Пограничье

       — Папа говорил мне, что параллельные миры существуют. Просто мы не можем попасть в них из-за того, что очень редко с ними пересекаемся. Но однажды мы, возможно, создадим мосты между нашими мирами и станем путешествовать не только в другие страны, но и в другие измерения. Представляешь, если мы на каникулах будем ездить не в Иркутск, а в… не знаю, мир, где живут одни кошки!        — Нет никаких параллельных миров. Если бы они существовали, учёные бы уже давно об этом узнали и рассказали. Это всего лишь выдумка, Сонь.        — А вот и не выдумка! Откуда тогда появились книги и фильмы о других мирах?        — Инопланетян тоже не существует, но книги про них есть.        — Если ты чего-то в жизни не видел, это не значит, что этого не существует!        Соня надулась, вновь уставив взгляд на раскрытые страницы огроменной фантастической книги про попавших в параллельный мир путешественников. Как-то раз Марк и сам попробовал её прочитать, но ему не понравилось. Притянуто за уши, нелогично… Пусть ему и было всего лишь одиннадцать лет, но он уже тогда считал такие авантюрные романы чем-то наивным и чуждым для себя. Однако Соня зачитывалась такими книгами, словно продолжала читать детские сказки, но в уже более взрослой оболочке. Ну, ей, в принципе, было простительно — девочка же. Впечатлительная, мечтательная, плаксивая и обидчивая…        — Хватит верить во всякую ерунду, — сказал Марк.        — Это не ерунда! И вообще… что хочу, то и читаю, вот! — отрезала Соня и демонстративно отвернулась от него. — Иди уже в театралку свою! Достал!        Опять обида и бойкот. Казалось, что в подростковом возрасте они вдвоём ругались почти каждый день и всегда по разным поводам, начиная учёбой и заканчивая выполнением дел по дому. Но каждый раз обиды и бойкоты заканчивались подписанием мира за игрой в телефон или за вечерним походом на кухню в поисках вкусного. А иногда конец наступал быстрее, когда в дело вмешивались либо мама, либо дядя Андрей. Или когда они вдвоём сами шли на контакт. Так случилось и сейчас, когда Марк за пятнадцать минут до ухода в кружок почувствовал себя от молчания настолько некомфортно, что решил сделать первый шаг к примирению. Так же, как и обычно…        — Я тебя обидел, да?        Пауза. Судорожный вздох, скрывающий желание расплакаться. И лишь затем, словно по сценарию, ответ:        — Да.        — Прости, Сонь. Не хотел…        — Все вы, мальчики, такие. Сначала обижаете, а потом прощения просить пытаетесь… — сказала Соня, поджав губы.        Так происходило всегда — она никогда не соглашалась прощать сразу. Хотя уже во взрослом возрасте Марк понимал, что это была обыкновенная детская манипуляция для получения внимания. Но тогда ему казалось, что он настолько задел сестрёнку, что до конца жизни будет виноват в её плохом настроении.        — Просто… разве параллельные миры настолько незаметны, что их нельзя увидеть и открыть? Это ж буквально копия нашей Земли! Неужели так легко спрятать её?        — Чёрную дыру на небе тоже не увидишь невооружённым глазом. А она есть. И она гораздо больше нашей планеты. Только её учёные нашли, а параллельные миры… до сих пор ищут.        — А вдруг не найдут? Может, зря ищут?        — Ничего не зря. В науке никогда ничего зря не делают. Ведь… даже если они и не найдут никаких параллельных миров, они, возможно, по пути совершат столько открытий! А нам от этих открытий только лучше! — Соня вновь повеселела, впав в мечтательное состояние. — Представляешь, если они так телепорт изобретут? Будем сразу из кровати добираться в школу!        — Сонь… Но это же невозможно.        В тот момент Соня медленно повернула голову обратно к Марку. Теперь на её лице застыла не маска грусти, а гримаса недовольства.        — Да ну тебя, зануда! Иди уже!       

***

       Сияющая в разноцветных огнях Москва ещё долго не могла покинуть зрение, хотя ноги уже которое время несли тело вдоль бетонного подземного перехода, завешенного дымом полутьмы. Холодная ткань джинсовки тёрлась о дрожащие плечи, но никак не могла согреть в эту сентябрьскую ночь, резко сменившую теплый солнечный день. Лишь выпитые перед выходом пару бокалов шампанского помогали противостоять окоченению.        Праздник по случаю дня рождения одногруппницы выдался интересный и весёлый, ведь в её съёмную квартиру пришло довольно много народу. Кого-то Соня уже знала по колледжу, а кого-то видела в первый раз. Но все они были милыми ребятами: принесли свои настолки, рассказали много разных историй и наделали кучу комплиментов Соне. Особенно много их было от парней, двое из которых даже попросили у неё ник, чтобы потом написать в «Телеграмме». Хотя наверняка ни один из них не напишет ей потом, как бы ни хотелось обратного…        — Ну что — как там твои домашние? — спросила Ева — одногруппница Сони, которая решила проводить её до метро. Впервые за этот вечер у них выдалось время на то, чтобы поговорить наедине.        — Да как обычно… — отозвалась та неохотно, не желая углубляться в подробности того, что происходит там — далеко за Уралом на берегу Байкала. Перед глазами всё слегка плыло, а разум был то ли пуст, то ли не мог выбрать мысль, на которой можно сосредоточиться до приезда домой.        — В прошлый раз ты ругалась то ли на отца, то ли на своего братца непутёвого, а сейчас ты как ни в чём не бывало отвечаешь мне, что у вас всё как обычно. Как-то… странно.        — Я на них ругалась?        — Тебе скинуть твоё голосовое, где ты рыдаешь и кричишь, что больше не вернёшься в свою Слюдянку?        — Нет. Верю, — отрезала Соня и спрятала руки в карманы джинсов.        На полминуты они замолчали. За это время они успели преодолеть половину подземного коридора и увидеть первую табличку, указывавшую в сторону входа на станцию «Кленовый бульвар». Скоро нужно будет расставаться, но так не хочется покидать компанию единственного понимающего человека в лице Евы — семнадцатилетней девушки, которая только полгода назад осознала, что хочет связать жизнь с медициной.        — Точно всё нормально? — спросила она ещё раз.        — Точно. Просто… — Соня не стала договаривать, ибо дальше должна была быть очень неприятная мысль, — не важно.        — Ты меня пугаешь в последнее время… То ты ругаешься со всеми, то хвалишь Марка, то злишься на него.        — Он сам виноват. Пишешь ему, пишешь… а он отвечает только поздно ночью. Зато с Лилей он постоянно на связи! А я, между прочим, его сестра!        Соня вздохнула в попытке удержать эмоции под контролем. Однако даже так она чувствовала, как её переполняет неожиданно вскипевшая злость на Марка. Хотя в заглушённом подсознании всё же жила мысль, что он ни в чём не виноват и вообще никак не хочет её обидеть. Он никогда не хотел этого. Но почему-то всегда получалось так, что любое сказанное им слово или неосторожное действие заставляли Соню кусать себя за костяшки пальцев и проглатывать подступающие комья слёз.        — Да ладно тебе, Сонь. Он ведь не специально. В конце концов, он постоянно занят: то учёба, то репетиторы, то театралка, то сборы какие-нибудь… А там зимой всякие пробники начнутся, профориентации… И это только десятый класс.        Душевная горечь не давала улыбке вернуться, от чего становилось ещё более неловко, хотя всего пятнадцать минут назад они вдвоём смеялись над очень глупым мемом. Ева не обязана была всё это выслушивать, не обязана была становиться урной для выплёскивания эмоций. Но Соня всё равно корыстно воспользовалась её присутствием. Как мерзко, токсично, ядовито… И как она вообще ещё не ушла?        — Наверное, ты права.        Последняя тяжёлая дверь на пути к вестибюлю станции показалась небольшой победой над усталостью и подкрадывающейся сонливостью. Дальше был турникет, эскалатор и долгий-долгий путь до дома без пересадок. Всё же постройка метро была одной из самых удачных идей, которая когда-то пришла московским градоправителям в голову.        — Ну всё, пока, — сказала Ева и обняла Соню на прощание. — Давай, не кисни! Завтра опять с Золотухиной будем спорить по поводу курсовой.        — Пока, Ев, — ответила та и грустно улыбнулась.        — Напиши, как доедешь!        Ева быстро скрылась за входной дверью, однако, перед тем как пропасть из виду окончательно, помахала Соне через стекло. А затем… оставила её одной. Снова.        Стоило лишь подойти к турникету, как он вмиг открыл дверцы и пропустил Соню к эскалаторам. К её удивлению, ни один из них не был закрыт на техобслуживание, как это обычно бывало. И, как иронично, именно в этот час людей в метро было меньше всего.        «Закон подлости, да?» — подумала Соня, пока ехала вниз.        В вечерние, усталые часы, когда приходилось ехать домой в полном одиночестве, её часто одолевали нелепые и странные мысли о падении с эскалатора или на рельсы прямо перед подъезжающим к станции поездом. Может, с одной стороны, эти мысли были пугающими и безумными, но с другой… они лелеяли надежды Сони на то, что после такой трагичной смерти её будут жалеть и вспоминать только добрым словом. Вечно молодая. Вечно красивая. Навеки любимая. Прямо как мама…        «Как хорошо, что она не видит меня сейчас…» — пронеслось в голове, пока рука перебирала в кармане чехол с наушниками.        Долгое время Соня верила, что мама смотрит на неё с неба и приглядывает за ней из рая. Святая детская наивность не позволяла думать о том, что бога, возможно, не существует. Но с наступлением подросткового возраста бог для Сони умер. Медленно, мучительно, нехотя… но он всё же умер в её разуме. Иначе, если бы он существовал, он бы никогда не позволил умереть девушке, которая за всю короткую жизнь не причинила никому вреда и не заслужила так рано покинуть Землю. Иначе бы он не заставлял папу плакать, глядя на Соню, что была так похожа на маму…        Ноги достигли мраморного пола платформы и сделали уже доведённый до автоматизма шаг в сторону края, вдоль которого проносился уезжающий поезд. Соня уже даже и не досадовала по этому поводу — ей было всё равно. То ли от усталости, то ли от общего опустошения, которое пытались заполнить черви. Грязные, мерзкие, уже давно пожирающие мозг черви… Они уходят лишь тогда, когда в голову бьёт оглушающая музыка или… нет, рано. Ещё рано…        Нервно дёргающиеся руки повторили рутинную процедуру: открыли чехол в виде квадратного котёнка, достали наушники по очереди и буквально ввинтили их внутрь ушей. А затем включили случайную песню из ежедневного плейлиста и выкрутили громкость на максимум. Телефон заботливо предупредил Соню, что это опасно для слуха, но она как обычно проигнорировала его. Уж лучше вечернюю апатию заполнит рок 2017 года, чем гнилые мысли с обвинениями всего человечества и семьи…        Соня давно поняла, что мозг умён и при этом очень ленив. Он никогда не запомнит того, что ему не пригодится, чтобы не забивать место в памяти. Именно по этой причине она даже не поняла, как оказалась в последнем вагоне, проехала две станции и прослушала всю скромную дискографию какого-то начинающего инди-исполнителя. Она не поняла и не переварила ни слова из беседы учебной группы, которую читала по пути, но ясно запомнила фотографию, выложенную молодёжным театральным коллективом Слюдянки. Ибо на ней был Марк со своими коллегами по сцене.        «А у них ведь скоро спектакль… Я как обычно всё пропускаю».        С тех пор, как Соня поступила в медицинский колледж в Москве, прошёл уже год. И расстояние, что протянулось между ней и Марком оптоволоконным кабелем, будто отдалило их ещё больше вместе с беспощадным взрослением. И если раньше, ещё в детстве, они находили в друг друге лучшую компанию для игр и жалоб, то, когда в силу вступила юность… они будто превратились в двух незнакомцев, не имеющих между собой ничего общего, кроме родного дома. Да, они продолжали общаться и поддерживать типичные родственные отношения. Однако с каждым годом Соня чувствовала, что теряет Марка и ту самую ниточку, которой были связаны их судьбы. И от этого… её душила обида. Она больше не была интересна любимому младшему брату, но сама… ещё хранила призрачную надежду, что однажды всё станет как прежде. Что они снова будут проводить всё свободное время вместе, что они снова будут допоздна сидеть в гостиной и играть в карты… И что однажды Марк снова начнёт носить на запястье её фенечку.        «На что я надеюсь?..»        Неужели во всём виновато взросление? А может, сама Соня? Или… Лиля? Та девочка с рыжими волосами, с которой Марк работает в театралке? Ну конечно… как не может быть интересна такая красивая и уверенная в себе девушка? Она-то намного лучше, чем плачущая и капризная сестра, которой постоянно нужно чьё-то внимание…        В сжавшуюся ладонь, спрятанную в кармане джинсов, впились острые края фольги блистера, что шуршанием был похож на триггер. Почему Лиля, а не она? Почему Марк так жестоко поступает с ней? Чем она это заслужила? Почему он думает, что имеет право игнорировать её?!        Снова. Снова эта ядовитая, не оправданная ничем мысль, выгрызающая нейрон за нейроном. И Соня понимала, что не может сдержать её распространение. Эта ментальная гангрена расползалась слишком быстро и опускала в пучину лихорадочной паники. И даже музыка не могла остановить гнойный процесс в душе…        Страх остаться брошенной и ненужной, гнев от чужого равнодушия… Соня даже не могла понять, что из этого хуже, и с трудом держала этих страшных зверей внутри себя. Страшных, обглоданных зверей, чьи зубы и кости едва не рушатся. Но их ярость была настолько разрушительна, что даже долгий процесс умирания не мог их остановить…        «Как же я тебя ненавижу! Сука! Я ненавижу вас обоих!»        Агонизирующий мозг мешал в котле своих процессов всё: и приступы злости, и удушающую хватку тревоги, и мигающий свет в туннелях метро, и тряску, и музыку, прогибающую барабанные перепонки… Пришлось чуть ли не вырвать наушники из ушей, чтобы попросту не лишиться слуха. Но этот приступ уже не мог отпустить тиски, пережавшие здравый смысл.        «Дофамин, дофамин, дофамин… Я уже не могу так жить!»        Лоб упал на колени, а руки вцепились в растрёпанные волны волос, пытаясь выдернуть их с корнем. Хотелось просто умереть, чтобы эта чертовщина прекратилась. Но она раскручивалась, мысль за мыслью, дразнила Соню, убеждала её в чём-то нереальном, заставляла поверить в то, что весь мир против неё… Что весь мир ненавидит её и желает, чтобы она поскорее покинула его.        «Дофамин. Дофамин. Дофамин… Хватит!»        Щелчок рвущейся фольги. Горечь на языке. Опечатки ногтей на мягкой обивке сидения. Свет ламп вагона, распадающийся на круги. Звук тормозов поезда звучал неестественно громко, буквально визжал. Или… это так визжали от боли рельсы, чью стальную плоть день за днём прорезают колёса? Мир превращался во что-то чуждое, похожее на симуляцию в сломанной виртуальной реальности. В что-то, чего никогда не существовало… За окнами, словно падающие звёзды, проносились полосы белого холодного света, а голос диктора, объявлявший о прибытии на станцию, сжимался, напоминая по звучанию крутую лестницу, ведущую в никуда… Музыка из наушников, брошенных на пол, продолжала звучанием разрывать воздух. Сон, лихорадка, психоделический цифровой мир — это было что угодно, только не реальность. И это сомнение было похоже на мучение, но Соня знала, что скоро чудесная таблетка избавит её от страданий по адекватности и оставит только созерцание обезображенного мира…        Поезд остановился, а голова запрокинулась, облокотившись о стекло окна. Руки разжали мёртвую хватку кулаков и отпустили гнев и страх прочь. Перед глазами был лишь мерцающий потолок вагона и полная луна лампы. Теперь всё точно встало на свои места. Всё так же хорошо, как и в детстве. Всё так же хорошо, как раньше, до наступления двенадцати лет… Всё так же хорошо, как это было утром и… полчаса назад? Когда вообще началась эта поездка? И… какая это станция?        «Поезд дальше не поедет… Вы всё врёте. Он всегда едет куда-то дальше. В депо, к себе домой. Чиниться, чиститься и медленно окисляться с течением времени…»        Всё тело будто застыло в кататоническом ступоре, но в то же время напоминало Соне растекающийся на батарее пластилин. Вот-вот он превратится в жидкость, вот-вот от прежнего мешка из кожи с плотью останется одно лишь пятно, которое никто не сможет оттереть… Ну и пусть. Если она никому не нужна, зачем её вообще спасать от превращения в пятно?        — Девушка… Девушка! Вставайте! Из-за вас поезд в депо отъехать не может! — вдруг приглушённо послышалось среди потока мыслей. — Ну что ж вы так…        Когда Соня медленно подняла голову, то увидела перед собой розововолосую женщину средних лет в форме дежурной по станции. И только тогда до неё наконец дошло, что поезд действительно дальше никуда не поедет. Хотя это была Большая кольцевая линия… Странно, что об изменённом маршруте Соня узнала только сейчас. Но, возможно, она просто не обратила внимания на табло и за музыкой не услышала объявлений диктора.        — А… какая это станция?        — Терехово. Конечная.        Поезд чуть-чуть не доехал до нужной станции. И эта мысль стала досадной для Сони. Теперь ей придётся либо ждать новый поезд, либо выйти на улицу и пройтись пятнадцать минут пешком до дома.        — Ладно…        — Не ваше случайно?        Добрая дежурная протянула ей уроненные наушники, и Соня с опаской забрала их обратно.        — Спасибо, — растерянно пролепетала она и попятилась к выходу из вагона.        — Ну и молодёжь… — услышала она напоследок усталый вздох.        На платформе в тот час не было абсолютно никого. За вагоном, на противоположной платформе, слышался писк закрывающихся дверей, а за ним — низкий вой уезжающего в обратную сторону поезда. Хотя, возможно, ему даже отвозить некого… Кто в такой час вообще бродит по пустому метро? Наверное, только его работники да отчаянная студентка-медсестра в неадекватном, пограничном состоянии после вспышки гнева и таблеток.        «Ладно, я подожду. Через две минуты будет следующий…»        Соня облокотилась о столб и спрятала наушники обратно в чехол. Кажется, всё внутри немного успокоилось. Ну, как успокоилось… сначала было хорошо, весело, даже петь хотелось. Но после общения с дежурной по станции и выхода из поезда наполненное состояние сменилось опустошением. Полным отсутствием эмоций и равнодушием. Обычный побочный эффект, который в такие времена казался скорее чем-то положительным, нежели отрицательным. Хотя бы мысли замолкают. Да и гнев с тревогой сидят тихо, мирно, не рыпаются… Боятся Сони? Или она сама боится их больше? Как бы то ни было, но порой без эмоций жить становилось намного легче…        Минута шла за минутой, меняясь цифрами на табло над туннелем. На пустой, одинокой станции выл ветер, что приходил из самих глубин метрополитена, а вдалеке слышался то ли стук ступенек эскалатора, то ли другого механизма. Хотелось поскорее попасть домой. Хотелось поскорее смыть с себя этот дурацкий макияж с вычурными чёрными стрелками и упасть в сон. Ведь там до Сони не сможет добраться даже это могильное опустошение. Быть может, до неё захотят добраться кошмары, но и они упрутся в стену, построенную снотворным. Они никогда не доберутся до неё. Они никогда не посмеют лишить Соню единственного убежища от внутренних демонов. Они никогда не разрушат её. Она сильнее них, она обязательно справится. Даже если борьба будет продолжаться до самой смерти…        Поезд опаздывал уже на пять минут. И в одну, и в другую сторону, как будто бы назло, хотя метро работало до часу ночи. Что случилось? И почему никто ничего не сообщит? Неужели Соня одна стоит посреди пустынной платформы и ждёт поезда, чтобы проехать жалкую остановку?        «Глупо. Как же всё это глупо… Стою тут одна, как дура, где-то в Терехово, жду поезда, который, возможно, и не приедет. Лучше бы вызвала такси и не мучилась…»        Хотя с такси мысль была довольно опрометчивой: на карте оставалось не так много денег, стипендия — только через две недели, а у отца и тёти просить не хотелось. Они и так сделали для Сони многое: помогли с квартирой, дали денег на первое время, в целом поддержали её стремление уехать из глубинки в столицу. Всё же, даже несмотря на периодические вспышки ненависти, Соня уважала своих опекунов и любила. И они её, без оглядки на её скверный, порой невыносимый характер…        Ожидание превращалось в тягостное бремя, от которого затекали ноги. Мысль о том, что время было потрачено зря, постепенно выводила Соню из равновесного равнодушия. И в какой-то момент она всё же решила развернуться и пойти на выход. В конце концов, автобус ещё должен был ездить. Да и… можно всегда пойти пешком, верно?        «К чёрту оно всё!» — про себя воскликнула Соня по пути наверх.        Её торопливые, раздражённые шаги бомбили эхом тишину ночной станции. Длинный серый коридор, уходящий далеко вперёд, под остатками влияния таблеток был похож на нечто мистическое. Папа точно назвал бы такое место лиминальным пространством. В детстве, когда Соня в первый раз познакомилась с этим понятием, она плохо поняла его объяснение и из-за этого не видела эти пространства. Но теперь ей и вправду казалось, будто она была в этом запредельно длинном переходе раньше. Буквально несколько дней назад… Или полчаса назад? Сколько вообще прошло времени? И почему часы на телефоне не дают Соне ровным счётом ничего?        Наконец переход свернул влево. Однако, как только Соня преодолела поворот, она увидела не эскалатор, а… ещё одну станцию. Маленькую, с единственной платформой, украшенной жёлтыми столбами-колоннами и редкими скамейками. И абсолютно пустую, безжизненную, словно заброшенную. Но чистота кругом не давала утверждать последнее наверняка.        — Какого… чёрта?        Соня с опаской спустилась по лестнице на платформу и прошла чуть дальше вдоль центральной части. Звук шагов теперь, казалось, убегал даже в туннели метро, от чего становилось не по себе. Ведь ничего другого Соня больше не слышала…        «Но… здесь же нет пересадок на другие ветки. Не должно быть, по крайней мере… Откуда тогда здесь взялась ещё одна станция? И как мне выйти на улицу?»        Лампы над платформой тихо жужжали и периодически угрожающе моргали. На колоннах не было привычных для метро наклеек со картой, рекламой и прочим, что тоже немного озадачило Соню. Что-то с этой станцией… было не так. И не просто «не так», а категорически «не так». Она казалась неестественной, словно взятой из сна или кинолокации. Быть может, сначала хотелось свалить всю вину на игру разума, однако… в тот момент уже ничто не мешало Соне мыслить здраво и видеть то, что видят глаза. По крайней мере, ей так казалось…        — «Никогде»… Что за странное название?        На стене напротив платформы была сделана чёрная надпись с названием станции. А рядом — ни единого указателя на то, какая эта ветка, какие станции предыдущие и следующие. Сплошная неизвестность окружала туманом это место, а вместе с ним и Соню. И этот туман пробирался всё глубже в равнодушную душу и неспеша будил в ней зверей. Вернее, самого главного из них — страх.        Дальше по платформе виднелась ещё одна лестница и очередной переход. Поэтому Соня направилась в его сторону — вдруг как раз там выход на поверхность? Вдруг это просто ошибка при строительстве? Не может же это метро кольцеваться без какого-либо входа… наверное?        Несколько десятков шагов. Монотонное жужжание ламп. Холод и сквозняк в сером, неприветливом переходе. И всё это пришлось преодолеть лишь для того, чтобы на очередном повороте увидеть ту же станцию, что и раньше — треклятое «Никогде», которого никогда не было на карте московского метрополитена. Да и… навряд ли эта станция хоть где-то нанесена на карту…        В тот самый момент, когда Соня вновь спустилась на платформу «Никогде», она заподозрила разум в новом приступе неадекватных видений. Ей начало казаться, что глаза подло обманывают её: что она всё ещё стоит в переходе между платформой и эскалатором и пребывает в состоянии токсического психоза, что она уснула по пути и видит затяжной бредовый сон… Но почему тогда всё такое реальное? Вернее… кажется реальным? А может, с этой станцией всё нормально, а Соня просто всё выдумала и возвела в абсолют? Где правда — перед глазами или в расшатанном рассудке? И почему вокруг нет ничего, что помогло бы разобраться?        Долгие, невыносимо долгие минуты Соня проходила по одному и тому же маршруту, вновь и вновь убеждаясь в том, что она застряла в петле из переходов и платформы, чей жёлтый цвет уже выворачивал наизнанку.        «А может, я просто специально вожу себя кругами и убеждаю в том, что это ловушка? Не может же такого быть, чтобы я… Нет, нет… Неужели я… нет, я не могла переборщить. Одна таблетка ничего не даёт… Тогда откуда у меня такая стойкая, непроходящая галлюцинация?»        Соня помассировала виски, чтобы поставить мозг обратно в полость черепной коробки, однако это не дало никакого видимого эффекта. Место осталось тем же. Ощущения теми же. Только к ним в компанию прибилась душная, клейкая тревога. И особенно душной она стала после того, как Соня решила достать телефон, чтобы написать Еве, и к своему страху обнаружила, что связи нет вообще. Ни экстренной, ни стандартной. И так было на всех возможных точках станции. Она будто перерубила все мосты с внешним миром, изолировав Соню глубоко под землёй в месте, откуда невозможно выбраться. Только если не спрыгнуть на рельсы и не пойти по ним наугад… Или дождаться поезда, который, возможно, тоже никогда не приедет…        — Какой чёрт вообще потянул меня идти сюда?.. — вырвалось у Сони, и её голос прозвучал пугающе незнакомо для неё же самой.        У нарастающего волнения всегда был один спутник — металлический привкус крови от искусанных губ. И он был первым звонком. За ним шло что-то больнее и невыносимее… Больший страх, большее смятение, большее желание бежать прочь… И если обычно эти состояния менялись мучительно медленно, то за несколько минут пребывания на станции из волнения Соню резко выбросило в пространство первобытного ужаса и паники. Она не знала, что это за место. Она не знала, как попала сюда, и не была уверена в том, что всё это реально, а не выдумано галлюцинирующим мозгом. Она не была уверена ни в чём. Даже в собственной судьбе, грозящейся прерваться здесь — в «Никогде». В полном одиночестве и тишине. Быть может, никто даже и не вспомнит о Соне, если она пропадёт здесь. Никто не будет её искать. Никто не будет плакать о ней. Ведь она никому не нужна.        «Хватит! Хватит об этом думать! Прекрати, дура!»        Соня пробовала бежать в обратную сторону, но всё оказалось тщетно — все пути вели её в одно и то же место — на идеально чистую, залитую тускловатым светом платформу «Никогде». От бессилия захотелось убиться о столб и похоронить себя на рельсах. Но этот опасный импульс держал поводок адекватности. Пусть и слабый, но всё же держал. Хотя Соня уже давно была готова отпустить его, как это обычно бывало. Оставалось лишь ждать: либо наступления безумия, либо изменений.        Скамейка возле колонны не имела ни единой царапины или пятна. И первым человеком, который нарушил эту идеальность, оказалась Соня, которая расчертила лакированную поверхность резкими линиями и словами — такие же резкими и въедливыми. Левая рука периодически зарывалась в волосы на затылке и сжимала их в кулаке до боли. Это немного помогало отвлечься от круговерти пугающих мыслей, но даже так Соня ощущала их влияние: на лёгких, забитых комками сдержанных слёз, на кишках, пережатых тревогой, на мозге, заполненном усталостью. Хотелось просто уснуть и проснуться в пустом вагоне от просьб дежурной по станции. Однако это не было сном. Это не было даже галлюцинацией. И с этим осознанием приходилось мириться. Со скрипом, но всё же мириться…        «Но ведь это же всё невозможно! Тогда… чёрт, почему я не сплю?!»        Вздох. Голова сползла по колонне вниз, и Соня сползла по скамейке на пол вместе с ней, словно растопленный пластилин. Как её вообще угораздило так попасть? И почему именно она заслужила эту участь?        «Спокойно. Просто спокойно… Ты сделаешь себе лишь хуже, если станешь изводить себя», — но эта мысль не несла для Сони никакой смысловой нагрузки. Голову под завязку заполнил мусор иного толка. Бесполезного, гниющего и заражающего всё вокруг неизвестной болезнью.        Круг за кругом. Круг за кругом. Голова в очередной раз ударилась от отчаяния об колонну, а лоб углубил синяк. Ещё одна таблетка могла бы помочь погасить эмоции и посмотреть на ситуацию с другой стороны. Но Соне хватало и этой большой реалистичной бредни в виде «Никогде». И не просто хватало. Она надоела ей до такой степени, что единственным выходом теперь виделась лишь смерть…        — Кто-нибудь! Помогите! — Она не нашла ничего лучше, чем попробовать позвать человека, который мог бы быть в этом месте. Но ей никто не ответил. Ни через несколько секунд, ни через пять минут.        «Тебя все покинули… Тебя все бросили. Даже в этом аномальном месте ты никому не нужна! Ты сдохнешь здесь одна! И никто… никто тебя даже не похоронит!»        — Хватит думать об этом!        Страх и безысходность усиливали злость на себя. И простое самоистязание уже не справлялось. Звери требовали большей зрелищности и крови. Звери требовали страданий.        От слёз не получалось выровнять дыхание, боль во лбу лишь обострялась от поднявшегося давления. Соня сжалась, обняв себя за плечи в попытке утешения, но только сильнее разрыдалась. Упрямая мысль об одинокой смерти здесь била прямо в сердце, как и следующие за ней переживания об отце. Он наверняка так и не узнает, куда пропала его дочь. И будет долго и напрасно ждать её возвращения… Но никогда не дождётся. Как и тётя, и Марк. Соня исчезнет для них, оставшись лишь воспоминанием. Прямо как мама.        «Броситься на пути. И сгореть на контактном рельсе. Мгновенно. Чтобы даже боли не было…» — это желание было навязчивым, манящим… И слабый здравый смысл подталкивал Соню к нему под давлением эмоций. А… здравый ли он тогда?        — Я не могу… я не могу.       Соню раскачивало из стороны в сторону. Она не понимала, что ей делать. Она не понимала, есть ли смысл надеяться. Она просто ничего не понимала. Это было даже хуже, чем знать о грядущей участи. Но беда была в том, что Соня, казалось, догадывалась о ней. Но не могла осязать это в мыслях…        — Я не могу!        В туннеле слышался далёкий стук колёс поезда. Но и он не мог перебить шум в голове. Всё кружилось вокруг лишь одного слова. Страшного, но спасительного в этом безумии. Вокруг слова, которое едва ли не дёргало с места, чтобы разбежаться и разбиться о пути…        «Ну же, Соня. Давай, чего ты ждёшь? У тебя нет иного выхода. Ты слишком глупа, чтобы придумать что-то другое…»        Стук всё ближе. Быть может, есть шанс сесть на поезд и уехать куда-то в иное место? Быть может, этот поезд привезёт её обратно? А вдруг… поезда и вовсе не будет? Вдруг это лишь слуховая галлюцинация от крайнего отчаяния?        — А есть ли у меня выбор?..        Вдох за вдохом наполняется всё большей дрожью, а биение сердца становится биением в висках. Ноги готовятся бежать прочь из ловушки этой аномальной станции. Руки сжимают на плечах джинсовку и волосы, словно пытаются сдержать от необдуманного поступка. Но зря. Соне уже ничего не поможет.        — Выбор… выбор… Есть ли у меня выбор?!        Шаг — и здравый смысл отпустил поводок, отдав разум на волю импульса. Лишь в моменте Соня поняла, как глупо было прыгать с разгона на пути, освещённые светом прибывающего на станцию поезда. Его предупреждающий гудок упал вместе с сердцем в пятки, однако это же и стало последним, что услышала Соня перед тем, как упасть на рельсы. Но, вернее не упасть… а провалиться сквозь них. Она даже не почувствовала удара и на секунду будто бы потеряла контакт с реальностью. Вернуться к ней удалось лишь в момент жёсткого приземления на холодный бетонный пол прямо в лужу. Внутренности встряхнуло и отбило об оболочку, а брызги воды привели в чувства. Однако лучше бы мозг оставался в беспамятстве. Ведь когда Соня осмотрелась вокруг, то поняла, что попала в новую западню в виде огромной пустой подземной парковки.        — Нет… нет… пожалуйста, нет…        Мокрые руки зарылись в волосы, в очередной раз потянув их вниз. Разорвать себя. Чёрт возьми, просто хотелось разорвать себя, чтобы прекратить этот затянувшийся театр абсурда из странных мест и сопровождающих их ощущений! Но пока что получалось лишь причинять себе боль. Это всегда получалось лучше всего…        Отчаяние нашло выход в вопле, что сорвал и так слабый голос. Но на его зов не откликнулся никто, кроме эха. Здесь оно одно. Как и Соня. Как и все её звери, наконец почувствовавшие свободу в этой странной, фантасмагоричной обстановке…