенно и кропотливо выстраивающиеся в память клетки? Так надо, да? Вот только для чего? Зачем всё это нужно? Разве это хорошо? — Мне нужна помощь мага-инженера в создании сосуда, способного сдержать божественную силу, — Лололошка не задумывался над вариантами ответа, а выложил всё как есть. Старичок, явно недовольный ответом, нахмурился ещё сильнее, из-за чего кустистые брови настороженно распушились в стороны, словно заряженные электрическим током. — Аргус, ты его слышал! Не ворчи! Ему просто нужна моя помощь. Вспомни, сколько раз он уже успел помочь нам, и впусти наконец в дом, — заверещала за спиной старушка, приближаясь к дверному проёму. — Чем старше, тем больше брюзжит. Но знаешь, он на самом деле очень добрый. Это Аргус, мой муж. А я Катрина, маг-инженер, — она заметно засуетилась. — Проходи, не стесняйся! Я заварю чаю, и мы все вместе спокойно поговорим. Ведь шестнадцать лет уж минуло с твоего ухода! — и снова названное количество времени, не имеющее для Лололошки никакого значения. Снова боль в груди. Снова прошлое собиралось бездушными осколками. Глядя в эти изумрудные тёплые глаза, он чувствовал лишь ничего. * В шершавых руках покоилась остывающая фарфоровая кружка, в которой плескалась зелёная полупрозрачная жидкость, поднимающаяся к носу запахом ромашки. Глаза почему-то не желали подниматься на лица старичков, сидящих рядом за небольшим столиком, приставленным к незатейливой кухоньке. Весь интерьер дома представлял из себя организованный бардак: среди старинных статуэток, изображающих монстров, книжных полок, заставленных дряхлыми томами магических книг, артефактов в виде бусов, браслетов и прочей бижутерии, от которой так и изучалась сильная энергия, можно было заметить собранные по ящикам измызганные инструменты, раскиданные повсюду медные проводки и железные шестерни, а ещё все свободные поверхности, кроме пола, занимали раскрытые желтоватые чертежи с изодранными краями. Пусть два эти направления визуально не сочетались, была в них какая-то необъяснимая гармония, из чего сразу можно было сделать вывод о счастье этой женатой пары. — Как я уже и сказала, ты много чем помог не только нам, но и всему этому миру, Лололошка… Жаль, что ты всего этого не помнишь. Ныне покойный Бастиан, твой друг и наставник, после твоего ухода поведал о способностях и особенностях тебя как мироходца всем тем, кто не слышал об этом, — Катрина говорила расторопно, волнительно, но старалась при этом не допускать каких-то недосказанностей, хотя Лололошка и слушал вполуха, ведь Аргус буквально прожигал его взглядом, так и желая присоединиться к разговору, превратив его в допрос, но… как только юноша услышал знакомое имя и раскопал в памяти момент, когда его слышал, сразу же подскочил на стуле, словно взвинченный, глупо уставившись на старушку. Бастиан? Люциус упоминал его пару-тройку раз в разговорах. «Тот самый маг из организации профанов, на которого ты работал как мальчик на побегушках», — так он, кажется, когда-то изъяснился. Лололошка сдержал нервный смешок, застывший на горьком корне языка. И что же это значит? Полубог отправил его в тот мир, где они познакомились? Зачем? Точно. Маг-инженер. Но, стоп… Если он с того самого момента, как взялся за это дело, знал о маге-инженере, что мог бы им помочь, то зачем устроил все эти похождения? Почему повёл Лололошку в волшебные места? Почему всё время молчал и… — Эх… Пусть прошлое давно уж минуло, я до сих пор вспоминаю всё произошедшее с ужасом, поэтому расскажу кратко, не вдаваясь в подробности. Тем более, ты не за этим-то пришёл ко мне! Катрина приложила свой напряжённый кулачок к губам и пару раз кашлянула, настраиваясь на повествование: — В этом мире есть так называемый Орден, в нём состоят маги, которые сейчас просто проводят свои магические исследования. Но раньше они жили в обмане существа по имени Джодах, что самостоятельно устраивал катаклизмы и списывал всё это на то, что страдает «Древо», которое якобы поддерживает баланс Вселенной, — Аргус хотел было что-то добавить, но решил промолчать, начиная потирать свою бородку. Видимо, эта тема ему была близка. — И когда Бастиан раздумывал, как спасти это «Древо», появился ты. А потом появилась ещё одна личность — настоящий полубог. Его звали Люциус, — казалось, что стул под пятой точкой Лололошки был готов заходить ходуном от новой информации, которую он с восторгом впитывал в себя, игнорируя смертельные гляделки с Аргусом. — И Бастиан, узнав о том, что совсем рядом есть божественная сущность, решил направить её энергию на «Древо», чтобы спасти его. Ты стал посредником в общении между Люциусом и Бастианом, неоднократно помогал с приготовлениями, именно твой фамильяр перенёс силы Люциуса в построенную мной машину. Да… Я не сказала? Я смогла построить машину, что выдержала божественную силу! Правда, она взорвалась, но это было не из-за моей конструкции, честно! — она суетливо воскликнула, стукнув ладонью по столу. — В общем, «Древо» оказалось лишь обманом Джодаха, что предал Орден для своих целей. Правда, тут ни я, ни Аргус доподлинно не знаем, что вы там делали, потому что мы оказались в не очень приятной ситуации… Джодах украл почти все силы Люциуса и ушёл навсегда. А мы теперь, — Катрина с грустью заметила, — все, кто остались живы, живём здесь мирно и спокойно. Бастиан тоже жил, правда, его ещё в то время, пока ты не ушёл, одолевала болезнь. А Люциус… Что до него. Он пропал. Тут Лололошка навострил уши, даже чуть нагибаясь вперёд. Чай в кружке всплеснулся, из-за чего одна маленькая капелька упала на стол. — Вы с ним тоже хорошо общались, насколько я знаю. Насколько это возможно с его характером. После твоего ухода он приходил иногда в Орден или к Бастиану, делами разными занимался со своим другом демоном, который, кстати, тоже сейчас в этом мире. Только вот года три назад он бесследно исчез. Хотя… о чём это я? Разговорилась совсем. Ты уж меня прости. Так… М-м-м. А зачем тебе, собственно говоря, сосуд для божественной силы? Ты уже богов собираешься свергать? — она сказала это в шутку, а вот Аргус заметно насторожился. Лололошка опять не раздумывал над вариантами ответов: сказал всё как есть. — Это для спасения одного человека от проклятия, наложенного рукой полубога, — услыхав слово «проклятие», Катрина невольно побледнела, но тут же ударила себя ладонями по щекам и с задором начала говорить, Аргус же только странно устремил взгляд куда-то к кружке, что покоилась в руках Лололошки: — Знаешь, один раз ты спас меня от проклятия, Лололошка, и мне даже рассказали, как это было! Ты проник в моё сознание, помог выбраться и… Но не могу понять, зачем тебе для этого сосуд? Тем более божественное проклятие… — она с вопросом обернулась к своему мужу, и ему, до этого сидевшему молча, хватило лишь одного её обеспокоенного взгляда, чтобы начать отвечать. — Божественные проклятия невозможно отвязать от человека. Были, конечно, попытки, но не совсем удачные. Пытались и обычным заклинанием, и другими способами, как, например, с помощью сосуда отнести божественную энергию подальше, но любое проклятие привязано к человеку даже тогда, когда его выносят за пределы тела. Так что бесполезно, Лололошка, сосуд тебе не поможет, — он сказал это мрачно и обречённо, переведя свои впервые поблёскивающие сочувствием зрачки на Лололошку. Эти слова, кажется, были пропитаны жалостью. Вот только к чему жалость, если его ситуация особенная? — Другой полубог уверил меня, что его магия может среагировать с магией проклятия и деактивировать её, — у Аргуса глаза на лоб поползли, в то время как Катрина, уже успевшая отвлечься от разговора, тихо о чём-то размышляла себе под нос, приложив к нижней губе указательный палец. — Что это значит? Полубог, решившийся спасти человека от проклятия? Второе пришествие Эолы? Ну и любишь же ты вляпываться в божественные неприятности, — он ухмыльнулся, будто бы рассказал смешной анекдот, но Лололошка его совсем не понял. — А, впрочем… Это может сработать! Магия полубогов — сплошное разрушение, значит, если на расстоянии от проклятого соединить их, то… А неплохой выйдет эксперимент. — Тебе же нужно что-то маленькое, вроде банки, верно, Лололошка? — Катрина подняла свой серьёзный сосредоточенный взгляд. Лололошка в ответ кивнул, бросив простое «да». — Я могу откопать чертежи своей прошлой машины… Нет. Я сделаю даже лучше! За эти года моё мастерство только возросло! Только дай мне время! Денька… два где-то! — она радостно вскочила из-за стола. — Аргус, я пошла в мастерскую, не волнуйся! — и Катрина на всех порах вылетела за дверь. Видимо, она всей душой любила своё дело. Аргус было потянул руку ей вслед, но решил остаться на стуле, не сдержав свою полуулыбку, что скрылась под зарослями переплетающихся волос. — У тебя в этом мире есть свой дом. Тем более, думаю, ты бы хотел посетить те места, которые забыл. И пообщаться с теми, кто остался тут. Жаль только, что Бастиан больше не сможет тебя увидеть. Думаю, он был бы очень рад этой встрече. Сейчас карту тебе быстренько начерчу, и иди своей дорогой. * В руках болтался сложенный лист бумаги с корявыми схематическими записями о том, куда и сколько идти, чтобы попасть от одного места к другому. Никакого творческого подхода не было в овалах, окружавших названия объектов, и в чёрных растёкшихся стрелочках с указаниями расстояний. Всё чётко и ясно. На импровизированной карте были обозначены: «Твой дом», «Наш дом», «Дом Бастиана», «Орден» и «Пристанище демона». Последнее словосочетание вызывало больше всего интереса, ведь единственный демон, о котором мироходец вскользь слышал от Люциуса, был какой-то там Воланд, что сумел стать ему другом, видимо, ещё давным-давно, когда тот ещё обладал своими хвалёными силами. Может быть, Воланд хотя бы что-нибудь знал о полубоге такое, что могло бы объяснить его странное во всех аспектах поведение, которое озадачивало Лололошку с каждой секундой всё больше и больше. «Значит, он сбежал отсюда, никому ничего не сказав… Совсем как и я. Вот только я не имел возможности вернуться, дабы остаться с этими людьми навсегда, а он… он просто ушёл. Самостоятельно. Почему же, Люциус?» — Лололошка поджал губы, прерывисто выдохнув. Бумага затрещала в напряжённом кулаке. «Чёртов Люциус!» — воскликнул он еле-еле сквозь плотную преграду скрежечущих зубов. Теперь все мысли его занимал один лишь Люциус, чего он явно никогда не желал! Двойственный, смешанный, постоянно меняющийся и скрывающий в себе какую-то суровую тайну, что пряталась за внешними иглами, оставляющими на сердце Лололошки многочисленные ноющие дыры. Лололошка желал думать о других: о бедной Крув, которой предстоит перенести операцию по извлечению проклятия, что может обернуться для неё печальным образом; о Госпоже Нефрит, которую он, возможно, когда-то мог любить; о той старушке из деревни, что на пару часов заменила ему отсутствующую маму; о Зуле с его песчаным дружком, которых так и хотелось сдать каким-нибудь высшим силам, чтобы прекратить их убийственные выходки; о юноше-сатире, что не получит известия о мнении мага-инженера, к которому так благоговел; о всех тех людях, которых он может увидеть здесь, чтобы провести уютный вечер за болтовнёй. Но все они не занимали его головы. Там надолго поселился именно полубог. Лололошка не хотел принимать этого, но после разлуки он, кажется, окончательно и бесповоротно привязался к Люциусу: смешно морщившемуся своим прямым носом, ухмыляющемуся с острыми жемчужными клычками и убийственно жестокому. Перед взором парня возвысился свободный деревянный домишко (такой, какой он мог бы построить, если бы в мире Крув не было так холодно) со стеклянной крышей, через которую лучи закатного солнца омрачали своим багряным светом разбросанные по деревянному полу вещи: перевёрнутые пустые сундуки, сдвинутая примятая кровать, сброшенные с верстака инструменты и разодранный в солому веник. И всё это уже успело покрыться изрядным слоем серой пыли. В том числе и смятое постельное белье. Лололошка вступил за порог и без интереса огляделся. Никаких воспоминаний. И это его дом? Пахло гниющим дубом и влажностью, несмотря на то, что в доме вместо дверей были дыры в полстены. Он когда-то жил здесь, ходил по этому полу, переплавлял руду в той печке. А теперь всё это пережитки прошлого. Теперь всё это просто не имеет значения. Надо просто… Всё хорошо. Всё хорошо! Спать. Надо пойти спать. Лололошка устремился к кровати и прямо в ботинках плюхнулся на неё, ощущая, как прогибается под его обмякшим телом её каркас. Он устал. Но ведь завтра начнутся новый день и новое приключение! Значит, он тоже должен проснуться совсем новеньким, а для этого надо спать! Спать-спать-спать! Лололошка по рефлексу прикрыл глаза. Но никакой сон не мог избавить его от вечной тревоги. Сколько ещё он сможет повидать, пока снова не умрёт? Звон колокольчиков. Луна проступила на темнеющем небе. Холодно.