Paths of Strays and Swords

      Не все отнеслись к Чану с пониманием. Лань Цижэнь, дядя Лань Сичэня, был категорически против принятия какого-то непонятного чужака в орден.       — Этот мальчишка не имеет никакого отношения к нашему клану! — сурово заявил он, глядя на Чана так, будто тот был сорняком, случайно проросшим на священной земле. — Да и о его прошлом мы не знаем ровным счётом ничего. Кто он такой, чтобы быть здесь?       Лань Сичэнь, сохраняя свою обычную мягкость и спокойствие, тем не менее не уступал в твёрдости:       — Мы должны дать ему шанс. Его стремление понять и научиться заслуживает уважения. Разве это не главная добродетель, которой мы учим?       Лань Цижэнь молча стиснул губы, явно недовольный. Его взгляд потемнел, а брови нахмурились так, словно сам факт присутствия Чана бросал вызов всей философии ордена.       — У мальчишки нет ни происхождения, ни основ, ни серьёзности, чтобы усвоить знания нашего ордена! — резко произнёс он, ударяя по столу. — Воспитание требует больше, чем простое желание.       Однако Лань Сичэнь оставался непоколебим. Это тихое противостояние завершилось тяжёлым вздохом Лань Цижэня и его кратким кивком. Он не нашёл достойных возражений, но его неодобрение ощущалось во всём — во взгляде, в тоне и в каждом резком замечании.       Несмотря на столь холодный приём со стороны некоторых членов ордена, Чан не мог не восхищаться местом, в котором оказался.       Лекционный зал, где проходили занятия, поражал своей красотой и строгостью. Длинные ряды деревянных столов, отполированных до блеска, стояли в идеальном порядке, словно подчёркивая строгую дисциплину ордена. На стенах висели свитки с изысканными каллиграфическими изречениями, а тонкие занавеси позволяли солнечному свету мягко проникать в помещение, наполняя его приятным теплом.       Эта обстановка казалась Чану сказочной и удивительно гармоничной. Она была совершенно не похожа на современный мир, к которому он привык, — без стеклянных стен, ярких мониторов и привычного шума города. Но в этом была какая-то особая красота, и ему даже нравилось находиться здесь, хотя привыкнуть к новому укладу оказалось сложнее, чем он думал.       Правила ордена были строгими, а занятия — изнурительными. Лань Сычжуй терпеливо объяснял Чану обычаи и нравы в Гусу, а также помогал с базовыми вещами, такими как выбор одежды или освоение правильной осанки при медитации. Лань Цзинъи иногда вмешивался в процесс, хоть и не так активно. Чан постепенно привык к его тонким подколкам, считая их своего рода проверкой на стойкость. Несмотря на ироничные замечания, Лань Цзинъи не раз подсказывал ему что-то важное, делая это так, будто всё происходило случайно.       Чан погрузился в рутину ордена, где каждое утро начиналось с медитации, а дни заполнялись тренировками и лекциями. Ему было трудно, но он старался не показывать этого. В свою очередь, Лань Цижэнь, похоже, считал своим долгом не упустить ни одной ошибки Чана.       — Ты даже писать правильно не умеешь, а туда же, к учебникам! — с укоризной говорил он, заставляя Чана переписывать правила ордена Гусу Лань снова и снова.       Чан никогда не спорил. Он лишь сдерживал раздражение и принимал каждое замечание как вызов самому себе. Вечерами, когда другие ученики уже отдыхали, он продолжал сидеть за своим скромным рабочим столом, сосредоточенно выводя сложные иероглифы. Узкие листы рисовой бумаги заполнялись линиями, которые никак не удавалось сделать идеальными. Его пальцы немели от напряжения, но он не сдавался.       Рабочее место каждого ученика выглядело аскетично, но изящно: низкий деревянный стол, чернильница из чёрного камня и лампа, свет которой едва освещал помещение. Вспоминая удобные офисные столы и эргономичные стулья своего мира, Чан не мог не улыбнуться. Здесь всё казалось таким простым и изысканным, но не совсем удобным для человека, привыкшего к благам цивилизации. Однако это только подстёгивало стремление Чана адаптироваться и преуспеть в этом необычном месте.       — Ты всё ещё пишешь? — удивился Лань Сычжуй, заглянув к нему поздним вечером. — Остальные давно спят.       — Я должен это выучить, — упрямо пробормотал Чан, не поднимая глаз от бумаги.       — Даже если Лань Цижэнь думает иначе, — тихо сказал Лань Юань, подходя ближе, — я знаю, что у тебя всё получится.       Чан лишь с благодарностью кивнул, вновь погружаясь в строки. Упрямство и терпение стали его главными союзниками. Он не мог не улыбнуться про себя: в этом мире он, по сути, был стажёром или трейни ордена Гусу Лань. Только вместо сцены, микрофонов и танцевальных репетиций его ждали книги, медитации и вечные наставления Лань Цижэня.       К трудностям с калиграфей и письмом добавились лекции по теории Шэнь Шу, которые также стали настоящим испытанием для Чана. Лань Цижэнь объяснял всё с абсолютной строгостью, не допуская ни малейшего отклонения от темы. Однако сам предмет часто казался Чану загадочным и слишком насыщенным странными терминами.       В один из дней Лань Цижэнь рассказывал о Хэйцюньмо — древних демонах, которые, согласно легендам, способны поглощать духовную энергию из воздуха, оставляя заклинателей беззащитными. Голос наставника звучал сурово, а лицо выражало всё ту же строгую серьёзность:       — Хэйцюньмо нельзя недооценивать. Эти демоны не могут сами вырабатывать духовную энергию, поэтому вытягивают ци извне, оставляя только пустоту, которую практически невозможно восполнить вновь.       Чан, старавшийся понять всё на слух, задумчиво нахмурился и поднял руку.       — То есть… получается, эта штука действует, как энергетический пылесос?       В зале повисла абсолютная тишина. Ученики переглянулись, пытаясь понять, что он только что сказал. Лань Цижэнь с подозрением нахмурился так, что брови сошлись в одну линию:       — Пылесос? Что за нелепость ты говоришь?!       Чан попытался объяснить:       — Это устройство из моего мира. Оно засасывает пыль и мусор. Просто вы описали эту тварь так, как будто она «засасывает» энергию, как пылесос засасывает грязь.       Едва он договорил, как несколько учеников захихикали, тщетно стараясь сдержаться. Даже всегда серьезный Лань Сычжуй не смог удержать улыбку, хотя попытался прикрыть лицо рукавом.       — Это возмутительно! — Лань Цижэнь негодующе ударил кистью по столу. — Хэйцюньмо — не бытовой прибор, а древняя угроза! Не говори чушь, а сосредоточься на лекции!       Один из учеников, по имени Минь Юань, всё ещё усмехаясь, повернулся к Чану:       — Как ты до этого додумался? — прошептал он, боязливо поглядывая на наставника. Но всё же продолжил: — Хотя звучит логично, если подумать. Только… как это слово произносится? Пыль-сос?       Лань Цзинъи, сидящий с другой стороны от Чана, закатив глаза, слегка толкнул его в бок:       — Ты хоть раз можешь не сказать что-нибудь странное? Знаешь же, что наставник тебя сейчас выгонит или заставит в очередной раз переписывать правила ордена!       Чан лишь пожал плечами, не сдерживая улыбку:       — Я просто пытался объяснить, как понял.       — И сделал это так, что теперь мы никогда это не забудем, — хихикнул Минь Юань, тут же заработав укоризненный взгляд от Лань Цижэня.       Эта шутка, несмотря на строгую реакцию наставника, разрядила обстановку. Ученики, ранее настороженные, начали смотреть на Чана чуть дружелюбнее. В их взглядах мелькали улыбки, а в общении постепенно стало меньше напряжения. Чан почувствовал, что лёд в отношениях с местными начал таять.       Некоторые ученики стали задавать ему вопросы о его мире. Сначала робко, потом всё более открыто. Чан рассказывал им о машинах, которые могут ездить без лошадей, о зданиях, таких высоких, что они касаются облаков, и о маленьких устройствах, в которых можно найти ответы на любые вопросы.       — Это что, как зеркало? — заинтересованно спросил один из учеников, разглядывая нарисованный Чаном смартфон.       — Ну, можно сказать и так, — рассмеялся Чан. — Только в этом зеркале вмещается непостижимо больше, чем просто отражение.       Постепенно ученики стали не только слушать, но и помогать ему. Они объясняли вчерашнему чужаку сложные заклинания, показывали, как правильно держать меч, и даже тайком давали советы, как лучше отвечать на строгие вопросы Лань Цижэня. Чан понимал, что ещё многое предстоит узнать и освоить, но уже не чувствовал себя неприкаянным. Он знал, что этот путь, пусть и тернистый, приведёт его к чему-то большему.       Тем не менее, теория Шэнь Шу была далеко не единственной сложностью. Даже физические тренировки, которые в прежнем мире приносили удовлетворение и радость, здесь стали источником раздражения. Казалось бы, это была самая привычная часть жизни Чана: он точно знал, как работать с нагрузками, как распределять усилия и как настраивать себя на результат.       И всё же оказалось, что привычные занятия в этом мире тоже изменились. Здесь не было современного оборудования с точными настройками, удобных тренажёров или бодрящей музыки в наушниках. Вместо этого — натянутые верёвки между деревьями вместо турников и грубо обработанные камни вместо гантелей. Даже привычная рутина, к которой он привык, утратила комфорт и предсказуемость.       Но больше всего он скучал по музыке. Она всегда была не просто фоном, а важной частью его тренировок — задавала ритм, помогала сосредоточиться и заряжала энергией. Теперь же, среди тишины гор, его сопровождали лишь хруст камней под ногами и шелест ветра в листве. Всё это казалось чужим, будто его тело, привыкшее к другому ритму, работало медленнее, мешая полностью раскрыть свой потенциал.       Однако поддержка пришла с неожиданной стороны. Во время разминки Чан заметил несколько учеников, наблюдающих за ним издалека. В их взглядах читались любопытство и восхищение. Наконец, один из них, худощавый парень с ясными глазами, подошёл ближе, переминаясь с ноги на ногу.       — Чан-ге… — начал он неуверенно.       Чан слегка растерялся. Несмотря на то, что он уже привык к этому обращению, оно всё ещё звучало для него немного странно. Голову заполнили воспоминания о первой лекции по этикету, которую провёл Лань Сычжуй.       — Здесь всё довольно просто, — говорил тот с добродушной улыбкой, хотя по лицу Чана было понятно, что для него это далеко не так. — К младшим обращайся по имени, к старшим добавляй «-ге» или «-цзе», если это брат или сестра. Если человек намного старше, используй «-шу» или «-бо».       — А если кто-то ровесник? — со вздохом уточнил Чан, пытаясь уложить в голове новые знания. В своём прежнем мире он немного говорил на японском, поэтому сама идея приставок и окончаний его не удивляла, однако усвоить новое знание правильно и с первого раза было сложно.       — Это зависит от того, как ты хочешь показать своё уважение, — пояснил Лань Сычжуй. — Если хочешь быть вежливым, можешь добавить «-ге», даже если человек выглядит твоего возраста.       Тогда Чан только кивнул, хотя его голова уже шла кругом от этих нюансов. Домашние имена, общепринятые, прозвища… Всё это казалось ему слишком сложным, ведь малейшая ошибка могла привести к недопонимаю или конфликту.       Вернувшись мысленно к настоящему, Чан ободряюще улыбнулся парню, стоящему напротив:       — Ты что-то хотел спросить?       — Я видел, как ты делаешь те движения для разминки. Это было так… сложно и красиво! Ты мог бы научить меня?       К просьбе Лань Ишаня тут же присоединились другие ученики ордена. Юркий и веселый Ли Вэнь поспешил к тренировочной площадке, подталкивая за собой молчаливого серьёзного Ю Чэна.       — Чан-ге, покажи нам, как ты это делаешь! — с неподдельным интересом воскликнул Ли Вэнь.       Не успел Чан моргнуть, как вокруг уже собралась небольшая группа, весело гомонящая и пышущая энтузиазмом. Рассмеявшись, Чан согласно кивнул и начал показывать несколько базовых упражнений на растяжку. Но, заметив, что ребята справляется слишком легко, тут же решил усложнить задачу.       — Ладно, а теперь попробуйте сделать вот это, — сказал он, переходя к любимому комплексу «Цирковой атлет». Он включал глубокие присяды на одной ноге, прыжки с последующими отжиманиями и удержание равновесия при постоянной смене ног.       На первый взгляд упражнения выглядели просто, но стоило ученикам повторить движения, как начался настоящий хаос. Ли Вэнь запутался в собственных ногах, Ю Чэн замер в смешной позе, а Чжан Мин громко охнул, потянув мышцу.       Лань Цзинъи, ворчащий с первого дня и какое-то время державшийся в стороне, в итоге не удержался и решил тоже попробовать выполнить это упражнение. Он никак не мог поверить, что столь простые с виду действия могли вызвать сложности у тренированных учеников ордена.       — Ты вообще человек? — наконец выдохнул он, глядя на то, как Чан с лёгкостью удерживает равновесие, переходя из одной позиции в другую. Сам Лань Цзинъи растянулся на земле после безуспешной попытки повторить комплекс.       — Просто практика, — улыбнулся Чан, заканчивая упражнение. Затем он встал и протягинул руку Чжан Мину, который сидел на земле, с болезненными стонами потирая натянутую мышцу.       Лань Сычжуй, который не пытался угнаться за Чаном, единственный смог повторить упражнения без травм, пусть и выполнил их в медленном темпе. Он выпрямился, поправляя свою одежду, и с улыбкой сказал:       — Думаю, это отличный способ разнообразить тренировки. Чан-ге, может, ты научишь нас ещё чему-нибудь?       Чан взглянул на весело смеющуюся группу и почувствовал тепло внутри. Возможно, он не был заклинателем и не умел должным образом обращаться с мечом, но в тот момент он нашёл способ быть частью их мира.       Еще одной маленькой радостью могла бы стать вкусная еда, но и тут Чана ожидало разочарование. Трапезы в ордене, несмотря на их щедрость, оставляли желать лучшего для человека, выросшего в мире, где еда была не только топливом, но и удовольствием. Легкий овощной суп, пресный рис, горький травяной настой — всё это казалось однообразным, скучным и совершенно безвкусным.       Каждый раз, глядя в свою тарелку, Чан мысленно возвращался к мечтам о сочной хрустящей курочке, горячей картошке фри и даже о сладкой газировке, которую он когда-то избегал из-за её калорийности. Теперь же, лишённый привычных радостей, он готов был отдать всё за один-единственный ароматный бургер или хотя бы кусочек пиццы.       Особенно тяжело было на первых порах. Во время одной из первых трапез, сидя среди учеников ордена, он почувствовал, как кто-то чуть шевельнул его локоть. Это был Лань Цзинъи, который, почти не шевеля губами, прошептал:       — Чан-ге, ты выглядишь так, будто ешь отраву!       Ю Чэн, сидящий напротив, заметив их беззвучную беседу, поспешил тоже вмешаться, перехватив взгляд Чана:       — Может, ты просто ещё не привык? Мы-то едим такое с детства. Но даже ученикам из других орденов не сразу удаётся приспособиться.       Чан едва заметно кивнул и попытался ответить так же тихо, прекрасно помня правило ордена, что во время еды разговоры и шум строго запрещены:       — Вряд ли к такому вообще можно привыкнуть…       Тем не менее он старался. Из уважения к ордену и его традициям, из благодарности за предоставленный кров — и просто потому, что другого выбора не было.       Спустя несколько недель в Облачных Глубинах объявили о небольшом празднике. В орден прибыли гости, включая самого Вей Усяня и Лань Ванцзи. Волнение среди учеников было заметным: увидеть легендарных заклинателей было редкой удачей.       На этот раз вместо привычного овощного супа подавались более «изысканные» блюда. Однако Чан понял, что его вкусовые ожидания вновь оказались слишком высоки. Ему подали суп с зеленью и местными кореньями, который оказался настолько горьким, что он едва удержался от того, чтобы не скривиться.       На смену супу пришла лепёшка с травяной начинкой, но и она, на взгляд Чана, больше напоминала кусок сырой земли.       — Это… впечатляюще, — пробормотал он себе под нос, стараясь не показать своё разочарование, и заставляя себя сделать ещё один неуверенный укус.       Краем глаза он заметил, как Вей Усянь, сидящий недалеко, наблюдал за ним и едва сдерживал ухмылку. Было очевидно, что он прекрасно понимал, через что проходил Чан. Наклонившись к Лань Ванцзи, он что-то быстро прошептал ему, и тот, не произнося ни слова, подтянул к себе тарелку Вей Усяня, безмолвно доев её содержимое.       «Вот это партнёр,» — с лёгкой завистью подумал Чан, чувствуя, как его собственная порция намертво застревает в горле.       Когда трапеза завершилась, ученики молча поднялись и покидали зал в ровных рядах. Возле выхода Чан случайно услышал негромкий разговор. Лань Цижэнь, стоя рядом с Лань Ванцзи, говорил строго, но сдержанно:       — Ты прекрасно понимаешь, чем может закончиться присутствие твоего спутника здесь. У него талант портить юные умы. Надеюсь, вы не задержитесь в Облачных Глубинах надолго.       Чан задержался, делая вид, что поправляет одежду, но Ю Чэн, шедший рядом, тихо прошептал:       — Это он про Вей Усяня. Учитель Лань его всегда недолюбливал. Боится, что тот начнёт рассказывать нам всякое… э-э, не слишком правильное.       Лань Цзинъи, заметив их остановку, бросил взгляд в сторону старшего наставника и Хангуандзюня, а затем тихо добавил:       — Он это говорит каждый раз, когда Учитель Вей приезжает. Но мы и сами понимаем, что к чему.       Чан хмыкнул. Ему было трудно понять все эти сложности взаимоотношений, но, глядя на довольного и улыбчивого Вей Усяня, он вдруг подумал, что немного такого «вредного влияния» могло бы сделать его жизнь здесь гораздо интереснее.       Так постепенно, несмотря на первые трудности, жизнь в Облачных Глубинах начала выравниваться. Чан всё ещё скучал по прежнему миру — по друзьям, привычной еде и технологиям, — но с каждым днём он всё меньше чувствовал себя чужим. Иногда ностальгия накатывала особенно сильно: тихими вечерами ему не хватало привычного шума мегаполиса, света экранов и вкуса кофе. Но в такие моменты он вспоминал, что назад дороги всё равно нет. Это помогало сосредоточиться на настоящем.       Ему приходилось разбираться с тонкостями местного этикета, который казался непостижимо сложным, и привыкать к новой рутине, включающей утренние медитации, бесконечные лекции и тренировки. Но что-то внутри подсказывало ему, что он на правильном пути.       Лань Цижэнь, который изначально воспринимал Чана как очередную обузу, постепенно начал менять своё мнение. Его настороженность сменилась на сдержанное уважение, когда он заметил, насколько серьёзно Чан относится к занятиям. Юноша не жаловался на усталость, не пытался избежать тренировок и искренне старался влиться в коллектив. Особенно это проявлялось в упорных тренировках духовной энергии, где Чан с трудом, но всё-таки делал успехи.       Магия, или, как называли её местные жители, управление духовной энергией ци, стала одной из вещей, что с самого начала поразила Чана. Для учеников и мастеров ордена её проявления были чем-то обыденным. Они легко скользили по воздуху на мечах, проводили сложные ритуалы, словно это не требовало усилий. Но Чан, впервые увидевший, как кто-то взлетел, ступив на узкое лезвие меча, испытал смесь восхищения, зависти и даже страха. Он ловил себя на мысли: «А вдруг я никогда не научусь этому?»       Эта мысль грызла его изнутри, пока однажды, после очередной неудачи в тренировке, он не решил: пусть это займёт годы, но он добьётся успеха во что бы то ни стало. Так медитации и развитие духовного ядра стали для Чана не просто частью рутины, а настоящей одержимостью.       Со временем он начал лучше понимать природу духовной силы. На одном из занятий старший наставник вскользь упомянул о долголетии, которого могли достичь мастера. Чан, уже привыкший к мысли, что его жизнь изменилась навсегда, вдруг ощутил, как новая надежда пробивается сквозь тоску. Если этот мир подарил ему второй шанс, разве не стоит использовать его по максимуму?       Однако самым удивительным открытием для Чана стала инедия — способность обходиться без еды, опираясь исключительно на духовную энергию. Когда об этом впервые рассказал Ли Вэнь, Чан только усмехнулся.       — Ты серьёзно? Люди живут, чтобы есть!       — Ты так говоришь, потому что пока не понимаешь силу ци, — ответил тогда Ли Вэнь с озорной улыбкой, на что Чан лишь скептически покачал головой. Однако спустя месяцы тренировок он начал замечать, что после медитаций голод действительно притуплялся.       «Ну хоть что-то полезное в этом странном мире,» — подумал он однажды, осознавая, что теперь может проводить больше времени на тренировках, не отвлекаясь на еду. Тем более, что местная кухня не отличалась изысканностью и вкусом.       Так дни шли за днями, сменяясь неделями и месяцами. Чан всё глубже погружался в новый ритм, стараясь не только вписаться в устоявшийся порядок, но и совершенствоваться.       Но несмотря на видимое спокойствие, орден Лань никогда не оставался без работы. Слухи о странных событиях в окрестных деревнях постоянно доходили до Облачных Глубин.       Однажды вечером, когда ученики собрались на лекцию старшего наставника, в зале появился патрульный. Он низко поклонился Лань Цижэню и передал короткую записку. Наставник медленно развернул её, пробежал глазами строчки, написанные с видимой поспешностью, и сдержанно кивнул.       — Слухи подтвердились, — наконец сказал он, обращаясь к ученикам. — В одной из деревень к югу от гор жители столкнулись с проявлением духа. Их урожай уничтожен, ночью люди боятся выходить из домов. Дух не опасен, но его проделки стали серьёзной проблемой для местных жителей.       Ученики сразу зашептались. Ю Чэн, сидевший рядом с Чаном, наклонился ближе, его голос прозвучал почти неслышно, чтобы не привлечь внимания:       — Обычно подобные задания поручают старшим ученикам. Интересно, кого выберут на этот раз?       Чан взглянул на друга и слабо пожал плечами, стараясь не показать волнения, которое медленно нарастало внутри.       Тем временем Лань Цижэнь, словно услышав мысли учеников, аккуратно сложил записку, спрятал её во внутренний карман своего светло-голубого одеяния и поднял взгляд. Его голос прозвучал спокойно, но твёрдо:       — Лань Сычжуй, ты возглавишь группу. Возьми с собой троих учеников и отправляйтесь завтра утром в деревню Бэйюнь.       Лань Сычжуй встал и склонил голову в глубоком поклоне, его движения были наполнены достоинством и спокойной уверенностью. Чан внутренне вздохнул с облегчением, думая, что избежал этой миссии, и уже было расслабился. Но тут взгляд Лань Цижэня неожиданно остановился на нём.       — Бан Чан, — произнёс старший наставник, выдержав небольшую паузу, — ты пойдёшь с ними. Тебе пора перейти от теории к практике. Покажи, чему ты научился.       Чан почувствовал, как к горлу подступает ком, а всё внимание в зале сосредоточилось на нём. Ладони вспотели, мысли замелькали в хаотичном ритме. Он хотел что-то сказать, возразить или хотя бы попросить разъяснений, но осёкся, встретившись взглядом с наставником. В глазах Лань Цижэня читалась непоколебимая решимость, не оставляющая места для споров.       «Справлюсь,» — твёрдо подумал Чан, выпрямив спину и кивнув. Но сердце всё равно билось быстрее, чем обычно, а где-то глубоко внутри начало проклёвываться ощущение неизбежности.       Позже, когда солнце уже скрылось за вершинами гор, он сидел в своей комнате, прислушиваясь к доносившимся из коридора обрывкам разговоров. Ученики, как всегда, обсуждали слухи и предположения с неподдельным азартом.       — Говорят, это шоу шэнь. Он принимает форму волка или тигра и охотится на людей, — с явным наслаждением произнёс один из старших учеников, его голос звучал почти зловеще.       — Нет, это точно му гуай — возразил другой, жестикулируя так, будто хотел придать своим словам больший вес. — Обычно такие существа не агрессивны, но этот, говорят, разрушает урожай и пугает жителей деревни.       Слушая их, Чан чувствовал, как внутри разрастается странная смесь волнения и страха. Эти термины — шоу шэнь, му гуай, а ещё недавно упомянутые на лекциях линг хуань и шэнь хунь — всё ещё звучали для него чуждо, но с каждым днём становились привычнее.       «Духи, существа, энергия ци… Всё это реальность,» — подумал он, бросив взгляд на свой меч, который теперь лежал рядом на столе. Это задание станет его первым настоящим испытанием, и он чувствовал, что не имеет права на ошибку.       Чан ещё не знал, с чем придётся столкнуться, одно было ясно: эта ночь обещала быть беспокойной.