Шарф Детры

      Башни Гнездовья на горизонте казались такими маленькими, будто иголочки. Крыши осыпал первый снег. Холодный ветер, ещё напоминающий об осени, морозил торопившихся куда-то граждан. Претенденты находились на окраине города, не отводя взгляд от далёкой крепости.       Последнее испытание на выносливость. В идеале нужно добраться до крепости как можно быстрее, в совершенстве — прийти первым. Если всё пройдёт гладко, после этого испытания будет утверждён будущий Коршун.       За Птенцами будут наблюдать патрулирующие по всей столице ассасины. Пересмешники вместе с Коршуном выстроились на стене, окружающей Гнездовье. Неизвестно, как они будут оценивать Птенцов, хотя, кажется, у главнокомандующего был бинокль.       В любом случае, лучше всего себя покажет тот, кто доберётся до Гнездовья в один забег, не выбившись из сил где-нибудь посередине пути.       Лин подумал о Птенце № 12. Прошёл ведь только месяц. Зачем подвергать ребёнка таким мучениям, особенно после перелома?       Мальчик поймал себя на мерзкой мысли, что, раз младший не до конца поправился, то его будет легко обогнать. Одним конкурентом меньше.       Вот только Шестьдесят седьмой наверняка выносливей остальных. И выше, значит и быстрее.       А Девяносто девятая одержима победой.       Но, возможно, после прошлого испытания она что-то да осознала. Когда Беркут-куратор скомандовал «Марш», никаких выпадов с её стороны не наблюдалось.       Лин решил действовать как можно более разумно. На первых порах он сохранял умеренную скорость, чтобы к финишу остались силы. Бежал он только по крышам, не спускаясь на улицы, как Птенец № 67. Иногда перепрыгивал на соседние дома, но не более. И даже с не самой быстрой скоростью Лин шёл наравне с остальными.       Двенадцатый немного отставал. Либо же использовал ту же тактику, что и Сто пятый. Либо младшему было тяжело.       Девяносто девятая шла впереди. Она не придерживалась никаких тактик. Ей нужно было быть первой. Неважно как. Запрыгивая то на крыши, то на жилые балконы, то на ларьки и торговые палатки, она мчалась всё быстрее.       Вряд ли ей простят такое безрассудство. Так что Лин не стал тревожиться о том, что отстаёт.       Скатившись по карнизу, скользкому от тонкого слоя снега, мальчик прыгнул к соседней крыше. И приземлился в такт гулкому треску. Послышалось откуда-то с горизонта.       Из-за титанических стен.       Мальчик нахмурился, почувствовав, словно всё вокруг замедлилось. Что-то недоброе. Что за грохот? Его издаёт Подземелье?       Ветер превратился в свистящий шёпот. Стало холоднее. Небо, кажется… потемнело. Лин почувствовал себя странно. Необъяснимо странно. Как будто бы присутствие. Присутствие сотен… кого?       Может быть… ангелов?       Перед глазами мальчика что-то пролетело, село на ладонь. Лин пригляделся.       Лазурная божья коровка. Беззаботно трепетала крылышками.       Шелест воздуха — в мальчика кто-то врезался. Так сильно, что Сто пятый отлетел на соседний карниз. Еле удержавшись, Лин поднялся, чувствуя, как вместе с головокружением в ушах начался звон.       Подлая Девяносто девятая. Это уже слишком. Такого он ей не простит.       Обнажив катану, мальчик встал в стойку, собираясь анализировать дальнейшие действия соперницы. И оторопел.       Это не Девяносто девятая. Это один из Беркутов. На нём не было капюшона и маски. А глаза, до этого пустые… теперь излучали голубой свет.       Словно его тело кто-то захватил.       Цель Беркута — мальчик. Лин не представлял, как будет сражаться со старшим. И даже не успел среагировать, когда тот резко приблизился, схватив Птенца за локоть. Мальчик стал вырываться, но рука обезумевшего вцепилась в него намертво. Беркут куда-то потащил Лина.       В сторону Подземелья.       Птенец поднял катану, намереваясь резануть по его руке, но хватка резко ослабла, когда чьё-то лезвие рассекло плечо Беркута. Лин тут же отскочил.       Девяносто девятая тоже отпрыгнула от старшего. Затем обратилась к Лину.       — Финальное испытание, Сто пятый. Кто продержится до прибытия Коршуна и защитит больше гражданских, — и устремилась куда-то вдоль улиц.       Лин нахмурился. Защитить гражданских? Осмотрелся.       Люди, пронзительно крича, неслись по улицам, прятались в тавернах, магазинчиках, чужих домах. Уже в нескольких кварталах столкнулись повозки, высвободившиеся лошади куда-то умчались. Рыцари укрывали пострадавших, хватали детей, защищали людей.       Прямо как в тот день.       Но на этот раз убегали не от детей Гнездовья. А от кого-то опаснее. Кого-то невидимого. Кого-то захватывающего разумы.       Простые люди хватались за головы. А потом их глаза загорались голубым. Бросаясь на паникующих гражданских, безумцы кусали их, и жертвы теряли сознание.       Люди кидаются на людей. У Лина перехватило дыхание. Неужели это…       Дрогнув, мальчик едва успел увернуться от вновь напавшего Беркута. Птенец спрыгнул на маленькую лавку, на крышах он слишком заметен. Визги, копошения толпы, восклицания рыцарей здесь ощущались особенно остро.       Защищать гражданских… По своей сути, главная цель ассасинского клана — защита. Извращённая, завуалированная, но защита. Шанс показать настоящую защиту выпадает крайне редко. Может хотя бы сейчас получится… хоть немного искупить вину перед тем, кто пострадал из-за Лина.       Мальчик бросился прямо в толпу. Отключить простых, сошедших с ума, гражданских нетрудно. Некоторые болевые точки людского организма Птенцы уже изучили. Рванув к безумцу, пытавшемуся повалить гражданскую, Лин ударил его в шею. Помчался дальше, врезал ногой по виску другого безумца, схватившего ребёнка. Взяв на руки маленького плачущего мальчика, Птенец молча отдал его подбежавшему рыцарю и вновь сорвался с места.       Лин чувствовал себя лицемером. Он спасал людей, которых спустя время мог лишить жизни за пустяк. Вот она — двойственность Гнездовья. Наверно, даже разбойником ощущать себя не так гадко.       Мальчик почувствовал, как его плечо сжали до боли и яро потащили куда-то. Другой обезумевший Беркут схватил Птенца. Лин вновь попытался освободиться, вновь поднял катану, но старший вдруг поймал лезвие и стал вырвать из рук мальчика, игнорируя кровоточащую ладонь. Оружие отлетело на землю, оставшись без клинка, Лину оставалось безуспешно сопротивляться мёртвой хватке Беркута.       Как и в ту ночь, мальчик кожей ощутил ниспадающую тень хищной птицы. Беркут, отпустил Птенца и повалился с ног. Коршун вжал солдата в землю и ударил по какой-то точке на шее, обезумевший обмяк. Лин застыл от воспоминаний о роковой ночи. Но, увидев прикрытые глаза главнокомандующего, вдруг успокоился.       Это Гинзо, не Коршун.       — А вот и оно, — спокойно произнёс главнокомандующий. — Нисхождение ангелов.       Подземелье пробудилось. Значит по ту сторону стен все мертвы.       — Поднимемся пока наверх, — промолвил старший, кивнув на крыши.       Оказавшись наверху, Коршун скомандовал прибывшим подопечным найти оставшихся Птенцов и вести в Гнездовье. Сто пятого он тоже отправил назад под надзором Беркута.       По возвращении в крепость Птенцам дали часовой отдых. Ведя Лина в комнату, Зарянка № 28 вдруг спросила:       — Ты не пострадал?       В последнее время она вела себя странно. Уже несколько раз в конце дня она желала ему спокойной ночи. Интересовалась, не голоден ли он после тренировок. И вот сейчас. Это сбивало с толку. Разве так должна вести себя служительница Гнездовья с Птенцами?       Мальчик не знал, как реагировать на это. Поэтому лишь отрицательно покачал головой.       — Хорошо, — она кивнула и открыла дверь в комнату. — Отдыхай.       Переодеваясь в чистую одежду, Лин вдруг задумался. Почему тогда, перед первым экзаменом, он решил, что Зарянка № 28 похожа на маму? Ведь непохожа, вовсе.       Мама была выше, с длинными чёрными кудрями. Зарянка № 28 — ниже и худее других служанок, с короткими прямыми волосами каштанового цвета. У мамы были тёплые, слегка прищуренные, золотые глаза, кожа чуть смуглая, потому что ей часто приходилось играть на лютне под солнцем. Зарянка бледная, ей не так часто выпадает повод выйти на улицу, глаза по цвету напоминали первый листок на проснувшемся от зимнего сна деревце — светло-зелёный.       Мама улыбалась почти всегда. Зарянка не улыбается никогда.       Краткий «Мур-р» вырвал Лина из мыслей. Турнепс выглядел ещё хрупче. Сколько времени он ещё продержится?       — Я что-нибудь придумаю, Турнепс, — пробормотал мальчик неуверенно, сев на кровать и погладив друга. — Я что-нибудь придумаю.       Что же… Лин не знает, что делать.       Сбежать шансов крайне мало. Протащить кота на практику слишком рискованно. Придётся бежать, очень быстро. А куда бежать — без понятия. В этом мире нет места, где их не будут преследовать. Проскользнуть ночью — тоже не выход. По всему корпусу стоят охранники, а по ночам Птенцам можно ходить только до ванной.       Коршуну можно ходить куда угодно в любое время суток. Лин не раз видел, как Гинзо уходил по ночам. Это — идеальный момент для побега. Только когда наступит этот момент? Когда и Магистр, и Гнездовье будет так же доверять новому Коршуну?       Может, попросить когда-нибудь главнокомандующего взять Лина с собой? Хотя удрать под надзором Коршуна будет ещё невыполнимей.       День близился к концу. После отдыха Птенцов согнали сперва на лекцию. Пересмешник № 34 говорил о Нисхождении ангелов, о дьяволе Зулане, говорил всё, что ученики уже слышали. По окончании урока, Пересмешник приказал Сто пятому и Девяносто девятой идти вместе с ним на тренировочную площадку.       Кажется, настало время выбирать нового Коршуна.       Лин вдруг почувствовал страх. Это его единственный шанс на побег. Сейчас решится, сможет ли он спасти себя и Турнепса.       А если всё же нет? Что произойдёт, если Коршуном станет Девяносто девятая?       Тревога стала грызть ещё яростней, когда мальчик встал перед трибунами в ряд со своими соперниками. Двенадцатый выглядел уставшим, у Шестьдесят седьмого был пустой взгляд.       А в глазах Девяносто девятой виднелась решимость. Она не сомневалась в себе.       На трибунах, где уже собрались несколько Пересмешников и немного потрёпанных Беркутов, появился Коршун, белая накидка в некоторых местах порвалась и покрылась пятнами и пылью. Похоже, он только-только вернулся с улиц, охваченных Нисхождением ангелов. Как всегда встав на верхнюю трибуну, он оглядел претендентов.       — Думаю, сегодняшнее происшествие дало понять вам ещё одну важность существования Гнездовья. Это же происшествие указало на достойных стать будущим главнокомандующим. Раз пробудилось Подземелье, больше тянуть с выбором нового Коршуна нельзя.       Он обернулся на главный корпус.       — Поэтому сейчас Магистр выберет одного из вас.       Тут же все последовали за его взглядом. В окне самой высокой башни виднелся силуэт Неясыти. Пересмешники склонили головы, Беркуты застыли в жесте почтения. Коршун наблюдал, Птенцы — тоже.       За спиной Цервии выросло нечто похожее алое на пламя. Огромное крыло, как у гигантской статуи. Неясыть прыгнула с окна, взмахнула мощным крылом и изящно приземлилась рядом с Коршуном. Тогда же он сложил руки вместе и опустил голову, Птенцы, очнувшись от увиденного, повторили за главнокомандующим.       — Благодарю за столь прелестное предложение, мой милый Коршун, — елейным голоском промолвила Цервия с улыбкой, спрятав крыло.       — Будьте милосердны, — главнокомандующий указал на претендентов.       — Ты славно потрудился. Хоть эти Птенцы ещё далеки от совершенства, но я уже вижу, как много они переняли от тебя, — Магистр обернулась на Птенцов, всё ещё держащих жест почтения. — Поднимите головы, дети Гнездовья. Я хочу увидеть ваши глаза.       Претенденты выпрямились, смотря беспристрастными взглядами на Неясыть. Её улыбка стала шире, показав кончики клыков.       — Ах, это то, чего я желала. Ваши глаза… они так бесчувственны, они не ведают эмоций. Это прекрасно, милый Коршун, это чудесно! — Цервия наклонила голову, тщательней рассматривая детей. — Я вижу ваши слабости, а с тем же… вижу тех, кого уже можно назвать новым главнокомандующим.       Она перевела взгляд на трибуны ниже.       — И всё же я хочу сперва выслушать мнения Пересмешников, — Магистр хитро прищурилась. — Вряд ли ваши слова повлияют на моё окончательное решение, спрашиваю из чистого любопытства.       Примерно минуту кураторы перешёптывались, осматривая Птенцов. Лин чувствовал, как тревожность внутри всё сильнее колет в грудь. В конце концов Пересмешник № 34 поднял руку.       — Птенец Девяносто девять.       Нет, ещё не всё.       Один за одним Пересмешники стали поднимать руки.       — Девяносто девятая.       — Девяносто девять.       Ещё не конец. Ещё не поздно.       — Номер Девяносто девять.       — Девяносто девятая…       Нет. Не может всё закончиться так…       — С каких пор Пересмешники так дружно отвечают? — Цервия насмешливо обратилась к учителю № 34. — Не вы ли их подговорили, маэстро?       — В этом нет необходимости, дорогая госпожа, — ответил с важностью Пересмешник. — Просто исход более чем очевиден. Не вижу смысла рассматривать другие варианты.       — Вот как? — Магистр с нежной улыбкой повернулась к главнокомандующему. — А что думаешь ты, милый друг?       Последний шанс… Лину казалось, он идёт на дно собственного сознания, теряя последние искры света. Но уловив взгляд Коршуна… нет, взгляд Гинзо, сознание озарилось.       — Сто пятый, — прямо произнёс главнокомандующий.       — Чего и следовало ожидать, — тихо прошипел Пересмешник № 34.       — Почему же, дорогой Коршун?       — Эти двое Птенцов, несомненно, самые достойные кандидаты. Но меня смущает душевная комплекция. Девяносто девятая полна эмоций, хоть и пытается скрывать это, — на этих словах девочка опустила голову. — В Сто пятом я этого не вижу. Он отрешён, как и положено ассасину.       — Ваша светлость, с чего вы решили, что Сто пятый не притворяется? — вклинился тридцать четвёртый. — Не знаю, какие эмоции вы разглядели у Девяносто девятой, но раз на то пошло, может быть и Сто пятый так же мастерски скрывает свою душевную комплекцию?       — В отличие от вас, я могу видеть чувства Птенцов, не избивая их плетью, — холодно ответил Гинзо. Цервия хихикнула, с интересом выжидая следующих слов главнокомандующего. — К тому же, вы никогда не испытывали на себе, что значит быть Птенцом. Откуда вам знать тонкости их души?       — Госпожа, скажите мне, с каких пор мы в Гнездовье задаёмся такими приземлёнными вопросами? — сорвался куратор, поднимаясь со своего места. — Думать о душевных тонкостях Птенцов при их воспитании? Разве это не глупость?       Другие Пересмешники зашептались между собой, Беркуты молча наблюдали. Птенцы неотрывно смотрели. Кроме Девяносто девятой, та не поднимала головы.       Лин искоса взглянул на неё. Ещё ведь ничего не решилось. Большинство — на её стороне. Нет никакого смысла никнуть.       Или её расстроило то, что её, как кандидата, отверг именно Коршун?       Улыбка Цервии пропала. В глазах читалась та же недобрая искра, что и в тот самый первый день.       — Может когда-то я и считала ваши советы полезными, маэстро… — и она вновь улыбнулась. Едко. — …но с чего ты решил, что сейчас я поставлю твои слова выше слов моего Коршуна?       Пересмешник молчал, смотря то на Неясыть, то на главнокомандующего. Затем сокрушённый сел на место.       — Решим всё так, — Магистр повернулась к Птенцам. — Я признаю вас двоих — самыми достойными кандидатами. А потому дам ещё некоторое время для вашего совершенства. Птенец Девяносто девять и Птенец Сто пять будут соревноваться друг с другом под моим надзором. И наконец я сама выберу одного из вас.       Самый худший исход. Будет потрачено ещё больше времени. А Лина заставят биться против опаснейшей соперницы. Пора думать об ином способе побега.       Испытания против Девяносто девятой мало чем отличались от прежних. Просто были усложнены. Те же тренировки с катаной, но теперь нужно было прорезать брусок со всех сторон и под каждым углом, рассекать около двадцати тростников стоя и пятнадцать — на бегу. Те же видения, что и прежде. Девяносто девятая хороша в колющем ударе, но секущий даётся ей сложнее. Лин — уже мастер секущего удара, а колющий — кошмар для него. Тем не менее, навыки обоих Птенцов во многом возросли.       Испытание равновесия изменилось только в величине полосы препятствий. Птенцы стали ещё быстрее, ещё ловчее. И вновь пришли к финишу вместе.       В плавании добавилось два круга. К счастью, Девяносто девятая на этот раз не стала пытаться утопить соперника. И Птенцы вновь пришли вместе.       Выносливость проверять не стали. И без того понятно, что в силе оба претендента равны.       На каждом испытании присутствовала Неясыть. Взгляд алых глаз словно вытягивал силы, поэтому после каждого экзамена Лин чувствовал себя как никогда измотанным. Иногда он пытался считать мысли с её лица, но не мог смотреть на Магистра и двух секунд — начинала кружиться голова.       Но теперь получалось подолгу смотреть на Гинзо. Почему-то под его взором мальчик набирался сил. И Лин начал смутно понимать, почему тогда, в день выбора, Девяносто девятая так расстроилась.       Дни текли. Зима проходила. Лекции злобного Пересмешника № 34 и удары плетью. Тренировки с Коршуном. Редкие испытания. Вопросы Зарянки № 28 перед сном: «Тебе что-нибудь нужно? Может, воды, или ещё паёк?». К чему она спрашивает? Кстати, теперь от воды и еды совершенно не тошнило. Язвы в горле и на языке зажили. Организм приспособился к разным ядам.       По ночам — объятия с Турнепсом. Он подрос. Но был таким худым… Лин помнил день, когда мама подарила ему друга, такого же маленького и лёгкого. На день Рождения… А когда у Лина день Рождения? Этого мальчик уже не помнил. Он даже не знал, сколько ему сейчас лет. Всё ещё двенадцать? Или уже скоро будет тринадцать? А может даже четырнадцать?       Он узнает это, когда начнутся экзамены для перехода в старшую группу. Тогда Лину в скором времени исполнится пятнадцать.       Неужели ему придётся ещё несколько лет находиться здесь? Прятать Турнепса, бояться, что его найдут, держать вид идеального Птенца? Становление Коршуном… Глупый план. Глупый, глупый, глупый.       Неужели это его новая вечная реальность?       Столь извращённая, столь утомляющая. Погребающая в беспамятство, медленно наступающее.       Разве не так? Лин постоянно проваливался в бесчувствие и вновь просыпался.       Как и сейчас. Мальчик внезапно проснулся, обнаружив, что идёт вместе с Девяносто девятой по коридорам первого корпуса за Коршуном.       — Ваша светлость, — произнёс Лин без раздумий. — Можно ещё раз уточнить, куда мы идём?       — В камеры. Вам нужно увидеть, что происходит с ассасинами, на которых подействовало Нисхождение ангелов. В конце концов, одному из вас в будущем придётся разбираться с этим.       Вот как… Нисхождение ангелов всё ещё не отпустило столицу. И похоже, вновь захватило разум кого-то из детей Гнездовья. Интересно, когда закончатся набеги этой неизвестной сущности, и Подземелье вновь уснёт?       Они спустились в подвалы корпуса. Красный кирпич и алое пламя факелов слепили глаза. Пройдя к одной из камер, которую охраняли Беркуты, Коршун и Птенцы проникли за решётку. Здесь уже стояла Цервия. К стене наручниками были прикованы два молодых Беркута.       Их глаза… В любой другой ситуации Лин бы никогда не назвал этих двоих ассасинами. Это простые девушка и парень, живые, с эмоциями, не с замороженной мимикой. Они словно прозрели, словно впервые оказались в Гнездовье.       Увидев Коршуна, оба, кажется, воспрянули духом.       — Ваша светлость! — воскликнула девушка взволнованно. Это не голос ассасина, точно нет.       — Что-нибудь новое, Магистр? — Коршун жестом показал Птенцам быть рядом и подошёл к Цервии.       — Всё становится хуже, мой милый, — она выдохнула и прикрыла глаза. — Видное проклятие Зулана.       Лин с неизвестным даже ему немым вопросом поднял взгляд на… Гинзо. Тот ответил ему таким же взглядом. Затем сделал шаг к заключённым.       — Постарайтесь унять эмоции и расскажите, что с вами происходило, когда разум был захвачен, — спокойно произнёс Коршун.       Беркуты переглянулись, решая, кто будет говорить.       — Мы… мы чувствовали присутствие. И… и голоса… много голосов, — запинаясь высказал парень.       — Чьё присутствие? Зулана?       — Не знаем…       — Ангелы! Это были ангелы, Ваша светлость! — выпалила девушка. — Их голоса!       — Что они говорили? — Коршун сохранял холодный тон.       — Много чего, — парень осклабился, бросая взгляды, полные злости, на Цервию. — Маги, их деяния. Всевышний, его последнее дитя. Уничтоженный народ…       — Молчи, — тихо раздался нечеловеческий голос Неясыти. — Замолчи, отродье.       — Магистр, позвольте мне выслушать их до конца, — смягчившись, попросил Коршун и вновь повернулся к Беркутам. — Ещё что-нибудь?       — Они говорили о вас, Ваша светлость! — продолжила девушка. — Они произносили ваше имя!       Тут она дрогнула и подавилась собственной кровью. У обоих Беркутов из глаз и рта потекла кровь, они стали стонать и извиваться от боли.       Магия Цервии. Подчинение крови.       — Осквернение чести магов, Всевышний, прочая клевета, это меня не так сильно задевает, — едко процедила Неясыть, в её глазах прояснилось безумие. — Но если этот дьявол Зулан посмеет забрать…       — Госпожа, — Гинзо мягко взял Цервию за плечи. — Прошу.       Взгляд Магистра посветлел. Она «отпустила» заключённых, с лёгкой улыбкой смотря в глаза Коршуна.       — Прости. Не буду вмешиваться в твою работу.       — Займусь перепрошивкой. Может, понадобится лишь время, и их сознание вернётся на прежний уровень, — главнокомандующий обратился к Птенцам. — Подобное проникает в головы гражданских. Поэтому работа Гнездовья не должна перейти в руки безответственного. Учитывайте, с чем вам придётся иметь дело.       Ангелы, Всевышний, маги, Колосс Зулан… Лин порой задавался вопросами, какие же тайны скрывает этот мир. А потом вспоминал, что уже всё равно. Покуда мир не укроет мальчика с котиком в безопасном месте, Лину плевать на его секреты, на его желания, на его будущее.       Но вот один вопрос, совершенно внезапно пришедший в голову, погрузил мальчика в сомнения.       С той ли причиной, о которой заявлял, Коршун привёл Птенцов к заключённым? Может, это было такое же испытание, если слова Беркутов посеют в сознание претендента сомнение, можно тут же отсечь одного кандидата. А может причина совершенно в другом.       Ведь Гинзо знает тайны этого мира.       — Почему Магистр называет Пересмешника тридцать четыре «маэстро»? — ни с того ни с сего спросил мальчик, заблокировав удар деревянной катаны.       Поскольку назначение на звание нового Коршуна приближалось, претенденты по вечерам, когда наконец темнота начала наступать не так рано, тренировались лично с главнокомандующим. Для Лина это был шанс просто поговорить. Именно в эти часы его сознание возвращалось и пропадал страх. Мальчик не боялся задавать непрошенных вопросов Гинзо. Птенец и сам не до конца понимал, почему.       Наверно потому, что Коршун не пытался ударить или как-либо ещё наказать за это мальчика.       — Тридцать четвёртый — один из первых служителей Гнездовья. Он работает на Цервию, наверно, с самого основания клана. К тому же он — директор всего педагогического состава. Прозвище за мастерство, — ровно ответил Гинзо, затем резко переместился, нанося удар тренировочным оружием. Мальчик отбился. — Не зажимай плечи, иначе будешь, как заржавевший.       — Ясно. Наверняка это из-за него в Гнездовье так ужесточился режим.       — Нет, новые правила — идея Цервии. Тридцать четвёртый очень активно поддержал её в этом… Выпады делай ровнее, катана может сломаться.       — И всё-таки, такая жёсткая дисциплина, но вы позволяете мне общаться с вами на… простые человеческие темы, — с опаской промолвил Лин и увернулся от очередной атаки. — Я нарушил уже столько правил, но до сих пор не был не то что не наказан, а всё ещё остаюсь кандидатом на звание нового Коршуна.       — Можешь считать это ещё одной проверкой, способны ли эти беседы сломать твоё «совершенство», — вновь нанеся удар, главнокомандующий как-то недовольно выдохнул. — Или просто поверить, что я — не сторонник такой дисциплины.       Лин увильнул от деревянной катаны и посмотрел в чёрные глаза Коршуна. Что-то вдруг щёлкнуло в разуме.       — Гинзо, откуда у тебя этот шрам?       Главнокомандующий осёкся, не завершив атаку. Выпрямился и опустил катану. Какое-то время смотрел на мальчика. Его не удивило ни то, что Лин назвал его по имени, ни то, что обратился на «ты». Его остановил вопрос. Кажется, заставил задуматься, вспомнить. Гинзо отвёл взгляд, произнося тихо:       — От одной мятежницы.       Мятежницы… Не головорезки. Не предательницы государства.       — Ты ведь можешь залечить его целебным зельем, — продолжил Лин. — Говоря о дисциплине… Ассасины ведь неприкосновенны, непобедимы. Разве шрам не является доказательством… что ассасина можно ранить? Разве это не должно сеять сомнения в умы гражданских?       — Ты умный мальчик. Просто продолжай размышлять в этом же ключе и докопаешься до сути, — Коршун поднял оружие. — Продолжаем.       Сколько-то минут длилось молчание, прерываемое лишь комментариями Гинзо о стойке или защите. Когда Лин почувствовал, что под надвигающимся бесчувствием теряет связь с разумом, он вновь заговорил:       — Почему ассасины носят шарфы? Даже летом, — глупый вопрос вернул мальчика в сознание. — Это ведь совершенно ненужная одежда.       — Это отличительный знак представителя класса. Как, например, у магов — шляпы, а у рыцарей — доспехи, — Гинзо, кажется, и сам был не прочь пообщаться на глупые темы. — Вообще в старину шарф считали оберегом. Поэтому сейчас их все поголовно носят.       — А почему у ассасинов красные шарфы?       — Тоже отличительный знак. А ещё Цервия любит красный цвет. Точнее кровавый. Этот цвет — символ Гнездовья.       Мальчик отскочил от атаки и с каким-то вызовом посмотрел на главнокомандующего.       — Но ведь у тебя — голубой шарф, Гинзо.       — Да, и белая накидка. Коршун ведь должен как-то выделяться.       — Только и всего? — Лин не унимался. — Голубой — противоположность красному. А если кто-то заподозрит в этом скрытый протест?       Главнокомандующий сделал паузу, затем хмыкнул.       — Ты смышлёный. Хорошо, идея выдавать ассасинам красные шарфы была моя. И шрам, и шарфы служат для меня напоминанием, чтобы я не поддавался зелью и не терял рассудок.       — Напоминанием… о чём?       — Шрам и красные шарфы — о прошлой жизни, — Гинзо коснулся своего шарфа. — Голубой — об ангеле.       Лин в задумчивости смотрел на него. Кажется, мальчик переоценил его.       Он переоценил Коршуна. Как Коршун он — пиши пропало. Пиши пропало для Гнездовья.       Но Лин недооценил Гинзо. Гинзо — тоже пиши пропало для Гнездовья.       Может, сбежать будет не так сложно.       Свист в воздухе — мальчик дёрнулся и заблокировал удар деревянной катаны. Главнокомандующий отступил и кивнул.       — Ты в хорошей форме.       Вечернее полотно безмятежности рассекла разразившаяся канонада колоколов.       — Новая волна Нисхождения ангелов, — констатировал Коршун, смотря куда-то в небо, после вновь взглянул на Птенца. — Возвращайся в комнату и закрой дверь.       — Можно мне с тобой, Гинзо?       — Нет, Лин. Ещё не время.       Мальчик нахмурился. Время для чего?       На территории крепости забегали Беркуты, готовясь к очередному походу.       — До чего бездарно, — раздался голос Магистра. Коршун и Птенец обернулись, сложив руки в жест-почтение. — Эти продержались всего сколько? Около шести лет? Прошлое поколение пробыло за стенами семь.       — Первые поколения не выдерживали и нескольких месяцев, — ровно ответил главнокомандующий.       — И то верно. Что ж, поможешь мне усмирить этих шестёрок Зулана, милый друг?       — Как прикажете, — Гинзо вновь обратился к Лину. — Иди в комнату.       Мальчик, вновь отдав жест-почтение, направился ко второму корпусу.       — Ваша светлость! — раздался голос одного из Беркутов, бегущего к главнокомандующему. Лин не стал бы останавливаться, если бы не услышал следующего. — По словам гражданских, обезумевшие захватили дочь Кесаря Солнцестояния и сейчас несут к западной стене Подземелья.       — Отправить туда наперехват четвёртый, шестой и седьмой отряды, живо. Оцепить местность и близлежащие земли. Я пойду вперёд, — солдат, отчеканив: «Есть», умчался к главному корпусу. Коршун повернулся к Цервии. — Позволите идти, Магистр?       Неясыть, кажется, задумалась, смотря куда-то в пустоту. Затем с улыбкой взглянула на главнокомандующего, приподняв руку.       — Не торопись, моё сокровище. Есть идеальный предлог улучшить ситуацию в государстве, — Цервия усмехнулась, гордая своей идеей. — От главного разочарования Ранвира всё равно не было никакой пользы, маги будут только в выигрыше, если мы воспользуемся этой ситуацией. Отзови солдат, милый Коршун. Пусть малышка Эмили проявит себя за стенами, не мешая Ранвиру.       Гинзо застыл в неверии.       — Госпожа, как же я могу…       — Понимаю, это противоречит всему, чему я учила тебя. Верно, ассасин обязан защищать мага, — Неясыть улыбнулась ещё лукавей, сделала шаг к Коршуну и погладила его по щеке. — Но не в этом случае, мой дорогой, не в этом случае.       Когда-то давно Джек разъяснял Лину секреты книги про приключения рыцаря по имени Турнепс. И в этой книге у злого колдуна Ривнара была дочь, которую Турнепс спас от тирана-отца.       Только это сказка. Спасёт ли какой-нибудь рыцарь ныне пленённую ведьмочку в реальном мире?       . . .       В связи с подготовкой к церемонии, посвящённой скорби по пропавшей дочери Кесаря Солнцестояния, в столице расставили огромное количество отрядов ассасинов. Поскольку на церемонии планирует собраться весь совет магов, хранители Колыбели Каменного Солнца и сам Ранвир, охрана на церемонии будет выставлена на каждом углу.       Длиться церемония будет около трёх дней. Гражданские наверняка станут горевать об угасшей надежде на счастливое будущее народов, а вот маги скорее всего начнут заниматься показухой. Цервия точно позлорадствует по этому поводу. Либо специально будет переигрывать при рассказе о своём «сожалении».       Беркуты распространились по центру города. Раз в одном месте соберётся весь совет магов вместе с хранителями, весьма вероятно ожидать атаки головорезов. Поэтому более опытных бойцов выставили в самых людных местах.       А практикантов средней и младшей группы отправили на окраины столицы. Следить за обстановкой. Лин, воспользовавшись ситуацией, решил поискать путь для побега.       Ему достался участок на востоке… поразительно близкий к стенам Подземелья. Они оказались ещё больше, чем мальчик представлял. Лучший вариант будет — бежать на восток, к самой дальней стене. Только вот… это и самый очевидный вариант, где в первую очередь будут искать.       Не страшно. На первое время можно остаться в деревнях под стенами. Интересно, зачем эти поселения строят так близко к Подземелью? Во время Нисхождения ангелов наверняка самый жестокий удар падает на их жителей. А может сюда ссылают провинившихся. Или сами мятежники основали эти деревни.       Мальчик как раз сейчас наблюдал за одним из поселений, в котором засели головорезы. Сидя в своём укрытии на заснеженном дереве, он наблюдал за тремя детьми примерно его возраста. Это точно мятежники. Потому что Лин узнал их.       Джек вырос. Он был выше остальных. И выглядел взрослее. А ещё, кажется, у него начал ломаться голос.       Мэри стала ещё красивее. Но у неё был точно такой же взгляд, как в тот день, когда они попрощались.       И вместе с ними находился ещё один мальчик. Лину он был незнаком. У этого мальчика было хмурое лицо и холодный голос. Так что Птенец смутно догадывался, кто он.       — Это идиотизм, — прошипел незнакомый мальчик. — Нельзя же быть такими фанатиками.       — Нам больше ничего не остаётся, — тихо ответил Джек. — Они выбрали умереть за мятеж. Может, благодаря им всё сегодня решится.       — Нас итак крайне мало, мы должны думать, как не допустить уничтожения нашего класса, а не отпускать своих людей на добровольную смерть.       — Прекрати ныть, Грасс, — теперь Джек был твёрже. — Ты — будущий лидер. Ты должен понимать, что в нашей ситуации нужно хвататься за любой шанс.       — Это — не шанс, а самоубийство. Они и на метр не смогут подобраться ни к Коршуну, ни к Цервии, ни к Ранвиру уж точно.       «Верно» — подумалось Лину — «Гинзо фанатиков не пропустит».       — По крайней мере у них получится забрать с собой хоть кого-нибудь из ассасинов.       — Если пострадает кто-то из гражданских, мы окончательно может зваться «головорезами».       — Будь ты сейчас лидером — что предложил бы? — Джек развёл руками, кажется, начав выходить из себя.       — Я бы сделал всё, чтобы сохранить каждого участника моего класса. И не отправлять их на смерть ради ничтожно маленького шанса.       — И как бы ты тогда боролся за свободу? Ты бы тогда был не мятежником, а простым беглецом.       Грасс втянул воздух сквозь сжатые зубы.       — За свободу можно не только бороться. Должен быть способ решить всё мирно.       Джек рассмеялся.       — Мирно? То есть, ты имеешь ввиду, что можно мирно… договориться с ассасинами и магами?       Смех маленького мятежника стал ещё громче.       — Что с тобой в последнее время, Грасс? Ты же всегда говорил: «Единственное, что можно делать с ассасинами — убивать, а с магами — презирать». На тебя так Нисхождение ангелов влияет?       — Просто стал шире смотреть на мир, — Грасс нахмурился. — А вот что с тобой случилось, Джек? Где твоя мягкотелость?       — Не припомню, чтобы я хоть раз вёл себя «мягкотело».       — Хватит, пожалуйста, — прояснился едва слышный голос Мэри.       Парни, кажется, устыдились.       — Прости, Мэри, — Джек смягчился.       На какое-то время снизошла тишина. Грасс поднялся, тяжело выдохнув.       — Пойду к лидеру.       И ушёл, ветер скрыл стук его шагов.       Джек поднял взгляд на сестру.       — О чём задумалась, Мэри?       Девочка сжала подол тёплой кофты.       — Та деревня, в которой мы были три года назад, — Мэри поникла ещё сильнее. — Её разрушили…       — Не грусти. Может… может он смог сбежать.       «Не смог» — тут же подумал Лин. — «Не слушай его, Мэри».       А потом мальчика словно ударило током.       Джек и Мэри… Джек и Мэри! Это они! Они здесь! Лин нашёл их!       Это шанс! Это тот самый шанс! Лин попросит их забрать его с собой. Он тоже станет мятежником. И будет скрываться от Гнездовья.       Хотя бы первое время. Они ведь не откажут? Они ведь не подумают, что Лин обезумел, став настоящим ассасином?       Нужно поговорить. Просто поговорить с ними. Доказать, что Лин ещё не потерял человечность. И что им с Турнепсом нужно совсем немного времени, чтобы укрыться. А потом Лин покинет их.       Конечно… Конечно они не бросят его. Ещё тогда они пообещали друг другу встретиться вновь. Вот момент настал.       Лин бесшумно спрыгнул с дерева, идя к мятежникам со спины. Нужно как-то показать, что он в своём уме. Взгляд. Взгляд ассасина не спутаешь ни с чем. Нужно сделать более человечный взгляд.       Мэри уловила шорохи, обернулась. Лину был знакомо то, что отражалось теперь в её глазах.       Абсолютный страх.       Девочка резко поднялась, следом обернулся Джек — и вот он с таким же взглядом заслонил собой сестру.       Что-то загорелось в лице Мэри.       — Лин…       Она узнала мальчика. Не всё потеряно.       Спокойно. Нужно снять маску с капюшоном. И сказать, тихо.       — Головорезы… Запрещённый на государственном уровне класс, отвергнутый Богом. Причастность к классу головорезов способствует распространению его разрушительной деятельности.       Нет. Нет же. Это не его слова, нет! Он не может говорить такое! Он же помнит! Он же узнал их!       — Содействие разрушительной деятельности головорезов — государственная измена, измена вероисповеданию, измена Богу.       Он больше не слышит их. И себя не слышит. Он растворяется в цепях, в которые его сковало зелье. Он задыхается от приказов, которое твердило ему Гнездовье. Он — безвольный прислужник. Правильно говорил Грасс. Таких, как он, нужно только убивать.       — Приговор: казнь.       . . .       - Помнишь, что я предсказал по звёздам? Что вы добьётесь свободы. Помни об этом и жди. Когда-нибудь я сам вас найду.              . . .       Что-то такое он сказал Мэри перед тем как попрощаться. Он нашёл их.       Они не прощаются. Судьба вновь столкнёт их вместе. Рано или поздно.       Судьба чертовски насмешлива.       И вновь последнее, что видит Лин, перед тем, как попрощаться с ними, уже навсегда — угасающий с каждой секундой блеск в их глазах. Они снова уходят, куда-то далеко.       Сохнущая кровь на катане кричит мальчику догнать их и уйти на этот раз вместе. Его останавливает единственное спасение, гуляющее по коридорам Гнездовья — страх. Лин ничего не может сделать. Катана выпадает из его руки.       Что происходит? Ведь это больно. Так больно, что тело вопит о смерти, кровь желает разорвать кожу и вытечь бешенными потоками, окрашивая снег. Не осталось ничего, кроме травящего желания рассечь нить жизни и препятствующего бессилия.       «Убей» — раздаётся в голове. — «Пожалуйста, убей».       И на немой зов Лина судьба откликнулась. Мальчик разглядел третий силуэт рядом с бездыханными маленькими мятежниками.       Грасс сжал руку Джека, затем руку Мэри. Наверно, они были холодными. Такими до мучительной боли холодными.       Грасс теперь смотрел на Птенца. Лин завидовал его слезам. Ему тоже хотелось плакать. Так сильно хотелось. Но ненавистная бесчувственная оболочка жестоко сдерживала бушующие эмоции.       Во взгляде маленького мятежника, потерявшего самое дорогое, тоже горело желание рассечь нить жизни. И не только собственную.       — …тебя… — раздался его дрожащий голос. Мятежник поднялся, не сводя глаз с маленького ассасина, вынул серебряный кинжал. — …убью. Убью тебя…       Рванул вперёд, и Лин, прижатый к земле, смог разглядеть красивые глаза своей смерти.       Янтарные, почти такие же, как у Птенца, но светлее. Сейчас наполненные отчаянием и ненавистью.       Лезвие устремилось к лицу маленького ассасина. Лин почувствовал, как кинжал прорезал правую щёку, кровь брызнула в горло.       «Спасибо».       Хотелось сказать это. Оставалось надеяться, что это можно было прочитать по гаснущему взгляду Птенца. Как же Лин благодарен. Глазам своей смерти, её рукам, вновь и вновь вонзающим в него кинжал.       В его грудь, в живот, в шею, опять в грудь. Каждый удар ощущался, как разбивающаяся капля холодной воды после иссушения в аду.       Хотелось обнять свою смерть. Какое милосердие. Смерть так добра. Лин не заслужил такого снисхождения.       Как же он благодарен.       Но Турнепс… Может, они скоро увидятся… Прости, Турнепс, конец так притягателен.       Долгожданный сон. Лин может спать спокойно. Уже не о чём беспокоиться.       Спасибо, Грасс. Темнота, которую ты даришь, не забудется даже на том свете.       Удары совсем утихли. Тёплое безмолвие заботливо окутывало Лионеля.       А потом стало рваться на части. Мальчик почувствовал, что смерть вновь далеко от него. Во рту вместе со вкусом крови смешался знакомый брусничный вкус.       Нет. Не надо возвращать его.       Гадкий сладкий сироп затягивал раны. Хотелось выплюнуть его, но Лин не мог пошевелиться. Заботливая тьма отступала, мальчик стал невольно открывать глаза.       Ему показалось, что он видит ангела. В тот момент Лин возненавидел ангелов. Зачем пытаться спасти его, вернуть в жестокий мир? Почему так сложно даровать ему покой? Неужели ангелам нравятся его страдания?       Но это был не ангел. Это был Гинзо. Он дал мальчику ещё одну капсулу, проглотив которую, Лин закашлялся и стал рьяно глотать ледяной воздух.       — Гинзо… — как же сильно мальчик охрип. — Почему…       — Почему не обороняешься? — впрочем, в ту же секунду во взгляде Коршуна прояснилось понимание.       Он отдалённо догадывался о причине.       Увидев это понимание в чёрных глазах, Лин ощутил, как его маска бесчувственности трескается. Как же не хотелось разыгрывать перед Гинзо идеального Птенца.       — Вставай, — прямо произнёс главнокомандующий, поддерживая мальчика.       Лин не чувствовал своего тела. Как же странно. Пару минут назад его пронзало лезвие, а сейчас мальчик стоит невредимый.       Но как же… Птенец стал глазами искать того, кто мог даровать ему покой.       Маленький мятежник с трудом поднимался с земли, утирая кровь с лица. В его глазах читалась только одна мысль: «Это конец».       Лин вновь посмотрел на Коршуна. Сказать мальчик не осмелился, но раз Гинзо умеет читать по глазам:       «Не убивай его, Гинзо. Пожалуйста».       Только вот всё, что смог Лин прочесть в ответ:       «Уже поздно».       Главнокомандующий обернулся в сторону столицы. К деревне приближался отряд Беркутов. Они в считанные секунды оцепили поселение.       Но почему? И Коршун, и Беркуты должны быть в городе на церемонии. Почему они здесь?       А когда мальчик услышал голос, напоминающий о крови и розах, ему захотелось рассыпаться в прах.       — Этот день не мог быть ещё чудеснее.       Неясыть не должна быть здесь. Как могло всё обернуться так ужасно?       — Почему вы здесь, Магистр? — озвучил Коршун вопрос, терзающий и Лина, и всех прибывших.       — Вместо ошивания на скучной церемонии мне хочется взглянуть, как падёт ещё одна жалкая кучка головорезов, — Цервия с улыбкой подошла к главнокомандующему, тут же её взгляд пал на убитых маленьких мятежников. — Похоже, веселье уже началось. Неужели они пали от твоих рук, Птенец Сто пять?       В этом Лин будет признаваться себе вновь и вновь, пока совесть не сгрызёт до смерти.       — Да. Это я их убил.       — Похоже, мне пора начать гордиться своим будущим Коршуном, — захихикала Неясыть. — Мало кому из Птенцов выпадает шанс сразить головореза в столь юном возрасте.       Затем алые глаза пали на маленького одинокого мятежника.       — До чего же прекрасен этот день! — безумное счастье охватывало Цервию, пока она приближалась к Грассу. — Ты со мной согласен, малыш?       Неясно, как в мальчике остались хоть какие-то силы на сопротивление — маленький мятежник поднял кинжал, направив лезвие в сторону Неясыти.       — У тебя хватило дерзости поднять нож на Магистра? — Цервия рассмеялась. — Как отважно. Ты мне нравишься, я не убью тебя так просто.       Изо рта мальчика брызнула кровь, Грасс, сдавленно вскрикнув, повалился на колени.       «Не надо» — что-то кричало в Лине. — «Не трогай его!».       Одолеваемый магией крови, маленький мятежник мог лишь дрожать и сдерживать болезненные крики.       Птенец невольно сделал шаг вперёд. Нужно помочь. Как-нибудь спасти его… Но тут же на плечо Лина легла рука. Гинзо не пустит его.       — Подослать фанатиков на церемонию — это как раз в стиле головорезов. Не думаете ни о жизнях своих товарищей, ни о жизнях простых гражданских. Ещё и посмели окрестить ассасинов — жестоким классом, — безумие в голосе Цервии сменилось на презрение, она, пройдя мимо мучающегося мальчика, сделала несколько шагов в направлении деревни. — К счастью, ваш класс полон крыс. И одна из них выдала ваше местоположение, надеясь получить индульгенцию.       Вновь захихикав, Магистр обернулась на Грасса.       — Не волнуйся. Я не прощаю гнусных предателей даже своих врагов. Поэтому он убит. И такая же судьба ожидает каждого грязного мятежника, — встав спиной к деревне, Цервия расправила руки. — Раз ты так любезно выполз из деревни, позволь во всей красе показать тебе напоследок, с какой силой вы пытаетесь бороться.       В тот момент сами ветра покинули поселение, предчувствуя, как его окантовывает про́клятая магия. Воздух задрожал, потом земля, а может и небо. Ассасины, окружившие деревню, отступили.       Лину стало больно от резко вцепившегося в мир вакуума, последнее, что смог расслышать — шёпот маленького мятежника:       — Не надо…       Последнее, перед конечной обречённостью.       Громкий треск ознаменовал свершение заклинания. Крыши домов проломили кровавые столбы, их шум смешался с предсмертными воплями. Деревянные стены, пробитые багровой водой, хоронили под собой выжатые обескровленные тела. Кровяные столбы обратились дождём и рухнули на землю.       Лин чувствовал, как на него падают горячие капли. Каждая капля крови — печать. Обвинение. За то, что не смог противостоять зелью. За убийство тех, кого пообещал спасти когда-то. За то, что не сохранил рассудок.       Будь у него больше сил, чтобы не поддаться зелью, он бы смог спасти всех этих людей. Он велел бы им уходить. А взамен Джек и Мэри спасли бы его от Гнездовья.       Но всё обернулось прахом. И Птенцу оставалось лишь наблюдать за участью маленького мятежника, чью жизнь он разрушил своими руками.       Как кровавая магия отпускает его, передавая в руки страшному проклятию — боли. Тому, что делает человека несовершенным. Неидеальным. Несчастным.       Тому, что заставляет кричать и плакать. Как этого одинокого мальчика. Теперь каждое его проявление — боль. Она пропитала его от оболочки до самых-самых глубин.       Цервия с блаженной улыбкой вдохнула кровяной воздух, затем презрительно взглянула на последнего мятежника.       — Прекрати ныть. Братство мертво. Не позорь своих павших товарищей и прими конец достойно.       Плач стал тише, но не закончился. Лина медленно разъедал порыв броситься к Грассу и взять удар проклятой магии на себя. Но рука на его плече сжалась сильнее.       «Отпусти, Гинзо» — мысли кричали громче. — «Я должен помочь ему».       — Хотя… — на лице Магистра вновь заиграла безумная улыбка. — У меня появилась прекрасная идея!       За спиной выросло крыло, переливающееся огненными и кровавыми бликами. Крыло обратилось в огромную руку с длинными острыми когтями, схватив мальчика-мятежника. Он не стал ни кричать, ни сопротивляться, боль поглощала все его силы.       — Мой милый Коршун, Птенец Сто пять, идёмте, — Неясыть поманила обоих рукой. — Вы должны сами увидеть этот триумф.       Она направилась к стенам. В сторону Подземелья.       Лин обернулся на Гинзо.       «Зачем… Зачем она тащит его туда?» — хотя ответ уже был ясен.       Главнокомандующий лишь молча подтолкнул мальчика вперёд.       Широкая тропа, укрытая тонким слоем снега, по обочине была утыкана деревянными табличками и знаками с надписями.       «Смерть».       «Остановись».       «Прощай, надежда, прощай, мечта».       «Запертые — не проснутся, свободные — не услышат».       «Спаси нас, Боже».       «Сжалься, Зулан».       «Прости нас, Предвечный».       Наверно, это дело рук простого люда.       Стены приближались, становясь ещё огромнее. На заснеженной земле лежали люди, обезумевшие под влиянием Нисхождения ангелов. Они спали? Потеряли сознание? Умерли? Неясно. Обездвиженные тела кричали громче, чем таблички.       Похоже, жители пытались выстроить хоть какую-то преграду, чтобы задержать первый порыв Нисхождения ангелов. Повсюду валялись обломки досок, булыжников, стояли построения, отдалённо напоминающие стены.       В этот момент Лину подумалось, почему маги не создадут ещё одну стену, защищённую подобными магическими печатями, которая не имела бы ни входа, ни выхода и окружала бы всё Подземелье.       Хотя смысла в этом нет. Раз в Подземелье находится магический камень, нужно наоборот пытаться разрушить это место.       Цервия, в экстазе идущая к этим стенам, могла бы их разрушить? Она только что в секунду уничтожила поселение. Разве её могут остановить эти стены? А Великого Ранвира? Что же им мешает?       — Непоколебимое Подземелье, — раздался голос Магистра, она остановилась.       Впереди открывался вход. Арочные каменные ворота в высоту примерно три метра. Ничтожно маленькие врата в сравнение с титаническими стенами. Глубоко вниз спускались ступеньки, утопая во тьме. Арку облепили лазурные огоньки. Приглядевшись, Лин понял, что это — божьи коровки. Зимой?       Вокруг входа стены были исписаны, неровный почерк складывался в одно и то же слово:       «Инэй». «Инэй». «Инэй».       — Я дам тебе прекрасную возможность умереть достойно, — Цервия хмыкнула с опустошённых глаз Грасса и вытянула монструозную руку к вратам. — Стань свидетелем того, от чего вас, неблагодарных тварей, защищает и Гнездовье, и союз магов, и Великий Ранвир.       Она вновь хихикнула, наклонилась к лицу омертвелого мятежника и зашептала:       — И не забудь хладнокровно отомстить тамошнему магу за своё уничтоженное братство.       Гигантская рука дёрнулась вперёд и отпустила мальчика. Грасс исчез во тьме.       Подземелье забрало ещё одного героя.       — Всех, кто смеет противиться воле Кесаря Солнцестояния, будет ждать одна участь, — холодно произнесла Неясыть, повернулась к ассасинам и довольно улыбнулась. — Вот почему я могу гордиться своим творением. Гнездовье очищает наш мир. Я могу гордиться своими Птенцами. И тобой, мой милый Коршун.       Главнокомандующий не ответил.       — Возвращаемся, — заключила Магистр, направившись в сторону разрушенного поселения.       Коршун последовал за ней. Лин остался.       Тёмные врата… Они так и манят. Зазывающий шёпот. Трепещущие крылышками божьи коровки.       В Подземелье уже никто не будет преследовать Птенца. Вот она — свобода. Только руку протяни. Шагни в темноту.       Сюда. Они с котиком сбегут сюда.       Невольно мальчик сделал шаг ко входу в долгожданное укрытие. Снял маску, вдыхая веющий оттуда влекущий ветер.       Вновь почувствовал руку на своём плече и, как во сне, медленно обернулся.       — Нет, Лин, — лишь сказал Гинзо.       Он прав… Сперва нужно забрать Турнепса.       . . .       Зарянка № 28 шагала по коридору, сохраняя невозмутимый вид. Взгляд служанки Гнездовья должен выражать лишь холод. Холод — это кровь Гнездовья, его дыхание, его чувства.       Служанки постарше уже упрекали её за несоблюдение правил рабочего вида. За столько лет, проведённых в крепости, ей так и не удалось полностью избавиться от эмоций. Поэтому она и стала Зарянкой. Птенцы, не прошедшие обучение, становились грязными рабочими Гнездовья. В те годы, когда Магистр опиралась на советы Пересмешника № 34, отношение к персоналу крепости было ужасным. Когда двадцать восьмая ещё была Птенцом, она часто видела, как Пересмешники и Филины поднимали руки на Зарянок.       Но когда Птенец № 104 окончил старшую группу и стал Коршуном, многое изменилось. Теперь никто, кроме главнокомандующего и Неясыти, не мог самолично решать, как и за что наказывать Зарянок. Пересмешник № 34, до этого почти каждый день издевающийся над служанками, теперь не трогал их и пальцем. Многое улучшилось и по отношению к Птенцам, как к рядовым, так и к элитным.       Сам Коршун никогда не поднимал руку ни на Птенцов, ни на Зарянок, даже гнусных Пересмешников и Филинов не трогал.       Это не соответствует уровню дисциплинарной жестокости Гнездовья.       Наверняка Магистр знала об ином отношении Коршуна к персоналу и ученикам. Но почему же никак не останавливала его?       Когда Неясыть объявила о подготовке нового Коршуна, Зарянка № 28 встревожилась. Вряд ли с новым главнокомандующим сохранится такое милосердие.       Возможно, если проявить хоть чуточку тепла по отношении к Птенцу, будучи Коршуном он станет возвращать это тепло.       Птенец № 105 был талантливым учеником. Двадцать восьмая была уверена, что он станет претендентом. И пыталась делать всё, что в её силах, чтобы сохранить хоть крупицу человечности в этом мальчике. Получалось у неё это, или нет, она сама не понимала. Но, может, этот Птенец изменит будущее Гнездовья…       Сегодня, пока Птенцы на практике, наметилась внеплановая уборка. У Сто пятого всегда было чисто в комнате, так что много времени уборка не занимала.       Зарянка отпёрла дверь, прошла к столу. Поставила новую упаковку пайка и флягу с водой. Каждый раз, когда она меняла еду, у неё дрожали руки. До сих пор не стёрлись воспоминания, какую боль причинял яд.       Служанка взяла пустую упаковку и, пока сминала её, расслышала какой-то писк. Приглушённый. Может, птица на улице? Нет, не похоже на птицу. Звук шёл откуда-то снизу.       Зарянка присела и приоткрыла дверь тумбочки. Из сумрака на неё вытаращились огромные жёлтые глаза. Они наполнились ужасом и отступили вглубь своего укрытия.       Кот. Чёрный кот. В комнате Птенца. В Гнездовье.       Служанка, подумав, что у неё галлюцинации, посмотрела на окно. Закрыто. Пробраться это создание сюда не могло.       Обозначить, что почувствовала в тот момент Зарянка, тяжело. Недоумение, удивление — слишком мягко сказано. Какое-то время она молча сидела напротив кота, не зная, что делать, что говорить, что предпринять. Малыш, не чувствуя угрозы, сам высунулся из укрытия, принюхиваясь.       Зарянка вновь и вновь ставила себя перед фактом, пытаясь отойти от шока. У Птенца Сто пять есть кот. Домашний питомец, которого он скрывал от всех.       А что дальше? Что теперь будет с Птенцом? Зарянка не может просто молчать. За умалчивание её казнят. Но ведь и Птенца — тоже. Если кто-то другой найдёт этого кота, Сто пятого уже не спасти.       Что делать? Зарянка ни на что не сможет повлиять. Она не сможет защитить Птенца. Что теперь делать?       Коршун. Конечно. Его светлость, он поможет. Он не позволит убить Птенца.       Зарянка, сняв наволочку с подушки, вновь присела и поманила кота рукой. Нельзя его тут оставлять. Если кто-то другой зайдёт в комнату и увидит — это конец. Малыш обнюхал её пальцы. Служанка схватила его, завернула в наволочку и прижала к себе. Кот заворчал.       — Тише, — приказала она то ли коту, то ли себе.       Зарянка старалась сохранять бесчувственный взгляд, но подрагивающие руки, сдерживающее что-то незаконное, быстрая походка, почти бег, стук сердца, отдающийся в ушах колокольным звоном, подводили. В кабинет Его светлости, скорее.       Сквозь бурлящую в голове шумную кровь, служанка расслышала голос главнокомандующего. Кажется, он направлялся к выходу.       — Нет, тридцать четвёртого я не видел, — ответил Коршун одному из Пересмешников.       — А вот он вас искал, — сказал учитель.       — Сочувствую ему в этом. Если встретите его, передайте, что до вечера меня не будет в крепости.       — Ваша светлость, постойте! — вырвалось у Зарянки, и она перешла на бег.       К счастью, главнокомандующий обернулся и замедлился.       — Не сейчас, двадцать восьмая, — промолвил Коршун, когда служанка нагнала его.       — Прошу вас, это очень важно, — весь холод в голосе развеялся. — Это касается Птенца Сто пять.       Тогда главнокомандующий остановился. Опустил взгляд на свёрток в её руках.       — Идём, — он направился к лестнице на второй этаж.       К счастью, народу наверху никогда много не было, пройдя к белой резной двери, Коршун пропустил Зарянку вперёд. Закрыл дверь.       — В чём дело?       Служанка сделала шаг к главнокомандующему, осторожно разворачивая свёрток.       На свет показалась кошачья мордочка. Турнепс отряхнулся, взглянул на Коршуна и приглушённо мяукнул.       Его светлость не изменился в лице.       — Нашла в его комнате, — почти шёпотом промолвила горничная, словно рядом был ещё кто-то. — Окно и дверь были закрыты… Значит… это его питомец…       Тишина давила на виски. Коршун молчал. Думал. А может прислушивался. В конце концов тяжело выдохнул, выглядел он… неуверенно.       — Оставь у меня. Я поговорю со Сто пятым, — как-то подозрительно тихо ответил главнокомандующий. — И никому ни слова…       Тут он резко обернулся на кладовую, где лежали разные документы. Оттуда послышались шаги. Зарянка испуганно ахнула и накрыла кота тканью, когда увидела Пересмешника № 34.       — И что же такое вы хотите скрыть от Гнездовья, Ваша светлость? — язвительно проговорил маэстро.       — Что вы делаете в моём кабинете? Дверь была закрыта, — Коршун нахмурился. Его голос оставался тихим, но… вовсе не спокойным. — Ваше поведение уже переходит любые границы. Пробраться сюда без моего ведома…       — Да, может это и не очень прилично. Но и ваше поведение не вызывает доверия, — Пересмешник осклабился, подойдя к главнокомандующему. — Ты никогда не вызывал у меня доверия, Сто четвёртый. Я знаю, сколько времени ты уже копаешь под Гнездовье и Магистра.       — Не переходите на личности, Пересмешник тридцать четыре, — оборвал его Коршун. — Я слишком часто прощал вам нарушение правил. Пожалуй, пора подумать о смене главы педагогического состава.       — Магистр не позволит вам сделать это. Я так же защищён её уважением, как и вы, милостивый, — Пересмешник злобно усмехнулся. — И я буду нарушать ваши правила до того момента, пока сама Цервия не убедится, что вы — предатель.       — Не смейте так говорить о Коршуне! — вклинилась Зарянка и, кажется, тут же об этом пожалела, когда бешенный взгляд маэстро переметнулся на неё.       — Это пустословие вызвано вашей личной неприязнью ко мне, или вашим сумасшествием? — сдержанно продолжил главнокомандующий.       — О, не нужно оправдываться. Это не пустословие. Я найду доказательства, — Пересмешник взглянул на свёрток в руках служанки и протянул руку. — Вот, например. Что это? Нечто небезопасное, что может поспособствовать деградации Гнездовья?       Зарянка отстранилась от его руки, сильнее прижимая свёрток к себе. Пересмешник взбесился ещё больше.       — А ну покажи, ты, грязная челядь! — вырвался вперёд, пытаясь схватить ткань.       Его руку сжала ладонь Коршуна, главнокомандующий грубо оттолкнул маэстро к выходу.       — Свод правил для педагогов, пункт номер двенадцать: Пересмешник не имеет права оскорблять, наносить телесные повреждения и иными методами причинять вред Зарянкам, — кажется, на этой фразе голос Коршуна стал громче. — Убирайтесь отсюда. И не смейте влезать в мои дела. Это — последнее предупреждение.       Маэстро с озверевшим взглядом стряхнул пыль с мантии.       — Вот это точно была последняя капля, — и направился к выходу.       Эхо шагов заблудилось в коридоре. Зарянка и главнокомандующий какое-то время смотрели на распахнутую дверь, словно она могла что-то изменить в этой ситуации.       — Ваша светлость, — дрожа, прошептала горничная. — Что теперь будет?       — Иди в комнату Сто пятого, закрой дверь. Когда он придёт, объясни ему всё, и дождитесь меня. Я что-нибудь придумаю, — с какой-то настороженностью проговорил Коршун, направляясь к выходу.       Зарянка кивнула и последовала за главнокомандующим.       . . .              Лин всё решил. Осторожничать смысла нет. Придётся убегать у всех на виду. Перед вечерней тренировкой он откроет в комнате окно, чтобы с улицы можно было позвать Турнепса. Отпроситься с занятия в ванную или к Филинам не должно быть проблемой. Вместо этого он пойдёт к своему окну, благо оно выходит на задний двор. Заберёт Турнепса, взберётся на крышу корпуса, оттуда — на ограждение.       А потом бежать. Просто бежать, надеясь, что не догонят. Бежать до самого Подземелья. Далеко. Но необходимо. Попытка одна. Ясно, что будет, если поймают.       Завтра. Незачем откладывать. Лин начал понимать, почему так долго не мог решиться. Бежать было некуда. Но Подземелье милостиво открыло ему путь к покою. И ждать незачем.       Мальчик направлялся в комнату, чувствуя воодушевление и тревогу одновременно. Тревога перевесила чашу весов, когда Птенца остановил один Пересмешник и приказал идти за ним. Смутные догадки щекотали спящую глубоко внутри панику.       Но нет. Этого не может быть.       Учитель привёл его в зал, где проходили совещания педагогов. Справа и слева собрались элитные Птенцы. На подмостках выстроились все Пересмешники. В середине с ледяным взглядом стоял Пересмешник № 34. Мрачные глаза впились в Сто пятого.       Куратор остановил Лина в центре зала и, надавив на плечо, заставил сесть на колени. Затем сказал отдать катану. Тогда мальчик почувствовал, как заколотилось у него сердце. Что происходит?       — Сними капюшон с маской, Сто пятый, — раздался громкий приказ маэстро.       Мальчик подчинился. Теперь будет труднее скрывать страх.       — Тебе самому будет на руку, если сразу же прикажешь себе отвечать только правду, — с каждым словом руки начинали дрожать сильнее. — Понимаешь, о чём я?       Мышцы сковало, сквозь боль Лин смог кивнуть и произнести:       — Понимаю, учитель.       — Замечательно, — Пересмешник махнул рукой, жест расшифровывался как что-то вроде: «Вносите».       Внесли. Другой куратор передал маэстро нечто живое, чёрное, как глубокая ночь.       Турнепс.       Сердце вместе с ударами крови стало вливать яд в вены. В мозг. Рождая вопли, изуверски терзая сознание. Лин ощутил на себе то же, что и выражала в своём взгляде Мэри перед смертью.       Абсолютный страх.       Лапки котика были связаны. Похоже, он отчаянно сопротивлялся. Пересмешник № 34 взял Турнепса за шкирку, котик зарычал и завыл, дёргаясь.       Лин подавил порыв броситься и выхватить друга. Сейчас от мальчика зависит и собственная жизнь, и жизнь котика.       — Это создание находилось у тебя в комнате, — начал маэстро. — Отвечай, он ведь не случайно там оказался?       — Не случайно, — тут же сказал Птенец. Он сам не слышал, как звучит его голос.       — Не случайно. Он — твой питомец?       — Он — мой друг…       — Даже так. Твой друг, — маэстро выдал смешок, хотя не улыбался вовсе. — Про многочисленные нарушения говорить не стану. Спрошу только: он тебе дорог?       Сердце защемило.       — Дорог.       — Помимо соответствующего наказания следовало бы исключить тебя из претендентов на звание Коршуна. Но это вызовет подозрения. А мы не хотим, чтобы об этом ужасном инциденте узнала Магистр, верно? Иначе произойдёт нечто кошмарное, — маэстро кивнул одному из Пересмешников. — Поэтому сейчас необходимо избавиться и от улик, и от результата твоего опрометчивого поведения.       Куратор передал ему кинжал. Что-то начало умирать в Лине. Снова и снова.       — Не надо…       — Послушай, Птенец Сто пять. В обязанности Гнездовья не входит истязать несчастных животных. Но в данном случае это создание — преграда, которая стоит на твоём пути становления ассасином. Это создание вызывает у тебя эмоции. А эмоции — это прямо противоположно ассасину.       — Прошу, не делайте этого, пожалуйста!       — Именно об этом я и говорю. Если бы не это создание, ты бы себя сейчас так не вёл, — он приподнял кинжал. — С моей стороны — это милость. Тебя бы следовало казнить после подобной выходки. А я пытаюсь тебя исправить. Будь благодарен.       Лин сорвался с места. И тут же был прижал к полу — его схватил Птенец из старшей группы. Стал вырываться, подобно своему маленькому другу.       Когда клинок скрылся чёрной шёрсткой, а по лезвию покатились первые капли крови, котик закричал. Как и Лин закричал.