I Predict a Riot/Я предсказываю, Бунту быть!

      Уэнсдей Аддамс пережила немало эпизодов, связанных со смертями, и каждый из них занял в её воспоминаниях определённое место. Именно поэтому она сбита с толку своим последним видением, которое привело её в ночь праздника урожая в Джерико, когда её чуть не задушили с помощью телекинетической силы. Не то, чтобы в этом было что-то особенное, но из всех возможных событий это было именно так. Конечно, этот момент знаменует её первую встречу с существом, которое сумело занять все её мысли во время пребывания в Неверморе….       Ну ладно. Если быть до конца честной с самой собой, то он занимал её мысли последние несколько месяцев. Во время её пребывания в Неверморе, во время вынужденных каникул в поместье Аддамсов, во время многочисленных сеансов в камере пыток с Пагсли, во время вечеринки с дегустацией яда в кругу её большой семьи.       Но она отвлеклась.       Её видение привело её сюда, в ночь праздника урожая в Джерико. Уэнсдей замечает, что её экстрасенсорные способности усовершенствовались, и теперь её видение предстает перед ней не в виде отдельных фрагментов, а как кинокартина. Итак, она снова наблюдает за всем происходящим, словно это спроецировано на белую простыню во время ночного пикника в склепе. Вот она парит в нескольких футах над землей, её придавливают к высокому дереву позади неё, Роуэн несёт какую-то чушь, и тут появляется он.       Уэнсдей гадает, почему в её видении появилась именно эта картина. Возможно, потому что ей нужно увидеть, как его когти разрывают Роуэна на части. “Это восхитительно", – сказал он ей однажды. Возможно, он был прав.       Следующие события запомнились Уэнсдей именно так: он дико рычит, прежде чем броситься в темноту. И только когда Уэнсдей обнаружила, что бежит рядом с ним, она поняла, что это совсем не про неё.       Это видение – оно про него.       Уэнсдей следует за ним по лесу. Из-за своего гигантского телосложения он легко натыкается на острые ветки и шершавую кору. Но он не собирается сбавлять темп, пока в поле зрения не появляется озеро. При этом он не только начинает идти неуверенной походкой, но и уменьшается в размерах, пока чудовище не исчезает, и на его месте не появляется человек. И всё же, когда он, спотыкаясь, пробирается к кромке воды, он внезапно опускается на четвереньки, копируя животное, которым он был.       Уэнсдей наблюдает за всем со стороны. Она невольно становится единственным свидетелем всей этой картины: кровь и волдыри на его коже, рвотные позывы, рыдания, застрявшие в его горле. И это просто поражает её — возможно, она и видела, как он превращается в монстра, но это её первое откровение о том, что происходит с мальчиком, скрытым под шкурой Хайда.       Затем с её губ срывается:       – Тайлер.       Как по команде, Тайлер останавливается. Его перестает тошнить, он уже не всхлипывает. И на секунду в голове Уэнсдей появляется мысль: "Действительно ли это видение?" как он вдруг перестаёт смотреть в землю, поднимает голову и поворачивается к ней.       Уэнсдей резко приходит в себя.       Несмотря на то, что её глаза всё ещё были широко раскрыты, первое, что смогло уловить её тело после видения, – это звучащий рядом с ней мужской голос.       – Мой маленький ночной кошмар очнулся!       Впоследствии она жалеет, что вообще проснулась.       Уэнсдей не требуется много времени, чтобы полностью прийти в себя, и, когда она поднимается, то обнаруживает, что находится в движущемся транспортном средстве. И не в каком-нибудь транспортном средстве, а в семейном катафалке. Её родители сидят перед ней и с любопытством смотрят на неё. Она готова поклясться, что уже видела эту сцену раньше.       – Я каким-то образом перенеслась в прошлое? – спрашивает Уэнсдей. – Или это подземный мир, и боги нарекли меня переживать этот момент многомесячной давности целую вечность?       – Время линейно, – раздаётся у неё за спиной другой голос. Пагсли снова сидит на пассажирском сиденье рядом с Ларчем. Не отрывая взгляда от дороги, он продолжает: – Время движется из прошлого в будущее по одной прямой линии. Это череда событий, у которых есть начало и конец. По крайней мере, именно это я всегда говорю себе, когда ты подвешиваешь меня на дыбу.       – У тебя было видение, дорогая, – вмешивается её мать, прежде чем Уэнсдей успевает отреагировать. – Ты упала на подъездной дорожке к нашему дому.       Это объясняет тупую боль в её затылке.       – Когда мы увидели, что ты безжизненно там лежишь, мы с твоей матерью подумали: "Да ведь сейчас самое подходящее время!" Поэтому мы велели Ларчу отнести тебя в машину, и теперь мы возвращаемся в Невермор, – заключает её отец.       – Вы похитили меня, – говорит Уэнсдей. – Когда я вам ясно дала понять, что меня больше не интересует ничего из того, что могут предложить академия и город.       – У тебя есть твоя соседка-оборотень….       – Которая постоянно нарушает тишину, печатая текстовые сообщения, отправляя их Вещи. – После этих слов рюкзак, который лежал рядом с ней, сам по себе затрясся.       Не обращая на него внимания, Мортиша наклоняется вперёд на своем сиденье. Когда она снова заговорила, её тон стал тише, будто она была окутана секретами.       – Я хочу, чтобы ты подумала об альтернативе, Уэнсдей. Я хочу, чтобы ты подумала о том, что ты делала эти последние несколько месяцев дома. Затем я хочу, чтобы ты подумала о Неверморе и, да, о Джерико. Я ещё ни разу не видела в тебе столько воодушевления, когда ты угрожала тому несчастному мэру. Не хочу казаться оптимисткой, но, возможно, очередная тайна увлечёт тебя, и это будет для тебя ещё одной причиной, чтобы там остаться.       Если её мать хотела, чтобы её слова звучали вдохновляюще, то она в этом преуспела. Потому что Уэнсдей была правда воодушевлена — на то, чтобы заключить сделку.       – А если я не соглашусь? Если я найду дома что-то ещё более таинственное, тёмное и ужасное, ты позволишь мне покинуть Академию?       Уголки губ Мортиши приподнимаются так же слабо, как и тихо звучит её ответ.       – Конечно.       В уме Уэнсдей появляется вопрос:       – О, мама. Во что же ты ввязалась?

***

      Энид считает, что всему виной её чутьё оборотня. Уэнсдей диагностирует у неё чрезмерную эмпатию. Бьянка называет это “Умением быть хорошим другом”.       В любом случае, Энид замечает это первой, а потом спорит с Уэнсдей по этому поводу.       – Ты правда думаешь, что мы не заметим? Что ты избегаешь Флюгера, как чумы? –спрашивает Энид. – Знаешь, если это так сильно напоминает тебе о...       – Энид, могу тебя заверить, на что бы ты ни намекала, это полная неправда, – говорит Уэнсдей. – Чтобы сосредоточиться на работе над романом, я использую более традиционные способы, чем заказывать квад каждый день.       – Да, именно так.       – Иглоукалывание совершенно безопасно, если ты знаешь своё телосложение.       – Я имею в виду, что читать или слышать об этом – это одно дело. Но увидеть собственными глазами, как ты втыкаешь в себя иголки... — Энид поёживается и добавляет: – Если бы я могла, я бы тайком принесла в нашу комнату кофеварку…       По одной простой причине Энид не могла это сделать. Дело в том, что в начале 1800-х годов в Неверморе официально запретили употребление кофеина на территории школы после инцидента с мальчиком-оборотнем и чашкой кофе, которую он украл из учительской. Оказалось, подростки-оборотни, употребляющие кофеин, могут только творить хаос.       До сего момента причина запрета на употребление кофеина была единственной загадкой, которую Уэнсдей раскрыла с тех пор, как приехала в Невермор. Её преследователь ей наскучил после того, как Вещь выяснил, что можно просто заблокировать его номер телефона.       Что касается её недавно открытого отвращения к Флюгеру, то в этом нет ничего загадочного. Впрочем, Энид была неправа. Уэнсдей перестала посещать кафе не потому, что оно напоминает ей о Тайлере. Она перестала ходить во Флюгер, потому что там пахнет им.       Как и её одноклассники-оборотни, которым не нужны вещества, вырабатывающие адреналин, чтобы зарядиться энергией, Уэнсдей больше не нуждается в стимулирующих средствах, которые напоминали бы о нём.       Вот Тайлер в своем белом костюме уже ждёт её, когда она открывает дверь своей комнаты. Вот Тайлер стоит перед воротами Невермора, с невыключенным двигателем машины. Тайлер ждёт её у склепа с чёрным георгином в руках. Тайлер прикован цепями к стулу в хижине Ксавье. Тайлер там, в пещере…       В конечном счёте, именно Юджин застает её на месте преступления.       Уэнсдей приходит в себя после очередного видения и замечает нависшее над ней обеспокоенное лицо Юджина. Она трясёт головой и вспоминает, что находится в лесу, прямо у входа в пещеру или того, что от неё осталось. В Вермонте наступила зима, поэтому куча снега смягчила её падение. В кои-то веки у неё не болят конечности, но Уэнсдей чувствует, как сзади под её форму просачивается снег, заставляя её дрожать от наслаждения.       Юджин помогает ей подняться, бормоча что-то о том, что он искал вешенки и заметил её.       – Что ты здесь делала? – спрашивает он её.       Удивительно, как человеческий мозг создает ментальные связи. Вот она стоит рядом с Юджином, живым и здоровым. Но в её голову лезут только мысли о том, как в последний раз она нашла его в лесу: окровавленного, израненного, умирающего.       Имя Тайлера замешано и тут.       – Я пыталась найти место для зимней спячки, – она решила солгать.       Юджин, прищурившись, смотрит на неё из-за очков.       – Не слишком ли поздно для этого? Если хочешь, ты можешь вздремнуть в моём сарае. Там намного удобнее. Даже если бы пещеру не взорвали, это не было бы идеальным местом для зимней спячки. Мы ведь нашли в ней тонну оленьих черепов. Не говоря уже о когтях чудовища.       При этих словах глаза Уэнсдей округлились.       – Кажется, я ошибочно полагала, что тебе будет слишком тяжело обсуждать монстра.       – Уэнсдей, – говорит он. – Ты знала, что пчёлы зимой не впадают в спячку? Они всё ещё довольно активны, в то время, как медведи и змеи находят убежище в своих пещерах или где-то ещё.       – К чему ты клонишь?       – Всё, что я хочу сказать, это то, что мы, пчеловоды, похожи на пчёл. Мы выживаем в самых суровых условиях. Несомненно, пчёлы также довольно легко умирают, так что, возможно, эта метафора в конечном итоге не работает. Но суть в том, что я в порядке. Я крепче, чем ты думаешь.       Я крепче, чем ты думаешь.       Юджин продолжает:       – Итак, чем ты занималась на самом деле?       Уэнсдей вдыхает холодный воздух вокруг себя, наполняя легкие столь необходимым пронизывающим холодом, прежде чем выпустить его наружу. Вскоре следуют её слова.       – Когда я прикоснулась к остаткам пещеры ранее, у меня было видение. Оно касается прошлого. Оно о Хайде, монстре. И о Тайлере. – Здесь она делает паузу, чтобы сглотнуть. – Сначала он был без сознания, а когда пришёл в себя, то был сбит с толку. Он не понимал, где находится. Он попытался сбежать, но мисс Торнхилл сковала его. Она была там с ним. В одной руке у неё был шприц, которым она собиралась ввести химикаты в его вены и разбудить в нём Хайда. И он умолял её остановиться, но она не слушала.       – Боже мой, Уэнсдей! – Юджин обрывает её. Он прикрывает рот ладонями, и, когда он продолжает говорить, его голос звучит приглушённо. – Он, должно быть, был очень напуган!       – Вероятно, так оно и было, у него в глазах стояли слёзы. – Уэнсдей смотрит на Юджина. – Такие же, как и у тебя.       Юджин опускает руки и делает шаг к ней, заставляя Уэнсдей инстинктивно отодвинуться на шаг назад.       – Послушай, я знаю, что у вас с ним было что-то вроде отношений, потому что вы ребята, вместе ходили на танцы и всё такое. И я правда не знаю, что произошло между вами, но считаю, что он столкнулся с несправедливостью. Конечно, мисс Торнхилл сейчас в тюрьме, но его тоже посадили, и это неправильно. Ты должна ему помочь!       И тут её словно осенило. Осознание, словно землетрясение, обрушивается на неё почти так же неожиданно, как и её видения.       С самого своего первого дня в Неверморе Уэнсдей постоянно искала новую загадку, или, как говорит её мать, причину остаться. Но, может быть, ей и не нужна новая загадка. В любом случае, загадка всегда крутилась вокруг неё.       Ей нужно увидеть Тайлера.       Когда-нибудь в будущем, когда всё будет сказано и сделано, Юджин расскажет Уэнсдей, что он на самом деле думает о своей случайной роли криминального авторитета.       – Знаешь, когда я предложил тебе помочь Тайлеру, я больше думал о том, чтобы подать онлайн-петицию. Может быть, что-то вроде написания письма в Сенат. Или запустить тренд #FreeTyler в Твиттере. Но, вполне вероятно, моя вина в том, что я решил не вдаваться в подробности. Ожидаемо, ты сочла, что я тебя толкаю на совершение преступления.       В свою защиту можно сказать, что Уэнсдей даже и не думала совершать преступление. Её первоначальный план состоял в том, чтобы проникнуть в психиатрическую больницу Уиллоухилл, угрожать Тайлеру, пока он не предоставит ей необходимую информацию, а затем таким же образом покинуть его. Это едва ли можно назвать преступлением. Уэнсдей знает, что это правда, потому что её дядя Фестер много раз врывался в психиатрические больницы и так же покидал их.       Поэтому вполне приемлемым для неё было обратиться за помощью к дяде Фестеру. К счастью для неё, у него уже есть значительный опыт проникновения в больницы; он даже называет себя "большим поклонником". Это здание было ранее известно как Окружная Тюрьма Берлингтона, потом в 1960-х годах рядом с ним была построена новая тюрьма, и оно пустовало. На сегодняшний день в здании находится психиатрическая больница для изгоев.       Однако, не архитектура больницы 19-го века интересует дядю Фестера. Он больше заинтригован сообщениями о паранормальных явлениях, особенно рассказами о высоком призраке мужского пола в подвале.       Уэнсдей понимает одержимость своего дяди. В конце концов, начать эту миссию её тоже побудил некий высокий мужчина.       Для Уэнсдей и для дяди Фестера не составит труда усыпить охранников хлороформом и отключить камеры наблюдения. Но чтобы узнать, где держат Тайлера, ей нужна ручная помощь в буквальном смысле этого слова.       Когда Уэнсдей возвращается в свою комнату после занятий, она застает Вещь валяющимся на своей кровати. Он машет ей рукой, давая понять, что только что вернулся после осмотра больницы.       – Ты нашёл его? – спрашивает Уэнсдей, небрежно бросая свой рюкзак на пол. Она садится на кровать рядом с Вещью и наблюдает за движениями его пальцев. Она повторяет за ним: – Одиночная камера в конце коридора в крыле для особо опасных существ в… Конечно, она в подвале.       Затем Вещь начинает перебирать пальцами. И когда он заканчивает, Уэнсдей хмыкает в знак согласия.       – Ты прав, единственная разница в том, что он не призрак. – И хотя её голос внезапно становится тише, Вещь слышит, как она бормочет, обращаясь, скорее, к себе, чем к кому-либо ещё, – Но иногда мне кажется, что он преследует меня.       Вещь знает, что лучше не просить её вдаваться в подробности.

***

      Когда она, наконец, предстаёт перед Тайлером, ей почти хочется, чтобы он подпрыгнул от неожиданности. Прям как в старые добрые времена. Но вскоре она понимает, что это невозможно. Несмотря на то, что вместо смирительной рубашки на нём были надеты простая белая футболка и серые спортивные штаны, он был прикован к специальному креслу. При других обстоятельствах Уэнсдей с удовольствием бы насладилась видом пыточного элемента этого кресла. Но, учитывая, что он подключен к капельнице, которая, кажется, вызывает у него сонливость, — в дополнение к тому, к нему были прикреплены датчики показателей жизненных функций, которые вели к двум больничным мониторам, находящимся позади него, – то на её взгляд наличие смирительного кресла показалось излишним. Даже Вещь, примостившийся на её правом плече, неодобрительно затряс конечностью.       – Я не знал, что сейчас время для галлюцинаций, – бормочет Тайлер вместо приветствия.       – Могу тебя заверить, что мой угрожающий вид – это не плод галлюцинаций.       – Тогда как ты умудрилась преодолеть это? – спрашивает он, слабо указывая подбородком на пуленепробиваемое стекло от пола до потолка за ее спиной.       – Ты ведь знаком с моим дядей Фестером. У него свои методы.       Тайлер бросает взгляд на её наряд.       – А что насчёт этого?       – Он посоветовал мне переодеться охранником. На всякий случай.       Он усмехнулся.       – Я знаю, ты согласилась только потому, что у тебя чёрная форма.       Это было больше похоже на правду, но Уэнсдей не собирается признаваться ему в этом.       – Похоже, ты бредишь, – говорит она вместо этого. – Чем они тебя пичкают?       – Я не знаю, но от них я как будто нахожусь в невесомости 24/7, – сухо усмехается он. – Они говорят, что это для того, чтобы держать монстра в спячке, пока они проводят исследование. Что это как сыворотка правды или что-то в этом роде.       – Исследование?       – Каждые несколько часов ко мне приходят врачи и исследователи. Экспериментаторы. Психиатры. Честно говоря, Уэнсдей, я думаю, с этого момента мне следует специализироваться на убийствах психологов.       — Тайлер...       – Я иногда задумываюсь, для чего это всё, – добавляет он, поворачивая голову влево. Уэнсдей проследила за направлением его взгляда и обнаружила металлический стол и скамью, привинченные к полу. Уэнсдей осматривает остальную часть обстановки, обращая внимание на фарфоровый унитаз и раковину в задней части комнаты, а справа от Тайлера – кровать, похожую на тюремную, и небольшую книжную полку. За исключением полки с учебниками для старшеклассников, остальная мебель и детали интерьера выглядят пустыми, нетронутыми, их почти не использовали. Как будто они размещены здесь для маскировки; словно хотели создать видимость гуманного отношения к изгоям.       Она вздрагивает от отвращения ко всему этому.       Его невнятная речь отвлекает её от размышлений.       – Итак, ты собираешься рассказать мне, почему ты здесь, или продолжишь задавать мне вопросы? Это похоже на ситуацию Ганнибала и Клариссы.       Уэнсдей переводит дыхание.       – На самом деле, я здесь, чтобы задать вопрос.       Именно по этой причине она здесь. Всё та же старая, но совершенно новая тайна, которая связывает её с Невермором и Джерико. Было ли всё это ложью?       – Да, – отвечает Тайлер, не задумываясь.       Что?       – Что?       – Да, ты можешь убить меня прямо сейчас.       – Ты думаешь, я здесь, чтобы убить тебя? – отвечает Уэнсдей, подходя к нему на шаг ближе. – Сейчас? Когда ты весь связан и накачан наркотиками?       – Ты уверена, что не хочешь этого? Возможно, это твой последний шанс сделать это.       – Что это значит?       – Я слышал их разговор, – его голос сбивчивый, как будто он находится под водой. – Скоро они отправят меня в Румынию. Очевидно, там есть большая лаборатория. Я полагаю, для дальнейших исследований.       Уэнсдей склоняет голову набок.       – Это абсурд. Ты – зверь, а не лабораторная крыса.       – Кому ты это рассказываешь, мой друг?       – Сколько времени это займет? Что за исследования они там проводят? Как зовут ведущего исследователя? Они когда-либо публиковали статью о Хайде? Знают ли они о дневнике Натаниэля Фолкнера? Они знают, что он был убит Хайдом во время своих исследований?        На этом Тайлер закрывает глаза. Уэнсдей бросает взгляд на один из мониторов и замечает, что его сердцебиение замедлилось.       – Тайлер! – зовёт она, и этот возглас отдаётся очень вспыльчиво в её ушах.       – Я устал, Уэнсдей, – это звучит как вздох, такой тихий, что Уэнсдей приходится сделать ещё один шаг, чтобы лучше его расслышать. – Я даже не могу спокойно здесь находиться. Что, если это не сработает? А если сработает? Что они собираются сделать со мной после того, как всё закончится? Они потом избавятся от меня? Воткнут мне кол в сердце? Нет, подожди, это для вампиров.       Он смеётся несмотря на все его разговоры об усталости. Хотя его смех короткий и ироничный, тем не менее, он звучит. Но это просто нелепо. И это относится не только к его неуместному смеху, но и к тому, как он заставляет её сгорать от гнева. К тому, как её буквально притягивает к нему, заставляя схватиться за вырез его футболки. От её резкого движения он в шоке открывает глаза.       – Нет, ты не должен этого делать. Послушай меня. Тайлер, послушай меня! – восклицает Уэнсдей. – Только я способна пронзить твоё сердце.       Она, не мигая, ждёт. У Тайлера слегка отвисает челюсть, когда он пытается посмотреть на неё. Она так близко придвигается своим лицом к его лицу, что от одного взгляда на неё у него кружится голова. И он думает, что тому виной недостаток кислорода в его мозгу, поэтому он сглатывает и затем кивает. Однако, когда она снова начинает говорить, он чувствует себя настольно потерянным и даже не уверен, что расслышал её слова правильно.       – А теперь давай вытащим тебя отсюда.       – Что?! – выпалил Тайлер. Вещь вцепился в плечо Уэнсдей. В ответ она выдернула у Тайлера капельницу из руки, а затем расстегнула ремни на его лодыжках, талии и руках.       – Давай, – говорит она. – Тайлер, давай, вставай.       – Уэнсдей, – выдыхает он. – Я не могу.       Она обхватывает его за плечи и пытается приподнять, словно он одного с ней роста, а не выше неё на десять дюймов. Она разочарованно хмыкает, когда понимает, что ни один мускул на его теле не пошевелился, однако, когда она, наконец, поворачивается к Вещи, Тайлер улавливает в ней нотки раздражения.        – Вещь, я не смогу его поднять.       Вещь просто указывает на Тайлера.       Уэнсдей широко раскрывает глаза и снова смотрит на Тайлера.        – Ты прав, – говорит она через некоторое время. Когда Вещь поспешно выставляет свою ладонь, она продолжает, – Я знаю, что ты пошутил, но уже слишком поздно.       В качестве предупреждения Вещь начинает впиваться ногтями в плечо Уэнсдей. Она не обращает на него внимания и вместо этого наклоняется вперёд, чтобы прижаться губами к уху Тайлера. Наступает момент, когда наименее разумная часть её существа начинает насмехаться над ней. Помнишь, как он поступил с тобой так же, посмеявшись над твоим проигрышем? Она это игнорирует и шепчет.       – Хайд, если ты здесь, помоги мне вытащить его отсюда. Пожалуйста.       Затем наступает тишина.       Становится настолько тихо, что, когда она, в конце концов, слышит писк, она принимает его за звон в собственных ушах. Только когда Уэнсдей выпрямляет спину и боковым зрением замечает красный огонёк, она издает:       – Оу!       Она забыла снять датчики с груди Тайлера.       На мониторах позади него отображаются показания его пульса, кровяного давления, температуры и чего-то ещё, но внезапно они зашкаливают до предела.       И тут раздается сигнал тревоги.       Уэнсдей полагает, что мониторы так или иначе, подключены к центральной системе сигнализации, и, должно быть, внезапные аномальные показатели жизнедеятельности Тайлера на это повлияли.       – Но так мы перебудим всю округу, даже тех, кто находится под хлороформом, – комментирует Уэнсдей, прежде чем у неё наступает дежавю.       Глаза Тайлера... нет, постепенно выпучивающиеся глаза Хайда, кожа, начинающая приобретать серый оттенок, растущие клыки, удлиняющиеся кости, увеличивающиеся в размерах когти; она снова наблюдает, как всё это разворачивается перед ней. Сигнал тревоги всё ещё звучит, но он не идёт ни в какое сравнение с рычанием Хайда, когда трансформация, наконец, завершается.       Она не испугалась его тогда, и уж точно не боится сейчас. На самом деле, чувство, которое она испытывает сейчас, больше подобно чувству, появившемуся при их первой встрече в лесу, в ту ночь когда он спас её от Роуэна. Как и тогда, она испытывает благоговейный трепет перед ним.       Вещь вынужден слегка ущипнуть её, чтобы вывести из оцепенения, в котором она находится. Вещь делает несколько отчаянных жестов, приказывая ей спрятаться, и она уклоняется в сторону как раз вовремя, так как Хайд успевает разбить пуленепробиваемое стекло одним ударом кулака.       Тогда всё, что им остается делать, – это идти по следу разрушений, который он оставил. Хотя Уэнсдей всегда предпочитает идти первой, в настоящее время её вполне устраивает следовать за ним хвостом. Она аплодирует своему решению последовать плану дяди Фестера и надеть форму охранника, потому что люди, которые сейчас бегают повсюду, вообще не обращают на неё внимания, даже когда на её плече явно можно заметить отрубленную кисть.       Уэнсдей наблюдает за происходящим перед ней хаосом. Хайд одним движением пальцев отправляет в полёт группу охранников и их оружие, и Уэнсдей чувствует, как чуть-чуть приподнимаются уголки её губ. Она идет по тропинке, проложенной из осколков стекла, хрустящих под её ботинками; это её собственная дорога в Изумрудный город. Впереди неё шагают её лев, железный дровосек и страшила, и всех троих олицетворяет её монстр (в этом сценарии Вещь играет роль Тотошки, но лучше ему об этом не говорить).       За одну секунду она бежит за ним по пятам, когда он добирался до вестибюля, ведущего к парадным дверям; в следующую секунду она слышит что-то похожее на взрыв в задней части здания. Уэнсдей, которую никогда не страшило столпотворение, поворачивается в направлении оглушительного шума, который в результате приводит в действие пожарную сигнализацию. Она неподвижно стоит посреди вестибюля, в то время, как оставшиеся охранники устремляются к задней части здания, казалось бы, забыв о монстре, который всё это затеял. Уэнсдей прочитает об этом инциденте в завтрашней газете под заголовком "Двадцать пять изгоев совершили массовый побег из психиатрической лечебницы в Берлингтоне".       Когда она оборачивается, Хайд уже исчезает из её поля зрения. Когда Уэнсдей бросается к выходу и останавливается на дорожке, чтобы найти его, Тайлер окликает её по имени из-за кустов рядом с парадным входом. Она подбегает к нему и присаживается на корточки рядом.       – Разумно. Если прибудет подкрепление, они смогут заметить Хайда с вертолёта, – говорит она.       – Что дальше? – спрашивает Тайлер.       – Я сказала дяде Фестеру подготовить машину для побега, на всякий случай, – отвечает она и смотрит на него. Каким-то образом, между падающими кирпичами и пожарной сигнализацией, она вдруг осознает, что на нём больше нет никакой одежды. К счастью, у него хватило ума прикрыть часть себя куском ткани. Уэнсдей узнает в нём один из приветственных баннеров с логотипом больницы, которые она заметила на лужайке. Но он не может долго прикрываться баннером, и Уэнсдей ловит себя на том, что гадает, сколько дяде Фестеру ещё потребуется времени, чтобы приехать.       Как будто по мановению её мыслей в их сторону направляется четырехколесный автомобиль. Зная, кто сидит за рулем, она едва ли удивляется тому факту, что это ярко-красный автомобиль с откидным верхом. Он наезжает на все предметы, попадающиеся на его пути, затем, наконец, с визгом останавливается у парадных дверей.       – Это за нами, – резко сообщает Уэнсдей Тайлеру. Она подбегает и садится на пассажирское сиденье рядом с дядей Фестером, в то время, как Тайлер практически прыгает на заднее сиденье. – Поехали! – приказывает она, и дядя Фестер быстро подчиняется.       Уэнсдей смотрит в боковое зеркало и вздыхает с облегчением, когда видит, что их никто не преследует. Что очень удивительно, учитывая, на какой машине они уехали.       – Дядя Фестер, тебе действительно нужно было выбрать именно эту машину?       – Да ладно, Уэнсдей. Мы втроём отправимся в путешествие на красном автомобиле с откидным верхом? Бьюэллер? Бьюэллер? Бьюэллер? – когда Уэнсдей никак не реагирует, он продолжает, – Ты такой Камерон.       – Я понимаю этот намёк, сэр, – встревает Тайлер.       – Именно поэтому ты можешь взять одну из моих запасных вещей, – говорит дядя Фестер, указывая на спортивную сумку, лежащую на полу за пассажирским сиденьем. Пока Тайлер одевается, дядя Фестер наклоняет голову в сторону Уэнсдей. – Куда?       Уэнсдей решительно отвечает:       – Домой.       Поездка занимает семь часов. Около четырёх утра машина въезжает в ворота особняка Аддамсов и едва не попадает в пасть гигантской венериной мухоловки в саду. К счастью, дядя Фестер не забывает нажать на тормоз.       Уэнсдей выходит из машины вместе с Вещью, обходя острые зубы и щупальца плотоядного растения, и встаёт на подъездной дорожке. Она остаётся стоять неподвижно, когда Тайлер выпрыгивает с заднего сиденья машины, одетый в одно из длинных чёрных пальто дяди Фестера. Однако на нём подол пальто едва прикрывает колени, и когда он неторопливо направляется к ней, Уэнсдей видны его обнажённые ноги.       – Я так рад, что тебе не свойственно смеяться, – говорит он ей, подходя к ней ближе.       – Я же говорил тебе, что это моя запасная одежда! – Дядя Фестер хихикает, отъезжая на машине задним ходом и исчезая в утренних сумерках.       Когда эхо двигателя ещё не успело затихнуть, распахивается передняя дверь, открывая их взору отца Уэнсдей в ночном халате.       – Кто там ходит? – кричит Гомес, размахивая саблей.       За его спиной появляется её мать, которая каким-то образом переоделась в вечернее платье.       Заметив Уэнсдей, она ахает:       – Гомес, это же твой старший отпрыск. – Тут она замолкает и хмурит брови. – Но кто это с тобой, дитя моё?       При этих словах Уэнсдей расправляет плечи и смотрит прямо на Мортишу.       – Мама, – говорит она. – Я привела домой нечто таинственное, тёмное и мрачное.