Пограничье

       — А у мамы волосы кудрявые были? — спросила Соня, когда села рядом с Андреем, который в это время проверял лабораторные работы восьмиклассников.        — Как у тебя, солнышко, — ответил он и потрепал её по голове.        — А у дяди Тима? Чёрные же, да?        — Как у Марка, да… А почему ты спрашиваешь?        — Мне… просто мне сегодня, кажется, они снились…        На секунду Андрей впал в ступор, зависнув над стопкой тетрадей. Сначала он подумал, что ему послышалось, однако… нет, это точно сказала Соня. Но… откуда? Она же… ей даже годика не было, когда…        — Ты была ещё совсем маленькой, когда мамы не стало… Неужели ты как-то вспомнила её? Или на фотографии залюбовалась?        Соня молчала, перебирая лапками игрушечного зайца у себя на коленках. Кажется, следовало расспросить её чуть подробнее:        — И… что же было в этом сне? Что делали мама и дядя Тим?        — Мама заплетала мне косичку и спрашивала меня, как у меня дела. А дядя Тим, кажется, потом взял меня на руки и запел. Про серого волка… Ну, который укусит за бочок.        Это не могло быть выдумкой детского подсознания. Соне никто не рассказывал о том, что именно Тим укладывал её под эту колыбельную. Получается, что, либо ей об этом рассказала Саша, либо… она вспомнила всё сама?        — Тебе везёт. Ты хотя бы моего папу помнишь, а я вообще его не видел. И, наверное, уже никогда не увижу… — послышался недовольный голос Марка. Кажется, он в тот момент сидел на ковре и что-то рисовал.        Стало грустно. То ли за себя, то ли за Марка, то ли за Сашу, то ли за всех сразу. Андрей вздохнул, не в силах вернуться к проверке тетрадей. Он снял очки и отложил ручку в сторону, а затем чуть подвинулся к Соне и позвал Марка:        — Пойдём к нам.        Он не стал перечить и сел по правую руку от Андрея. На ковре остался белый лист с едва различимой чёрной кляксой и разбросанные карандаши. Надо будет заставить Марка убрать их за собой. Но это потом. Не сейчас…        — Как бы сказать, ребят… В жизни так случается. Никто из нас здесь не вечен. Люди пропадают и умирают. Такова жизнь.        — Даже ты? — спросила Соня, в чьих глазах читался неподдельный детский ужас. — И ты когда-нибудь умрёшь?        — Даже я. Даже бабушка и тётя Саша. Мы все рано или поздно умрём.        Реакция не заставила себя долго ждать: у Сони на глаза навернулись слёзы, а Марк поник головой. Всё же стоило подбирать слова аккуратнее. Ну, или не переходить в настолько серьёзную тему так резко. Что ж, Андрей опять совершил одну и ту же ошибку…        — А как же… как же тогда… Как же мы будем без вас? — спросил Марк. Он выглядел растерянным — эта истина шокировала его.        — Так же, как и мы с тётей Сашей, — ответил Андрей. В поле зрения попал рисунок на полях одной из лабораторных работ: кажется, это был цветочек. — Со смертью остаётся лишь мириться.        — Я не хочу мириться! — воскликнула Соня и обняла Андрея. — Не умирай, пап!        Он уже жалел, что вообще начал этот разговор. Зачем портить настроение такими тяжёлыми темами, когда это не требуется? Хотя, с другой стороны… дети должны знать о смерти. Дети должны знать, что у жизни есть конец, а близких нужно ценить, пока они ещё живы.        — Ну что ты, крошка… Я же пока не собираюсь умирать, — ответил Андрей, приобняв всхлипывающую Соню. — Я буду жить ещё очень долго. Я ещё ваших с Марком детей увижу!        «Ох, как же это двояко прозвучало…» — пронеслось в мыслях, однако дети не обратили внимание на эту нелепую фразу в конце.        — Правда?        Андрей понимал, что не может обещать Соне то, что никак от него не зависит. Но, раз уж так сложилось… пусть лучше она живёт в блаженном неведении, чем в страхе потерять единственного родителя. Пускай она верит в лучшее. Как это делала Рита…        — Правда, — ответил он. — И вообще… предлагаю нам радоваться тому, что мы пока ещё все вместе. Живы и здоровы — что ещё нужно? Да, плохо, что мамы и папы Марка с нами сейчас нет, но… зато мы есть друг у друга, верно?        Марк и Соня переглянулись и отчего-то рассмеялись. Кажется, вопросы были исчерпаны. Как и обиды на жизнь, порой поступающую очень несправедливо по отношению к невинным людям.        — Да. Мы есть друг у друга. И нам очень-очень друг с другом повезло! — согласилась Соня, наконец отставив хандру прочь. — Да, Марк?        — Так точно, капитан!        Они снова рассмеялись и обняли Андрея, с радостью принявшего их двоих под свои «крылья». В тот момент он как никогда прежде почувствовал радость быть родителем. Радость быть тем человеком, который проведёт двух новых людей по пути взросления и покажет им этот мир. Тем человеком, который научит их всему самому важному и убережёт от всех невзгод…        Почти от всех невзгод…       

***

              Жёлтый ромб. Волны. Мелкая крапинка. Рисунок на обоях не был одинаковым. И Марк понял это примерно на десятой комнате, мимо которой он благополучно прошёл — он побаивался заходить в них. Мало ли — вдруг они резко станут замкнутыми? Ибо от Закулисья можно ожидать чего угодно…        Его шаг не был равномерным: то крадущийся, то спешный, словно стремящийся к неопределённой цели, то устало-плетущийся. В голове с момента провала стало ещё хаотичнее: Марк не знал, куда ему идти, не знал, как долго продлятся его страдания, не знал, что ему делать, когда у него не останется воды в бутылке… И плачевность его положения лишь усилилась, когда он понял, что, скорее всего, не найдёт в этих комнатах ничего, кроме вонючего сырого ковра и старых обоев…        «Вот тебе, блять, и короткая дорога…»        Марк в очередной раз остановился и вздохнул, потерев пальцами переносицу. От назойливого жужжания ламп и прелости в воздухе мигрень становилась лишь сильнее. В компании с болью в ногах и спине это превращалось в сплошное мучение. Но, как бы ни была соблазнительна мысль остановиться, Марк продолжал путь. Будто от этого напрямую зависела его жизнь…        Время потеряло прежний вес: цифры на телефонных часах менялись нехотя, словно в замедленной съёмке, а десятки минут, проведённые в Закулисье, отображались парой-тройкой минут. Будто бы в какой-то момент времяощущение Марка сбилось, ускорившись в несколько раз. Но тогда… почему же самостоятельный отсчёт секунд не совпадает с результатами секундомера?        — Какой же всё это… бред. Ну не может же так быть!        Звуки собственного голоса казались чем-то нереальным. Он не должен был звучать так. Но тогда… как именно? И не начал ли Марк забывать самого себя?        — Лучше бы Лилю послушал, чем мнил себя хрен знает кем… Может, знал бы об этом Закулисье больше…        Как и ожидалось, связь в жёлтых комнатах тоже не ловила. Зато прогружались последние сохранённые сообщения. Но из полезного были только теоретические бредни Лили и мемы о Питере — для поддержания морального духа, упавшего до уровня плинтуса. Хотя и это было бесполезно: Марк не то, чтобы не мог улыбнуться — он уже не мог сохранять прежнее спокойствие. Как его, чёрт возьми, вообще сохранять, когда вокруг незнакомое и, возможно, замкнутое пространство без выхода и какого-либо шанса на спасение?! А вдруг тут, как было в видео из интернета, реально обитают чудища? Тогда всё ещё хуже! Тогда постоянное параноидальное изучение тёмных участков Закулисья… оправдано. А ведь пугает, когда ты знаешь, что твои переживания не додуманы тревожностью…        «Я тут был… Точно тут был. Неужели сделал круг?»        Комната походила на крестовину — во всех её стенах были проходы в другие комнаты и коридоры. Именно поэтому Марк запомнил эту планировку и понял, что она либо закономерно повторяется, либо… он пришёл туда, где уже был.        — Поздравляю — ты заблудился, даже без цели! Браво, Марк! — воскликнул он в негодовании, пока эта фраза разбивалась о низкий потолок на множество отголосков.        Мерзкий запах гнилого ворса едва не вызывал тошноту. Гудение ламп резонировало с гудением в пульсирующей от боли голове. В тот момент Марк одновременно проклинал и благодарил себя за то, что отказался есть перед дорогой — иначе бы его выворачивало куда сильнее. Хотя от голода тошнило не хуже…        «Был ли я тут, всё-таки? Или уже бредить начинаю?»        Снова неопределённость. Тупая, бьющая по нервам неопределённость, перемешанная с мигренью, которая и так мешает думать. А с ними — давно пропавшее понимание происходящего. Как бы Марк ни пытался уловить во всём некую логику, он получал случайную последовательность из образов и фактов. Вот тебе бесконечная аллея, потом — такое же бесконечное шоссе и гуманоид из тумана, провал под асфальт… и Закулисье. Тоже бесконечное, но, в то же время, замкнутое. Бесконечная тюрьма. Аномальный лабиринт из офисных комнат без окон и дверей. Лабиринт без начала и, возможно, без конца…        Сознание плавилось в вонюче-жёлтой душной мути, зрение размывалось в белом люминесцентном свете. Марку начало казаться, что он стоит на этом перекрёстке уже целую вечность, а его рассудок просачивается из ушей, словно песок сквозь пальцы… Он начал забывать, зачем вообще шёл. Чтобы найти выход? А разве он знает, где его искать? А знает ли семья, что его нужно искать? И почему логические рассуждения превратились в маразматическую кашу?        Шаг вперёд — тело было шатким, нестабильным. Каждый его шарнир ныл ввинчивающейся в позвоночник болью, каждая мысль расплывалась, размазывалась по стенкам сознания, так и не обретая твёрдой формы. Марк чувствовал, что он разваливается во всех возможных смыслах. От усталости ли? Или же Закулисье… сделало что-то с ним? Куда оно спрятало его силы? И… вернёт ли оно их? Или же повалит на этот влажный ковёр в объятия вечного забытья? Если бы Марк мог на это ответить… однако безмыслие вне физического мира в тот момент оказалось куда ближе…       

***

       «О… Ты наконец-то дома. Поздравляю».       

«Ха, оно явно ждало тебя. Кто бы что ни говорил, но ты — его дитя».

       «Хорошо, что мы нашли тебя, пока не стало слишком поздно… У нас не так много времени, чтобы побеседовать в спокойной обстановке. Однако знай — твоя судьба в стенах Закулисья уже предопределена, дорогой друг. Но, зная, кто её предопределил, я не понимаю — должна ли я тебе завидовать или сочувствовать…»       

«Только завидовать, как иначе?»

              «Если бы ты однажды побывал в моей шкуре, ты бы лишь посочувствовал… Но тебе уже никогда не пережить того ада, в котором я побывала из-за него… Однако пареньку… Ты в огромной опасности, дорогой друг».       

«Ха, пока ты жив, ты всегда будешь в опасности…»

       «Не доверяй им. Не доверяй никому в Закулисье. Они узнают, кто ты. Они захотят навредить тебе. Будь осторожен с людьми здесь…»       

«Люди в Закулисье в последние пару десятков лет стали как волки. Готовы порвать друг друга ради червонца или куска хлеба… Учти это, малой».

       «Но самое главное — не доверяй ему. НЕ ДОВЕРЯЙ ЕМУ, СЛЫШИШЬ?!»       

«И, если тебя найдут… лишь бог знает, что случится с тобой тогда».

       «Не доверяй здесь никому. Никому. Даже тем, кто может казаться твоим другом…»       

«Закулисье не прощает наивности. Поэтому ошибка в людях может стоить тебе очень дорого… Будь осторожен, малой».

       «И прощай. Нам… пора идти…»               Ощущения реального мира вернулись медленно: сначала мозг почувствовал далёкую головную боль, затем по коже прошёл холодок от ковра, и лишь в конце лёгкие вновь наполнило его «благоухание». Кажется, Марк ненадолго потерял сознание. Хотя даже в отключке он слышал чьи-то незнакомые голоса. И они… предупреждали его. Предупреждали об опасности встреч с неизвестными людьми в Закулисье. И… о нём? Что всё это вообще значит?        «Я определённо сошёл с ума…» — продекламировала мысль, от которой Марк обречённо вздохнул.        С момента обморока прошло около получаса, как показывали часы на телефоне. Однако он, так или иначе, придал Марку сил для того, чтобы продолжить путь по Закулисью. Хоть и бессмысленный, но всё же путь. Однако… так ли он на самом деле бессмысленный, когда голоса говорили об обитающих здесь людях? А… о людях ли они говорили? И почему Марк вообще поверил им?.. Может, это нечто от безумия?        Обои под ладонью напоминали квартиры, где ремонт делали ещё в нулевых — такие же сухие и выцветшие, как в подобных местах. Да и этот мокрый ковролин… будто точно такой же Марк уже видел где-то однажды. Только… где?        — Бред… господи, почему это похоже на какой-то бред?        Марк всё ещё отказывался верить глазам. Он всё ещё не мог поверить, что эти комнаты с тошнотворно-жёлтыми обоями и громко работающими лампами — его новая реальность. Но постепенно неверие проходило, уступая место досаде. Ведь, как бы Марк ни ожидал увидеть за новым поворотом дверь, лестницу или лифт… он всегда находил одни и те же комнаты, коридоры и развилки. И поэтому часто ловил себя на ощущении, что он попросту бродит кругами по помещению, которое каким-то образом замыкается в самом себе. И это при том, что он всё время шёл прямо…        «Нет, ну это уже совсем не смешно! Я ж… был в этой комнате с мигающим светом!»        Стены вокруг смыкались квадратом очень маленькой площади, а над головой бесилась и предсмертно «кашляла» люминесцентная лампа. Казалось, будто она вот-вот окончательно погаснет или вовсе взорвётся. Но Марка пугала скорее не перспектива быть покалеченным лампой-смертником, а скорее то, что проёмы в стенах, предназначенные для дверей, могут исчезнуть. Исчезнуть и запереть в комнате, в которой нет даже окон…        Эта мысль не была простым отголоском тревожных снов — Закулисье за всё это время успело один раз перестроиться на глазах у Марка. Тогда ему стоило лишь моргнуть — и за место коридора прямо перед носом выросла глухая стена. Какое-то время после он не мог сдвинуться с места, переживая одновременно облегчение, невероятный шок и страх — его едва не замуровало. Но стоило оцепенению отступить, как Марк принялся ощупывать стену в надежде на то, что перед ним просто иллюзия. Ха, если бы…        «Так, что-то я совсем не о том думаю… Выяснить бы, не хожу ли я, в самом деле, кругами…»       Первой идеей, еле как пришедшей в голову Марка, была идея поиска ориентиров в комнате. Наверняка же у каждой из них есть какой-то опознавательный знак — царапина, грязный след на стене, задранный угол ковролина… Однако эта идея умерла ещё в зачатке — искать мелкие детали на идеально ровных стенах оказалось бессмысленным занятием. К тому же, в процессе обдумывания первой идеи к Марку пришла вторая — более дельная. Ведь он вовремя вспомнил про рюкзак и чёрную гелевую ручку в переднем кармане.        «Сам себе ориентир…»        Конечно, рисование на стенах незнакомого мира с незнакомыми правилами было сомнительной затеей, но Марку уже нечего было терять. Поэтому он взялся за ручку и со всей силы надавил ей на обои, чтобы начертить стрелку вправо. Получилось криво и неравномерно, зато ярко — стрелку было отчётливо видно даже с расстояния в двадцать шагов. Правда, Марк всё ещё не понимал, зачем вообще проверял это…       

***

              Каждый раз, когда Марк отпивал воду из бутылки, он молил ту заканчиваться как можно медленнее. И таким же образом молился на ручку, чернила которой могли исчерпать себя в любой момент. Однако последняя перестала писать примерно на сороковой ориентировочной стене, а вода была израсходована ещё раньше. Но Марк уже сомневался в том, что это точно сороковая стена, так как несколько раз сбивался со счёта. И сомневался, что пробыл в этом месте всего лишь час.        Чем дальше он уходил в Закулисье, тем тяжелее становилась голова и тем мрачнее — коридоры: на потолке всё чаще встречались потухшие и свисающие на проводах лампы, а стены и пол с каждой пройденной комнатой превращались во всё более потрёпанные версии себя. Плесень, чёрные пятна грязи, участки оголённого бетона под обоями и ковролином — Марку начало казаться, будто он гуляет по какому-то заброшенному зданию и постепенно приближается к «сердцу» разрушения и гниения. Он боялся представить, каким будет Закулисье дальше. И боялся, что вся эта беготня окажется зря и закончится голодной безумной смертью в тёмном углу…        В голове часто возникал еле уловимый шёпот, доносящийся из неоткуда. Всегда разный и всегда неразборчивый, как бы Марк ни пытался вслушиваться. Сначала он списывал эти звуки на паранойю и на искажения обычных для Закулисья шумов. Потом напрасно успокаивал себя тем, что это галлюцинация от недостатка кислорода. Однако голоса звучали слишком реально для порождений удушенного рассудка. Будто рядом, буквально за стеной, кто-то пытался дозваться до Марка и сказать ему что-то важное. Но, к несчастью, он не понимал ничего из гомона, становящегося всё громче и настойчивее…        Марк надеялся, что скоро шёпот замолчит — что затянувшаяся галлюцинация превратится в нечто не такое пугающее или нечто такое, от чего скрыться намного легче. Однако его мучения только начинались…        «Я ведь не сошёл с ума, да? Это ведь всего лишь кратковременное помутнение, оно скоро пройдёт… Оно скоро пройдёт».        Он уже давно не чувствовал вони ковра. И уже давно перестал обращать внимание на долгую головную боль. Даже голод, прожигающий внутренности, чувствовался слабо. Физическое снова отступило перед психологическим, оказавшись под давлением тревоги и неверия в собственную адекватность. Марк боялся, что в любой момент может попросту не выдержать и… сделать с собой что-то ужасное.        «Не иди туда! Там тупик!»

«Не слушай его — там точно должна быть дверь!»

       «Развернись и беги прочь!»               Впервые за долгое время Марку удалось различить в шёпоте голос совсем юного парня и уже взрослого мужчины. Однако, как бы отчаянно он ни вглядывался в стены и проходы закулисных лабиринтов, он находил лишь чёрные грязные следы и… рисунки. Где-то нарисованные чёрным мелом или углём, где-то — мелом, а где-то…        «Кровь…» — понял Марк, когда взглянул на стену впереди себя, на которой была очерчена большая окружность. Вокруг неё были нарисованы глаза и непонятные символы. И у всех этих художеств — тёмно-коричневые подтёки.        На ковре под стеной расползлось пятно такого же цвета. Марк даже думать не хотел, как и зачем здесь оказались эти рисунки. И не хотел думать, что это — результат чьего-то предсмертного безумия.        «Так значит, я не один такой невезунчик? Здесь могут быть другие люди?»        Но захотят ли они помогать Марку? Или они потянут его за собой на дно смерти? А может…        «Почему я не должен никому доверять? И… разве у меня есть выбор?!»        Как бы Марку ни была привычна самостоятельность и одиночество, сейчас он как никогда раньше нуждался в человеке рядом. Знакомом, незнакомом — не важно. Главное, чтобы он просто был и не давал этому назойливому шёпоту пробираться глубоко в сознание. Главное, чтобы эти голоса просто-напросто заткнулись!        — Хватит!        Но за общим шумом голос Марка показался слишком тихим. Слишком малозначащим. Слишком жалким…        «Поздравляю — скоро ты окажешься в ряду пропавших без вести навсегда!»       

«Ты же понимаешь, что всё это бессмысленно? Отсюда выбираются единицы. А остальные сотнями и тысячами сходят здесь с ума и умирают от истощения…»

«Милый, мы не хотим навредить тебе. Всего лишь утешить перед… закономерным концом…»

       «Хватит пугать его и деморализовать! Он должен отсюда выбраться!»       

«Пускай он лучше примет свою участь, чем доводит себя. Смысла всё равно никакого».

«Мне жаль, что так получилось… И мне очень жаль твоих родных. У меня тоже была мама. И…»

       «Если бы мама только могла спеть тебе колыбельную перед смертью, да?»        «Послушай, ты должен…»

«Просто закрой глаза».

«Спокойно дыши».

       «И молись, чтобы твоя смерть не была мучительной!»        В тот момент голоса резко замолкли. Все до одного. И уже больше ничего не говорили… Голова вмиг стала легче, а Марк наконец пришёл в себя. Сердце стиснуло новой тревожной мыслью. Вернее, не новой, а очень даже старой, но когда-то подавленной.        Он не выберется. Он точно умрёт здесь. И никто не узнает о его судьбе. Ни мама, всё ещё ищущая Соню по всей Москве, ни дядя Андрей, который не увидит Марка на сегодняшних занятиях, ни бабушка… Для всех них он навсегда исчезнет. Прямо как папа…        «Нет… я не могу… Так… просто не может быть!»        Сколько времени человек может протянуть без еды и воды? А сколько времени должно пройти, чтобы он сошёл с ума и согласился добровольно свести счёты с жизнью? И есть ли у Марка заветное время до точки невозврата? Или же… Закулисье покончит с ним само раньше? Знал бы он ответ… Но пока что Марк мог лишь хвататься за до сих пор больную голову и пытаться держать себя в руках. Хотя он уже понимал, что потерял прежнее хладнокровие и рассудительность. А теперь… почти потерял адекватность — иначе в голове не было бы этих голосов. Иначе бы его так не трясло. Иначе бы он не видел в узорах на обоях движение. Иначе бы он не думал о ключах в кармане, которыми можно вскрыть вены…        В горле было невыносимо сухо, от чего Марку казалось, что он потерял голос. Водолазка под пальто намокла от пота, однако снимать верхнюю одежду пока не было никакого желания: несмотря на духоту, у Марка мёрзли руки и ноги в кроссовках. Одновременно клонило в сон и хотелось бежать. Куда угодно — лишь бы больше не оставаться в Закулисье, становящемся мрачнее с каждым километром. Но изнуряющая дорога вперёд приводила во всё новые коридоры, заставляя Марка чуть ли не задыхаться — то ли от страха навсегда здесь остаться, то ли от отчаяния…        Мысли скрутились в ленту Мёбиуса. В голове бегущей строкой по кругу шли одни и те же слова: смерть, пропажа, безумие. Смерть, пропажа, безумие. Смерть, пропажа, безумие.        «Смерть. Пропажа. Безумие».        Разум едва держался за рассудок, не давая впасть в истерику. Но Марк понимал, что это ненадолго — рано или поздно Закулисье заставит его сорваться в безумие. Вопрос лишь в том, что ударит раньше: истощение или же сумасшествие?        «Нет, я не могу…»        Голова раскалывалась — буквально трещала от напряжения и огромного вороха размышлений. Дальнейшее существование казалось чем-то немыслимым и мучительным. Марк не понимал, почему он ещё жив и не бредит в полную силу. Неужели Закулисье просто испытывает его на прочность и проверяет, как долго он сможет оставаться собой? Почему это так похоже на правду?.. И почему стена далеко впереди шатается? Вернее… что с её обоями?        «Как в играх, когда текстуры багуются…» — придумал Марк в сравнение, когда подошёл чуть ближе.        По обоям шла неистовая полосатая рябь, а один из углов стены был угольно-чёрным, полностью поглощающим свет умирающих ламп. Словно это было не что-то реальное, а голограмма или часть симуляции.        «Я ведь всё ещё не сплю и не свихнулся, да?»        Марк помотал головой и потёр виски — стена так же искажалась и мерцала. Это точно не было иллюзией. Но тогда… что всё это, чёрт возьми, значит?! И… имеет ли эта стена физическое воплощение или же она всего лишь сбой в материи пространства, как та злосчастная бесконечная аллея и шоссе? Можно ли к ней подходить или она опасна? А… есть ли у Марка другой выбор, кроме как попытаться повзаимодействовать с аномалией?        Обречённый вздох. Осторожный шаг вперёд, а за ним ещё один. Рука боязливо потянулась к стене и уловила исходящий от неё холод. В ушах неслышно загудело, будто в соседней комнате включили старый телевизор. Марк почувствовал лёгкий порыв ветра со стороны стены, прежде чем неведомая сила затянула его прямо в неё. Он даже не успел испугаться, как в это же мгновение рухнул на бетонный пол.        — Твою ж мать! — ругнулся Марк то ли от неожиданности, то ли от боли в груди.        Из лёгких вышибло пропитанный гнилой влажностью воздух, и ему на смену пришёл сырой холод, прогнав сонливость и тяжесть в голове. От осознания, что побег из Закулисья удался, на душе на короткое время стало спокойнее. Но затем пришлось вернуться в реальность и понять, что новое место такое же незнакомое и пугающе большое, как и те пустые жёлтые комнаты…        Марк перевернулся на бок и посмотрел назад — туда, откуда он «вылетел». Но не увидел ни той глючной стены, ни жёлтых обоев — только огромное полутёмное пространство. Серое и туманное, похожее на заброшенное перед отделкой помещение или подземную парковку — с одной стороны, это место было жутко неуютным, но, с другой, после прогулки по Закулисью даже оно выглядело безопасным. Наверное, потому что Марк знал — он снова в обычной реальности.        Спустя полминуты он наконец встал на ноги, отряхнулся и поправил рюкзак и пальто. Пора было выдвигаться на выход из здания. Но и тут была загвоздка — Марк снова не знал, в какую сторону ему идти. А указатели, как назло, отсутствовали — стены были настолько чистыми, что заставляли душу беспокойно колебаться… от страха?        «Вашу ж мать, докатился… теперь я боюсь стен. Потрясающе!»        Неторопливые шаги по бетонному полу разносились громким эхом по всей площади загадочного помещения, а, когда на пути попадались лужи, тишину разрезало всплеском потревоженной воды. До слуха всё ещё доносилось электрическое жужжание, однако оно не давило на Марка так же, как контраст мёртвой тишины и его собственной шумности. Ему казалось, что он здесь лишний — что его не должно быть здесь по задумке свыше. И от этого прежнее спокойствие постепенно сменялось беспокойной неловкостью.        Боковое зрение постоянно улавливало на серых стенах цветные пятна, но, как только Марк поворачивался, он понимал, что там ничего нет. Хотя он точно знал — на стенах что-то было. И это не галлюцинация — она бы не смогла так естественно здесь смотреться. Или же усталость и безумие голосов Закулисья настолько повредили рассудок, что встроили в него реалистичный бред? Как ни странно, но в нынешних условиях Марк охотно поверил бы во второй вариант.        Помещение было слишком огромным для человеческой постройки, а отсутствие окон на протяжение всего пути усиливало впечатление необычности этого места. Всюду встречались то лестницы, то двери, но и те, и другие никуда не вели. Радость побега из Закулисья всё больше казалась ложной, а прежнее отчаяние начало восставать из свежезакопанной могилы. Может, из этого цикла бесконечных коридоров, тропинок и дорог и вовсе нет выхода? А может, Марк вообще умер по пути в школу и оказался в чистилище?..        «Если бы…»

«Но всё ещё впереди. И смерть, и чистилище»

              Марк обернулся — пусто. Однако он снова услышал чьи-то голоса. Насмешливый старушечий и, кажется, обречённый подростковый. Будто знающий наперёд, что именно здесь — на этой заброшенной парковке — он найдёт конец своей жизни…        — Эй! Хватит прятаться!        Кричать было бессмысленно: вокруг была почти что открытая местность. Если бы кто-то и захотел поиграть с Марком в игру на адекватность, ему негде было бы прятаться. Так же, как и странной штуковине, виднеющейся невдалеке за туманом и искусственной тенью. На расстоянии она походила на обычный деревянный ящик и сильно выбивалась из общей опустошённости. Его точно не должно было быть здесь. Он здесь чужак. Как и Марк.        Он подходил к находке медленно, с опаской. Тревожное подсознание ожидало, что в какой-то момент ящик либо оживёт, либо взорвётся. Но чем ближе Марк подбирался к нему, тем меньше становились эти мелочные переживания. И когда он всё же заглянул в ящик, то обнаружил внутри коробку твёрдого мыла неизвестного бренда и пустой красный термос. А ещё огромный ворох пожелтевших, скомканных газет. Прочитать в них что-либо не удалось — текст был напечатан кириллицей со слетевшей кодировкой. Или неизвестным шифром, но с этим Марк разбираться не стал и принялся копаться в ящике дальше. Однако на его дне он нашёл только мёртвого таракана и осыпавшиеся чернила.        «Отлично. Мыло нашёл, остались только верёвка и табуретка…»        В красном термосе было всего пару капель какой-то жидкости со сладковатым запахом. Пробовать её и рисковать жизнью не очень хотелось, хотя жажда так и подталкивала выпить эту муть до дна…               «Пей уже! Считай, тебе повезло!»       

«А вдруг реально какая-нибудь отрава?»

       «Сразу видно, кто пострадал из-за своей чрезмерной осторожности…»       

«Иди к чёрту! Твоё экспериментаторство тоже до добра никого не довело!»

       Новые, незнакомые голоса спорили друг с другом, перекидываясь то обвинениями, то аргументами разного толка. Марк никак не мог заставить их заткнуться, поэтому просто слушал и сжимал в руке вспотевший термос в ожидании вердикта голосов. Однако в один момент они оборвались на полуслове, поставив его перед судьбоносным выбором: либо довериться опыту одного голоса, либо проявить осторожность и продолжить терпеть жажду… Только вот… а сколько ещё времени придётся протянуть без воды?        «Наверное, умереть в муках истощения намного медленнее и болезненнее, чем отравиться и закончить эти бессмысленные похождения…»        Снова открутив крышку термоса, Марк всё же решился попробовать его содержимое. И сильно разочаровался, когда понял, что глотнул вместо воды какую-то очень горькую жидкость, и закашлялся. По вкусу она напоминала то ли сироп от кашля, то ли какую-то настойку, лишённую спирта. Но, по крайней мере, на яд или другую вредность она походила в последнюю очередь — горло насквозь не прожгло, а организм не впал ни в какую агонию даже спустя некоторое время. Поэтому Марк заставил себя допить всё (пусть от горечи чуть не свело язык) и вскоре продолжил путь вперёд — туда, где было видно узкий светлый коридор.       

***

       Каждый отличающийся хоть чем-то проход, лестница или дверь не оправдывали ожиданий Марка, уставшего видеть одни и те же помещения. Он уже давно понял, что ни черта не выбрался из Закулисья. Иначе эти строительные рекурсии он объяснить не мог. И не хотел: мозг к тому моменту настолько деградировал в своих способностях, что перестал отвечать даже на самые простые вопросы. Но это в какой-то мере играло на руку: Марк теперь почти не реагировал на голоса, которые периодически давали о себе знать. Колкие фразы, плач и попытки утешения — за голосами скрывалось невероятное множество разных личностей, так же по-разному относящихся к Марку. Ему оставалось лишь гадать, придумал ли он их сам или же он нарвался на очередную закулисную аномалию…        — Привет! — вдруг прозвучало посреди спокойного жужжания ламп и сквозняка.        В воздухе повисло явное, сотрясающее душу эхо. Марк не стал долго думать и резко развернулся к нарушителю тишины. И замер, когда понял, что в десяти шагах от него стоит человек. Девушка, если быть точнее. Возможно, чуть постарше Марка и чуть повыше. Худая, бледная, с ярко-красными волосами и в голубом спортивном костюме. Похожая на больную пациентку психбольницы в последние дни своей жизни…        Марк молчал, глядя на неподвижную девушку перед собой. Она смотрела на него в ответ и почти не моргала. На её осунувшемся лице застыла напряжённо-дружелюбная улыбка, а руки сжимали друг друга в замке. Девушка явно нервничала в этом незнакомом месте и наверняка тоже не доверяла Марку, пусть и первая окликнула его. Он понимал эти переживания как никто другой и поэтому всё же решился сделать шаг навстречу.        — Привет. Ты… как здесь оказалась? — Это был первый вопрос, который вообще пришёл в голову. Марку он показался крайне глупым и бесполезным, но он решил всё же подождать ответа от девушки.        Её улыбка сползла вниз, а глаза заплыли грустью. Она чуть наклонила голову вбок и приблизилась к Марку. С этого расстояния он смог рассмотреть на костюме девушки белые пыльные следы и маленькое пятнышко крови на поясе. Кажется, она уже довольно долго бродила по Закулисью.        «Интересно, как она вообще выжила?»        Девушка молчала и всё сверлила Марка пустым взглядом. Будто хотела ему ответить, но что-то не позволяло ей этого сделать. Немота? Но… тогда как она поздоровалась с ним? А может… это была не она?        — Ты меня… слышишь?        Она сделала ещё один шаг навстречу. С каждой секундой Марку становилось всё больше не по себе, в то время как недоумевающая девушка играла руками, постоянно норовя прижать их к груди. Точно неадекватная… Но больше здесь нет других людей. Больше не с кем сбегать от голосов в голове.        «Я не могу её здесь бросить. Вместе мы хотя бы сможем выжить. Если, конечно, не перегрызём глотки друг другу …»        Девушка медленно моргнула, и в воздухе что-то еле слышно хрустнуло. Её голова неожиданно наклонилась на другой бок, а на лице вновь появилась натянутая улыбка, больше похожая на оскал. Душа будто провалилась под лёд. Ноги сами сделали несколько осторожных шагов назад, и Марк схватился за лямку рюкзака. Однако он не бежал. Ждал подтверждений своих опасений и ответа девушки, пытающейся протянуть ему руку.        — Бордерлайн, — сказала она, не сводя глаз с Марка. У неё был хороший британский акцент. Слишком хороший для человека, который пару мгновений назад поздоровался по-русски…        — Что?.. Что ты имеешь в виду?        — Бордерлайн.        Она протянула ему навстречу обе руки. Улыбка вновь исчезла, а усталые, чуть покрасневшие глаза на мгновение затянулись бельмом. Марка впервые за это время посетило сомнение в том, что перед ним настоящий человек, а не… нечто другое. Нечто, притворяющееся человеком ради какой-то цели…        Марк схватил из кармана пальто связку ключей и выставил вперёд один из них, словно нож. Пусть это мало могло помочь против красноволосой психопатки, но уж лучше иметь под рукой хоть что-то для самообороны. Однако, кажется, сама психопатка нападать не планировала. Она лишь оценила взглядом ключ перед собой и снова протянула руку Марку.        — Ты пугаешь меня, — сказал он и отступил на ещё один шаг назад. — Может, наконец ответишь мне внятно?        Молчит. Вокруг витает буквально электрическое напряжение, в любой момент готовое поразить кого угодно. Марк сжимает в кулаке ключ и ждёт, а девушка — смотрит. Смотрит и пытается вернуть доверие, которое так быстро потеряла. Но эта немая сцена не продлилась слишком долго.        — Debes morir! — прокричала девушка на неизвестном языке и схватила Марка за запястье. Настолько крепко, что пальцы едва не свело от боли.        Попытка вырваться не увенчалась успехом: хватка девушки стала лишь сильнее, и кисть зажгло. Марк замахнулся свободной рукой с ключом и ударил по плечу. Острие ключа порвало ткань олимпийки и вошло в плоть, словно в мягкую глину. Сумасшедшая разжала хватку с диким воплем. Марк бросился прочь от неё, но остановился, когда понял, что на конце ключа остались следы не крови, а какой-то прозрачной жидкости, похожей на клей.        — Что…        Он поднял глаза. Красноволосая психопатка отняла когтистую руку от раны и быстрым шагом направилась к нему. Удар сердца отрезонировал в рёбра. Уставшие ноги нашли в себе силы бежать. Бежать. Бежать прочь от этой нечисти с прозрачной кровью!        Вдох-выдох. Вдох. Выдох. Ритм сбивается, горло горит. За спиной тяжело дышит разъярённое существо, так долго притворявшееся человеком. Впереди — несколько развилок и полутьма. Хочется жить, а ещё больше — остановиться и избавиться от угрозы силой. Но Марк понимает, что не может. Не может…        Поворот. За ним — тупик. Марк не успел развернуться, как вдруг существо взяло его за воротник пальто и со всей дури швырнуло прямо в стену. Голову будто раскололо на несколько частей. Тело отбило до состояния временного паралича. И, когда Марк оказался на полу, он уже не смог встать. В ушах звенело, а в глазах стояли смазанные, кружащиеся коридоры Закулисья. И голубо-красный высокий силуэт, крадущийся к поверженной жертве. Рюкзак за спиной казался непреодолимой тяжестью. Всё внутри поддалось этой тяжести и смирилось со своей участью. И уже представило себя в пасти рыжей твари…        — Приве-т.        Она насмехалась над ним. Она знала, что Марк уже никуда не денется, и упивалась властью и его страхом. Точнее… тем искажённым чувством, которое ещё жило в больном мозге и не давало принять смерть. Но угасающее зрение благодушно готовило его к этому моменту. Готовило, пока звон в ушах не сменился двумя одиночными выстрелами и грохотом. Последним, что успел уловить Марк перед забытием, было падение существа на пол и несколько бегущих в его сторону человек. И, кажется, среди них был кто-то знакомый…        — Жить будет, — сказал на английском низкий женский голос.        — Как… как ты здесь оказался?.. — это было последним, что услышал Марк перед тем, как пропали все звуки: и жужжание ламп, и голоса, и шаги…