Шарф Детры

      Лазурная божья коровка… Она сидела на руке маленького разбойника, чистила крылышки, как ни в чём не бывало. Сидела так спокойно, словно не летела вместе с ним в Подземелье.       Это последнее, что помнил Грасс, перед тем, как погрузиться в отчаяние этого места.       Чем дольше он бродил у стен, тем больше вспоминал.       Он помнил человеческие силуэты, перед тем как отключился и проснулся в лесу. Помнил смесь горя, ненависти и страха, что обуревали его в тот момент. Помнил кровь на его кинжалах. Джеке и Мэри. Джек и Мэри.       Джек. Мэри.       Их Грасс никак не мог вспомнить. Но знал, ощущал разбойничьим сердцем, как дорожил ими. И какая боль пронзала его, когда от Джека и Мэри остались только имена на кинжалах.       Он помнил ещё много чего. Свои пять лет, к примеру. Когда шёл по улицам родной разорённой деревни. Кажется, искал родителей. Только никого живого рядом уже не было. Стены домов были пропитаны кровью, люди лежали на земле. Стоящий над землёй смог, впитавший в себя вопли, ужас и жестокость — то несмываемая печать кровожадного клана ассасинов.       Его деревня провинилась. И снискала за это свою смерть.       Только за что? За что целое поселение, стольких людей обрекли на уничтожение?       Ассасинский клан не вершит свои злодеяния просто так.       Те люди разгневали вышестоящих. За это карают представители «Гнездовья».       Та деревня была неугодна магам.       Это так. Маги — вышестоящая каста. Это ведь они создатели магического камня. А значит — приравнены к божествам.       В подчинении они держат бесчувственных псов. И если кто-то посмеет осудить власть магов, они спускают псов с цепи.       Мятежники — так называли группу людей, впоследствии выросшую в целый класс, которая сопротивлялась устоявшемуся режиму. Именно они нашли в разрухе пятилетнего мальчика, взяли под своё крыло и вырастили.       И именно они были главной добычей ассасинского клана и основателя клана.       Цервии. Тёмной госпожи Заката, одной из хранителей магического камня. Она создала класс ассасинов, когда начались недовольства. Она обрекла людей жить в страхе наказания. Она обрекла мятежников скрываться. И она уничтожила деревню Грасса, вместе с жителями, вместе с семьёй.       Находясь в вечных бегах, под бесконечным гнётом, осмеиваемые простым людом мятежники перестали искать справедливость и бороться за свободу. Их жизнь превратилась в выживание, полное грабежа, убийств и постоянных столкновений с ассасинами. Благородные мятежники с возвышенными целями превратились в головорезов, гнусных, грешных. Окончательно потеряли какую-либо поддержку со стороны людей, сохранявших надежду на свободу. И стали такой же угрозой мирным жителям, как и ассасины.       Грасс помнил своё братство. Как сородичи учили его обращаться с кинжалами. Как в голодные годы они делились с ним едой. Как спасали в первую очередь, если временный приют находил ассасинский клан. И долгие изнурительные походы в поисках безопасного жилья.       Помнил, как некоторые люди кричали и бросались камнями в сторону братства. А другие приглашали в дом и прятали в подвале. Если судьба была милостива, ассасины не объявлялись. Если же нет — казнь ждала и сочувствующего хозяина, и не успевших выбраться мятежников.       Ещё помнил своё первое убийство. Гнилой озабоченный рыцарь, который похитил Мэри в одном из походов. Грасс на пару с Джеком нашли ублюдка. И убили. Заслуженно. Мэри выжила, но перестала разговаривать. И улыбаться.       Джек и Мэри. Конечно, единственные дети — ровесники Грасса. Брат с сестрой, так же лишённые семьи Цервией.       Грасс не помнил их лиц. Знал лишь, что они втроём были похожи друг на друга.       Ненавидели жизнь втроём, втроём проклинали магов и ассасинов. Втроём встречали закаты, когда удавалось устроить привал. Втроём разочаровывались в людях. Втроём привыкали к виду и запаху крови. Втроём убивали.       А выжил один лишь Грасс.       Кто знает… Может, Ричард не хотел такой же судьбы. Поэтому решил умереть один и спасти всех.       Что он сделал бы, попав в братство? Продолжал бы надеяться на свободу? Продолжал бы бороться? Продолжал бы верить в людей? Что те одумаются, выступят против тирании. И стал бы он с ненавистью убивать человека, который украл и истязал его друга?       Ричард больше напоминал мятежника, уж точно не разбойника. Его простая доброта, забота, стремление защитить — это было свойственно и мятежникам. Но чего в Ричарде не было никогда — жажды революции. Неудержимых порывов мстить и лить кровь за свободу. Был бы шанс всё исправить мирно, Ричард бы воспользовался им, и только им.       Хуже всего, Ричард бы всегда верил, что мирный способ даровать людям свободу есть. А его нет. И никогда не будет.       Ведь даже в надежде даровать свободу напарникам, ему пришлось умереть.       Какой же ты противоречивый, Ричард.       Грасс сел на землю у стены и, бросив на траву две тушки птиц-падальщиков, которых сумел подстрелить, уткнул лицо в колени.       Но почему-то кажется, что ты прав.       Будто, если команда продолжит путь с жаждой свободы, с жаждой мести, с жаждой уничтожить Колосса Зулана, не добьётся в итоге ничего.       Ричард словно знал, что выход из Подземелья — смирение, благородство, прощение. Кем бы ни были монстры, кем бы ни были приспешники, кем бы ни был Колосс Зулан — победить их ненавистью не удастся. Нужно простить их. Похоже, поэтому он не рвался в бой, как Эмили.       Раз Ричард так считал… Грасс не мог следовать этой истине, или абсурду. Приспешник убил Ричарда. А значит — тоже заслуживает смерти. У разбойников простая истина.       Убивают тебя, ты убиваешь в ответ. Ричард сказал бы, что именно поэтому человечество всё ещё воюет.       Но как иначе? Не получится избавиться от врага, смирившись со своей смертью и простив его.       Или получится? Да кто знает.       — Ты сам не свой, — путы мыслей порвались, когда раздался нежный голос.       Грасс поднял голову. Вечер взялся за вожжи, и Тейя на фоне серо-розового неба взрастила в голове разбойника мысль.       Она знает. Тейя знает, можно ли уничтожить противника, смирившись и простив его.       — Извини. Задумался, — парень кивнул на птичьи тушки. — Сейчас вернусь, и поужинаем.       Тейя понимала, что лучшим вариантом было просто оставить Грасса в покое… или худшим.       Девушка присела рядом и погладила напарника по волосам.       — Прости, если тебе показалось, что я опасаюсь тебя, — неуверенно начала Тейя. — Я испугалась по другой причине. То, что ты — разбойник, совершенно ничего мне не говорит.       Грасс выдохнул и откинул голову на стену.       — А должно.       — Почему? Порой класс и человек — совершенно противоположны. Разбойники могут быть великодушны. А священники могут быть грешны.       — Могут, — кивнул парень. — Но к нам с тобой, Тейя, это не относится.       Девушка съёжилась, похоже, Грасс задел больную струну.       — Я простой разбойник. Мне всё равно на чужую радость или горе. Или на чужую жизнь. Я спокойно могу убить человека, у которого есть что-то большее, чем у меня. И убивал. И не жалел об этом, — его голос зазвучал хрипло. — По крайней мере, до того, как погиб Ричард.       Рука Тейи сползла вниз и сжала ладонь Грасса.       — Ричард наверняка догадывался, что я за человек. Он представлял, что я мог совершить за всю жизнь в братстве, — парень уткнул взгляд в землю. — И несмотря на то, что он знал, продолжал заботиться обо мне.       Как и в братстве.       — Ричард наверняка знал, что мир за стенами — далеко не столь прекрасен, как его описывает Эмили. Раз там есть такие классы, как ассасины и разбойники, а маги — сильнейшие люди на свете — допустили создание Подземелья, люди в том мире — ещё те уроды. Ричард понимал это, — Грасс сжал руку Тейи в ответ, боясь, что она, как и Ричард, исчезнет. — И всё равно предпочёл умереть ради спасения этих людей. Хотя уж куда правильней было мне быть на его месте. Может быть, я хоть от своей гнили отмылся б.       Тейя, дрожа то ли от прохлады, то ли от слов напарника, сжала его вторую руку.       — Чем дольше об этом думаю, тем больше понимаю, что я должен был умереть, а не Ричард.       Он был бы намного полезней и для команды, и для всего мира. Ричард лучше их вместе взятых. Потому что умел видеть хорошее и в магах, и в ассасинах, и в разбойниках.       — Как он мог разглядеть во мне что-то хорошее? Как мог подумать, что лучше освободить гнусного разбойника, а не благородного рыцаря? Он думал, что для мира, для людей так будет лучше?       — Грасс… он думал не о мире, не о людях за стенами, — наконец подала голос Тейя. — Он думал о вас с Эмили. Его довольно просто понять: раз существуют люди, такие, как вы с Эмили, значит и в том мире не всё так плохо. Значит и в том мире есть хорошие люди.       — Хорошие? — Грасс резко поднялся с земли. — Ты считаешь меня хорошим, Тейя?! Похоже ты в точности, как Ричард. Ты знаешь, кем я был, Тейя?       Её понимающий взгляд вывел парня из себя.       — Я убийца, Тейя! Ты знаешь, скольких я убил, будучи ребёнком? Да какая разница?! Достаточно и одного… Я не стал лучше, попав в Подземелье! Я остался тем, кем был, и потеря памяти меня не исправила. Даже со встречи с тобой я думал только о том, как бы опорочить тебя.       Девушка дрогнула, но взгляд всё ещё был полон сочувствия       — Ну что, готова снова назвать меня хорошим?       Тейя молчала. Грасс посчитал это исчерпывающим ответом. Упал на колени и приложил руку к голове.       — Как же мерзко с самого себя, — прошипел парень. — Был бы… Был бы хоть один способ искупить вину перед тобой, Тейя…       Лёгкие шаги, поглаживание по спине — Тейя будто снова лечила его, только на этот раз не тело.       — Значит, будь шанс всё исправить, ты бы им воспользовался?       Грасс поднял голову. Каким же низменным он себя чувствовал, сидя перед ней. Такой светлой. Такой прекрасной.       — Воспользовался б. Конечно.       Тейя нежно улыбнулась.       — Это самое главное. Время вспять не обратить, сделанного не вернуть. Но шанс всё исправить у тебя будет здесь. Освободить людей от гнёта Подземелья, освободиться самому и сдержать слово, данное Ричарду. Этот шанс выпал тебе по воле Ричарда. Так что не оплошай.       Она казалась сейчас такой взрослой. Такой мудрой. Она ведь не старше Грасса. Но эти поучения возносили её на тысячи пьедесталов ввысь, прочь от разбойника.       Грасс покачал головой.       — Так не пойдёт, Тейя. Я не хочу идти с этим бременем, не зная, что произойдёт дальше. А если мне придётся отдать жизнь?       Как и Ричарду.       — Я не хочу умирать с грехами за спиной, — Грасс поймал руку священницы. — Прошу, Тейя, дай мне благословение на прощение.       Девушка судорожно втянула воздух и отшатнулась.       — Я… я не могу.       — Прошу тебя, Тейя.       — Не могу. Нельзя, — она сжалась, пытаясь спрятать лицо в капюшон, а голос перешёл на шёпот. — Я сама нечиста перед Богом.       — Плевать мне на Бога! Он ничуть не лучше меня! — Грасс, не вставая с колен, притянул Тейю к себе и крепко обнял. — Ты. Я хочу искупить вину перед тобой. Для меня ты — самое чистое создание здесь. И за пределами стен — тоже.       Тейя вновь задрожала. Но на этот раз парень не будет её отпускать. Пусть она думает о себе, что хочет. Грассу не важно, в чём она провинилась перед церковью. Она чиста. Она прекрасна. Она слишком светлая для него. И лишь она может утешить его.       Сколько времени прошло, разбойник не знал. Почувствовав, как нежные руки опустились на его плечи, это время совершенно перестало существовать для него. Тейя что-то шептала. Грасс не мог разобрать, что. Он тонул в пленительном тепле. Его пробирал ливень из всевозможных эмоций. Стыд, страх, сожаление, боль, злость на себя, облегчение… любовь? Глубоко внутри бушевал этот вихрь. Сам Грасс не мог пошевелиться. Не мог и на секунду отпустить Тейю.       Она затихла и через несколько мгновений села на колени. Тогда Грасс наконец отпустил её.       — Спасибо, — промолвил разбойник, глядя в пустоту.       Тейя погладила его по щеке, пробуждая от катарсиса.       — Тебе нужно отдохнуть, — девушка потянула его за руки, помогая встать. — Поиски Эмили и Лина вытянут много сил.       Грасс направился к стене.       — Честно, я не сильно волнуюсь об Эмили, — парень взял тушки птиц-падальщиков. — По крайней мере, рядом с Лином она не натворит глупостей и не попадёт в беду.       Словно протест словам Грасса, тишину пронзил знакомый лай. Напарники обернулись и застыли от шока.       На всей скорости к ним мчалась Лути. Похоже, сейчас она была вестником бед.       — Беру свои слова назад, — со скрытой тревогой произнёс Грасс. — Лин и Эмили друг друга стоят.