Шарф Детры

      Не теряй рассудок.       Пока пристанище хищных птиц рвёт тебя на куски.       Не теряй рассудок.       Пока они вырывают перья из крыльев, в муках несущих тебя к свободе.       Не теряй рассудок.       Пока думаешь о том, подчиниться ли манящему зову смерти.       Не теряй рассудок.       Пока из тебя выпиливают идеальную куклу для исполнения приказов. Наживую обрезают всё ненужное. Обматывают стальной оболочкой. А в вены вливают отравленную лаву.       Не теряй рассудок.       Пока они уничтожают всё, что тебе дорого.       Но рассудок остаётся. Просто искажается.       Птенец № 105. Воплощение ошибки, которую нужно исправить. Страдающий разум, мечущийся между выбором: сохранить свою прежнюю форму или искорёжиться, повинуясь пыткам Гнездовья.       Он – изуродованная версия рыцаря Турнепса, мир которого перевернулся, Турнепса, над которым потешается автор.       Он – главный эксперимент судьбы, обернувшей все его мечты и надежды в иное пространство.       Он – аист, стремящийся улететь в небо. Но его удерживает верёвка, делающая его простым никчёмным воздушным змеем.       Он – наблюдатель детской крови, детских ран, детских слёз.       Он – причина глаз обречённой мятежницы. Её вспоротый живот. Вытекающая плацента. Бездыханный младенец.       Разбитые Джек и Мэри. Разбитые обещания. Разбитый Грасс.       Чёрные шерстинки. Вызывающие такую боль.       Это всё он. Это всё он. Это всё он.       Разум рвёт едва вросшую в него цепь. И Птенец № 105 вспоминает своё имя.       Его зовут Лин. Гнездовье убило его маму. Его деревня разрушена. Он – Птенец, служит Гнездовью. Без свободы. Без надежд. Без кота.       В его маленького Турнепса вонзилось лезвие. И теперь Лин один. Совсем-совсем один. Навсегда.       Сейчас он стоит на коленях на полу в подвале корпуса. Его руки связаны, как и лапки его Турнепса были связаны. Его спина оголена, открыта для стоящих рядом двух Беркутов и Пересмешника № 34. Беркут достаёт из костра раскалённую катану. Потому что Птенец должен быть наказан за проявление эмоций.       Нужно исправить это воплощение ошибки.       Когда трещащий от жара металл касается белой спины Птенца, Лину вспоминаются золотые глаза Турнепса. Как они теряют свой цвет, закрываются, пока из раны течёт кровь. Он кричал. И Лин сейчас кричит. Они всегда были слишком похожи.       Что больнее? Эта пытка, или осознание, что Турнепса больше нет…       Сквозь собственный крик Птенец различает наставления Пересмешника № 34.       «Эмоции – препятствие на пути к совершенствованию».       «Прошлое не имеет значения».       «Ассасин не чувствует боли».       «Боль – прерогатива неидеальных существ».       От плача из горла идёт кровь, и мальчик надеется истечь ей и исчезнуть навсегда. Но сознание что-то удерживает, не давая провалиться в безопасную тьму. Лин чувствует всё. Каждую клетку тела, заживо сгорающую. Всё его существование – нескончаемая смерть в огне. Мальчик пытается сосредоточиться на боли, чтобы быстрее потерять сознание. Он чувствует, как плоть разъедает раскалённый металл, как под горящим лезвием рвутся и чернеют кусочки кожи, как жар прижигает кровь.       Но действительность не отпускает его. Лин всё ещё в сознании, но ощущает, как мутнеет рассудок. Всё смешивается воедино. Шипящий клинок, рвущаяся плоть, голос Пересмешника, крик мальчика и крик Турнепса.       Сколько выжженных порезов сделано? Ощущение, словно со всей спины сорвали большой слой. Когда Беркут опять вынимает из костра калёный клинок, Лин слышит быстрые шаги. Слышит, потому что чувствует спасение.       Беркутов хватают и уводят. Тогда Лин закрывает глаза, наконец поддаваясь бессознательности, перед этим расслышав голос Гинзо.       - Вы подписали себе приговор, Пересмешник тридцать четыре.       Потом он очнулся в своей комнате, сидя на кровати. Словно ничего и не было. Но спина горела, так что всё было по-настоящему.       Перед ним сидел Гинзо. Без маски. В руке у него была колба с красноватым зельем.       - Пей, - лишь сказал Коршун.       Мальчик так и сделал. Кажется, его руки двигались лишь из-за приказов главнокомандующего. Когда он уйдёт, Лин превратится в обездвиженную куклу. Зелье растеклось по телу, обжигая больнее калёной катаны. Гинзо забрал пустую колбу, поднялся, натянул маску.       - Постарайся уснуть, - тихо сказал он напоследок. – Во сне легче укрыться от эмоций.       И ушёл. Оставляя Птенца в полном одиночестве. На этот раз – навсегда. Оно теперь – его спутник. Судьба вычеркнула Турнепса из жизни мальчика. Последняя надежда на спасение. Последняя ниточка, напоминающая о минувшей счастливой жизни.       Лин, чувствуя, как дрожь пронзила тело, скатился с кровати, упав на колени. Слёзы стали разбиваться о пол, снова и снова.       Турнепс. Его маленький Турнепс. Его малыш. Его котёнок. Его милый друг. Такой крошечный. Такой любящий. Доверяющий людям. Такой беззащитный. Всё напоминало о нём. Повсюду были крошечные едва заметные чёрные шерстинки. Как же… так… Холодное острое лезвие. Убивающее такое маленькое невинное создание.       Мальчик свернулся в калачик, пытаясь почувствовать под боком родное существо. Его маленькое сокровище. Но руки лишь хватали пустоту.       Почему Лин не спас его? Почему не смог вытащить отсюда? Чего он так боялся?       Бояться нужно было исхода, который и случился. Турнепса больше нет. Причины выбираться отсюда нет. Причины жить – нет.       Прежний Лин не вернётся. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда…

***

      - Мои милые Птенцы. Подходит к концу ваше соперничество, - доносится голос Магистра с трибун. Звон колоколов. – Неважно, кто одержит победу в этом испытании. После него я соберу вас для финального соревнования и наконец выберу нового Коршуна.       Птенец № 105 берётся за рукоять катаны. Испытание включает в себя бой на катанах. Текущая цель – одолеть соперника. Соперник – Птенец № 99.       Магистр даёт добро. Соперник делает выпад. Уворот. Атака. Выпад. Блок. Уворот. Атака. Блок. Выпад. Атака. Уворот.       Секущие удары. Комбинация с колющим. Блок. Уворот.       Атака. Секущий наискосок. Блок.       Выпад. Уворот. Перехват.       Блок. Удар. Блок. Удар.       Турнепс.       Промах. Отскок. Блок. Перехват. Атака.       Выпад. Секущий удар.       Мама.       Промах. Лёгкое ранение в плечо.       Блок. Перехват. Атака. Отскок.       Атака. Отскок. Атака. Отскок. Атака. Отскок. Атака. Отскок. Удачная тактика. Атака. Отскок. Атака. Отскок. Атака. Отскок. Атака.       Перехват. Блок. Секущий удар. Блок. Отскок.       - Довольно, - звучит голос Магистра под удары колокола.       Птенцы убирают катаны. Поворачиваются к трибунам, исполняют жест-почтение.       В скором времени учеников ведут во второй корпус к кабинету Коршуна. За столом сидит Магистр. С двух сторон от неё – Коршун и Пересмешник № 34.       Почему он ещё жив?       - Прекрасное будущее Гнездовья. Я довольна вами обоими, - говорит Магистр с улыбкой, когда Птенцы становятся перед ней. – Прежде чем я объявлю новым Коршуном одного из вас, хочу задать вопрос.       Магистр замолкает, рассматривая Птенцов.       - Я хочу узнать ваш личный мотив, ради чего вы служите Гнездовью. И почему стремитесь стать Коршуном, - Магистр переводит взгляд на Птенца № 99. – Девяносто девятая?       - Я хочу расширить влияние Гнездовья на мир. Я хочу, чтобы каждое действие Гнездовья влияло на жизнь людей. Хочу, чтобы все народы были под его властью, - уверенно отвечает Птенец № 99. – И я хочу уничтожить головорезов. Стереть их в пыль. Истребить их класс навсегда. Чтобы больше они не портили мир.       Пересмешник № 34 улыбается. Магистр тоже, но улыбается иначе.       - Ясно, - переводит взгляд на Птенца № 105. – Ну а ты, Сто пятый?       Личный мотив. Что это такое? Это противоречит мышлению ассасина. Нужен ответ. Мыслей нет.       Пообещай мне, что, когда станешь сильным, ты будешь защищать тех, у кого этой силы нет.       - Я… - Птенец № 105 осекается, анализируя, правильно ли подобным образом ассасину формировать ответ. - …хочу использовать свою силу во благо мира.       Кому он дал это обещание?       - Вот как? – Магистр вновь улыбается. – Меня это устраивает… Что ж. Маэстро, кто, по вашему мнению, достоин стать новым Коршуном?       - Девяносто девятая, однозначно, - тут же отвечает Пересмешник № 34.       - А что думаешь ты, милый друг? – Магистр обращается к Коршуну.       Он молчит какое-то время.       - Сто пятый.       - Да что же это, - шипит Пересмешник.       - До чего же вы враждебны друг к другу, - тихо смеётся Магистр. – Теперь моё слово. Я объявляю будущим Коршуном…       Алые глаза смотрят на Птенца № 105.       - Сто пятого.       - Госпожа, почему?! – встревает Пересмешник.       - Выбор сделан, Пересмешник тридцать четыре, - спокойно говорит Коршун. – Извольте не вмешиваться.       - Я обращался не к вам, милостивый, - склабится учитель.       - Маэстро, с чего я должна объяснять свой выбор? Моё слово – исключительно и неоспоримо, - Магистр перестаёт улыбаться. – И я уже говорила, что своему Коршуну я доверяю больше, чем вам.       Голос Пересмешника начинает дрожать.       - Госпожа, вы не понимаете, какой опасности подвергаете себя, доверяя этому ассасину! - учитель упирается руками в стол. – Разве за столько лет вы не увидели, как все его нововведённые законы противоречат вашим трудам?       Магистр неотрывно смотрит на Пересмешника с растущей злостью.       - Все его выдумки делают из служителей Гнездовья немощных слюнтяев! – эмоциональнее продолжает Пересмешник. – А из Птенцов – неженок, льющих слёзы по любому поводу!       - Может вас просто задевает то, что у меня больше власти, чем у вас? – холодно произносит Коршун.       Пересмешник пронзает его бешенным взглядом.       - Больше сорока лет я отдал службе Гнездовью. Моим единственным желанием было создать дисциплину, свойственную ассасинам. Вырастить Птенцов, как истинных воинов, совершенных и бесчувственных, - учитель презрительно указывает пальцем на Коршуна. – Но ты, безопытный и бестолковый, рушишь все мои труды и явно осознаёшь это! И на своё место продвигаешь таких же немощных Птенцов, как ты! В тебе нет совершенства, нет верности Гнездовью! И как Коршун ты – полное убожество!       Коршун молчит.       Вы подписали себе приговор, Пересмешник тридцать четыре.       Магистр поднимается из-за стола.       - Что ты сказал? – звучит её тихий голос.       Пересмешник осекается, сразу меняясь в лице.       - Как ты его назвал?       - Госпожа, я…       - Ты назвал Гинзо «убожеством»? – алые глаза жгут Пересмешника.       - Госпожа, послушайте!       - Я годами искала способы создать идеального Птенца. Сколько сил я потратила, чтобы прийти к желаемому результату. И теперь все мои труды, моё безупречное творение ты называешь «убожеством».       - Нет, я не..!       - Это немыслимое преступление с твоей стороны, Пересмешник. Ты достоин наказания хуже, чем наказание за измену Богу, - на лице Магистра появляется безумная улыбка. – Ты уволен.       Какое-то время в кабинете стоит тишина. Затем Пересмешник со всей силы ударяет кулаком по столу.       - Вы пожалеете, что не прислушались ко мне, госпожа. Ваш драгоценный Коршун рано или поздно предаст вас, и обречёт всё Гнездовье на гибель. Он – не ваше безупречное творение! Он – грязный мятежник и предатель!       - Гинзо, милый, выведи Птенцов из кабинета, - с прежним взглядом говорит Магистр. – Я должна провести ритуал увольнения.       Коршун уводит детей в коридор. Дверь закрыта, из-за неё тут же слышатся сдавленные крики Пересмешника, перерастающие в вопль агонии.       Никому нет дела до мучений учителя. Птенец № 99 поворачивается к Коршуну.       - Ваша светлость, я разочаровала вас? – Птенец № 99 звучит виновато. – Я слишком плохо старалась? Или, может, я вам неприятна?       - Нет. Я не испытываю к тебе неприязни, - ровно отвечает Коршун. – Просто всё намного сложнее, чем ты думаешь. Если выбрать Коршуном тебя, всё обернётся худшим образом.       - Я не понимаю.       - Я тоже не до конца понимаю. Просто прими, что ты не подходишь на звание Коршуна. Я всё ещё чётко вижу твою обиду. Мы оба знаем причину твоей ненависти к головорезам, Нелли.       Птенец № 99 вздрагивает.       - И я не буду тебя осуждать за это. Но эти чувства тебе мешают.       - …Вы правы.       - Не воспринимай это, как поражение. Ты – талантливый Птенец. Но в другом аспекте.       - Раз вы считаете это правильным, - Птенец № 99 смиренно опускает голову. - Я последую всему, что вы считаете нужным.       Ещё какое-то время за дверью раздаются крики Пересмешника. Пока совсем не утихают. Из кабинета выходит Магистр. Всё её платье испачкано кровью. На лице сохнут красные капли.       - Прости, Гинзо, запачкала тебе весь кабинет. Нужно позвать Зарянок, - Магистр гладит Коршуна по щеке, пачкая белые пряди кровью. – Почему ты не говорил мне, что этот выскочка так относится к тебе? Одно твоё слово – и этот Пересмешник уже давно бы канул в бездну.       - Долгое время прощал ему всё. Он внёс огромный вклад в развитие Гнездовья, - бесцветно отвечает Коршун. – Честно, я был готов избавиться от него сам, когда узнал, что он убил Зарянку Двадцать восемь. Но решил, что он заслужил пасть от ваших рук.       - Я рада, что ты приберёг его для меня. Любой, кто посмеет сказать слово против тебя, будет караться моей магией, - Магистр приглушённо хихикает, затем говорит обыденным тоном. – Поручаю тебе подготовку будущего Коршуна. Жду не дождусь дня последнего испытания.       Коршун уводит Птенцов по комнатам. Птенец № 105 намеревается зайти в свою комнату, но главнокомандующий его останавливает. Присаживается на одно колено, смотря прямо на ученика.       - Лин, что ты чувствуешь? – спрашивает Коршун прямо.       Порядковый номер не назван. Неверное обращение. Некорректно сформулирован вопрос.       - Прошу прощения, Ваша светлость, я не понимаю, что вы имеете в виду, - так же прямо отвечает Птенец № 105.       Несколько секунд Коршун смотрит на ученика, затем поднимается.       - Раз ничего, то не будем медлить, - говорит главнокомандующий, разворачиваясь. – Чем быстрее пройдёшь последнее испытание, тем лучше.       День окончен.       Текущий день. Коршун забирает Птенца № 105 с лекции и ведёт в первый корпус. Лифт поднимается на самый верх центральной башни. Останавливается.                                    Главнокомандующий направляет Птенца к огромной белой двери, украшенной узорами и рельефами в виде роз и хищных птиц. Кабинет Магистра.       Птенец № 105 застывает, ожидая, что Коршун сам откроет двери. Но главнокомандующий тоже не двигается. В конце концов Коршун опускает взгляд на ученика.       - Запомни. Как бы ни было тяжело, продержись как можно дольше.       Птенец не отвечает, анализируя приказ главнокомандующего.       - Ты понял меня?       - Понял, Ваша светлость, - кивает Птенец.       Коршун открывает дверь.       Огромный зал, больше зала совещаний. Красные стены, несколько белых дверей. Украшения в виде роз, статуи хищных птиц. Хрустальная люстра. Большой резной трон у дальней стены, увитый белыми и красными розами.       На троне сидит Магистр. Видя пришедших, она улыбается и лукаво наклоняет голову.       - Дальше рассчитывай только на свои силы, - почти неслышно говорит Коршун, кладя руку на плечо Птенцу № 105. – Я не смогу тебе помочь.       - Я ждала этого, - раздаётся голос Магистра. Она манит рукой. – Ну же, мой маленький Птенец, подойди.       Коршун подталкивает Птенца № 105. Больше Птенец не может рассчитывать на его помощь.       Встав перед Магистром, Птенец № 105 исполняет жест почтения.       - Не скрывайся от меня. Сними маску. Птенец исполняет приказ, снимая маску и капюшон. Улыбка Магистра становится шире.       - Как же я мечтала увидеть это вновь. Всепоглощающая бесчувственность, - Магистр блаженно вздыхает. – Вы с Гинзо так похожи.       Алые глаза впиваются в Птенца.       - Ты ещё помнишь своё имя? Птенец отрицательно качает головой.       - Не помню, Магистр.       - Такой результат был ожидаем и запланирован. Но к самым близким мне Птенцам особое отношение.       Магистр наклоняется вперёд.       - Твоё имя – Лионель. Жители восточного Вестина совершили предательство, вследствие чего твоё поселение уничтожили мои Птенцы. Твоя мать Клэр погибла во время свершения инквизиции. А совсем недавно Пересмешник тридцать четыре убил твоего последнего друга. Как бы Пересмешники ни пытались скрыть это, мне видны все течения в Гнездовье.       Что-то происходит… в голове. Недопустимое. Противоречащее дисциплине.       - Жестоко. Пересмешник тридцать четыре достоин умирать тысячи и тысячи раз. Ненавижу тех, кто издевается над животными. В конце концов, животные лучше людей, во всём.       Что-то трескается. Неисправность. Мысли путаются.       - Впрочем, тебе не стоило так переживать. Знаешь, почему маги чаще всего выбирают кошек в качестве фамильяров? – Магистр прищуривается. – Кошки очень крепко цепляются за жизнь. Поэтому твой друг может быть ещё жив.       Тогда мальчик просыпается.       Его звали Лин. Он потерял всё во время нападения ассасинов на его деревню. Он стал Птенцом и убил Джека и Мэри. У него был друг. Котик, по имени Турнепс, чёрный, как ночь. Но Пересмешник убил его.       Или… Турнепс может быть ещё жив?       Что-то возвращалось в душе Птенца № 105, но внешняя оболочка, повинуясь приказам зелья и приказам самого Лина, не рушилась. В глазах мальчика сохранялся холод. Обманывающий Магистра. Заверяющий, что её попытки раскусить Птенца тщетны.       Цервия вновь улыбнулась.       - Хорошо. Слова на тебя не действуют. Поверь, самое сложное – отстраниться от земных чувств и воспоминаний, которые могут причинить душевную боль. Но ты справился.       Она протянула руку и погладила Лина по щеке. Её ладонь была такой холодной. Мальчик кричал в мыслях сам себе, не отстраняться, терпеть, не показывать чувств.       - Остался последний этап. То, что сделает тебя совершенным созданием. Не нужно бояться, каждый Коршун проходит это испытание.       В чём-то её взгляд изменился. И это вызвало страх. От прикосновений её ладони стало больно.       - Я лишь хочу увидеть твою кровь.       Её слова обратились огнём, разъедающим тело изнутри. Калёная катана – словно поглаживание пером в сравнении с магией Цервии.       Она подчинила себе его кровь. Потоки в теле мальчика обернулись вспять, взбушевали, образовали водовороты. Лин согнулся, пытаясь облегчить боль. Мысли, омываемые и глушимые кровью, приказывали стоять, не поддаваться, не падать. Хотелось кричать, словно это потопило бы мучения. Но что-то сдавило горло, что-то не позволяло высвободить крик.       Вены рвались от взбешённых багровых волн, внутри всё сжималось и растягивалось. В глазах начало мутнеть, потекли слёзы. Но пол окропили красные капли, это не слёзы. Потом кровь пошла из носа и рта. Кожные покровы не выдерживали давление, разрываясь изнутри.       Когда волны боли усилились, и мальчик, не устояв на ногах, упал на ледяной пол, Лин понял всю суть ассасинов.       Ассасины – не совершенные существа. Они чувствуют всё. Они чувствуют боль. Им больно от воспоминаний об убийствах. Им больно от потери любимых людей. Им больно, когда течёт кровь. Им больно, когда раны осыпают их тело.       Но они молчат. Они не знают, как выразить эту боль. Вернее, им не дают выразить эту боль. Власть Гнездовья, сковавшая их в крепкую бесчувственную оболочку, запрещает им кричать об этой боли.       Всё прорастает внутри, не в силах вырваться наружу. Таковы ассасины. Таков Лин.       Каждая секунда обращалась веками страданий. Мальчик ёрзал на холодном полу, давясь собственной кровью и не в силах издать хоть звук. Магия Цервии становилась острее. Неясыть наслаждалась тем, что видела. И не собиралась отпускать Птенца так просто.       Наверное, она убьёт его.       Но почему сейчас стало страшно? Когда Грасс был близок к тому, чтобы сделать это, Лин был почти счастлив. Но теперь, когда не осталось ни единой причины оставаться в павшем мире… мальчик не хотел уходить.       Нет. Пусть это прекратится. Он должен сохранить свои воспоминания. Пожалуйста.       «Пожалуйста… Гинзо, помоги мне! Прошу… Останови это!» - кричали мысли.       Но Лин не видел его. Не мог даже вытянуть руку, хоть как-нибудь попросить о помощи.       Тогда сознание стало звать на помощь всё живое.       Кто угодно. Хоть Беркуты, хоть Пересмешники, хоть Зарянки. Хоть простые люди. Хоть Колосс Зулан. Бог или Дьявол. Неважно. Пусть хоть кто-нибудь прекратит эти мучения.       Проклятая магия, словно слыша его мысли, сильнее сковала Лина в свои тиски. Мир отворачивается от него.       - Госпожа, остановитесь, прошу.       Всё замерло, и мальчику показалось, что он уже вне своего тела.       - Остановиться? – протянула Цервия, отчего-то тяжело дыша. – Почему, милый Гинзо? Насколько я помню, ты продержался дольше.       - Это может быть опасно. Ваша магия по-разному действует на людей. У Птенца Сто пять достаточно маленькое телосложение, это может повлиять на сопротивление магии крови. Он может умереть, если вы продолжите.       - Не нужно недооценивать меня, моё сокровище. Я точно знаю, как не дать Птенцу умереть. Магия полностью мне подчиняется.       - И всё же. Я вижу, что вы уже выходите из-под контроля.       Молчание. Дыхание Неясыти затихло.       - Ты прав. Прости за это.       Стук каблуков – Цервия подошла к обездвиженному мальчику и провела рукой по его волосам.       - Поздравляю, мой будущий Коршун, - она поднялась, холод от её ладони испарился. – Отнеси его к Филинам, милый друг. Но потом вернись обязательно.       Магия покинула его тело, теперь Лин не чувствовал даже кровоточащие раны. Не почувствовал, когда Гинзо взял его на руки. Но почувствовал, что у Гинзо руки теплее, чем у Цервии. Главнокомандующий и Птенец покинули пропахший кровью зал.       Нужно как-то показать ему, что Лин в сознании. Что рассудок вернулся.       Мальчик набрал воздух в грудь, словно собираясь закричать и сорвать голос. Но удалось лишь еле слышно по слогам промолвить:       - Гин-зо…       - Не теряй рассудок. Это ещё не конец.

***

      - Удивлён, что после стольких лет сюсюканья с Коршуном, Магистр решила заделать себе нового.       - Да что тут удивительного? Как говорится: «Поматросила и бросила».       - Да ну. Ты вообще слышал, как она общается с ним? «Милый мой», «сокровище моё». Ты мой миленький дружок, ненаглядный пастушок, тьфу!       Раздался смех. Ведьмаки отвратительны.       - Уже всё Гнездовье о них шепчется. Бедолага Коршун. Интересно, что хуже? Разгребать все дела этой замызганной крепости, или каждый день слушать намёки Магистра на то, чтобы оседлать её?       - Ох, я б благодарил леса за подобную участь. Может, напоить её чем-нибудь незаметно? Ну, знаешь, чтобы сбить с толку.       - Мечтай. Твоя бурда её не охмурит. Знаешь, есть другой способ. Мне кажется, она тащится от вида крови.       - А, так мне достаточно пальчик уколоть, чтоб затащить её в постель?       Вновь смех. Ведьмаки отвратительны.       Лин уже давно проснулся в больничном крыле. И всё время, пока он лежал, приходилось выслушивать болтовню Филинов. Гинзо говорил, что все Филины – это ведьмаки. Впрочем, итак было понятно. По крайней мере, отвращение к ним перебивало все остальные чувства.       - Надоело мне работать с этими каменными рожами. Попросить, что ли, Цервию одолжить парочку бракованных Птенцов? Я б на них зельица новые опробовал.       - Этот недо-альбинос тебе не позволит. Он как нянька этим слюнтяям.       - Странно, я думал, только пингвины-самцы сиделками работают вместо самок. Коршуны, оказывается, тоже.       Взрыв смеха. Как же ведьмаки отвратительны.       Ни маги, ни проплаченные священники не вызывали у Лина такого омерзения. Вот, кого бы он убил без зазрения совести. Если когда-нибудь мальчик окажется на свободе, хоть во внешнем мире, хоть за стенами Подземелья, он уничтожит каждого ведьмака на своём пути. Мерзкие, жадные, безжалостные люди. Вот, кого можно назвать бесчувственным существом. За деньги они травят детей и, похоже, наслаждаются этим.       - Слыхал, кстати? Из южной общины то ли месяц, то ли несколько недель назад сбежал парнишка. Обалдуй полный, говорят, был. Заклинаниями не владел, на обрядах не присутствовал, старших не уважал. Но зелья готовил превосходно.       - Давно надо таких гнать. С такой молодёжью класс ведьмаков сгинет.       - А его, говорят, готовили отправить сюда, новым Филином становиться. Вот уж кто точно бы разрушил Гнездовье, справился б похлеще головорезов.       - Перебить бы уже в конец этих «свободолюбов». Пока диктаторы у власти, нам хотя бы есть чем поживиться… Как думаешь, если Подземелье рухнет, совет магов утвердит новым лидером дочурку Ранвира?       - Эта мелочь уже сгинула, наверняка. А если нет, так какая разница? Хоть на Ранвира работать, хоть на его дочурку. Деньги не пахнут.       - На дочурку приятней работать. Может, и вознаградит чем-нибудь особенным. Ха-ха, а что? Ведьмы больше ни на что не годны.       «Заткнитесь» - хотел бы Лин это прокричать, но голос пропал.       - Интересно, сколько Колосс Зулан платит своим подчинённым?       - Договоришься сейчас. Вон, хоть этот мелюзга донос на тебя накатает.       - Этот мелюзга, да и все пернатые здесь, должны руки нам целовать. Они бы тут все передохли без наших зелий. Оплата слишком маленькая для таких, как мы.       Они готовы душу продать за монету. Служить хоть лесу, хоть Цервии, хоть головорезам, хоть Колоссу Зулану – не имеет значения. Деньги – превыше всего. Ведьмаки отвратительны.       Благо, за окном темнело. Филины ушли к себе. Лин остался один, впитывая желанную тишину. По всему телу были наложены швы. Кажется, даже внутри. Органы, вены, плоть, кожа – всё было вновь сшито. Лин чувствовал себя тряпичной куклой, которую починили после того, как с ней поиграла гигантская собака.       На тумбочке у койки стоял стакан, наполненный красноватым зельем. Нормально поспать мальчику не получится: стоило ему погрузиться в пустой неясный сон, его будила Зарянка и говорила сделать глоток. Кажется, она приходила каждый час. Эта девушка была милой. Когда она пришла снова… Лин понял, что скучает по Зарянке № 28. Её убил Пересмешник № 34. Почему? Может, это связано с Турнепсом? Может, Зарянка пыталась помешать Пересмешнику забрать котика?..       Почему Цервия никак не отреагировала, узнав, что у Птенца был кот? Подумала, что это – не такая ужасная проблема? Или Гинзо её переубедил?       Что она имела в виду, говоря, что Турнепс может быть жив?.. Зачем думать об этом? Она просто проверяла, как подействуют на него обнадёживающие слова. Турнепс рядом с мамой.       Лин перевернулся на бок, стиснув зубы от боли. Что он вообще тут делает? Его ничего не удерживает. Даже зелья. Как только его тело излечится, он убежит… Куда? Да и зачем? Подземелье могло стать новым домом для них с Турнепсом. Сейчас – это такое же одинокое и холодное место.       Не хотелось думать. Хотелось исчезнуть. Раствориться во сне. Отвернуться от мира. Щадящие путы сна вновь обволакивали мальчика.       Его вновь разбудила Зарянка. Уже светало. В полусне Лин сделал глоток приторного зелья, и только потом заметил, что рядом с его койкой стоял Гинзо.       - Как ты себя чувствуешь? – спросил он почти шёпотом.       Как чувствует? Никак. Точнее, он не знает. Почему-то сейчас, будучи скованным шрамами, внутри стен кровожадной крепости, он чувствовал себя как никогда свободным. Это странно. И страшно.       - Я не знаю, что делать дальше, Гинзо, - сказал, как есть, Лин. – Я скучаю по Турнепсу.       Хотелось бы рассказать ему больше. Или не хотелось. Мальчик чувствовал себя слишком уставшим, чтобы объяснять что-то словами. Но мысли терзали его изнутри. Вот бы Гинзо понял всё без слов.       - Спи, - лишь ответил он. Наверно, и правда понял всё без слов. – Может, завтра что-нибудь прояснится.

***

      Больничное крыло овеяло лазурное свечение. Полосы прозрачной синеватой дымки растекались по полу, по стенам.      Красиво. Лин не мог понять, сон это, или реальность. Да и не так важно. Мальчик наслаждался невероятным покоем, который снизошёл на него в этот момент.       Открылось окно, чёрные волнистые пряди всколыхнул ветер. На подоконник прыгнул зверёк, полностью состоящий из этой дымки. Большие уши, длинный хвост и огромные любопытные глаза.       Турнепс.       - Проснись. Он ждёт тебя.

***

      И Лин проснулся. Резко поднялся, шикнув от боли в теле. Сердце билось бешено. Оно зашлось в нескончаемом стуке, с кровью неся по телу горящую мысль.       Подземелье позвало его… И Турнепс жив. Мальчик знал это. Почему-то знал. Нужно уходить. Пока разум не затемнён.       Уже наступило утро. Филин осмотрел Птенца и заявил, что тот может возвращаться к учёбе. Из корпуса его забрала Зарянка, отвела в комнату и сказала идти на лекции после завтрака и водных процедур. Лин сделал всё на автомате, так и не избавившись от чувства, что нужно бежать сию же секунду.       Лишь бы только судьба дала знак, когда можно сорваться с места.       Была это судьба, или нечто иное, неясно, но, когда Лин шёл на тренировку, игнорируя ноющие шрамы под новой чистой формой, он вновь увидел это лазурное свечение. Но нет, теперь это был не сон. Голубая дымка, сочащаяся по коридорам, манила его. А затем у его ног пробежал дымчатый зверёк. Обернулся, подёргал большими ушами, и ринулся дальше.       Это Турнепс. Лин знал. Он зовёт его. Тогда мальчик не сдержался. Весь его холодный расчёт, который он использовал, пытаясь придумать, как сбежать, испарился. Всё, что его несло вперёд – вера и неверие одновременно. Это было похоже на своеобразную свободу. Страх не сдерживал его больше. Цепи Гнездовья – тоже. Даже зелье было беспомощно. Его здравый разум, состоящий из воспоминаний, гнал его вслед за призрачным другом.       Прочь из корпуса. Вслед за котиком – к каменным стенам. Плевать, что его видят. Теперь его не остановить. Лин в несколько прыжков взобрался на третий корпус, с него – на стену. Перед глазами – столица. И прыгающий по крышам призрачный котик.       Теперь и Лин стал как призрак. Бежал так быстро, как только мог. И так тихо. Он не чувствовал усталости, не чувствовал боли от шрамов. Казалось, словно ветер сам нёс его. Но это просто ассасинский бег. Лин овладел им в совершенстве.       Он слышал, что его преследуют. И несколько раз увидел. Ему удалось ускользнуть от нескольких Беркутов. Не зря он был учеником Коршуна.       Хотелось бы поблагодарить Гинзо. Только вспомнилась одна вещь. Гинзо – всё ещё Коршун. А Коршун – служитель Гнездовья. Смотритель порядка в Гнездовье должен следить, чтобы Птенцы не покинули гнездо.       И вот прямо перед ним приземлилась хищная белокрылая птица. Как и в ту ночь. Только сейчас утро.       - Побег из Гнездовья – государственная измена.       Лин пытался понять, говорит это Гинзо, или Коршун. Ни голос, ни взгляд не изменился.       - Каков приговор, Птенец Сто пять?       Мальчик положил ладонь на рукоять катаны.       - Казнь.       Коршун кивнул. Лезвие издало скрип, и, столкнувшись с клинком Птенца, высекло искры. Последняя битва с куратором, неужели?       У Лина нет на это времени. Он должен найти Турнепса.       Заблокировал удар. Сдерживая катану главнокомандующего, переместил ладонь на край рукояти и резко ослабил хватку, юркнув мимо соперника. Теперь он чувствовал себя мышкой, уклоняющейся от падающей на неё камнем хищной птицы. Отбивающейся от когтей. Реагирующей на каждый шорох крыла.       Лин не был уверен, что может дать Коршуну отпор. То, что ему удавалось ускользать от его атак, уже успех. Или Гинзо решил дать ему фору?       Прыгнув к следующей крыше, мальчик усомнился в этом. Коршун врезался в него в полёте, скинув на улицы, кишащие людьми. Лин смог безопасно приземлиться, встал в стойку, наблюдая за действиями главнокомандующего.       Коршун встал перед ним. Но остановился. С чего вдруг? Решил не продолжать бой? Даже не говорил ничего. Может, сам ждал от Лина действий?       Тут мальчик понял. Вокруг люди. Они все впились взглядами, им стало интересно, что произойдёт сейчас. Коршун не может напасть на Птенца прилюдно. Покушение на Птенца – это преступление. Если люди увидят, что Гнездовье противоречит своим же правилам… мало что изменится, но посеет сомнение в умы.       Лин тоже не может напасть на Коршуна. Покушение на ассасина – государственная измена. У главнокомандующего появиться причина продолжить бой. Драки здесь невыгодны ни для Гнездовья, ни для Лина.       Нужно обернуть ситуацию в свою сторону. Чтобы Коршун не смог продолжить бой. Просто убежать – не выход. Главнокомандующий бросится за ним. Нужно выставить Гнездовье виновниками этой ситуации.       Лин даст фору Гинзо в его деле.       - Покушение на Птенца – покушение на будущее Гнездовья, - громко проговорил мальчик, так, чтобы слышали все присутствующие. – Покушение на будущее Гнездовья – государственная измена.       Теперь Коршун – преступник в глазах общественности. И Гнездовье отныне не следует своим же правилам.       Главнокомандующий не сводил взгляд с него. Сейчас он не сможет сделать ничего. Люди вокруг зашептались.       Это шанс. Лин ринулся прочь, исчезая в толпе. На какое-то время он оторвался.       Следуя за лазурной дымкой, он забрёл в безлюдные переулки. Кажется, он близко.       Но вновь ощущая присутствие, Лин попытался ускориться. Поздно. Хищная птица захватила его в когти. Коршун прижал мальчика к земле, больно уткнув колено в его спину, и обнажил катану. Птенец начал вырываться, но с каждой попыткой хищник захватывал его крепче.       - Попытка сопротивления ужесточает наказание, - главнокомандующий сжал левую руку мальчика, сковывая жертву ещё сильнее. – Побег из Гнездовья – государственная измена. Приговор – казнь. Алиби?       Лин сделал ещё один рывок, чувствуя, как силы, а вместе с ними – и чувство надежды покидают его. Коршун поднял катану. В ту же секунду клинок вонзился в левую ладонь мальчика. Птенец тихо вскрикнул. Больно. Не так сильно, как магия Цервии.       Но страшно. Может, Лин ошибся? Если Гинзо его не слышит? Если его захватило зелье? Если Гинзо и правда верно служит Цервии? Если он и правда не отпустит Птенца?       - Алиби? – повторил громче главнокомандующий, проворачивая лезвие в руке жертвы.       Лин шикнул от боли и наконец воскликнул.       - Я вижу их! Ангелов. Они говорят мне бежать. И я вижу Турнепса. Он жив.       Тогда хватка ослабла. Коршун отпустил его, и Птенец, перевернувшись на спину, глубоко вдохнул.       - Пожалуйста, Гинзо. Отпусти меня, - слабо произнёс мальчик. – Он нужен мне. Он – последний, кто у меня остался.       Наконец в чёрных глазах он разглядел того, кто помог ему сохранить рассудок. Гинзо убрал катану.       - Ты говорил, что хочешь использовать свою силу во благо мира, - Коршун обернулся, смотря, не нагнали ли их ещё Беркуты, затем вновь посмотрел на Птенца. – У тебя будет миссия, гораздо более сложная, чем служение Гнездовью. Убедись, что выполнишь это обещание, которое ты дал когда-то.       Может Гинзо – и сам ангел? Лина бы это не удивило.       - Вставай. У тебя единственная попытка на побег. Сейчас, или никогда.       И мальчик встал. В него словно ударила молния, отдав всю энергию. Он вновь мчался за лазурной дымкой. Только теперь на него охотилась целая стая.       На пути встали Беркуты. Но у них нет и шанса против Птенца, стремящегося на волю, и против Коршуна, защищающего Птенца.       Гинзо в секунду разбросал Беркутов в разные стороны. Он не решался поднять катану на собственных солдат, но и не давал им трогать Птенца. Дети Гнездовья вмиг поймут, что со стороны главнокомандующего – это измена. Поэтому после первого же сопротивления они обнажили катаны. Коршун оборонялся против них голыми руками. Мастерство позволяло ему это делать. Отразив несколько атак и обезвредив бойцов ударами по ключевым точкам, Гинзо нагнал Лина.       Под его крылом мальчик чувствовал себя в безопасности. Сколько б раз их не догоняли ассасины, Коршун бросался на них и сметал всех прочь. Лин сосредоточился на беге и лазурной дымке. А вскоре – и на возвышающихся стенах неприкаянного Подземелья.       И вот показался край столицы. Впереди – пустынные заросшие дороги, ведущие к бедным деревушкам и месту, которое кто-то считает адом, а кто-то - домом.       Лин почувствовал, что здесь его пути с Гинзо разминутся. Так и было. Птенец вспорхнул с последней крыши навстречу безлюдным полям. Оглянулся.       Гинзо остановился на краю крыши, с прежним отрешённым взглядом наблюдая за Птенцом. Цервия не простит ему это. Но, кажется, у него нет сожалений.       Хотелось бы Лину сделать все его жертвы оправданными. Если только сперва оправдаются все жертвы мальчика. Его старания, чтобы стать сильным. Его страх и слёзы. Его отчаяние и одиночество. Возродившаяся надежда. Его стремления создать им с Турнепсом счастливую жизнь.       Если же нет, Лин будет рад умереть вне стен Гнездовья. Это и есть его свобода.

***

      Больше Гнездовье не преследовало его. Интересно, почему они бросили поиски? Или же до сих пор искали, но не могли найти? А может Гинзо сдерживал их до сих пор.       Если сейчас мальчика обнаружит ассасин, Лин не сможет сражаться. Устал. Как же сильно он устал. Старые раны ныли, будто их медленно растягивали, пытаясь порвать. Рука кровоточила. Мальчик не мог ей подвигать. А драться, держа катану одной рукой, слишком трудно.       Мальчик медленно брёл по улице какого-то захолустья. Придерживая рану, он пытался следовать за постепенно исчезающей дымкой. Люди сторонились его, шугались. Уводили маленьких детей подальше, иногда убегали. Несмотря на то, что на нём не было маски и капюшона, ассасина можно легко распознать по взгляду. Но это не отменяет того, что Лин – ребёнок. Истекающий кровью одинокий ребёнок, которого избегают, боятся, ненавидят люди.       Всё в порядке. Правильно, что они не доверяют ему. Лин тоже не доверяет им. Он больше не будет доверять людям. Таких людей, которым он мог бы довериться, уже нет на свете. Для мальчика остались лишь ангелы и Турнепс.       Что же происходит с его разумом? Почему всё-таки он решил, что Турнепс жив? Может, собственная голова опять играет с мальчиком? Весь кошмар, что произошёл с Лином, мог породить галлюцинации. Если так – этот мир ещё более жесток, чем думал мальчик.       Ещё одно поселение позади. До стен – рукой подать. Но Лин тяжело выдохнул и упал на колени. Устал. Хочется домой. Хочется вернуть всё, как было. Дома больше нет нигде. Куда бы мальчик ни пошёл, повсюду будет холод и одиночество.       Лазурная дымка рассеивалась, рассеивались и нелепые надежды. Как же глупо. Турнепс умер в тот день. Почему Лин вообще позволил себе надеяться на что-то?       Солнце клонилось к закату. Розовый свет красил гигантские стены. Красиво. Может быть, закончить всё здесь? Мир даёт ему такие прекрасные минуты покоя. Нужно воспользоваться ими.       Лин взялся за рукоять, а ветер донёс до него еле слышный писк. Не нужно поддаваться. Разум играется с мальчиком.       На дороге показался крошечный чёрный силуэт. Издал писк и ринулся к Лину. Галлюцинация. Простая галлюцинация. Но как же сложно её игнорировать.       - Турнепс, - прошептал мальчик, медленно выдыхая.       Почему он так хочет, чтобы Лин задержался в этом мире?       И ведь котик кажется таким настоящим. Его чёрная шёрстка блестит на закатном солнце, колышется на ветру. Редкие прохожие, возвращающиеся в деревню, смотрят на него, словно тоже видят галлюцинацию.       - Мама, котик! – воскликнула маленькая девочка из семьи травников, указывая на чёрный комочек, который куда-то спешил.       - Идём домой, милая. Это чей-то кот, - ответила мама, отводя дочь ближе к тротуару и испуганным взглядом смотря на маленького обессиленного ассасина.       Они правы. Это чей-то котик. Это его котик. Его Турнепс.       - Турнепс, - вновь зашептал Лин, чувствуя, как бесчувственный облик вновь распадается на части. Его сердце наполняется чем-то человеческим.       Котик, протяжно мяукая, со всей скорости прыгнул на колени к своему другу, поставил передние лапки на плечи и, громко, как никогда, мурлыча, стал слизывать шершавым язычком слёзы.       Дрожащими руками Лин обнял Турнепса. Всё так реально. Его шерсть. Его тепло. Как это возможно? Его друг снова рядом с ним. После всего, что произошло, мир вновь возвращает мальчику Турнепса.       - Турнепс, - хриплым голосом произнёс Лин, трясь щекой о чёрную шёрстку, и всхлипнул. – Это ты? Правда ты?       Котик громко муркнул, щурясь от поглаживаний, затем уставился своими огромными глазами на мальчика.       Глаза были лазурными. Как это призрачное свечение.       Может, Лину всё-таки кажется? Может, это не его котик?       Но нет, Лин не спутал бы своего Турнепса с другим котом. Это – его котик. Чёрный, как ночь. А его глаза теперь – как большие звёзды.       - Красивые. Почему они теперь такие? – мальчик слабо улыбнулся. На самом деле, ему был не так интересен ответ. – Как же ты выжил?       И это было не так важно. Турнепс рядом. Лин не позволит вновь их разлучить.       Когда-то он уже обещал это и себе, и котику. И чуть не потерял друга.       - Прости меня, - мальчик крепче обнял Турнепса. – Я не смог защитить тебя. Это сложно, но, пожалуйста, дай мне ещё один шанс. В этот раз я сделаю всё, чтобы мы остались вместе навсегда.       Котик замурчал ещё громче, ткнувшись мордочкой в его щёку. Он и сам сделает всё, чтобы так оно и было.       Они не расстанутся. Никто не посмеет их разлучить. Лин теперь сильный. Он уничтожит любого, кто вздумает отнять у него Турнепса. Они вдвоём против всех. И это устраивало мальчика.       - Нужно идти. Я знаю место, где мы оба будем в безопасности, - Лин отпустил котика и взялся за катану.       Сперва нужно вырезать жучок, чтобы зелье больше не контролировало разум. И только взглянув на левую ладонь, Лин вспомнил о сквозной ране.       Точно. Гинзо вырезал жучок. Это всё была финальная проверка.       И теперь Лин может оправдать его жертвы. Мальчик выживет.       - Дом недалеко, - промолвил Лин, смотря на знакомое поле, по краям которого выстроили деревушки. Несколько из них уже настигла инквизиция. – Нужно попрощаться. Навсегда.       Весь путь по заросшим тропам Лин не сводил взгляда с котика. Как бодро он семенил, подёргивая большими ушами и иногда что-то мяукая. Мальчик поймал себя на мысли, что не может перестать улыбаться.       Давно такого не было.       Он ранен, небрежно сшит заново, выбит из сил, надломлен и лишён многих чувств, эмоций. Но продолжает идти вместе с Турнепсом. И его удивляло, как быстро его собирает по кусочкам друг. Он вновь вызывает у Лина улыбку.       На холме показались родные крыши. Деревню разрушили не полностью. Когда-нибудь её отстроят и сюда вновь заселят людей. Но пока она была опустошена. Может, здесь ходили призраки. Мальчик был бы рад. Вдруг он увидит маму?       Но никого не было. Каждый дом пустовал. По дорогам не бродили рабочие навеселе, не бегали дети, не шли женщины на рынок, продавая цветы и выпечку. Не несли караул рыцари, исподтишка избавляясь от своей строгости и подкармливая бездомных собак. Не слышалось заводной музыки, пения. По дороге ко двору герцога не бежала мама, держа лютню. Гулкая тишина и одинокий ветер, хранящий так много воспоминаний.       Лин забрёл на родную улицу. Дом был цел. Но пуст. Всю мебель, все книги, все воспоминания забрали. Но на полу в комнате Лина лежала пожелтевшая бумага. Мальчик поднял её.       Это мамин портрет, который стоял когда-то в позолоченной рамке. Его нарисовал герцог на одной из репетиций, наблюдая за мамой. Потом отдал со смущением. Мама улыбается, наигрывая что-то на лютне. Кажется, она вот-вот звонко засмеётся.       Лин заберёт портрет с собой. Так мама всегда будет рядом.       Турнепс заозирался по сторонам, потом вопросительно мяукнул.       - Нет, Турнепс. Мы не можем остаться здесь, - мальчик спрятал портрет под мантию и погладил друга. – Я обещаю, в месте, где мы будем жить, никто больше не побеспокоит нас.       Пора сказать дому «прощай». Родная деревня удалялась в прошлое. Лина и Турнепса встречали титанические стены.       Тёмные ворота манили. Трепетали крыльями божьи коровки. Одна из них села на руку Лина. Это крошечное создание внушало какое-то… крайне спокойное чувство.       Котик муркнул, взглянув на друга.       - Идём, - кивнул Лин.       И ступил в Подземелье.