Песьеголосец

      Улицы утопали в темноте, теряя всякий нормальный вид. Углы домов, выступающие из чёрного тумана, были лишены красок, казались ненастоящими. Изредка появлялись то там, то тут смутные человеческие силуэты и фигуры. Пёс, идущий мимо них, уже не обращал на них внимания. Один раз кто-то споткнулся об него. Всей свой косматой спиной почувствовав, как человек бедром задел его и падает сверху, пёс извернулся и толкнул чужой бок что есть мочи. Человек неуклюже завалился, попытался схватиться руками за гриву животного. Зубы тут же сомкнулись на его запястье, заскрипела кожаная куртка и продавилась тонкая кость, скрывающаяся под скудным слоем мышц и слабой человеческой кожи. Человек даже не пикнул, просто опрокинулся навзничь, взгляд его был мутным, тонущим во сне. Пёс отбежал дальше, словно заплывая в темноту очередного переулка, обернулся лишь раз, чтобы посмотреть, не побежит ли человек за ним: позади уже ничего не было. Так пёс продолжал блуждать, слыша в густом тумане только постукивание собственных когтей по брусчатке. Где-то хлопнула дверь, заржал вдалеке конь. Улицы не менялись, но незнакомцев становилось всё больше. Стоило псу подумать, что они, желая прогнать со своего пути животное, сами пожалеют о том, что заметили его, как фигуры сразу же расступались перед ним, подбирая полы одежд и прижимая руки к груди. Боятся, что укусит, что бросится на них. Он это понимал, хотя и не мог уже сказать себе этого. Мысли его были просты, коротки. Что-то тяжелее нескольких слов вываливалось из разума, как из дырявых карманов. Вот и теперь, не желая отвлекаться на раздумья, пёс продолжал двигаться дальше, спускаясь всё ниже и ниже по городским переулкам. Ступени становились выше, дороги круче. Смутно вспомнилось чувство падения, и пёс остановился у очередного поворота, видя, как далеко вниз уходит и чернеет провалом дорога. Может, ему туда и не нужно? Он поднял голову выше, осматривая перекрёсток: какой-то человек прошёл мимо него, начал спускаться по той дороге вниз и через некоторое время слился с темнотой. Значит, всё в порядке с этой дорогой. Пёс вернул нос к земле и медленно побрёл туда, в туман, изредка чувствуя, как хочет тело опрокинуться и покатиться вниз, и как напрягаются лопатки и спина, пытаясь удержать равновесие длинного хвостатого тела. Вот дорога выпрямилась, выровнялась. Вокруг стало ещё больше людей. Они говорили, обменивались, занимались своими делами. Пёс поднял на них глаза: самые обычные люди. Живые, разодетые. Даже улицы вокруг стали светлее, где-то проступал жёлтый кирпич, поблёскивали бутылки, выставленные на прилавки. А всё же со светом стало на улицах неприятнее. Темнота подобно шкуре укрывала его, делала сильнее и незаметнее. На свету он отбрасывал тень, выделялся на серой дороге как грязное кровавое пятно, перетекающее от дома к дому. Чтобы укрыться от солнца, он стал спускаться ещё ниже. Туда, куда свет ещё не добрался. Снова посерело и потемнело всё вокруг, опять дома выступали из чёрного тумана как камни под водой. Пёс остановился у одного из углов и посмотрел в глубину переулка. Ещё не услышал, не увидел, но почувствовал, будто смотрят на него оттуда.              Примостившись у стены, там сидела вся закрытая тряпьём фигура. Пёс не видел лица, но сразу понял, что взгляд ему почудился. Человек сидел отвернувшись, склонив голову к земле, не обращая на зверя никакого внимания. Даже дыхание не тревожило груду тряпья на его спине. Так пёс понял, что перед ним нечто неживое. Быть может, и не человек это был вовсе.       Солнце постепенно добралось и до этой улицы, и пёс почувствовал, как стало напекать ему заросшую бурую спину. Горячо, неприятно, словно вылили на него кипяток. Сама собой разинулась пасть, оголяя длинный красный язык. Не думая, стоит ли, зверь шагнул под тень стены, приближаясь к фигуре, остающейся недвижимой. Двери в переулке не открывались, люди за ними не шумели. Фигура казалась закрытой, словно стыдливо закиданной ненужными вещами. Пёс не мог даже различить, сколькими кусками ткани завешана была эта странная статуя. Втянув воздух носом, он остановился, сомкнул зубы и принюхался ещё внимательнее, вдыхая застоявшийся туман переулка. Приторно-горьковатый, такой одновременно незнакомый и всё же слишком понятный запах захватил звериной внимание. То, что сразу же яростно с отвращением и страхом отталкивает человеческий нос и разум, собачий нюх смакует, изучает и понимает иначе. Где-то в другой жизни пёс, быть может, не смог бы стоять рядом с источником запаха, но теперь, коль уж он таков, что даже смрад гнили становится для него историей, а не поводом для тошноты, он останется рядом, в прохладном тёмном переулке, куда не заходят спешащие по солнечной улице незнакомцы. Сразу понятно стало, почему так стыдливо и небрежно забросали тряпьём люди оставленный тут ничейный труп: чтобы не мозолило глаза то, что не хочется трогать. Или, может, потому и оставили, что такие, как пёс, придут и полакомятся, лишив необходимости делать что-то. Растащат по кусочкам, спрячут в канавы и застенные заросли, оставят только белеющие на выжженной траве кости.       Есть не хотелось, но любопытство разгоралось только сильнее. Пёс подошёл ближе и заглянул под ткань, свешивающуюся с затылка фигуры. Словно приветствуя его, фигура сразу же мягко подняла голову и открыла глаза: мутные, почти посеревшие, они всё ещё пристально смотрели на собачью морду, точно зная, где она находится. Пелена, затянувшая зрачки, не мешала видеть. Пёс понял это и стал выжидать, что ещё сделает фигура. На потерявшем краску и словно действительно каменном лице мелькнула улыбка. Человек не заметил бы её, почти растаявшую в уголках губ, но пёс смог заметить. Кажущееся мёртвым лицо не пугало, не отвращало его. Нос уже не чувствовал запаха. Может, привык, а может вовсе и не отсюда пахло гнилью.       Женщина, смотрящая на него, ощущалась почти настоящей. Она не была ни трупом, ни живым человеком, как будто бы её почти и вовсе не было тут, была лишь куча задубевшей от времени и грязи ткани, в которой неразумное животное почему-то углядело человеческое лицо. Или была лишь нищенка, чьи черты почему-то напомнили псу кого-то другого. Пёс не мог говорить или думать, но ему, внимательно разглядывающему лицо женщины, показалось вдруг, что он вспомнил старого друга, с которым лишь на время разминулся. Настолько забегался по улицам и городам, что забыл места, где когда-то давно познакомился с ней. Стоило ему осознать это, как вдруг присутствие женщины холодной волной прокатилось по его спине. Лицо её стало ярче, глаза ещё пристальнее посмотрели на зверя. Улыбка была уже не призрачной, любой человек заметил бы.       Навалилась какая-то усталость. Её легко можно было бы победить, потрястись и сбросить с себя вместе с грязью дремоту и тяжесть, но не хотелось. Пёс сел рядом с ногами женщины и положил голову ей на колени, давая понять, что не хочет ни обижать её, ни уходить, не ответив на её приветствие. Он надеялся дать понять, что узнал её, наконец вспомнил. Не станет же он ластиться к кому попало. Подбородком он ощутил, что под полотном действительно что-то есть. Её бёдра, её тело. Женщина была там, её существование было неоспоримым, поскольку он мог её коснуться, а её смерть была лишь преувеличением, ведь теперь она двигалась и смотрела на него. Думать над этим уже было не нужно.       Рука высунулась откуда-то из-под складок ткани. Странно было, как много жизни ощущалось в этом слабом и аккуратном движении. Ощутив на затылке чужую ладонь, такую холодную, но мягкую и ласковую, пёс глубоко вздохнул и крепче прижал голову к коленям незнакомки. Ему видно было, как заливается обжигающим, неприятным светом улица, с которой он пришёл. А в переулке было темно, пыльно и прохладно, но мышцы отдыхали тут, а пыль и темнота служили защитой от суетящихся людей. Пока он рядом с фигурой, на которую никто не хочет смотреть, его не будут тревожить. Пёс закрыл глаза и ещё раз вздохнул. Говорить он не мог и не хотел, да и нечего ему было бы сказать, но против его воли из глубины тела вместе с воздухом вышел скрипучий тихий скулёж. Не мысль, не фраза, а чувства, которые разбегались, как кучка цыплят из-под крыльев наседки. Поймать их всех разом не получится, они мельтешат и бегают под лапами, а душить по одному долго, неприятно и жалостливо, пусть даже в пасти пса разом может поместиться несколько таких. Вот откуда взялись усталость и тяжесть! Они просто ещё одна парочка цыплят.       Ещё одно прикосновение к напряжённому лбу выгнало остатки мыслей и чувств прочь. Псу стало спокойнее. Не нужно извиняться за то, что так долго они не виделись, не нужно спрашивать об её жизни, не нужно лживо отвечать о жизни собственной. Можно просто побыть тут, отдохнуть минуту. Женщина ещё несколько раз погладила его по голове, потом остановилась. Пёс, уже прижавшийся плечом к её ногам и окончательно разомлевший, выждал немного, потом решился попросить ещё ласки. Вскинул голову, надеясь уткнуться носом в живот женщины, но вдруг запутался в ткани и вскочил на лапы. Сбросив с головы тряпьё, он стал озираться в поисках своей старой знакомой, но её нигде не было. На земле, как и прежде, валялись кучей старые ткани. Пёс без раздумий бросился копаться в них, надеясь, быть может, найти её следы там, но ни её самой, ни даже её запаха уже не было. Усталость и тяжесть разом как рукой сняло. Пёс начал ходить туда-сюда по переулку, с каждым мгновением ускоряясь и двигаясь всё резче. Почему так быстро она пропала? Привлёк внимание голос: какой-то мужчина, стоя на солнечной улице, грозно прикрикивал на пса, рыщущего в переулке. Зверь тут же остановился, опустил голову и зарычал. Мужчине этого достаточно не было. Он нахмурился, взмахнул рукой и снова закричал. В ответ на это пёс, уверенный в своих размерах и силе, раскрыл пасть, рыча громче и сильнее. Не он пострадает, если начнётся драка, и именно его милость в том, чтобы дать уйти до её начала. Видно, в темноте переулка ослеплённый солнцем мужчина не видит, кого именно пытается прогнать. Человек повторил свой жест. Прежде, чем пёс двинулся вперёд, чтобы сбить наглеца с ног, крик повторился снова. Пёс был уверен, что до человека оставалось ещё несколько прыжков, но вдруг хлёсткий удар по носу, отозвавшийся звоном во лбу, привёл его в чувство. Он подорвался откидывая с себя покрывало и, оскалившись, уставился на противника. Вместо него у постели стоял невинный щенок. Нескладный, худой и мелкий, он сделал шаг назад, убирая руку, которой только что ударил, за спину, и испуганно уставился на пса. Злиться на младшего собрата не получалось. Лицо пса сразу же разгладилось, но в следующее мгновение он снова услышал злобный крик, уже не бывший частью сна.       «Чужой!» — не подумал, но почувствовал пёс. Он подлетел к двери, распахнул её ударом плеча и вывалился во двор. — Выхо... — на полуслове прервался один из кричащих. Заметив выпрыгнувшего им навстречу пса, он тут же замолк и отступил назад. Его товарищ, держащий руку на поясе, поспешно схватился за что-то. — Вон! — предупредительно гавкнул пёс, указав на калитку, ведущую прочь. Сразу же он уставился на свою руку, напряжённую, вытянутую и указывающую мимо мужчин. В голове чуть прояснилось, лица незнакомцев потемнели и оформились, выступили из освещенного солнцем Волчьего двора. Один из пришедших свободной рукой коснулся плеча второго и тихо шепнул что-то, потом громко спросил: — Где Бенедикт? — Кто? — он ещё не узнавал своего голоса. В носу запершило, зачесалось. Он скривился и чихнул, выплёвывая скопившиеся над губой капли крови. Видно, удар щенка задел какой-то слабый сосуд, заставив нос кровоточить. Пёс не обратил на это никакого внимания, чужаки во дворе всё ещё занимали его больше.       Мужчины быстро сказали друг другу что-то, один из них кивком головы указал на пса, который, прислушавшись, с трудом разобрал среди человеческой речи: «помешанный». — Брат твой! Где? — повторил мужчина. — Бенедикт! — выкрикнул второй, смотря в сторону окон. Потом он взглянул в глаза псу и рыкнул: Позови его! — Нету, — в ответ снова оскалился пёс, делая шаг вперёд. — Вон, я сказал!       Стоящий ближе к дому мужчина поднял руку, сжимающую что-то. В блеснувшем предмете пёс запоздало распознал кинжал. В прочем, от этого его настроение не изменилось. Он ещё не вспомнил угрозу, которую несёт оружие. — Видишь? — спросил человек. — Ну и? — с вызовом спросил пёс и сделал шаг вперёд. — Зови брата сюда!              Кто-то сзади вдруг мягко схватил за плечо, попытался оттолкнуть вбок. Пёс удивлённо опустил голову: какой-то мужчина, темноглазый и помятый, выскочил вперёд него, выставил руку и мягко произнёс, похлопывая при этом пса по спине: — Ч-ч-ч!.. Ну-ка спокойно, давайте? — А ты чего вышел? Не тебя звал, — увидев страх на лице мужчины, незнакомец с кинжалом сунул оружие обратно в ножны, но вместо этого сделал шаг вперёд. — Ну-ка, мальчик, зайди в дом, — мужчина посмотрел на пса, от слабой натянутой улыбки его усы затопорщились, а щетинистые щёки пошли складками. Он заметил кого-то в дверях и, кивнув головой, поспешно повысил голос: Забери его! — Пойдём! — ещё одни руки, куда более мягкие, но настойчивые, вцепились в левое плечо пса и потащили его обратно к дому.       Он попытался выкрутиться, не желая уходить, но стоило ему обернуться, как всякая воля к сопротивлению покинула его. Словно завороженный, он последовал следом. Со спины выкрикнули что-то незнакомые люди, но пёс уже не слышал их, увлечённый заводящей его в дом тонкой фигурой. — Ну-ка, на меня посмотри. Они тебя ударили?       Пёс не мог ответить, потеряв на время способность говорить и мыслить. Его усадили на сундук, обхватили его голову руками и разглядывали теперь его лицо. — Тур? — переспросил парень, щёлкая пальцами перед его глазами. — Это я его… — виновато пискнул щенок, возникший тут же. — Не мог разбудить.       Тур потряс головой, будто окончательно прогоняя наваждение, потом снова поднял глаза на друзей. Наконец он узнал и Сороку, и Лиса, и себя, и настоящего Пса, оставшегося во дворе с незнакомцами. Тур тут же встал с сундука, намереваясь вернуться туда, но Сорока насильно усадил его обратно, надавив ему на плечи. — Сиди тут! — шикнул он. — Сорока!.. — панически вскрикнул Лис, припавший к заколоченному окну. Он теперь не сводил глаз со двора. Сорока тут же обернулся на него, и Тур, воспользовавшись этим, отпихнул его в сторону и бегом ринулся к двери.       Снова выбежав во двор, он увидел, как один из мужчин, закинув руку на плечо Псу, что-то тихо говорит ему, всё сильнее и сильнее давя ему на загривок и заставляя склонить голову. Видно было, как неприятно и страшно мужчине быть так близко к недругу. Пёс не поднимал глаз, что-то тихо отвечая. Он попытался поднять руку, чтобы оттолкнуть чужака от себя, но тот ударил по ней и тыкнул в Пса пальцем. Второй незнакомец, стоявший рядом, заметил снова выскочившего во двор Тура, и успел только предупредить товарища, прежде чем потерявший разум колдун двинулся на них. Пёс с несвойственной ему прытью выкрутился и отскочил назад, а Тур, подбежав к первой цели, сбил её с ног и, взгромоздившись сверху, занёс кулак. — Эй-эй! — заверещал второй мужчина, снова выхватывая кинжал, так зря спрятанный в ножнах. — Стой, Тур! — гаркнул Пёс, замерев рядом. — Стой!       Тур, одной рукой прижимая чужака к земле, держал вторую на весу, готовый ударить в лицо и застывший, как изваяние. Мужчина под ним скалился и пыхтел, изо всех сил пытаясь оттолкнуть его от себя. — Убери его, мать твою! — второй чужак держал оружие наготове, целясь в оголённую спину Туру. — Тур! — снова позвал Пёс, ещё более отчаянно.       Тур не слышал его. Он не сводил глаз с мужчины, которого держал. Тот всё ещё пытался выкрутиться, уже начав царапать плечо и руку Тура, но хватка его слабела с каждым мгновением, а взгляд становился всё менее и менее разумным. Тур чувствовал, как извивается человек под ним, как пытается сбросить с себя и как постепенно всё отчётливее признаёт своё поражение. Это было не так, как когда они с Волком дрались понарошку. Опрокинутый всё больше напоминал животное, прижатое более сильным зверем. Несколько бесконечных мгновений они смотрели друг другу в глаза, и наконец Тур увидел то, чего ждал: не человеческий, но такой собачий взгляд.       «Сдавайся» — не издавая ни звука, одними только губами подсказал Тур. Мужчина натужно вздохнул, затрясся и задёргался, отрицая и пытаясь выгнать из себя наполняющее его колдовство. В ответ на это Тур радостно оскалился и резко подался вперёд, показательно нацеливая кулак, словно бы собираясь обрушить его на чужака, тут же окончательно сломавшегося и закричавшего не своим голосом что-то невнятное. — Я его порежу! — подкошенный криком товарища, второй мужчина двинулся вперёд. — Тур! — только и успел выкрикнуть Пёс, однако Тур, уже радующийся победе, отскочил в сторону, выпуская чужака и позволяя ему сбежать.       Кричащий мужчина оттолкнулся руками от земли и, пригнувшись, словно над ним всё ещё висит угроза, бросился прочь, оттолкнув от себя товарища и чуть было не сбив того с ног. Незнакомец неуклюже пошатнулся, потом снова поднял руку с кинжалом, выставляя её перед собой и закрываясь от Тура. — Убери этого урода нахер! — приказал он Псу.       Тур, услышав, как дрожит голос пришлого человека, лишь шире улыбнулся, наморщил нос и щёлкнул зубами, совсем разыгравшись. — Ну-ка! — Пёс, забыв о вооружённом чужаке, выскочил перед Туром и упёрся руками ему в грудь. — Тихо, мальчик! — Поиграем да и разойдёмся, — на удивление чётко проговорил Тур и облизнулся, будто бы приглашая чужака перед ним продолжить схватку. — Я тебе поиграю, выродок! — мужчина махнул кинжалом, но сделал шаг назад, к выходу со двора.       Тур, понявший посыл, но решивший всё же играть дальше, кивнул головой и двинулся вперёд, совершенно проигнорировав закричавшего и тут же забившего его в грудь Пса. Чужак, выкрикнув что-то напоследок, шустро скрылся за калиткой, и только тогда Тур остановился и расслабился. Пёс, понявший, что держать его больше не нужно, опустил руки и глубоко вздохнул, хмуря брови и тяжело дыша. Спустя несколько долгих мгновений он хлопнул парня по плечу и севшим голосом пробормотал: — Ну-ка в дом. Живо!       До дома Тур дошёл не сразу. Стоило ему сделать несколько шагов, как дала знать о себе слабость. Парень пошатнулся, придержал Пса за плечо, потом склонился и выплюнул сгусток окрашенной слюны. Следом его вырвало, пришлось крепче схватиться за Пса, тут же попытавшегося подхватить теряющего равновесие Тура. Сразу же рядом возник Сорока, убирающий волосы Тура и злобно бормочущий себе под нос ругательства. — Как себя чувствуешь? — спросил Сорока.              Тур опять не мог ответить. Усевшийся на постели, он не мог даже выцепить взглядом лица друзей, расплывающиеся в полутьме комнаты. Голова кружилась, в ушах звенело. Сорока приложил руку ко лбу Тура, от этого прикосновения тот вздрогнул и удивлённо поднял глаза. — Слышишь меня? — Слышу. — Как ты? — Плохо, — выговорил наконец Тур. Сонное наваждение пропало окончательно, но было нечто другое, заставляющее разум тонуть. Мысли никак не собирались воедино. Краем уха он услышал, как Пёс отсылает Лиса за Волком. — Что случилось? — Ну, пока ничего, — Пёс сел на постель напротив, потирая рёбра. — Чего ты выскочил? Спал бы себе дальше. — Услышал кого-то, — Тур зажмурился, пытаясь не потерять сознание, поднял руку и наотмашь указал на дверь. — Кто это? — Волковы дружки, — презрительно буркнул Сорока. — Дружки? — переспросил Тур. Он знал, что никого хорошего «дружком» никогда не называют, но голове его стало настолько плохо после такого резкого веселья, что она перестала следить за языком. Смутно стали припоминаться лица, и Тур выудил из копны мыслей глаза человека, которого напугал. — Тот, которого я придавил. Он уже приходил? Я его помню. — Он? — сплюнул Пёс. — Нет, мы его в другом месте встретили. Он же тебя и приложил.       Тур удивлённо уставился на Пса. Его не ударяли сейчас, совсем даже наоборот. Сорока цокнул языком и снова приложил руку к голове Тура, в этот раз ощупав затылок. — Хорошо, что шишки нету, — сказал он. — Тур, помнишь, мы ходили в Колесо? — Пёс указал Сороке на окровавленный нос Тура и склонился поближе, став говорить тише. — Когда? — Тур взял влажную тряпку, которую тут же подал Сорока, и стал стирать с лица кровь. — Позавчера. — Не помню.       Он силился вспомнить, но не мог. Только вспыхивающие картинки, секунды и вырванные из разговоров фразы. Вспомнился человек, который с криком убежал со двора. Как он подходит, говорит что-то, с ним ещё двое. Пёс стоит рядом, но отходит с другими незнакомцами. Потом ничего. — Не могу вспомнить, — повторил Тур. — Мы должны были дождаться Волка в Колесе, — подсказал Пёс. — Не дождались, — Сорока опустился на кровать рядом с Туром. — Они тебя ударили.       Тур, посмотрев на него, сам пощупал собственный затылок. Еле слышно отозвалась глухая, ещё не полностью осознанная им боль, среди волос под пальцами зачесались запёкшиеся корочки. — Так, видимо, напугать хотели, но перестарались, — Пёс махнул рукой, привлекая внимание Тура, потом приподнял рубашку, демонстрируя синяки на боках.       Тур запоздало стал осматривать и самого себя: на его животе и на правом боку красовались тёмные и посиневшие уже пятна. Спросонья он как был, в светлых льняных штанах, выскочил во двор не одевшись, и теперь на ткани, почти как синяки, тоже пестрели несколько капель крови. Представив, что снова придётся отстирывать их, Тур устало вздохнул. Это почему-то тревожило его даже больше пятен на собственном теле.       Миновало уже три месяца с тех пор, как они с Волком вернулись с дела. Тур проглотил эти месяцы не жуя. Накануне кражи вожак не отпустил его напиться собачьих сил — побоялся, что ещё один член банды сбежит. Тур не собирался сбегать, но понадеялся, что своих собственных сил ему будет достаточно. Всё, что было после того, как они с Волком покинули дом, пропадало в тумане. Тур помнил седло под собой, размеренный конский шаг, как в темноте наспех вскрывает замок, не давая Волку смотреть, чтобы не раскрыть ему своей тайны. Всё прошло хорошо, но события стирались и забывались так просто, словно кто-то другой вместо Тура был там и смотрел на это. Рыжий человек не давал о себе знать с тех пор, и Тур даже не мог вспомнить, виделся ли он с ним. Но хотел надеяться, что не виделся. Он вытянул из себя столько сил, что это сказалось в тот раз. Потом — обычный быт. Все дни смешались в кашу, но только теперь, несмотря на затуманенную голову, Тур будто бы вернулся в норму. Он потёр лицо руками, вздохнул и подумал, так ли чувствует себя Волк, когда сам теряет сознание от ударов? На боях, бывало, Тур словно засыпал на несколько минут или даже мгновений, получив кулаком в голову. Но теперь? Теперь было куда хуже. Снова начала подкатывать тошнота. Тур встал с кровати и, игнорируя протесты Сороки, вышел во двор. Направился к бочке, желая умыться. Наступившая уже жара нещадно обрушилась на него, пришедшего в себя и полноценно теперь ощущающего мир. Ещё неприятнее стало от осознания, что воды в бочке всего ничего, даже не дотянуться ковшом. Тур снова вздохнул, более раздражённо, потом пнул бочку и сел на лавку за домом. Рвать и плеваться уже было нечем, но очень хотелось.       Тихо и медленно, к нему подошёл Сорока. Нехотя, скорее от смущения, чем от нежелания, Тур поднял на него глаза. Сорока опустился на лавку рядом, нервно перебирая пальцы. Раньше Тур не видел, чтобы он так делал. — Поешь чуть позже, пока не стоит, — сказал Сорока.       От мысли о еде в голове снова стало туманно. Тур поморщился. — И не хочу. — Ты слышал, что они говорили Псу?       Тур помотал головой. Он видел только, как Пса зажимают, и бросился вперёд, не раздумывая и не вслушиваясь. Посетившая его радость от триумфа пропала, как и не бывало. Пришла тревога. — А что тебе говорили, помнишь? Когда вы шли в харчевню? — Нет, — еле слышно ответил Тур, потом мельком посмотрел на Сороку. Заметив на себе взгляд, Сорока повернулся в ответ, и Тур, отводя глаза, спросил: Приходил рыжий человек? — Рыжий человек? — Заказчик Волка. Или Бастер? — Нет, — с недоумением ответил Сорока. — Почему ты спрашиваешь? Что-то снова планировалось?       Тур опять помотал головой, потом замер, пытаясь припомнить события. Вдруг он упустил что-то? В голову настырно лез сон. Как легко было бегать громадной собакой, и как спокойно было на коленях у Создательницы. Не то, что сейчас. Потяжелевшая, ощутившая проболевшее избитое тело голова отказывалась выдавать потаённое, но перед глазами всё ещё стоял бледный мёртвый лик. Тур снова потёр лицо руками, насильно погружаясь глубже и пытаясь оградиться от наваждения.       До возвращения Волка было совсем немного времени. Потерявшийся в своих мыслях Тур нашёлся только тогда, когда понял, что натворил: вдруг кто-то узнает, что он сделал с чужаком, пришедшим во двор? Придётся соврать, что не было в этом ничего колдовского. Мало ли, чего испугался человек? Кто угодно испугался и закричал бы, если бы его прижали к земле и начали бить. Так давно он не вкладывал собачьи силы и эмоции в других людей, что и забыл уже, что умеет это. А откуда взялись эти собачьи силы? Не из него ли самого, заснувшего крепче обычного из-за чужого удара по голове? Словно поняв его мысли, тело отозвалось слабостью и ломотой. Конечно же, откуда ещё им взяться. Оттого он и сам стал звереть.       Когда вожак объявился вместе с раскрасневшимся и запыхавшимся Лисом, Тур не вышел его встречать. Остался лежать на постели, изнывая от жары и закрывая голову руками. Сорока, бросившийся с расспросами, тут же был остановлен, и вместо него Волк подошёл к Псу. Слушать ругань не хотелось, но, почувствовав прикосновение к плечу, Тур вздрогнул и повернулся: над ним стоял Лис. — Извини, что ударил, — он показал на собственный нос. — Не мог разбудить. — Ничего, — Тур расслабился и вздохнул. Пусть Лис был не самым желанным сейчас человеком, он отвлекал от раздражённой беседы Волка и Пса лучше, чем что угодно ещё в комнате. Лис вдруг достал из-за спины что-то и протянул Туру. Колдун узнал собственный кинжал, оставленный Кошкой. — Я не брал его, — тут же оправдался мальчишка. — Просто брал посмотреть.       Нужно было сдержаться, чтобы не нахмуриться. Всё-таки, раз подарок ему вернули, значит, нет смысла злиться на Лиса. А ещё стало стыдно. Парень сжал кинжал в руке и приложил к груди, словно кто-то мог бы попытаться отнять оружие. Подумать только, он совершенно забыл о такой ценной вещи. Может, и не вспомнил бы сам, пока не прошло бы слишком много времени, чтобы возвращаться к пропаже. — Спасибо, — нехотя выдавил из себя Тур, не смотря на Лиса.       Лис остался стоять рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу. Со двора слышалось, как ругаются ребята и как пытается Сорока вывести Волка на правдивый разговор. Вместо этого вожак снова отмахнулся от него, попросив успокоиться, и зашёл в дом. — Их из-за тебя избили! — рыкнул Сорока, заскакивая следом. — Сколько можно? — Тур? — Волк не обращал на Сороку никакого внимания. Он остановился напротив кровати и посмотрел на Тура. — Ты в порядке? — Да, что мне будет… — Тур спрятал кинжал в складках покрывала. Не то чтобы от Волка нужно было скрывать своё оружие, но сейчас подарок казался чем-то сокровенным, и расставаться с ним снова казалось неправильным. Смотреть на Волка не хватало решимости, вдруг он поймёт, что было замешано в стычке колдовство. — Что-то да будет, — хмыкнул Волк. — Два дня в беспамятстве, к примеру. Как голова? — На плечах. — Вижу. Пёс сказал, ты его защищать вышел? — Вышел? Вылетел, — усмехнулся Пёс, застывший в дверях. — Идите вы нахер! — завопил Сорока, взбешённый тем, что его не замечают. — Мне и дальше сидеть и горшки намывать, пока вас по одному перережут? Во что ты опять влез?!       Он уставился на Волка, бывшего до странного спокойным. — Можешь потише говорить? Тур только что в себя пришёл, — попытался усмехнуться и прикрыться Туром он. — О, теперь ты о нём побеспокоился? — прошипел Сорока. — Может, скажешь ему тогда, кто и за что его камнем по голове приложил, а? Со спины, как ебливые крысы, — ругался он.       Не Туру нужно было стыдиться этого, и всё же он хотел спрятаться от этого разговора. Волк только прикрыл глаза и снова попытался натянуть улыбку. — Думают, что он брат мой, вот и пугают. — Так вот, у них получается! — ответил ему Сорока. — Я из дома даже выйти не могу, а они сюда пришли уже!       Пёс, подошедший к Сороке, попытался положить руку тому на плечо, но парень злобно отмахнулся от него. — Что ты мне прикажешь делать? — опять заговорил Сорока. — Сидеть и дрожать за тебя? Или за себя? — Успокоиться можешь? Тогда успокойся, — Волк наконец повернулся к нему, теперь они смотрели друг на друга. — Не надо с ними общаться. Если что — сразу их ко мне отсылайте. — Чтобы они и тебя прирезали?! — Да успокойся ты! Все целы? — Цел, — тихо, но без особой радости отозвался Пёс. — Цел, — подтвердил Лис. — Угу, — хмыкнул Тур. — Вот и всё. Нечего обсуждать, — упрямо проговорил Волк. — Нечего? — Сорока притворно сдержал голос и не сорвался на крик. — Да ну? А Пёс теперь тоже из дома выходить не будет?       Он повернулся к Псу, который тут же удивлённо захлопал глазами. — Это ещё почему? — Ну, чтобы каждый раз было, кому выходить и рожу под удары подставлять? — Сорока кивнул ему и скрестил руки на груди.       Волк не ответил. Он шумно вздохнул, махнул Туру рукой, подзывая к себе, и быстрым шагом пошёл на кухню. Тур старался не смотреть на Сороку, проходя мимо него. На кухне, указав на сундук под окном и раскрыв его, Волк спросил: — Умеешь пользоваться?       Тур смотрел на палицу, лежащую у самой стенки сундука. Толстая деревянная рукоять заканчивалась потёртым железным навершием с толстыми короткими шипами. Ни разу Волк не доставал это оружие, даже не держал в руке при Туре. Парень не был даже уверен, что оружие было в доме до некоторых пор. — Волк? — встревожено подал голос Пёс, но вожак наградил его лишь коротким взглядом, заставляя молчать. — Так что? — выжидающе спросил он. — Научусь, видимо, — тихо ответил Тур, разглядывающий оружие. — Особой науки не требуется, — подсказал Волк, потом достал палицу и передал Туру. — Достаточно будет крепко держать в руке. — Может, всех вооружишь? — саркастично спросил Сорока. — Мне что достанется? Баллисту поставим? Прям у дверей, для осады? — Прекратишь ты, или нет? — сорвался, наконец, Волк. — Они даже не подойдут, если увидят, что он вооружён! Даже драться не придётся.       Уже не подгоняемая боевым весельем, рука заметно потяжелела с оружием в руке. Тур сжимал рукоять палицы и прикидывал, куда ему придётся бить так, чтобы не пришлось потом считаться убийцей. — Кто это? — спросил он. — Что? — не понял Вожак. — Кто это такие? Что им нужно было?       Компания молчала. Волк не знал, как ответить, под пристальным взглядом Сороки он не успел ничего придумать. Лис пропал с глаз, а Пёс, отворачиваясь, дожидался действий вожака. — Бандиты, — наконец, уверенно ответил Волк. — Бандиты? — такой ответ звучал для Тура не убедительно, но кто он такой, чтобы спорить. — Да. — Может, тогда, рыцарям их сдать? — предложил Тур. — Не получится. — Почему? — Да, действительно, почему? — поддержал Сорока. По его тону было ясно, что он и так знает ответ, но лишь хочет услышать его вслух. — Пойду, вот, к примеру, и расскажу Сынам, что нас трясут снова. — Пойди, — спокойно ответил Волк и, забрав у Тура палицу, спрятал её обратно в сундук. Тур уже знал, что под этим спокойствием никогда не бывает правды, и Волк лишь притворяется, чтобы утвердиться в своей правоте. — Меня заберут вместе с ними. И Пса, как подельника. И Тура с Лисом. Один останешься тут. И можешь хоть баллисты ставить, хоть катапульты.       Он с вызовом смотрел на Сороку. Парень между тем продолжал хмуриться, но постепенно через его злость прорывалось что-то ещё. Тур, видя это, снова стал чувствовать себя виноватым и пристыженным. — Что ты мне предлагаешь? — дрогнувшим голосом спросил Сорока. — Вина им налить в следующий раз? И предложить тебя дождаться? — Предлагаю перестать, наконец, лезть в это! — гаркнул Волк. От его голоса все вздрогнули. — Просто делайте, что я говорю, и всё будет нормально. Тур! Увидишь, что заходят чужие, не сомневайся и гони их отсюда нахер! — вожак посмотрел на него, потом обернулся обратно к Сороке. — Думаешь, мне всё легко даётся?       Туру не нужно было лишний раз повторять, что чужим нечего делать во дворе. — А что если кто-то из них пострадает? — спросил он, не дожидаясь дальнейшей ругани. — Пострадает? — спросил Волк. — Вдруг я ударю слишком сильно. Или ещё что. Мало ли, — пытался прощупать почву он, знающий, как шатка его легенда. — Да и хрен с ними, — буркнул Волк. — Быки бодаются. Если напросятся — бей. Но не в голову. Трупов не нужно.       Тур кивнул ему, ничего не говоря. Видимо, его воздействие на человека не заметил никто кроме него самого. Вернувшись в комнату, Тур наткнулся на Лиса, снова вертящего ножны в руках. Мальчишка, заметивший его, поспешно откинул оружие от себя и вскочил с кровати. — Просто смотрел, — опять сказал он, покраснев ещё сильнее.       Тур молча взял кинжал в руки, вытащил из ножен и протянул Лису, держа за лезвие. Лис недоверчиво посмотрел на друга, потом медленно поднял руку, словно не веря, что ему позволяют. — Чего ты так боишься? — спросил Тур, видя, как аккуратно Лис берётся за рукоять. — Думаешь, что проклят?       Лис скривился и крепче сжал пальцы на рукояти. — Вот ещё. Да ну. Вдруг подумаешь, что я украсть хотел. — Мы с тобой оба воры, — равнодушно сказал Тур. — Но если хочешь посмотреть — смотри. — Я на твоё не претендую. Ты не претендуешь на моё. Просто вещь дорогая. Любопытно было. — Дорогая? — Графская штучка, — Лис указал пальцем на набалдашник. Тур и сам присмотрелся: отчётливо видно было короткое пышное растение, служившее гербом семьи Ламельдотт. — Кошка, видно, хорошо наворовалась там, раз ушла.       Упоминание Кошки лишний раз делало только хуже. Тур словно потерял всякий контроль над собой с тех пор, как подруга ушла. Захотелось отобрать кинжал у мальчишки, но потом Тур тяжело вздохнул и, отдав ему ножны, тихо сказал: — Играйся, потом отдашь. — Да кто ж играется, я просто… — Лис, засунув кинжал в ножны, попытался снова достать его, чтобы ощутить, как плавно идёт лезвие, но с размаху стукнул себе по носу. Тур даже усмехнулся, но тут же раздавшийся вскрик Лиса заставил его придержать смех. Из носа мальца хлынула кровь, и Лис, пытаясь остановить её рукой, заныл. Кинжал тут же оказался брошен на постель, а Лис выскочил во двор. — Что с ним? — Волк, усевшийся за столом, наклонился вбок, чтобы видеть Тура, идущего наружу за Лисом. — Он ударился носом, — простецки ответил Тур. — Сам ударился? — уточнил Волк. — Да, — Тур, услышав что-то странное в его голосе, остановился на пороге и вопросительно посмотрел.       Вместо Волка из-за стола поднялся Пёс и, покашливая, пошёл во двор вместе с Туром. Лис стоял у дома, запрокинув голову и продолжая ныть. Весь подбородок у него был в крови, и стоило мальчишке убрать пальцы от носа, яркие струйки снова начинали стекать по лицу, попадая на рубашку. — Что с тобой? — Пёс, делая шаг к нему, попытался убрать руку Лиса прочь, но он выкрутился и, отступая, хрипло ответил: — Я ударился. — Не Тур тебя приложил? — Пёс, в отличие от Волка, явно повеселился такому предположению. Тур слегка нахмурился, посмотрев на него, но мужчина не смутился. — В отместку. — Нет! — рыкнул Лис, потом закашлялся и стал выплёвывать кровь на землю. — В горло льётся! — Опусти голову, пусть в землю уйдёт, — Пёс упёр руки в бока. — Сейчас прекратится. Лис снова застонал и, разжав нос, сгорбился. Под ноги ему тут же быстро-быстро западали красные капли. — Я тебе спасибо сказать забыл, — Пёс чуть коснулся своим плечом плеча Тура, стоящего рядом. Как только Тур повернулся к нему, Пёс улыбнулся. — Спасибо. Но всё-таки вставать тебе, наверное, рановато было. Это не мне по голове прилетело. — Я за Волком через весь город бежал! — запротестовал Лис. — Меня тоже могли поймать и избить. — Да ты тоже молодец, пострел! — согласился с ним Пёс и махнул рукой. — Хотя с избиением ты и сам справляешься.              Потом он, не обращая на ругань Лиса никакого внимания, громко рассмеялся. — Ишь, как завизжал, когда ты его прижал. А знаешь, почему он тебя со спины ударил? — Пёс заглянул Туру в глаза. — Боялся идти напрямик, — Тур не помнил ничего кроме лица того мужчины. О чём они говорили, тоже оставалось тайной для него. — Ну! — подтвердил Пёс. — Видели, наверное, тебя на боях. Они ни на тебя, ни на Волка, полезть бы не смогли. Знают, что вы бойцы. Вот, решили подлянкой брать.       Тур прислушался: в доме тихо. Волк и Сорока не говорили больше. Тогда парень шагнул чуть ближе к Псу и тихо спросил: — А ты мне расскажешь, кто это?       Пёс долго щурился, смотря на него, потом ещё тише ответил. — Да никто. Так, шпана. Не хотят, чтобы Волк их хлеб забирал. Не переживай. — А Волк забирает? — удивился Тур, не совсем поняв, о чём идёт речь.       Пёс как-то странно посмотрел на него, потом заулыбался и усмехнулся. — Не думай об этом. Слышал, что Волк сказал?       Конечно же, слышал. Волк вожак, и легко жить, повинуясь его слову. Есть оружие, есть деньги. Уже миновала весна, а значит, придёт и весна следующая, и снова будет веселье, когда вернётся Кошка. — Не останавливается! — пожаловался Лис, снова пытающийся запрокинуть голову, чтобы остановить кровь.       Тур по подсказке Пса повёл мальчишку умываться к бочке, и если для себя дотягиваться до воды ему было тяжело, то для Лиса… Тур рычащее вздохнул и, подобрав ковш, потянулся ко дну бочки. Лис умылся один раз, второй. Нос всё кровоточил. — Сядь на лавку, — сказал ему Тур, и мальчик, успевший устать от своей беды, послушно уселся на лавку, зажимая нос рукой. — Да отпусти ты его. Не нужно напиваться крови. — Нельзя, чтобы кровь из тела выходила! — забавно прогундосил Лис.       Тур хотел усмехнуться, но сил ему хватило только хмыкнуть. — Если из носа, то должна выйти. Не нужно глотать её. — Я не специально! Она всё льётся и льётся! У тебя она совсем немного шла, а у меня не останавливается!       Словно проверяя слова Лиса, Тур коснулся собственного носа, чтобы проверить, всё ли в порядке. Под пальцами снова зашумели волосы — отросли усы за то время, пока Тур позабыл о своём лице. Но пальцы остались чисты — ни следа крови. — Ты меня не сильно ударил, — ответил Тур. — А себя, значит, сильно? — буркнул Лис. — Убери руку от носа.       Спорить Лис не стал и разжал пальцы, позволяя крови стекать по подбородку на землю. Снова капли стали падать вниз, собираясь в небольшую лужицу. Тур стоял рядом, облокотившись о стену дома, из которого больше не доносилось ни разговоров, ни хотя бы ругани. — А что если она вся вытечет? — почти плача произнёс Лис. Взглянув на него, Тур увидел, что малец действительно переживает: глаза лица увлажнились и заблестели. — Я, наверное, заболел. — Да ну. Глупости. — Не глупости! — запротестовал он. — Сколько она уже льётся? Вся так и вытечет, я и умру.       Тур опустил взгляд под ноги Лису, где на земле уже было тёмное пятно. И всё же, этой крови было, как считал Тур, недостаточно, чтобы Лис погиб. Парень прикинул, намного ли Лис тяжелее козы? Смотря какой. — Этого недостаточно, — заключил Тур, решив, что когда убиваешь козу, которая весит, как Лис, крови из её горла вытекает несоизмеримо больше. — Не умрёшь. — Подай ещё воды.       Снова пришлось склониться ко дну бочки и зачерпнуть, чтобы Лис мог умыться. Передавая ему ковш с водой, Тур снова засмотрелся на свою руку. — Ну? — Лис, не решающийся поднять голову, устал ждать и мельком глянул на Тура, потом вырвал ковш и второй рукой стал зачёрпывать воду, поднося её к носу и стараясь смыть кровь.       На его руки Тур засмотрелся тоже. Куда мельче, худее и бледнее. Он всё ещё не знал, сколько Лису лет, но если лицо его ещё могло соврать о том, что Лис просто молодо выглядит, то вот руки — вряд ли. Напротив, руки Тура казались ему старше, чем он сам. Загорелые, в мелких царапинах и шрамах. На мгновение ему почудилось, будто есть чернильные узоры на пальцах. Парень сел на лавку рядом с Лисом и стал изучать очертания, напоминающие ему о чём-то, медленно перебирая пальцы и стирая грязь и пыль с ладоней. Ни следа чернил, но образ всё равно не выходил из головы. Ладони напряглись, словно собирались держать оружие. Палицу, которую показал ему Волк? Кинжал, подаренный Кошкой? Потерянный подарок Морвены? Нет, ещё дальше, ещё глубже. Тур вглядывался, ещё не понимая, чей смутный силуэт, появившийся в памяти, пытается поймать. Всё было не так, как во снах, где руки его, изувеченные людьми, обращаются когтистыми лапами. Сейчас он смотрел на руки простого человека. На них были морщины, волосы и шрамы. Не было только татуировок, какими их маленький ребёнок запомнил когда-то. Осознание ударило так же сильно, как тошнота. Тур сжал зубы и насильно воспротивился желанию спрятать руки за спину, чтобы не смотреть на них. Наоборот, он только жаднее стал всматриваться в них, стремясь отпугнуть накатывающие эмоции. — Что ты так уставился? Нашёл чего? — Лис, сидящий рядом, кажется, позабыл о своей проблеме. Взглянув на него Тур увидел, что пусть лицо мальчишки всё ещё грязно от крови, новые ручьи не стекают от ноздрей к подбородку.       Если бы тут была Кошка, ей бы Тур сказал. Сказал бы Сороке. Но не Лису. В последний раз колдун взглянул на свои руки, ставшие руками отца, потом скрестил их на груди и тихо ответил: — Ничего. — Нам нужно будет принести воды, — Лис не спешил вставать с лавки. Он шмыгнул носом и начал постукивать пальцами по ковшу. — Говоришь нам, имеешь в виду «мне», — буркнул Тур, представляя, сколько вёдер с водой придётся ему носить по жаре. — Кто виноват, что ты родился крупнее меня? — Лис цокнул языком. — Да я бы сказал, кто, — оскорблённо ответил некто вместо Тура. Спустя мгновение до колдуна дошло, что язвит он сам. Подозрительно покосившись на Лиса, чтобы посмотреть, как он воспримет такое, Тур понял, что мальчишку это никак не заинтересовало.        Услышав шаги во дворе, Тур встал с лавки и вышел из-за дома посмотреть, не явились ли снова чужаки. Волк и Пёс стояли у самой калитки, и вожак, заметив Тура, махнул ему рукой на прощание. — Не бойся, если придут. Сразу говори, чтобы уходили. — Скажу, — пообещал Тур.       Ни в этот день, ни в следующий никто не побеспокоил их, но Тур знал, что их не оставили. Он просыпался по ночам от шорохов, боясь, что чужаки придут к дому. Во двор никто больше не заходил, и всё же, Сорока, как прежде, не выходил в город в одиночестве, а Пёс всё чаще стал уходить позднее и возвращаться раньше, проводя утро и вечер вместе с Лисом дома. Синяки сошли с него даже быстрее, чем с Тура, и тот подозревал, что виною всему исключительная жизнерадостность мужчины. Даже после того, как его подкараулили и избили на улице, а ему пришлось тащить на себе бессознательного Тура и после этого ещё в собственном же дворе пережить унижение от чужаков, Пёс не растерял настроя. К лету он только больше разжирел и перестал походить на голодающего, да и Волк, давно появляющийся на боях только слухов ради, похорошел и округлился. Он всё ещё был силён и ловок, но постоянные шишки, ссадины и синяки покинули его лицо и тело. Повод для разочарования был только один: чем реже Тур появлялся в Колесе — харчевне, куда ходили они ещё вместе с Кошкой и остальными — тем меньше шансов было узнать, прибывали ли ещё маги. Однажды, попытавшись выспросить у Волка, не объявлялись ли те, другие чужаки, которые жульничали на боях, Тур получил в ответ только недоумение. «Если бы объявились, их бы всё равно не пустили!» — сказал ничего не понявший Волк.       Весна и лето новых слухов о магах не принесли. Или, быть может, Тур слишком плохо слушал. Он и сам, выходя только за водой или помогая Сороке носить товары с рынка. Не один раз Тур замечал неподалёку от колодца человека, чьё лицо теперь знал хорошо: тот, второй мужчина, угрожавший кинжалом. Незнакомец хмурился, внимательно следил за действиями Тура, но не приближался и ничего не говорил. Иногда он был не один, но даже так они не подходили.       Не было так же новостей ни от Бастера, ни от его рыжего хозяина. Этому Тур хотел бы порадоваться, но что-то внутри грызло его почти так же, как раньше. Он смутно вспоминал, как избежал расспросов Волка. Помнилось, что после того их встречи в переулке, где Тур ощутил запах дворянского парфюма, вожак долго молчал и заговорил только после того, как они почти вернулись к дому. Но Тур отказался обсуждать это. Не помнил, как, но не отдал Волку ни один ответ. Ни касательно того, что связывает его и Богарне, ни касательно самого Рыжего. Снова притворялся дураком, замычал что-то невнятное. Волк всё спрашивал и спрашивал в тот раз, пока не понял, что Тур снова потерял дар речи. Тогда вожак злился, но отставал. — Мы условились, что ты будешь молчать! — бурчал он. — И сначала ты полез, куда не просили, а замолчал только теперь, когда я требую ответов.       На самом деле, Тур слышал это в его голосе, Волк вовсе не был зол так сильно, как пытался показать. Гневался, но больше боялся того, каким нерасторопным Тур выставил его перед Рыжим. Вожаку приходилось самому стыдливо молчать, пока Рыжий и Тур вели свой странный диалог. И всё-таки, заказ Волк получил. И они даже успешно выполнили его. Тур раз за разом пытался восстановить события тех ночей, когда они с Волком, взяв коней, отправились в поместье Ламельдотт, но память отдавала ему лишь одно: тёмные улицы из снов, бесконечные щёлкающие замки и темноту, в которой хочется увидеть знакомые и дарящие спокойствие силуэты.       Если Рыжий не соврал, думал Тур, то у него тоже есть какие-то счёты с Богарне. Может, хотя бы из вредности, стоит не избегать его и дальше получать заказы, получив возможность украсть у графского семейства столько, чтобы они заметили и заволновались? Спустя несколько месяцев, пролетевших как несколько бредовых и болезненных сонных ночей, Тур решил отмести эти мысли подальше. Всю свою обиду, всю свою злость он готов был задушить собственными руками. Он не хотел вспоминать о прошлом даже ради мести. Нет больше ничего, что связывало бы его с белыми псами. Нет даже предметов, которые несли на себе запах и воспоминания из тех мест. Ничего не осталось, кроме следов на коже, которые парень может нащупать всякий раз, как тянется рукой к своему лицу. И те теперь постоянно скрываются под растущей бородой. Может, стоит послушаться Волка ещё лучше и действительно замолчать. Если бы он молчал так, как хотел того вожак, Рыжий вовсе никогда не показался ему. Чем плохо одуреть ещё сильнее, чтобы Волк не тревожился? Хватит с компании тревог. — Сорока? — Тур, остановившись у стены на кухне, не решался заглянуть за ширму, которой закрывались от всех Сорока и Волк в своём пространстве. Парень не ответил, тогда Тур позвал чуть громче. — Что такое? — встревоженный голос Сороки показался Туру слабым. — Ты спишь? Я тебя разбудил? — Нет, уже нет.       Тур услышал, как зашуршала ткань и вздохнул Сорока. Конечно, он спал. Что ещё ему делать по самой жаре, когда утренняя работа сделана, а час вечерней ещё не настал. Лучше всего прятаться в тени, что хозяин дома и делал. — Что такое? — Сорока вышел на кухню босой, растрёпанный, наспех повязывая юбку на поясе, чтобы не оставаться совсем неодетым. — Кто-то пришёл? — Нет. Лис всё ещё на рынке. — Сколько сейчас? — Сорока спросонья щурился, пытаясь выглянуть в пыльное окно. — Середина дня, солнце ещё высоко, — сообщил Тур, потом потянулся рукой к лицу и схватился за волосы на подбородке. — Можешь сбрить их? Всё чешется, я устал.       Несколько мгновений Сорока оценивающе разглядывал Тура, словно решая, стоило ли это пробуждения. Тур почувствовал себя неловко, но друг зевнул и ответил: — Конечно. Пойдём к бочке.       Во дворе было ещё жарче, чем в доме. И пусть спрятавшееся за тучами солнце не жарило кожу, весь город словно погрузился в пар. Казалось, в ноздри заливается кипяток вместо воздуха всякий раз, как нужно вздохнуть. Тур дождался Сороку у бочки, несколько раз умывшись до его прихода, но даже это не спасало от духоты. Сорока, явившийся с тряпицей в руках, указал Туру на лавку, потом сам положил туда же ткань, в которой были завёрнуты бритва и, как показалось Туру поначалу, гладкий камень. Увидев, как зачерпнувший из ковша воду Сорока быстро растирает камень в руках, колдун смутно стал догадываться. — Это мыло? — спросил он, принюхиваясь. Запах ещё не донёсся до него, но когда Сорока увидел, как любопытствует Тур, то сам понёс руки к его лицу.       Тур боялся, что придётся скривиться — он не любил запах мыла. Какую бы пользу оно ни несло, Тур не понимал прелести и предпочитал пользоваться им при стирке как можно реже, но теперь что-то было иначе. Это было другое мыло. Пересиливая себя, парень вдохнул поглубже, понимая, что аромат, исходящий от пены, сильно отличается. Сорока усмехнулся и замер, позволяя другу хорошенько принюхаться. — Что это? — Ты угадал, это мыло. — Почему пахнет по-другому?       Сорока шире улыбнулся, потом взял с лавки ковш и сказал: — Ну-ка, наклонись.       Тур, ждущий ответа, наклонил голову и сразу же ощутил, как на его затылок плеснулась вода. На несколько мгновений стало легче — прохлада охватила кожу на шее и спине. Сорока запустил пальцы ему в волосы и стал перебирать и мыть их, сливая иногда воду из ковша. — Это дорогое мыло. Кошка подарила. Тоже у какой-то богатейки стянула. На тряпки я его не трачу, — довольным голосом сообщил Сорока.       Сгорбившийся Тур зажмурился, не желая, чтобы вода попала ему в глаза. Когда Сорока надавил ему на затылок, заставляя опуститься ещё ниже, он почти лёг на собственные колени и почувствовал, как внимательно и аккуратно друг ногтями поддевает и раздвигает пряди, словно выискивая что-то. — Что там? — забеспокоился Тур. — Ничего. Смотрю, как заживает, — ответил Сорока, потом собрал волосы Тура в кулак и, потянув за них, заставил его выпрямиться. — Скоро следов не останется.       Сорока снова стал намыливать руки, а Тур сам ощупал свою голову, пытаясь найти корочки, оставшиеся после удара. — Волк попросил меня сбрить твои волосы, чтобы легче было смотреть за раной, — слабо улыбнулся Сорока. — Но я сказал, что рана не такая уж серьёзная. Так, ссадина скорее.       Тур протёр глаза и внимательно посмотрел на него, слыша, что Сорока скрывает что-то под своими словами. Тот, увидев его взгляд, шире улыбнулся и прищурился. — Я знал, что ты не захочешь, чтобы тебе обрезали волосы.       Друг стоял перед ним обнажённым по пояс. Во дворе, на свету, легко можно было различить, где следы загара обрываются, уступая место более светлой коже. Сорока не был так болезненно худ, как Лис, но Тур не мог вспомнить и различить, изменилось ли тело парня с тех пор, как они были вместе на реке. Стал ли он тоньше или мягче с тех пор? Не найдя, что ответить, Тур просто кивнул и стал смотреть себе под ноги, чтобы не разглядывать его так пристально, ведь если это не нравится Волку, то вряд ли и Сороке понравится. — Почему ты не хочешь подстричься? — поинтересовался Сорока, протягивая руки к щекам Тура. Тот поднял голову, и поставил лицо, позволяя намылить себя.       Никто в доме кроме них не носил таких длинных волос. Тур смутно припомнил причины, по которым не хотел бы избавляться от своей гривы, но ответить было сложнее, чем подумать. Вместо ответа он спросил: — А ты? Почему у тебя такие длинные волосы? — Мне так нравится, — улыбнулся Сорока, напоказ поправив прямые выгоревшие пряди, обрамляющие его лицо. — С ними я красивее. Как ты считаешь? — Ты красивый, это правда, — подтвердил Тур, смотря на стену за спиной друга.        У него не получалось вообразить Сороку с короткими волосами, хотя он представлял, что вряд ли бы длина его шевелюры сделала бы парня менее красивым. Сорока только усмехнулся, но стоило ему отвести взгляд, сосредоточившись на бритве, как Тур начал вглядываться в его лицо, изучая его и пытаясь выхватить каждую маленькую эмоцию. За ехидным, слегка самоуверенным выражением в этот раз было нечто ещё, что Тур поначалу принимал за оставшуюся после сна полудрёму. Он продолжил прожигать его глазами, ожидая, что Сорока скажет что-нибудь и о внешности самого Тура, но спросить напрямую не хватало духа. Сорока словно понимал это. Он лишь сильнее начал щуриться и улыбаться.       «А я? Каков я? Каким ты меня считаешь?» — пытался заставить себя сказать Тур, но язык прилипал к нёбу и не шевелился. Последний раз, когда люди, чьим словам Тур хотел бы верить, называли его красивым, был далеко в прошлом, и из отражений на колдуна уже давно смотрит незнакомый человек, в чьём взгляде, в отличие от взглядов друзей или собак, Тур не может увидеть ничего, что получилось бы понять. — А Волк? — спросил Тур. Говорить о Волке было проще, чем о самом себе. — А что Волк? — Сорока улыбнулся так широко, что оголил передние зубы. Он упёр левую руку в бок, а правой начал вертеть бритвой в воздухе, словно это была соломинка. — Ты считаешь его красивым? — Тур думал, что они с Волком похожи в чём-то. Разные у них брови, разные губы, разные носы. Да и вообще, во многом они с вожаком были разные, но имелось и что-то общее. Что-то, что Тур описать бы, наверное, не смог, но очень хорошо видел. Если Сорока считает красивым Волка, то, быть может… — А ты не считаешь? — Считаю, — честно ответил Тур. — Мне нравится его лицо. Когда не опухшее от ударов.       Сорока молчал некоторое время, сохраняя на лице ехидное выражение, потом зажмурился и не сдержал смеха. — Да, кто ж его, опухшего, захочет? — его интонация была Туру не понятна, хотя Сорока всё ещё улыбался. — Но он у меня красавец.       Потом вдруг он стал серьёзным, лучше вгляделся в лицо Тура. — Ну-ка, повернись, — Сорока взял его за подбородок и постарался повернуть его голову так, чтобы лучше было видно правую щёку. Обнаружив место, где рядом со шрамами он недостаточно прошёлся бритвой по коже, Сорока наклонился ближе и снова стал орудовать лезвием. — Да, будь у меня рога, правда было бы удобнее, — Тур хотел усмехнуться, но побоялся слишком морщить лицо улыбкой. Пришлось говорить спокойно и тихо. — Почему? — Ты мог бы брать меня за них и управлять мною, как вздумается.       Сорока замер, отодвинув слегка бритву от кожи Тура, чтобы не поранить его. Их взгляды пересеклись. Сорока прищурился снова, но в этот раз без улыбки. Он внимательно смотрел на Тура, бродил глазами по его лицу. Потом вдруг положил левую руку ему на макушку, и Тур почувствовал, как друг погружает пальцы ему в волосы, оттягивая их назад и заставляя запрокинуть голову. Тур стал послушно вертеть головой, позволяя Сороке поворачивать её, как тому захочется. Это продолжалось несколько долгих мгновений. — Я могу и без них, — сказал, наконец, Сорока, все ещё не разжимая руки.       Тур покосился на друга: его лицо было непроницаемо. Не удалось понять, что он чувствует и о чём думает, потому и Тур не знал, что ему ответить. Конечно, он может. Он крепко держал волосы Тура, но не причинял боли. Наоборот, было в этом что-то приятное. Тур ощущал, как близки пальцы друга к коже. Захотелось, чтобы он сильнее погрузил их в гриву, разгладил её, распутал кудри. Не только для того, чтобы отмыть их, но просто так. Кошка часто делала это, и Тур каждый раз и сам готов был замурчать от удовольствия подобно коту. Вот и теперь он, решив, что отвечать и не обязательно, просто закрыл глаза, наслаждаясь минутой спокойствия и удовольствия. Сорока тут же отпустил его. Подумалось даже, что друг отойдёт, но не успел Тур открыть глаза, как почувствовал тяжесть на своих ногах. Опустив голову, он оказался лицом к лицу с Сорокой: тот сел Туру на колени и положил локти ему на плечи. Его левая рука мягко поглаживала волосы колдуна, а свисающая с пальцев правой руки бритва тыльной стороной касалась его виска. Туру не было страшно, что Сорока может его порезать. Он был уверен, что обращаться с острыми предметами тот, кто постоянно орудует ножом, уж точно умеет. Сорока внимательно разглядывал его. Взгляд парня постоянно скользил по лицу Тура, то опускаясь к шее, то перескакивая на губы, то поднимаясь ко лбу и волосам. — Почему ты так держишь руки? — спросил вдруг он. Тур и не понял этого вопроса, пока сам не опустил глаза: он держал руки на весу. Ладони замерли в воздухе чуть выше ног Сороки, не касаясь их. — Тебя нельзя трогать, — тихо ответил Тур. — С чего вдруг? — Лису нельзя. — А ты — Лис? — с вызовом спросил Сорока.       Тур не знал, как ответить. Конечно же, он не Лис. Но он и не Кошка. И не Волк. — А ты хотел бы? — спросил Сорока. Его лицо ничего не показывало, это даже тревожило. Что, если это просто шутка? Он и раньше смеха ради садился ему на колени. — Ты ударишь меня? — честно спросил Тур. — Не проверишь — не узнаешь, — голос Сороки тоже ничего не мог рассказать, оставаясь неприступным.       Вряд ли удар Сороки будет больнее, чем удары Волка. Больно будет скорее от осознания собственной ошибки и позора, чем от самого прикосновения. Тур медленно стал опускать руки, Сорока не шевелился и не сводил глаз с его лица. От этого взгляда хотелось зажмуриться, но Тур не позволял себе, считая, что должен выдержать это. Если он ошибся, то примет эту ошибку и больше её не повторит. Наконец, его ладони неслышно легли на бедра Сороки. Пальцы нащупали складки ткани и упругие мышцы, скрывающиеся под ней, а потом замерли, болезненно напряжённые. Тур и сам боялся пошевелиться. Он ощущал, как начинает нагреваться кожа на его руках, словно Сорока сам был горячим, как котёл на огне, и даже через одежду об него можно было погреться. Сам Сорока всё так же смотрел на него, ничего не говоря и не меняясь в лице. Его руки спокойно лежали на плечах Тура, а бритва еле-еле покачивалась у виска колдуна. Он подумал, что, быть может, Сорока вот-вот специально порежет его лезвием в наказание за наглость. Проклятый голубой глаз наконец встретит смерть от стали. Слишком часто Туру казалось, что все вокруг словно хотят его выколоть. Но в этот раз, наверное, это было бы даже заслуженно. — Ну? — тихо спросил Сорока. — Не ударил я тебя? — Нет, — почти неслышно ответил Тур. Его руки всё ещё не шевелились, покоясь на бёдрах друга. Тур чувствовал уже, как поступил на коже ладоней и начал впитываться в юбку пот. — Почему ты думал, что ударю?       Тур нервно сглотнул, думая над ответом. Выдерживать пристальный взгляд уже не получалось. Он опустил глаза, чтобы не смотреть больше в лицо Сороки, и ответил: — Кошка предупреждала меня не трогать тебя. — И где теперь Кошка?       Тур всё ещё не видел его лица, боялся посмотреть, но в этот раз голос Сороки наконец-то сам обо всем рассказал. Он тоже всё ещё переживал. Некоторое время они так и сидели, не шевелясь и не говоря ничего, потом Сорока еле слышно вздохнул, отвернулся, убрал руки от плеч Тура и попытался встать, но у него не вышло: Тур, несильно сжав пальцы на его ногах, придержал и заставил его остаться на месте. Сорока остановился. Взгляды друзей снова пересеклись, и Тур увидел, каким растерянным и смущённым выглядит друг. Тур и сам был смущён и растерян. Он тут же побоялся своего поступка, мягко отнял ладони от бёдер Сороки и опять опустил глаза. Сорока наоборот, быстро поднял руки и, обхватив лицо Тура, попытался повернуть его к себе, но Тур зажмурился и упрямо опустил голову. Ему почудилось, что сейчас ему в нос или в щёку вцепятся зубами, оставляя новые следы за его наглость. — Извини, — только и успел тихо произнести он, но вдруг на лавку рядом с ними с грузным звоном упал кошель.       Оба они, Тур и Сорока, вздрогнули и удивлённо уставились на Лиса, стоящего у бочки. — Я не хуже Кошки, — презрительно произнёс мальчишка, морща нос и поджимая губы. — Купите себе что-нибудь на эти деньги.       Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошёл прочь. Сорока тут же встал с коленей Тура, не смотря больше на него, торопливо собрал бритву и мыло в тряпицу, взял кошель и удалился. До самой ночи, пока домой не вернулся Пёс, Лис не объявлялся, а Тур, чувствующий, словно от него потребуют разговора, причём все сразу, почти не шевелясь лежал на постели и ждал. Услышав, как посмеивается Пёс, и как приветствует его Сорока, колдун таки вышел в коридор. Лис, вернувшийся вместе со старшим товарищем, даже не поднял на Тура глаза, но в этот раз не из-за страха — из-за обиды. Всем своим видом мальчишка показывал, будто не замечает Тура, не зная даже, что этим делает тому большое одолжение. Даже когда все уселись ужинать, Волка всё ещё не было. Лишь заслышав, как закрылась калитка, ведущая во двор, Тур вскочил со своего места и прислушался: он не узнавал шагов Волка. Остальные, завидев его поведение, замолкли и напряглись. Пёс, отложив ложку, позвал: — Волк? Ты идёшь? — А то ж, — ответил Волк, кашлянув.       Тут уже встал и Сорока. Тур услышал характерный сдавленный голос, какой бывал у Волка, только если его достаточно помяли. Сорока знал этот голос тоже.