Гость

Сырые стены становились все холоднее с каждым днем, что не могло не радовать. Тёплые дни очень сильно осточертели даже в такой холодной местности, как графство Эльт. Водя канифолью по смычку, барон Достоевский мечтал, когда вся область утонет в холодном и белоснежном снегу, когда он сможет запрячь лошадей в сани и поехать на охоту в графство Морейн, славящееся своими охотничьими угодьями. Что-то можно будет пустить на чучела и повесить в гостиной, а то она кажется очень пустой. Что-то можно будет отведать прямо на месте. Иные вампиры презирают тех, кто питается кровью животных, - и неспроста, ведь она достаточно противна на вкус, однако, если разбавить ее хорошим вином, то получается весьма недурной букет. Однажды он даже смешивал ее с кровью человека - это помогало заглушить неприятный привкус сладким нектаром их жалкой челяди. Это получилось проделать во время подобной охотничьей вылазки, только вместе с холопом в качестве помощника. Охота была и неплохим оправданием, почему Достоевский возвращался с таких походов один - слугу забодал кабан. Вот неудача! К сожалению, его медитация была прервана именно тогда, когда он мечтал о дивном пире. В музыкальный зал зашел Иван. Вид у него был потрепанный, ведь, несмотря на наличие новых слуг-кровопийц, он все еще очень устает. Федора это мало заботит, однако нужно помнить о том, как хрупок человеческий организм. Теперь он это знает. - Господин, прошу прощения за беспокойство. Пришли письма. - Хм-м-м… - мычание Федора было раздраженным. - Ты же знаешь, Иван, что я не люблю, когда меня отвлекают от музицирования. - Ха! Ха-ха-ха! - как обычно, истерически засмеялся слуга. - Да-да! Я знаю, я знаю, господин, но… это может быть интересно. Тут есть одно письмо, одно… одно любопытное письмо… - Ну что там, Иван, не томи, - перебил его Достоевский, отставляя инструмент в сторону. - Это послание от человека, которого вы знаете, как доктора Мори Огая. Из Ист-Купера. - Мори Огай? Написал мне письмо? - Федор привык удивляться за свои годы и в последнее время удивить его было все труднее, но подобное известие вызвало у него неподдельное волнение. - Ты не ошибся? - Ни на каплю, господин. Потому-то я и осмелился прервать вас, так как знаю о вашем интересе к этой… семье. - Замолчи. Нет никакого интереса, и ты это понимаешь, - он подошел ближе к слуге. В сияющих лиловых глазах читалось крайнее презрение к этому человеку. - И не мечтай, что сможешь хоть чем-то действительно заинтересовать меня, Иван. Однако вынужден похвалить тебя за новость, так как это письмо может быть важным. - Да, да, господин, я знаю! Я оставил письма в вашем кабинете. - Благодарю. Свободен. Иван поспешил вернуться к своим делам, а Федор поспешил проследовать в кабинет. Ухмылка то и дело заползала на его фарфоровое лицо, пытаясь исказить бесконечно ледяное изящество кривой формой скрытого безумия убийцы. Он прошелся по холодным коридорам и зашел в кабинет. Здесь пахло ладаном и свечным воском. Вампир отодвинул стул хвостом и уселся на него, подвигая стопку с письмами к себе. Нужное письмо, конечно же, находилось сверху. Оно было более помято, чем остальные, видимо, Иван долго боролся с желанием вскрыть его, однако печать лечебницы была нетронута. Федор отодвинул ящик стола и достал оттуда нож для вскрытия конвертов. Сняв сургучную печать, он развернул лист бумаги, которая даже, преодолев большое расстояние, всё еще пахла лекарствами, виски, одеколоном и доктором Мори. Нюх Достоевского был достаточно хорош, поэтому он знал, что письмо написал именно Огай, а никто иной. Поджав губы, Федор по привычке сощурил глаза, принимаясь читать. Доброго времени суток Вам, господин Достоевский! Пишу Вам с одной лишь целью - избавить от заблуждения, что наша семья и мой воспитанник - Осаму Дазай - нуждаемся в Ваших визитах. Ныне Вы были у нас в гостях без нашего же согласия, и подобное вмешательство в частную жизнь может быть воспринято, как нарушение закона не только нашей дивной страны, но и более глубоких - законов Божьих. Наслышан о том, что их Вы чтите яростно, и они же являются Вашей опорой в духовной и физической силе, а потому, ради Господа Бога, молю Вас о том, чтобы Вы забыли дорогу в нашу лечебницу, так как Ваше вмешательство и так уже изрядно испортило жизнь моему драгоценному воспитаннику. Это же ни в коем случае не означает, что я не благодарен Вам за ваше последнее вмешательство. Мне известно, что именно Вы разбудили меня в ту злосчастную ночь, когда Осаму заперся в моем кабинете. Искренне благодарю Вас за это, однако уверяю, что подобного больше не повторится, а потому мы более не нуждаемся в ваших ночных визитах. В противном случае мне придется обратиться в столицу для поднятия вопроса о законности Вашей деятельности. Со всем уважением к Вам, доктор Мори Огай. P.S: Предупреждаю, у нас есть кот.

***

Тьма перед глазами приобретала новый формат. Она становилась всё более привычной, и это только больше раздражало Дазая. Он начинает забывать о том, что некогда в полной мере пользовался глазами, так как научился находить альтернативу зрению. Пожалуй, есть множество способов ощущать пространство вокруг себя, однако обычному человеку со зрением тяжело в это поверить. Очередная дурацкая попытка покончить с собой, конечно же, не увенчалась успехом. Наверное, стоило предположить сразу, что у Осаму ничего не выйдет. У него никогда ничего не получается. Не получается учиться, не получается убивать вампиров, не получается умирать. Это осточертело больше всего, ведь от этой идиотской безысходности страдает рассудок. Целую неделю после происшествия доктор Мори глушил юношу тяжелыми успокоительными. Это помогло ему перестать отвлекаться на мысли о смерти, однако и очень сильно заглушило его “я”. Зато он потихоньку начал есть и даже поправился немного, правда, резких изменений во внешности это не дало, так как до этого он просто был похож на голый скелет. Прибавилась и новая мерзкая особенность. Болячки в глазницах начали отслаиваться и сыпались по всему лицу. По этой же причине у парня возник сильный зуд вокруг глаз. Хотелось залезть пальцами в сами глазницы и чесать, ковырять сухие кровавые сгустки, дабы унять дискомфорт. Конечно, ему было страшно и непривычно делать подобное, поэтому он кое-как просто пытался бороться с неприятными ощущениями, обрабатывая глазницы специальным раствором. Дни сменялись ночами. Тяжелые мысли не отпускали ни на минуту, но особенно ему хотелось наконец-то начать что-то менять. То хотелось взять, подняться и побежать, то просто спрятаться под кровать и провести там весь остаток своей жизни. Он проснулся очередным холодным утром с гудящей от недосыпа головой. Дядя настоял на том, чтобы сегодня Осаму обязательно отправился в университет, дабы послушать лекции. Честно говоря, он не желал не то, что куда-то идти, ему даже с кровати вставать не хотелось, ведь лекарства, стресс и невыносимость бытия уже просто не давали ему и шанса на какое-либо душевное спокойствие. Поднявшись с кровати, он протер сухое лицо руками, а затем подошел к умывальнику. Вода, еще сильнее остывшая за ночь, неприятно охладила лицо, и парень поспешил вытереть его полотенцем. Забинтовав верхнюю часть лица, он убедился, что весь ужас его безглазого лика скрылся, а затем нащупал одежду, которую ему еще с вечера оставила Гин. Она каждый вечер подбирала ему наряд, основываясь на предпочтениях юноши и воспоминаниях о собственном гардеробе. Девушка оставляла вещи на стуле, чтобы утром, встав с кровати, Дазай мог одеться, не размышляя о том, какой именно предмет гардероба он достал, и насколько сильно одна вещь будет сочетаться с другой, ведь он теперь не может посмотреть на себя со стороны. Понадеявшись на то, что все вещи подобраны правильно,и выглядит юноша нормально, он поспешил взять собранную заранее сумку и спустился вниз. Там его уже встретила Гин, предложившая завтрак. К сожалению, отказаться нельзя, иначе от дяди получит не только он, но и экономка. Сердце уходило в пятки от одной только мысли, что ему снова придется идти в город. Почему-то всё пространство за территорией лечебницы казалось ему пристанищем ужаса и хаоса, где с ним может случиться что угодно. Правда вместе с этим и возникало неподдельное желание выбежать на волю и убежать как можно дальше, где его никто не сможет найти, достать, принудить к чему-либо. Позавтракав, он поднялся со стула и проследовал на выход. Гин убрала посуду, а затем пошла за ним в холл, дабы помочь юноше надеть пальто, да и одеться самой, так как она будет непосредственно сопровождать его в учебное заведение. Когда она вернулась в прихожую, то увидела, что юноша уже нащупал свою верхнюю одежду и накинул на плечи. Девушка убеждала его в том, что необходимо одеться теплее, ведь на улице уже достаточно холодно, но Дазай начал огрызаться, хоть это и не было в его привычке. Он никогда не повышал на неё тон, но в последнее время вся эта опека его доконала. Мисс Акутагава оделась и открыла дверь на улицу. Осаму проследовал за ней. Она пыталась взять его за локоть, дабы он случайно не врезался куда-либо по пути, однако юноша предпочел идти на слух за её достаточно звонкими каблуками. Когда он вышел на улицу, паника пропала. Он попытался успокоиться и абстрагироваться от мысли, что здесь с ним может случиться всё, что угодно. Он следовал за девушкой, вслушиваясь в окружение. Парень слышал голоса людей на улице: крик торговцев, плач детей, смех женщин. Он слышал колокольный звон часовни вдалеке, стук копыт по присыпанной снегом дорожке, дыхание лошадей. Ощущал запах мочи, доносящийся из-за темных углов, и аромат новых заграничных духов, которые он почувствовал от проходящей мимо дамы. Он чувствовал жар и людской пот, мерзкое дыхание, находясь в промерзшем омнибусе, когда они ехали в университет, а затем, прибыв, он слышал, как громко бьют часы на башне главного здания. Сто раз он слышал этот звон, но никогда тот не был таким четким и громким, будто бы парень слышал даже то, как механизмы двигаются внутри при каждом бое. Когда Гин его покинула, и он зашел внутрь, Дазай оглох от бесконечной мешанины голосов. Первые дни он не замечал этого, так как находился в прострации или просто не привык, но сейчас, похоже, все его чувства обострились из-за уже продолжительного отсутствия зрения. Его это одновременно радовало и печалило, так как мозги плавились от новых ощущений. Благо теперь он хорошо слышал преподавателя, даже находясь на последних скамьях в аудитории. Он хорошо слышал, что обсуждают студенты, и чаще всего это, конечно, не учеба. Иногда он слышал и шепотки о себе, так как его длительное отсутствие и новый внешний вид слегка удивляли. Осаму не обращал на это внимания, так как всё еще его разум находился в каком-то приглушенном состоянии. Он всё улавливал тяжело, но и в то же время слишком остро. Пытаясь не обращать внимания на недомогание, он просто продолжал слушать лекцию. Не сказать, что он многое почерпнул из услышанного, однако на подкорке что-то всё-таки отложилось. Во всяком случае всё это еще будет обговорено с дядей вечером, а потому, дабы тот побыстрее от него отстал, лучше усваивать материал сразу. Собрав вещи, спустя несколько лекций, он направился на выход, периодически врезаясь то в столбы, то в углы, то в других студентов. Благо все всё понимали и сильно не обижались. Выйдя на улицу, он наконец-то вдохнул морозный воздух. Время было еще не самое вечернее, однако, так как на улице уже по сути наступила зима, в четыре часа уже смеркалось, а потому в воздухе ощущалось что-то иное - что-то с ароматом вечерней тьмы. Шум вокруг стал каким-то приглушенным, а атмосфера прохладной. Дазай любил вечер. Вечером весь мир успокаивается, и окружение воспринимается проще. Он спустился вниз по массивной лестнице, вдыхая морозный воздух. Зимний холод приглушал всю окружающую мерзость, однако сегодня, кажется, не так холодно, как в прочие дни. Где-то здесь к нему должна будет подойти Гин, дабы забрать его домой. Правда, домой юноше совсем не хотелось. Он так редко бывает на свободе, что начинает по ней очень сильно скучать. - Дивный вечер, не так ли? – послышался знакомый голос откуда-то справа, и это заставило Осаму ощутить весь спектр ужаса мурашками на собственной спине. Он медленно повернул голову и прислушался. Тишина. Мертвая тишина находится в полуметре от него. У этой тишины есть запах, который выделяется очень слабо на фоне перекрывающего все ощущения мороза, но Дазай все-таки чувствует. Он чувствует этот особый букет, который несравним ни с чем: сырость, затхлость старой мебели и книг, ладан и… кровь. Её запах просто не отмывается от этого существа. - Ты… - прошептал Дазай. Он сделал шаг назад. Ему захотелось закричать, не обращая внимания на студентов вокруг, которые и так догадываются о его неадекватности. Но, если здесь Гин, то это может быть опасно и для неё. Нет… он не посмеет ему сделать что-то прямо тут – на глазах у обычных людей. - Я, - он слышал улыбку, чувствовал, как мимические мышцы сокращаются на лице старого преследователя. – Ты скучал по мне, Дазай? - Ни дня, - злобно, сцеживая слова сквозь зубы, отвечал юноша. – Я не привык молиться, но каждый день молюсь, что больше никогда тебя не услышу, Фёдор Достоевский. - И Бог послал тебе меня… - кажется, улыбка вампира стала еще шире. – Вероятно, он не согласен с тобой и считает иначе. - Вероятно, он просто не успел передать тебе мою просьбу. Или же ты не так хорошо его слышишь, как тебе кажется, - злоба всё еще переполняла Осаму, однако он понимал, что Фёдор пришел сюда не просто так. Ему что-то нужно. - Даже если бы Господь приказал мне никогда к тебе не приближаться, то я бы проигнорировал его просьбу. - Неужели? Пошел бы против Бога? – с нескрываемым сарказмом говорил Дазай. – А как же твоя непоколебимая вера? - Моя вера пошатнулась бы. Ведь он избрал меня твоим проводником, вот только… Он умолк, обращая взор к небу, как бы растягивая минуты. Осаму не нравилось это, вампир хочет его к чему-то склонить. - … Что? – раздраженно спрашивал юноша, и улыбка вновь озарила лицо Достоевского. - Вот только мне не нравятся методы, которые он выбрал для… просветления тебя. - Просветления?.. - Ох, кажется, идет твоя проводница, - Фёдор заприметил её в конце другой улицы. Оттуда она еще их не видела. – Так тебе интересно, или нет? - Я не… я не понимаю, чего ты хочешь от меня? - Ты хочешь вернуть зрение? Мурашки вновь пробежались по всему телу Дазая. Он не верит в то, что это возможно, ведь глаза просто не могут вырасти вновь, но Фёдор, будучи всемогущим существом, которое уже несколько сотен лет топчет землю, может знать что-то такое, что неизвестно никому. И это очень сильно пробуждало любопытство, которое при всём прочем Осаму не нравилось. Ему не хотелось идти на поводу у барона, ведь однажды он уже оступился. Что будет с ним, если он совершит еще одну ошибку? Будет ли дорога назад? - Пошли отойдем, - сказал Дазай, а затем почувствовал, как тонкие пальцы вампира хватают его за плечо и тянут в сторону. - Сюда, - сказал он, и они пошли куда-то за территорию университета. Фёдор повел его по улице, а затем они завернули и спустились куда-то вниз по лестнице. Похоже перед ними предстал вход в подвал, и Достоевский толкнул хлипкую дверь. – Здесь нас не будут подслушивать. - Где мы? - Это бывшая мастерская. Сейчас тут закрыто, поэтому нас не побеспокоят. Дазай чувствовал запах строительной пыли. Частички древесной стружки летали в воздухе и оседали в легких, всё окружение было в производственной грязи: пыль, стружка, масло, копоть. Только заходишь, а ощущение, будто проработал тут весь день, закатав рукава. Внутри было очень темно, так как место это находилось в подвале. Черный ход располагался с обратной стороны улицы, где ходили люди. Дверь там была практически полностью выломана, а потому легкий вечерний свет еще просачивался с обратной стороны, но оба человека в этом не нуждались. - А если нас тут кто-то поймает из хозяев? - У этого места нет хозяев, но ты прав… жалко, что такое помещение простаивает без дела. Надо бы его выкупить, - Фёдор, задумавшись об этом, прошелся по помещению, осматриваясь. Он провел бледным пальцем по кованным ручкам ограды, отделяющей части комнаты, и потер копоть между пальцев. Лицо его было задумчивым, будто он вспомнил что-то из своей жизни. – Так вот… Я знаю, что ты меня ненавидишь. Ты имеешь на это право. - Не совсем так. - Разве? - Я терпеть тебя не могу и всеми фибрами своей души желаю тебе мучительной, жестокой и медленной смерти в нескончаемой агонии, - говорил Дазай, при этом улыбаясь. Видимо, он предвкушал подобную картину. – Это более точно описывает моё отношение к тебе. - Хм… вероятно, я этого заслуживаю. - Абсолютно. Повисло молчание, но Осаму пока что не пожалел, что согласился пройтись с бароном. Сам только факт того, что он высказал ему свою ненависть, сделал его день чуточку лучше. - Что ж, - прервал молчание Достоевский. – В прошлый раз наше общение действительно не задалось, однако, как я и говорил, я хочу всё исправить. - Ты что, хочешь подружиться со мной после всего, что сделал? – этот разговор только больше смешил Дазая. - Если это возможно. А вообще, я бы хотел помочь тебе… преодолеть барьеры, которые тебя так тяготят, - вампир отряхнул руки от пыли и повернулся, подходя ближе к слепому юноше. Он подошел практически вплотную и дотронулся рукой до его каштановых волос, накручивая локон на палец. Хитрая, но задумчивая улыбка отразилась на лице Фёдора, а вот Осаму стоял, как вкопанный и не шевелился. Он чувствовал, что вампир что-то делает с ним, но никак на это не реагировал. - Меня ничего не тяготит, - сурово отвечал Дазай, в надежде, что этот разговор скоро закончится. - Правда? Поэтому ты решил убить себя? – на последнем слове тон Достоевского поменялся. Его голос звучал осуждающе, ведь нет хуже греха, чем добровольное лишение себя жизни. Осаму не отвечал. Кажется, что ему действительно стало стыдно, да и неприятно из-за самого факта обсуждения этой темы с Фёдором. Вот уж с кем он точно не хотел бы обсуждать подобные личные темы. - Тебе нужна помощь, - продолжил вампир, - я могу тебе помочь. - Ты уже достаточно “помог”. Хватит, спасибо… - Я говорю правду, - голос Достоевского действительно звучал убедительно и спокойно. – Я не собираюсь дарить тебе смерть, но и подвергать новым мучениям – тоже. Я просто думаю, что самое лучшее в твоём случае – это развеяться. Это поможет переосмыслить некоторые вещи. - Развеяться? И как же? - Ха… ну, я предлагаю начать с театра. Осаму лишь посмеялся над его предложением: - Театра? Ты серьезно? Может, лучше уж тогда сразу на балет? - Если на сцене будет происходить какое-то… действие, в котором не будет слов, то я обязательно тебе всё опишу. Ну, так что? Театр, или ты пойдешь следом за своей девушкой-поводырем, проведя вечер в ненависти к своей слабости и изучении медицины? Дазаю всё это очень не нравилось. И больше всего ему не нравилось то, что Достоевский прав. Всё будет бессмысленно в любом случае, но театр хотя бы будет сменой обстановки, и это может помочь ему переключиться на что-то другое. А завтра он снова продолжит свою никчемную жизнь в качестве студента. Так Осаму думал на этот момент. Он прекрасно понимал, что что-то здесь не так; он знал, что это очередная ловушка, однако нездоровое желание узнать больше об этом вампире было сильнее прочих чувств. Юноша хотел ловить каждую возможность, дабы приблизиться к своим ответам. Чем ближе к нему вампир, тем ближе он к его убийству, пускай таковое и не представляется возможным в данный момент. Дазай слеп, но у него всё еще есть другие чувства, и они тоже должны помочь ему докопаться до истины. - Я не хочу признавать то, что ты прав, - голос Осаму звучал слегка надменно и слишком уверенно, но дрожь всё еще выдавала его страх перед вампиром, - однако ты знаешь, что у меня нет достойных аргументов против. Поэтому я просто хочу поговорить на чистоту. Чего тебе от меня нужно? - Я уже говорил. Господь дал мне миссию. И эта миссия связана с тобой. Я должен привести тебя… - Чего тебе нужно от меня?! – перебил его юноша, срываясь на голос. Минуту Достоевский помолчал. Его брови сдвинулись к переносице, однако зла в лице его не было. - Это всё, что я могу сказать. У меня нет иной цели, разве что… сегодняшнее предложение не связано с этой миссией, ведь, по правде говоря, я хочу… довести тебя до крайности. - До крайности? - Я не хочу портить сюрприз, а потому предлагаю начать этот вечер с театра, но, поверь, ничего злого я не умышляю. Я лишь хочу дать то, что поможет тебе… освежиться. - Слишком много тайн. С чего бы мне соглашаться? - С того, что я тебе интересен, - вампир улыбнулся. Он был уверен в своей правоте. - Интересен? Ты? Ха-ха-ха! – смеялся Дазай, делая вид, что это не так. - Конечно, не отрицай. Я, вампир – чуждое людям создание, существо, которое изменило твою жизнь. Ты не понимаешь меня, а потому и интересуешься. Разве нет? Прокашлявшись после смеха, Осаму перевел дыхание и ответил: - Ладно, признаю. У меня есть некий интерес к твоей натуре, однако я считаю этот интерес, скорее, нездоровым, а потому не хочу рисковать. - То есть, пить препараты, которые могут тебя убить, – это нормально, а пойти в театр со знакомым – это риск? - Со знакомым… вампиром, - поправил его Дазай, - но, да. Это всё еще риск. И всё же… - он задумался, помолчав минуту и проанализировав ситуацию. Он ненавидел подобные моменты, но не видел иного выхода. – Хорошо. Веди меня. На лицо Достоевского заползла победная улыбка. Он был крайне доволен тем, что эти бессмысленные и утомительные прелюдия закончились, а потому можно наконец-то отправиться, пока они окончательно не опоздали на спектакль. Со словами, что надо поторопиться, вампир схватил юношу за руку и вывел через другую дверь. Они достаточно быстро пошли по узкой улице, обогнув рынок и здание университета с другой стороны, выйдя таким образом к совершенно другой части города, где их уже поджидала карета со слугой-вампиром в кучерах. Заметив хозяина, тот спрыгнул со своего сидения и открыл им дверь, после чего оба уселись в карету. Спустя минуту карета тронулась. Несколько минут они ехали в тишине. Дазай молчал, потому что чувствовал себя максимально неловко, а Фёдор потому, что раздумывал обо всем происходящем. Наконец-то он повел своей рукой и дотронулся до ладони Осаму, что заставило того дернуться. - Что? – спросил юноша. - Ничего. Хочу взять тебя за руку. - Зачем? – он даже повернул голову в его сторону, хотя это, скорее, дело привычки. Руку он свою прижал к груди, будто боялся чего-то. Фёдор же не знал, что ему на это ответить. - А что, нельзя? - Нельзя, конечно. По крайней мере, пока ты не объяснишь, зачем. - Ну, моё объяснение будет глупым, - кажется, Дазай действительно смог смутить невозмутимого бессмертного. - И всё же? Вампир помолчал пару мгновений, а затем все-таки дал ответ: - Мне… нравится человеческое тепло. Поэтому… поэтому я всегда ищу повод прикоснуться к тебе. - Это я уже и так понял, но… - он опустил руку и протянул её Фёдору. – только не увлекайся. - Ха-ха… ни в коем случае. Он взял его за руку и принялся трогать каждый палец. Прощупывал каждую линию на ладони, рисовал пальцами узоры на бледной коже и очерчивал ими синеватые вены, которые стали выделяться ещё более явно после всех голодовок. Он примечал каждый шрам, каждый порез и каждое движение его руки, и всё это очень сильно смущало Осаму. Он чувствовал, как его щеки наливаются краской, а потому радовался, что половина лица его буквально забинтована. Руки Достоевского, кажется, были немного меньше и тоньше. А еще они были очень холодными, но стоило Дазаю задержать своё прикосновение в одной точке, как его кожа сразу же нагревалась. Возможно, тактильное общение с ним не такое уж и мерзкое, как кажется на первый взгляд, однако это всё равно очень странно. - Может быть, достаточно? – решил прервать его Осаму, однако Фёдор всё никак не мог поверить в то, что ему разрешили потрогать человеческую руку просто так. - Еще немного… - Просто перестань уже меня щупать… это крайне неловко, - поделился своими переживаниями Дазай. - Ох, я понимаю, но, поверь, в этом нет ничего такого, - он перестал агрессивно трогать его руку, однако всё равно не отпустил её. – Вы, люди, очень интересные, и ты, сказать по правде, первый человек с которым я могу себе позволить подобное. - Я, вообще-то, ничего тебе еще не позволял, - причитал Дазай. - Но ты же был не против всего этого… - Ох, просто замолчи. Ты невыносим, - Осаму отвернулся к окну, воображая, что за ним, возможно, есть что-то интересное, вроде гор и холмов. Отсутствие зрения иногда открывает большую волю фантазии, и это, наверное, лучше, чем грязные улицы города. Фёдор был доволен. Он вообще редко мог похвастаться довольствием, но сейчас этого краткого сеанса взаимодействия с человеческой рукой ему хватило для того, чтобы насытиться позитивной энергией. Вампир не отпускал его руку, всё еще периодически поглаживал его кожу большим пальцем и смотрел на него, как на объект обожания. Человек. Настоящий. Прямо здесь, сидит рядом и не убегает. Он очень часто взаимодействовал с людьми, жил в их обществе. Кто-то знал о его натуре, кто-то и не догадывался, и все-таки сейчас Дазай был для него каким-то откровением. Между ними не было привычных Фёдору рамок, в которые ему приходилось заколачивать истинную натуру существа потустороннего. Он смаковал каждый момент, каждую минуту, когда юноша находился рядом. Достоевский всматривался во всю его неидеальность, радуясь, как ребенок, подобному общению. Наконец-то они приехали, и руку все-таки пришлось отпустить, но теперь Фёдор знал, что ему можно, и этого было достаточно. Он прекрасно понимал, как смущает Дазая, но это всё равно вампира не останавливало. Есть принципы, которыми можно и пренебречь, в том числе и комфорт человека. Он еще не знает, каким невообразимым и чудесным объектом является для него. Мужчины вышли из кареты прямо перед зданием театра. Фёдор взял юношу под руку, предупреждая о довольно высоких ступеньках. Осаму и так не любил лестницу, а теперь, когда он еще и не знает, где находится порог, подобные конструкции вообще стали для него полосой препятствий. Всё-таки под конец юноша немного оступился, но Достоевский, конечно же, поймал его. - Ха-ха-ха, - посмеялся он. – Я бы посоветовал себе разуть глаза, но, думаю, данное выражение неуместно. - Ага, как и смотреть под ноги, - тон Дазая был раздраженным, однако это всё равно его смешило. Где-то в глубине души. Уж лучше смеяться над своей беспомощностью. Так хотя бы не слишком обидно за отсутствие зрения. Поднявшись наверх, они сразу же предоставили билеты на входе, которые Достоевский на всякий случай купил заранее, и прошли глубже в зал, преодолевая затем еще одну винтовую лестницу. Театр был украшен очень богато. Огромные люстры, золоченые балконы, гипсовые барельефы на стенах. Осаму был здесь когда-то и помнит, как выглядит сей театр, однако за последнее время многое здесь обновилось, и эти обновления юноша оценить не может. Вокруг был шум, голоса посетителей, смех, эхо каблуков по паркету. Дазай чувствовал эту атмосферу, он понимал, где именно находится, и это все-таки доставляло ему львиную долю удовольствия. Театр очень сильно контрастировал со всем окружением за его пределами. Люди были одеты очень нарядно, в отличие от него. Если Достоевский еще надел свой нарядный сюртук, то Осаму выглядел достаточно скромно: темно-коричневый костюм, малиновый шейный платок и куча бинтов под всей этой одеждой. Он понимал, что Гин явно не готовила его к выходу, а потому и чувствовал себя не очень комфортно. Поднявшись наконец-то к выходам в зал, Фёдор нашел удобную дверь, ведущую в партер, где они и разместились. Сели они с краю, чтобы было удобно выйти в случае чего, да и тут лучше всего слышно происходящее на сцене. Все-таки он пришел сюда ради Дазая. - Всё нормально? – поинтересовался вампир у юноши. - Что? – тот даже не сразу понял вопрос. – Да, а почему должно быть иначе? - Не знаю, но, как я понимаю, тебя часто одолевает слабость. Прошу простить мою бестактность, если это не так. - Всё хорошо, спасибо, - конечно, в голосе ни слышалось и намека на какую-то благодарность со стороны парня, но Фёдор правда не понимал человеческий организм, а потому переживал, что у Дазая опять могут начаться обмороки. Всё-таки он действительно достаточно слаб в некотором плане. Кажется, ему будет сложно заслужить доверие юноши. Наконец-то началось представление, и Осаму постарался сосредоточиться на тексте. Честно говоря, это было сложно, однако через какое-то время он привык. Ему даже показалось, что так в театре будто бы присутствует еще больше шарма, когда ты не видишь, что происходит на сцене. История была достаточно простой: король отказывается отдавать свою дочь замуж за правителя соседнего королевства, чтобы спровоцировать войну, однако другой король не торопиться её объявлять. Он призывает наемника и просит его украсть принцессу, чтобы та вступила в законный брак, а повод для войны был исчерпан. Сначала всё кажется немного запутанным, однако Дазай быстро разбирается в голосах, персонажах и мотивах. И всё бы ничего, если бы он не чувствовал постоянно, что на него смотрят. Осаму чуть придвинулся к соседу и прошептал: - Хватит на меня пялиться. - Извини, - вампир улыбнулся. – Просто… я всё смотрю и думаю, интересно ли тебе. - Очень, а теперь, будь так добр, помолчи. Достоевский отодвинулся от него, а через несколько минут был объявлен антракт, и они прошли в буфет, где им подали по бокалу шампанского. Стояли они в тишине, редко обмениваясь какими-то банальными фразами, но Фёдор не мог просто так отстать от своего спутника. - Как тебе представление? - Пока непонятно, но в целом достаточно интересно. - Всё ли тебе понятно? Может, мне все-таки говорить, что они делают на сцене? - О, нет. Уволь, мне и так тебя хватает. Вампир улыбнулся и отпил немного шампанского. Он прекрасно понимал, что Осаму врет насчет отношения к нему, и всё же это его забавляло. - Я вот всё думаю, почему принцесса просто не сбежит с наемником, продолжая следовать своей судьбе жены правителя? – подумал вслух Дазай. - Ну, наверное, всё дело в воспитании. Она знает, что её главная цель в жизни – стать женой короля. Это то, к чему её готовили всю жизнь. - Но ведь это несвобода. У неё же есть возможность. - Думаешь, есть возможность у той, кто всю жизнь жил в роскоши, не зная тяжкого труда за пределами дворца? Ты бы смог всё бросить и уйти в трубочисты, например? Дазай задумался. Судя по тому, какая активность у обыкновенных трубочистов, вероятно, это не самая легкая работа, да еще и требующая умения. Скорее всего, у него нет и шансов. - Да, ты прав, возможно, это слишком тяжело. - Да. К резкой смене деятельности, ограничениям и совершенно другим людям привыкнуть очень сложно. - А ты, значит, имеешь такой опыт. Фёдор усмехнулся, но все-таки ответил: - Мне много лет, и за это время я несколько раз был вынужден менять свою жизнь и перестраиваться. - Не могу представить тебя в роли трубочиста. - Не поверишь, но мне действительно иногда приходилось чистить печные трубы. - Ха-ха-ха! С ума сойти… Они еще немного поговорили, а затем мимо них прошел звонарь, объявляющий о том, что скоро прозвенит звонок, а потому необходимо поторопиться и проследовать обратно в зал. Мужчины допили шампанское и вернулись в партер, где еще прождали какое-то время, прежде, чем продолжится представление. Когда наконец-то постановка продолжилась, они вновь погрузились в происходящее на сцене. По крайней мере, Дазай, ведь Фёдор снова взял юношу за руку, принимаясь измываться над ней. И почему-то юноше стало даже как-то противно от всего этого, поэтому он резко одернул руку, раздраженно цокнув языком, как бы осуждая поведение Достоевского. Вампир был немного удивлен такой резкости, ведь он не привык, что ему вот так вот берут и отказывают в чем-то невинном и банальном, однако Осаму не хотел быть его игрушкой даже частично. Когда представление закончилось, они покинули зал и отправились к выходу. - Ну, как? Доволен? – спросил Фёдор. Ухмылка не сходила с его лица. - Относительно. Всё лучше, нежели сидеть дома. - Тогда предлагаю продолжить вечер в менее культурном заведении, - говорил вампир, накидывая на плечи юноши его пальто. - Что? Ты о чем?.. Одевшись тоже, Достоевский тихо посмеялся, а затем взял Осаму под руку, чтобы тот не потерялся, и повел к выходу. - Сегодня же вечер сюрпризов. Так с чего бы мне говорить? - Я знаю твои сюрпризы, а потому желаю отказаться. - Никаких пыток и подвалов, честно. Хочу отвезти тебя в один закрытый клуб. Для избранных, скажем так. - Раз ты сказал, что это место менее культурное, могу я предположить, что это какой-то грязный бордель? - Отчасти. Женщины там тоже будут, если тебе интересно. - Может, всё-таки… - Дазай уже хотел отказываться, так как не уверен, что это именно то, что нужно ему в данный момент. - Ты хочешь почувствовать себя живым? – вдруг спросил вампир, и парень задумался, так как сейчас действительно был очень близок к состоянию мертвеца, а потому ответ его был очевиден. - Да… хорошо, вези меня в свой клуб. На этот раз они ехали долго, а потому Осаму, будучи уставшим после учебы, не выдержал и задремал под тихую мелодию, которую напевал Достоевский. Что-что, а это успокаивало, хоть парень до сих пор чувствовал себя не в безопасности с вампиром. Наконец-то карета остановилась, и Фёдор слегка потряс юношу за плечо. - Просыпайся. Мы приехали, - сказал он. - М-м-м… еще пять минуточек… - Я укушу тебя, если ты сейчас не проснешься, - решил подразнить барон. - Не укусишь… - юноша отвечал, зевая и потягиваясь. Все-таки ему действительно нужно проснуться. – Я под защитой. - Ха… ну что ж, как скажешь. Кучер открыл им дверь, и мужчины вышли на улицу. Дазай сразу же почувствовал запах трущоб – практически такой же, какой был при поездке в казино. Он чувствовал, как ботинки его сразу же начали утопать в грязи, но терпел все эти неудобства. Фёдор взял его под руку и повел куда-то вглубь мрачных улиц. Время уже было поздним, когда они приехали – около десяти часов вечера, а потому находиться тут было не очень-то безопасно. Но Дазая пугало не это. Его пугало то, что этот вечер может снова закончиться чем-то, что снова сломает его жизнь. Странно было не видеть грязных стен вокруг, но при этом отчетливо чувствовать в воздухе гниль и сырость, запах мочи и кислого пива, которое, судя по всему, кто-то уже выблевал. Шорохи, скрипы деревянных досок, по которым они ступали. Судя по всему, их выложили здесь для богатых особ, которые собираются посетить определенное место в трущобах, так как настилы вели к конкретному зданию. Шум. Бесконечный шум. Осаму казалось, что вокруг них толпа народу. Люди шумели, били бутылки, пели похабные песни пьяным голосом и кричали. Но всё это было далеко – за толщами уличных стен. Неужели его слух настолько обострился после потери зрения? Может, дело в чем-то еще? - Долго еще идти? – спрашивал он. - Нет. Страшно? - Здесь очень громко. Очень… - Понимаю. Еще пять минут. Они шли по лабиринтам темных улиц, ступали по разбросанному мусору и грязным доскам. Какой-то мужчина подошел к ним попросить монету на выпивку, однако Достоевский очень быстро убедил его уйти. Дазай был удивлен, что тот не убил его. Возможно, он был настолько омерзителен, что даже вампиру невыносимо прикасаться к подобному человеку, а может, потому что рядом был Осаму, и Фёдор не хотел лишний раз при нем демонстрировать жестокость. А может, он наконец-то вспомнил, что убийство – это грех. И вот они дошли до нужного здания. За дверью слышался смех и гогот. Само здание напоминало обычный многоквартирный дом, смежный с остальными зданиями в трущобах, однако, стоило им отворить дверь, как перед Осаму предстало огромное помещение, ярко-освещенное множеством свечей, чего он, конечно, не видел, но вполне себе ощущал. Внутри было очень тепло, даже жарко, поэтому на входе им сразу же предложили оставить верхнюю одежду. Что неудивительно, к Фёдору обратились так, будто он тут постоянный посетитель. Избавившись от верхней одежды, они двинулись дальше в зал. Запахи здесь стояли намного лучше, чем на улице: вино, сладкие, чуть ли не приторные духи, цветы, играющие свежестью на их фоне, но все-таки присутствующие здесь, а также еда. Много еды. Мясо, специи, травы… Дазай сглотнул, ведь в нем наконец-то проснулся голод. Неужели он действительно оживает? А еще в воздухе витал и иной до боли знакомый запах. Табак и… … Опиум. Мысль о нем была, скорее, негативной, но в глубине души у него всё равно возникало желание вновь прикоснуться к бесконечному блаженству, наступающему после его курения. Он ненавидел это, потому что так и сломалась его жизнь в прошлый раз. - Так, чего бы ты хотел? Выпить? Поесть? Потанцевать? Поиграть? – перечислял вампир ему различные варианты, однако Дазай раздумывать не стал: - Есть! Хочу есть! – воскликнул он, сам не веря тому, что говорит это. - Отлично, тогда пошли. Они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж. Народу вокруг действительно было очень много: богатые и не очень люди в дорогих костюмах, а иногда и без них. Женщины в откровенных нарядах. Все пили, курили смеялись и иногда танцевали. Это было похоже на прием для самых грязных слоев общества, где мораль перестает играть важную роль. Достоевский постоянно с кем-то здоровался, но вот они присели за свободный стол к неким господам. - Маэстро! Это вы! – говорил мужчина. – А что за юноша рядом с вами? - Прошу вас, это мой друг – Осаму Дазай, - говорил Фёдор. – Очень успешный студент. Учится в университете на курсе медицины. К сожалению, сам стал жертвой глазной болезни. - Ох, какое несчастье. Жан Жак Реко, начальник Бобрового порта, - представился мужчина, протягивая руку для рукопожатия. - Очень приятно, я… - парень протянул руку куда-то в сторону, но мужчина лишь улыбнулся и пожал её. Рука у главы порта была холодная и морщинистая, а также очень большая, да и сам мужчина был достаточно крупным. На голове его была шляпа-котелок, черные усы были особенно витиевато завиты, а вот сюртук отсутствовал – Жан Жак сидел в одной рубашке. – Я очень рад познакомиться с таким уважаемым человеком, - продолжил Дазай, пока Фёдор уже наливал ему вино в бокал. Он ухватился за руку Осаму, и тот, честно говоря, хотел было возмутиться, но вампир благородно приложил её к холодному сосуду с вином, и юноша успокоился, отпивая немного. - Слышали новости? Опять серийный убийца! Когда же это закончится… сначала шли слухи вокруг твоего Футила, Фёдор, а теперь еще и город. В какое время мы живем?.. В какое время?.. - Да, Жан Жак, это ужасно, - поддержал его барон. – Мои ребята долго не могли разобраться с той шайкой. Они здорово учинили мне проблем. - Шайкой? Это что, целая группировка?! – удивлялся мужчина его относительно честной лжи. - Представь себе. И это хорошо, что я смог собрать отряд на их поимку, а если у кого нет таких возможностей? - А полиция знает, что ты там промышляешь самоуправством? - Отчасти. Надеюсь, ты не будешь говорить об этом направо и налево. - Фёдор! Ты меня знаешь! – разводил руками Жан Жак, хотя на самом деле он очень любил посплетничать. Хорошо, что Достоевского это вообще мало волновало. – Всё, что было сказано тобой – умрет в этой голове, - он символично приставил палец к виску. – Я иногда вообще не могу вспомнить каких-то целых разговоров с тобой, если честно. - Это потому, что каждая наша встреча проходит здесь, где мы напиваемся до чёртиков, Жан Жак. - А правда что! За это надо выпить! Они чокнулись и выпили вина. Тепло приятно разбавило охолодевший от мороза организм, но Дазай все-таки хотел узнать подробности… - Так что там за серийный убийца? – спрашивал он у мужчины. - Не читал газет? А, ну да… - Жан Жак почесал репу, понимая, что сказал лишнего. – В общем, завелся какой-то убийца где-то недалеко от моего порта, почему я так и нервничаю. Говорят, полицию подключили к этому делу, но пока что непонятно, как и где исчезают тела. Трупы находят спустя несколько часов после умерщвления в промрайоне. Вроде как, чаще всего на юге. - Хм-м-м… не очень-то далеко, - подумал вслух Осаму. – Есть предположения, кто убийца? - Да пока что вообще никаких предположений нет. Убивает всех подряд – и женщин и мужчин. Уродует их и выбрасывает. Фу-у-у… жуть! Дазай почему-то был уверен, что тут опять замешаны вампиры. Эх, если бы только кто-то смог организовать ему встречу со старым другом Анго, ведь он как раз состоит в следственном комитете, а по слухам, которые сам Сакагучи отрицает, даже лично задерживает преступников. Но имеет ли это всё смысл, если Осаму теперь слепой, которому банально опасно участвовать в работе ордена, что уж тут говорить о полиции? Достоевский что-то долго обсуждал с этим мужчиной, в то время как Дазай активно сидел и пил вино. Допился он до того, что уже еле-еле соображал, что происходит вокруг, да и, честно говоря, все, кто приходил и уходил из их стола, уплывали в опьянении достаточно быстро. Все, конечно, кроме Фёдора. Голоса вокруг становились всё менее трезвыми, и Осаму теперь было очень сложно понять, что происходит вокруг. Оглянуться он не успел, как понял, что у него на коленях кто-то сидит, а лицо его, судя по всему, утыкается в чью-то женскую грудь. - Отведи его в туалет, - послышался голос Фёдора. Он протянул девушке купюру, - а потом в десятую комнату. - Конечно, господин, - звонким голосом отвечала та, вставая с колен Дазая. – Будет сделано. Осаму не помнит, как шел в туалет, как возвращался, однако понимание пришло уже тогда, когда он шлепнулся на большую кровать в какой-то комнате. Некто гладил его по голове. - Какой ты уставший… - говорил женский голос с явным акцентом. – Помочь тебе снять усталость? - Я… я где? - Ты в безопасности. В тишине и спокойствии, - говорила женщина, ласково нашептывая. Она взяла его руку и вставила в неё трубку. – Отдохни. Снова оно… забвение, в которое его хотят уронить. - Я не уверен, что стоит… Тут дверь отворилась, и некто легким шагом ступил в комнату. Осаму обратил внимание, что даже будучи пьяным, он узнает звуки и движения Достоевского, ведь раньше всё это источало тот неподдельный ужас, когда приходилось вслушиваться в окружающее пространство. - Оставь нас, - сказал Фёдор, и женщина удалилась. Фёдор подошел ближе к юноше и присел у кровати, забирая у него трубку и вдыхания ядовитый дым. – Как бы я хотел почувствовать забвение… - Я замечал, что ты куришь иногда. Для чего? – спрашивал Осаму, привставая. - Я курил, когда у тебя было много открытых ран, - отвечал вампир, снова затягиваясь, а затем взял за руку Дазая, вручая трубку обратно. – Табак отбивал запах твоей крови. Почему-то это заставило юношу улыбнуться, и он, подумав немного, все-таки решил затянуться. Эффект был практически мгновенным – секундная тяжесть и расслабление всех мышц. Мозг болезненно начал сжиматься в экстазе, но Дазай не хотел уплывать слишком быстро. Он почувствовал какое-то шевеление со стороны Достоевского. Тот, кажется, взял бутылку с вином и откупорил её, наливая немного в бокал. - Но я действительно могу опьянеть или почувствовать нечто похожее на наркотический экстаз, если… выпью кровь того, кто выпил или покурил, - вампир приблизился к юноше и отставил бокал и бутылку на прикроватный столик. – Позволишь? - Так вот для чего ты меня привел, ха-ха-ха, - из последних сил веселился Осаму, затягиваясь трубкой. – Разве у меня есть право отказать тебе? - Боюсь, что да. Одно слово, и я уйду. Дазай затянулся еще, подумал и прилег на большие и мягкие подушки, потягиваясь. Он отложил трубку и засучил рукав. - Я разрешаю. Фёдор не стал медлить. Он снял с себя сюртук, откидывая на кресло, стоящее в другом конце комнаты, а затем достал красивый, инкрустированный различными камнями нож из ножен, крепившихся к портупее. Вампир действительно всё продумал. Как тигр, он пополз по кровати, нависая над юношей. Он слегка приблизился и прошептал ему на ухо: - Я никогда не устану от твоей крови. Он потянулся за трубкой, приставляя загубник ко рту Дазая, дабы тот сделал еще одну затяжку. Тот вдохнул дым и выдохнул в лицо барона. Легкая улыбка вновь исказила его мраморное лицо. Он выпрямился, размещаясь на бедрах юноши. Всё это должно было бы смущать того, однако сейчас ему почему-то нравилось происходящее. Ему казалось, что всё это странный, неестественный, но весьма красивый сон, в котором он возлюбленная жертва. И, пожалуй, это не так плохо, нежели валяться в яме для трупов в сыром подвале. Достоевский взял его руку и сделал надрез. Невидимое для Дазая выражения его лица выдавало то ли безумие, то ли предвкушение экстаза. Он буквально сотрясался от желания испробовать эту порченую кровь, но смаковал сей момент. Язык прошелся по рваным краям раны, послышался вздох, сродни возбуждению, и вот барон уже яростно вонзается в недоступную для него плоть губами, жадно глотая такую дурманящую кровь. Осаму это нравится. Он не знает, почему, но это ощущение стало для него слишком родным и привычным. Скорее, он ощущает себя странно, когда не чувствует кровопотери, но сейчас, чувствуя, как жизнь утекает через вены в чрево убийцы, ему кажется, что это еще приятнее, нежели любой наркотик. Юноша вытягивается и стонет, хватаясь рукой за бедро Достоевского, и это оказывается для него сигналом. Вампир отстраняется, тяжело дыша, и смотрит на свою жертву. - Ты так прекрасен, - шепчет он, облизывая окровавленные губы. Барон берет бокал с вином и подносит к кровоточащей руке. Багровые капли растворяются в темном омуте алкоголя, и вот Достоевский отпивает немного уже из бокала. Его любимый коктейль из крови, вина и наркотика. Он хотел сделать живым Осаму, но на самом деле он хотел почувствовать живым себя. Фёдор отставил бокал. Рана уже практически не кровоточила, так как была достаточно поверхностной. Вампир нагнулся к юноше, и тот повернул голову. Его сознание уже было готово провалиться в небытие, и сейчас Достоевский очень хотел бы заглянуть в его глаза, чтобы увидеть в них замутненность потерянной трезвости, а также своё безумное лицо в отражении. Всё тело вампира свело в некой судороге. Он сжал тело юноши в своих руках, а затем резко впился губами в его губы, сладко смакуя остатки алкоголя и привкус наркотика на них. Дазай был слишком пьяным и уставшим, однако какая-то нервная клетка в его голове все-таки среагировала на это действие, и он, не совсем понимая даже, кто именно его целует, все-таки медленно протянул руки, обхватывая Достоевского за шею и отвечая на его поцелуй. Этот поцелуй был больше похож на насилие. Они кусали губы друг друга, растворяясь в безумии происходящего, не понимая до конца, почему это происходит. Осаму слабыми пальцами теребил рубашку вампира, покрывшуюся кровавыми пятнами, пока тот играл с его языком, полностью потеряв контроль над собой. Он сжимал его очень сильно, практически до треска ребер. Оторвавшись, он прижимался вновь, целуя Дазая с новой силой, а затем все-таки спустился ниже, целуя его шею и ключицы, залезая руками под его рубашку и царапая ногтями бледную, покрытую шрамами кожу, но вдруг… … Он остановился. Достоевский привстал, пытаясь отдышаться, а затем слез с юноши, жадно отпивая вина с кровью из бокала. Удовлетворение было слишком сильным, но он понимал, что сейчас просто пользуется юношей. - Прошу… - шептал Дазай. – Продолжай… Фёдор не знал, кому именно говорит это Осаму. Ему или чему-то воображаемому? Барон, не раздумывая, отставил бокал с вином и покинул комнату, накидывая на себя сюртук и пряча хвост. Он подошел к одной из блудных женщин, протягивая крупную купюру. - Десятая комната. Устрой моему другу еще более приятный вечер. И да, он немного поранился.