TIME ADAPTER: step_by_step

      Итадори часто бывал серьёзнен, просто не все это замечали. Но Мегуми относился к тем, кто видел Юджи насквозь.       — …If we resist our passions, it is more through their weakness than from our strength…       И сейчас, по мнению Фушигуро, Итадори был неуместно серьёзен.       Мегуми проиграл — да-да, позорно проиграл! — в карты. И даже второй шанс, как и утверждал Юджи, ему не помог.       Итак, какое же желание он должен был исполнить? Итадори мог бы придумать для него нечто постыдное вроде «погавкай на трёх прохожих», но покидать кухню было бы безответственно, поэтому Итадори пришлось подойти к делу со смекалкой. Мегуми считает, что тот перестарался.       Итадори загадал переиграть сцену из своего любимого фильма. (Любить романтические комедии очень в духе Итадори.)       На камеру, на языке оригинала, с поцелуем в конце. Казалось бы — ну и что такого?       Да то, что потом эта запись должна была утечь в беседу с кричащим названием «Если Годжо Сатору дал задание, дай ему п🥺здюлей», в которой состояли все их друзья. «Только без ебанины сегодня…» — гласило закреплённое сообщение за авторством Нобары.       Всего-то жалкая минута развлекательного контента — но для Мегуми это равносильно прогулке по канату со спущенными штанами. Очень унизительно, но уговор есть уговор.       Итадори продолжал страстно декларировать, стоя обеими ногами на столешнице, с половником, поднесённым ко рту вместо микрофона:       — …The pain, like the warmth of your hands, comes and goes so that I can move forward…       Сцена иллюстрировала, конечно же, момент признания. Главный герой по нелепой случайности оказался на сцене посреди чужого концерта. Из-за череды нелепостей, призванных позабавить зрителя классическим юмором, героя перепутали с приглашённым гостем выступавшего на сцене певца. Характером наш герой был неуклюжий, но искренний, как и подобает жанру. В толпе находился объект его симпатии — сильная и ответственная снаружи, но ранимая в душе девушка, за которую играл Мегуми.       Ненамеренная ссора, долгая погоня за возлюбленной, вскрывшаяся дружба с певцом, который оказался тем-надёжным-парнем-из-бара, и, наконец, момент славы, во время которого герой должен успеть выразить свои чувства — в противном случае девушка покинет толпу и навсегда выкинет его из своего сердца.       Герой-Итадори пытался слепить признание из череды высокопарных цитат. Мегуми готов поклясться, что Итадори не понимал и половины иностранных слов, которые произносил, и действовал на одном лишь вдохновении.       Задача Мегуми состояла в том, чтобы, стоя как можно ближе к камере, выражать как можно больше эмоций.       «Хмурость-слёзы-радость. Ты знаешь эту сцену. И помни: это моё желание. Не справишься — придумаю новое.»       Мегуми не кривил душой, когда говорил, что видит Итадори насквозь, поэтому он ясно осознавал, что им движет. Во-первых, Юджи и самому хотелось разыграть сцену из любимого фильма. Во-вторых, Итадори хотел посмотреть на его глуповатое эмоционирующее лицо бесплатно.       И Мегуми, глядя на Итадори снизу вверх, послушно старался представить, что всё взаправду. Что шум этой самой сцены, включённой на фоне с первого же попавшегося сайта (как бы не пошла реклама) — это настоящее волнение толпы, взвинченной концертом. Что свет из пробитого потолка — это прожекторы, слепящие глаза при одном лишь взгляде на Юджи. Что салфетка в его руке — это шафрановая юбка, мнущаяся в крепко сжатых кулаках… Ладно, это уже, пожалуй, излишне.       Но на Итадори его старания производили должный эффект.       — …Do you have an answer?       Юджи взбудораженно оттолкнулся ладонью от микроволновки (читать как: от плеча друга-певца, чей концерт он своим признанием укорачивал) и, набравшись импульса, спрыгнул вниз.       Прямо на Мегуми.       У Фушигуро была только одна реплика: «Your words kiss my heart and it responds», он хорошо помнил её. Беда состояла в том, что он не помнил, когда её произносить. До поцелуя? После? Чёрт, стоило заботиться раньше…       Все мысли откатились на второй план, когда тяжесть чужого тела приковала его к полу трёхтонным прессом. Ах, спина…       «Ну конечно, — язвит про себя Мегуми, — Там же был этот момент, где девушка подхватывает главного героя на руки, будто бы он ни весит ни грамма. Шутка ради шутки. Комедия, мать испанского стыда.»       Сразу следом Итадори крепко его целует, одновременно подкладывая руку Фушигуро под голову, щекотно фыркает ему в щёку и вовсе не парится из-за испорченной сцены с подхватыванием на руки.       У Мегуми вдруг исцеляется всё: и спина, и чувство юмора, и даже сарказм выветривается из мыслей… И задушенный скулёж доносится до них со стороны крыши.       — Блин. — приподнимается Юджи, — Наверняка поцелуй не влез в объектив…       — Потом. — отрезает Мегуми, призывая Нуэ, — Что-то происходит.       Как только совиные крылья доставили их прямиком на крышу, взору тут же явился дракон, беспокойно вычерчивающий в воздухе петли. Петли, которые до странного смахивали на перевёрнутую восьмёрку, символ бесконечности. Снова и снова, изгиб за изгибом, дракон расстроенно ныл то ли от боли, то ли от внутренней тоски — разобрать причину не представлялось возможным. Никто из них не учился в этом колледже на зоопсихолога.       Где-то далеко-далеко на горизонте формировались тучи.       — Нуэ, подлети поближе поближе. — скомандовал Мегуми, однако встретил непокорность: Нуэ на его просьбу лишь неразборчиво что-то промямлила.       Фушигуро с нажимом повторился:       — Нуэ, ближе. Это приказ.       Серьёзно, он что, шутки тут шутит? Но сова всё так же не спешила. Она лишь виновато мотала головой, не стремясь приближаться и продолжая мычать неразборчивые согласные.       — Подруга, ты что… То самое? — дразнился Итадори с улюлюканьем, — Смущаешься? Дракона?       Нуэ, взволнованная от того, что её кто-то понял, издала активный, напоминающий «уф» звук.       — Нуэ, ты поступаешь несерьёзно. — нахмурился Мегуми, — Сейчас же брось.       — Эй-эй, Фушигуро. — Юджи похлопал его по плечу, — Это твой совёнок, прояви понимание. Наверняка для неё такое впервые.       Мегуми на это лишь цыкнул, а затем пошёл на посадку. Нуэ высадила их на крыше, и они, после пары показательных жалоб от Фушигуро, принялись наблюдать за драконом. Помочь ему они пока не в силах.       — Ну, что ещё? — вякнул Фушигуро, отметив, что Нуэ ещё суетится.       Не то чтобы он был категорически против её случайной привязанности. В конце концов, он сам виноват, что его шикигами становятся всё более сентиментальными. Тени лишь следуют за личными изменениями в душе владельца, и Мегуми сам себе вставляет палки в колёса, бесконечно ослабляя узы контроля над влюблённостью в Итадори. Конечно же, шикигами ему вторят.       — Мне кажется, она хочет вернуться к дракону. — предположил Юджи.       Нуэ нескромно уф-нула в его сторону, выразив признательность главному (или, скорее, единственному) представителю своей поддержки. Итадори сегодня во всём ей покровительствовал, даже если и из желания подразнить Фушигуро, и сова не желала упускать своё стратегическое преимущество.       — Ладно, лети. — после недолгих размышлений поддался Мегуми, — Но убедись, что в случае чего не променяешь меня на первую попавшуюся волосинку с его гривы.       Нуэ счастливо гаркнула, взмахом крыла огладила правый бок хозяина, который, как ни крути, в душе всегда был на её стороне, и понеслась прочь.       «Ну, может это и к лучшему, — думает Фушигуро, — Если Нуэ наладит связь с драконом, это упростит нам задачу.»       Итадори, заметив, что Мегуми увлёкся бессмысленными рассуждениями, позвал:       — Смотри, тут так много улиток. И на верхушках деревьев…       Мегуми повернулся в сторону крон, о которых рассказывал Юджи.       — Как ты вообще дотуда доглядел? — нахмурился он, — Отсюда пятьдесят метров до леса.       — Тому, кому ты доверил приглядывать за своим сердцем, полагается иметь хорошее зрение. — Юджи прикрыл глаза, склонился и подтолкнул его плечо макушкой; Фушигуро окаменел на секунду от перегрузки сердечно-сосудистой системы. — Но улитки правда странно себя ведут. Зачем они залезают на кроны?       Итадори поднял на ладонь одну из тех, что ошивались поблизости. Мегуми оглядел крышу и своими глазами убедился, как много этих слизистых созданий расползлось по округе. Штук двадцать уж точно затесалось в скатах рифлёного шифера.       — Ну и зачем ты сюда залезла, маленькая ракушка? — сюсюкался со случайной улиткой Итадори, — Разве вы не обитаете там, где пониже?       — С совой пообщался, — раздался вздох, — Взялся за улиток…       — Было бы славно, если бы они научились мне отвечать.       Нуэ над их головами защебетала какую-то несвойственную совам мелодию. Дракон, кажется, замедлился.       Мегуми пригрожает:       — Побойся своих желаний. А то вдруг и вправду заговорят.       Тучи у самого горизонта наслаивались друг на друга волнами иссиней набивки. Тень под ними покрывала какую-то часть гор, но солнце, задевавшее грозные облака по краям, на контрасте становилось лишь острее лучами и чище светом.       Юджи подползает поближе и деликатно чмокает Фушигуро в шёку, немного промахиваясь мимо уголка губ.       — Мои желания слишком безобидные, чтобы их бояться. — Итадори подсаживается ещё ближе, чтобы в следующий раз прицелиться точно в бледные губы, — Ты тоже их не бойся.       Мегуми прерывисто взыхает, и вот они уже собираются… Однако что-то идёт не так.       А именно: их занятие прерывает чинный голос, какой мог бы принадлежать степенной пожилой леди:       — Униформа вашего колледжа всё такая же безвкусная.       Вопреки здравому смыслу, с ними заговорила улитка, которую Итадори приютил на руках минуту назад.       — Знавала я двоих в такой же форме, как ваша. Жевала себе листик, ждала хорошей молнии, а те двое пролетали мимо на вот этой именно шкуре.       Говорящая улитка, организованно жестикулируя своими усиками, ткнула в сторону дракона — или, как она выразилась, «этой шкуры». Мегуми озадачился рядом адекватрых вопросов: разве не на этих усиках у улиток глаза? Если да, то как у этого создания ещё не закружилась голова от настолько активного невербального общения?       — Как ни странно, сегодня я повстречала одного из тех двоих вновь. И собираюсь помочь ему не наломать дров.       А вообще, какого чёрта улитка разговаривает?       Переферийным зрением Фушигуро засёк, как дракон прекратил суетиться, прийдя в себя. Вдали сверкнула молния.       — Прежде, чем вас потянет что-нибудь спросить, — продолжала улитка дамским голосом, — Выслушайте мой рассказ.       И что же им с Итадори оставалось делать?

***

Сорока минутами ранее, в двух километрах от подножия Южной горы

      — О? Так форма выбирается сама по себе? Выходит, я не смог бы повлиять на артефакт, ничего не отдав взамен.       Годжо перекатывал между пальцев основание пятиконечного листа, испускающего зловещую ауру. Лист крутился вокруг своей оси, словно воплощая призрак зелёной юлы.       Огромное дерево, на которое они наткнулись пару минут назад, представляло из себя баобаб, но здравый смысл подсказывал, что оно никак не могло им являться. Баобабы свободны делать что угодно, кроме как расти в Японии.       Очевидно, это было проклятие.       По всей видимости, они были первыми, кто на него наткнулся. Проклятие содержало три желудка — три дупла, в которых варились только белки и птицы, по ошибке попавшие внутрь, и ни одного человека.       Дерево сразу попыталось атаковать, но Маки отсекла корень раньше, чем тот её обхватил. Проклятие было неопытным и голодным, так что если колледж ничего о проклятии не знал, то оно точно пришло в этот мир вчера, если не сегодня.       Годжо сразу же попросил не сражаться. Конечно, на него посмотрели, как на придурка, однако мотив Сатору был вполне рациональным: встреченное проклятие — отличный шанс потренировать процесс превращения в артефакт. В конце концов, такова ось их плана — доставить к Сугуру проклятие Времени в безопасном виде.       И да, Годжо без проблем превратил баобаб в артефакт. Он попытался запомнить это чувство: всё произошло мене, чем за мгновение после того, как энергия Сатору проникла внутрь сквозь рану на месте отсечённого корня.

(Заметка номер один: нужна рана.)

      Кора баобаба начала деформироваться и уменьшаться — и уже на этом этапе Годжо попытался вмешаться. Он слегка исказил направление энергии, а она взяла и отпружинила, как натянутые струны.

(Заметка номер два: вмешаться в процесс невозможно, даже если ты самолично его запустил.)

      На месте баобаба остался лишь лист с его кроны, напитанный его проклятой энергией. Иными словами, завершённый артефакт.

(Заметка номер три: повлиять на форму артефакта без связующей клятвы нельзя.)

      Метод артефакции хорош тем, что сохраняет проклятию жизнь, но этим же и плох. Не так-то это популярно в магическом мире — оставлять проклятия существовать.       — Три шага, — подвёл Годжо черту, прекратив перекатывать лист-артефакт между пальцев, — Во-первых, наносим рану. Во-вторых, запускаем энергию. — он ускорил шаг, чтобы догнать девочек, зачем-то столпившихся у нового поворота; неужто решили его подождать? — В-третьих, ждём необратимого.       Годжо быстренько истёр лист баобаба, зажав между обволакивающими его ладони слоями бесконечности, а затем побежал к ожидающей его компании с криком:       — Похоже, удача на моей стороне!       В это время Нобара и Нанако сидели на корточках, разглядывая что-то на обочине. Грейп, заткнутый за пояс Маки, дремал. Он не отличал её от растений вокруг из-за того, что не ощущал проклятой силы, и потому легко расслаблялся в её присутствии.       Неподалёку Мимико жевала жёлтый, сочный перец, размером чуть ли не с пол её головы.       — Откуда? — сбился с толку Годжо, когда наконец приблизился.       Мимико без объяснений тыкнула в сторону Нобары и Нанако. Сатору только сейчас заметил, что девочки сидели возле нескольких скученных кустов болгарского перца и собирали с него плоды.       — На. — Нобара закинула через спину красный перец величиной с кулак. — Пожуй.       — Здесь и дальше начинаются плантации. — пояснила Маки, встав рядом с Сатору и потянув спину. — Двадцать гектаров. Перцы, виноградные кусты, подсолнухи и пшено. Это единственные такие поля во всей округе, и ими владеет одна женщина в возрасте. Остальное деревенские выращивают на домашних огородах.       Получив долгий взгляд от Сатору, медленно и широко откусывающего перец, она добавила:       — Я часто общаюсь здесь с местными на миссиях. Это упрощает задачу.       Годжо кивнул, как бы соглашаясь сам с собой:       — Вкусно. — и поинтересовался с жирным намёком, — Мы же пойдём через её поля?       — Нам в другую сторону. — отказала ему Маки, — Я знаю короткую дорогу до подножия.       На лице Годжо отразилась готовность вступить в новую перепалку ни о чём. У Маки в невралгии дернулось нижнее веко. Что, неужели опять? С прошлого раза и десяти минут не прошло.       — Насколько короткую? Настолько короткую, что не сможем пройтись по этим полям хоть чуть-чуть?       Маки приготовилась настучать по белокурой голове, однако Нобара её опередила, по-недоброму медленно поднимаясь с земли:       — Слушай сюда. Мы вышли не на увеселительную прогулку…       Её отчитываниям так и не суждено было вырваться наружу. Порыв ветра принёс соломенную шляпу, которая немилосердно врезалась прямо ей в лицо.       Сатору решил взять судьбу в свои руки:       — К тому же! Поглядите. — он забрал шляпу себе прежде, чем Кугисаки смогла бы растерзать её в клочья. — Сюда зацепился колосок.       Годжо вытащил хорошо узнаваемый пшеничный прутик из-под алой, опоясывавшей шляпу ленты. Он щелчком пальцев привлёк внимание Маки:       — Ты же говорила, что пшеничное поле здесь только одно. Наверняка это шляпа той самой женщины. И раз уж шляпа у нас, было бы хорошим тоном её вернуть.       — Годжо. — вклинилась Мимико, — Прекращай.       Годжо легко готов признать, что ругательства Маки и Нобары не носят серьёзного характера. То есть они, конечно, вымещают на нём раздражение, но не совсем имеют в виду то, что говорят, когда бранятся.       На контрасте с этим, с самого начала дружелюбная к нему Мимико… Его дочь, Мимико…       Она впервые назвала его просто Годжо.       — Всё это время пока мы шли, ты дурачился. Наверное, я не должна быть так разочарована, ведь ты… Всё-таки не он, но… Ты вообще не тот человек, которого я знаю. — она швырнула хвостик от перца так, что тот стрелой пролетел в сантиметре от виска Сатору. — Папа Годжо никогда бы не позволил себе быть несерьёзным, если дело касается папы Гето. Это элементарнее, чем вырастить сорняк.       Годжо на её атаку даже не моргнул.       — Но я серьёзен.       Сугуру для него больше, чем тот, кого надо защищать — это тот, кого он учится уважать. Все его намерения в отношении Сугуру серьёзны, и Сатору не собирается терять от трудностей голову. Но чтобы притягиваться, а не отталкиваться, нужно расстояние — это справедливо даже для элементарных частиц. Проявлять беспокойство, проявлять слабость — значит это необходимое расстояние красть. Разве не очевидно?       — Да ты трижды чуть не ободрал себе колени в кустах, пока мы шли! — шипела его дочь, — Ты даже не использовал бесконечность, хотя мог. У меня сложилось впечатление, что тебе плевать даже на то, в каком состоянии придётся сражаться с существом на горе.       — С бесконечностью было бы не так весело. — Сатору, всё ещё не понимавший претензий, пожал плечами.       Внезапно он совершил резкий выпад — и в мгновение ока оказался перед Мимико. Между его пальцев был зажат тот самый хвостик от перца, который дочь швырнула в него. Он прижимал его к чужой белой шее. Соломенная шляпа во второй руке слегка растрепалась, не поспев за скоростью движений.       — Или я похож на того, кому могут помешать ободранные колени?       — Ты похож на придурка, угрожающего обгрызенным корешком… — вздохнула Нобара, особо не стремясь разнимать перепалку.       Мимико не могла взять в толк: что вообще привело её к такому разочарованию? Неужели именно тотальная безответственность и есть причина, по которой Годжо ставили в пару с Сугуру, и именно об этом их предупреждала Сёко? Её глубоко раздражала беспечность Годжо. Речь идёт о жизни папы Гето. В отношениях нормально друг о друге переживать — в таких условиях её растили. Если ты кого-то любишь, нормально беспокоиться.       Какие бы мотивы не прятались за чужой халатностью, Мимико заставит Годжо отнестись серьёзно к задаче, от которой зависит жизнь того, кто дорог по крайней мере ей.       — Сестрёнка, тише. — Нанако приблизилась к её уху и сжала ладонью плечо. — Это бесполезно. Он упрямый, как чёрт.       Мимико стрельнула в близняшку взглядом. В состоянии раздражения Мимико напоминала взъевшуюся кошку. Поведение Сатору прошлось ей против шерсти. Хорошо ещё, что Мегуми не с ними, вот где была бы сцена…       — Значит, ты готова с этим мириться, Нанако?       Нанако поджала губы. Не то чтобы она не была согласна с сестрой. Просто…       Годжо — он как фатон в квантовой механике. Едва появляется наблюдатель, как он враз преображается в противоположность тому, что наблюдатель от него ожидает. Ещё одно сходство: он этим наблюдателем недосягаем, неприкасаем и неизучаем. Он — словно из другого мира, в котором действует своя двинутая логика.       Упрекать его в бесчеловечности бесполезно, если не полностью противоречит всякому смыслу. Большую часть жизни Годжо провел как тот, кому ещё есть куда расти, но с кем уже некому тягаться. Этот Годжо молод, и тем не менее уже единственный, на кого они могут положиться.       Словно в подтверждение домыслам Нанако, Сатору тряхнул головой.       Разочарование в глазах его будущих детей было так очевидно.       — Извини за это. Но, что бы вы обо мне ни думали, я готов защищать Сугуру. Любой ценой. — его тон был удивительно ровным; так бывает, когда пытаешься контролировать голос. — Только ответьте: что хорошего в том, чтобы потерять при этом себя? Я намерен оставаться тем дуралеем, которого Сугуру, осмелюсь предположить, любит. И лучше уж я принесу ему своё приключение и развлеку, чем заставлю переживать по пустякам. Можете обозвать эгоистом, это ничего не изменит.       Взгляд Сатору напрочь врос в одну точку; спина была прямой и сам он производил впечатление, напрямую связанное с несгибаемостью стали. Лишь выбившаяся из края шляпы соломинка не давала ему покоя — иначе почему он беспрерывно цеплял её ногтем?       — Если я изменю себе ради него, он мне этого не простит.       С самого начала этой истории с попаданием в будущее Сатору твердил себе: «Делай что хочешь, только не теряй голову.»       Полагаться на свой выдающийся — и в этом сильный — характер было надёжной хитростью: всё равно что прятаться за пуленепробиваемым жилетом. Наверное, так он защищался от эмоциональной лавины? Правда, жертвой пала его гибкость и пронырливость — на всё он теперь реагировал из сухой привычки отшучиваться. Было ли это способом зарыть дискомфорт поглубже, не знал даже сам Годжо. Его характер — его главное преимущество; однако он же — его главная слабость.       Сатору не дурак: он знает, что сейчас далеко не на пике силы. Он всё ещё тот, кого вытянуло с поля боя пару сумбурных часов назад. Не исключено, что он и вовсе уже умер.       Изучая клановые записи прошлых носителей техники, Годжо кое-что узнал о мультивселенных… Возможно ли, что материя исказилась под его бесконечностью… И если Тоджи его всё-таки убил…       Честно говоря, плевать. Сугуру с ним в одном пространстве-времени и, кажется, дышит. Этого достаточно. Вероятности — в помойку.       Постановив так для себя, Сатору расправил плечи ещё шире и постарался набить речь здравым смыслом — ну, или тем, который ему казался здравым:       — Да хоть меня придавит горой, я скорее отрежу себе обе ноги и посмеюсь, чем дам Сугуру за меня переживать!       Лицо Мимико неожиданно разгладилось. Ах, вот оно что. «Не дам повода за меня переживать»…       Папа Годжо часто просил их с сестрой кое о чём, когда пытался прикрыть неудобную правду.       «Нана, Мими, пожалуйста! Только не упоминайте при папе, что я решил потискать проклятую таксу особого ранга и меня покусали. Не стоит ему об этом знать. Да и на мне всё зажило, как на собаке! Ха-ха!»       «Нана, Мими, можно вас попросить? Не говорите папе, что я был в резиденции своего клана вчера. Пустой скандал — это неинтересно.»       «Нана, Мими, слушайте… Не рассказывайте папе, что я взял его миссии на себя. Пускай выздоравливает спокойно. Лишние заботы не пойдут на пользу.»       Кто же знал, что это крохотные пережитки одной большой одержимости всегда держать всё под контролем?       Юный Годжо боится, что кто нибудь увидит, как он испытывает трудности. Как банально. Совсем не в стиле Сатору — оттого он и зарывает сердце в песок.       Мимико раздражённо треплет волосы на затылке и хмурится. Вот с папой Годжо всегда так. Такое ощущение, будто бы тебе стоило догадаться с самого начала, но ты по какой-то идиотской причине этого не сделал.       — Ладно, пап. Извини.       Маки несдержанно хмыкнула. Для близняшек вполне естественно проявлять беспокойство, ведь в такой семье их вырастили. В то же время для Сатору и Сугуру беспокоиться друг о друге открыто — это приобретённый навык.       Молодой Сатору даже не подозревал, что этот конфликт — его родительский успех. Быть искренним в своих переживаниях — не то, чего можно достигнуть в жизни в одиночку, а они с Сугуру смогли привить это детям на уровне шестого чувства.       — Я погорячилась. — ещё раз буркнула темноволосая близняшка и притупила взгляд.       — Да забей. — чужие извинения подсластили Годжо настроение. — Но если я и волнуюсь, то явно не настолько, чтобы это помешало…       Маки оборвала назревающие оправдания из категории «вот такой я молодец, просто иногда слишком»:       — Ага, хорошо. Мы тебя поняли.       Сатору кисло скривился, крутанул шляпу на пальце и, как ни в чём не бывало, зашагал вперёд.       — Тогда пошли.       — Нам не в ту сторону. — пригвоздила его к месту Зенин.       — М-м? Разве не там находятся все эти поля, где мы найдём хозяйку шляпы?       Хруст костяшек лопнул пузырь тишины, заискрившейся напряжением — это Нобара разминалась для новой оплеухи:        — Йа. Мы, кажется, абсолютным большинством договорились…       Однако Маки, на удивление, пошла на встречу не ей:       — Ладно уж. — проигнорировав обделённый взгляд, которым окинула её Нобара, она двинулась вслед за белокурым бедствием. — Через поля всего на десять минут дольше, а это ерунда. Сделаем, как он хочет.       Кугисаки окончательно уверилась, что сегодня не её день.       Спустя полную минуту мирной прогулки Годжо решился поравняться с Зенин, чтобы отметить:       — Удивительно, но ты милосерднее, чем кажешься.       — Не пойми неправильно, — покосилась на него Маки, — Я делаю это ради старушки и, предположительно её, шляпы. Не для тебя.       — А ради взрослого Годжо Сатору ты бы согласилась сразу? — он вскинул бровь. — Я всё никак не могу оценить, насколько вы меня в этой временной линии уважаете.       — Не забивай голову. Ты одинаково придурок в любом возрасте. Хотя у того, кого мы знаем, силёнок побольше.       — Я, может, и не тот Годжо Сатору, с которым вы знакомы, но когда-нибудь им стану. Не смотрите на меня как на чью-то бета-версию.       Нобара ускорила шаг, бросив:       — Да ты даже до бета-версии не дорос. Скорее… — она окинула его приценивающимся взглядом, как если бы Годжо был поросёнком на ярмарке. — Копирка с кальки. Или калька с копирки?       Годжо прищурился в пародии на мудрость и погладил несуществующую бороду.       — Осквернение прообраза — библейский грех.       Нобару это развеселило:       — Тебе-то откуда знать? Готова поставить молоток и три гвоздя, что ты никогда Библию в руках не держал. Тебе бы сразу руки обожгло, как пятому всаднику апокалипсиса.       — Зависть чужому статусу - тоже грех. Особенно скрываемая.       "Библию может и не держал, зато внимательно слушал Сугуру, пока он болтал об этой писанине. И почему он в ней разбирается?"       Белые облака неторопливо обгоняли друг друга, будто квакушки в ручье.       До встречи с Существом осталось двадцать минут.