Божественный холод

А что было дальше? Что же произошло после этой невероятной экшен сцены (ни черта это был не экшен, это была неразумная кровавая бойня)? Очевидно, должна была наступить белая полоса; хотя бы минутное спокойствие, чтобы Лололошка мог собраться с мыслями, а вместе с тем попытаться собрать по частям ещё и своё разваливающееся тело, что точечно болело в тех местах, куда пришлось несколько тугих ударов мужских кулаков. Но никакой белой полосы его не ожидало, ведь на трапециевидную мышцу беспрестанно давило чужое тепло, что говорило о присутствии одной очень жгучей личности совсем рядом. Капли собственной вялотекущей и застывающей на ладонях крови смешивались с каплями принадлежащего полубогу раскалённого последствия сражения, что повсюду оставляло за собой красные нити ожогов. Интересно, хоть кто-нибудь из смертных видел когда-нибудь настоящую кровь полубога? А сколько бы за неё отвалили паршивые и чудаковатые (в плохом смысле) коллекционеры? Наверное, целый дохрениллион! Поэтому Лололошка был чётко уверен, что, разбрасываясь своим статусом направо и налево, Люциус рискует своей жизнью, что без сил наверняка стала куда хрупче, чем была до этого. Но разве может существо, что никогда не боялось смерти и боли, самостоятельно осознать ценность того, что оно пока ещё дышит и может мыслить? — Лололошка! — попытался воскликнуть раненый, но сумел только захрипеть. Голос его лишь смутно напоминал тот грозный тембр, которым он упрекал Госпожу в её жалости. Слова в его резко воспрянувших чертах захлёбывались, плавали, погибали. Люциус выглядел настолько плохо и разбито, что даже просто глядеть на него становилось непосильной задачей. Его опрятную рубашку почти стёрли с лица земли: алые болтающиеся лоскуты ткани, по-зверски разорванной и по швам, и не по ним, раскачивались над частично оголёнными фарфоровыми плечами и кротко вздымающейся грудью, что словно выглядывала из-под завесы рванья, дабы проверить ситуацию вокруг. Плащ и цилиндр были бесследно утеряны где-то в главном зале, из-за чего создавалось впечатление, что полубог потерял свою самую главную изюминку, без которой он был уже совсем не тем Люциусом, что раньше. Даже пара из длинных коготков были нещадно выломаны под корень. Но, несмотря на своё состояние, полубог продолжал гореть глазами. — Пусти меня! — его тело дрогнуло и оттащило закинутую на плечи руку, тут же начиная раскачиваться в воздухе, а после оперлось на одну из закрытых, обвешанных венком мраморных завитушек дверей. В коридоре послышался звук чего-то мокро шлёпающегося на пол. Это были грозди бордовых капель, что бросились из открытой раны в боку Люциуса. — Со мной всё нормально! Я — полубог! Мне такие раны нипочём! Не носись со мной, как… — он сморщил нос, в смущении уводя свои глаза от глаз Лололошки и пряча их за трясущимися линиями ресничек. Он даже не пытался сжать рану, чтобы остановить кровотечение. Он просто стоял, влипнув в холодную поверхность двери. Лололошка робко вытянул руку вперёд, приоткрыв губы (что-то странно защекотало подбородок) и желая ей схватиться за больного Люциуса, дабы помочь тому, но тот резво вскрикнул, ударяясь затылком о преграду за спиной: — Не трогай! — это не было криком, наполненным первородной злобой. Скорее больше было похоже на… страх? Страх вперемешку со стыдом. Люциус боялся? — Всё! Улепётывай отсюда! Сделай там что-нибудь с самим собой! — он попытался небрежно махнуть рукой в воздухе, но из-за выражения лица этот жест выглядел как истязание над своим телом. — А не то выглядишь просто отвратительно! Иди хоть помойся, не знаю! Поешь там… — он с неуверенностью нащупал за спиной ручку двери и дёрнул за неё, открывая небольшую щёлку. — Короче, к чёрту тебя! — и протиснулся в образовавшееся отверстие, не в силах даже громко хлопнуть дверью перед изумлённым лицом Лололошки. А ведь юноша даже ответить ничего не успел. Почему? Что это, собственно говоря, было? Очередное проявление слепой гордыни? Возвращение к истокам, так сказать? «Он ненормальный», — пронеслось вместе с косяком подобных высказываний в голове. «Никто не знает, что с ним будет, если потеряет так много крови… а он! Ещё и препирается! Ну что за безалаберность!» — с добрым укором произнёс у себя в голове Лололошка. «Он же… единственный такой, бляха, случай, когда полубог потерял почти все свои силы и живёт теперь среди смертных… Или… нет?.. Есть ли в мирах ещё такие же, как Люциус?» — брови Лололошки потяжелели. Ему явно будет о чём поразмышлять на досуге. Правда, если он будет в состоянии размышлять. Адреналиновая доза, на которой жило избитое тело, испарилась, как будто бы её никогда и не было. Вместе со спадом шокового состояния без стука вернулись непрошенные гости: болевые ощущения, скручивающий желудок голод и… тот самый привкус. Солёный, железный, один из самых известных человеку. Вот только почему-то парень воспринимал его лишь ближе к глотке, будто бы не всем языком. А ещё, кажется, всю ротовую полость заполняло тёплой жидкостью. Лололошка с подозрением приоткрыл свои губы. По уже протоптанным дорожкам прокатился красный тошнотворный ливень, тут же впитавшийся в бедную бандану бесформенным смрадным пятном. Как он этого не заметил?! Он что, несколько секунд назад стоял с таким водопадом перед Люциусом?! Ужас! Но ещё ужаснее было то, что стало его причиной. Парень наклонил голову, прикладывая ладонь к своему рту, чтобы сдержать кровь и рвотные позывы, но склизкое нечто коснулось разодранной кожи. Это нечто всё это время было у него во рту. Нечто вытянутое… Нечто неподвижное… Нечто… похожее на слизня. Лололошка медленно отодвинул ладонь от своих губ, всматриваясь сквозь туман ужаса в темнеющую кашу на своей руке. Это был его собственный язык. * Над скромной деревушкой порхал белый сияющий диск солнца, не обделяющий своими лучами ни одно живое существо, коих в этом мире было много. Тем более тут, на узких улочках, выложенных гравием. Женщины, согнувшись в три погибели, трудились на грядках, замотав свои волосы в дырявые льняные косынки и волоча за собой серые накидки, которыми прикрывали своё загорелое тело. Рядом с ними носились дети, либо пытаясь помочь с трудной колхозной работой своим мамам, либо играя друг с друг в догонялки. А поодаль на лавочках сидели старики, глядя в вечно чистое небо и постукивая отросшими ногтями по нагретому дереву. Ни одного здорового взрослого мужчины. Будто бы это место посетила война. Лололошка шёл и оглядывался, пытаясь поболтать хоть с кем-то, но все как один морщились, не желая отвлекаться от своих занятий. Голубые глаза настойчиво заглядывали в каждое маленькое окошко, но в скудном убранстве не находили ничего интересного. И что же ему делать теперь? Госпожи Нефрит нигде нет (парень уже успел побегать по богатым коридорам после сна), Люциуса тоже след простыл (комната, в которой он скрылся, была пуста), никто из жителей деревни не откликается на его приветствия. Почему его оставили на произвол судьбы в этом месте? Непонятно же, что делать тут! Просто ждать? Ждать чего? Повеления Госпожи? Пока она рукой взмахнёт, приглашая в свои покои? Да это же полный бред! В этом мире у него не было ни дома, ни хозяйства, ни открытых к диалогу знакомых. Только он сам был у себя. А ещё желание насытиться. Вчера после перепалки он, плутая коридорами, сумел найти подсобное помещение, из которого украл пару оранжевых корнеплодов (опять эта чёртова морковь), но уже на утро оно было закрыто, а около крутились мужчины-воины, как-то странно исподлобья поглядывающие на него. Слава Богу, они не нападали, ведь Лололошка был уверен, что ещё одну такую борьбу он не выдержит: точно лопнет и разлетится обескровленными кусочками по всей планете. Он устал за последние… трое суток? Двое? Казалось, что прошёл целый год, пока он бродил туда-сюда по всей Мультивселенной. Хотелось спокойствия. Не жа́ра, криков и насилия, а чего-нибудь размеренного, плавного, успокаивающего. Как тогда, когда он просто работал, ни о чём не задумываясь. Ведь помимо терзаний физических Лололошка каждую минуту ощущал, как на разум нападают несносные мысли. Словно жужжащие агрессивные осы, они нападали на вечно неподвижные борозды, заставляя их проявлять активность. Активность неприятную, губительную для такого человека, как Лололошка. Он не любил долго оставаться наедине со своими мыслями, не любил философствовать или размышлять не по делу. Всё это казалось таким бесполезным и глупым… Да? Правда ведь? Парень застыл на месте как вкопанный, когда путь через деревню ему преградила женская тучная фигура. — Вы случайно не гость Госпожи Нефрит? — женщина поставила руки в боки, тут же вытирая пот со своего блестящего лба. — Госпожа больше никого и не пускает в свои владения… Вы знаете, она так одинока! — она расправила уголки губ, складывая щёки в улыбающиеся лучистые морщины. Среди её редких тёмных волос виднелась седина. — Пусть она и указывала нам не разговаривать с незнакомцами, мне кажется, что неправильно вот так вот игнорировать Вас, когда Вы тут ходите и ходите кругами. Вам нужна помощь? — Лололошка невольно улыбнулся, замечая такое радушие со стороны совершенно незнакомого человека. Правда, попасться на такую же удочку, которую закинул когда-то Зул, не было желания. Голову посетили варианты ответа. Первый: рассказать этой женщине всё как есть: без утайки поведать о своём невероятном сражении с полчищем мужчин, о том, как Госпожа выпроводила их с компаньоном на улицу, и, конечно, о своём желании покушать. А второй: умолчать про всё это и просто представиться гостем, который хочет оглядеть окрестности (что было частично, а возможно, и полностью истиной). Лололошка решил не играться с судьбой, тем более женщина выглядела и говорила как та, кто была искренне предана своей Госпоже. — Да, я гость Госпожи Нефрит. Я здесь просто для того, чтобы осмотреться. — О-о-о! — с восхищением и радостью выдохнула она, приподняв свои кустистые брови. — Тогда чего же Вы стоите? Хотите зайти к нам? Я Вам покажу свой дом, расскажу про деревню! Заодно, хотите, вещи Ваши выстираю. Просто Вы выглядите… Ой… Или Вы не желаете смотреть на нашу жизнь? Вы же наверняка пришли именно к Госпоже… заплутали, что ль? — она говорила всё это робко, словно маленькая овечка, взращённая в неволе. — Извините, я очень волнуюсь! Просто в первый раз мне довелось увидеться с гостем Госпожи! — Нет, я не заблудился. Я только рад зайти к Вам, — проговорил Лололошка, ведомый скорее своим голодом, а не интересом. Хотя узнать побольше об этом месте было бы полезно. Особенно при назревающей проблеме разговора с той самой Госпожой Нефрит, о которой он не знал буквально ничего, кроме того, что она любит роскошь и явно получает удовольствие от эксплуатации труда оравы мужчин. А ещё она вполне себе смахивает на психопатку. На этом-то его скромные познания кончались. На что он подписался вообще, когда решил помочь Люциусу найти сосуд, способный сдержать божественную силу? Это, оказывается, та ещё задачка! Хотя чего следовало ожидать, если для полубога даже разрушение мира не имеет значения? — Тогда чего же Вы стоите? Заходите-заходите! Придётся мне отвлечься от работы, но я не думаю, что Госпожа была бы против, — она заметно засуетилась, поворачиваясь боком к Лололошке вместо того, чтобы повернуться спиной, и прошла к самому дальнему из домов. Во всём поселении даже не было ни одной двери, будто бы они совсем ничего и не боялись: ни краж, ни маньяков, ни природных бедствий — в то время как дворец Госпожи Нефрит был напрочь упичкан ими, да и само строение было больше похоже на лабиринт, чем на чьё-то место жительства. Контраст на контрасте. Юноша протиснулся за женщиной в невысокий проход, почти что задевая своей макушкой верхнюю часть косяка отсутствующей двери, что было странно, ведь все мужчины деревни были ростом с него или выше. Или они тут вообще не жили? — Смотрите: у нас всё очень удобно! Вот там циновки, на которых мы спим, вот там печка, в которой мы готовим еду, немного посуды, — комната выглядела крайне бедно, но, кажется, женщина была ей вполне довольна. — Хотите я вскипячу воду и приготовлю еды? А потом покажу место, где можно спокойно искупаться! Извините, просто Вы выглядите очень…уставшим и истощённым. Было бы неплохо, если бы Вы отдохнули у нас, что думаете? * Тяжёлый шум падающего и раскалывающегося о камни потока заполнял покрасневшие от температуры уши. Тёплая пена каплями приземлялась на розовую кожу лица, оседая на ней маленькими текучими капельками. — Раздевайтесь! — совсем без стеснения проговорила женщина, протягивая руки вперёд, чтобы принять одежду путника, которого совсем недавно накормила запечённым картофелем (совсем не таким, который обычно ел мироходец, ведь сам он от слова совсем не употреблял в пищу специи за ненадобностью, а тут целая феерия вкуса постигла его язык, сжигая напрочь вкусовые сосочки). Лололошка, приподняв брови и попытавшись не опускать слишком низко свою челюсть, с удивлением и подозрением обернулся к женщине, с которой они уже успели хорошо так разговориться. Вела она себя, несмотря на свою общую робость, невинность и чистую доброту, достаточно свободно: расспрашивала о том, что её интересовало, с особой гордостью рассказывала, как они тут живут своей общиной, заботливо предлагала все удобства, что у неё имелись. И было непонятно, отчего она так возится с Лололошкой вместо того, чтобы вернуться к своим грядкам? Все остальные жители деревни, в отличие от неё, на Лололошку никак не реагировали, даже понимая, что он гость их Госпожи. — Ой, да что Вы так смотрите! Я могу, конечно, отвернуться, но чего я там не видела! Сама сынка когда-то растила, — она говорила всё это простодушно, расплываясь в своей ласковой лучистой улыбке и поблёскивая тёмными глазами из-под завесы мешочков-морщин, указывающих на рано наступившую старость. — Так что давайте-давайте! — приговорила женщина, хлопая в ладоши и наставляя Лололошку на быстрый темп. — Иначе до вечера не успеем, и тогда тут соберётся вся деревня! А когда тут все наши, такой гомон начинается, Вы бы знали! Дети плещутся, девушки галдят, и старички всё вздыхают и вздыхают. Народу толпища будет: задавят Вас, такого щупленького, наши красавицы своими бёдрами, — она невольно хихикнула, продолжая тянуть руки вперёд. Лололошка на миг задумался: быть задавленным деревенскими женщинами не входило в его планы, а попадать в ряды общинных нудистов уж тем более. Они, что ли, все тут вместе моются? Даже страшно представить, как может выглядеть такая водная процедура. Словно общественная баня, только в сотню раз больше и многолюднее. Парень вздохнул и, сдавшись под напором своей новой знакомой, начал постепенно стягивать с себя ткань, пропитанную остатками испарившегося пота. Сначала бандана, потом толстовка, дальше штаны с носками, а трусы он стянул с себя нерешительно, с промедлением, в смущении прикрывая свою наготу перед довольной женщиной (что сначала чуть приоткрыла глаза от шока, завидев исчирканное шрамами тело, а после решила не подавать виду, что испугалась) и почти сразу же съезжая по небольшому склону в тёплую воду. — Вот и хорошо. Не стесняйтесь меня. Уж не так молода я, чтобы на Вас заглядываться, — она немного отошла, садясь на колени рядом с одним из потоков, уходящих от котловины озера, чтобы начать ручную стирку. Место это было завораживающим и по-своему уникальным. Лололошка ещё ни разу в жизни не видел таких габаритов водопад, какой прямо сейчас плескался перед его глазами, заполняя всю голову своим спокойным шумом. Журчащий, тёплый, неспешный. Вода обожгла своим жаром прохладную кожу, заставляя напряжённые мышцы наконец расслабиться. Они, вечно натянутые для непредвиденных ситуаций, размягчились. Вместе с ними расползлись в стороны скомканные лопатки и сжатые в кулаки белые пальцы. По носу, щекоча, начали скатываться капельки оседающего пара, что постоянно витал в воздухе над водой, замутняя обзор. Никогда в жизни не видел такой водопад… Не видел… Ага, конечно. А сколько водопадов он видел вообще? Как может он утверждать, что чего-то не видел, если не помнит абсолютно ничего о самом себе? Сколько он уже успел посетить таких невероятных мест перед тем, как обнулиться? Сколько раз он вглядывался в природу и людей с мыслями о том, что видит всё это в первый раз? Сколько раз он радовался новым открытиям и всё это… просто терял? А вдруг он сейчас сидит на том камне, на котором успел посидеть уже тысячу раз за все столетия своих скитаний? Вдруг… всё повторяется вновь и вновь? А Лололошка даже не может это остановить. Не может пойти против. Не может оставить в голове хотя бы одно родное сердцу воспоминание… Хотя бы одно лицо. Одного дорогого человека. Любого. Отец, мать, друзья… Кто угодно! Подошёл бы кто угодно, лишь бы только заполнить эту вечную пустоту сознания! Но никого нет. Перед глазами витает лишь бурлящее настоящее: незнакомец, сделка, волшебное место, взгляды и нефриты… Сколько он ещё успеет заполучить этих воспоминаний до того момента, пока у него их не отнимут? — Знаете, у нас дома всегда всё хорошо. У нас есть еда, у нас есть вода, у нас всегда есть место, где мы можем жить и укрываться от солнца. Но раньше у нас этого не было. Мы жили в вечных скитаниях, пока к нам не явилась Госпожа Нефрит и не привела к этим землям. Настоящая благодать. Но за неё мы платим высокую цену: все наши мужчины в возрасте с десяти лет уходят к ней почти навсегда, — она с шуршанием вымывала из белой ткани засохшую кровь, старательно перетирая её меж мозолистых пальцев. Лололошка, закинувший голову наверх и следящий за размеренно плывущими по голубому небу облаками, тяжело вздохнул, прикрывая тяжёлые веки, — и возвращаются либо больными, либо уже стариками. Или… не возвращаются вовсе, — она поникла своим тихим голосом, не прекращая работать. — Я благодарна Госпоже за её благодетель, как и вся наша деревня, но, знаете, я… Ох, что-то я заговорилась об этом! Не обращайте, пожалуйста, внимания. Совсем в последнее время голову отшибло, — женщина сначала притихла, а после стала почти беззвучно напевать какую-то колыбельную мелодию, ни на минуту не отвлекаясь от стирки. Лололошка погрузился в воду до самого носа, уложив руки на камни рядом. Он наслаждался каждой секундой, проведённой в источнике чистой воды. А ещё больше он наслаждался компанией этой женщины, чьё имя даже не удосужился спросить. Она была прямая, чувствительная и по-настоящему заботливая. Она обращалась к Лололошке, словно мама, к которой он вернулся спустя годы, вынырнув на минутку из потока самостоятельной жизни, вопреки тому, что говорила лишь на «Вы». Она не боялась посмеяться, не боялась закидать личными вопросами и всё волновалась, как он сам. Вкусно ли приготовлено? Удобно ли сидеть? А что за кровь на платочке — нет ли ран каких? Есть ли друзья? Тепло ли там, где живёте? Что дарит радость день ото дня? Есть ли девушка, с которой готовы жить всю оставшуюся жизнь? — А Вы когда-нибудь… любили? — вопросила она у потерявшего мысли из-за наступившего расслабления Лололошки. Тот плохо услышал, что у него спросили, и резко вынырнул, чтобы не пропускать мимо ушей слова женщины. Его расплывшиеся на лице голубые глаза вопросительно потянулись к её согнувшейся фигуре. Вода всё шумела и шумела, плескаясь из стороны в сторону, — Любили ли Вы?.. — переспросила она. Юноша неосознанно вздохнул, замерши на месте и углубившись в своё сознание, чтобы найти ответ на этот вопрос. Любил ли он хотя бы раз в своей жизни? Он не помнил. Но даже не в этом была проблема… На самом деле он и сам не до конца понимал, как это — любить, пусть и использовал это слово у себя в голове, в то время как Люциус, например, вообще его выговорить не мог. Лололошка молчаливо и задумчиво махнул головой в отрицательном жесте, вместо того, чтобы что-то сказать, а после утонул в размышлениях о полубоге, который внезапно нагрянул в голову. Женщина обворожительно улыбнулась ему. — Тогда Вам, возможно, не понять меня, но… знаете… Вы очень похожи на моего сына, — она поднялась на ноги, скрипнув коленями и развесив на сучках отдалённого от влажного источника дерева выстиранное бельё. — Он тоже не любил словами раскидываться. Часто молчал, говорил нескладно и был всё только рад, когда приходил домой кушать. И глаза такие же серьёзные, как у Вас. Уж двадцать лет прошло с того момента, как я в последний раз видела его, а всё не могу прийти в себя. Всё думаю-думаю, как он там? Живой хоть? Скоро ли вернётся? А вернётся ли вообще? Сначала ждала-ждала его, горюя. Потом перестала горевать, но, кажется, словно вся жизнь моя теперь только для него. Что я живу лишь тем, что жду; постоянно жду. Хорошо кушаю, лишь бы прожить подольше и дождаться нашей встречи. Улыбаюсь, лишь бы скоротать это ожидание. Пусть столько лет минуло, и, может, он меня и вовсе не помнит, я готова сделать всё что угодно ради него. Извините, пожалуйста, что вот так вот распинаюсь про своего сына. Просто все здешние уже устали меня такую вот слушать. Они привыкли прощаться раз и навсегда. Особенно молодые. А я не могу. Ведь любовь — это не просто привязанность. Это тяжёлое бремя, которое приходится нести на себе до самого конца, — женщина сложила руки и уселась на подмятую траву, бездумно глядя на тяжёлую воду. — Разве можно полюбить и в какой-то момент просто… разлюбить? — словно тайну, прошептала она своими сухими тонкими губами. Лололошка, голову которого редко посещали задатки философа, кратко хмыкнул, вновь откидывая голову. Всё это было ему незнакомо. Бессмысленное ожидание, горевания, размеренная жизнь в погоне за чудом. Бред какой-то… Но вот бремя у него точно было. В кустах рядом раздался еле заметный, уносящийся вдаль, к слабо видным крышам домиков, шелест, словно кто-то бежал сквозь собравшийся вокруг водопада лес, пытаясь не наделать шуму. Дикий зверь это был или… кто-то другой — Лололошка не знал, да и не хотел задумываться. * Как только Лололошка полностью вымок, чуть заживо не сварившись в горячей воде, он быстренько натащил на себя чуть подсохшую одежду, и женщина, кратко посмеиваясь от радости, что встретилась с таким замечательным молодым человеком, отвела его обратно к деревне. — Вы заходите, когда хотите! Мой дом всегда для Вас открыт! Я Вас накормлю, напою, искупаю и спать уложу. Уж осчастливили Вы меня своей компанией, а теперь… мне пора приняться за работу! А не то и так долго отлынивала, — она в последний раз улыбнулась искрящимися глазами, в которых на выгоревшей сетчатке так и плескалась воспоминаниями воскресшая жизнь, и зашагала в сторону грядок, потирая свой еле заметный горб. Лололошка проводил её взглядом благодарности, говорящим что-то аля: «Спасибо Вам, святая женщина», — а после только и успел, что развернуться. Солнце начинало садиться за горизонт, окрашивая весь мир в пламенно-оранжевые мягкие тона, спадающие тенями на небольшие строения и трясущуюся под небольшим ветерком траву. Собственные руки, казалось, были вылиты из красочной розовой бронзы, подвижной и мягкой. А такое купание пошло ему на пользу… Надо бы поставить тут точку телепортации. Паренёк сконцентрировался на названии. «Дом женщины», — просто и понятно. Жаль только, что он так и не узнал её имени… Быстро время пролетело. Вдалеке по дороге неспешно, оглядываясь по сторонам, двигалась знакомая фигура. Она как-то странно разминала свои изящные пальцы, на которых теперь были все коготки, даже те, которые недавно с мясом выломали. Светящиеся красным глаза бегали по всей округе, игнорируя только лишь Лололошку. Кажется, они это делали нарочно. Но паренёк был явно не из тех, кто понимает подобные намёки и пытается проанализировать настроение будущего собеседника, поэтому он просто пошёл напролом. Он подскочил настолько близко за считанные секунды, что заставил Люциуса волей-неволей взглянуть на него. Тот даже вздрогнул от неожиданности, пытаясь натянуть на лицо улыбку. — А… Смертный. Давно не виделись, — как бы невзначай бросил тот. Лололошка сощурился, разглядывая тихого, сжавшегося под напористым взглядом Люциуса, что явно из-за чего-то сильно волновался. Издалека он не заметил, но теперь видел точно… Полубог был одет в совершенно другую одежду! Пусть на его поникших плечах, которые он так старательно поднимал, чтобы выглядеть осанисто, и висел тот самый привычный чёрный плащ с золотым окаймлением, под ним на слабо вздымающейся грудной клетке красовалась не привычная истрёпанная красная рубашка, а, на удивление, белая. При чём атласная, вся переливающаяся яркой латунью, исходящей от закатных лучей, пробивающихся через раскрасившиеся облака. И фасон был совсем не люциусовский: широкие ближе к манжетам рукава уж слишком висли на вытянутых подвижных руках, скрывая за желтоватой белизной ткани идеальную кожу запястий; вместо привычного чёрного бантика под воротником (воротником, которого, кстати, у этой рубашки — или, уже можно сказать, сорочки — не было) у ключиц переплетались узорные ленты-завязочки, являющиеся частью одежды, а не аксессуаром. Мягкая капризная ткань была наспех заправлена в широкие брюки (тоже незнакомые), что плохо сидели на талии, обвисая заломанными складочками на коленях. Но налакированные стучащие туфли, цилиндр, посаженный на красные рожки, и плащ с излюбленным черепом, слава Богу, были на месте. Почему-то Лололошке казалось, что если Люциус сменит свой стиль одежды, то весь мир взорвётся в считанные мгновения. Пока паренёк непростительно долго вглядывался в рубашку, размышляя, дать ли ей добро или назвать прошлогодней коллекцией и кринжовым трендом прошлого века, Люциус наконец решился не терпеть излишнее внимание к своей персоне. — Чего ты пялишься?! Мне пришлось надеть эту отвратительную одежду, потому что это единственное, что было у той смертной из подходящего мне! — он даже ногой притопнул, сжимая пальцы в напряжённые, разбрасывающие по округе искры кулаки. — Знаю, что выглядит смехотворно, что не под стать властителю Ада, но… не в порванной же рубахе мне ходить, так ещё и в грязных штанах! Так что не смотри так, иначе я тебе… глаза вырву! — угроза из уст полубога прозвучала крайне убедительно, поэтому Лололошка быстро переобулся, решив, что устраивать сейчас модный приговор — не лучшее решение. Он крепко поджал губы, пытаясь сдержать нахлынувший на него смех без причины, который бы явно сделал из него дурачину. Хотя в глазах Люциуса наверняка все смертные — дурачьё. — Тебя там Камень звала. Вернее, она нас обоих искала. Созрела наконец на нормальную болтовню, а не вот это вот всё. Так что давай, пошли уже, — он недовольно сжал крылья носа, приподнимая подбородок, точно принц. Почему-то Лололошка, увидев своего приятеля целым и невредимым, воспрял духом, заметно веселея. Даже никакие мысли о том, что Люциус, возможно, заслужил те физические страдания, не посещали голову, омрачая исход битвы. Лололошка был просто рад, что Люциус сейчас стоит прямо перед ним полностью живой, ведь он даже предположить не мог, что происходило с ослабленным телом полубога из-за полученных травм за той скрипучей дверью. Увлечённо кивнув, Лололошка с охотой положил пальцы одной из рук туда, где у полубога должна располагаться одна из плечевых костей, ощущая всеми рецепторами кожи мягкую плоть. Если до этого он обычно касался именно плечевого сустава Люциуса, что представлял из себя выпирающие кончики прочных костей, то сейчас он коснулся именно мяса. Горячего вдвойне из-за тонкой ткани рубашки. Зачем? И сам не представлял. Видимо, хотел устроить своей ладони краш-тест, ведь почти сразу же перед телепортацией Лололошка получил урон. Когда дым перед глазами рассеялся, поднявшись к потолку, парень услышал, как кто-то рядом начал закашливаться, видимо, вдохнув небольшую часть тёмного облака копоти. Как же повезло, что он уже привык задерживать дыхание при перемещении. И этим кем-то оказалась… Серьёзно? Лололошка застыл на месте, рассматривая стоящего напротив человека. Тёмные волосы, отчасти запачканные в металлической стружке, были собраны в небольшую небрежную гульку, стоящую дыбом на макушке; сама же худощавая фигура была облачена в объёмный комбинезон, по большей части скрытый за фартуком с десятками пришитых к нему карманов разных размеров и форм, из которых торчали аккуратные шляпки гвоздей, болтов, шурупов, какие-то острые шестерни и несколько инструментов; за рабочими защитными очками, покрытыми слоем пыли, не было видно хлопающих глаз, но красные губы и так выдали её с потрохами. Это была Госпожа Нефрит? Даже не верилось. Разве это могла быть та фурия, с которой они встретились прошлым вечером? Роковая женщина, обвешанная украшениями и запершая своё тело в пышный бархат, всего за сутки превратилась в чернорабочего, сменив свои тоненькие полупрозрачные белые перчатки на грубые кожаные. У Лололошки голова была готова пойти кругом от того, насколько обворожительной ему теперь показалась эта сильная леди, что в жёлтом свете лампы со звоном металла отбросила на стол болгарку, дабы снять очки, плотно прилегающие к лицу. — Я привёл его. Теперь довольна? — с усмешкой выпалил Люциус, сложив руки у себя на груди в презрительном жесте. — Уже?! — воскликнула со страхом она, приподнимая наконец завесу и вглядываясь серо-зелёными глазами в лицо Лололошки. — Чёрт! — успела только пискнуть Госпожа, тут же после секундного размышления возвращая себе лицо и притворяясь невозмутимой. — Лололошка… Ты… Хм-м… С чего бы начать, — она опёрлась о стол поясницей, беззаботно раскачивая своим сапогом в воздухе. — Ну… Наверное, с того, что… где ты, мать твою, шлялся, ушлёпок?! Прошло грёбаных… сколько?! Тридцать лет! Ты просто взял и свалил! — она перешла со спокойного тона на грубый, делая пару шагов вперёд и прикладывая свой длинный женский палец к грудной клетке Лололошки с явным упрёком. Её тонкие брови сошлись в единой точке, создавая произвольную морщинистую галочку. — Ты! Именно ты пообещал, что будешь помогать мне, несмотря ни на что! Только из-за тебя я смогла прийти сюда! Из-за тебя я спасла этот народ и… ты выстроил мою мечту! А потом что?! Потом ты испарился, не попрощавшись и не объяснив, в чём дело! И плевать ты хотел на мои чувства! Плевать ты хотел на свои обещания! Ты оставил меня одну! А теперь что я вижу… Ты возвращаешься, чтобы я тебе… просто одолжение сделала?! Так ещё и не один, не с извинениями, а с… полубогом! Чёртовым полубогом чёртового Ада, который почти всех моих работников поджарил! Ты настолько, что ли, уподобился полубогам, что стал с ними ещё и дружбу вести?! Какой же ты… — всё это время она тыкала своим ногтём в грудь ошарашенного Лололошки. — Какой же ты ублюдок. Вот правда… Сначала сдружился со мной, а потом оставил на растерзание судьбе… А я ведь думала, что ты!.. Думала, что ты особенный! Знаешь, ты мне даже нравился когда-то, но сейчас даже смотреть на тебя неприятно, — она высунула кончик языка, выказывая своё отвращение и отворачиваясь, чтобы вернуться к захламлённому рабочему столу. Лололошка хотел было что-то ответить и формировал в голове варианты, как вдруг вмешался Люциус: — Он тебя не помнит, — равнодушно и колко бросил тот, вновь всецело отдаваясь рассматриванию тёмных коготков. Но его глаза… Они горели настоящим огнём. Таким же, что читался и в кричащих радужках Госпожи. — Что?.. Как это? — она, решившая заняться своими делами, чтобы сдержать поступившие к холодному разуму эмоции, резко обернулась, превращая свои губы в один большой красный кружок изумления. — Да он отстойник ещё тот! При скачках из мира в мир, оказывается, постоянно всё забывает. — Стоп… Что ты имеешь в виду? Лололошка, ты… правда меня не помнишь? — она подозрительно, но всё же мягко обратилась к тому, кого недавно наградила гордым прозвищем «ушлёпок». — Да, — ответил парень, совсем не ожидавший того, что он был к Госпоже Нефрит настолько близок. Нет, конечно, он ожидал того, что она откуда-то его знает (потому что та вспомнила его имя), но не настолько же тесно… Чего он вытворял такого в своей лихой молодости? — Да ну! Притворяешься небось… Не может такого быть! Чтобы не помнил… Мы же… Да мы же!.. Чёрт-чёрт-чёрт, — исступлённо завопила она, хватаясь за свою голову. — Да ты издеваешься! Я тридцать лет копила все эти чувства, а теперь оказалось… что они ещё и несправедливы, потому что ты меня не помнил? Ну точно издеваешься… До белого каления меня так доведёшь! — она присела на свой стол, пряча застывшее в гримасе ужаса лицо в перчатках и неразборчиво вопя прямо в них. — А-а-а-а-а! Нет-нет-нет! Всё не могло обернуться так… Просто не могло! Это сон! Просто глупый сон… — она тяжело дышала, пытаясь успокоиться. Лололошка не сводил с неё своих глаз, не зная, как ему поступить. Внезапно она подняла раскрасневшееся лицо и спросила еле живым голосом. — Совсем ничего не помнишь? Даже того, как мы вместе прокладывали каналы Элдрина?.. — Нет, — ответил он обречённо. Возможно, Лололошка бы и хотел всё это помнить. Хотел бы жить в этом огромном особняке вместе с Госпожой Нефрит. Хотел бы править армией нудистов и помогать создавать изобретения. Хотел бы, может быть, никогда больше не влипать в приключения, осесть на одном месте и обзавестись той любовью, которую не знал сейчас. Хотел бы, чтобы у него была полноценная семья, вместе с которой он смог бы ужинать вечерами. Чтобы у него были те друзья, лик которых постоянно будет маячить перед глазами, как напоминание о том, что он никогда не одинок. Чтобы было место, куда можно вернуться в конце очередного приключения. Но… нельзя. Нельзя. Просто нельзя. Всё это в какой-то момент исчезнет. И снова будет ничего. Снова он будет стоять в одиночестве посреди ужасного мороза и пытаться спасти свою жалкую жизнь. Снова. — Да ладно! — она снова уткнулась своим лицом в обшарпанную кожу и затопала от беспокойства ногами, словно ребёнок. — Не верю! Не верю! Не верю! Вот никогда ты меня не обманывал, а сейчас, я уверена, обманываешь, как дурочку, чтобы я повелась на твои уговорки! — Лололошка не чувствовал вины за то, что исчез. Разве это была его воля? Разве это он сам ушёл? Разве… — Да я вот тоже не верил, — цокнул недовольно Люциус, сжимая свои изящные губы в одну раздражённую полосочку. — Он правда ничего не помнит. — А с чего бы мне верить полубогу?! Откуда ты вообще взялся?! Вы лучшие подружки, что ль?! Или это ты, Лололошка, сверг его с престола и притащил прямо ко мне?! — она не на шутку завелась, вот только Люциус, совсем не замечая общего напряжения, беззаботно прыснул со смеху, прикладывая руку к дёргающейся под одеждой диафрагме: — Он-то? И меня свергнул? Что за тупость! У меня забрал силы Совет! Все смертные, что хоть раз посягали на мою власть, уже давно плавают в лаве! — с безудержной злостью, сменившей смех, выпалил он. — А этот… Он мой… м-м… друг, — Люциус решил наконец не скрывать звание Лололошки за словами «компаньон», «партнёр», «раб». И звучало это довольно неплохо. — Да вы вдвоём издеваетесь! Друг? У полубога?! Серьёзно? Нет, я этого не выдержу! Вы ещё скажите, что вместе весело разрушаете миры и убиваете людей! Хватит с меня этой ереси! Хватит! Лололошка, ты — предатель. Ты променял нашу жизнь, выстроенную по крупицам на… это, — она с отвращением указала на Люциуса, который, кажется, еле сдерживался, чтобы не пустить в тёмную макушку раздирающую кожу молнию, ведь веки его нетипично подёргивались. — Помнишь ты или не помнишь того, что было… Я ведь ждала. А ты бросил этих людей, ты бросил наши планы, ты бросил меня… ради сил полубога. Ради пустого ничего! И теперь я не хочу бегать за тобой хвостиком и выполнять каждую твою прихоть! Больше никогда не возвращайся сюда. Ты разбил меня и никогда не соберёшь по частям. И ты тоже, Люциус, чтобы я твоей морды никогда здесь не видела! — она наконец выговорилась, тяжело вздыхая и сдерживая подступившие горячие слёзы, что собрались на длинных нижних ресничках грузными каплями. Госпожа выглядела болезненно, но, вместо того, чтобы покинуть рабочее место, вновь повернулась к столу и стала потихоньку загонять гвоздики в металлическую плиту. Очень странным было то, что Люциус не бросил ей вдогонку ничего оскорбительного, а просто помолчал чуток, потом прошипел что-то около «ну и ладно» и испарился из комнаты как ни в чём не бывало. «Эй, ты куда?!» — завопил в сознании Лололошка, понимая, что Люциус его уже не услышит никоим образом. Притягательные, словно паренёк был мотыльком, летящим на свет, озаривший тьму этого мира, глаза перед уходом вместо привычного тепла заключали в себе настороженную колкую красноту. Вот только ответ Госпожи совсем их не волновал. Лололошка, что не был готов к такой Санта-Барбаре, почесал свой затылок, спрятавшийся за волосами, нащупывая там окаменение и вспоминая кое-что. Может, не совсем подходящий момент, но другого может и не быть. Парень потянулся к пространству и вытащил оттуда сложенные жёлтые бумажки с чертежами, молча укладывая их на стол рядом с Госпожой, что заметно вздрогнула, но от работы решила не отвлекаться. Задание щёлкнуло в голове, помечаясь как выполненное. А теперь, когда всё обернулось таким образом, куда ему идти? Что делать и как поступить, если единственный маг-инженер, что мог как-то ему помочь, отказался сотрудничать? И главное: где теперь искать этого взбалмошного Люциуса? В чём причина его резкого похолодания? И что за ним стоит? Впервые Лололошка чувствовал себя настолько недалёким и бесчувственным, ведь вместо того, чтобы попытаться утешить Госпожу Нефрит и вырулить ситуацию своим обаянием, он просто молчал, не вставив ни слова. А теперь ещё и Люциус его игнорирует, сбросившись до заводских настроек! Надо побыстрее с ним встретиться, чтобы исправить хотя бы это. Хотя... чего это он так волнуется?