TIME ADAPTER: step_by_step

      «Вырезка из отчёта, составленного о семье третьего брата главы клана Зенин (девятое поколение). Информация о техниках и рангах в порядке убывания статуса.       1. Рен Зенин, 39 лет. Маг первого ранга. Действующий глава третьей ветви.       Информация о семейном положении: женат, есть сын.       Информация о проклятых техниках и силах:       Техника «Карафка». (Позволяет обращать противника в хрустальную статую на пять минут. Если статую разбить, человек умирает.) Техника заложена в расширение территории «Панорамная сцена», суть которого заключается в создании природных пейзажей. В момент, когда противник испытывает к созданному пейзажу симпатию, срабатывает «Карафка», превращая его в хрусталь.       2. Сирикай Зенин, 42 года. Маг второго ранга. Отказался от статуса главы третьей ветви в пользу младшего брата (заявленная причина — отсутствие наследников).       Информация о семейном положении: не женат.       Информация о проклятых техниках и силах:       Техника «Тонирование». В диапазоне от 45 до 120 градусов с угла обзора противника атаки становятся невидимы (проклятая энергия обладает свойством преломлять свет). Наиболее эффективно проявляет себя в дальнем бою, разведке и слежке.<…>       3. Юичи Зенин, 16 лет. Маг предпервого ранга.<…>»       Так начинался отчёт о его семье. Семье Рена Зенина.       Рикура, напавшая на Мегуми, не относилась к клану Зенин или к какому-либо магическому клану в общем, поэтому её способности никто не оценивал официально, но, по личным оценкам Рена, Рикура была предпервой или, возможно, чуть выше. Её поражение — огромный просчёт для Рена. Но не потому, что он переоценил силу Рикуруы, а потому, что недооценил потенциал Мегуми Фушигуро.       В ту ночь его техника не сработала на Годжо Сатору, так как не выдержала и секунды конкуренции с «Безграничной пустотой». Однако сейчас Годжо не находилось в комнате. У Нанами и Сёко, не ожидавших раскрытия «Панорамной сцены», не осталось шансов избежать заключения.       Помимо прочего, из-за потери руки Зенину потребовалось заключить пакт: старую печать из двух рук он заменил на новую, из одной. В обмен на более простую печать в его территорию было заложено ограничивающее условие: за раз можно конструировать только одно время года. Это приносило некоторые затруднения.       Ему пришлось выбирать:       «Чтобы добавить неожиданности, лучше использовать зиму. Они не сделают первый шаг, так как боятся эффекта гарантированного попадания. — рассудил Рен менее, чем за мгновение, — А спящему Сугуру Гето пейзаж пусть транслируется в виде сна.»       За это мгновение в кромешной темноте Нанами нащупал руку Сёко и убедился в её личности, потрогав край медицинского халата. Иейри вздрогнула, но, обонянием ощутив чужой парфюм, тоже его узнала.       Нанами прошептал:       — Наверняка цель — Гето. Я буду защищать нас. Лечи меня по мере…       Но, к сожалению, уже ничего нельзя было предпринять.       Не успела бы растаять и снежинка, как тьма заискрилась великолепным белым, и глаза зажмурились сами. Когда же они привыкли достаточно, чтобы оглянуться, то распахнулись в безмолвном изумлении.       Свежесть — первое ощущение. За ним последовало чувство леденящей кровь высоты. Синхронная мысль, посетившая и Нанами, и Сёко:       «Я парю.»       Под ногами не было опоры — ну, или же так казалось из-за ледяной прозрачной плиты в двадцати метрах от земли, на которой они стояли. Находясь здесь, высоко над снежным покровом, их тела будто бы висели в воздухе.       Запахло морозом.       Сёко заозиралась в поисках Гето и обнаружила не только его, лежащего на просторной кровати неподалёку, но и одну любопытную деталь: они находились в замке, полностью вырезанном из прозрачного льда. Начиная от фигуристых башенных пиков и витиеватых балконных парапетов, заканчивая изысканным интерьером, покрытым вьюжными узорами и бархатными обивками из переливающегося инея. То конкретное помещение, в котором они находились, напоминало то ли спальню, то ли банкетную залу.       Рядом с Сугуру, обхватив его поясницу хвостом, царственно дремал огромный снежный барс.       Тем временем Рен скрывался под мостом, ведущим через зеркало реки неподалёку от замка.       «Моя территория относится к тем, что изменяют масштабы пространства. Ирбис — шикигами, он поможет искуственно отделить сновидение от реальности, так что Сугуру Гето не увидит этих двоих. А теперь… — он ещё немного выждал подходящее время, — Пора добавить красок.»       Светлое небо контрастно почернело, и на нём проявилась звёздная крошка. Нанами и Сёко настороженно обратили лица к небу.       В тот же миг звёзды ожили.       Они поочерёдно сменяли свой цвет и скакали друг через друга, повторяя разномастные стекляшки в линзе калейдоскопа.       Но не только звёзды были источником света — с покрытой снежным пухом земли стали подниматься сияющие хлопья. Они, двигаясь вертикально вверх, беспокойно мерцали.       И, наконец, на ледяных стенах замка стали раскрываться кристальные цветы, пропускающие сквозь свои лепестки все виды сияний.       Поистине завораживающая, гипнотическая красота.       Нанами прошептал:       — Это так…       — …так волшебно. — закончила за него Сёко.       Зенин, наблюдая их начавшие покрываться хрустальной плёнкой ноги, расплылся в надменной улыбке.       «В момент, когда они испытали к моей зиме положительную эмоцию, хотя бы отдалённо напоминающую человеческое влечение к искусству, они проиграли. Похоже, этот бой закончится быстро.»       Однако, хотя Рен и просчитал все наиболее возможные ходы противников, кое-что он всё-таки не учёл.       Сугуру Гето…

***

      …видел сон.       Сон о море.       Он начинался с Сатору, который долго-долго тянул его к пляжу, проталкивая их тела сквозь беспорядочную массу покупающих и продающих. Когда же вокруг не осталось ничего, кроме полосы песка и морского горизонта, Годжо резко затормозил. Их ноги уже были по щиколотки в воде.       — Если я скажу глупость, ты поверишь? — Сатору шептал, но этот шёпот удивительным образом достигал ушей Сугуру и был отчётлив.       Закат ласково гладил кожу Годжо, когда он встал спиной к солнцу и лицом к Гето ради этого вопроса.       — Ты постоянно говоришь глупости. — Сугуру поймал себя на черчении бессмысленных узоров на чужой руке. — Если бы я верил тебе каждый раз, уже давно бы превратился в тупицу.       Годжо в ответ задумался.       — В этот раз лучше докажу тебе делом.       Гето мог лишь догадываться, что взбрело в голову этому олицетворению хаоса. Догадываться и не пришлось — Годжо без промедления потянул его ещё глубже.       — Стой, — возмутился Гето, чуть не поскользнувшись на подводном камне, — Ты нас потопишь!       Он краем глаза заметил, как Годжо с улыбкой прикусил нижнюю губу. Сатору всегда делал так, когда затевал шалость.       Так было, когда он подменил в календаре Сугуру числа, чтобы отметить свой день рождения на день раньше; когда стащил все понравившиеся вещи из гардероба Сугуру и по-тихому обменял их на свои; когда проигнорировал предупреждения Сёко о карантине и залез к Сугуру в палату, чтобы повеселить его выученным у какого-то певца танцем… Список может тянуться до бесконечности. И во всех случаях Сатору выдавала только лишь прикушенная в восторге губа.       (Но если бы его спросили, Годжо бы признался, что делает так не специально. Причина глупого выражения его лица в том, что он всегда получает особенную реакцию, когда творит влюблённую ерунду. Именно это вызывает предвкушающую улыбку и, ко всему прочему, абсолютно не контролируется.)       — По секрету говоря, — серьёзно начинает Сатору, — Каждый раз, когда мы целовались, я передавал тебе по молекуле воздуха. Теперь в тебе его столько, что ты без проблем всплывёшь, даже если окажешься на самом беспросветном дне.       «Беспросветное дно». Вот уж как можно было бы описать жизнь Гето до появления в ней Годжо.       Уже по плечи в воде Сугуру посмеялся:       — Спасибо, что ли? — Годжо от его смешка всеми чертами лица растаял. Дурак дураком, ну что с него взять? — Но воздух — это не самостоятельное вещество, а смесь газов. Нет такого понятия как «молекула воздуха».       С поучительного трёпа Сатору быстренько переключился:       — Сугуру, смотри лучше, куда наступаешь.       Ещё через шаг под ногами возникла опора — ступень. Затем ещё одна, и ещё, и ещё… Гето взглянул вниз, но ничего, кроме проплывающих мимо мальков, не заметил, хотя вода была до стеклянного прозрачной. Как это возможно?       Ещё через пару шагов они с Сатору уже стояли на поверхности воды. Берег исчез. Они не тонули.       Гето вскинул бровь:       — Это и есть та самая «глупость», о которой ты вёл речь? Прогулка по морю?       — Я думал, ты будешь удивлён чуть больше. Моргни. — резкая просьба походила на приказ.       Перед глазами мелькнул хлопок, и Гето рефлекторно зажмурился. Когда он открыл глаза, то очутился за круглым стеклянным столиком, всё также среди моря.       Годжо каким-то образом уже сидел напротив и разливал им чай из стеклянного чайничка в стеклянные чашки. Ближе к краю столешницы возвышалась пирамида, примерно с две ладони ростом, построенная из кубиков коричневого сахара.       Сатору потёр его ногу своей под столом и придвинул наполненную чашку.       — Я знаю, что ты всё пьёшь без сахара. Но, поверь мне, с этим чаем не прокатит.       Сугуру напыжился, принимая вызов:       — Это только твоё мнение. — и сделал решительный глоток, от которого тут же вынужден был отплеваться, — Серьёзно, морская вода?!       На удивление, Годжо над ним не посмеялся. Вместо этого он задумчиво почесал щёку, без юмора спрашивая:       — Если у воды есть память, то какие воспоминания ты сейчас поглотил?       У Сугуру сложилось впечатление, что от него требуют обдуманного ответа. Сатору редко бывал так серьёзен.       Поэтому он попытался понять, изменилось ли что-нибудь в его голове.       — Три дня. — озвучил его рот раньше, чем поспело осознание, — Три дня отдыха на Окинаве превратились в шесть. Но как будто бы… Мы там уже другие…       — Тц. — Годжо раздражённо его прервал, — Мало. Так не пойдёт.       Он снова хлопнул в ладоши перед глазами Сугуру и снова заставил зажмуриться.       По сравнению с эффектом от первого хлопка, их положение в пространстве не изменилось, однако теперь Сатору примостился в уютненьком кресле, держа в руках какую-то книгу. Причём читал так увлечённо, словно только и делал, что занимался погружением в текст последние часа два.       Беглый взгляд зацепился за строчку.       — «Порывы, согласные внутренней воле, дарят деятельность, а через неё — счастье. Человек может жалеть о своих порывах или стыдиться их, но избавиться от них невозможно. Мы не в силах не изменить свою непостоянную сущность. Да, человек не способен избежать самого себя, или перестать собой являться, ведь главная его задача, как одной из форм жизни, — это быть.»       Сугуру ничерта не понял. Ему кажется, или Годжо всё это время пытается донести до его ума что-то важное?       — Что ты читаешь? — аккуратно интересуется он.       — Раскраски про принцесс. — буднично отзывается Годжо, своим тоном как бы подразумевая, что это абсолютно нормально — находить экзистенциальные умозаключения в детских каляках-маляках. — Взгляни сам.       Сатору передаёт книгу из рук в руки, и Гето убеждается, что переплёт в самом деле содержит обыкновенную раскраску. Только вот не про принцесс — на каждой странице отпечатан монохромный птичий силуэт.       Кажется, чайка?       У чрезмерно толстого для раскраски корешка Сугуру обнаруживает белый фломастер. Для какой нужды к раскраске вообще может быть привязан фломастер самого нейтрального на свете цвета?       На этот раз хлопка не было, но, когда Гето поднимает взгляд, в Годжо опять что-то меняется. Не требуется много времени, чтобы заметить: на его лице вместо очков возникла чёрная повязка. Это во-первых. Во-вторых, Годжо заснул.       Сатору в целом начал выглядеть немного иначе. Возможно, шире, возможно, крепче, но Сугуру не придаёт этому должного значения, потому что в голове щёлкает странная идея.       Он берёт фломастер, подкрадывается к Годжо, негромко хлюпая промокшими ботинками, и как можно более осторожно пририсовывает на его повязке большие сверкающие глазки. Такие гипермультяшные, как в любимом аниме Сатору.       Телефон, хоть и вымокший насквозь, всё же позволяет сделать парочку документарных фоток.       — Нанако оценит. — довольно бурчит Сугуру под нос, — А Мимико сто процентов обвинит меня в краже её любимого фломастера. Надо бы вернуть…       Нанако? Мимико?       Брови Гето неловко вздрагивают и хмурятся. О ком он только что вспомнил?       Его сознание всплывающим окошком выдаёт наводку: чай. Сатору упоминал о том, что у воды есть память… Сугуру бросается к чашке, у которой оставил раскрытую книгу.       Но — откуда ни возьмись — поднимается ветер. Он вздымает страницу за страницей, наигрывая характерный шелест бумаги — и с каждого нового листа вылетает по самой настоящей чайке, больше не нарисованной. Меньше чем за пару мгновений Гето оказывается окружён целой стаей.       Сделав пару кругов вокруг его оси, птицы разлетелись. Он снова очутился на базаре. И Годжо, снова будучи в своих круглых чёрных очках, стоял рядом. Изрисованная повязка исчезла, и в Сатору больше не было ничего выбивающегося из нормы.       Годжо берёт его за руку, как и в самом начале их пути. Только вот базар слегка изменился — людей здесь больше не было. Теперь на месте каждого человека, мимо которого они тогда промчались, парила чайка из той нарисованной стаи.       Сатору несильно потянул их вперёд.       — Помнишь, как мы купили здесь приправы? — он указал на один из прилавков. — Торговец сказал, что каша с ними полезна при детской простуде. — чайка за телегой со специями приморгалась в их сторону со свойственным всем птицам любопытством, — Нанако и Мимико до этого серьёзно заболели, так что ты стал много волноваться о детях. По итогу купленные приправы оказались такими острыми, что Мегуми обжёг язык и проходил с красными губами целых два дня. — Сатору откровенно наслаждался своим рассказом.       Опять эти имена. Нанако? Мимико? Мегуми?       Пока Годжо их не произнёс, у Гето не возникало чувства, что он их знает.       — Когда это было? — пытается выяснить он. Сугуру кажется, что если он признаётся в своём непонимании, то Сатору это огорчит.       — М-м? Пять лет назад, вроде? Когда нам было по двадцать три.       Гето уверен, что сейчас ему пятнадцать.       Секунду… Или восемнадцать? Почему он не может вспомнить наверняка?       — Двадцать два?.. Сатору, мы же школьники…       Годжо смотрит на него долго, и кажется, будто всё непонимание Гето лежит на его ладони под микроскопом.       В конце концов он притупляет взгляд.       — Я люблю тебя, Сугуру.       Гето моргает. Гето моргает и заливается краской. Гето моргает, заливается краской и на панике думает: «Очень внезапно! Слишком внезапно!»       Откуда-то доносится звук закрывающейся двери.       Чайка с одного из прилавков приземляется ему на плечо, держа в клюве кубик коричневого сахара, и издаёт лёгкое курлыканье.       — Сахар? — Сугуру отвлекается от внутренней бури, принимает кубик и недоумевающе перекатывает его между пальцев. Наверное, если бы ему сейчас подсунули договор на пожизненный кредит и ручку, он бы с пустой головой подписал. — Если подумать, я видел его, когда лежал на кровати и…       Ах, точно.       Пакетик коричневого сахара был последней вещью, которую он увидел, перед тем, как провалился в этот мир. Он засыпал. Это всего лишь сон.       — Сатору? — Годжо, будто бы не замечая в нём перемены, отзывается кивком. — А как мы купили пакетик коричневого сахара?       Сатору лучезарно улыбается с примесью какой-то нежной гордости.       — Наш сын такой же сладкоежка, как и я.       — Наш сын…       Мегуми. Почему ему интуитивно известно, о ком Сатору говорит? Мегуми — их сын.       — Эй, Сатору. Я тоже…       Но предложение он так и не закончил.       Сатору пропал. Как и чайки, как и море, как и базар, как и солнце — всё вокруг заискрилось чистым белым.       Гето нашёл себя посреди картинной зимы, в стенах ледяного замка. Один. Совершенно один.       «Нужно найти Сатору.»       Он буквально чувствовал, как недосказанные слова душили его. Они застряли в горле. Они требовали быть услышанными.       Гето понятия не имел, почему его подсознание решило так подло его предать. Ну правда, зачем ему сейчас эта зима?       «Нужно проснуться.»       Самым примечательным предметом в комнате являлась изысканная широкая кровать с заострённым по краям изножьем, вырезанным всё из того же льда.       Сугуру приблизился к изножью, обернул об один из точёных углов ладонь и с силой хрустнул. В его руке остался лежать осколок, напоминающий наконечник копья.       Он с усилием вдавил осколок в кожу на сгибе запястья, однако ничего не почувствовал.       «Нужно проснуться, чтобы найти Сатору.»       Тогда он приставил осколок к глотке. Интересно, если он умрёт во сне, то проснётся в реальном мире? Это должно сработать.       Особо не колеблясь, Гето совершил безжалостную попытку, но неудачно — осколок расплавился о его шею, как о раскалённую печку. Как будто что-то вроде бесконечности Сатору не давало ему причинить себе вред.       Сугуру присел на край кровати и обернулся в снежный плед. Холодно.       В то же время зимний пейзаж стал окрашиваться скачущими звёздами, загадочными цветами и снежинками, плывущими снизу вверх наперекор самой гравитации.       — Очевидно, в своём сне я имею право видеть то, что хочу. — рассудил Гето, — Отвратительно! К чёрту этот ледяной замок!       Он швырнул осколок прямо в зеркало, висевшее на стене. Осколков стало много, и каждый отразил в себе мерцание прытких мультицветных искр, существовавших здесь повсюду.       — Если я не могу проснуться, тогда… Хотя бы… Обратно к морю.       Его голос становится тонким. Где здесь путь обратно? Существует ли способ договориться с собственными сознанием? Он ненавидит то, что оно ему сейчас предлагает, и даже если вокруг самое прекрасное зрелище во всей Вселенной — ему плевать. Сугуру здесь не нравится.       — Я не сказал… — он переходит на шёпот, — Я так и не ответил Сатору, что тоже люблю его.       Для него это вопрос жизни и смерти. Метафорически и физически.       Раздаётся тихий хруст. Такой обычно получается, если оставить след на свежевыпавшем глубоком снегу.       Сугуру Гето не мог этого знать, однако звук означал, что барьер Рена разрушен.       Территория «Панорамная сцена» обладала достаточной поражающей силой, чтобы считаться могущественной даже среди магов первого уровня. К тому же, барьер территории относился к типу, искажающему расстояние. Однако у неё был один серьёзный недостаток — интерпретация.       Если противник не почувствует восхищения, не признает территорию хотя бы «красивой» или любым другим эстетическим путём отринет, она в одночасье распадётся.       Сугуру Гето всей душой прогневался на эту зиму.       Кажется, Рену пора уносить отсюда ноги.

***

      Территория была открыта не более минуты, однако ноги Нанами и Сёко захрусталели достаточно, чтобы было сложно сдвинуться с места. Неизвестный маг сбежал.       Из хороших новостей: хрусталь на ногах потихоньку отмерзала. Комната стала прежней.       — Он сидел под мостом, верно? — вздохнул Нанами, — Территория разрушилась раньше, чем я послал туда атаку.       Его ноги неприятно покалывало. Не получив никакого ответа, он обернулся на Сёко, чтобы проверить её состояние.       Иейри, зажав между губ сигарету, безразлично щёлкала промёрзшей зажигалкой.       — Я слышала, как снежный барс заныл от боли. — подала она голос, — Думаешь, Сугуру придавил ему хвост?       Они оба понимали, что спастись настолько легко могли только двумя путями: либо благодаря вмешательству третьей стороны — Сугуру, — либо из-за промаха их противника.       Нанами поглядел в сторону Гето, но тот, даже не изменившись в положении, продолжал мирно дремать.       — Чёртовы сильнейшие. — Кенто с выдержанной неторопливостью скрестил руки на груди. — Присматривать за такими, как он, выматывает. Рабский труд.