Баллада на четырёх струнах

       Оливье мрачно нахмурился, ожидая лекаря. И где его так долго носит? Самостоятельно перенеся Катрин в первую гостевую комнату, он уложил её на кровать, раздумывая над тем, стоит ли дождаться лекаря, или же начать очистку раны самому. С одной стороны, кровотечение нужно остановить как можно скорее, но рвать странный камзол, показывая, что перед ним лежит отнюдь не юноша… Пока что об их маленькой тайне знали лишь он сам, не спутавший бы Катрин и в бреду белой горячки, и Гримо, до этого видевший Катрин на близком расстоянии. Оливье сомневался, что даже камеристка, выделенная на время пребывания здесь Катрин в прошлый раз, узнала бы девушку в таком виде. Что ж, ещё один аргумент в пользу того, что «зазнавшегося наглеца» отнесли именно в первые гостевые комнаты: сюда можно было бы привести кого угодно, не нарываясь при этом на вопросы со стороны. В то время как сразу направиться в комнату, выделенную девушке, означало бы если и не раскрытие её личности, то понимание того, что их связывает что-то большее, чем показывалось.        — Глупая девчонка, — пробормотал он в сердцах, убирая прилипшую к лицу прядь волос. — Зачем ты это затеяла? К чему всё это? Ответа от Катрин, лежащей столь неподвижно, что в груди рождалось то самое странное чувство пустоты, не последовало. Впрочем, а чего еще ожидать при подобном раскладе? Сейчас она хотя бы находится здесь, рядом, а не в сотнях миль, и, что важнее, четырех столетиях от него. Оливье нахмурился сильнее — ему не нравилась эта ситуация: он искренне желал разбить голову тому идиоту, не видевшему, с кем он скрестил шпаги, на кусочки! По пути в Ла Фер, граф до боли стиснул зубы и сильнее вцепился в поводья, стараясь совладать с эмоциями, лишь бы не думать о том, что сегодня могло случиться непоправимое. Представлять же девушку в объятиях других мужей — того, кто чуть не убил её — немыслимо! Скрестив руки на груди, внимательно рассматривая девушку, Оливье словно пытался прочесть её мысли: «Нет, это абсолютно неприемлемо. То, что она прикинулась мужчиной, это одно. Пусть и редко, но некоторые дамы, включая ту же де Шеврез, такое проделывали. Но назначить дуэль — это выше всякого понимания»… Каждый миг ожидания превращался в пытку. Нет уж, надеяться на чудо и наскоро сделанную тампонаду, попросту глупо — нужно действовать самому. У Оливье определенно были должные навыки для оказания первой помощи при ранениях: он сбился со счета, сколько раз ему приходилось бинтовать себя самому, или же доверять умелым рукам друзей свои раны, видя, что лекаря не хватает на всех и тот не может подойти незамедлительно. Достав из-за пояса клинок, Оливье окончательно разорвал белую куртку, открывая доступ к ране. Что ж, выглядит не так уж и плохо: кровь уже остановилась. «Мы обязательно поговорим об этом, когда она сможет меня слышать»— думал Оливье, беря со стола графин с водой и, смочив платок, осторожно протирая кожу от крови и, вполне вероятно, грязи. Остановив на мгновение свой взгляд на причудливом корсете, прикрывающем грудь, Оливье лишь покачал головой, дивясь моде Московии будущего."Я скажу ей, что такие поступки недопустимы. Что она подвергла себя опасности: подумать только, выдала себя за мужчину, а все ради чего? Чтобы участвовать в дуэли? Я хочу знать, что в ее голову вообще пришло, такое делать!» — Лекарь прибыл, — к его удивлению, всё же произнёс Гримо, пропуская вперед средних лет господина с маленьким саквояжем. — Шевалье? — Позже, — отмахнулся граф, внимание которого теперь было сосредоточено на ином. — Прошу Вас, мсье Леруа, — указывая на девушку без сознания, произнес Оливье. — Надеюсь, я могу рассчитывать, что всё останется между нами. Мэтр, уж точно не ожидавший от графа такого вопроса, кивнул, склоняясь над раной девушки, и, пусть и дивясь неясному наряду, целиком и полностью сосредотачиваясь на ключице. Достав из саквояжа необходимые пузырьки, он обеззаразил рану, мимоходом удивляясь, отчего у не столь уж бедной, судя по одежде, девушки, одна кожа да кости. Тщательно обработав рану, и ловко наложив повязку — опыт всё же был немалый, пусть и в отношении ран мужчин, лекарь сказал, что их необходимо будет накладывать, по меньшей мере, еще неделю, а также на время ограничить движения рукой. Благо, хоть артерии не задеты, а то дело приобрело бы куда более скверный характер. Внимательно выслушав, Оливье кивнул, глядя на лекаря. Его взгляд вернулся к Кате, все ещё не веря до конца в то, что происходящее — реально. — И сколько времени она не сможет полноценно пользоваться рукой? — Сложно сказать, — уклончиво ответил мужчина. — Неделю, если будет осторожна. И месяц, если будет утруждать себя. Оливье на миг устало прикрыл глаза: «Глупая девчонка… Наверняка, не отбери у нее шпагу, она побежит на тренировку, как только очнется.» — Мыслей о серьезном заражении нет? — Пока нет, но всё в руках Господа. Следует тщательно обрабатывать рану. К тому же… — Мэтр Леруа с некоторой тревогой взглянул на графа: Оливье молчал, замерев, погруженный в собственные невеселые мысли. — Тому, что мадемуазель до сих пор не очнулась тоже есть несколько причин, выявить одну из которых, мы, к сожалению, не в силах. Уверен, Вы сможете позаботиться о ней должным образом. — Благодарю, господин Леруа. Вы можете идти. Деньги возьмите у моего управляющего, — выслушав рекомендации, ответил Оливье, погруженный в раздумья. Бросив взгляд на Катрин, и устало потерев лицо рукой, Оливье едва подавил улыбку, понимая, что медицина во времени Катрин уже шагнула в разы дальше. Наверняка, там, кроме общих фраз, можно было бы, если не буквально влезть человеку в голову, то хотя бы попытаться. А здесь что? Порой, когда неудачно падают с лошади, ударяясь головой, разум уходит из тела, оставляя тому лишь безумие. Если и Катрин сейчас постигнет та же участь… Тихий стон, сорвавшийся с губ, послужил сигналом о пробуждении. Подняв взгляд, Оливье отметил, как на него, запуганно и загнанно, пока не понимая, что происходит, смотрит, своими такими же зелеными глазами, та, о ком он думал. — Оливье… — тихо, словно бы и не веря в реальность происходящего, произнесла девушка, тут же прикрываясь руками, отчего, еще более тревожа только забинтованную рану, чуть всхлипнула от боли. — Не двигайтесь! — резко велел граф, хватая Катрин за плечо и не давая пошевелиться. — Вы должны держать руку в неподвижности, иначе только навредите. — Это и правда Вы… — не веря, но всё же так радостно, как только могла, произнесла девушка, чуть улыбаясь. — Простите, для меня это столь неожиданно. Я и представить не могла, что увижусь с Вами. Подумать только, еще утром я ходила в университет, а теперь я здесь. У Вас. Немыслимо… — Катя говорила в разы больше, чем следовало бы, стараясь разрядить обстановку, будто это могло помочь убрать из глаз Оливье застывшую в них тревогу. «Вы будете удивлены, узнав, что и я не ожидал встретиться в таких обстоятельствах. Но судьба решила иначе», — подумалось вдруг Оливье, однако вслух он спросил иное: «Как Вы себя чувствуете?» — дежурная фраза, сказанная без ледяного укора, была в ответ воспринята девушкой почти как музыка, которую она не слышала так долго. — Сносно, — кратко ответила Катя, но видя настойчивый взгляд, продолжила: — Меня давно уже не ранили холодным оружием, трудно привыкнуть к ощущениям. Оливье снова посмотрел на Катрин, нахмурившись:«Должно быть, она еще не совсем в себе, раз говорит о подобном в такой манере». — Трудно? Это еще мягко сказано, мадемуазель. Вы хоть представляете, каков мог быть исход? Вы уже в том возрасте, когда должны осознавать последствия своих поступков. Это было глупо. — Разумеется, мсье, — покорно согласилась Катя, прекрасно понимая, что он прав. — Я готова к последствиям. Не зная, что можно ответить на такое, Оливье лишь вздохнул. Ладно бы Катрин действительно была сумасшедшей и не отдавала отчета в своих действиях, но вести себя столь неподобающим образом, находясь при этом в уме и трезвой памяти… — Хочу, чтоб Вы знали, мадемуазель Катрин, я испытываю крайнее негодование по этому поводу, однако сейчас о подробном разборе Вашей выходки не может быть и речи, — тон его был резок, а сам господин — весьма суров, отчего Катя, чуть склонила голову, внимая каждому его слову. — Набирайтесь сил. Вечером, если будете в состоянии держать вилку, побеседуем за ужином. А сейчас прошу меня простить, есть некоторые вещи, требующие моего внимания. Приподняв в усмешке уголки губ на его ироничное высказывание, Катя смотрела вслед удаляющемуся мужчине, отчаянно не желая верить в то, что сейчас Оливье де Ла Фер попросту сбегал от разговора. Плечи его были опущены, а осанка — столь безукоризненна, что впору было подумать о проглоченной шпаге. Откинувшись на подушках, и наконец ощутив себя в полной безопасности, девушка устало прикрыла глаза, сама не замечая, как погружается в сон.

***

Внимательно выслушав управляющего, заверившего, что со стороны Франсуа не будет никаких претензий, а сумма выплаченной компенсации его вполне устраивает, Оливье потёр виски. Одной проблемой меньше — уже хорошо. Оставалось лишь разобраться с возможными слухами, если те всё же успели просочиться. Благо еще, что никто из присутствующих не знал, что наглец, вызвавший на дуэль шевалье, был девушкой. С другой стороны, будем откровенны, прислуга в доме не настолько глупа, чтоб, сложив «два» и «два» не прийти к логичному выводу: если дуэлирует юнец, которого ранят, а позже доставляют в поместье, и к нему вызывают лекаря, то совершенно невозможно объяснить, как за ночь юноша превращается в девушку, имеющую точь-в-точь такую же рану на ключице. Но говорить об этом прямо и открыто самостоятельно… Нет уж, пусть сами судачат меж собой, тогда история обрастет слухами, и в какой-то момент и вовсе лишится зерна истины. Вот тогда-то можно будет сказать, что в руках держала шпагу не Катрин, а её брат, например, повздоривший с шевалье из-за неосторожного взгляда на сестру. Можно подумать, кому-то есть дело до настоящего повода! Сейчас гораздо важнее было выяснить намерения самой Катрин. Ввязаться в дуэль, подумать только! И ради чего? Ей отказались говорить, как пройти в его поместье? Нагрубили, оскорбив во всеуслышание? Что могло произойти, чтоб не такая уж и глупая девушка молчком схватилась за оружие? Едва ли ее хотели бы взять силой — тогда шевалье Франсуа знал бы, что перед ним стоит девушка. Так что же тогда вынудило Катрин буквально-таки наброситься на первого встречного?.. Так много вопросов и ни одного ответа: сам Франсуа, со слов Гримо, абсолютно не понимал причин дуэли, считая юнца наглым и в край зазнавшимся. — Позовите Амели, — приказал Оливье своему слуге, стоящему неподалеку. — И скажите повару, чтоб подал ужин через час: уверен, наша гостья проголодается. Учтивый кивок в ответ означал согласие. Задумавшись о том, с чего бы начать объяснения с мадемуазель Катрин — или всё же стоит отложить это до утра? — Оливье поднял взгляд лишь в тот момент, когда камеристка, учтиво кланяясь, уже вошла и встала подле него. — Ваша светлость хотели меня видеть. — Да, — подтвердил граф. — Прошу Вас, прикажите горничной растопить камин в гостевой спальне. Необходимо навести в ней порядок и застелить кровать. Проверить балдахин… В общем, в ближайшее время там всё должно быть приведено в надлежащий вид. — Вы говорите о той спальне, что занимала мадемуазель Катрин, и которую Вы приказали запереть на ключ и оставить всё, как есть? — уточнила Амели, не веря собственным ушам. — Да, Вы верно поняли. Если более вопросов нет, то можете начинать. — Хорошо, мсье, — учтиво поклонилась камеристка, пряча улыбку и думая о том, что если к его светлости и правда прибыла мадемуазель Катрин — это ли не счастье для их поместья? Странно, конечно, что с мадемуазель снова нет ни слуг, ни даже вещей, однако думать над причинами подобного могло быть чревато. Да и так ли это важно, если в компании мадемуазель Катрин обычно угрюмый мужчина становился не только учтивым, но и более открытым? Вспоминая прошедшее время, Амели думала о том, с каким вниманием относился граф к своей гостье, не говоря уже о том, что произошло после её резкого ухода. Сейчас же, пусть он и был чем-то обеспокоен, в глазах господина всё же читалась радость. Оливье де Ла Фер же, раздав все указания и предусмотрев, кажется, всё возможное, ушел в кабинет, вновь садясь за стол и задумчиво глядя перед собой. Навязчивые мысли о причинах поведения Катрин никак не хотели покидать его. Что, что могло заставить её поступить столь опрометчиво? Сейчас, лежа на кровати и не сильно разнясь цветом лица с цветом белоснежных простыней, Катрин, кажется, утратила весь свой пыл. Уже совсем скоро, если девушке не стало хуже в его отсутствие, они встретятся за ужином, на котором Катрин, к надеждам графа, сможет поведать ему о своих мотивах самостоятельно. Так стоит ли сейчас строить домыслы, если совсем скоро он всё узнает из первых уст?.. Благо еще, что шевалье Франсуа не был заинтересован в том, чтоб доложить о произошедшем королю — иначе так просто можно было и не отделаться. Не то, чтоб Людовик не знал о том, что эдикт о запрете дуэлей постоянно нарушается, но объяснить королю, отчего на его верноподданого напала неизвестно откуда взявшаяся девушка — за гранью его возможностей. Впрочем, не исключено, что и сам Франсуа захотел бы замять историю, узнай он, что покалечил юную мадемуазель. Этому ловеласу крайне важна репутация дамского угодника и покорителя женских сердец, а не калечанья юных девиц. И всё же от одной мысли о том, что сегодня, совершенно об этом не догадываясь, он мог потерять Катрин навсегда, по телу невольно пробегал холодок. Восстанавливая картину произошедшего, Оливье корил себя за медлительность: вот к воротам поместья подъезжает карета со взмыленными лошадьми и кучером, не вяжущем слова в предложения; вот Гримо, худо-бедно выяснив, что во владениях его господина двое решили устроить дуэль, спешит с этим известием к самому графу, а он… Вместо того, чтоб ехать как можно быстрее, он неспешно оделся, кляня про себя идиотов, решивших проверить себя в столь неподходящую погоду. Лишь увидев на её пальце подаренное им же кольцо с изумрудом, Оливье понял наконец, чем именно так вредны дуэли, отчего их хотят искоренить, всеми силами запрещая дворянам проливать свою кровь почем зря. А что было бы, прибудь он на место позже? Потеряв счет времени, Оливье отреагировал лишь на шум входящего Гримо, жестами показывающего, что повар уже готов подавать ужин. — В столовой? — Нет, велите подать ужин в гостевой спальне. Займитесь лично, не стоит, чтоб мадемуазель видели сейчас. — Вина? — спросил Гримо, и так зная ответ, ведь первым делом при кровопотере раненые предпочитали именно красные вина. Однако он не осмеливался отдать распоряжение повару самолично. — Красное, сухое. Думаю, бордо вполне подойдет. Когда Гримо ушел, Оливье еще раз напомнил себе, что всё, как бы ужасно это не выглядело, уже обошлось. Сегодняшний день едва ли можно было назвать удачным, но Катрин была жива. Та, кого он так долго ждал безо всякой надежды, теперь действительно была здесь, в его поместье. А теперь, судя по всему, она слаба, голодна и ждет его. Решив, что заставлять мадемуазель ждать — дурной тон, Оливье, собравшись с духом, вышел из кабинета, направляясь в гостевую комнату.