Amber Chronicles: the scarlet butterfly

***

!ВАЖНО!

Данное предупреждение уже добавлено в начало фанфика!

      Обращение к писателям. Дорогие читатели и писатели! Речь пойдет о не очень приятной вещи как воровство. Если вы хотите добавить похожий/идентичный момент в свой фанфик, напишите нам, мы обсудим и дадим разрешение, с условием, что вы отметите нас как вдохновителей и авторов идеи. Иначе нам придётся прибегать к крайним мерам — жалобам, так как очень неприятно потом случайно находить моменты, «кое-что подозрительно напоминающие». Мы понимающие люди, но давайте будем уважать друг друга и не переходить границы.

***

      Интуиция с самого утра говорила ему о чем-то неладном, пробегаясь холодком плохого предчувствия по позвоночнику.       Но он не мог понять, к чему это. Последние деньки были слишком тихими и местами даже теплыми, как затишье перед бурей, в противовес погоде, где долгий дождь сменился солнцем. Надо было напроситься пойти с Питу на охоту — убил бы нескольких людей, но остался бы в безопасности. Взамен этого сейчас Кохэку загнанно дышал, вытирая с уголка губ кровь, а напротив него стояли два слегка потрепанных стража, что явно не питали к нему нежных чувств.       Конечно, он не особо думал, что сможет поладить с кем-то из них так же хорошо, как с Питу, но он надеялся хотя бы на нейтралитет или же просто недовольство в его сторону без серьезных действий. В конце концов, агрессии по отношению к кому-либо он не выказывал, достаточно хорошо шёл на контакт с муравьями, щедро делясь своими знаниями, и ни разу не пытался сбежать. Но всё пошло по худшему из всех возможных сценариев: они напали на него, случайно застав на нижнем этаже. Или, может, специально? Кохэку не знал, а на любые вопросы оба лишь нападали вновь и вновь.       От внезапного пропущенного удара он, кажется, проломил своим телом стену муравейника, приземлившись на улице под дневным светом. Позвоночник и все уже нанесенные ему раны отозвались болью и что-то хрустнуло в шее, но он поднялся, глядя в глаза стражу с крыльями мотылька, что, пригнувшись, вышел через пролом.       — Недостойный, — презрительно скривил он и вновь рванул к нему с нечеловеческой скоростью.       Хотя жар алого распространялся от глаз, Кохэку уклонился с большим трудом. Теперь он сожалел, что, когда был полон сил, старался лишь защищаться и в атаках особо не навредить стражам. В начале они били не всерьез, прощупывали его силу, и он наивно думал, что это какая-то проверка или обычное предъявление авторитета. Да и Питу бы не обрадовался, узнав, что его «подарочек» и, как Кохэку надеялся, друг убил его сородичей, причём очень важных для всего муравейника и Короля.       Но вскоре химеры стали серьезнее: сильнее, быстрее, смертельнее. Сомнений не оставалось, что они захотели убить его. Они не собирались оставлять его в живых — значит, теперь и ему нет нужды сдерживаться.       Питу и множество других солдат вышли на массовую охоту — Королеве нужно особенно много, ведь скоро родится Король. Он оставил защиту гнезда на двух других стражей, не забыв уведомить их о единственном живом существе, не принадлежащим их виду, — о Кохэку. Конечно, рассказать о цели его нахождения здесь он не потрудился, но вряд ли он имел цель как-либо навредить Кохэку. Мог ли он подумать о том, что два стража захотят немедленно уничтожить чужака? Наверняка мог, но не подумал, — что уж теперь? Они намерены избавиться от него, Питу слишком далеко, чтоб вправить им мозги, и у них нет той кошачьей любопытности, которая спасла его в прошлый раз и заставила Питу привести сюда незнакомца. Он им не нравится, этой причины уже достаточно. Хотя видно, что скорее мотылек был инициатором нападения — слишком уж кривится, — а второй наверняка просто послушался старшего. Но это неважно. Он либо погибнет здесь, либо убьет их и вернется к людям, и никто даже помешать ему не сможет.       Эти два стража сильны, очень сильны. Они хорошо работали в паре, продолжая атаки друг друга. Кохэку не хватало пространства для маневра или банального побега. Солнце нещадно палило спустя несколько дней проливного дождя, и этого преимущества не хватало как никогда. Он просто не мог уследить за обоими — стоило уклониться от одной атаки, как его настигала другая. Казалось, будто бы удача, эта капризная дама, отвернулась от него в самый ответственный момент.       И всё же есть у стражей один существенный недостаток: неопытность и отсутствие специальных способностей. Еще ни один из них, кроме Питу, ни разу не сражался. Если припомнить, должно быть, и у того первая и единственная битва была с Кохэку. Надо же, какая любопытная традиция сложилась.       Третий страж имел похожие силы, как у Кохэку, но более совершенные. Он мог изменять своё тело намного больше и кардинальнее, не задумываясь ни о чём. Это его дар, его сила с самого рождения, в то время как Кохэку изучал и практиковал это долгие годы, но до сих пор не мог так же виртуозно и легко менять тело. Ему требовались полная сосредоточенность и знание назубок анатомии нужного существа, чтобы не напортачить и не создать из своего тела нечто нефункционирующее. На секунду Кохэку почувствовал зависть, но тут же её отбросил. Муравьи невероятны сами по себе, а он всего лишь человек… был им когда-то, но он всё еще хранит в себе существенную часть своего изначального происхождения.       Однако сейчас оба стража — всего лишь обычные бойцы. Да, более выносливые, сильные, ловкие, но физические показатели, укрепленные нэн, — это всё, что у них есть. А талант спокойно можно компенсировать.       Он так или иначе либо выживет, либо нет, так зачем теперь метаться в сомнениях?       Коса легла в руку как её продолжение, как то, чего давно не хватало, как вторая половина души. Как завершенность картины.       Глаз в ней бешено пульсировал красным, по телу пробежала приятная дрожь — она предвкушала свою первую битву. Кохэку напоследок улыбнулся этому чувству, доверяя косе свой разум и свою жизнь.       Мир перед глазами поплыл, заливаясь алым маревом. Беспокойство, гнев и страх, обостренные алыми глазами, покинули его вместе с какими-либо мыслями. Голова опустела, боль притупилась — он не чувствовал своего тела. Оно стало почти невесомым и двигалось едва ли не само.       Распространивший свою пыльцу Мотылек более явственно заметил чужую перемену, и полное исчезновение эмоций и каких-либо мыслей заставило его растеряться. Он быстро поплатился за это: даже он не успел заметить, как Кохэку оказался рядом. Его резкий и широкий взмах косой прорезал, как казалось раньше, непробиваемую кожу стражей подобно тому, как раскаленный нож проходит сквозь масло.       Мотылек лишь успел успел увидеть отлетающую руку краснокожего стража, а в следующую секунду уже летел вслед за ней от внезапного и до невероятного сильного удара ногой. Взмахнув крыльями, он вернул равновесие прямо в воздухе, но закашлялся кровью и лишь тогда заметил широкую обильно кровоточащую рану на животе. Адское лезвие же жадно поглощало алую жидкость — спустя секунду оно вновь сверкало на солнце, а прошитый темнеющими прожилками глаз бешено крутился, явно желая еще.       Удары сыпались на них раз за разом, щедро отпаивая косу кровью, тогда как раны Кохэку затягивались почти мгновенно. Он двигался с невероятной скоростью, и каждая секунда, каждое мгновение битвы было способно подвести сражение к концу. Могло показаться, будто Кохэку побеждает…       Вот только стражи быстро приспособились и к скорости, и к новым умениям. Краснокожий трансформировался раз за разом, отращивал новые конечности разных форм взамен отрезанных, а до сердца его Кохэку добраться не мог. Мотылька он разрезал пополам и почувствовал тень торжества как через толщу воды, но коса никак не отозвалась — и он понял, что враг еще жив. Так и было: от мертвой оболочки распространился дым, из которого вылетела маленькая версия стража; остальное его тело превратилось в пыльцу. Да, теперь против Кохэку был лишь один противник, но раны больше не затягивались — маленькие частицы Мотылька проникали в самую кровь, отравляя, высасывая и без того не бесконечную жизненную энергию.       В сознание бешеным потоком ворвалась дикая боль, как бывает, когда прорывает многометровую плотину. Тело стало ватным, и голова закружилась. Он не вполне мог себя осознать, но картину перед глазами он понимал от и до. И она ужасала.       Глаз в косе смотрел прямо на него, и та была теперь буквально продолжением тела: ладонь приросла к древку и покрылась густо-багровым цветом, а каждая его рана, незаживающая, сочилась кровью, и сотни рек пронизывали его тело, стремясь к одному лишь источнику — к жадной косе, карающей за поражение.       Краснокожий страж напряженно наблюдал за ним издалека, отпрыгнув. Из конечностей у того остались лишь ноги, и он больше не был способен регенерироваться — настолько Кохэку измотал его. Мотылек размером с птицу сидел у него на плече, настороженно вглядываясь.       Что ж, такова реальность. Он мог сражаться на равных с двумя стражами, но не имел настолько неисчерпаемого запаса нэн, как они. Он не сдавался до последнего, но всё-таки проиграл. Он не всесильный, и с этим уже ничего не поделаешь.       Кохэку чувствовал, что его время вместе с кровью утекает, как песок сквозь пальцы.       С последними силами он воткнул косу в землю и прислонился лбом к лезвию.       — Я так горд тобой… Это наше первое и последнее сражение. Прости, что так вышло.       Он любовно пригладил лезвие, одарившее его приятным теплом, а после устало оперся подбородком о ладонь и обратил глаза к ярко-голубому небу, любуясь напоследок. Даже перед смертью он не преклонит колена, он умрет гордо и достойно — точно так же, как и сражался. Ему не хватило совсем чуть-чуть. Будь бы он немного сильнее…       В бою пасть не так уж страшно, разве что немного жалко. Столько было планов…       Питу, что тоже терзался весь день неприятным предчувствием, вернулся раньше запланированного и застал малоприятную для его глаз и разума картину. Его друг, его семья на грани смерти. И его шок и сожаления явно не касались стражей.       Два знатно помотанных и уставших стража стояли напротив бледного как смерть Кохэку. Прожилки опустевших вен пронизывали его просвечивающую кожу, и было кристально ясно, что ему осталось не более минуты, и причиной его смерти стало его же оружие; стражи же едва не смирились с собственным поражением, но случай обернулся в их сторону.       Почувствовав бессильную ярость Питу, муравей-мотылек слабо толкнул краснокожего, и они оба поспешили улететь от греха подальше. Учитывая состояние от произошедшего у всех присутствующих, первый страж мог легко убить их и наломать этим дров.       Питу же не обратил на них и малейшего внимания, в несколько мощных прыжков на четырех лапах оказываясь рядом с Кохэку. Чудовищные раны, порванная одежда вся измазана в крови, но на теле больше не осталось ни капли. Глаз в косе равнодушно встретил отчаянно-гневный взгляд химеры.       Черная аура наполнила округу, затмевая слепящее солнце, но Кохэку даже ухом не повел. Трясущиеся руки тронули его и тут же подхватили падающее тело.       За спиной Питу выросла фигура жуткой медсестры, но направить эту способность было не на кого. Не запустить вновь сердце, которому даже качать нечего.       Сердце больше не бьётся.       Питу прикрыл чужие глаза, даже после смерти оставшиеся алыми. Бешеный, полный горя нечеловеческий вой раздался в лесу. Но даже чувствительные уши Кохэку этого уже не слышали.       Кохэку Курута погиб в битве против двух муравей химер-стражей.

***

Стук.

Стук.

Стук.

      Равномерные удары сердца. Кому они принадлежат?       Мне?       Разум пуст, мыслей нет. Есть только чувство, что пришло время. Только время для чего?       Чтобы жить.       Тело ощущалось как-то странно.       А как должно?       Он раскрыл глаза, пусть это и не помогло, и попытался распрямиться из позы эмбриона, в которой он был. Что-то сковывало его движения, какая-то тягучая масса вокруг, но она поддавалась давлению.       Вдруг он почувствовал, как его будто выталкивает вниз. Скользко, влажно. Нос улавливает знакомо-незнакомые запахи, но разум пуст. В голове мысль только о том, что он странно чувствует своё тело. По-другому.       Но как это — по-другому?       Чужое — родное — присутствие улавливается краем сознания. Он встаёт на ноги, но его пошатывает, и он инстинктивно пускает по телу волну энергии. Она отзывается болью, которую он давно не чувствовал. Кажется, он уже проходил этот этап.       Какой этап?       Чужой шепот оглушает тишину места.       — Ты помнишь? — Голос хриплый, будто существо долго молчало, и нервный, отчаянный, с глухой надеждой. — Помнишь ли ты меня?..       Он поднимает глаза, щурится, всматриваясь в силуэт в полутьме, но не она мешает разглядеть говорившего. Перед глазами всё плывет, и ему потребовались усилия, чтобы сфокусироваться. Существо кажется уставшим и разбитым.       Ну как так можно, растущему организму больше остальных нужно хорошо спать, Питу. Интересно, он ест всё так же плотно?       — Пи-ту, — губы сами собой сложились в это слово, но голос, с непривычки звучащий как железо по стеклу, резанул слух, и он откашлялся.       Что такое «Питу»?       Он шагнул в сторону существа, желая присмотреться, узнать. Оно хочет, чтобы его узнали. Хочется сказать «помню». Тело всё такое же странное, но он не понимает, что не так. Мысли слегка путались и противоречили друг другу, сбивая с толку. Он никак не мог собрать их в кучу.       Но существо, услышавшее то слово, больше не нуждалось в ответе. Он успел увидеть, как влажно блеснули чужие глаза, прежде чем его обхватили обеими руками и сжали.       Тепло. Странный порыв поднял его ладонь и заставил сделать странное действие — зачем он растрепал волосы стражу? Его гортань сама собой завибрировала, и существо ответило тем же, всхлипнув.       — Ты обещал, что не скормишь меня Королеве, — смешок вырвался с его губ.       Питу слабо ударил его кулаком по спине.

***

      Память возвращалась туго, но сам факт невероятно радовал и его, и Питу, что винил себя в его смерти и теперь не отпускал от себя никуда. Кохэку, впрочем, считал это глупостью — виноваты лишь его слабость и, отчасти, два других муравья. Даже нынешняя его сущность не примиряла его с вредным характером крылатика.       Это Шауапуф, а не «крылатик».       Юпи, к слову, оказался в итоге вполне неплохой личностью. Прямолинейный и простой, но сильный и принципиальный, он чем-то напоминал Гона и этим вызывал улыбку.       В иерархии улья он находился на самой низшей ступени среди разумных, потому как был самым «некачественным» муравьем. Стражи, высшие сущности после Короля и Королевы, были полностью переработанными и «чистыми» личностями, потому и на вылупление им требовалось больше времени, тогда как у солдат частенько встречались «дефекты» в виде отголосков прошлого. Его же Королева почти не переварила, не затронув память и оставив ему внешность и его способности, потому он и «самый некачественный» здесь. Даже внутренний мир не изменился. Почти не изменился. Его внутреннего кота там больше не было, но при этом сам он мог свободно перетекать в любую форму, какую только мог представить. С такой лёгкостью, что это казалось ему неестественным. Кохэку привык всегда контролировать каждое изменение в своём теле, от и до чувствовать его, но после становления химерой этого требовалось лишь представить, как он хотел бы себя видеть.       Но внешне, на первый взгляд, он остался самим собой, лишь кожа всё еще белее снега, а кровь в нем теперь текла непривычно-синего цвета. Но муравьиная кровь, помимо значительного усиления, несла в себе досадную неприятность — инстинкты роя, твердящие о его низшем положении.       Человек пал, внутри него сражались теперь лишь хищник с насекомым, и первый абсолютно не желал сдавать позиций, а потому Кохэку плевать хотел с высоты своей новой силы на какую-то там иерархию. Особенно теперь, когда его преобразование тела вышло на уровень стража, глаза алы до новой смерти, коса слушалась всё так же, и управление водой при нём. Он знал, что и всех трех стражей вместе взятых размотает и разве что чутка поморщится.       Вновь встретив крылатика, что не особо-то восстановился, Кохэку почувствовал такое сильное ехидство, что инстинкт подчинения, задушенный, даже не всхлипнул.       — А ты подрос с нашей последней встречи, — он растянул губы в хищной улыбке, встречаясь с с обиженным взглядом стража, что восстановился не до конца — было видно по размерам пятилетнего ребенка.       — Я бы не успел восстановиться после такого за половину суток! — в неловком оправдании картинно-злостно выкрикнул тот и улетел, слыша лишь искренний смех в спину.       Кохэку стал чем-то вроде «личного солдата Неферпиту», в конце концов, теперь они были буквально как братья. Из-за этого и с другими стражами потом они встречались очень часто, и пришлось как-то уживаться, хоть и было это очень тяжело. Своё абсолютное неумение отвечать на колкости крылатик заменял раздражающим театральным поведением, и даже муравьиный инстинкт никак не мог заставить его уважать. В повседневной жизни он оказался еще более противным и невыносимым, даром что природа одарила красивой внешностью. Кохэку с радостью оторвал бы эти прекрасные крылышки и повесил бы у себя на стене в комнате замка. Впрочем, это настолько же реально, насколько его скорое возвращение домой.       Мой дом здесь.       Ну и еще его всё равно раздражали эти мысли, возникающие откуда-то из глубин сознания и напоминающие о том, кто он теперь.       Всего лишь муравей, чья цель — служить Королю и Королеве.       Это был уже не Кохэку. Он не желал никому служить. Питу легче, он родился без воспоминаний, полностью чистая личность, не подвергающая сомнению факт своей принадлежности Королю. Кохэку же давно вольный кот, он обошел чуть ли не все страны мира, и для каждого города у него была своя личина, своя маска, которой он жил как собой, так, как хочет он сам и только он. Он был свободен от любых оков, кроме Клятвы, и теперь яро сопротивлялся внутренне заложенному перерождением «предназначению».       Иногда он думал, не малая ли это цена за возможность снова жить? А потом вспоминал, что и не просил. Впрочем, спасибо и на том, что он не переродился вновь в другом теле в новом мире со старой памятью, иначе бы сожаления о несделанном его сожрали. А вот забвение было бы не таким уж плохим вариантом — какая бы ему уже была разница?       Но неподчинение стражам — это еще ничего. Он их не боялся, как остальные, и не питал глубокого уважения, а с Пуфом и вовсе не скрываясь пререкался при каждом удобном случае, но ему ничего за это не было. Крылатик лишь скалился бессильно, ведь даже если они подерутся, будет довольно позорно королевской страже отхватить от простого солдата, а его гордыня к этому не готова. Для стражей Кохэку — особый случай, и на его непослушность закрывали глаза.       Но теперь его ведут к Королю.       Все в муравейнике чувствовали и панику Королевы, и преждевременное рождение Короля, что не захотел больше сидеть на одном месте. Кохэку не понимал, зачем там нужно его присутствие, но Питу уперся как баран и потащил его за собой. Парень лишь вздохнул, уже привыкший за последние несколько дней к такому поведению. Проблема только в том, что его буквально оторвали от плиты, он даже тарелку на стол не успел положить, и теперь шел с ней в руках, чувствуя себя полным дураком.       Решив, что, раз уж это всё затеял Питу, он и должен отдуваться, Кохэку бесцеремонно вручил тарелку недоуменному Питу и, не дожидаясь, пока он успеет что-то сказать, с усмешкой распахнул перед ним дверь в зал.       Делать нечего, и Питу решительно шагнул вперед. За ним зашли Юпи и вернувший свой изначальный вид крылатик, которому Кохэку подмигнул. Тот вздрогнул и сосредоточил взгляд впереди. Правильно, пусть соберется, а то слишком растерянный.       Лишь после всех стражей зашел Пегги, который присоединился к процессии в последнем коридоре перед залом. Он запыхался — явно бежал со всех ног. Как никто другой он должен понимать, что случилось с Королевой от преждевременного рождения Короля. Самым последним был Кохэку, который захлопнул за ними выход.       И лишь в этот момент понял, чем так подавлен был страж-бабочка.       Кохэку не чувствовал этого давления ауры, защита уже вошла в привычку, но только до тех пор, пока не взглянул в чужие глаза. И в самый неподходящий момент включился этот ненавистный инстинкт роя.       На колени.       Мысль изнутри ударила в самый мозг, защитный доспех собственного нэн испарился как не бывало — и вся невероятная мощь обрушилась на него. Вдоль позвоночника к самой шее пробежали мурашки, грудная клетка выпустила весь воздух, и он, даже раскрыв рот, не мог более вдохнуть. Собственное тело подвело, не выдержав такого давления.       Сердце пропустило удар, и прежде чем он успел даже осознать что-либо, он почти опустился на одно колено, преклонив голову. Возможно, именно это его и спасло. Прервав зрительный контакт, он тут же вытолкал из себя чужеродный восторг и вновь покрыл себя слоем защитной ауры, сумев нормально вдохнуть воздуха. Наконец он смог адекватно расценить обстановку и увидеть что-то помимо фигуры Короля, которому его мозг-предатель чуть ли ореол света не приписал.       Королева истекала кровью, рядом лежал труп муравья-черепахи, а неподалеку от Короля испуганный солдат.       Не смотри, склони голову перед своим Королем.       В виски шумно била кровь, он стоял на одном колене будто оглушенный, но с поднятой головой — и наконец мог смотреть, заглушив голос изнутри и то чувство. Но фигура Короля всё равно странно размывалась перед глазами, в ушах всё еще шумело, и он предпочел отвернуться. Это пагубно для его рассудка.       Пегги едва не рванул на помощь Королеве, но хвост Кохэку удлинился быстрее, чем он успел даже подумать, и скрутил зяблика, поставив на колени. Пусть не испытывает судьбу, а если Королева дожила до их прихода, то пару секунд еще может подождать. Своя жизнь важнее.       Наконец, стражи заговорили с Королем, переключив его внимание на себя. Кохэку отпустил Пегги, медленно поднялся и подошел к Королеве. Он почувствовал спиной беспокойный взгляд Питу и пронзительный, прожигающий — Короля.       Разве Королю стоит обращать столько внимания на обычного солдата? Пожалуйста, забудьте обо мне.       В кои-то веки Кохэку был согласен с внутренним муравьиным голосом.       Чужие же голоса слились в один, и Кохэку более не слышал их. Или они замолчали? Неважно, нужно помочь Королеве или облегчить страдания. Смотреть только на неё, думать только о ней. Ни в коем случае не оборачиваться. Сосредоточиться.       Распущенные волосы устремились вниз, почти касаясь тела, но Кохэку быстро их перевязал в пучок, чтобы не мешали, и склонился над Королевой, чтобы лучше рассмотреть повреждения. Серьезные травмы, разрывы внутренних тканей и органов — похоже, Король очень нетерпеливо прорывался на белый свет. Где-то даже прогрызался…       Будь он человеком, он бы ничего не сумел сделать. Даже Питу со своей медсестрой был бы бессилен, ведь тут нужны буквально новые органы, уникальные для Королевы химер.       Кохэку даже не заметил, как над ним склонились еще четыре руки, вместо ладоней сформированные в хирургические инструменты — его собственное тело поддавалось одному только намерению. Больше помочь было некому, лишь Пегги шептал что-то в ужасе, но его и без того неразборчивые слова заглушались стуком сердца и шумом крови в ушах. Тело двигалось чуть ли не само, он интуитивно знал, что делать, лишь мозг успевал подмечать нужные детали. На одной из ладони отрастали недостающие части органов, которые он мгновенно срезал и сращивал ткани, обильно приправляя своим нэн для лучшего заживления.       Часа два или три, а может и больше, прошло, прежде чем угроза жизни миновала, все жизненно важные органы были воссозданы и функционировали. Он устало разогнулся, разминая смертельно затекшую шею без рук. Они оставались внутри тела, в горячей крови. Вздохнул разочарованно. Да, Королева теперь жива, но главной своей цели он не добился: он не узнал, каким образом она размножается с помощью поедания. Если у неё и был какой-то специальный орган, Король уничтожил его. Воссоздать его не получится, Кохэку просто не знает, как это работает, но самое печальное — не удастся и исследовать.       — У Королевы больше нет репродуктивных органов, — хрипло сказал он больше для себя, окончательно прощаясь с этой возможностью для сенсационного открытия.       В глазах темнело и плыло. Он смертельно устал.       Кохэку проморгался, не давая глазу потерять фокус, и осмотрелся вокруг. Пегги наблюдал не отрываясь, и ни проблеска хоть малейшей мысли на лице не прослеживалось. Откуда-то здесь взялся Кольт. Или изначально он здесь был? Мысли тоже расплывались.       — Хей, Питу… — он обернулся и взглянул в глаза «брата», что с легким замешательством смотрел в ответ. Кажется, они всё еще разговаривали с Королем, и он прервал их. — Заменишь меня, Питу? С остальным ты справишься, — он слабо улыбнулся, прикрыв глаза. Хотя бы чуть-чуть так постоять, и всё придет в норму, он просто потратил много нэн. — Я что-то устал…       Вряд ли кто-то ожидал от стража согласия. Но Кохэку знал, какое влияние он оказал на это создание. Он — художник этой замечательной картины на изначально чистом листе, не Королева и не Король.       Питу явно не понимал, зачем всё это. На взгляд Питу, это абсолютно бесполезно. Если Королева больше не способна иметь потомство, значит, она не стоит усилий. Да и Король молчит, никак не реагируя на это. Будет ли нарушением отвернуться от него и пойти выполнять просьбу обычного солдата?       Раньше он часто думал, что если бы ему пришлось выбирать, с кем остаться: с Кохэку или с Королем? Две сущности дрались в нем. Инстинкты и долг, смысл его рождения говорил: «с Королем и никак иначе», но сердце, каждое чувство и каждая клеточка мозга выбирали Кохэку. И если он просит…       — Конечно, — Питу улыбнулся ему в ответ, и, поклонившись Королю, подошел к Кохэку.       — Королева, — позвал тот. Она сипло выдохнула сквозь зубы. Значит, жива и в сознании, но сохранила ли рассудок? Без обезболивающего, без прикрытия, она буквально наблюдала за тем, как копошатся у неё во внутренностях.       — Сколько стражей у Короля?       Три.       Ответ пришел прямо в мозг, напоминая тот самый внутренний голос, но Кохэку отмахнулся от этой мысли.       — Как звали первого командира?       Кольт.       Кохэку чувствовал, что его собственное сознание вот-вот уплывет. Всё перед глазами пульсирующе троилось и вновь собиралось в одно, а в ушах вновь гудело.       — Как вы назвали Короля?       М...