
Описание
Америка и Россия - самые лучшие родители в мире! По крайней мере так думает их маленький сынишка Александр. Но даже самые идеальные родители могут поссорится, да и по каким пустякам - место проведения новогодней вечеринки. И хотя ждать знаменательной даты целую неделю, спор все никак не утихает, а скандалы в новом году никому не нужны. А что лучше всего помогает позабыть старые обиды? Правильно - неожиданные жизненные повороты. Особенно если они исходят от собственного неугомонного сынишки.
Примечания
Думаю многие уловят здесь отсылку к сюжету одной узнаваемой новогодней комедии, что же, это она, правда переделанная в угоду авторскому замыслу.
Посвящение
Всем читающим фанфик)
Власть и игра
31 декабря 2024, 06:40
Америка был взбешен. Его умение разговаривать с бандитами подвело его, а вмешательство в дело итальянца загубило все на корню. Он готов был выплатить из своего же кармана любую сумму, отдать в заложник любого своего человека, но исполнить подобное было выше его сил.
На сеньора следовало надавить, думал Альфред, а податливость Феличиано сыграла с ними злую шутку. Тем более столь расслабленная манера общения сеньора, который был знаком с итальянцем, не прибавляла никакого доверия или уважения к переговорщику. Ныне американец был уверен, благодаря бессоннице и расшатанным нервам, что и Феличиано как-то замешан в похищении.
Немец крепко сжал руку вокруг шеи Альфреда; теперь помощь Франциска не требовалась, и тот благополучно последовал за Анной, чей отрешенный и вместе с тем полный холодной решимости взгляд скользил то к перепуганному итальянцу, то к беснующемуся супругу.
- Отпусти меня! Этот ублюдок подвел нас под невыполнимые условия!
- А ну прекрати истерику! Ты только тянешь время, а его и так мало! - рыкнул Людвиг. Едва ему нравилось как развивалась ситуация, но безрезультатная злоба бесила сильнее.
- Прояви хоть малейшее уважение к малышу Фели, mon ami. Он добился от этих scélérats внятных условий. Вряд ли бы еще кому удалось разговорить того мужчину лучше.
Мощный удар локтем заставляет Германию разжать хватку. Тупая боль в боку растеклась стремительно; удерживать более мужчину Людвиг не собирался. Хватит с него непоследовательных, поддающихся эмоциям стран.
- Внятные условия? Внятные?! Да этот идиот привел нас к неразрешимым последствиям! Каким образом я должен уговаривать своих людей отказаться от всех тех документов, что мы приняли? Отличное решение, ничего не скажешь! - Альфред судорожно засмеялся. - Какой позор. Достигнуть таких высот и все бросить только потому, что Северный Италия питает симпатию к преступному миру, иначе чего бы сеньор был так добр с тобой.
Вдруг мозг американца озарила совсем безумная догадка.
- Слушай, а может ты был с ними заодно? - Альфред стал наступать на Феличиано грозной тучей, готовой смести его с пути. - Нет, а почему нет. Самый неприметный среди всех воплощений, никто и не подумает что такой невинный человек способен на ужасное. Только знай, - он склонился над Северным Италией. Голубые глаза мужчины метали ледяные молнии, - если твои планы с собачниками осуществляться и с Александр погибнет, - голос его был подобен завыванию грома, - я тебя в порошок сотру.
Ожидаемо Феличино заплакал. Как град посыпались его причитания о невиновности и попытке помочь несчастному мальчику, да только всех их Америка пропускал мимо ушей. Только сейчас он задумался над сказанным. А вед и правда, какие у него доказательства виновности Северного Италии. Порою сам Альфред мог общаться с такими людьми самым дружелюбным образом, дабы смягчить сердца людей и воздействовать на их волю. Даже к словам сеньора о том, что вместе им бы далось навести порядок нет смысла придираться хотя бы потому, что у самого Альфреда за душой нечисто.
"Нет!" - отбросил Америка, - "Дело не обо мне сейчас. Он может очень хорошо скрывать свои планы. Мы, по факту, ничего об искренней стороны Феличиано не знаем. Даже Людвиг не может об этом знать наверняка...Надо бы поострее смотреть за этим парнишкой".
Всеобщее смятение перекатилось на Америку. Мало кто с этих пор относился к Италии как раньше, особенно в отношении его мягкой и немного трусливой натуры, но помощь его все же считали неоценимой. Кто бы еще согласился общаться с главарем группировки, при этом не боясь сделать ситуацию ее хуже. Для многих все развернулось просто отлично, только показывать этого, из понятных соображений.
- Alfred Frederick Jones, hör jetzt damit auf! Ты сеешь раздор в наши планы! Мы получили ясны инструкции, и если хотим вернуть обоих мальчиков живыми, нам придется с этим считаться, - Людвиг выступил в середину зала. Итальянец тут же спрятался за его спиной. Этот жест не укрылся от вездесущего и подозрителього Америки.
- А, так ты защищать его вздумал? С ним заодно? Моет тебе напомнить, какие договоренности связывают меня и тебя? Ты не в том положении, чтоб отступать от всего сейчас, - Америка злорадно улыбнулся. Маска воплощения вновь налезла на красивое лицо; от былого человека, что переживал более за семью и желал ее благополучия осталось ничего.
Германия в отвращении скривился, уголок губы странно дернулся. Видно, как он боролся с чем-то.
- Это никак не влияет на происходящее теперь и мы должны...
- Почему нет! - воодушевленно вспылил Америка. - Давайте все отменим. Вернемся к тому, что было раньше. Ты будешь всего лишь какой-то страной ЕС, одной больше, одной меньше. О тебе особо и говорить не будут, потому что все,что у тебя будет это пиво и машины. Ты останешься в забвении и опустении без меня, Людвиг. Или Франция, давай открестимся от всего, что есть между нами, в угоду преступников, и у Франциска не будет ничего кроме вина, сдобной выпечки и моего вечно недовольного брата через пролив. Не обессудь, Франциск, - коротко бросил Америка. - Ну и наконец Россия, - теперь девушка обратила на все внимание. До этого она была уверена вступить в разговор в самой горячей фазе и смять конфликт, но теперь сам американец предоставляет ей эту возможность. - Я могу просто покинуть ее. Полостью. Развестись, так сказать. На какую судьбу ты обрекаешь моего сына, Людвиг, защищая этого итальянца? На крайне безрадостную. Будет он кататься между нашими странами, выполняя требование суди о равном участии родителей в их жизни, И Александр будет наблюдать, как его родители страдают от того, что их семейное гнездышко разбилось о чужие коварные планы. И будет мучатся вместе с ними. Этого ты хочешь, а?
Столь молниеносная речь произвел на немногих не самое хорошее впечатление. Романо с ненавистью взирал на американца, с Германией Альфред непосредственно вступил в противостояние; Франциск лишь наблюдал за бушующей бурей, пока шторм разгорался в его душе. Он крепко задумался, как лучше ему поступить. Лишь Россия безразлично рассматривала Америку. Ей не впервой видеть такого Альфреда, еще в год Холодной войны она знала, как жесток на слова может быть он, чтоб добиться своих целей. Она не сомневалась в надобности ему этого спектакля - Америка зашел слишком далеко; отпускать все теперь ему не хочется совершенно. Будь его воля принимать решения за лидеров, он давно привел бы этот мир к краху.
Впрочем, он может сделать это и сейчас, стоит только умело подергать за ниточки человеческих страхов и пороков.
"Благо в этом он не столь искусен, как его брат" - подумала Россия.
- Позволь стать третьим лицом твоего шоу, Америка, - промолвила Россия со степенным достоинством. - Если ты не доверяешь никому из окружения, раз самый близкий к тебе Германия подвергся опале, - она коротко бросила взгляд на немца. Казалось, тот всеми силами хотел смыть это впечатление с себя, но по понятным ему причинам не мог, - то может ты послушаешь меня - человека, что ближе к тебе самого доброго союзника.
- Я весь внимание, - небрежно бросил Америка.
- Раз наш разговор так быстро перешел из спасения в очередной политический сбор, то я не буду сдерживать себя в привычных нам словах. Ты забываешься, Америка, что многие воплощения вокруг тебя не только твои союзники на коротком поводке, как ты думаешь, но и твои верные люди в ЕС. Не стала бы я на твоем месте так унижать человека, рискующего честью, достоинством и многими своими привилегиями в мире, преподнося славу твоей страны. А еще людям не нравиться, когда их заслуги молчат пред из прегрешениями, особенно, когда им выносят приговор по несуществующие прегрешениям. Но самая твоя большая ошибка - ты готов бросить на карту все достижения, во многом тобою не созданные; готов на самые жалкие стенания, на обвинения в своих неудачах других, но не уступить самое малое, что даже не влияет на твое могущество. Ты как жадный старик хватаешься за каждый цент своего состояния, хотя бы он просто пылиться у тебя в сокровищнице.
Америка хотел было ринуться с обвинениями, но Анна, подобная льдине - холодной неприступной, продолжила:
- Не пытайся сказать что-то против. Ты еще слишком молод чтобы понимать некоторые вещи. Титаны не стоят крепко без сильных костей в ногах. Тебе море по колено, но лишь до момента, пока колени тебя не подведут. А еще, - она подошла к Америке вплотную, оперлась левой рукой о его грудь, а другой огладила ухо. Она сказала это совсем шепотом, чтобы никто другой не услышал. - Зная это, не смей использовать свою семью как разменную монету в наших играх...какие бы выгоды это не сулило.
Она быстро, но неслышно отступила, едва только лица Америки коснулся легкий ветерок от ее волос. Пораженный услышанным, мужчина стушевался; нахмуренные брови смотрели куда-то в пол, словно он вновь вспоминал все то, что хотел сказать секундами ранее. Руки сжались в кулаки; хотелось обрушиться гневом на каждого, выразить это яркое чувство на каждого. Дни переживаний, страха, непонимания, все это смешалось в одну массу, взрывоопасную как бензин. И вот Америка горел, да только под холодным взглядом это пламя не может коснуться никого.
Власть, политика, сила, семья...Черт возьми, семья! То самое, ради чего Альфред вообще начинал все эти поиски. Ради чего они с Аней объединились на столь короткое время, та ценность, которую он сейчас выставил на торги. Будь он хотя бы в восемьдесят процентов человеком, никаких сомнений этот выбор не вызвал - он выбрал бы плененного сына над властью. Да только для воплощений такая человечность скорее вольность, доступная не каждому, но иногда, в моменты особенного душевного подъема, им доступная.
А он вернулся в привычную стезю: играй,разделяй и властвуй. И в этой игре его победила Анна, которая с материнским чувством превосходила многих здесь в человечности.
"Возможно, это ее погубит. Но не сейчас" - подумал Америка.
Ответить ему было нечего. Он чувствовал себя невероятной сволочью по отношению к сыну.
- Я считаю, - продолжила Анна, - уступить Северного Италию в этой игре не столь критично. Мир изменчив; сейчас он приветлив к тебе, а завтра холодные бури и ураганы сметут тебя прочь. Более того, мы забываем об обычной человечности дру... - она прервалась на полуслове. - Вспоминайте о ней почаще. И я говорю это не потому, что там мой сын; мой долг как воплощение - помнить о человеческих чувствах.
Она присела в кресло. Подперев голову рукою, она внимательно осмотрела каждого. Франция волновался, весь его вид говорил об этом. Он прикусил губу, нервно постукивал ногой по полу и иногда обводил рукою подбородок. Да, Россия помнит, как раньше он любил поглаживать совсем небольшую, но так подходящую ему бороду. Германия удовлетворено выдохнул, он единственный кто заметил ее изучающий взгляд, а потому он ответил ей таким же, но более мягким и понимающим взором. После он коротко кивнул ей и слегка, совсем невидимо улыбнулся. Литва и Польша менее всех погруженные в сложившуюся между воплощениями ситуацию, коротко перебрасывались словами. Братья итальянцы остались на своем местечке на диване. Удивительно, Романо не пытался осудить брата.
- Итак, прошу голосовать. Кто за то, чтобы согласиться с условиями того мужчины?
Литва поднял руку первыми. Мудрый выбор, подумала Анна. За ним медленнее последовал Польша. Видимо этот выбор они и обсуждали сейчас. Романо предпочел воздержаться от голосования, но всем было очевидно, что ослушаться требований России, если они последуют, он не посмеет. Про Феличиано и говорить смысла не было. Теперь настал выбор трех.
Германия помедлил лишь чуть-чуть. Скрестив руки на груди и опустив голову, он думал. Сложная стратегия, разрабатываемая в его голове, в итоге сложилась, и он поднял руку.
Франция стал нервничать еще сильнее. Все чаще он поглядывал на Артура; тот еще спал, крепко приложившись от затрещины Людвига. Теперь и на француза напали дурные мысли, что вся эта акция - гениальный план по ослаблению одних и усилению других. Он так и не ответил прямо. И руку не поднял, но почти умоляюще смотрел на Анну.
Америка молчал, но не потому что злился за свое поражение. Он корил себя. Моменты небывалого подъема, не встречаемые ликованием или пониманием, сменялись у него почти детским гневом. Но когда его уличали к ошибках, причем критических, он оседал и предпочитал молчаливое одиночество. На немые жесты Франции он не отвечал, а еще погодя шумно выдохнул и вышел в соседнюю комнату, не сказав не слова.
- Таким образом, большинство нашего собрания согласны с условиями. Никто не выразил противоположного мнения или несогласия. Нам стоит приступить к исполнению немедлено.
- Я предлагаю разделить бремя выкупа на каждого в равной степени. Он не указал точную сумму, но я думаю, нам целесообразнее проявить щедрость в данном случае, - вмешался Германия.
"Он подозрительно оживился" - подумал француз. - "Oh mon Dieu, si nous ne faisons rien, les choses iront très mal!".