Пограничье

       — Твоя мама нас прибьёт… Зачем ты его ударил? Он же тебя убить мог!        — Если бы я его не ударил, он бы так и обижал тебя. А я должен защищать тебя. Я же твой брат.        Пластырь, как назло, приклеился к руке и не захотел отклеиваться, как бы Соня ни пыталась подцепить его краешек коротким ногтем. Но по итогу она махнула на него и полезла в коробку за новым. Нужно же было как-то скрыть следы уличной драки, в которую ввязался Марк. Вернее, не скрыть, а просто смягчить. Потому что фингал под глазом так просто не скроешь. Даже с помощью пакета замороженных ягод, приложенного к больному месту.        — Если бы я продолжала не обращать на них внимание, они бы от меня отстали.        — Ты плакала. И они тебя из-за этого дразнили, я знаю. Если бы я не побил этого… — Тут Марк сделал голос чуть тише и наклонился к Соне, чтобы ругнуться: — если бы я не побил этого засранца, он бы так и продолжал тебя обижать. А я не хочу, чтобы тебя кто-то обижал.        — Меня никто не обижал, Марк, — надулась Соня. — Они просто глупые и злые дети, которым нечего делать.        — Да, точно, глупые! Дураки!        Соня улыбнулась, шмыгнув носом. Глаза всё ещё горели после слёз, но уже не так сильно, как полчаса назад, когда они с Марком убежали со двора домой, чтобы скрыться от хулиганов. Тогда им казалось, что эти одиннадцатилетки убьют их, однако они быстро отстали и вернулись на площадку терроризировать других детей. Зато эти трое переростков перестали издеваться над Соней и Марком. Видимо, поняли, что безнаказанно их шалости больше не пройдут…        — Тётя Саша нас прибьёт… — расстроенно проговорила Соня, пока клеила пластырь на коленку брата.        — Не прибьёт. Мама сегодня добрая, — ответил Марк уверенно. — И вообще… я поступил как настоящий герой!        — Многие герои умирают. Я не хочу, чтобы с тобой случилось так же!        — А я буду героем, который не умрёт!        Марк гордо подбоченился и случайно уткнул пакет с ягодами прямо в футболку, от чего на ней появилось огромное розовое пятно. Теперь оно составляло компанию пятнам грязи и ржавчины на той же футболке и на шортах.        — Тётя Саша точно нас прибьёт…        — Кинем в стиралку, а мама потом её постирает. Она ничего не заметит.        Но шутка судьбы была в том, что Марк кинул белую футболку в стиральную машинку вместе с цветными вещами прямо перед запуском. И незамеченным этот трюк не прошёл из-за того, что новая белая футболка стала голубой с розовым отливом. Объясняться потом пришлось очень долго, особенно за синяк под глазом. Но тётя Саша обижаться не стала. Только… немного загрустила, когда Марк сказал:        — Я просто хотел быть героем. Как папа. Так ведь и поступают настоящие мужчины, да?        В пустых, усталых глазах тёти Саши промелькнула тень скрытой, нечитаемой эмоции, а губы растянулись в слабой, тоскующей улыбке.        — Да. Так и поступают настоящие мужчины, — ответила она после короткого мгновения молчания.

***

       — Ничего не забыл? Ключи, деньги — всё с собой?        — Я никогда ничего не забываю, дядь Андрей.        — Ну-ну, а кто ж тогда месяц назад под дверью стоял, ждал бабушку, когда она придёт и впустит домой?        — Я тогда всё понял и усвоил этот урок. Так что ко мне больше никаких претензий.        — Ладно-ладно, не буду. Не заводись.        В то утро Марк шёл в школу вместе с дядей — повезло вовремя проснуться и собраться. Так или иначе, но идти с кем-то в компании было интереснее. Особенно с таким человеком, как дядя Андрей. Пусть его шутки порой могли смутить или вовсе вывести из себя. Однако так было даже веселее.        — Сегодня как обычно — допоздна? Зайти домой хоть успеешь?        — Успею. Последним уроком геометрия, я её пропустить могу.        — Ага, а мне потом твоя мама люлей вставит за то, что я за твоей успеваемостью не слежу.        — Почему это сразу тебе? Пускай меня ругает. Я уже взрослый человек и могу нести ответственность за свои действия.        — Взрослый… Шестнадцать лет пацану, а уже взрослый.        — А кто я тогда? Ребёнок?        — Для меня и для твоей мамы ты всегда ребёнок. Как и Сонька. Такова психология у родителей.        Сентябрь был по обыкновению прохладный и слегка туманный утром, хотя солнце ещё грело голову, а листья на деревьях только начали желтеть. Настроение всё ещё не могло перейти из ленивости лета в сосредоточенность осени, а кипящая вокруг жизнь только усложняла переход. Марк с нетерпением ждал октября, когда сможет увидеть осень во всей красе и наконец отчитаться с первым в этом сезоне спектаклем. А ещё ждал осенних фотографий из Москвы от Сони, которые она обещала прислать накануне отъезда. Только из-за занятости этих фотографий всё не было и не было. Но Марк понимал это. Он понимал, что Соне нелегко жить одной в большом городе и с утра до ночи учиться. Понимал и… скучал. Скучал по тем временам, когда их двоих ещё не разлучали тысячи километров железных дорог, а жизнь казалась длинной и тягучей, словно жвачка. Теперь же всё в прошлом: и бесконечные ночи под звёздным небом на даче, и посиделки в гостиной допоздна, и лестница на зеркале, нарисованная маминой помадой, и поездки в Питер на поезде… Порой Марку казалось, что он слишком быстро повзрослел. Слишком быстро для шестнадцатилетнего юноши, который не должен думать о прошлом, а безоглядно смотреть в будущее и видеть в нём надежду. Но единственное, что видел в будущем Марк… это плотный туман. Да, у него были планы и мечты о поступлении в Питер на актёрское мастерство, однако он с горечью осознавал, что любые планы могут обернуться в напрасность хоть завтра. Поэтому пытался жить сегодняшним днём. Пусть иногда это и выходило с трудом…        — Задумался? — спросил дядя Андрей, положив руку на плечо Марка. — Или не выспался?        Только тогда он заметил, что они преодолели уже почти половину пути. За деревьями уже было видно недавно отремонтированную школьную крышу, а детские возгласы стали более близкими.        — Да так… Мысли кое-какие, — ответил Марк, поправив лямку рюкзака на плече.        — Скучаешь по Соньке?        — Скорее по прошлому.        Дядя Андрей усмехнулся. То ли с грустью, то ли как обычно — с задоринкой.        — Кто ж не скучает? В прошлом всё плохое уже известно и осталось позади, хорошее тоже… но скучаем мы только по хорошему. Иронично, как легко мы опускаем плохие моменты, когда речь заходит о ностальгии…        Тема воспоминаний и прошлого в их семье всегда стояла остро. У каждого был тот самый момент, в который хотелось вернуться, но не получалось. И у каждого был тот самый человек, которого хотелось вернуть, но тоже не получалось. И, если Марка и Соню разделяло лишь расстояние и нынешнее недопонимание, то маму с папой… разделяла смерть. Как и дядю Андрея и маму Сони.        — Так, ладно, что-то я совсем в старика превращаюсь. Ещё чуть-чуть и начну ворчать, что «раньше было лучше»… Хотя время всегда было и будет хорошим. Просто мы… становимся старше и ближе к смерти. А умирать, как ты понимаешь, никто не хочет…        — В нашем классе была парочка ребят, которые хотели умереть и считали, что так будет правильно.        — Только вот эти «дединсайды», насколько я знаю, первыми же рванули из школы, когда пару лет назад сработала ложная пожарная тревога. Побоялись, всё-таки, умереть…        — Просто выпендрились?        — Получается, что так. На таких романтичных мечтателей о смерти в юном возрасте часто девчонки вешаются. Только жаль, что немногие из них понимают, каким несчастьем для их близких может обернуться это желание остаться навеки молодыми…        В голове всплыло воспоминание об отце, которого Марк так и не застал живым. Он видел его только на одной-единственной новогодней фотографии, вместе с мамой, дядей Андреем и тётей Ритой, которая в тот момент была беременна Соней. Но даже этой фотографии было достаточно для того, чтобы понять, насколько Марк был похож на отца: тёмные волосы, чёрные глаза, смугловатая кожа, широкие плечи… От матери, казалось, ему достались только острые, пропитанные хитринкой черты лица и любовь к чёрному цвету.        «Мама… Интересно, она уже долетела до Москвы?»        — Слушай, тебе случайно Соня не писала?        — Нет. А что?        — Она обещала мне написать, как доберётся до дома. Но, если смотреть по московскому времени, её не было в сети с пол-одиннадцатого вечера.        — Может, она забыла? Пришла домой и сразу легла спать.        — Она бы точно написала мне вечером. Да хотя бы просто в сети появилась. Зашла бы проверить сообщения, ещё что-то сделать…        Тонкой, едва ощутимой иглой предчувствие вонзилось в сердце, начав медленно в него погружаться. Возможно, из-за общего настроения Марк просто додумывал, что тут что-то не так, однако такое поведение немного выбивалось из привычных рамок. Да, конечно, от Сони в последние несколько лет можно было ожидать каких угодно поступков и психологических сальто-мортале, однако до игнорирования просьб родного отца дело никогда не доходило даже при обиде.        «Быть может, она правда забыла? Сейчас ей нет никакого смысла писать — она ещё спит. Так поздно она обычно в сеть не заходит…»        — Ладно, наверное, пока не стоит себя накручивать, — попытался успокоить себя дядя Андрей, однако, судя по растерянному взгляду, у него это не вышло. — Вот так и будь родителем — вечно на нервах, на суете, а ребёнок, может, не хочет, чтобы его доставали…        Остаток пути до дверей школы они проделали в молчании и в общем настроении тревожной задумчивости. До звонка оставалось десять минут, однако единственным, чего хотелось сделать Марку за это время, так это убедиться, что его мысли насчёт Сони неоправданы. И плевать, что первым уроком будет контрольная по алгебре, с которой мозг дружит через скрипучее «надо». Всё же не на одной учёбе свет сошёлся…       

***

       Перемена между третьим и четвёртым уроком стала чуть радостнее от осознания того, что Соня всё же зашла в сеть сегодня. Буквально полчаса назад. Однако почему-то сообщение Марка всё равно осталось непрочитанным. Но, так или иначе, спокойствие к нему вернулось, и он с лёгкой душой вошёл в класс истории и сел на своё место.        Сегодня он опять сидел один, так как его соседка по парте из параллельного класса не пришла в школу. Её не было на занятиях уже вторую неделю, а по школе ходили слухи, что она покинула город автостопом и разорвала все контакты с родителями. Правда, в этом слухе была одна деталь, которая рушила всю его правдоподобность — эта девочка явно была домашней. Об этом говорило её скромное поведение, вежливость с учителями и сверстниками, неброский внешний вид… Конечно, не стоило отрицать поговорок про тихий омут и обитающих там чертей, однако…        «Слишком много пропаж на мой век выпало…» — подумал Марк, глядя на пустующую половину парты.        В последнее время слышать о таинственных исчезновениях приходилось чуть ли не каждый день. В одной только школе за последние три года расклеили несколько сотен ориентировок на учеников, учителей и других работников. И эта «тенденция», казалось, продолжала набирать оборот, пугая Марка своей необъяснимостью и масштабом.        — Андропов!        Оклик по фамилии под ухом заставил подскочить на стуле от неожиданности. Но Марк быстро вернулся из ямы мыслей в реальность и наконец заметил стоящую рядом одноклассницу. Она держала руки за спиной и перетаптывалась с ноги на ногу — явно хотела спросить что-то такое, за что потом было бы стыдно.        — Да, Вик?        — Привет. Слу-у-ушай, тут такое дело…        Дел могло быть два: либо просьба дать скатать домашку по истории, либо…        — Мне тут девочки из «А»-класса сказали, что мальчиков на вальс на Последний звонок разбирают уже сейчас… — начала Вика, пока взгляд её голубых глаз изучал узоры на полу.        — За год до Последнего звонка? — удивился Марк и тут же усмехнулся: — А не рановато ли вы начали подготовку?        — Вот-вот! И я о том же! — поддакнула Вика. — Но ашки уже начали искать себе пару. Кто-то в наш класс даже собирался идти…        — Оке-е-ей… И что я должен делать с этой информацией?        — Можно я тебя застолблю? Ну… как партнёра. Если ты уже не занят, конечно…        Вот о чём-чём, только не о вальсах и прочем думал Марк в тот день. Да и… его всё ещё беспокоила иголка тревоги, застрявшая глубоко в сердце. Поэтому такое легкомысленное предложение было похоже на своеобразное издевательство.        — А почему именно меня? По-моему, с Лёвой у вас прекрасная пара.        Вика тут же надулась и покраснела. Марк ненарочно нанёс комбо-удар по хрупкой подростковой психике: и задел её больное место, и смутил.        — Ладно, шучу. — Он поднял руки в примирительном жесте. — Но, если серьёзно, почему именно я?        — Ну… Ты точно мне ноги не отдавишь на репетициях.        «Хорошая попытка, Вика. Только навряд ли причина в этом…»        — Вот как… Ну что ж, ладно. Считай, что застолбила.        — Правда? — Её глаза едва блеснули. — Спасибо! Ты лучший!        — Пожалуйста…        Вика скрылась за дверью в коридор буквально за пару секунд. Марк снова остался наедине с мыслями и некоторой горечью на душе, от которой было некомфортно даже языку. И так влияли не только переживания о Соне, но и извечные раздражённые мысли об окружающих…        Ещё с пятого класса Марк зарекомендовал себя как гордого волка-одиночку. Не как изгоя, а именно человека, которому лучше быть автономно от других и жить отдельным мирком. Конечно, один из одноклассников на этой почве однажды попытался сделать из Марка всеобщее посмешище, на что получил от него закономерный удар в живот в мужской раздевалке и уничтожающий комментарий. С тех пор все парни в параллели начали относиться к нему с уважением, хотя раньше по школе ходило много слухов про мать Марка и про то, что он «педик смазливый». Но ему было плевать на эти сплетни. И все это знали. Кого-то это злило, а кого-то… невообразимо привлекало. И последнее чаще всего касалось девочек, которых этот образ гордого и независимого театрала сводил с ума, заставляя мечтательно вздыхать. Быть может, им нравилась «загадка» в молчании и одиночестве Марка, быть может, им нравилась его незаурядная внешность, но, так или иначе, всеобщее девчачье обожание его не радовало. Скорее наоборот — опустошало. Каждый взгляд, каждый ненароком услышанный из чужих разговоров комплимент, каждая просьба и попытка заговорить… Марк чувствовал себя диковинной зверушкой на выставке: всем хочется её погладить, покормить, поиграть с ней, сфотографироваться… Но никому нет дела до того, что зверушка боится внимания и хочет закрыться ото всех в коробке…        «Господи, почему нельзя было всё на дистанте проводить? К чему эта дань традициям?» — подумал Марк перед звонком и, когда понял, что его ждёт ещё столько же уроков, обречённо вздохнул.

***

       — Так… Попробуй сказать это не как какой-то проходимец с улицы, а как… ну не знаю, психопат!        — Какой именно? Психопатов много — шизики, параноики, истерички… Это я ещё в МКБ не залазил.        — «Преступление и наказание» читал?        — Ну… только недавно начал.        — До момента с убийством старухи дошёл? Если не дошёл, то, пожалуйста, прочитай и попробуй почувствовать себя в шкуре Раскольникова. Это именно тот образ, которого я от тебя жду.        — Почувствовать себя в шкуре больного на всю голову убийцы? — ухмыльнулся Марк, склонив голову чуть набок.        — Не больного, а человека, помешанного на своей идее. Помешанного на желании доказать всем и себе, что он не тварь дрожащая, а недопонятый гений. И из-за этого… как бы сказать… слегка двинувшегося головой.        Руководительница их театрального коллектива — Ольга Павловна — была человеком своеобразным, со своими милыми причудами. Она закончила театральное училище в Иркутске в двадцать пятом году и вернулась в Слюдянку, чтобы нести культуру в массы и занимать молодёжь полезным делом. И постановки, которые ставились под её режиссурой, явно были слеплены под влиянием столичной театральной школы и современных сценических практик. Но влияние столицы отражалось не только на выступлениях, но и на самом коллективе: в нём не было должной иерархии. И актёры, и технари уважали друг друга, общались на равных и ходили на все репетиции в чёрном. И по шее за провинности одинаково больно получали все.        — Помешавшийся безумец… — проговорил Марк задумчиво, пока помечал у себя в голове пункт про чтение. — Какой только типаж для гадов не придумают…        — Ну ты опять? Радовался бы, что тебя выбрали на главную роль, — тут же отозвалась Лиля, которая в тот момент стояла за кулисой.        — И опять на роль главного злодея, чтобы все оправдывали его поступки. Вы ведь понимаете, что к антагонистам не должно быть симпатии?! Сочувствие — да, допустим, может быть. Но…        — Ну какой из тебя положительный персонаж? — всплеснула руками Ольга Павловна. — Ты же помнишь, как конкурсная комиссия пять лет назад плевалась с нашей постановки по «Маленькому принцу», где тебе доверили играть главного героя в детстве? Они сказали, что ты в этой роли вообще не органичен.        — Тогда я только-только пришёл в театралку. Думаю, я бы в любой роли неорганично смотрелся.        — Ничего ты не понимаешь, Андропов. Ну кому интересны правильные герои без своих тараканов в голове?        Лиля чуть выглянула из-за кулисы, попав под один из софитов, что заставил её рыжие волосы сиять ярким солнцем. Кажется, ей уже надоело ждать, пока Ольга Павловна закончит линчевать Марка и его странную манеру игры сегодня. Как и ещё двоим ребятам, стоящим за кулисами напротив.        — Но должен же кто-то нести мораль!        — Для этого у нас есть главные герои. Они для морали. Злодеи — для перчинки и остроты ощущений у зрителей. Вот и весь баланс, Маркуша! Как в первый раз, ей-богу! — ответила Ольга Павловна. — Так, всё, давай — с глаз моих долой! Надо ещё с ребятами обсудить вступительную сцену. С тобой завтра разбираться будем, адепт морали ты наш…        Вздох — и Марк развернулся, чтобы уйти за кулисы в подсобку, служившую одновременно и гримёркой, и костюмерной, и складом всякого барахла. Ну, и местом, где театралы оставляли вещи на время репетиции. В конце концов, скоро нужно будет сматывать удочки и собираться домой. Там Марка ждут бабушка и дядя Андрей. Наверняка он уже успел проверить сегодняшние контрольные у десятого «А» — класса, состоящего наполовину из технарей, наполовину из химиков-биологов. И наверняка уже успел созвониться с Соней… Однако стоило Марку включить на пару секунд телефон, как он увидел в уведомлениях сообщение от незнакомой Евы Зиминой, которое отпугнуло спокойствие прямо на подходе к мозгу:        «Привет! Ты же типа брат Сони Зотовой, да? Не знаешь, почему она сегодня на пары не пошла?»        Не пошла на пары… В тот миг Марк заметил, что у него пересохло в горле, и потянулся к рюкзаку за бутылкой воды. Он прокручивал последние слова из сообщения, словно заевшую мелодию, и даже не обращал внимание на то, что вокруг столпились ещё несколько человек.        «Это же не первый раз, когда она пропускает учёбу, да? По-моему, она так на первом курсе пропустила один день, а потом отрабатывала его… Потом говорила ещё, что в жизни не будет больше прогуливать… Нарушила обещание? Или…»        Марк нахмурился и чуть отпил из бутылки, но тут же от чего-то поперхнулся и закашлялся. А после решил ответить Еве — судя по всему, одногруппнице Сони.        «Нет. Вообще ничего об этом не знаю. А она старосте не писала?»        Пока Марк ждал ответа, он переобувался и проходился глазами по театральной подсобке в поисках оставленных вещей. Однако всё давно было в рюкзаке — в этом плане всегда всё было в порядке. Не в порядке тут было только с одной единственной вещью. Вернее… с человеком.        Ответ пришёл быстро. Буквально через полминуты.        «Она старосте ничего не писала. И на моё сообщение не ответила. Хотя утром в сеть заходила. Как сквозь землю провалилась…»        Иголка вонзалась всё глубже, ржавея внутри сердца и делая его всё тяжелее. Происходящее уже перестало казаться чем-то нормальным, а мысли — простым самонакручиванием. Повод был. Повод, чёрт возьми, был!        «Если Соня выйдет на связь с вами, напиши мне. Я волнуюсь за неё».        В конце Ева прислала грустный стикер с котом, который в тот момент для Марка показался крайне неуместным. Потому что это уже не было похоже на странные выходки, которые порой выдавала Соня в порыве обиды или гнева на весь мир. Нет, конечно, может, она просто заигралась с попыткой узнать, как много людей будет напугано её отсутствием в сети, но… чёрт возьми, Соня никогда бы так жестоко поступать не стала! У неё есть совесть, сочувствие. Она бы никогда не стала играть такую злую шутку с хорошей подругой из колледжа. И, тем более, с родным отцом и Марком…        «Да что всё это значит?!»        Марк наспех накинул на плечи пальто поверх рюкзака и вылетел из подсобки, чуть не сбив с ног Лилю и других ребят. Он даже не обернулся и бросил извинение куда-то вперёд — в сторону выхода из актового зала, где проходила репетиция. Он даже не попрощался с Ольгой Павловной, прежде чем открыть створку дверей и скрыться в коридоре ДК…        В голове кружил вихрь из тревожных догадок и попыток успокоить себя логичными доводами. Но в тот вечер для логики места не находилось. Вернее, она не могла найти путь к Марку, потерявшему покой от так странно сложившихся обстоятельств.        «Что же ты делаешь, Соня? И… твоих ли это рук дело?»        Лестница вниз. Площадка. Ещё одна лестница. Турникет. Как только Марк вылетел на парадный выход Дворца Культуры, он схватился за борты пальто, чтобы его не унесло ветром. Но просовывать руки в рукава он всё же не стал, так как спешил на автобус. Как показывало расписание, он должен был приехать через несколько минут. И за эти несколько минут нужно было добежать до остановки и позвонить дяде Андрею. Он точно должен что-то знать. Он точно должен знать, что с Соней и стоит ли переживать за неё…        Те десять минут пути от ДК до дома были пыткой. Сначала пыткой ожиданием, когда автобус доедет до нужной остановки, а затем пыткой длинным, невыносимо длинным путём до родного двора, уже погрузившегося в глубокую синюю тьму. Холодно-белые круги света вдоль дороги разрезали ночь, оставляя в ней кровоточащие мраком раны. Именно сквозь эти раны пробирался Марк, параллельно пытаясь созвониться то с Соней, то с дядей Андреем. Но, по иронии судьбы, на звонок не отвечал никто… Голос разума кричал о сохранении спокойствия уже в пустоту. Ведь закрывать глаза на эту проблему больше нельзя. Просто нельзя…        На домофон ответила бабушка, и Марк на последнем издыхании бросился по ступенькам на самый верхний этаж. Пальто пришлось взять под мышку — подниматься стало чуть сложнее. Но вскоре он ввалился на порог квартиры и со всей силы хлопнул дверью. И только тогда усталость и отдышка взяли своё: горло высушило до состояния старой газетной бумаги, а ноги чуть задрожали в коленях.        — Где дядя Андрей? — спросил Марк, как только бабушка встретила его. Он боялся, что к череде пропаж прибавится ещё один родной человек. — Он дома?        — Дома он, не переживай. С мамой разговаривает по поводу Сонечки.        — И… что они говорят?        — Да… я даже и не знаю, не слушаю особо. Но мама сейчас собирается поехать к Соне на квартиру, проведать её. Вдруг спит. Или вовсе… Ох, Господи, не дай Бог она с собой там что-то сделала…        Поводов для беспокойства стало лишь больше. Мысль о том, что Соня тем утром могла покончить с собой, оказалась добивающим ударом для Марка. Он осел на верхнюю полку обувной этажерки и буквально обмяк от тревоги. Даже разуваться не стал. Будто готовился хоть прямо сейчас броситься бежать до вокзала и ехать в Москву на ночном экспрессе. Да, в пути придётся провести полторы суток, но уж лучше быть в одном городе, чем мариноваться в переживаниях за тысячи километров друг от друга.        — Маркуш, ты это… главное, не нервничай, — захотела его успокоить бабушка, однако она и сама пребывала в суетном состоянии. — Всё с Соней нормально будет. Она ж у нас такая… с характером девочка. Всех в тонусе держит своими выходками.        Попытка утешения едва-едва пошатнула полог переживаний, и Марк с грустью усмехнулся. Тяжесть страха за жизнь названной сестрёнки чуть отлила от конечностей и позволила наконец снять обувь и повесить верхнюю одежду на крючок. Однако желания поесть или сделать что-то по учёбе теперь попросту не было. Весь организм был сосредоточен лишь на поисках ответа на вопрос: «Жива ли Соня?»        На подходе к ванной Марк услышал голос дяди Андрея за дверью в его комнату. Громкий, раздражённый, настойчивый и… тревожный. Он точно в тот момент ещё разговаривал с мамой по телефону. Но… почему они так долго спорят? Неужели нельзя было просто сказать, чтобы мама съездила к Соне и проверила её? К чему эти долгие разговоры? И… о Соне ли вообще идёт речь?        — Нет… Только не говори мне, что она могла провалиться! — послышалось из-за двери поразительно чётко. Марк замер напротив неё и затаил дыхание. Конечно, подслушивать чужие разговоры нехорошо, однако это был не тот случай, когда правила приличия должны работать…        На некоторое время в комнате стало тихо — что-то говорила мама. Марк снял тапочки и сделал осторожный шаг в сторону комнаты. Затем ещё один. И ещё один, последний, и чуть прислонился к двери ухом.        — Господи, да с чего ты вообще взяла, что Соня именно исчезла? Она могла просто-напросто отключить телефон и остаться дома! — дядя Андрей не на шутку злился. — Хватит дурить — просто съезди и проверь Соню на квартире!        Снова долгая пауза. Дядя Андрей тяжело вздохнул и прошёлся в сторону окна. По крайней мере, так показалось Марку, тщетно пытающемуся услышать голос матери из телефонного динамика.        — Она ведь… могла запросто сделать с собой что-то! Ты же знаешь, какая она у нас нестабильная последние пару лет…        Снова предположение о самоубийстве. Тупой удар сердца о грудную клетку ощутился слишком явно, а ладони похолодели в поту. Марк, казалось, пытал этим подслушиванием самого же себя, но не мог уйти. Будто знал, что должен был услышать этот неполный диалог…        — Я просто… хочу надеяться, что она не провалилась. Иначе… Это конец. Это может оказаться концом для Сони. Никто попросту не будет её искать. А даже если и соберётся, то всё равно не найдёт. Даже мы…        Что… дядя Андрей имел в виду? Куда Соня могла провалиться? Куда вообще чисто теоретически можно провалиться? А может, дядя Андрей сказал это в переносном значении? Может, Соня где-то проиграла, облажалась, совершила ошибку… но ведь тогда смысл ещё более пугающий! И почему он говорил, что никто не будет искать её и никто не найдёт? Человека всегда можно найти по следам, по записям с камер, по словам очевидцев… Даже у искусных преступников редко получается замести следы подчистую. Но дядя Андрей был убеждён в том, что Соню нельзя будет найти, если она всё-таки «провалилась». От отчаяния ли? Или же он знал что-то такое, о чём не знал Марк? А он ведь наверняка что-то знал. Как и мама. Причём уже довольно давно… Но знает ли об этом Соня? Быть может, их троих связывает общий секрет? Какой же? И почему Марк не посвящён в эту тайну?        — Ладно, давай тогда. Позвони, как доедешь.        Только тогда он опомнился от размышлений и отлетел от двери, как ошпаренный, в ванную. По пути он громко стукнулся плечом о косяк и снёс оставленные тапочки в угол, напугав спавшего там Сёму.        «Твою мать, да чё ж я как слон в посудной лавке?!» — ругнулся Марк про себя и включил кран, чтобы помыть руки.        От холодной воды коченели пальцы, мыло из сломанного дозатора стекало на бортики раковины, но Марку в тот момент было не до этих неприятностей. Он даже не знал, что именно его волнует: то, что с Соней могло случиться что-то ужасное, или то, что дядя Андрей и мама знают, что с ней могло случиться что-то другое помимо пропажи или самоубийства.        «Теории о пропажах… Лиля что-то говорила мне об одной теории из двадцатых годов. Но… блин, я вообще ничего не помню, хоть убей… А с чего я вообще взял, что Соня пропала? Может, она и вправду сейчас у себя на квартире, и мы зря переживаем?»        Вода утекала просто так, ударяя холодом по рукам, бессильно уроненным к сливу. Сколько длилось состояние раздумий, Марк понять не мог. Но он смог вернуться к настоящему, лишь когда мимо открытой двери прошёл дядя Андрей, а на стиральную машинку сзади запрыгнул Сёма. Только тогда Марк догадался наконец перестать мучить себя и выключить кран. Хватит кружиться в этой мрачной карусели из размышлений, нужно отвлечься хотя бы на некоторое время! Но как это вообще возможно? И можно ли так эгоистично поступать, когда в семье творится черти что?..        Но Марку даже не потребовалось бороться с совестью — она поборола его на пару с тревогой, когда он попытался сесть за уроки. Не получалось ни сосредоточиться, ни пораскинуть мозгами даже над простыми вопросами по типу «Какой роман Тургенева проходят в десятом классе?». Настроение Марка было похоже на суетную белку в колесе, которая всё никак не может остановиться и покинуть порочный круг бессмысленной работы. Так и он сам: то заглядывал в Телеграм с надеждой увидеть Соню в сети, то звонил ей и долгими минутами слушал монотонные гудки, то бегал на кухню к дяде Андрею и бабушке с той же неугасающей надеждой получить хорошую новость. Но с каждым новым кругом стрелок на часах от надежды оставалось всё больше тошнотворного мандража.        Звонка от мамы ждали все в доме. Но единственное, что она ответила спустя несколько часов, уже ближе к полуночи, было:        — Сони нет дома. Её не было дома со вчерашнего вечера.        Белка в колесе пошла на новый круг — круг паники. Круг лихорадочного поиска ответа на то, где могла бы быть Соня, если она не вернулась домой вчера. Круг мысленных ругательств и обвинений себя и мира в случившемся.        «Я должен был заподозрить, что что-то не так! Я должен был сделать что-то!»        Но Марк был не один. В тот вечер его волнения с ним разделяли дядя, бабушка и мама, что в тот момент находилась в тысячах километров от дома.        — Мы найдём её. Мы обязательно её найдём.        Голос мамы был как всегда твёрд, хотя наверняка у неё внутри бушевал тот же самый ураган, что и у Марка.        — Пойдёшь в полицию? — спросила бабушка.        — Как раз собираюсь писать заявление. Только… проблема в том, что я вообще не знаю, где примерно нужно искать.        — Сонька вчера была на дне рождения у одногруппницы, — сказал дядя Андрей и задумался, будто пытался вспомнить что-то. — Она туда и оттуда должна была на метро ехать, от «Кленового бульвара», по БКЛ. Ей так ближе, как она мне говорила. Но, мало ли, вдруг она с одногруппниками на такси поехала или пешком вздумала пройтись. Лучше поискать кого-то из её одногруппников и написать им.        — Знать бы, как этих одногруппников зовут хотя бы… — вздохнула мама.        «А не была ли с ней в тот вечер эта Ева? Ну, Зимина которая или как её там…»        — Мне, кажется, сегодня одногруппница Сони писала. Я могу тебе её контакты скинуть.        — Было бы славно, Маркуш. Было бы славно… Ладно, я пока пойду разбираться. Буду на связи.        — Давай, Ась, береги себя… — сказала бабушка на прощание. Однако весь ужас красочных, жестоких мыслей для Марка и остальных был ещё впереди…

***

       Остаток ночи и раннее, тёмное утро показались одной большой сюрреалистичной кинокартиной от первого лица. Насильное выполнение домашней работы и повторение сценария будто заставили мозг деградировать до состояния гладкого камня без извилин, а фоновые переживания смазали все чувства в пресность. И усталость, и голод, и жажда, и утолённые жажда и голод на мрачной кухне при свете открытого холодильника и микроволновки — всё это осталось в памяти бледными воспоминаниями. Единственными деталями, которые опечатались в ней яркими полосами, были короткие мгновения снов и кошмаров.        Во сне Марк видел то Соню, то маму, то странное существо из снов далёкого детства. И все они были в крови. Всё вокруг было в крови: и пол, и стены, и руки Марка. По локоть, словно пришлось лезть в чьи-то внутренности. А над ухом постоянно слышался голос: похожий то ли на материнский, то ли на чей-то ещё. Но он не был один. Голоса преследовали хором, настигая со всех сторон. Они шептались друг с другом по-заговорщически зловеще, неразборчиво и будто иносказательно. Однако даже сквозь этот густой, удушающий шум Марк ясно слышал голос сущности, беспощадно пародирующий голос матери:        — Ты был избран для сотворения зла. Ты зло во плоти.        — Ты зло во плоти, — повторили другие голоса вслед за первым.        — А рождённый для зла не способен на геройства.        — Не способен.        Марк не мог ответить — сон сделал его немым и бессильным. Как бы он ни кричал, как бы он ни надрывался, он не слышал собственного голоса. Беспомощность топила в кошмаре, не давая вздохнуть спасительной адекватности. В какой-то момент Марку и вправду начало казаться, что он задыхается среди этой кровавой комнаты, окружённый невидимыми демонами и преследуемый существом и его идеями. Что ему нужно?! И почему оно вообще вернулось?!        Он не мог дозваться до помощи. Просто не мог. Будто оглох и теперь слышал только то, что происходило у него в голове… Неужели он и вправду сошёл с ума? Неужели это не бред тревожного сознания, а его упрямое отражение?..        Голоса кричали. Кричали что-то на неизвестном языке и будто инвертированное. Кричал и Марк. Но всё так же не слышал себя и не мог остановить эту пытку. Ему некуда было бежать. Ему некуда было прятаться. Эта коробка из окровавленных кафельных стен, потолка и пола — его личная могила. И отпевать здесь его будут не родные, а голоса безумия…        — Тьма должна жить.        Словно молоток по гвоздю в крышке гроба — этот до боли знакомый голос топил Марка всё глубже. Убеждал в том, во что не хотелось верить. Убеждал в том, что было его подсознательным страхом…        — Тьма будет жить.        Крышку гроба вколачивало всё сильнее. Сорванные немым криком связки горели. Хор голосов вторил сущности, в то время как её силуэт медленно восставал из лужи крови. Бордово-красный, медленно перетекающий в острый чёрный. Он был похож на человека, но лишь издалека. Это всего лишь неумелая копия, созданная сущностью, чтобы пугать Марка. И у неё это получалось…        Он не мог дышать. Он не мог сдвинуться с места. Лишь смотреть на приближающуюся к нему тварь и вжиматься в стену в надежде пройти сквозь неё…        — Она выбрала своего господина.       Неустойчивый овал лица расплывался воском горящей свечи, но даже в этой текучей субстанции насквозь прорезалась челюсть, утыканная острыми клыками. И, кажется, их искривило в улыбке.        — ОНА ВЫБРАЛА ТЕБЯ, МАРК.        Руки. У сущности были человеческие руки, которые она тянула к Марку сквозь балахон черноты. Покрытые сухой землёй запястья. Вырванные с корнем ногти. Давно высохшая кровь, спиралью очерчивающая бледно-серые предплечья. Мертвец ли скрывался под тяжёлым покрывалом тьмы или же… нечто другое?        — Пошёл к чёрту, психопат!        Голос Марка прорезал шум голосов, заставив их тут же замолчать. Но даже он был ему чужд…        — Психопат… — усмехнулась сущность, выждав какое-то время. — А ведь я часть тебя… Не задумывался об этом?        Пронзительный крик. Чья-то холодная рука вцепилась в горло сзади. Комната вмиг исчезла во тьме. Неведомая сила втянула Марка в стену, и тело окружил холодный, плотный бетон.        Темнота. Нечем дышать. Из крови уходит жизнь, а сердце в панике пытается удержаться за неё, но делает лишь хуже. Бетон сдавливает плоть, пытаясь поглотить её. Боль выворачивает наизнанку. И даже сквозь залитые бетоном барабанные перепонки слышно непрекращающийся гомон голосов, перерастающий в дикий, агонизирующий вой…        «Мне надо проснуться! Это всё нереально! Мне надо проснуться…»        Но осознание не могло спасти Марка. Оно не могло спасти его от такого знакомого конца кошмара — растворение в бетоне заживо… Марк чувствовал, как он заполняет его уже изнутри. И понимал — ему не выбраться.        «Я ДОЛЖЕН ПРОСНУТЬСЯ!»        Он не мог. Он просто не мог. Что-то не давало ему вернуться из бессознательного в реальность. Что-то держало его, пытаясь потопить ещё глубже в мучительном кошмаре из ненавистных мотивов и фобий. Что-то настолько же тяжёлое и цепкое, как болотная трясина. Что-то, что сидит глубоко в мозге и заражает его своим влиянием, словно опухоль…        «Проснуться. Я должен…»        Эти мучения не могли убить Марка, чтобы заставить его очнуться. Он оставался жив. Он оставался в сознании и чувствовал, как холодный бетон заменяет воздух в груди. Он чувствовал, как исчезает среди стены, становясь её частью…        Но конец… всё же наступил. Наступил, когда сон оборвался, а разум провалился в образовавшуюся пустоту и вновь оказался в реальном мире. Марк нехотя приоткрыл глаза и понял, что всё это время он спал лицом в подушку, с головой укрытый одеялом. Видимо, в какой-то момент он вырубился окончательно, раз бабушка решила накрыть его, чтобы он не замёрз.        «Да уж, от такой заботы недалеко и до сердечного приступа во сне…» — подумал Марк, перевернулся на бок и протёр горящий лоб похолодевшей ладонью.        Мысли ещё не проснувшегося мозга казались нейросетевым бредом, и этот бред был до тошноты навязчивым. Чтобы отвлечься, Марк встал с дивана, который он так и не расправил накануне вечером, и подошёл к компьютерному столу рядом с окном. Телефон ослепляюще ярко вспыхнул экраном посреди тёмной гостиной и показал время 4:17. До первого будильника оставалось чуть больше двух часов, а желания возвращаться спать теперь не было от слова совсем. Хватит с Марка кошмаров. В его жизни их со вчерашнего вечера предостаточно.        Вчерашний вечер… Казалось, что он был так давно, однако его воспоминания ещё были целостны и ясны. Тревога с того момента чуть ослабла, но никуда не делась. Лишь встроилась в привычность…        Жмуря глаза, Марк смотрел в экран и пытался разобрать текст интерфейса и вникнуть в него. Вышло вполне успешно: он узнал, что Соня так и не зашла в сеть со вчерашнего дня, а мама ещё даже не ложилась спать. Что же она делает в одиннадцать вечера, когда в Москве закрыто большинство учреждений? Бродит ли по метро в попытках отыскать Соню там? Рассылает объявления о пропаже? Просто волнуется не в силах уснуть?        «Привет, полуночник! Чего не спишь?)»        Бодрствовала и Лиля. Но Марка это нисколько не удивляло — её биоритм был смещён в сторону пробуждения в три часа ночи. Хотя такое неожиданное сообщение посреди тишины и спокойствия раннего утра заставило чуть вздрогнуть.        «Да так. Сны плохие снятся».        «Что-то случилось?»        Как ни странно, но Лиля всегда могла почувствовать настроение собеседника, хоть через сообщения. И эта способность удивляла Марка даже спустя пять лет знакомства. Удивляла и порой вводила в ступор: после подобных сообщений зачастую приходилось изливать душу. Иначе потом от вопросов Лили нельзя будет отделаться до гробовой доски.        «Соня пропала позавчера вечером. Она не выходит на связь, дома её нет. И, знаешь, я не могу отделаться от ощущения, что в этом есть моя вина»        Как давно Марк не чувствовал себя виноватым из-за Сони? Наверное, только в далёком, неосознанном детстве, когда понятие обиды было ещё пустым, слабым звуком. И когда Соня ещё была в порядке.        «Может, она специально?»        «В каком смысле?»        «Ты же знаешь, какая она у вас драма-квин. Чего только не сделает ради внимания. Может, она специально решила вас всех напугать своей пропажей, чтобы потом объявиться и сказать, что это была шутка?»        Эти слова эхом прошлись по лабиринтам разума и… нашли своё тусклое отражение в одном из тупиков. Стыдно было признавать, но иногда Марку в самом деле казалось, что Соня нарочно изводит всех истериками и выходками. Что это не грех её характера, а… манипуляция на чужих чувствах. Он понимал это. И продолжал игнорировать этот факт, пытаясь быть мягче в суждениях. Ведь, в конце концов, речь шла о его сестре. О девушке, с которой он вырос под одной крышей. О девушке, которая знала все его самые сокровенные секреты. О девушке, которая, пусть и была порой невыносимой, но занимала особое место в сердце…        «Она бы не стала до такого доводить. Вдруг она реально с собой что-то сделала? Или с ней что-то сделали?»        «Возможность есть, и это плохо, нисколько не спорю. Но не забывай о чуднОм характере твоей сестрички»        Перечитывая переписку и пытаясь переварить её содержание в зыбком мозге, Марк всё никак не мог понять, как вообще Соня и Лиля когда-то нормально общались. Ведь теперь друг о друге они отзывались нелицеприятно. И, если Лиля была более-менее объективной и спокойной, то Соня…        «Знаешь, я тут вспомнила кое о чём. Помнишь я тебе про теорию о Закулисье рассказывала в шестом классе?»        «Это… которая?»        «Только не говори мне, что ты забыл. Я не собираюсь плясать шаманские танцы с впн, чтобы скинуть тебе ссылку на видос с объяснением»        «Тогда хотя бы напомни, о чём эта теория»        Лиля начала записывать голосовое сообщение. Кажется, рассказ собирался быть очень долгим. Но у Марка было ещё много времени для бессонных поисков ответа на всё тот же вопрос: «Куда пропала Соня?» Много времени и, к сожалению, не так много сил — выспаться не удалось, а в животе выл кит. Марку не хотелось будить домашних вознёй на кухне, однако он ничего не мог поделать с голодом. К тому же, в комнату зашёл такой же голодный Сёма, которого тоже нужно было покормить.        — Ладно, шкет, пойдём…        Сёма недовольно мяукнул и вылетел в коридор по направлению к кухне. Хотя Марк не понимал, зачем этот рыжий балбес бежит впереди него, раз ему всё равно придётся ждать хозяина. В принципе, от кота и не требовалось логичных действий, так что Марк быстро забыл эту мысль. Тем более, к тому моменту он уже добрался до кухни, насыпал в полупустую миску корм и налил свежей воды в стоявший рядом стаканчик. Казалось бы, рутинные действия, но порой от них становилось тепло на душе. Даже когда за окном царил холодный мрак, а по закоулкам мыслей бродила тревога…        Телефон прозвенел от уведомления. Хватило одного клика по экрану, чтобы кухню заполнил тихий, осторожный голос Лили:        — Ну смотри… В 2020 году или около того в сети появилась картинка с жёлтой комнатой, похожей то ли на заброшенный офис, то ли на склад. А потом к ней приделали историю. Не помню, как она звучит дословно, но там говорится, что если быть неосторожным, то можно провалиться сквозь реальность и очутиться в так называемом Закулисье. Это… что-то типа изнанки нашей реальности, параллельного мирка и все дела.        После глотка холодной воды в голове чуть-чуть прояснилось, а память всё же что-то нащупала под грудой бесполезных воспоминаний. Кажется, ещё в детстве Марку попадались мемы про это место. Но тогда он воспринимал его как выдумку. Впрочем, как и сейчас.        — Вот… Что ещё рассказать… Когда эта крипипаста стала популярной, несколько ютуберов за рубежом попытались доказать существование Закулисья, однако все видео с доказательствами удалили в считанные часы. Их даже в веб-архиве теперь не откопаешь. Однако остатки этих расследований в последние несколько лет периодически всплывают, а новые блоггеры пытаются доказать, что Закулисье существует. Один парень даже просмотрел канал с самыми популярными в двадцатых «футажами Закулисья» и выяснил, что ни хрена это никакой не 3Д-рендер, а реальная съёмка и реально найденные записи с чужих камер! И что ты думаешь? Канал этого парня тоже заблокировали! Я думаю… это всё не просто так. Не просто так из интернета подчищают все доказательства существования Закулисья. Особенно сейчас, когда в год люди пропадают миллионами. Если бы его не существовало, никто бы не удалял эти видео — они ж, получается, были бы как развлекательный контент, а не документалка…        «Странно, а мне ведь всегда казалось, что Лиля конспирологией не увлекается… Видимо, ошибался…»        — Можешь даже поискать в интернете видео, где люди проваливаются сквозь пол или испаряются в воздухе на виду у камеры. И ведь прохожие не обращают на это внимание! — Лиля пыталась говорить тихо, но восклицания подрывали её ровный голос. — И таких видео сотни! Тысячи, Марк! Ты же понимаешь, что и это не просто так? Люди исчезают в других измерениях! Люди исчезают в Закулисье, и никто даже не думает искать их там!        «Но ведь это может быть просто монтаж или нейросетка? Почему ты так легко в это поверила?» — спросил Марк, когда голосовое сообщение закончилось.        Он всё ещё не верил в эту теорию. Слишком мало прямых доказательств, логичных выводов и прочего. Зато очень много мистического пафоса, какой обычно окружает любую теорию заговора. Неужели учёные станут скрывать факт существования этого параллельного мира, когда интернет до краёв наполнен «реальными видео» оттуда и всяческими «доказательствами»? Такие факты нельзя скрывать, особенно с учётом того, что в это самое Закулисье, по определению, может провалиться любой человек. А тут… всё представлено в настолько шуточном и несерьёзном ключе, что хотелось просто покрутить пальцем у виска и закончить этот нелепый разговор в четыре часа утра. Но тогда почему эти видео удаляются? И… удаляются ли они в самом деле?        — Бред какой-то… — бросил Марк, выжидая сообщения от Лили. Однако она не спешила отвечать, хотя уже давно прочитала сообщение. Она даже вышла из сети пару раз за это время. И всё равно не ответила ему.        «Обиделась? И Лиля?.. Как Соня, ей-богу… Все девчонки, что ль, одинаковые?»        Чуть взбудораженное от конспирологического бреда состояние медленно сменилось меланхолией посреди тёмной кухни. Марк вернулся к мыслям вчерашнего дня и ко вчерашней утренней тоске по прошлому. Желание вернуться в детство, когда всё было просто и когда они с Соней были вместе, вспыхнуло горьким, опустошающим огнём. Было морально больно. Было тоскливо. И неизвестно буквально ничего. Ни настоящее, похожее на непрекращающуюся утреннюю дрёму, ни будущее, ставшее плотным туманом. Настолько плотным, что теперь Марк не мог сказать точно, какая судьба ждёт его самого. Исчезнет ли он сам? И сможет ли он увидеть Соню вновь?        «Что же с тобой случилось тогда?.. И почему меня не было рядом? Почему меня не было рядом тогда, когда ты нуждалась во мне больше всего?»        Марк лёг на сложенные на столе руки и вздохнул. Неприятные воспоминания восстали из глубоких могил с желанием поглотить мозг. Но пока что Марк держал оборону, отворачиваясь от болезненных ударов прошлого. Оно не должно заменять настоящее. И вообще… нужно смотреть в будущее. В туманное и, возможно, безрадостное будущее…        «Почему ты не спишь? Тебе завтра вставать в школу»        На телефоне высветилось уведомление с сообщением от матери. Кажется, она наконец заметила, что сын не спит. Хотя могла бы побеспокоиться и раньше…        «Сон плохой приснился. Да и… о Соне переживаю. О какой школе вообще может идти речь, когда у меня сестра пропала?»        В смесь из тоски и тревожности примешалась досада. И… некая обида на маму, которая так невовремя уехала в Москву по рабочим делам. Почему она не рядом? Почему она, как всегда, оставила Марка наедине с хаосом в его голове? И почему учёба беспокоит её куда сильнее, чем он сам?        «Я понимаю тебя, Маркуш. Но тебе нужно поспать. Это важно»        «Важнее, чем Соня, да? Важнее, чем то, что я сейчас не могу успокоиться?»        Вздох, а за ним — сухой скрип старого стула. Порой Марк думал, что они с мамой говорят на разных языках. Она не понимала его состояние, он — её логику и поступки. Да, она пыталась всеми силами быть хорошей матерью, однако, к сожалению, так сложилось, что женщина в обществе может быть либо хорошей матерью, либо хорошим работником. Третьего не дано. Или дано с условностями и кучей упрёков от того же самого общества…        «Марк, я тоже переживаю за Соню. Но от того, что ты будешь мучить себя голодом и отсутствием сна, не изменится ничего. Поверь мне»        Эмоции матери всегда были скудными, что чувствовалось даже через строчки в цифровом почерке. Радость ли, злость — на её лице они всегда ослаблялись меланхолией. Депрессия ли это? Скорее выгорание с возрастом и утратами. Марк даже не верил в рассказы дяди Андрея, что когда-то ярость мамы могла здорово напугать. Теперь же эта ярость вызывала лишь лёгкий укол вины.        «Тогда чего ты не спишь?»        «Пытаюсь разыскать Соню, чтобы ты спокойно спал и не морочил себе голову. Тебя и так там морочат в школе и на театралке, будь здоров»        Улыбающийся смайлик на конце сообщения заставил Марка и самого чуть улыбнуться. Так или иначе, но он точно знал, что мама любит его. Своей, особой любовью. Вопреки постоянной занятости на работе и закрытой от посторонних глаз душе. Вопреки её тяжёлому прошлому, до сих пор мутному и скрытому от Марка за семью печатями.        «Надеюсь, я попаду на ваше выступление в октябре. Хотя бы в этот раз»        «Ничего страшного, если пропустишь. У тебя ж работа»        «Работа есть всегда. А твоя юность закончится рано или поздно. А мне хочется запомнить тебя не только как малыша, но и такого, какой ты есть сейчас»        Мама явно устала — начала оставлять грамматические несуразицы в тексте. Сон был наверняка намного нужнее ей, чем Марку, для которого забытие могло обернуться очередным кошмаром.        «Тебе пора самой лечь спать, мам. У тебя же завтра встреча с какой-то деловой колбасой из логистической компании. Ну, с той самой, которая не захотела устраивать созвон онлайн и устроила тебе внеочередную командировку»        «Хаха. Деловая колбаса) Ну ты и шутник. Как папа прямо»        А ведь отец тоже однажды исчез, как и Соня. Причём исчез даже не по причине беременности мамы, чтобы избежать ответственности, а… по другой причине. По той, по которой его официально считают погибшим… Но погиб ли он на самом деле? И не оставил ли маму в её тогда новом положении специально? Что ж, несмотря на то что Марк доверял ей, периодически на почве размышлений прорастали сомнения… Неглубокие, мелкие, но всё же сомнения.        «Ложись спать, Маркуш, ради бога. Завтра долгий и тяжёлый день»        «Тогда и ты ложись, мам. Сама же небось засыпаешь»        «Ладно, лягу»        Марк с облегчением и усталостью вздохнул. Возможно, действительно следовало чуть-чуть поспать. Хотя бы час, пока не прозвенит первый будильник…        «Но сначала ты!» — пришло новое сообщение. И в тот момент Марк в очередной раз понял, как скучает по детству, когда мама была рядом с ним чаще. И когда жизнь была похожа на весёлую игру, а не на затянувшуюся мыльную оперу про тридцатилетних подростков…       

***

       Отключать будильник и заново ложиться спать было большой ошибкой. Ведь стоило Марку на пару минут прикрыть глаза обратно, как в следующий же момент время 6:50 волшебным образом превратилось в 8:03. И когда он это понял, то почувствовал, как душа тяжелеет и проваливается сквозь матрас. Конечно, он привык опаздывать и даже прогуливать уроки за ненадобностью, но по вторникам опаздывать было чревато последствиями. Ведь, когда у тебя первым уроком алгебра, а твой классный руководитель — твоя математичка, опоздание может обернуться лишними неприятностями.        Несмотря на спешные, панически быстрые сборы в школу, Марк чувствовал себя сонной улиткой, отстающей от течения и времени, и пространства. Казалось, он оделся даже меньше, чем за минуту, однако часы на телефоне показывали обратное: сборы заняли драгоценные пять минут.        — Вашу ж…        — Маркуш! Ты уже встал? — послышался звонкий бабушкин голос из ванной. — Ты опаздываешь на занятия!        — Бегу уже!        Как ни странно, но в тот момент Марк забыл о вчерашних событиях. Вернее, не забыл — они просто чуть отошли на задний план — крутиться фоновой мыслью и заедать периодическими руминациями. В их сопровождении он выскочил в коридор и чуть не столкнулся с бабушкой, которая в это время шла на кухню.        — Фу ты, господи! Не пугай меня так!        — Извини, баб, опаздываю.        — Ветер в голове… Весь в маму, — проговорила бабушка, уходя на кухню. — Хотя вымахал… как дедушка.        Марк стянул с крючка пальто и принялся переобуваться. С кухни доносилось журчание воды и голос диктора новостной сводки о пропажах по России за минувшие сутки. За окном, завешенным лёгким тюлем, стояла белая пелена — день явно обещал быть пасмурным. Погода будто вошла в резонанс с настроением Марка последние восемь часов.        — Будь осторожен по дороге, не беги сломя голову. Не знаю, с какого перепугу, но сегодня на улице сильный туман, — предупредила бабушка с кухни.        Действительно — резонанс. А что, если это Марк силой мысли так на погоду повлиял? Что ж, было бы забавно. Прямо в духе фантазий Сони в подростковом возрасте…        — Я пошёл! Пока, баб!        — Даже не поел… — громко вздохнула бабушка, громыхая посудой.        Кажется, она сказала что-то ещё вдогонку, однако толстая железная дверь не пропустила эти слова. Но для Марка это не сыграло особой роли. Ведь впереди его ждала пробежка по туманным улицам родного города. И всё это в компании с надеждой, что и учительница опоздает на занятие…        Только Марк выскочил из подъезда на крыльцо, как понял, насколько туман густой — он видел только край тротуара перед проезжей частью, а дальше — белая мягкая пустота, пожирающая пространство. Конечно, Марк помнил все повороты и ключевые точки на пути к школе, однако дорога могла занять драгоценные пятнадцать минут. Нужно было как-то сократить путь, хотя бы чуть-чуть…        «Мне Соня пару лет назад показывала какой-то короткий путь через сквер. Вспомнить бы, правда, как мы туда шли… И не заблудиться по дороге»        Взявшись за лямки рюкзака покрепче, Марк широким шагом направился прочь со двора. Он помнил, что нужно свернуть направо к «квадрату» низких панелек, пройти за ними, перейти дорогу и только тогда можно будет набрести на сквер. Звучало просто, но в условиях опаздывания этот маршрут казался намного сложнее и извилистее.        Марк едва не врезался в прохожих, чудом уворачиваясь от столкновений прямо на ходу. От повышенной влажности в воздухе замыливался взгляд, а лицо покрывала неприятная сырость. Назойливая, удушающая, издевающаяся над жителями города… Будто созданная высшим разумом для забавы над и так несчастными людьми. Тем же самым высшим разумом, что забрал Соню в неизвестность…        «Власть вскружила голову, да, боженька?» — подумал Марк и едко улыбнулся.        Шедшая навстречу женщина с ребёнком покосилась на него немного испуганно и ускорила шаг, схватив своё чадо за руку. Что ж, Марк точно умеет строить злодейски пугающие лица… Хорошо это или плохо — чёрт его знает. Это не так важно. Важно было лишь то, что до звонка на урок оставалось около десяти минут. Радовало одно: среди тумана уже просвечивало тёмное облако деревьев сквера. Дальше… только лезть в воспоминания и пытаться восстановить маршрут по обрывкам кадров ясного зимнего дня в восьмом классе.        Туннель из чёрных от влажности стволов и ветвей закрывал белое небо над головой, однако вдали стояла всё та же муть, готовая принять Марка в холодные, некрепкие объятия. Кажется, он начал вспоминать дорогу, которая продолжалась поворотом налево и переходом на длинную аллею, выходящую прямо к школе. Маршрут был до предела прост. И Марк нисколько не сомневался в догадках. Однако отсутствие людей в сквере немного напрягало его — последний прохожий встретился где-то минуту назад, если не больше…        Дальнейший путь по туманной аллее в полном одиночестве виделся чем-то аномальным. Неестественным, выбивающимся из привычной реальности, сюрреалистичным… И особенно это ощущение усиливалось длиной аллеи. Марк даже переключился на бег, чтобы как можно быстрее достичь её конца, но сколько бы он ни бежал… аллея продолжала тянуться далеко вперёд, за белую завесу. Пришлось заново перейти на шаг, чтобы не выдохнуться окончательно. Но это лишь усугубляло беспокойство: Марк сильно опаздывал — до звонка оставалось около пяти минут, а он всё ещё шёл сквозь туман к школе. Будто именно в этот момент его ноги нарочно решили замедлить темп ходьбы…        «Твою мать… Не хватало мне ещё за эти два дня получить полноценный вынос мозга от Ленки».        Марк боялся скорее не самого опоздания, а его последствий в виде того самого выноса мозга и вызова матери в школу. Будто ей заняться нечем, кроме как бегать выслушивать претензии классной руководительницы и страшилки о том, что сын закончит свою жизнь бомжом. Они с мамой уже проходили через этот опыт однажды — нервотреплющий, отнимающий много времени, которое могло бы быть потрачено с пользой… Неужели так было и раньше — ещё во времена молодости дяди Андрея и матери?        «Да чё ж за дорога-то такая? Ничего годами не строят, а потом бац — и делают аллею на полрайона!»        Только когда Марк остановился, чтобы перевести дух, он заметил, как вокруг… стало неестественно тихо. Пропал рёв проезжающих неподалёку машин, пропал лай собак и детские возгласы, пропал шелест листьев… Остались лишь звук шагов по дорожной плитке и сбившееся от спешки дыхание. Будто в один миг мир решил замолчать. Замолчать, чтобы услышать Марка и его мысли.        Новый шаг. И ещё один — его одиночество в общей тишине навевало непонятную тревогу. Это ненормально — так не должно быть! Утром, даже в такое туманное, не должно быть настолько тихо, а аллея… должна заканчиваться. Рано или поздно, но должна. Конец всего лишь скрыт в глубоком тумане, надо просто преодолеть эту белую сырую пустоту…        В горле пересохло, а руки мелко задрожали. Но Марк продолжал идти вперёд с надеждой, что скоро выйдет во двор школы. Плевать, что звонок уже давно прозвенел, к чёрту это опоздание! Главное просто покинуть туман и достичь хоть какого-то знакомого места…        «А не сплю ли я?..»        Но это точно не было сном. Это были выдумки реальности, решившей так резко поменяться сегодняшним утром. Почему же вчерашний день не предвещал такой погоды? Почему он не предвещал того, что эта ночь будет течь долгой, рванной кошмарной нитью? Почему всё так странно складывается? Сначала пропадает Соня, потом бредни во сне, теперь этот сильный туман, которого в Слюдянке не было, возможно, вообще никогда…        — Да где этот ебучий выход?! — не вытерпел Марк, когда понял, что идёт по аллее уже больше десяти минут.        Сомнений в том, что это место аномально, уже не оставалось. И лишь в эту погоду оно открыло своё удивительное свойство — бесконечность. Обессиливающая, тянущая за собой на дно бесконечность, от которой никуда не скрыться и не убежать. И, уж тем более, не проснуться…        — Эй! Есть кто живой? — крикнул Марк, но его голос так и утонул в белой сырости, оставшись без ответа.        Он уходил всё дальше. То бежал. То устало плёлся вдоль дороги. И постоянно оборачивался. Каждый раз ему казалось, что кто-то идёт следом за ним, скрытый в тумане… И каждый раз, когда Марк замедлялся, он убеждался, что принимает собственные шаги за чужие.        «Этого просто не может быть… Этого просто не может быть…»        Уже даже не получалось подсчитать расстояние от начала аллеи до текущей точки, на которой пришлось остановиться. Марк думал, что он прошёл километр, уж точно не меньше. Где же конец? Неужели обычные прогулочные дороги могут быть настолько длинными и непрерывными? И… неужели утром на ней никого не бывает?        Чтобы не гадать дальше, Марк решил открыть карту на телефоне. Но, как назло, у него вообще не ловила связь. Как будто он стоял не посреди спального района, а в лесной глуши. Данные карты показывали последнее сохранённое местоположение — вход в сквер. Ещё до поворота на злополучную аллею…        Растерянность. Одиночество. Давящая на барабанные перепонки тишина. И страх. Холодный, заливающийся бетоном в глотку и застывающий прямо там. Марка одновременно парализовало и окатило адреналином. Хотелось броситься бежать обратно, но, в то же время, ноги не давали сделать и шагу. Есть ли смысл идти? Есть ли смысл стоять? И… как Марк вообще очутился здесь? И реальна ли эта бесконечность?        «Это невозможно… Так просто не может быть. Этому должно быть хоть какое-то объяснение!»        Бежать? Ждать? Что делать? И, если бежать, то в какую сторону? Назад — далеко, а впереди, возможно, совсем близко, конец аллеи. А, может, и ещё дальше…        — Бред… полный бред. Это ж какой-то бред!        Восклицание ушло в туман холодным эхо. Почти облысевшие деревья едва дрожали то ли от неощутимого ветра, то ли от такого же страха, как и Марк. Но он ещё мог совладать с собой. Он ещё мог здраво мыслить. Именно это позволило ему сбросить тяжесть оцепенения и продолжить путь. Всё так же вперёд — в непроглядный туман, что с течением времени темнел, будто погружая аллею в вечер…

***

       Марк ждал чего угодно на конце аллеи. Но только не такой же бесконечной и пустой автотрассы. К тому моменту, как он её достиг, над головой раскинулись грязно-сиреневые сумерки, а на зрение упала вуаль темноты. Теперь у Марка пропали всякие сомнения в нереальности происходящего. И, к сожалению, пропала утешающая иллюзия сна…        Надежда умирала всё быстрее и быстрее, буквально тая на руках снегом. Марка одолевала физическая и моральная усталость. Он чувствовал, что больше не может бороться с обстоятельствами и не поддаваться пессимизму, но, вместе с тем, понимал, что не может сдаться сейчас. Пока он жив и пока он способен двигаться и здраво мыслить… он должен делать хоть что-то. Хотя бы идти вперёд по шоссе с надеждой найти либо точку, где будет ловить связь, либо человека, который сможет помочь. Но в возможности встречи последнего Марк сомневался…        Дорожная разметка была похожа на плотный белый шум, заставший на асфальте полосами. Бессмысленная, стёршаяся от времени — куда она вела? И куда вели знаки на обочинах, на которых не было ни надписей, ни обозначений? Только пустое место. Такое же пустое, как и трасса. Такое же пустое, как и голова Марка, чьей единственной задачей было продолжение дороги в неизвестность.        «Я ведь… не сошёл с ума? Я ведь и вправду иду по пустому шоссе один? Я же не сошёл с ума, да? Реально ли это или мне всё это лишь видится?»        Он слишком часто переставал принимать происходящее за действительное. Слишком часто начинал сомневаться в своей адекватности. И слишком часто начинал колебаться между танцами с трупом надежды и побегом от тревоги… Марк до сих пор не мог принять то, что для реального мира он исчез. Как и соседка по парте, пропавшая две недели назад. Как и Соня, пропавшая позавчера по пути домой…        «Я не мог. Это невозможно!»        Теперь семье придётся искать и его. И, возможно, она даже набредёт на его следы. Но… сможет ли последовать за ним? Или же эта аномалия поглотила безвозвратно лишь одного его? И действительно ли он один здесь, среди туманного шоссе и толпы зловещих мыслей?        Становилось темнее и холоднее, с неба пошёл не то пепел, не то мелкий снег. Хорошо, что Марк надел пальто, а не что-то полегче. Иначе он бы просто-напросто замёрз под сыростью тумана и порой выскакивающего из его пучин ветра. И тогда бы его уж точно больше никто не увидел живым…        «Ну не может же эта дорога быть вечной! У всего есть конец. У всего должен быть конец…»        Десятки шагов. Сотни метров. Тысячи нервных, параноидальных движений. И лишь спустя долгое, безумно долгое время Марк различил в туманной завесе высокий движущийся силуэт. Он был похож на человека, стоящего на ходулях — ноги силуэта были непропорционально длинными по сравнению с остальным телом. Однако стоило Марку приглядеться чуть повнимательнее, как он заметил, что и руки у неизвестного… нечеловечески длинные, буквально волочащиеся по дороге.        «Может… мне просто кажется, что это что-то живое? Вдруг это… просто дерево?»        Удар сердца отдался в уши. Вниз по горлу скатился ком, похожий на камень. Марк понимал, что силуэт за туманом принадлежит кому-то живому. И либо это его галлюцинация, либо…        Шаги. Тяжёлые, но тихо хлюпающие обнажённой плотью по асфальту. И будто крадущиеся в сторону Марка… Только тогда до него начала доходить пугающая мысль: существо из тумана заметило его.        Ноги отказывались бежать — бесконечная прогулка ослабила их. Но Марк заставлял себя наступать на боль. Он не может умереть сейчас! Всё не может закончиться так рано! Он должен жить. Он должен выжить. Назло обстоятельствам и назло неизвестному существу. Назло мыслям…        Марк слышал захлёбывающееся дыхание позади, тонущее в приближающемся топоте. И рычание, похожее на человеческое. Но, каким бы цепким ни было любопытство, Марк не хотел оборачиваться. Ведь, кажется, он уже знал, что увидит за спиной…        Сил почти нет. Боль в ногах не даёт бежать быстрее. Лёгкие отвергают кислород, заставляя задыхаться. Существо из тумана едва ли не дышит в затылок и готовится оторвать голову. От ужаса близкой смерти внутренности застывают холодной субстанцией. Хочется спрятаться, скрыться, сбежать… но Марк понимает, что обречён. Он был обречён с самого начала…        Нога запнулась о что-то на дороге. Падение было неизбежным, и сердце замерло в его ожидании. Однако удара об асфальт так и не случилось. Вместо этого в глазах сначала потемнело, потом темнота сменилась вспышкой из цветного света, и в конце… под руками появился грязно-жёлтый ковёр. Противно-влажный грязно-жёлтый ковёр в окружении светло-жёлтых стен…        — Твою ж мать… — проговорил Марк, когда понял, куда его занесло.        Прежнюю туманную тишину и громкий топот сменило электрическое жужжание ламп на потолке, а обоняние обдало резким запахом затхлости и плесени. Всё, как и в той крипипасте, в которую Марк старательно не хотел верить. Но, по иронии судьбы, мир Закулисья приветливо открыл свои двери именно ему…