Гость

Осаму пробирала дрожь. Он напрягся и всем телом давил на кинжал, за который держался обеими руками. Капля пота со лба упала на алую шелковую подушку, на которой лежала голова Достоевского. Лик его был белее, чем прежде; его вечно невозмутимое выражение пропало, и теперь он смотрел безумно горящими во тьме аметистовыми глазами. Он смотрел на Дазая, наблюдал за болью на безглазом лице; наблюдал, с какой силой он пытается вогнать кинжал, как можно глубже в грудь вампира. Наблюдал за гримасой отчаяния. Смех. Вампир засмеялся. Нож вошел практически рядом с сердцем. - У тебя получилось, - сказал он, и струйка крови потекла по бледному подбородку. Осаму ничего не отвечал. Он дрожал и не отпускал своё оружие. Бледная рука нечисти потянулась ко лбу юноши. Ледяными пальцами Фёдор дотронулся до челки, открывая мокрый лоб Дазая. Тот, будто бы проснувшись от его прикосновений, отпустил кинжал и отшатнулся, усаживаясь на пол. Он выставил руки перед собой, будто собирался посмотреть на них. Ладони были чисты, однако юноше казалось, будто они испачканы в крови. Когда Осаму отшатнулся, Достоевский вознес руку и дотронулся до ножа. Тот засел достаточно глубоко и могло показаться, что вампир даже прилагает усилия, чтобы вытащить его из своей груди, однако это было скорее действие освященного ритуала над кинжалом. Против Фёдора такие шутки не работают. Вытащив оружие из своей груди, вампир бросил его на пол, а затем приподнялся в своем гробу, устраиваясь полусидя. Темно-багровый след остался на его рубашке. Он улыбался, глядя на испуганного Дазая. - Кажется, меня даже немного покинули силы. Сейчас я уязвим. Если хочешь, добей меня. - Нет… - шептал Осаму, будто бы отвечая себе. - Ты пришел сюда убивать, так закончи начатое. - Нет… - он сжал руки в кулаки и поднял голову, воскликнув: - Нет! Минута молчания. Дазай пытался отдышаться, а Достоевский будто бы пытался рассмотреть его, понять, почему тот не может убить его. Не найдя ответа, он спросил: - Почему? - Ты спрашиваешь у меня? – огрызнулся юноша. – Я не знаю! Руки меня не слушаются. Я метил в горло, а попал в грудь. - Хм… - Это я должен спрашивать тебя, почему я не могу убить тебя. Фёдор улыбнулся. У него были две догадки, однако он большее ссылался на очевидную для него: - Возможно, Господь не хочет моей смерти. Он останавливает твою руку. Просит довериться мне. - И ты думаешь, я в это поверю? - А что, если у него и самого на тебя планы? Ты находишь иное объяснение? Дазай тяжело выдохнул, а затем повернулся и прилег, прислонившись спиной к стенке гроба. Силы покидали его, и головокружение слегка помутило рассудок. - Я устал… - голос его звучал так, будто Осаму сейчас сорвется на плач. – Господи, как я устал! Попроси у своего Бога избавить меня от этого! - Осаму, - вампир выпрямился и приблизился к Дазаю. Тон голоса его притих, а рука вновь потянулась к каштановым волосам. Заправив прядь за ухо, он тихо ответил: - ты сам должен просить такие вещи у Господа. Юноша дернулся, услышав голос Достоевского так близко – практически у своего уха. Он слегка повернул голову и ответил: - А ты можешь поручиться за то, что он меня услышит? Фёдор улыбнулся шире: - Я даже не уверен, что он слышит меня. - Но ведь он дает тебе защиту. - Ну, это же не одно и тоже. Тем не менее, я могу помочь получить тебе его защиту, - внезапно он придвинулся еще ближе и, немного согнувшись, положил голову на плечо Дазаю, - а до тех пор буду защищать тебя сам. Тот слегка дрогнул от внезапного прикосновения. Сначала Осаму не понял, что произошло, да и смысл слов Достоевского дошел до него не сразу. Он повернул голову, а затем потянул руку к Фёдору, будто желая убедиться в происходящем, но его движение остановила холодная ладонь вампира. Он нежно ухватился за его дрожащие пальцы, обнимая их ледяной рукой. Дазаю следует бояться, однако он сейчас почувствовал себя так спокойно. Ему стало так приятно, будто бы тот действительно дарует ему ту самую защиту. - Что ты, черт возьми, такое, Фёдор Достоевский? Фёдор усмехнулся и прошептал: - Может, ангел-хранитель? – он поднял голову и соблазнительно прошептал ему на ухо: - А может, твой личный демон? Осаму улыбнулся. Улыбка эта была, скорее, на грани истерики. На такое он не знал, как реагировать. Манипуляции это или флирт? Ему уже было абсолютно наплевать на всё, лишь бы получить гарантии на то, что его теперь выпустят. - Мне бы какой-нибудь определенности, - сказал юноша, - а то мне несколько сложно понять твои мотивы, исходя из… подобного… - Определенность скучна, разве не так? К чему тебе это? - Скажи хотя бы, можно ли мне уйти? Фёдор отпустил его руку и погладил по щеке, вновь убирая часть волос с лица. - Конечно. Я же сказал, что не держу тебя. - Ты делаешь это даже сейчас. В этот самый момент. - Мне просто нравится человеческое тепло. Ничего не могу с собой поделать. - А мне не нравятся физические контакты. - Мне тоже. - Ты прямо сейчас делаешь… - … Обратное? Тут Дазай повернулся и толкнул Достоевского в грудь. Тот, будто просто подчинившись его движениям, упал обратно в гроб и посмеялся. Осаму же слегка испачкал руку в его крови и, почувствовав холодную и густую жижу на своих пальцах, вдруг решил… … Попробовать. Он приблизил руку к лицу и коснулся языком пальцев, ощущая кисловатый вкус, отдающий солью. Слизав кровь, он попытался как следует её распробовать и осознал, что это, наверное, одна из самых мерзких вещей, которые он вкушал. Фёдор внимательно наблюдал за этими действиями с неприкрытым интересом, спросив затем: - Ну как? - На вкус? Как и ты, в целом. - Божественно? - Омерзительно. Они синхронно улыбнулись, однако Дазай этого, конечно, не увидел. - Может, ты просто не распробовал? – Фёдор вдруг поднял с пола кинжал и полоснул им свою руку, привставая и подвигаясь к Осаму. - Сомневаюсь, что… - он не успел договорить, так как Достоевский схватил его, роняя к себе в гроб и нависая сверху. – Что ты?.. - Глаз за глаз. Я пил твою кровь, так что… можешь выпить мою. - Я не хочу. И, кстати, о глазах… - Фёдор перебил его, дотронувшись большим пальцем до его губ и приоткрывая их. - Отказ не принимается, - вампир приставил своё порезанное запястье к его губам, и Осаму, хоть и находясь в достаточно странном положении, решил не спорить и просто, присосавшись к его руке, попробовал еще. Вкус был всё такой же мерзкий, однако, как бы это странно не звучало, в большом количестве отсутствует тот отвратительный привкус. Когда Достоевский оторвал свою руку от его рта, Дазай продолжил: - Вы, кажется, наглеете, барон. - Сказал человек, пожелавший меня убить. - Если ты хотел сейчас сделать меня вампиром, то я вынужден тебя разочаровать. - Я просто хотел немного… поиграть с тобой?.. Осаму сначала хотел было что-то ответить, но потом внезапно осознал, что пытаться говорить что-то адекватное этому психу бесполезно. Проще уж игнорировать эти его… подобные порывы. - Может, ты меня отпустишь? - Я уже сказал, что не держу тебя. - Я имею в виду… сейчас. В данный момент. Ты меня держишь. - Ох, - Фёдор отпустил его и даже аккуратненько уложил в гроб. Он сидел там же, пока ноги Дазая расположились у него на бедрах и, похоже, вампир не собирался как-то разрывать социальную дистанцию, продолжая смущать юношу. – Прошу прощения за неудобства. - Спасибо, что не яма в подвале. - В подвале стало так грустно без твоих стонов, кстати. - Наконец-то крысы выспятся. - Боюсь, что здесь тоже станет уныло без тебя. - Я не останусь. - Даже на пару дней? - Даже на один. - Хотя бы не убегай сейчас и дождись утра. - Хорошо, но при одном условии. - Каком же? Осаму приподнялся, а затем потянул руки к Достоевскому. Тот принял его в объятия, и Дазай, практически дотрагиваясь губами до его уха, прошептал: - Ты никогда больше не появишься в моей жизни. Улыбка пропала с лица Фёдора. - Тогда ты можешь идти сейчас. Юноша отстранился. - Неужели так трудно оставить меня в покое? - Очень. Осаму вздохнул, а затем поднялся с места, покидая гроб и направляясь к двери на выход из комнаты. - Завтра отвезешь меня в деревню? - Да. - Только без фокусов. - Как говорил мой друг: «Что за жизнь без фокусов?» - Очень размеренная и спокойная. - И скучная. Дазай ничего не ответил. Он лишь тяжело выдохнул и дернул ручку двери, покидая комнату Достоевского и оставляя его одного в мистической темноте, сотканной из ужаса и одиночества. Осаму не верил в сегодняшний день. Не верил, что однажды он, будучи одетым в свою одежду, перешагнет порог замка Вайт Рэт и вдохнет холодный зимний воздух. Сегодня двадцать восьмое ноября, под ногами хрустит снег. И сегодня тот самый день, когда он наконец-то выйдет на свободу. Практически месяц он пробыл взаперти, позабыв, каким может быть мир за пределами темницы. И теперь он уже этого не вспомнит, потому что весь тот прекрасный мир обратился тьмой и пеплом перед глазами. Сигма придерживал его за локоть на лестнице, и вот кто-то открыл дверь кареты. Юноша нащупал сидение руками и залез внутрь. Следом за ним Сигма. Фёдор же сел напротив них. Он неотрывно смотрел на Осаму, будто пытаясь запомнить его, будто бы больше он его не увидит. На минуту в его голове проскользнула идея о том, что было бы хорошо лишить его памяти, вот только это невозможно ввиду отсутствия зрительного контакта. Что ж, за всё приходится платить. И за свои деяния тоже. Они ехали не очень долго, хоть дорога и давалась им тяжело, из-за снега. - Похоже, скоро придется доставать твои сани, - сказал Сигма, обращаясь к Фёдору. - Если снегопад продолжится, то да. - Сани? - Да. Карета, только на таких… палках, - ответил Достоевский. - У вас подобное не распространено, однако я привез их с родины. На них удобно разъезжать в заснеженную погоду. - Удивительно, - молвил Дазай. - И разгон у них намного быстрее, - улыбался Сигма. – Если всё покроет снег, то обязательно прокатим тебя. - Ловлю на слове. Наконец-то они добрались до деревни Футил и подъехали к аптеке. Сигма вышел первым и открыл дверь в помещение. Следом вышел Фёдор и ухватился рукой за локоть Дазая, дабы помочь выйти, однако тот лишь отмахнулся от него, покидая карету самостоятельно. Хоть он и калека, чувствовать себя таковым не хотелось. Выставив руки перед собой, он прошагал вперед, нащупал дверной проем и вошел. - Одасаку? - Дазай, - голос его звучал взволнованно. Он покинул своё место и подлетел к юноше, хватаясь за его локоть. – Ты как? - Отлично. Теперь отлично, - голос его слегка подрагивал. То ли от холода, то ли от какого-то доселе неосмысленного счастья. – Я… я так рад. - Я тоже, Осаму, я тоже… - Раз господин Дазай чувствует себя лучше, то вверяю его под вашу опеку, господин Сакуноске, - сказал Достоевский. От прежнего безумства не осталось и следа. Пожалуй, тон его звучал даже немного разочарованно. - Да, благодарю, что доставили его ко мне, - ответил Ода вампиру. - Тем не менее, если есть необходимость, то я готов доставить его и до Олив-Куперти… - Нет! – резко вдруг прервал его Осаму. – Я останусь здесь. Езжайте. Фёдор сглотнул и нехотя поплелся к выходу, ответив: - Что ж, тогда желаю вам удачи, господин Дазай. - Прощайте, - отрезал Осаму, а затем позвал: - Сигма. - Да, я тут, - тот похлопал его по плечу. – Поправляйся. До встречи. - Пока, - ему юноша кротко улыбнулся, так как надеялся на дружбу со стороны Сигмы в будущем. Все-таки он не желал ему зла. Вампиры покинули аптеку, и Осаму наконец-то смог вдохнуть полной грудью. Он дотронулся до стола в аптеке и посмеялся: - Их нет? - Нет. - Он… действительно меня отпустил? Ода не знал, что ответить, так как и сам не понимал, что сейчас произошло. - Получается, что так. - Ха… - слепое лицо перекосило от истерики: - Ха-ха-ха-ха! Он смеялся. Смеялся громко, надрывно, во весь голос. Он смеялся, пока горло не свело от кашля, пока не заболел живот и пока не подкосились ноги. Дазай не мог поверить в происходящее. Чертов месяц он был взаперти, а сейчас он наконец-то покинул свою тюрьму. Он свободен. Он может снова жить. Неполноценно, но жить. Омерзительно, но жить. Бессмысленно, но… Для чего? Для чего всё это? Улыбка сошла с лица, от осознания того, что его жизнь никогда не будет прежней, что он больше никогда не увидит лица людей, которые были с ним всё это время. Он замер, боясь того, что будет с ним дальше. Только боль. Только боль и кромешная тьма. На минуту он подумал о том, что, может быть, ему стоило остаться в замке. Стоило вверить себя под опеку Достоевского. Если он теперь калека, то зачем он нужен миру? Фёдор оберегал бы его, Фёдор дал бы ему всё, что нужно. Фёдор не отпустил бы его никогда, но нужна ли теперь Дазаю эта свобода? Может, клетка лучше, чем мнимая свобода? Внутри возникла черная дыра из сожаления и бессмысленности. Пока он был в замке, у него была какая-то цель – убить Достоевского и сбежать. А теперь, когда он свободен, когда он практически выполнил всё, что хотел, какой-либо смысл в его жизни испарился. Он снова слепой котенок, выброшенный на обочину, только теперь за ним есть кому ухаживать. Его избитая душа, на которой ныне красуются тысячи швов и ссадин, забилась в самый дальний угол его сознания, открыв дорогу лишь холодной и мокрой печали. Она заполонила все просветы, засев между легкими, окутывая их терновником, запрещая дышать. Дазай знает это чувство – оно всегда было с ним, на протяжении всей его жизни, вот только теперь это чувство переросло в новый вид – более мучительный. На остаток дня Осаму поселился на мансарде в лечебнице. Ода, как обычно, обработал его раны, на этот раз не заводя разговор. Он понимал, что Дазай сейчас так сильно устал, что у него просто нет каких-либо сил на общение и даже мысли. Оставив юношу одного, Сакуноске вернулся к работе, параллельно пытаясь понять, что ему дальше делать. Мужчина решил, что стоит сегодня никому не сообщать о том, что Осаму покинул замок барона. Просто потому, что Огай или Чуя, скорее всего, сразу же приедут сюда и начнут расспрашивать юношу обо всём, а тот сейчас в таком ужасном состоянии, что просто даже не сможет найти подходящих слов и рассказать всё, что с ним произошло. Вдобавок, никто из них не знает о том, что Дазай ослеп. Сакуноске решил об этом умолчать, чтобы не накалять обстановку. Периодически на протяжении дня он поднимался наверх, чтобы проверить Осаму, однако всегда находил его в одной позе: он лежал на кровати – на спине; руки его были сцеплены в замок на животе, а пустое лицо было обращено куда-то вверх. Казалось, юноша был лишен всяких эмоций и мыслей. Когда Ода зашел второй раз, Дазай уже лежал на боку, отвернувшись к стенке. Он поинтересовался, не хочет ли юноша поесть, однако тот ничего ему не ответил. Сакуноске успокаивал себя тем, что тот, возможно, просто спит, однако в действительности Осаму просто лежал и анализировал всю свою жизнь. Он так и не спустился вниз, не попросил еды и даже не отлучался в туалет. Весь его день прошел там – на пыльной мансарде, где изредка останавливаются гости аптекаря. Ода не хотел оставлять его одного, однако ему было нужно все-таки отлучиться на почтовый пункт, чтобы отправить письмо Огаю. Завтра приезжает Накахара. Он обещал привезти новый материал для опытов. Говорит, недавно смог выловить какого-то вампира, и было бы здорово провести очередной эксперимент. Сыворотка на основе крови Дазая уже давно пылится у Сакуноске в подвале. Из-за слежки за замком у него не было времени охотиться на прочих вампиров и продолжать эксперименты, в отличии от Огая. Тот уже успел сделать две версии, одна из которых как раз и хранится у Оды, а также уже работает над третьей, которая, как говорит сам доктор, будет полностью отличаться от других вариантов. Хотелось бы, чтобы заработало хоть что-то, ведь их подразделение и держится на этих экспериментах. Из-за всех прошлых действий с их стороны, орден Первого Рассвета давно хотел закрыть отдел на западе страны – то есть их отдел. Не говоря уже о том, что центральное управление ненавидит Мори, учитывая его особые методы, которые он проявил еще во время войны. Да и остальных членов их подразделения тоже никто не любит, из-за преступного прошлого некоторых. Вот только никто не спрашивает, почему так случилось. Столице важен лишь результат, тогда пускай не смотрят на методы, которые они используют. На следующий день Сакуноске написал на дощечке мелом объявление о том, что аптека не работает до завтра, однако открыл дверь, чтобы Чуя смог войти. Сам же мужчина спустился вниз и подготовил медицинское оборудование, достал из ящика выворотку и зарядил в шприц. Сколько раз он это делал? Кажется, разработкой они занимаются уже более десяти лет – с того самого дня, как Огай смог вылечить Осаму. Закончив с подготовкой, мужчина вспомнил о своем госте, поэтому поднялся наверх, чтобы проверить Дазая. К счастью, тот уже не лежал, как мертвец на кровати, но, к сожалению, он сидел на полу и вытирал мокрый пот с лица. - Ода… саку… - осипшим голосом позвал он. – Меня… тошнит… - Дьявол… - выругался Ода и быстро спустился вниз, чтобы взять таз. Когда он поднялся наверх, то парень уже лежал на полу, свернувшись калачиком. Его всего трясло и колотило, с бледного лица капал холодный пот на жесткий ковер, сухие губы покрылись коркой. Сакуноске вручил ему таз, и Дазай слегка приподнялся, склоняясь над ним. Мужчина потрогал лоб юноши, убеждаясь в том, что у него достаточно высокая температура. – Раны относительно зажили. Что опять произошло? - Не знаю… кха! – он наконец-то смог очистить желудок, однако, даже это не смогло заткнуть его желание выговориться: - У меня… кха-кха! Интоксикация… симптомы интоксикации… Может, я чего съел? Или лекарства… - Ладно, неважно. Сейчас сварю тебе отвар и сделаю жаропонижающее. Осаму знал, почему его тошнит. И надеялся, что маленькая шутка с кровью Достоевского останется всего лишь шуткой. Что-что, а юноша не хотел опять превращаться в вампира, ведь это не очень-то соответствует его планам. Ода вернулся достаточно быстро. Дазая снова вырвало, и он услышал со стороны мужчины достаточно много нецензурщины, когда тот забрал у него таз. - Какого?.. Только не это… - Что?.. Что там? - Похоже на кровь. - Черт… неужели что-то внутри открылось?.. - Если это так, то это плохо. Сакуноске усадил его на кровать, вручил мокрую тряпку и сделал инъекцию, покидая комнату. Спустя минут десять он вернулся и вручил ему стакан с каким-то неприятным на вкус содержимым. Юноша хорошо узнавал запах средства, помогающего при кровотечении, только на этот раз ему придется его пить, чтобы остановить кровотечение изнутри. Спустя полчаса лежки в достаточно отвратительном состоянии на кровати, парень выпил и отвар, помогающий при интоксикации, правда, спустя несколько минут его снова вырвало кровью. Подобное омерзительное состояние было для него стандартным. Он уже даже привык к тому, что его вечно трясет и колотит. Было бы странно, если бы его состояние резко стало нормальным. Тогда бы снова наступила меланхолия… Температура потихоньку начала падать, а затем он услышал, как внизу хлопнула дверь. Его снова вырвало, и тело принялось содрогаться в конвульсиях. Сейчас он надеялся, лишь бы это был не Мори, потому что слушать от него лекции ему совсем не хотелось. А принимать его лечение тем более. Однако, спустя несколько минут, он услышал шаги по лестнице, нехарактерные для его старика, и вот отворилась дверь. - Черт возьми… реально живой. Этот голос Дазай узнал сразу же. Это был голос Накахары, от которого он уже успел отвыкнуть, но и по которому соскучится. Улыбка сама заползла на лицо, ведь он уже очень долгое время мечтал снова с ним встретиться. Конечно, обстоятельства сейчас ужасные, но для Осаму не имело значения даже то, что он сейчас расположился над тазиком с рвотой. - П-привет… - сквозь недомогание все-таки поприветствовал его Дазай, всё таким же образом улыбаясь, будто идиот. - Ты, мать твою, смеешься? Ты… черт! Конченный идиот! – голос его сорвался на крик. – Ты хоть знаешь, что ты наделал! Мы тут все с ума сходили, думали – всё! Нет у нас новичка! Сожрали! А ты, сука такая, не только выжил, да еще и Гоголя замочил! Ты вообще адекватный? Ты думаешь, что ты делаешь, прежде, чем творить всю эту ересь?! Осаму тихо посмеялся и отложил тазик. Упав на кровать, он вытер рот рукавом, а затем тихо ответил нервному герцогу: - Я тоже скучал, Чуя. - Я… я не… Я не это имел в виду, кретин! Если бы с тобой что-то случилось, то прощай, все наши эксперименты, прощай, наше подразделение, прощай… да всё прощай! Ты хотя бы подумал, что будет с Мори? Он же всю жизнь на тебя положил! - Да-да. Можешь не читать мне лекций заранее, пожалуйста. Мне это еще от него самого выслушивать. Тем не менее я рад тебя… - он хотел сказать «видеть», однако подумал, что в нынешнем состоянии это прозвучит глупо. - … Слышать. Он услышал резкие шаги Накахары, а затем почувствовал, как тот приземлился рядом на край кровати. Чуя тяжело выдохнул и наконец-то нашел слова: - Ты что теперь… ничего не видишь? Юноша всё равно не переставал улыбаться. Почему-то пришествие Чуи очень сильно подняло ему настроение. Будто бы черноту, в которой он теперь живет, внезапно освятили лучи яркого закатного солнышка. Чуя был громкий, Чуя был шумный и резкий. Это в корне отличалось от всего, что окружало Осаму, однако ему это нравилось. - Как видишь. - Я – отлично. А ты? Повисло молчание, а затем они все-таки тихо посмеялись. Накахара внезапно растаял, несмотря на то, что заявился сюда в крайне плохом расположении духа. Возможно, ему просто стало его жаль. А может, он просто рад, что Дазай выжил. - Знаешь, Чуя. Ты… прости меня. Я правда зря это затеял… - Ну, что теперь… сделанного не воротишь. Да и, может, теперь ты успокоишься, отдохнешь от своих бессмысленных геройств. - Ха! Ты действительно думаешь, что какая-то слепота может меня удержать? Я даже в этом состоянии был близок к тому, чтобы убить Достоевского. Жаль, что… - он осекся. Ему хотелось рассказать Накахаре обо всём, однако он решил, что все-таки не стоит рассказывать о некоторых вещах. – А, неважно. Расскажи лучше, что вы тут без меня делали. - Мы? Ты серьезно? Это самый плохой уход от ответа, Дазай, - Чуя скрестил руки на груди. Осаму не видел, с какой обеспокоенностью тот смотрит на него, однако чувствовал крайнюю заинтересованность в голосе Чуи. Кажется, тот давно хотел с ним увидеться, несмотря на то, что их по-прежнему нельзя назвать друзьями. – Ты рассказывай, что с тобой было всё это время. - Ну, я даже не знаю, с чего начать. У меня в голове такая каша. - Как вышло, что тебя лишили зрения? - Это получилось случайно. Тут Осаму замолчал, будто и не собирался больше комментировать это. - И? – потребовал продолжения Чуя. - Что? - Конкретнее? - Ну, скажем, это больше моя вина. Я… наткнулся на вампиров в подвале, и они повредили мне лицо. Если что, Достоевский почти всех убил. Осталось двое, и они, вроде как, не слишком опасны. Он держит их в узде. По лицу Чуи было видно, что он явно неудовлетворён ответом Дазая, однако и понимал, что правду тот точно не скажет. Осаму же не хотел еще больше осложнять отношения ордена с Достоевским, поэтому не имел желания раскрывать всё то, что он с ним сделал. Мало ли, такой импульсивный человек, как Накахара, решит ему отомстить, да и Мори тоже не отличается миролюбивостью. Правда и Дазай был не против убить Фёдора, несмотря на то, что вторая половина его сознания противилась и хотела вернуться в клетку. - Ладно. Я спущусь к Оде. Пойдем, поставим очередной эксперимент, а ты отдыхай, - Чуя похлопал Осаму по плечу и оставил наедине, покидая комнату. Теперь Дазай крепко задумался о том, зачем он это делает. Почему часть его разума рвется в замок Вайт-Рэт, и сейчас где-то в глубине души он мечтает вновь оказаться рядом с Фёдором. Зачем? Зачем он вообще думает о своём мучителе? Это разрывает его голову, заставляет желать собственной смерти еще больше. У него теперь есть свобода, новая жизнь. Здесь с ним рядом Ода, Чуя, Огай. Здесь его дом – его жизнь. А там – в холодном замке, где вечно гуляет сквозняк, его ждет лишь кладбищенская тишина, чтение Евангелия, редкие визиты Сигмы и неутомимый лик смерти Достоевского, который будет искать новые способы его мучения, обещая свободу. Кажется, будто ад, который он покинул, остался в его душе, и теперь рвется обратно в кандалы. Это только больше пугало Осаму, ведь он хотел просто вернуться к прежней жизни. Нет, это невозможно. Новой жизни больше не будет. Есть только она – непроницаемая тьма и обещание покоя. Снова рвота и тряска. Снова желание сорваться с крыши, изрезать свои руки, расстаться с телом. Кажется, будто тошнит его от самого себя, а не от вампирской крови. Не выдержав постоянного лежания, он решил покинуть комнату. Дазай плохо помнил этот дом, однако пытался сориентироваться на ощупь. Кое-как он смог найти дверь, а затем и перила. По лестнице спускаться было тяжело, потому что ноги его подкашивались, и он не знал, где его ожидает следующая ступенька. Тем не менее он все-таки смог спуститься, дотрагиваясь руками до прилавка. Здесь уже отчетливо можно было слышать шум внизу, а именно – крики испытуемого. Душераздирающие, кошмарные. Он слышал их, и почему-то внутри него не возникало ничего. Это даже позволило ему проникнуться некой ностальгии по прошедшему месяцу. Заскучав, он начал щупать всё вокруг, пытаясь понять, где он и что находится вокруг него. Он находил руками какие-то книжки, цветы, травы, флаконы, один из которых все-таки случайно разбил. Повернувшись, он случайно ударился ногой о какой-то столик, а затем нашел очередную дверь. Кажется, эта ведет в сторону кухни. Оказавшись в новом помещении, он захотел найти что-нибудь, похожее на источник воды. Горло пересохло, и во рту остался привкус лекарств, вампирской крови и рвоты, из-за чего хотелось блевать снова и снова. Вокруг он находил только какую-то бесполезную кухонную утварь, вроде черпаков, кастрюль, тарелок. Случайно ухватился рукой за нож и, что характерно, порезал руку. Теперь мерзкое ощущение во рту можно хотя бы заглушить вкусом собственной крови. Она хотя бы не такая противная. Окружение начало становиться для него всё более понятным, и вот он наконец-то смог найти руками бочку. Вода тут была не очень чистая. Она предназначалась для хозяйственного использования, однако он хотя бы смог умыться и промыть раненную руку. Продолжая исследование, он нащупал справа что-то теплое и металлическое. Прощупав форму предмета, он понял, что это чайник, в котором, должно быть, сейчас кипяченая и теплая вода. Не церемонясь, он отхлебнул немного прямо из носика. Убедившись, что эта вода годится, он продолжил пить, осушив чайник практически до дна. Теперь он чувствовал себя намного лучше. В идеале бы найти еды, но есть риск, что она полезет обратно сразу же, после приема, поэтому стоит повременить. Покинув кухню, он кое-как смог обогнуть стол, об который споткнулся в прошлый раз, поэтому теперь ушибся плечом об шкаф. Да, если до этого он был в относительно знакомой обстановке, то теперь он попал место, в котором бывал редко, и всё вокруг предстает для него совершенно новым. Сейчас ему очень хотелось спуститься вниз, однако он не хотел мешать остальным, поэтому просто нашел окно, ведущее на улицу. Дазай приоткрыл его и почувствовал, как морозный ветер обжигает лицо. Улыбка коснулась его губ. Казалось бы, как мало нужно для счастья? Просто ветер, просто снег. Просто свобода, где его никто не удерживает. Ему резко захотелось выйти на улицу, однако он не знает, где ключи от лечебницы. Хотя… когда подобное его останавливало? Он снова пошел изучать своё окружение. Он помнил, что за прилавком, рядом с дверью на кухню был шкаф, поэтому там он, возможно, сможет найти верхнюю одежду. Дошел до туда Осаму очень быстро. Открыв шкаф, парень нащупал что-то, похожее на тулуп. Вернувшись к окну, Осаму открыл его настежь и сел на подоконник. Будет смешно, если там на площади кто-то сейчас наблюдает за ним. И еще смешнее, если крики из подвала слышны на улице. Юноше было тяжело, однако он, будучи достаточно худым, смог пролезть в окошко и выйти на улицу. Нащупав тулуп, который он оставил на подоконнике, юноша достал его и накинул на плечи. Он мог бы сделать это сразу, однако тогда вылезать было бы тяжелее. Конечно, его организм всё еще был скован болью, но если Дазай хочет что-то сделать, то остановить его невозможно. Прикрыв окно, он повернулся и вдохнул полной грудью зимний воздух. Горло наконец-то сковало не от тошноты и страха, а от чувства блаженного счастья и мороза. Он пошел вперед, боясь наступить в какую-нибудь лужу или споткнуться обо что-то, однако он прекрасно помнил, что перед лечебницей располагается площадь, посреди которой стоит небольшой резной фонтанчик. Он довольно быстро добрался до него, прощупывая каменное изваяние, которое ныне уже не пускало воду. Также он почувствовал, как уперся во что-то коленями, поэтому опустил свои руки. Это была лавочка, на которую он затем присел. Дазай не хотел уходить далеко. Просто ему надоело сидеть взаперти. Без разницы, где – в замке, лечебнице или дома, куда он, вероятно, скоро попадет. Он просто сидел, чувствовал, как холодные снежинки падают на его лицо, как между пальцами тает вода, а под ногами хрустит снег. Ледяной ветер щиплет щеки, вокруг слышен голос людей, которые занимаются своими делами на улице. Всё вокруг было таким странным, непривычным, потому что он не видел своего окружения – лишь чувствовал его. Наслаждаясь этой чуждой ему атмосферой, он смаковал каждую минуту. Дазай не знает, сколько так просидел, но скоро услышал, как дверь здания напротив отворилась, и послышался голос Накахары: - Дазай! Ты чего там делаешь?! Осаму не сразу понял, что это вообще-то кричат ему. Он дернул головой, не понимая, а затем, спустя пару минут услышал, как звук хрустящего снега приближается к нему. И вот он услышал голос Чуи уже совсем близко: - Ты чего тут мерзнешь, чучело? - Я не мерзну. - Пошли в дом. Мы закончили. - Хорошо. Я скоро приду. - Нет, ты пойдешь со мной, - Накахара резко коснулся его руки, сжав ладонь юноши в своих грубых пальцах. Осаму даже немного дрогнул от такой неожиданности. – У тебя температура, а на улице холод. Вот поправишься – тогда пойдешь гулять. - Что-то это мне напоминает… - пробубнил себе под нос Дазай, но все-таки поднялся с места, следуя за Чуей. Он аккуратно сжал его ладонь в ответ и улыбнулся. Дожил же… Накахара сам берет его за руку. Это точно кошмар? Или же сладкий сон? У его нынешнего положения, оказывается, есть преимущества. Жаль, что это длилось недолго. Чуя пропустил юношу вперед в лечебницу и закрыл за ними дверь. - Осаму, мог хотя бы предупредить, что хочешь выйти, - сказал Ода. – Мы испугались за тебя. - Я не хотел вас отвлекать. И да, то, что я слепой, не означает, что полностью недееспособный. У меня еще есть возможность передвигаться без посторонних. - Да, конечно, Дазай. Мы тебе очень верим, - грозно приговаривал Чуя. – Раз ты такой дееспособный, то собирайся. Поедешь домой. - Уже? – удивился Осаму. - Я думаю, это может подождать до завтра, - сказал Ода. – Все-таки у тебя температура. Ты же не хочешь, чтобы он заблевал твою карету, да, Накахара? Тот шикнул. - Ладно. Просто, думаю, Мори очень ждет его. В любом случае, это вам решать. Мне все равно. - Кстати, Ода, - сказал Дазай. – Я что-то разбил тут. И порезал руку, - он показал руку, на которой красовался порез с уже свернувшейся кровью. - И это ты такой самостоятельный, да, Дазай? – усмехался Чуя. - Зато я могу достать банку с верхней полки, - парировал юноша. Его улыбка стала шире. - Шел бы к своему тазику, чучело. Надоел стоять тут и портить воздух. - Ты просто близко к полу, вот и проветриваешься плохо… - Может, вы успокоитесь, и мы пойдем выпьем чаю? – перебил их ругань Сакуноске. - Конечно, Ода. Надеюсь, у тебя есть детский чайный сервиз для господина Накахары? - Я бы на его месте поискал не сервиз, а второй мешок для трупа, потому что если ты не заткнешься, то станешь, как тот вампир в подвале? - Спасибо, я уже близок к его состоянию, из-за удручающего общения с тобой. - Если вы не замолчите, то мешков будет три, я ясно выражаюсь? – пригрозил им Ода, направляясь на кухню. Молодые люди проследовали за ним. - Конечно, Одасаку. Слышал, Чуя? Веди себя хорошо, - продолжал раздражать его Дазай. Он услышал, что его собеседники начали удаляться в сторону кухни и проследовал за ними. - Это было тебе адресовано, Дазай. - Я, вообще-то… А-а-ай! – он снова ударился коленом об стол, который находился в очень опасном месте перед дверью на кухню. - Придурок, - прошептал Накахара, оборачиваясь. – Ты обо всё будешь спотыкаться теперь? - Ну… в отличии от тебя, я не могу спокойно проходить под всеми предметами мебели. - Ты сегодня прекратишь свои дурацкие шуточки? - Нет, Чуя, хе-хе-хе, - он потирал ушибленное колено, ковыляя за герцогом, - не прекращу. Осаму не увидел эту многозначительную улыбку на лице Накахары. Хоть его и раздражали эти шутки, он все-таки был рад видеть, что с Дазаем всё в порядке, так как был уверен, что тот или находится на грани смерти, или уже умер. Но, даже оставаясь слепым, он продолжал вести себя, как идиот, с которым будто бы ничего и не случилось. Зайдя на кухню, Чуя довольно суровым образом усадил Осаму за стол. Сначала он схватил его за плечо, поставив на нужное место, затем подставил сзади него стул, ударив сидением под коленями парня, еще и задвигая его потом. Дазая правда это только больше насмешило, а Накахара убедился в том, что юноша отбит настолько, что подобные манипуляции уже неспособны его успокоить. К сожалению, усидеть на месте долго он не смог, потому что принялся мешаться, спрашивать, что за чай делает Ода, предлагал помощь, но в итоге снова был усажен Чуей на место, только в этот раз Накахара уже стоял сзади и держал его за плечи, чтобы тот не рыпался. И Дазая это вполне устраивало. У него еще не было таких длительных физических контактов с герцогом, который всё больше ему нравился. Температура потихоньку снижалась, и Осаму уже даже практически не беспокоила тошнота, поэтому он смог спокойно попить чай вместе с такой дружной компанией. Больше всего он надеялся, что сегодня не примчится Огай, заставив его поехать домой. Почему-то ему совсем туда не хотелось, будто он уедет из одной тюрьмы в другую. Тут хотя бы Чуя близко. Дазаю сейчас так сильно хотелось его увидеть, хотя бы одним глазком, посмотреть хотя бы секунду, просто, чтобы освежить в своей памяти этот образ. Он всё еще помнит его, но очень расплывчато. Припоминает его непослушные рыжие волосы, вьющиеся за ушами и спадающие на лицо. Он прикрывал светлое и слегка покрытое веснушками лицо шляпой, будто боялся, что кто-то заглянет в его глубокие синие глаза. В этих глазах вечно отражались тысячи различных эмоций: от удовлетворения до ярости. Каждый раз они загорались ярко, как две звезды, когда Осаму заглядывал в них. Он вспоминает его на балу – пьяный, кружащийся в танце с какой-то дамой. Он громко смеялся и улыбался во все зубы, даже в таком состоянии умудряясь обсуждать какие-то дела с гостями Фицджеральда, пришедшими на бал исключительно ради общения с ним. Слишком молодой, слишком властный и взрослый не по годам. Это отличало Чую от Дазая, и это ему в нем нравилось. Он был более ответственным, сильным, решительным и неутомимым. У него была железная хватка, как физическая, так и деловая. Он никогда не останавливался и, возможно, ему даже нужен рядом кто-то, кто сможет остановить его вовремя. Как и самого Осаму. Он сидел на кухне и слушал его тяжелый, хриплый голос. Он то звенел, как скрипка, то тихо потрескивал, как поленья в камине. Чем больше он говорил, тем больше черт в образе Накахары вспоминал Осаму. Он будто бы чувствовал, как тот потирает запястья, вместо того, чтобы поправить отсутствующие сейчас на его руках перчатки; как небрежно отхлебывает чай из чашки, как встряхивает головой, пытаясь убрать челку с лица. Он видел его улыбку, видел, как еле заметный нервный тик пробирал левую часть лица, когда голос слегка менялся, будто Чуя скалит зубы. В глубине души возникало желание дотронуться до его щеки, потрогать рыжие локоны, чтобы ощутить, как те тлеют огнем в его руках. Ему всегда казалось, что о рыжие волосы можно обжечься, будто они – живой огонь, выходящий наружу из таких ярких и нетленных людей, как Чуя. И Осаму понимал, что у него нет ни шанса. Он почему-то был убежден, что Накахара даже друга не сможет в нем увидеть. Это только больше его разочаровывало, хоть где-то в глубине души и теплилась надежда на что-то хорошее. Всё это глупости. Наконец-то они допили чай, и парни вернулись вниз, чтобы прибраться. Дазай же поднялся наверх, открыл окно и снова начал слушать шум в деревне. Он просто радовался тому, что он находится среди живых, даже будучи практически мертвым. Он думал о многом, например, о том, встретит ли он когда-нибудь снова Достоевского. Жалеет ли тот, что отпустил его? Осаму вот снова жалеет, что ушел. Почему-то ему казалось, что его место не среди живых, а среди мертвых – таких же изгнанников, лишенных простого и человеческого. Дазай мечтал вернуться в прошлое, где он еще глупый подросток, незнающий всех ужасов, где он режет руки, чтобы просто снять душевную боль, где он наглатывается лекарств в попытке умереть. Нет, кажется, Осаму был мертвым всегда. Просто сейчас он начал ощущать это острее. Возможно, тогда в детстве он не вылечился от вампиризма, а просто его недуг ушел на второй план. Может, сейчас он просто не нуждается в крови, но его организм всё еще работает иначе. Звучит это всё странно и глупо, во всяком случае, Дазай пока что не чувствовал себя, как-то иначе, да и не видел отличий от остальных людей. Он начал немного замерзать, поэтому прикрыл окно и лег на кровать. Температура слегка спала, однако его теперь клонило в сон. Осаму боялся спать. Он опять боялся увидеть очередной кошмар, полный страданий. Он не хотел спать даже ради того, чтобы снова увидеть мир, если только в его сне не будет Чуи. На меньшее он не согласен. И всё же он задремал. Задремал беспокойно, без сновидений. В его сознании возникали какие-то образы, но все они были слишком расплывчатыми и необособленными. Тело слегка пробирала дрожь, но юноша уже не мог проснуться. Он содрогался в своей дреме и тяжело дышал. Такое ощущение, что его сон всегда бывает таким – лихорадочным. Но вот он услышал, как кто-то зашел в комнату и почувствовал, как плед улегся на его плечи, а теплая рука коснулась лба. - Вроде бы, не такой уж и горячий. Осаму дрогнул и проснулся. Что-что, а он не ожидал, что подобную заботу о нем проявит Накахара. Неужели у Осаму еще есть шансы? Да нет, просто сейчас он выглядит жалко. - Давно ты здесь? – спросил Осаму. - Только что зашел. Попрощаться. - Уезжаешь? - Да, надо вернуться. Пришло ответное письмо от Мори. Он просит, чтобы я отвез тебя в Олив-Куперти, так что я приеду завтра за тобой. А ты пока собирай вещички. - У меня… ничего нет. - Тогда позаботься о собственной туше. Она сейчас находится не в самом лучшем состоянии. Ясно? Дазай усмехнулся и ответил: - Ясно. - Поправляйся, чучело, - Накахара встал с кровати, поправляя плед, которым накрыл Осаму, и сейчас тому показалось, что это самый счастливый момент в его жизни. Когда еще такое бывало, чтобы Чуя сам приходил и накрывал его пледом? А завтра он повезет его домой… Ради такого случая можно и поехать. - Спасибо, - улыбнулся ему вслед юноша, а затем, когда тот уже открыл дверь, чтобы покинуть комнату, добавил: - коротышка. Чуя недовольно шикнул, но ничего не ответил, прикрыв за собой дверь. Теперь Осаму было уже сложнее уснуть, ведь его сердце радостно колотилось в груди от того, что Накахара вдруг внезапно появился в его жизни так скоро. Он и сам не знает, чем этот герцог ему так приглянулся. Он был хамом, как и сам Дазай. Был очень харизматичным хамом, надо сказать… а также достаточно красивым, хоть и невысоким. В нем была какая-то очень загадочная искра, перчинка, которой он никогда не видел в других людях. Чуя был деятелем, и эта деятельность проявлялась во всех его действиях. Данное качество проявляется часто, но Осаму такие люди практически не встречались, поэтому сейчас такой человек, как Накахара, кажется ему чем-то новым и удивительным. Дазай сильнее накрывается пледом и засыпает под мелодию собственных мыслей. Наконец-то они не наполнены горечью и отчаянием. Напротив, кажется, будто бы даже всё не так плохо. Возможно, у него еще есть шанс стать человеком обратно. Оживиться. Если у него не получится, то у него останется только один вариант – вернуться в проклятый замок к мертвецам, где он будет чувствовать себя своим. Звезды сияли яркими огнями на черном морозном небе. После дневного снегопада ночью стало даже как-то слишком безоблачно, зато поднялся ледяной ветер, однако Дазай всё равно не хотел закрывать полностью окно. Ему хотелось чувствовать полностью эту наступившую зиму, раз он не может её увидеть. Он спал и слышал, как на улице лают собаки, как кто-то проходит по темной улице, как смеется молодежь, как Сакуноске что-то передвигает внизу, а затем под покровом ночи покидает лечебницу. Наверное, понес хоронить погибшего вампира. Жаль, что у них снова ничего не вышло. Почему-то после ухода Оды сон полностью пропал. Ему стало как-то по-особенному беспокойно, будто именно сейчас он крайне уязвим. Только-только он задремал, как окно внезапно отворилось от бешеного порыва ветра, и Дазай поднялся, чтобы прикрыть его. Замерев, он прислушался ко всем звукам, предполагая, что некто мог ворваться к нему через окно. Не услышав ничего подозрительного, он лег обратно на кровать, отворачиваясь к стенке. Сон пришел не сразу, но на этот раз он уже не смог проснуться, даже когда чувствовал, будто кто-то поправляет ему одеяло и гладит по голове. Усталость и интоксикация были такими сильными, что его сознание решило не обращать на это внимание. Только позже, когда он услышал какой-то хлопок и почувствовал запах пепла до него дошло. Он подскочил, чуть ли не закричав: - Фёдор?! Никто не откликнулся. Возможно, ему показалось, а может, вампир ушел. Тем не менее, сейчас, вспоминая свой сон, он понял, что тот действительно приходил его навестить. Да, похоже, ему не избавиться от этого чудовища даже сейчас, когда он уже не его заложник. Внезапно дверь в комнату отворилась. - Дазай, - это был Сакуноске, - ты кричал? - Да? – Осаму сделал вид, будто не понял. – Я не… не знаю. - Всё в порядке? - Да. Просто… сон странный приснился. Отдыхай, Одасаку. Тот закрыл дверь, и юноша снова улегся на кровать. Он прикрыл глаза и постарался уснуть. Ему нужно выспаться хотя бы сегодня, потому что завтра его ждет совершенно новая и незнакомая ему жизнь, где ему придется выживать, будучи калекой. И пускай. Возможно, это даже того стоит. Если он до сих пор жив, значит, все испытание сделали его только сильнее. Если же он мертв, то даже смерть не станет для него преградой.