Божественный холод

Казалось, что затянутое сражение никогда не закончится, ведь сколько бы Лололошка ни положил мужчин при помощи своего меча, побросав их в воду, новое пушечное мясо всё прибывало и прибывало. Тем более, всё тело выло, еле поддаваясь импульсам, возникающим в голове для спасения своей шкуры. Еда в кармане поспешно заканчивалась, и цеплять осколки шоколада становилось всё сложнее. Даже Люциус, уже успевший устроить лесной пожар, разразившись проклятиями, а вместе с тем ещё и заклятиями, чуть не потерпел поражение: Лололошка не сумел сдержать налегающую на него разъярённую толпу с копьями полностью, а полубог в ближнем бою… Как бы выразиться. Полубог в ближнем бою был не полубог, а полулох. Да, у него имелась сильная магия, которой он мог распоряжаться как хочет из-за своего происхождения, но она была не настолько эффективна, чтобы поразить любое живое существо с первой же атаки, поэтому ему и приходилось бить вдаль, а вблизи он еле как оборонялся, лишь с цоканьем и шипением подпаляя палки копьев, повязки на бёдрах и три волосинки на почти лысых сверкающих головах. В принципе, этого и следовало ожидать! Люциус наверняка всегда сражался без сражения: имея свои расхваленные силы, он мог такую армию положить за один взмах руки, поэтому и не тренировался уворачиваться или пользоваться своими кулаками как орудием. На бледной щеке красовалась огромная длинная рана, оставленная остриём копья; из неё вниз по белому полотну кожи стекали наворачивающиеся словно слёзы продолговатые капельки тёмной, отражающей голубой взгляд крови. Интересно, а может ли полубог умереть от потери крови? А зачем ему вообще нужна кровь? А чувствует ли он сейчас боль? У Лололошки возникло слишком много вопросов, связанных с физиологией Люциуса, но он решил оставить их все при себе, дабы постоянно не отвлекаться от бешеных мужчин, сжимающих свой полукруг наступления. Да и отвлекать Люциуса тоже не стоило бы на данный момент. Он выглядел раздражённым почти до самой крайней своей степени: с хлюпаньем и зверским рёвом выдёргивал из своих боков засаженные туда стрелы, тем самым усиливая кровотечение, ведь металлические наконечники были устроены так, чтобы специально цеплять мышцы на пути к освобождению, и метал их в кусты, заряжая огненной энергией; тяжело дышал, совсем не отходя в сторону и не виляя от ударов копьев, что успевали проткнуть его живот чуть ли не насквозь… и всё не переставал пользоваться магией, будто бы её запас у него был неограничен. Хотя может ли быть божественный огонь ограничен? Могут ли его языки пламени затухнуть от простого дуновения? А если… если огонь внутри Люциуса потухнет, то он… умрёт? Ведь его существование зависит от наличия этого огня внутри. Вновь задумавшись, парень пропустил решающий удар. Одна из фигур бросилась на него прямо в рукопашный бой и твёрдыми костяшками зарядила по нижней челюсти. В округе раздался отвратительный хруст, а Лололошка, успевший уже понахватать урона со всех сторон, свалился в нокаут. * Смерть. Это была смерть? Жизнь Лололошки, видимо, болталась на тоненьком волоске с того самого момента, как он решился отбиться, а не сдаться и, не моргнув глазом (разве что пару раз выкрикнув «помогите» и «мамочки»), начал раскидывать высокие, сильные тела. Исход был предрешён с самого попадания мироходца в Тентрем. Нет… Он был предрешён с самого его рождения. Лололошке была уготовлена судьба умереть от собственной невнимательности и взбалмошности. Умереть от неаккуратности и излишка любопытства. Умереть от невозможности просчитывать всё далеко наперёд и долго, детально продумывать планы действий. Умереть от обстоятельств, созданных им самим же. Это всегда было концом его нити времени. Чёрным и мрачным подпалённым кончиком. Но чьи-то руки умело подхватывали опадающую нить и обрезали потемневшую часть, давая ей светлое, длинное продолжение. Раз за разом. Раз за разом. Раз за разом… Чьи-то руки заставляли расплющенное сердце биться в неугомонном темпе, сдавливая его меж сильных ладоней. Но Лололошка открыл глаза не на своей кровати в вечном холоде мира, где обитала Крув. Он сонно разлепил свои отяжелевшие веки посреди совсем незнакомого помещения, ощущая, как по затёкшему телу растекались бессилие и полное истощение, перемешанные с острым жаром в районе последствий заварушки. Перед взором был потолок, который и потолком назвать-то было сложно: обычная, ничем не примечательная соломенная крыша, уложенная на деревянный каркас. Не успев осознать ситуации, Лололошка попытался двинуться, дабы встать на ноги и оглядеться нормально, а не тупо пялиться наверх, но что-то помешало. Что-то, крепко сдерживающее и сдавливающее запястья и щиколотки. — Проснулся наконец, смертный? Как тебе только не надоедает спать! — послышался рядом, на расстоянии метра-полтора знакомый голос, который, несмотря на возмущённый упрёк, звучал приглушённо и тихо. — Спишь и спишь, спишь и спишь… А сны твои такие бессмысленные! — Лололошка с усилием повернул своё лицо на источник звука и остановился помутнённым, расплывчатым зрением на очертаниях скомканного тела, что даже так продолжало выглядеть элегантно. Оно не было обездвижено тугой верёвкой, как сам Лололошка, а ещё находилось в более удобном положении, чем лежачее, — сидело. — И что ты смотришь на меня так? Что я? Это не я виноват, что тебя схватили. Знаешь, ты мог бы и магию использовать! Огненный шар запустить! А ты всё со своими бесполезными железками лезешь в бой, будто они могут тебя как-то спасти, — шипящий голос резал уставший слух, заставляя невольно морщиться, лишь бы прогнать его недовольную интонацию куда подальше из только что врубившегося сознания. — Идиот, — тем более, Лололошка был совсем не согласен с изречениями Люциуса Сногсшибательного. Парню, кажется, хватало сил только для того, чтобы задать один душераздирающий вопрос, мучающий голову, располагающуюся на острой соломе. А потом оставалось только мычать и хрипеть, пытаясь эти звуки сложить во что-то адекватное. — Что произошло? — произнёс Лололошка. Словно с похмелья, честное слово. Вот как вырубился — ничего не помнит, а перед обиженной и грозной женой надо ещё и объясниться, почему он решил упасть без сознания! Радовало в данной ситуации лишь одно обстоятельство: челюсть болела. А это означало одно: Лололошка не успел попрощаться с жизнью в очередной раз. «Да… Не успел. Хотя… Может, было бы лучше, если бы я просто… умер? Тогда бы и здоровье восстановилось, и голод пропал бы, да и фигуры, может, застыли бы… Нет! Нет-нет-нет! Лучше бы, если бы я умер, серьёзно? А если я… если я не возрожусь заново? Что за мысли!» — время словно замедлилось: сгустилось в этой тёмной, маленькой комнатушке, пропахшей сеном и затхлостью. Заполнило собой засохший от бездействия мозг. — Что произошло, спрашиваешь? — он как-то туманно усмехнулся, мистически улыбнувшись. Если бы Лололошка не был знаком с этим существом и его характером так тесно, как сейчас, он бы мог подумать, что это именно полубог похитил его. Похитил, чтобы часами пытать вечно напуганного и ужаснутого мироходца, чтобы измываться над его доверчивостью и верой в возможность исправления неисправного, чтобы притоптать его, как беспомощную слабую букашку на своём пути, показав всем в этом мире, кто здесь главный. Но нет. Такой вариант развития событий сейчас казался невозможной глупостью. Даже смотря снизу вверх в связанном, полумёртвом состоянии на живого и здорового Люциуса, что возмущался, нахмурившись и сверкая своими рубинами в сонной темноте, Лололошка и представить себе не мог, чтобы тот сотворил подобное. Похищение, пытки, издёвки, причинение боли всему живому, убийства, массовый геноцид — всё это казалось таким… неподходящим настоящему Люциусу и его белым рукам, которыми он когда-то со смехом рушил чужие судьбы. — Ты упал от одного удара и… не вставал. Не отвечал мне. И на тебя лежачего набросилось сразу несколько этих тварей. А я… — он на миг остановился в своём пересказе, смешно уводя глаза в сторону, словно чего-то стыдясь или пытаясь подобрать такие слова, чтобы не потерять свой авторитет, — я, естественно, всех разбросал! Всех, включая тех, что тебя обступили… Но они… М-м-м. Вернулись и куда-то тебя попытались унести. Я бы мог их снова избить, но решил, что уж лучше они сами тебя будут нести, а не я, и пошёл за ними, — сюжет этой трагикомедии оставлял желать лучшего. Было отлично видно, как Люциус неумело врал, обрисовывая картину произошедшего под себя: — И нас посадили сюда, в этот грязный сарай, и сказали ждать решения и воли какого-то камня. На меня ещё магические наручники надели, но они на мне расплавились. А тебя зачем-то по рукам и ногам связали. А-ха-ха-ха! — он низко расхохотался. — Выглядишь просто уморительно! Как пойманное животное! Не понимаю, зачем они вообще это сделали? Ты и так был почти… мёртвым, — последнее слово прозвучало контрастом с идеальным смехом, опаляя своим могильным ознобом. Люциус повёл плечами. — Разве есть смысл сковывать того, кто на тебя даже напасть не может? Хоть и выглядит смешно, но я… я… Да вы… да вы, люди, те ещё дураки! — он импульсивно вскочил на ноги и шагнул вперёд, присаживаясь на корточки перед Лололошкой и неуверенно протягивая одну из своих рук к сдавленным запястьям, на которых наверняка открыто ползали тёмно-фиолетовые синяки, ведь кто-то очень заботливо и предусмотрительно засучил рукава белой толстовки, дабы узел плотно прилегал к раздражённой коже. В этот раз Люциус был даже ближе, чем в том переулке. Вместо двадцати пяти сантиметров, разделяющих две головы, насчитать между кончиками носов можно было бы всего добрых десять. Лололошка наслаждался стучащей тишиной, заполняющей холодные хрящи ушей, и без стеснения разглядывал бледное лицо, что казалось слишком настоящим для вялого сознания. Слишком точным, слишком детальным, слишком тёплым, слишком близким, слишком чувственным, слишком идеальным. Люциус во всех аспектах сейчас был воплощением слова «слишком», из-за чего реальность казалась сном, что должен скоро прерваться и смениться тёмным экраном. Лололошка чувствовал, как окончательно теряется в пространстве, забывая, где у него руки, а где ноги, и размазываясь по соломе, словно бесформенная жижа. Один из когтей легонько коснулся толстой верёвки. Парень никак не мог оторвать своего взора от алых глаз, ведь в них привычный кровавый запылал чем-то доселе невиданным. Чем-то нежным и взволнованным, но в то же время кричащим и вызывающим. Казалось, будто в радужках помирились между собой две противоречащие стороны, сливаясь в единое целое. В мягкое, обрисованное под нынешнего полубога чувство, которое он сомкнул меж подогнутых губ, дабы то не сорвалось в виде ласковых слов. Вот только каких именно ласковых? Та самая парочка ласковых или… Непонятно. Люциус встревоженно оттащил прожжённую верёвку от освобождённых рук и отбросил её далеко в сторону, чтобы больше никогда не видеть. Лололошка же пару раз согнул и разогнул пальцы, проверяя их на работоспособность. В принципе, двигались нормально, пусть и тряслись в воздухе. Парень смело и резво принял сидячее положение, прогоняя из головы дым усталости и придерживая ладонью отвисающую нижнюю челюсть, которая при движении захрустела. Один из височно-нижнечелюстных суставов был выбит. Свободная рука под внимательным взглядом Люциуса тут же заглянула в карман и старательно вычерпала оттуда последние крошки провизии, забрасывая их прямо в глотку и минуя тем самым зубы, которыми сейчас раненый пользоваться, к сожалению, не мог. После насыщения восстановление пошло очень быстро: порванные мышцы с мокрым, чавкающим звуком начали на глазах срастаться, упруго склеиваясь клеточка к клеточке, а оставленные в теле стрелы почти что одновременно выпали с громким звоном на пол из затягивающихся дыр. Лололошка тяжело вздохнул, когда проверил свои зубы на исправность, немного пощёлкав ими, а после поправил сложившуюся раскосыми кудряшками чёлку на своём лбу. Шёлковую тишину вновь прервал чужой голос: — Я читал, конечно, что вы, люди, немного умеете регенерировать без помощи магии, но чтобы настолько… — Лололошка столкнулся с недоумённым и заворожённым взглядом Люциуса, который хлопал расширенными глазами, продолжая пристально жарить своим беспрерывным вниманием вставшую на место нижнюю челюсть. — Это ведь даже ни с каким адским существом не сравнить… Что ты только что съел?! — Нет. Никто из людей не умеет просто так быстро восстанавливаться, — серьезно проговорил Лололошка, нагибаясь к своим голеням и начиная их с горем пополам развязывать. — Я сейчас ничего особенного не ел. Просто… как только я утоляю свой голод, всегда восстанавливаюсь полностью. Любые порезы, переломы, вывихи, — на миг пальцы, растягивающие верёвку, застыли, а Лололошка успел сто раз пожалеть о том, что где-то посеял свои очки, ведь его выражение лица из-за задумавшихся глаз заметно потемнело. — Я не знаю, почему так происходит. Просто не знаю. Ничего о себе не помню. Хотя… Это не имеет значения. Да. Совсем не имеет значения, — голос притих. В напряжённом лбу паршиво зашевелились давно заржавевшие шестерёнки. Они скрипели, вылетали, бились о кости, пытаясь о чём-то безуспешно предупредить. Но что они, маленькие, бессмысленные детальки, могли сказать? Что там, в их зубчатых тельцах, было такого, чтобы они рвались изо всех сил, дабы напомнить об этом? Что-то важное… — Совсем… — кончики пальцев проскользнули между прядками, оттягивая их от мозга, чтобы не мешать ему думать. Это явно было что-то важное. Лололошка точно забыл что-то важное! И теперь не может вспомнить. Что-то очень-очень важное… Что это? Парень облизнул засохшие губы. Что это могло быть? А ведь такое уже один раз происходило. Какой-то пробел в памяти… Хотя с такими рассуждениями можно было бы назвать воспоминания Лололошки одним сплошным бельмом. История повторилась. Голова слегка закружилась, и парень поднял ужаснутый взгляд на Люциуса, сидящего напротив. В этот раз тот не отвёл свои горящие очи. Он смотрел прямо в душу. Следил за высвобождающимися через створки стеклянных окон зрачков кошмарами, заполняющими пространство в комнате, следил за каждым душащим движением бегающих внутри незнакомых теней, следил за мигающим голубым светом радужек, что никогда не должны были так светиться. Следил, впитывая каждую мелькающую перед ним эмоцию. Почему, Люциус? Отчего же ты пытаешься понять то, чего и Лололошке понять не дано? — Так! — резко прервал диалог глаз, натягивая кривую улыбку на всполошившиеся губы, паренёк. Потом, когда понадобится, вспомнит это важное. Сейчас в приоритете попадание к магу-инженеру. А на Люциуса наглядеться ещё будет время. — Скорее всего, те, кто сюда нас загнали, говорили тебе про нефрит, да? Госпожа Нефрит — это та, к кому мы должны попасть… — больше для себя проговорил Лололошка, приложивший указательный палец к носогубной складке. Перед глазами тут же всплыло два варианта развития событий. Первый, самый ленивый, но при этом предназначенный терпеливым наседочкам: остаться в этом сарае и дождаться воли того самого «камня», чтобы их вывели отсюда. Правда, мало ли, для чего их решат явить свету… Может, те аборигены придут уже с подготовленными шампурами и маринадом! Так что этот вариант — откровенный бред. Второй в духе Лололошки: такой, чтобы найти себе приключений на пятую точку. Не сидится спокойно на месте? Значит, выбивай дверь и иди напрямую к какой-то незнакомой и агрессивно настроенной тётке с целой армией культистов в свободном распоряжении, чтобы попросить её поработать вместе! Очевидно же! — Давай выберемся отсюда и найдём её! Лицо полубога всё ещё выражало те двойственный чувства, что и раньше, только более сдержанно, притуплённо, но он не решился хоть как-то отреагировать на произошедшее, поэтому подыграл Лололошке, умалчивая своё отношение к непонятному приступу. — Я полностью за. Не могу здесь больше находиться! Отвратительное место! — Люциус выпрямил свои изящные ноги, подошёл к хлюпкой дверце, что еле-еле держалась на своих хрупких петлях, и как-то странно поводил перед ней ладонью. Доски стремительно вспыхнули голодным красным пламенем, что без промедления начало их с треском пожирать, оставляя после жестокой трапезы лишь чёрные рассыпчатые кучки. И справлялось оно со своим делом настолько быстро, что уже спустя пять секунд на месте преграды красовалось прожжённое отверстие. Очень странно, что Люциус не спалил весь сарай заодно… Но это было абсолютно в его стиле: вместо того, чтобы по-умному расплавить две петли, просто сжечь дверь полностью. — А почему ты это заклинание в борьбе не использовал?! — запыхтел возмущённо Лололошка. Он понёсся вперёд паровоза, вываливаясь на спрятанную во тьме ночи улицу и уже вовсю изучая окружение на предмет оставленных вещичек, которые можно было бы себе прибрать. Округа ничем не отличалась от обычных деревень: расставленные плотно друг к дружке домики с соломенными ветхими крышами; аккуратно высаженные грядочки с морковью, картофелем и свёклой; небольшая каменная церквушка; развешанные горящие факела и… Стоп. Стоп-стоп-стоп. Парень от неверия протёр свои глаза фалангами указательных пальцев, но ему не показалось! Вдалеке красовался обнесённый высоким забором дворец. Или как ещё можно было обозвать это здание?! Особняк? Замок? Вполне себе! Любое из слов, обозначающих что-то огромное и роскошное, отлично подошло бы под описание этого высокого, симметричного строения. Оно было раз в десять больше храма, где проживал Люциус, имело около четырёх этажей, свой собственный сад с неизвестными видами деревьев, расписные балконы, лоджии и даже какую-то огроменную пристройку, от которой поднимался в небо спокойный столб дыма. Так ещё и стиль архитектуры! Такой выпендрёжный по сравнению с простой деревенькой! Настоящее барокко со всей своей напыщенностью: узорные своды у каждого этажа, отделяющие друг от друга окна, гладкие колонны с мраморными капителями, что поддерживали некоторые из навесов, и зелёная крыша, создающая своим цветом относительный баланс рвущейся изобилием общей палитры. Представить было страшно, как дворец выглядит изнутри, а ещё страшнее было встретиться с его хозяйкой лицом к лицу. Лололошка перевёл совершенно ошарашенный взгляд на полубога, но тот не выглядел так, будто его это здание хоть чем-то удивило. Наоборот: он смотрел с долей скептицизма. — В Аду было гораздо круче, — непринуждённо бросил он, сведя брови к переносице и стараясь не морщиться от своих воспоминаний, резко накативших в горячую голову, но после всё же допустив на своё лицо каплю благоговения. — Там было так офигенно… Лава, огонь, монстры повсюду. И крепость! Мои приспешники так долго её воздвигали. Было уморительно глядеть за их бесконечной вознёй с этими тёмными кирпичами, — он тяжело вздохнул. — Хотел бы я сейчас поглядеть, что с моим царством сотворил чёртов Ивлис. А потом врезать ему хорошенько. Но без моих сил… без моих сил я не могу даже показаться там. А ведь это я… это я настоящий полубог Ада! — Люциус грозно топнул ногой (грозно, несмотря на то, что это больше выглядело как каприз ребёнка) и внезапно, как будто внутри его разума сверкнула молния, обернулся к Лололошке своими бледными, искажёнными в необъяснимой тоске и злобе чертами, задрав подбородок. — Смертный, после того, как закончим с моими извинениями перед тем карл… кхм, тем человеком, отправимся прямиком в Ад! Я больше не могу всего этого терпеть. Плевать я хотел на то, что меня кто-то там поймает, — его глаза воспылали так, как не пылали ещё никогда. Красный цвет. Именно красный. Самый чистый красный, который только Лололошка мог лицезреть в своей жизни. Без подтонов, без оттенков, какими можно было бы дополнительно его охарактеризовать, без переливов и градиентов. Однотонные красные пятна, пропитанные горькой тягучей ненавистью, что сейчас заполняла бездвижные лёгкие. — Плевать я хотел, если он меня убьёт. Плевать я хотел, если меня снова заточат в тюрьму Времени, — он, отрезанный от мира, шептал это своим острым языком и резкими губами. Казалось, что если Люциус ненароком сорвётся, выплеснув всё, что держит у себя взаперти мёртвой хватки рёбер, то все возможные миры зальются этим горящим красным цветом. — Я должен увидеться с тем, кто занял моё место. Ты же… пойдёшь со мной? — вопрос прозвучал как-то отрешённо и жалобно. Лололошка над ответом совсем не размышлял. — Пойду, — даже не до конца понимая, кто такой Ивлис и чего стоит ожидать от этой вылазки, кратко ответил мироходец. Разве мог бы он отказать в поддержке своему другу? Пусть и в крайне своеобразной поддержке, ведь Лололошка был на сто миллионов процентов уверен в том, что Люциус точно как-нибудь или где-нибудь устроит погром, даже если его целью будет просто увидеться и поговорить. — Тогда давай побыстрее со всем этим закончим, — он томно хмыкнул, потушив свой взгляд скользнувшими вниз веками, и, напялив на лицо гримасу самодовольства, медленно вытянул руку вперёд, невесомо, даже слегка поглаживающе касаясь ею плеча Лололошки. Лопатки парня свело от неожиданности: такая осторожность от Люциуса казалась сказкой после того, как он несколько раз хватался за чужие конечности, как ему вздумается, совсем не размышляя о том, какой ущерб может нанести человеку своими прикосновениями. Через слой одежды, который сейчас словно растворился в воздухе, Лололошка отлично ощущал каждый вытянутый тёмный коготок, мягкие пальцы, почти не давящие на кожу, и кокетливое тепло, заигрывающее с рецепторами. Не успев даже сглотнуть застоявшуюся в глотке слюну, парень увидел перед глазами клубья дыма, характеризующие перемещение в пространстве, и задержал дыхание, дабы потом не откашливаться. Пространства под ногами стало ощутимо меньше, поэтому ресницы неуверенно затрепетали, стараясь прогнать от глазных яблок шипящую копоть. Дым развеялся, а перед глазами… — Бляха-муха! — уже по старой-доброй традиции вскрикнул Лололошка, пошатнувшись. Они вместе с Люциусом стояли на грёбаных тонких перилах балкона грёбаного дворца на высоте грёбаных десять метров. Не то чтобы Лололошка боялся высоты… Вспоминая того длиннолапого странного монстра, с которым ему пришлось столкнуться в совершенном одиночестве, без нужного для полноценного сражения снаряжения, и то, с какой выдержкой он впивался в его шерсть, чтобы себе не переломать все косточки падением с высоты в раза четыре больше нынешней, парень был уверен в своей безграничной смелости. Но вот только брусок, на который еле-еле, совсем без стабильности, помещались обе ступни, подозрительно похрустывал и скрипел, пока парень пытался удержать равновесие, расставив руки в стороны. — Ты бы ещё на крышу нас перенёс! — несдержанно и колко сорвалось с языка Лололошки, когда тот предусмотрительно выбрал одну из двух сторон, в которые он раскачивался, и с тихим хлопком пыльной подошвы о мраморную поверхность спрыгнул на сам балкон, дабы, не дай Боже, ничего тут не сломать. Они с Люциусом и так пока с той самой Госпожой не виделись, а отношения с ней уже стремительно скатывались в полный нуль по всем координатам, характеризующий такую же нулевую предрасположенность Госпожи к благоразумному общению и сделке. Отряхнув руки тем, что пару раз побил потные ладони друг об друга, Лололошка поглядел на носки своих кроссовок и наконец поднялся глазами к Люциусу. Всё-таки без очков было слишком непривычно. Где они там были в последний раз? — А зачем нам на крышу? Предлагаешь пробраться через дымоход, смертный? А-ха-х-ха! Что за глупость! Я отлично знаю, что не помещаюсь в дымоход! — паренёк резко взметнул одну из бровей — лоб сложился в несколько недоверчивых толстых складочек. Формулировка полубога была очень сомнительной. Будто бы он уже когда-то пытался залезть в дымоход. — Что? Дымоход очень похож на проход в дом! — Лололошке даже представлять не хотелось, каким образом Люциус пытался пробраться через подобную трубу к кому-нибудь в дом вместо того, чтобы зайти через дверь. — Это был сарказм. Если ты, конечно, знаешь, что такое сарказм… — тяжело вздохнув и приложив к лицу руку, пробормотал обречённо парень, но глаза не прикрыл: глядел с упованием на идеальную фигуру сквозь раздвинутые пальцы. Люциус выглядел как вампир, пришедший в беззвёздную туманную ночь, в которой горел лишь свет, зажжённый человеческой рукой и слабый полумесяц луны, чтобы испить крови аристократов, устраивающих в этом дворце свой дорогой и блестящий бал. Его пепельные волосы, подхватываемые мелкими конвульсиями задыхающегося прохладного ветерка, расплывались в небе среди серых облаков, перекрывающих тёмно-лиловое, расстилающееся над богатой землёй небо; за ними же в скромный танец бросался еле движимый плащ, который был похож на иссиня-чёрные сложенные за спиной массивные крылья; казалось, что выпрямленный как спичка, обрисованный силуэт прямо сейчас спрыгнет совсем рядом и совершит сладкое покушение на пульсирующую сонную артерию человека. Внезапно стало холодно, а сердце не выдержало напора иллюзий и прониклось бурлящим ужасом, смешанным в равных пропорциях с будоражащим интересом. Лололошка отлично слышал, как внутри него кровь словно кипела, взрывалась пузырями и распылялась мелкими жалящими каплями по всем органам. Особенно по животу, который весь сжимался в плотный комок от необъяснимо страшного чувства внутри. Лололошка, не стесняясь и не скрывая этого, любовался Люциусом. Оглаживал своим взглядом каждую его особенность, растягивая в своём сознании молчаливые секунды настолько, насколько это было вообще возможно. Дыхание свело. Странно ли это было? Определённо! Странно до невозможности! У Лололошки никогда такого не было. Он просто… пялился? Причём беспричинно: он не пытался прочитать эмоции на чужом лице, не запоминал его, как всегда делал при первой встрече с новыми знакомыми, не смотрел чисто по рефлексу во время поддержания диалога. Он целенаправленно любовался. Люциус, без сомнения, был хорош собой. Особенно сейчас, когда не злился, а вокруг него всё ещё бегали искрящиеся смешинки. Нет. Нельзя. Просто нельзя на него так долго смотреть… В этом нет никакого смысла. Стоит прекратить! Прекратить, забыть и никогда вспоминать. Почему же так навязчиво хочется на подольше прилепиться к нему глазами? Бессмыслица! * Двое: человек и полубог (человечность второго из-за чаш весов морали, постоянно склоняющихся в разные стороны, всё ещё была под вопросом) — плутали ветвистыми коридорами, ведя шёпотом диалог, который был почти что монологом, за исключением редких вставок от Лололошки. Люциус без умолку болтал о том, как выглядело место, где он проживал во время того, как у него забрали силы, и что, в принципе, он делал, чтобы вернуть себе былое могущество. Каменные стены, два этажа, повсюду пыль и паутина, отдельная библиотека, заплатанные руками Лололошки после ударов метеоритов стёкла… Его вкусы совсем не изменились за эти шестнадцать лет. Даже в пустом негостеприимном мире он смог найти замок под стать своей поистине королевской персоне. Правда, с самого знакомства у Лололошки всё ещё оставалось под вопросом, зачем же полубогу понадобилось покидать место, которое он вне всякого сомнения называл своим домом, заменив близких себе существ и места, полные тёплых воспоминаний, на одиночество в незнакомой снежной глубинке? В снежной, именно снежной глубинке! Рождённое из самого горячего во всей Мультивселенной огня тело выбрало для себя убийственно-холодную клетку и, кажется, провело в ней несколько лет, судя по тому, какими тусклыми встретил Лололошка рубины в первый раз. Он отлично помнит, что тогда они показались ему просто красноватыми, словно затухающие угли потушенного водой кострища. Совсем не такими, какими они воспылали позже в доказательство адского происхождения. И вспоминать их такими, смахивающими на обыкновенные карие, было не по себе, ведь два красных, вечно горящих тонкими язычками драгоценных камня уже были неотъемлемой частью того Люциуса, которого паренёк узнал ближе. — Слушай… смертный. Кхм… — он коротко прокашлялся приложив кулак к своим бледным губам, на которых красовалось несколько еле заметных ранок, возможно, оставленных зубами. Лололошка старался не приковываться к нему взглядом и специально уводил своё внимание на богатый интерьер и расписанные фресками потолки. Всё вокруг блистало и переливалось позолотой и мрамором, но из-за присутствия лишь малого света, идущего от летающего в воздухе огонька, созданного при помощи магии, разглядеть всю красоту живописи было невозможно, как бы ни хотелось. — А вот то, что я называю тебя… ну… — он мялся, кажется, смущаясь, — смертным, это нормально? Я, знаешь ли, имею полное право так делать, но… Это не оскорбление? Та смертная была мелкой, вот я и назвал её карликом, но почему-то она сочла это оскорбительным! — он забавно процеживал каждое слово сквозь еле движимые уста. Этот глупый вопрос действительно его волновал. Возможно, с того самого момента, как Лололошка пояснил одну из причин негодования Крув. Парень неосознанно умилился из-за такого явного проявления привязанности Люциуса, которое он всё же пытался скрыть, не высказав прямо, зачем интересуется этим вопросом. — Для меня это не оскорбление, — вымолвил он, желая что-то добавить в конце, но застывая на месте, ведь спереди показалось несколько арок, за которыми горел жёлтый свет, выходящий в расписной коридор тёплой дымкой. Лололошка врос ногами в пол, не зная, двигаться ли дальше. В голове возникло два варианта. Первый… — Чего дуплишь? — Люциус минул задумавшегося Лололошку и поспешно направился на свет, даже не зная, к каким последствиям его приведёт такая легкомысленность и спрятанное за косяком проёма. Но паренёк не решился остановить полубога. Он, отбросив свои варианты, погнал прямиком за ним, сворачивая в арку и вглядываясь в открывшийся перед глазами вид. Янтарный свет огромной хрустальной люстры, излучающей магическую энергию, на время ослепил Лололошку, глаза которого привыкли к темноте коридорного лабиринта. Маленькие выточенные ромбики хрусталя блестели и переливались розовато-жёлтыми цветами, стукаясь друг о дружку и вызывая тем самым успокаивающий мелодичный звон. Люстра висела достаточно далеко, но всё равно словно находилась перед самым лицом, ведь Лололошка вместе с Люциусом стояли на самом дальнем и высоком балконе, выходящем в зал невиданных размеров. Всё те же десять метров в высоту и в два раза больше в ширину. Лакированный пол с узорчатыми квадратами, тяжёлые тёмно-зелёные шторы, наполовину прикрывающие вытянутые окна во все стены, через стекло которых так и норовила проползти наружняя тьма, и превратившиеся в сложно различимую массу фигуры аборигенов, стоящих на коленях перед массивным троном, на котором восседала Госпожа. Сомнений в том, что это именно Госпожа Нефрит, не было, так же как и сомнений в том, что она чокнутая. Чокнутая до самой крайней степени сумасшествия! Издалека было хорошо заметно, что весь район её декольте был завешан украшениями, созданными из зелёных круглых камешков. — Пф-ф-ф. Да кем она себя возомнила? — бросил раздражённо Люциус, перегибаясь через край балкона, чтобы получше разглядеть картину, что вызвала у него отторжение. — Абсолютная безвкусица! Что этот дом, что она сама, что её подчинённые! Все без исключения уродцы. И у этой нафуфыренной бестолочи нам надо что-то просить? Да от неё магией даже за километр не пахнет! — хотелось оттянуть полубога за волосы и шикнуть тому на ухо, чтобы он не расходился так громко своим обширным лексиконом по залу, в котором была замечательная акустика, что с лёгкостью могла бы донести его негодование до торчащих ушей воинов, но Лололошка терпеливо промолчал, погрязнув в раздумьях о том, как же им подобраться поближе. — Серьёзно? Святой Агний! Ладно. Если уж надо, то я готов спуститься, но унижаться перед ней я не буду! — он небрежно поправил свою чёлку, показательно стряхнул с рукава несколько соломинок и потуже затянул бант на шее. Лололошка не успел сообразить, как полубог уже своевольно покинул балкон, перемещаясь куда-то вниз. А куда именно?.. Чёртов Люциус! Он стоял прямо напротив трона! Разглядеть выражение лица Госпожи было невозможно, но зато увидеть, как масса злобных мужчин бросается на статную фигуру — запросто! Они всполошились и волнами кинулись на него, размахивая кулаками. Люциус даже не обернулся — лишь недовольно скрестил руки на груди приподняв подбородок. Вот и всё… Конец полубогу! Эти разъярённые и голодные аборигены с чавканьем сожрут его идеальное тело и заодно обглодают! Только божественные косточки и останутся от бедного Люциуса! Но толпа остановилась. Всего за миллисекунду: стоило только Госпоже взметнуть свою руку в воздух. Что же происходит? — Трепещи же, смертная! — громогласно выпалил полубог. В зале разнёсся оглушительный гром. Вот это спецэффекты. Что надо. Просто во! Зашибись! Ещё бы молнию прямо в репу Госпоже зарядил! — Пред тобой стоит сам Люциус, полубог Ада, сын Агния! — интересно, а почему он ещё не добавил свою сногсшибательную характеристику. — Твои рабы совершили покушение на меня и моего спутника. Не считаешь ли ты, жалкий человек, что должна поплатиться за свою ошибку? — он держался гордо. Лололошка был уверен в том, что Люциус сейчас улыбался во все свои жемчужные зубы. Причём настолько коварно, насколько может улыбаться такая немудрёная прямолинейная личность. Госпожа плавно опустила свою руку и ответила. Голос её был ещё громче и властнее голоса Люциуса. — Ну и для чего же вы со своим дружком решили посетить мой мир? — по интонации и акценту на слове «вы» было заметно, что она ни на каплю не поверила, что Люциус не какой-то там простофиля, что устраивает перед ней цирк, а настоящий полубог. — Мы пришли сюда, чтобы ты сделала нам одолжение и создала подходящий для божественной силы сосуд! — услышав это объяснение всему происходящему, Госпожа скептично промолчала. Гений, просто гений мысли! Люциус отжигал мама не горюй… Он, видимо, совсем не умел заключать сделки. И почему только Лололошка не попытался его остановить? Если два безумных существа встретятся друг с другом в словесной перепалке, то из этого явно выльется огромная катастрофа. — И зачем мне с вами работать? Разве полубог сам не может создать такой сосуд? — она игриво рассмеялась, приложив к своим красным губам, пышность которых было видно с огромного расстояния, пальцы, одетые в белую перчатку. — Да и для чего вам это могло бы понадобиться, дорогой полубог Ада, который пропал шестнадцать лет назад без вести? Какая встреча, какая встреча! — она заливисто хохотала, прикрывая свой рот от сотен наблюдателей, следящих за сценой и ожидающих дальнейших указаний. — Я и есть тот самый единственный полубог Ада! — он разозлился не на шутку. Было видно, как на затылке под волосами начал подниматься магический огонь, который Люциус усердно сдерживал, дабы не загореться, как спичка. — Да ну! — с усмешкой воскликнула она. И после этой усмешки прямо перед её глазами прогремела белая, изогнутая молния, разрезавшая нить одних бус на две половинки. Зелёные шарики с характерным треском посыпались на пол, расползаясь по блестящей поверхности. Аборигены, готовые защищать свою хозяйку любыми силами, без сигнала бросились на Люциуса со спины, налетая на того с кулаками и нещадно избивая. По голове, меж лопаток, в начало челюсти, по хребту, в поясницу. Хлёстко и твёрдо. С хрустом. С гулкими ответами страдающего тела. Лололошка глядел с замиранием сердца, как крики мужчин смешивались со звуками то появляющихся, то исчезающих молний. Следил за корчившимся и сгибающимся от боли Люциусом, что не боялся давать отпор целой армии в одиночку, и улыбался, крича обзывательства, словно ему такое сражение и многочисленные раны были только в радость. Тела налетали на него, прижимали к полу, хватали за одежду и с рёвом и треском рвали её, отбрасывая ценные лоскуты в стороны. В воздух беспрестанно поднимались капли крови, принадлежащие исключительно Люциусу. Удивительно, но сам он не нанёс ни единого удара, вызвавшего бы кровотечение у его противников. Только лишь подпаливал их лысые макушки, вырубая электрическими разрядами. Лололошка не мог смотреть на это. Просто не мог стоять на месте и смотреть, пока полубог старался выстоять против тех, кто в своём исступлении были готовы и уже пытались снести ему нахальную голову! Парень нервно метался по балкону, ища пути, через которые можно было бы безопасно пробраться вниз, чтобы помочь, но путь был только один. Изо рта вырывались тяжёлые выдохи волнения. Он должен был хоть как-то помочь. Он же может, да? Может же повлиять на исход! Путь был только один. Собрав всю волю в кулак, Лололошка перешагнул через расписные перила и полетел вниз, туда, где толпы уже не было, ведь она вся собралась плотным кругом около полубога. Приземлился он удачно: на ступни — и удержал равновесие, уперев руки в холодный пол. Но даже так… это было ужасно. По всему телу прокралась дрожь. Кости тряслись от твёрдой поверхности, что заставила их колебаться, вернув сообщённую ей энергию; мышцы, оплетающие коленные суставы, растянулись, готовясь порваться по швам, но остановились на лёгком растяжении, а с ладоней предательски содралась кожа: теперь будет неприятно держать в них рукоять меча. Мужчины, занятые Люциусом, но обратили внимание на шлёпнувшегося Лололошку, что распрямился, доставая из кармана погнутый железный меч, который почти сломался. Удар. Удар. Удар. Еды в кармане для быстрой регенерации не осталось, но Лололошка сражался так, будто имел при себе целый запас жареного мяса. Удар за ударом. Удар за ударом. Удар за ударом. Он без остановки ударял, сёк лезвием голые плечи, откидывал фигуры в стороны, чтобы вытащить из-под них Люциуса, от которого была видна только серая макушка. Зачем он прыгнул? Почему не остался на балконе? В случае крайней опасности Люциус бы мог самостоятельно переместиться куда-нибудь при помощи телепорта. Он же не последний идиот! Да же?.. Нет… Он тот ещё идиот! Самый тупой из всех идиотов! Кто знает, может, он может умереть, вот так вот рискуя собой? Он, безусловно, является божеством, но… мало ли! Мало ли, что с ним случится, ведь он, скорее всего, даже не осознаёт опасности, что на него надвигается. Лололошка с тихим ярким сосредоточением наносил удары, не замечая ничего снаружи или внутри своего сознания. Не прекращая, не останавливаясь. Словно копал камень, пытаясь добраться до заветных алмазов, но вмиг всё остановилось. — Прекратите! — возник грозный женский голос над головами, отдаваясь эхом от трясущихся вследствие потасовки стен. Он звучал холодно и боязно. В зале застыли все без исключения. — Довольно! Отойдите все от него! — все взгляды были обращены к женской фигуре, что поднялась со своего трона, расправляя подол длинного пыльно-зелёного платья с пышными рукавами. Кажется, оно было сшито из блестящего бархата. Тёмные прямые волосы спадали на обнажённые плечи, украшая бледную кожу, как и огромное количество украшений в ушах и на шее со вставками в виде зелёных камней различных форм. Разглядеть её лицо парень полноценно не успел, ведь разошедшиеся в стороны мужчины наполовину закрыли обзор. — Ты… — обратилась она к распластавшейся на полу фигуре. — Я не верю, что ты пришёл сюда просто попросить меня о чём-то! Чего тебе надо?! Хочешь разрушить мой мир? Я тебе не позволю! — она разошлась в гневной пунце, стукнув высоким каблуком. — Так ещё и привёл с собой кого-то… Кто это?! Твой приспешник, да? Невиданно, чтобы полубог да… — она запнулась на полуслове, когда наконец отыскала своим пытливым зелёным взглядом Лололошку. — Ты… — её красные губы побледнели до невозможности, — Лоло… лошка?.. — Госпожа приложила обе свои руки ко рту, начиная неразборчиво шептать. — Не может быть… Ты… ты!.. Вы… — она внезапно разразилась криками, — вы все! Не трогайте их! Даже не смейте трогать! Не могу… Я… я поговорю с вами потом. Я всё выслушаю! Сейчас я не могу… просто не могу, — она выглядела ошарашенной и больной. По бледному лбу её стекали искрящиеся капли пота. — Я обещаю, что выслушаю… А сейчас уходите! Все! Уйдите отсюда! — она глядела то на Люциуса, то на Лололошку, сжимаясь от напряжения и ужаса. — Вы тоже! Можете остаться в моём доме, можете в деревне… но уйдите! Просто… — она задыхалась, не смея больше говорить. Фигуры замелькали в проёме, удручённо удаляясь смиренными волнами. Лололошка тоже решил не стоять на месте и, подбежав к Люциусу, что подозрительно долго молчал, лёжа на полу, хоть его глаза и были открыты, подхватил того, перебрасывая одну из его рук к себе на плечи и придерживая за скрюченную талию. Госпожа Нефрит кинула на него горестный, полный тоски взгляд и быстро отвернулась, прячась в своих же волосах. Таща на себе чуть ли не весь вес Люциуса, что еле волочил ноги, Лололошка направился к выходу, представляющему из себя дверь в несколько метров высотой. Ужас! Полнейшая вакханалия и бессмыслица! И странный… солёный привкус во рту.