Книга Химеры

      Хотелось бы Рике сказать, что при свете дня дом из видения выглядел иначе… Но по правилам, установленным для членов Братства Мутантов, визиты к администрации были разрешены только после заката. Если, конечно, речь не шла об усыновлении.       Потому что Дом-на-Холме, как он гордо именовался на той самой табличке с овальным верхом, которую девушкам так и не довелось прочитать во сне, был детским приютом. И какими бы циниками и мерзавцами ни честили себя Джимми и Чарли, они ни за что не стали бы рисковать и привлекать к этому Дому внимание «Астартес».       Ведь там присматривали за теми, у кого с детства развивались способности, превышающие обычные человеческие.       Сначала в приют позвонил Ксав. Рика с изумлением наблюдала, как рубаха-парень на глазах превратился в изысканного джентльмена, чей прежний современный сленг уступил место весьма галантной и воспитанной речи. Но даже его словесные экзерсисы не поколебали голос на том конце провода: пусть Рика не являлась известным членом Братства и ещё не примелькалась в его отношении, её всё равно ждали только в тёмное время суток — после отбоя, когда дети уже лягут спать.       Весь день прошёл как-то спутанно и скомканно. Цыгане похмелялись, орлы Саллаха сменяли друг друга, Бланка отбыла, наказав ни о чём не беспокоиться, но Рика не могла не переживать за успех её операции в Лондоне. От тревоги и неопределённости у девушки всё валилось из рук, и даже на тренировки с Ксавом её не хватило — хотя он предлагал от всей души, обрадованный тем, что наконец-то появился кто-то, равный ему по силам — кого не страшно задеть слишком сильно.       Положение спас Джимми. Как и обещал, он принялся расспрашивать Химеру о её мире и её приключениях, и Рика — как и в Гималаях, когда эти истории помогали ей держаться на ногах, отвлекаясь от холода и голода, — просто заслушалась, вновь воспринимая то, что она помнила, как свой сон, но на сей раз со стороны. Порой девушка и сама вставляла пару слов, но Химера говорила мысленно и устать никак не могла.       А вечером, после сытного ужина, когда снова загорелись костры и полились мелодии гитар и скрипок, верный Джордж открыл перед Рикой дверцу машины — и через несколько минут они уже выехали на шоссе.       Когда приснопамятный холм показался впереди, зарядил дождь — не ливень, но довольно сильный. И когда Джордж затормозил у ворот, путь через которые был ему заказан, там Рику уже ждали. Высокая сухопарая женщина — нет, не просто женщина, и даже не дама, а настоящая леди, — одетая в глухое чёрное платье с высоким воротом и белоснежными манжетами, стояла недвижно по самому центру между приоткрытых створок, держа над головой большой чёрный зонт. У неё были блестящие чёрные волосы, собранные в элегантный пучок, и острые, неприятные на первый взгляд черты лица. Но подойдя ближе, Рика на миг запнулась, поражённая лучистым сиянием её больших синих глаз.       — Добрый вечер, мисс Клейтон, — поздоровалась женщина в ответ на приветствие Рики, и её голос тоже можно было бы назвать сухим и холодным, но двум девушкам в одном теле пришло на ум другое слово: аристократичность. — Вы от Чарльза и Джеймса, насколько я понимаю. Меня зовут Мэрионн, я директриса Дома-на-Холме. Прошу, следуйте за мной.       Под чёрным зонтом места хватило для двоих. Высокая женщина по имени Мэрионн пересекла двор стремительными широкими шагами. Рика от неожиданности едва поспевала за ней в первые секунды, а сама директриса при заданном темпе умудрялась двигаться с достоинством и изяществом. И уже в холле Дома-на-Холме девушке пришлось потратить пару минут на то, чтобы вытереть ноги о коврик, и она со смущением заметила, насколько успела заляпать свои кроссовки. А Мэрионн в это время неспешно поместила зонт на явно антикварную вешалку для тростей и шляп, и на длинном подоле её платья и на чёрных закрытых туфлях не было видно ни единого пятнышка грязи.       Идеальная леди, — с неловким смешком прокомментировала Химера.       «То ли ещё будет…»       — Прошу за мной, — тут же предложила директриса, как будто подслушав их мысли. — Я не обещаю вам экскурсию, потому что дети уже легли спать, но мы дойдём до моего кабинета — и вы расскажете мне о цели вашего визита.       Это был старый дом. Не развалина, не хибара с прорехами в стенах и крыше, но было отчётливо видно, что здесь не помешал бы ремонт — хотя бы косметический. Об этом Рике по большей части говорили запахи — старого, местами рассохшегося дерева, залежавшейся пыли в тех местах, куда невозможно дотянуться при уборке, и в целом общей старости вещей.       Они поднялись по большой деревянной лестнице, разделявшейся надвое, и свернули в правое крыло, и лишь способности мутанта позволяли Рике ступать так, чтобы не скрипеть ступенями и половицами. Мэрионн же шла впереди, как ледокол, и порой у обеих девушек складывалось ощущение, что она не идёт, а летит или плывёт в нескольких миллиметрах от пола.       Несмотря на отказ в экскурсии, директриса заговорила почти сразу же — идеально выверяя тон и громкость голоса, чтобы и её спутнице было слышно, и не проснулся никто из уже сопевших за рядами дверей.       — Наш Дом был основан достаточно давно, ещё в прошлом… ах, простите, в позапрошлом столетии, в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. Мы существуем на пожертвования, освобождены от налогов и в целом гордимся своей беспристрастностью. Мы принимаем любых детей, кем бы они ни были, и помогаем им развивать свои таланты и искать своё место в большом мире по достижении совершеннолетия. А поскольку мы не являемся муниципальным учреждением, государственные организации давно выработали привычку нас… не замечать.       Она такую паузу сделала, что мне что-то сомнительно, что подобная незаметность имеет под собой естественную природу.        «Эй, может, тебе шляпку с вуалью начать носить? Ты заговорила, прямо как она».       Чёрт, точно… По ходу дела, её манеры — это как акцент моего Курта. Заразно.       Стены коридора, в который они свернули, были увешаны фотографиями. Где-то общими, на которых дети стояли группой, где-то парными или одиночными, а местами среди них попадались и настоящие портреты, нарисованные кистью и красками.       Директриса на фото тоже присутствовала. Всегда в одном и том же платье и с одной и той же причёской. И, насколько смогла разглядеть Рика, внешность её тоже абсолютно не менялась. А фотографии там были очень разных лет…       — Не все наши воспитанники являются сиротами, — продолжала Мэрионн на ходу. — От кого-то родители отказываются в страхе перед их талантами. Кого-то мы изымаем из семей сами, уговаривая взрослых, что держать ребёнка в клетке или чулане — это лишь тратить нервы и подвергать опасности себя и своё жилище.       И порой уговоры явно происходят с применением… сил.       «Не удивлюсь».       — Но, к счастью, бывают те, кому везёт: их родители привозят к нам, как в интернат, забирая домой на лето и праздники. Такие люди чаще всего оказывают нам самые щедрые материальные знаки благодарности за то, как мы помогаем их чадам.       — А если у родителей нет денег, чтобы платить за пребывание здесь детей? — осмелилась задать вопрос Рика.       Мэрионн остановилась перед массивной дубовой дверью с ярко начищенной бронзовой ручкой, бросила на девушку быстрый острый взгляд из-под слегка нахмуренных бровей и на полтона резче произнесла:       — Я ведь уже сказала, мисс Клейтон. Мы принимаем всех. — И, выдержав секундную паузу, повернула ручку и толкнула дверь внутрь. — Прошу.       Кабинет директрисы Дома-на-Холме поразил Мантикору до глубины души, а Химере чем-то неуловимым напомнил кабинет Константина в школе «Нова» — тот самый, который находился совсем не в школе, а на его колдовской мельнице.       Здесь не было никаких магических знаков, черепов и разноцветных флаконов, зато на шкафу громоздилось чучело филина, распахнувшего здоровенные крылья. Шкаф был полон книг, старинных и современных, явно расставленных не по годам, жанрам и авторам, а по какой-то, ведомой лишь самой хозяйке кабинета, системе. В дальнем углу красовался огромный антикварный глобус, у одного из высоких окон стоял массивный телескоп, с люстры свисала модель Солнечной системы, выполненная не из пластмассы, а из поделочного камня. Сама люстра была сейчас отключена, а освещение в кабинете обеспечивали горящий камин, несколько свечей и, внезапно, керосиновая лампа — в которой не было керосина, но зато горела маленькая диодная лампочка. А полки, комоды и большой письменный стол были уставлены самыми разнообразными и порой очень странными вещами. Рика довольно быстро отвела от них взгляд, пытаясь убедить себя, что глазеть — невежливо, но сразу же поняла, что от неё напрочь ускользает логика их расстановки. Зачем, к примеру, надо было размещать рядом снежный шар со зданием внутри, очень похожим на Часовую башню, призовой кубок за первое место по фехтованию, старинный стетоскоп и открытую шкатулку с шестью деревянными шариками? Шарики были заслуженные, покрытые облупившейся, практически выцветшей краской, явно истёртые чьими-то руками — два красных, два зелёных и два синих.       Мэрион указала гостье на кресло для посетителей — удобное, мягкое, обитое чуть потёртой зелёной кожей, — а сама отошла к окну, прямая, как кариатида, и чуть вздёрнула подбородок, скрещивая руки на груди.       — Что же, мисс Клейтон, я вас слушаю. Излагайте, какое у вас ко мне дело.       Рика набрала воздуху в грудь — и шумно выдохнула, не зная, с чего начать. За весь сегодняшний день и за всё время, проведённое в дороге, она так и не придумала, с какой речью обратиться к директрисе Дома-на-Холме. Джимми, Ксав и Химера советовали говорить правду, но девушка не могла представить, как обратиться к незнакомому человеку с речью а-ля «вы знаете, я сама не знаю, зачем мне к вам надо, но мне указал на ваш дом во сне один покойный герой из другого мира, про которого в нашем мире рисуют комиксы и снимают фильмы…»       Мэрионн выжидательно смотрела на неё, подняв тонкую, изящную бровь. Рика никак не могла найти слов… И тут раздался короткий стук в дверь, а потом скрип открываемой створки.       Девушка сидела спиной к двери и вошедшего не видела, но зато заметила, как изменилось лицо Мэрионн. Сухое и вежливое официальное выражение сменилось, как бы странно это ни звучало, строгим теплом — именно так это ощущение определила Химера своей эмпатией.       — Джонатан, — более мягким и приглушённым тоном обратилась к вошедшему директриса, — почему ты не у себя в комнате? Уже поздно, и ты же видишь, у меня гостья.       — Простите, леди Мэри, — раздался от входа молодой, чуть протяжный мужской голос. — Но мне приснилось. И я не могу заснуть. Вы знаете, мне всегда тревожно, когда снится.       Рика обернулась — и застыла на месте, потому что в ней застыла поражённая Химера. На пороге стоял высокий и в чём-то нескладный молодой человек, уже прошедший пубертатный период, но явно до сих пор не знающий, куда девать свои длинные руки и ноги. Нет, его волосы не были зелёными, а аккуратно застёгнутый, несмотря на позднее время, пиджак не был фиолетовым, но — острый нос, острый подбородок, широкий лягушачий рот, который так легко можно было бы растягивать в улыбке…       Это был молодой Джокер. Практически — почти Шут, оставшийся в мире, который уже нельзя было называть миром Хозяина. Вот только он совсем не улыбался. Серьёзным было его лицо. Серьёзным — и, одновременно, и очень внимательным, и немножко растерянным. И с этого лица на всех присутствующих смотрели очень знакомые Рике изумрудно-зелёные глаза, которые она видела вблизи совсем-совсем недавно.       — Иди в общую комнату, Джонатан, — проговорила Мэрионн. — Садись считать звёзды и жди меня. Я приду, когда освобожусь. Хорошо?       — Хорошо, леди Мэри.       Молодой человек коротко поклонился и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. На Рику он не обратил ни малейшего внимания.       Обернувшись снова, девушка заметила, каким взглядом провожала юношу Мэрионн. Взглядом, полным тепла и неприкрытого сочувствия, приправленного капелькой беспокойства. И именно теперь она поняла, зачем их с Химерой привёл сюда Бэтмен. Нужно было просто подтвердить догадку…       — Скажите, госпожа директриса… — медленно и осторожно начала Рика, молясь всем африканским богам, чтобы её интерес не восприняли превратно. — А сколько лет у вас в Доме обитает этот молодой человек? Случайно… не одиннадцать?       

***

      Их было трое в этом кабинете. По сути, конечно, четверо, но бестелесную Химеру сейчас никто не считал, даже она сама. И нет, третьим был не Джонатан. Им был тот, при виде кого Химера в очередной раз самоустранилась от происходящего, пробормотав, что Мантикоре пора учиться ориентироваться в подобных беседах без её деятельного вмешательства. И без багажа знаний о другом мире, который мог бы в мире этом только помешать.       Правда, это был не тот случай… Поскольку третьим человеком, ступившим в кабинет директрисы Дома-на-Холме совсем недавно, был худощавый человек среднего роста и средних лет, с идеальной осанкой, высоким лбом и тонкими усиками.       Альфред Пенниуорт. Дворецкий семейства Кейн.       И приехал он сюда отнюдь не ради общения с Мантикорой, а совсем по другому вопросу. Просто Мэрионн, выслушав Рику, пришла к выводу, что эти две назначенные беседы можно объединить в одну.       Дело в том, что Джонатану Кейну, сыну Томаса и Марты и брату Джессики, которого весь мир считал погибшим, с двенадцатым ударом часов должен был исполниться двадцать один год. И по законам Дома — он не мог более считаться местным воспитанником.       — Мы и так тянули, сколько могли, — говорила Мэрионн, хмуря идеальные брови. — Большинство детей покидают наши стены, когда им исполняется восемнадцать. Но у Джонатана настолько… особый случай…       В довесок к тому, что в его смерти была уверена даже его сестра, Джонатан обладал некой толикой пророческого дара. Ему снились сны, являвшие собой то яркое и определённое, то туманное и непонятное будущее. И этот дар, доступный ему с детства, давался юноше непростой ценой.       Джонатан Кейн был аутистом. Высоко социализированным, с достаточно лёгкой степенью отклонения — не как приснопамятный «человек дождя», пусть и обращаться с цифрами у него получалось гораздо лучше, чем с людьми. Благодаря воспитанию и обучению в Доме-на-Холме, он мог вести себя таким образом, что его особенности могли казаться лишь определённой степенью замкнутости и некоторого чудачества. Но — только при условии, что рядом с ним находятся люди, знающие о его состоянии…       — Именно поэтому в данный момент получается так, что мы решаем его будущее, — сухо объяснила Мэрионн, и её пальцы, лежавшие на столешнице, чуть дрогнули. Рика нутром почуяла, что обычный человек на её месте давным-давно бы этими самыми пальцами барабанил… Но, видимо, это было недостойно леди. — Финальный выбор, естественно, остаётся за ним самим. Но до сего вечера мой вариант казался мне предпочтительным: позволить Джонатану остаться здесь на правах работника. Дать войти в штат, чтобы он связал свою жизнь с Домом и далее. Мистер Пенниуорт, в свою очередь, предлагал свои услуги по устроению жизни Джонатана в Готэме — под другой фамилией, на другой работе и так далее. Но… — и тут она бросила на мужчину острый взгляд, — мистер Пенниуорт сам понимает, с какими проблемами это сопряжено.       Дворецкий семейства Кейн с достоинством выдержал взгляд и чуть поклонился директрисе.       — Погодите! — взмолилась Рика. — Давайте начнём сначала. Объясните мне, пожалуйста, почему весь Готэм считает, что Джонатан Кейн погиб одиннадцать лет назад, и зачем нужно было держать в неведении его сестру?       — Его сестру и его отца — вплоть до его трагической кончины, — педантично уточнил Альфред Пенниуорт. — Тому были причины. И если леди Мэрионн считает, что вам можно доверить эту тайну, — что ж, я расскажу всё.       Он сделал паузу, чтобы глотнуть чая, и Рика нахмурилась:       — Минуточку… Вы сказали «сестру и отца». Не мать? Она знала?       Глаза Альфреда посуровели. Он чуть расправил плечи, и сразу стало понятно, что когда-то в молодости этот человек был военным.       — Я служу фамилии Кейн, мисс Клейтон, — медленно проговорил он. — И никогда не говорил, что моя преданность принадлежит какому-то конкретному человеку. Поступая на службу, как и мой отец до меня, я поклялся, что буду верен — но не Томасу Кейну. А семье. Прошу это учесть, когда я буду рассказывать о произошедшем.       А рассказывать было что!       Начать с того, что о пророческих снах Джонатана его родители знали с тех пор, как мальчик научился говорить. Томас не придавал им особого значения, считая пустой блажью, а вот Марта — о да, Марта Кейн понимала, каким даром владеет её сын. И когда к ним пришли от «Астартес», встала грудью на его защиту, готовая сражаться, как львица, и чуть ли сама не пустила в ход когти и зубы — лишь бы не отдать им Джонатана. Марта хорошо слушала своё дитя: она уже примерно понимала, что именно представляет собой эта организация.       Сам Томас был бы только рад отдать сына «на воспитание». Замкнутый и рассеянный мальчик со странными снами, да ещё и с психическими особенностями, с которым ни в бейсбол поиграть, ни на скачки не сходить… Куда больше мистер Кейн любил старшую дочь — резвую, спортивную, находчивую и острую на язык. Но жену он любил не меньше, и поэтому уступил её мольбам и не отдал ребёнка.       А Марта, не будь дурой, организовала фальшивое покушение на Джонатана. Она понимала, что «Астартес» не остановятся перед отказом: им нужен был пророк, какими бы туманными и непонятными ни были порой его предсказания. Действовать нужно было быстро и втайне от всех — и как удачно верный дворецкий принёс ей весточку о Доме-на-Холме…       Естественно, после подстроенной аварии Марта была безутешна. Её скорбь была вполне искренней: в конце концов, она своими руками отдала сына в другую семью и поклялась не видеться с ним до конца своих дней — или до того момента, пока не пройдёт угроза «Астартес». Стоит ли и говорить, что конец её дней наступил раньше — и, в отличие от мнимой смерти Джонатана, самый настоящий?       Если бы «Астартес» не пожадничали — кто знает, быть может, Томас Кейн и пренебрёг бы предостережениями жены, и его деньги всё же потекли бы в их казну, а то и сам бы он мог оказаться в их рядах, подобно мистеру Ксавье-старшему. Но они совершили ошибку: не получив сына — пришли за дочерью. И это Рика знала от Джима, что Джессика Кейн была чистым человеком, без малейшего признака даже латентной мутации. Но то ли в «Астартес» полагали, что брат и сестра — одна сатана, то ли считали, что своими методами могут добиться пробуждения сверхспособностей и у обычного человека.       Томас был в ярости. Перспектива расстаться с милой его сердцу дочерью, ещё и после «смерти» сына, которого он всё-таки по-своему любил, заставила его порвать все отношения с «Астартес» — даже намечавшиеся финансовые. За это чета Кейнов и поплатилась жизнью. Джессику, теперь являющуюся единственной представительницей семьи, оставили в покое — слишком заметная цель, — а Джонатан так и продолжал жить в Доме-на-Холме, и об этом из его былого окружения знал только Альфред Пенниуорт.       — Я одного не понимаю, — задумчиво сказала Рика, когда дворецкий закончил свой рассказ, — почему у вас только два варианта? Или оставить Джонатана здесь, или организовать ему другую личность и другую жизнь. Почему бы не вернуть его в семью? Объявить чудом нашедшимся, типа был не мёртв, а только ранен, и всё такое…       Мэрионн и Альфред переглянулись. Потом дворецкий осторожно заговорил:       — Во-первых, мисс Клейтон, угрозу «Астартес» ещё никто не отменял. Да, будучи совершеннолетним, мастер Джонатан теряет некоторые риски столкновения с ними: по крайней мере, его никто им не отдаст против воли. Но я сомневаюсь, что эти люди так просто смирятся со своим поражением. Мастера Джонатана могут просто-напросто попытаться похитить.       — И вот тут как раз могут помочь ребята из Братства Мутантов! — прищёлкнула пальцами Рика. — Приставить к нему телохранителей от того же Саллаха — и шиш к нему кто подберётся. И, если я правильно понимаю, за годы Джонатан развил свой дар — и сможет почувствовать, если ему будет угрожать опасность.       — Некоторая логика в этом есть… — задумчиво протянула Мэрионн, касаясь пальцами подбородка. — Если вы говорите о том Саллахе, о котором я думаю, — а он такой один, — его люди могут и справиться. Но могут и не справиться. Если за Джонатаном пришлют подчинённых «Астартес» мутантов.       — Я уверена, Братство сможет позаботиться и об этом, — отмахнулась Рика, а потом с подозрением прищурилась: — Но вы сказали «во-первых», мистер Пенниуорт. Есть «во-вторых»?       Альфред вздохнул и опустил глаза.       — Мисс Джессика… откровенно отдалилась от дел семьи. К стыду своему, я не уверен в том, как она может воспринять возвращение брата. После смерти родителей она покинула особняк и с тех пор обитает в своей квартире в Готэме. Да, она глава компании, но, насколько я её понял, о гибели близких она старается не думать. Именно «насколько понял», поскольку она уже давно не общается со мной. Оборвала все связи с семейным гнездом и не появляется даже на поминальных годовщинах… А я не могу не думать о том, что мисс Джессика в этом отношении разделяет моё собственное мнение — и считает, что я отчасти виновен в смерти её родителей. В конце концов, я ведь действительно мог быть рядом и попытаться защитить хоть кого-то… Возможно, она подсознательно чувствует и свою вину, пусть и совершенно не оправданную: ей ведь было всего четырнадцать.       — И этим вы оправдываете её загулы, — сухо усмехнулась Мэрионн. — Прошу прощения за резкое слово, мистер Пенниуорт, но вот уж что-что, а её поведение я никак не могу назвать приличествующим юной леди и главе семьи.       Её слова донеслись до ушей Рики уже как будто через толщу воды — настолько сильным было её изумление. Не с первого раза прокашлявшись, чтобы не сипеть, она неверяще тряхнула головой — и выдала прямым текстом, уже не заботясь о том, что это была не её тайна:       — Стоп-стоп-стоп. Ладно вы, леди Мэрионн, но — мистер Пенниуорт… Вы хотите сказать, что действительно не знаете, чем мисс Кейн на самом деле занимается по ночам?!