Книга Химеры

      Услышав, как леди Мэрионн просит Джонатана пойти и посчитать звёзды, Рика сначала решила, что в общей комнате открыто окно и стоит телескоп. Потом сама осознала свою ошибку, вспомнив, что небо сейчас затянуто тучами, — какие уж тут звёзды в дождь?       Но звёзды были. На потолке и отчасти на стенах, выкрашенных в густой сине-фиолетовый цвет. Большие золотые — и белые точки, больше похожие на капли краски, только флюоресцирующие. Именно их и считал в полумраке Джонатан, сидя на полу на диванной подушке и обхватив длинными руками прижатые к груди колени. Считал тихонько, шёпотом — но вслух, слегка покачиваясь и кивая головой в такт своему счёту.       — Десять тысяч семьсот шестьдесят восемь… десять тысяч семьсот шестьдесят девять…       Даже этих точек на потолке никак не могло быть десять тысяч. Но Джонатан считал. Возможно, он действительно видел за этими нарисованными звёздами бездонные глубины космоса, кто знает?       Помня все наказы Мэрионн, Рика осторожно подошла к юноше сбоку и опустилась на колени. Мерный тихий счёт при этом не прервался ни на секунду, и девушка принялась терпеливо ждать.       Только когда прозвучало число «одиннадцать тысяч», Джонатан глубоко вздохнул, убрал со лба упавшие тёмные пряди и повернулся к Рике — мелко смаргивая и щурясь, как будто смотрел на яркий источник света.       — Здравствуй, Джонатан, — тихо сказала девушка. — Я — Рика Клейтон.       — Здравствуй, Рика, — кивнул тот, не меняя позы и не делая никаких попыток встать или протянуть руку для рукопожатия; он даже не развернулся из позы эмбриона. — Я — Джонатан Кейн. Леди Мэри просит меня говорить всем, что моя фамилия Напье. Но я знаю, что тебе можно сказать правду.       — Знаешь? — удивлённо переспросила девушка.       Тот кивнул, слегка рассеянно смотря и на неё, и сквозь неё.       — Мне приснилось. Я не успел рассказать леди Мэри. Ты от моей сестры, верно?       — Это не совсем так… — начала Рика, но Джонатан уверенно перебил её:       — Ты от неё. Только она сама ещё об этом не знает. Как не знает про меня. Но так было надо.       Он смешно и неуклюже заёрзал, чтобы повернуться к своей собеседнице лицом, всё также обнимая руками колени. Рика приняла это за добрый знак и тоже сменила позу, сев по-турецки, как в шатре старой Цэрин. И осторожно спросила:       — Что тебе ещё приснилось? Что ты знаешь о своей сестре?       Джонатан внезапно улыбнулся — неуверенно и очень застенчиво.       — Она очень красивая. И сильная. И несчастная. А ещё у неё есть чёрный плащ. И маска. И крылатый знак на груди. Но она пока не может их надеть. Пока рядом нет меня.       — Ты бы хотел быть рядом с ней? — тихонько спросила Рика. — Ты бы хотел вернуться и жить вместе с ней в своём доме?       Джонатан по-птичьи склонил голову набок… а потом внезапно встал на ноги, распрямившись одним слитным движением. Куда только пропала почти подростковая угловатость и неловкость! Перед Рикой стоял сильный и гибкий молодой мужчина, настоящий джентльмен с благородной осанкой и уверенным поворотом головы.       — Я знаю, что это сопряжено с некоторыми трудностями, — проговорил он, оправляя манжеты, и даже голос его изменился, лишившись отчасти детских ноток, и фразы стали более сложными и длинными, не такими отрывистыми. — Мне знакомо как понятие смерти, так и проблема с официальным «воскрешением из мёртвых». Но, как ты видишь, Рика Клейтон, я готов и способен быть таким, каким меня готово и способно лицезреть общество. Меня хорошо учили и воспитывали здесь. Я прекрасно притворяюсь… нормальным.       Ещё пара секунд — и этот изящный джентльмен подошёл к низкому детскому стульчику… и каким-то образом уместил там своё седалище, снова скукоживаясь в комок и глядя на Рику по-детски ясными изумрудно-зелёными глазами. А она могла только хлопать ресницами, наблюдая такое перевоплощение: вместо молодого мистера Кейна перед ней снова был Джонатан из Дома-на-Холме.       — Но я знаю, что моя сестра меня любит, — доверчиво пояснил он. — И очень скучает. И знает, что я ненормальный. Но это ничего.       — Потому что даже в детстве не видела в этом ничего плохого? — понимающе кивнула Рика, сцепляя руки в замок.       Джонатан улыбнулся. И буквально за секунду эта улыбка, и так не похожая на хищный оскал Джокера, из тёплой и любящей превратилась в печальную и мудрую.       — Я нужен ей… — медленно проговорил пророк Джонатан Кейн, прикрывая глаза. — Нужен ей так же, как и она мне. Она сейчас поступает… неправильно. Так, как мог бы поступать я. Как могу поступать я.       Он поднял ладони, поднося их к своим сомкнутым векам, повернул сначала тыльной стороной к собеседнице, потом к себе.       — Меня привлекает острое и блестящее, Рика Клейтон. В моих ладонях очень удобно лежит скальпель. Мне не раз снилось, что у меня красные руки. И это было не хорошо и не плохо. Просто было. Леди Мэри говорит, я плохо понимаю чужую боль. Леди Мэри воспитывала меня, как могла. Но дальше меня вести не ей. А моей сестре. Иначе я могу начать делать то же, что она сейчас. И не всегда так, как можно и нужно.       На мгновение позвоночник Рики продрало колючим холодом — и от воспоминаний Химеры, и от простого признания из уст этого странного юноши. Признания и понимания того, что он легко может стать чудовищем.       Она запросто могла представить Джонатана Кейна в фиолетовом пиджаке и с зелёными волосами, с револьвером в одной руке и ножом — или, чёрт его дери, скальпелем! — в другой. Режущим пальцы и уши, как ребёнок, отрывающий лапки мухам, с тем же самым бесстрастным любопытством исследователя и детской непосредственностью в глазах. Вскрывающим животы и засовывающим в них динамитные шашки. Стоящим бок о бок рядом с сестрой — тоже тем ещё чудовищем, кровавой Летучей Мышью, и вот вдвоём их было бы практически невозможно остановить, переметнись они на тёмную сторону.       Но…       Но.       «И я повторяю это «но». Мы ему верим?»       Это твой мир, Мантикора. Тебе решать.       — А почему ты так уверен, что твоя сестра сможет тебе объяснить про чужую боль? — тихо спросила Рика. — Ты же сам говоришь, она сейчас поступает неправильно.       Джонатан открыл глаза. И на миг они показались Рике глазами столетнего старца.       — Она сможет, — медленно проговорил он, обхватывая себя руками за плечи. — Потому что ей всё время больно.       Всё время.       И эта пара слов стала ответом на все вопросы. Просто Джессике Кейн было больно все эти одиннадцать лет.       За младшего брата. За маму и папу. За себя саму, лишившуюся семьи. За всех готэмцев — пусть даже она этого и не понимала. О да, она могла объяснить. А он — он мог её от этой боли избавить. Хотя бы отчасти. Хотя бы в том, что касалось его самого. И надежда, которую эти двое могли принести друг другу и не только, затмевала абсолютно всё.       Золотые звёзды на потолке мерцали и перемигивались о чём-то своём. Рика Клейтон-Вагнер смотрела на спокойно сидевшего перед ней юношу и не знала, кого считать героем на самом деле: отчаянную виджиланте, которая спасает город, как умеет, и которая не сможет — просто не сможет! — не сменить свою тактику из любви к брату, что вот-вот вернётся к ней из мёртвых, — или потрясающе воспитанного аутичного пророка, который всё это время спасал город от гораздо более ужасного чудовища, чем все «Астартес» вместе взятые.       От самого себя.       И она понимала, что решать на самом деле не ей, что она тут просто пришлая вестница, свидетельница поворота чужих судеб, практически не имеющая права голоса в присутствии тех, кто сам выбирает свой путь. Но всё же Рика впервые почувствовала тяжесть чёрного плаща на плечах — того самого, что неоднократно чувствовала на себе Химера, — когда поднялась с места, сделала пару шагов и протянула Джонатану Кейну открытую ладонь. И не вздрогнула, когда он доверчиво вложил в неё свои длинные паучьи пальцы — как раз в тот момент, когда стрелки больших настенных часов со звонким щелчком сошлись в точке зенита, у числа «двенадцать».       — С днём рожденья, Джонатан, — улыбнулась Мантикора, сжимая руку, чтобы помочь юноше подняться. — Пойдём со мной к леди Мэри. Нужно ей сказать, что тебе пора домой.       

***

      Она не поехала с ними — с Альфредом и Джонатаном. У них было всё необходимое, чтобы доказать Джессике и всему миру, что молодой мистер Кейн жив и здоров, — от анализа ДНК до детских воспоминаний, о которых не мог знать никто другой. Мантикора не хотела присутствовать на семейном воссоединении: это было слишком личное дело, и она была там не нужна.       Леди Мэрионн, которую уже никак не получалось называть иначе, проводила её до машины, где терпеливо ждал бдительный Джордж, и на последних шагах сложила свой большой чёрный зонт за ненадобностью. Нет, небо не очистилось внезапным и чудесным образом, и свет звёзд и луны не пролился на вечно пасмурный Готэм и его предместья.       Но дождь кончился.       — Ветер перемен приходит в Готэм, — сказала директриса Дома-на-Холме на прощанье, глядя на Рику лучистыми синими глазами. — Кого-то это может испугать, но я считаю это хорошим знаком. Спасибо вам, мисс Клейтон, за то, что вы делаете. Пусть даже вы считаете своё участие в развивающихся событиях сущей мелочью. Поверьте, это не так. — И, когда Рика уже садилась в машину, добавила, приподняв подбородок с той идеальной точностью, что не даёт достоинству перейти в надменность: — Если вы когда-нибудь пожелаете забрать кого-нибудь из нашего Дома — от вас потребуется только доказать свою платёжеспособность, годящуюся для содержания ребёнка в семье. Всё остальное вы уже доказали.       После такого напутствия Рика уже не сомневалась, что встреча брата и сестры пройдёт хорошо. И подтверждением тому явился идеально белый конверт, лёгший с утра на столик для почты в логове Братства Мутантов. В конверте лежал один-единственный лист плотной бумаги, на котором изящным почерком было выведено приглашение посетить Кейн-мэнор в четыре часа дня. Приглашение только и исключительно для мисс Рики Клейтон.       А на фоне этого все СМИ уже вовсю трубили о чудесном возвращении мистера Кейна-младшего, о котором буквально только что объявила его старшая сестра — собрав пресс-конференцию на ступенях особняка, в который её нога не ступала уже очень много лет. Вечером в этом самом особняке собирался большой приём… Но, судя по назначенному времени, Рику приглашали не на него.       Она не стала пышно одеваться и как-то прихорашиваться — разве что Хоулетт одолжил ей один из своих пиджаков. Вещи Ксава были бы слишком широки для неё в плечах, а так — мужской пиджак, пусть даже пошитый для довольно субтильного молодого человека, смотрелся на стройной девушке вполне себе экстравагантно. А учитывая, что Кейн-мэнор по фото очень даже сильно походил на Уэйн-мэнор, — Химера обещала, что Рика будет чувствовать себя там как дома, безо всякой неловкости.       Так и вышло.       Да, особняк не был пуст и тих: в нём царил радостный гул, повсюду сновали слуги, завершая приготовления к сегодняшнему приёму. Как всегда бесстрастный, но как будто бы помолодевший Альфред, встретивший гостью у дверей, уверенно прокладывал путь по богато и элегантно украшенному залу, лавируя между суетящимися людьми. А потом была главная лестница, совершенно пустой коридор — и дверь кабинета.       Они оба уже были одеты к приёму: Джонатану надо было привыкнуть к новому облику. Когда открылась дверь, он, одетый в безумно идущий ему чёрный костюм, отвлёкся от пристального изучения собственных запонок — и улыбнулся Рике той самой, непосредственной и в чём-то робкой улыбкой, какую она видела в Доме-на-Холме. А Джессика, совершенно обворожительная в лиловом платье и гарнитуре из светлых аметистов и абсолютно не похожая на беспощадного Палача Готэма, встала навстречу гостье и сразу же протянула ей руку.       Пожимая тонкие сильные пальцы, Рика не смогла не подивиться, как причудливо сыграла судьба: двойники Бэтмена и Джокера из этого мира поменялись цветовой гаммой. И именно сейчас, при свете дня и без масок, это было невероятно правильно.       — Кажется, я должна извиниться перед тобой за грубость… Мантикора, — неловко улыбнулась Джессика, и от искреннего счастья, которым полнились теперь её глаза, у Рики приятно закололо кожу головы. — Я ошибалась. У этого города всё-таки есть надежда. И я безумно благодарна тебе за то, что ты мне её вернула.       — Я лишь оказалась в нужном месте в нужное время, — смущённо возразила Рика. — Настоящее чудо совершили леди Мэрионн, Альфред и ваша мать.       — В первые минуты, когда я поняла, что сделала моя мать, я откровенно её возненавидела, — усмехнулась Джессика, оглядываясь на брата. — Но потом поняла. Это того стоило.       А Джонатан тихо проговорил:       — Всему свой час, и время всякому делу под небесами. — И добавил фразу, которую Рика слышала ночью, а он слышать не мог: — Не стоит считать своё участие в развивающихся событиях сущей мелочью, Рика Клейтон. Поверь, это не так.       Рика невольно запунцовела ушами. Брат и сестра переглянулись — на сей раз с совершенно одинаковой улыбкой.       Чтобы снять неловкость, Джессика указала гостье на кресло рядом со столиком, заставленным напитками и холодными закусками — а у того места, что немедленно занял Джонатан, красовался поднос с пирожными и чайник, из носика которого исходил ароматный дымок.       — Прошу, — пригласила Рику хозяйка дома. — У нас есть ещё пара часов до того, как начнут собираться первые гости. А нам будет, о чём поговорить.       И это было так привычно, уютно и по-домашнему, что девушке показалось, что брат и сестра не расставались на одиннадцать лет, а всё это время каждый день чаёвничали. Настолько между ними не было никакой неловкости, какую можно было бы ожидать от людей, потерявших друг друга в детстве и не знающих, как теперь общаться во взрослой жизни.       И уже когда уселись все, а предупредительный Альфред, возникший из-за плеча Рики, словно тень, наклонил над её стаканом носик выбранного графина, Джессика сплела пальцы под подбородком, качнув длинными серьгами, и проговорила:       — Что ж, один раз невозможное уже произошло — почему бы не продолжить эту славную традицию? Расскажи мне, Мантикора, о том, как ты видишь Бэтмена. Бэтмена, который не убивает.       И начались разговоры и разговоры, и Химера тоже в них участвовала, не особо заботясь о раскрытии своей тайны, потому что сейчас речь шла о том, кого она знала лично, — и никто из сидящих за столом не задавал лишних и глупых вопросов. И были обсуждения кредо и кодекса, и гаджетов, и костюма («Как он не путается в плаще?! Это же неудобно!» — Ещё как удобно, просто надо уметь носить! Значит, механизм планирования такой…), и транспорта, и убежища, и многого, многого другого. Включая долгожданное сотрудничество с Братством Мутантов и заказ телохранителей у Саллаха.       И на какой-то момент Джонатан всё-таки заляпал себе пиджак кремом одним неловким движением, а Джессика рассмеялась и сказала, что на такой случай у них готово четыре таких же мужских вечерних костюма — и будет готово впредь, как это было в детстве.       А когда Рике уже было пора уходить, странный готэмский пророк остановил её у самой двери кабинета и, наклонившись над ухом с высоты своего роста, тихонько сказал:       — Мне сегодня снова приснилось, Рика Клейтон. Тебе предстоит ещё много важных встреч, но одна из них будет важнее прочих — и не только для тебя, а ещё и для тебя. — Он специально выделил интонацией последнее слово и выразительно постучал кончиками пальцев девушке по грудине, под ямкой между ключиц. И добавил ещё тише: — Тот, про кого мы сейчас говорили. Тот, кто снится тебе самой, просил передать: когда тебе скажут… «блап»… нужно верить.       — Чему верить? — не поняла девушка, и Химера внутри неё точно так же разделяла это непонимание. — Что значит «блап»?       Но Джонатан уже выпрямился и с хитрым видом прижал палец к губам. И Рика уже знала со слов леди Мэрионн, что после этого от него уже ничего не добьёшься.       И была дорога назад с верным Джорджем, и встретившие её Ксав и Джимми, и Саллах с его парнями, и переливчатое цыганское многоголосье, и запах вина и жареного мяса… Но ближе к полуночи к уже привычной картине добавился новый элемент — ещё одна подъехавшая машина, откуда, улыбаясь во весь рот, выскочила Бланка с разлетевшимися по плечам белоснежными косичками. А потом из этой же машины чуть ли не под руки вытащили ещё одного человека.       И этим человеком был совершенно ошарашенный, но при этом живой и здоровый Курт Вагнер.