Песнь вещего ворона

      Снегири стаями летали от одной рябины до другой, объедая сухие ягоды и оставляя на припорошенных снегом крышах свои крошечные следы. Зима в тот год в Ладоге стояла никудышная. Бывало, подморозит ночью, затянутся лужи на торговой площади ровной ледяной коркой, сырые ветки покроются инеем, ну а днем все по новой: с неба морось, а под ногами каша из земли, воды и снега. Дрова приходилось подолгу сушить в сенях, прежде чем растапливать печи. Даже Волхов лишь на пару шагов от берега льдом встал, да и тот рыбаки разломали.         День в крепости проходил размеренно, похожий на любой другой в эту пору. Дружина несла службу, прохаживаясь на высоких каменных стенах в дозоре. Дворовые тащили из погребов корзины с летними запасами к вечно ломящемуся столу. Много же снеди нужно было, чтоб прокормить всех воинов и гостей князя Доброслава.        Шумный двор гридницы тоже не пустовал. Витязи из старшей дружины стояли под украшенными сосульками крышами и лениво гоготали о своем. Молодняк же в поте лица осваивал премудрости ратного дела. Кто меченый бой, кто стрельбу из лука в дальнем безлюдном конце крепости. Но все то и дело косили любопытные взгляды в центр двора, туда, где, марая сапоги в дворовой грязи, в схватке сцепились двое.        Матерый, высокий, широкоплечий мужчина со светло-русыми отросшими волосами и опрятной бородой, которую украшали бусины с вырезанными на них рунами. Скуластый, с насмешливой ухмылкой на губах. Нос с горбинкой, ломанный давно и не раз. Несмотря на свою внешнюю неповоротливость, держался он легко, ловко уходя и отбивая удары второго.        Темные короткие волосы, правильные черты лица, соболиные брови и карие глаза-угольки. Рослый, но с присущей юному возрасту нескладной худобой, которая, впрочем через год-другой пройдет, едва он возмужает. Но это нисколько не мешало уже сейчас невольно притягивать любопытные взгляды посадских девиц. Хоть внушительно он и не выглядел, но мечом орудовал ловко и умело, сила в руках была.        То был княжич Олег. Шла его пятнадцатая зима и близилось шестнадцатое лето.        Недавно закончились его учения с настоятелем, с которым по церковным книгам осваивал грамоту и божье слово, и теперь уже мало что отвлекало от любимого ратного дела.        Бился с ним варяг, Вадимир. Уже шестой год он служил у князя Доброслава. Задержался после военного похода, в который нанимали варяжью сотню, и так и остался насовсем. Олег знал почти всех отцовских воинов, несущих службу в детинце или по округе, со многими ладил. Но Вадимир был одним из тех, с кем удалось действительно подружиться. Возможно, потому что он и сам с большой охотой проводил время с подрастающим княжичем. Вот и сейчас они, весело переговариваясь, привычно упражнялись средь дружины. Так яростно и задорно, что невольно приковывали одобрительные взгляды остальных.         Отбив сильный удар, Олег отскочил в сторону, азартно глядя в глаза своему сопернику:        — Ты же не поддаешься? — Спросил он строго.         — Как можно, княжич, — невозмутимо пожал Вадимир плечами.        — Врешь?! — Возмущенно вспыхнул тот, — плут! Как мне крепнуть, если ты ленишься и вполсилы дерешься?! Это нечестно, — возмутился отрок, выдыхая клубы пара.        — Драться по-разному можно, если забавы или учения ради — это одно, а если в настоящем бою, то совсем другое. Я же натаскиваю, а не прибить тебя хочу. Мне за это батюшка твой спасибо точно не скажет.        — Жалко что ли? Хоть раз без поддавков, — с вызовом прищурился Олег, наставляя на него клинок.        — Уверен? — поднял бровь варяг недоверчиво.         — Да, — крепче перехватывая меч, сверкнул предвкушающей улыбкой Олег азартно, — нечего меня жалеть.        Его желание понятно: достигая успехов, парень рвался к новым вершинам, жаждя испытать себя, проверить, насколько хорош в бою против сильного противника.        — Ладно, — выдохнул Вадимир, прикрывая глаза.         А когда открыл вновь, удары посыпались на юного княжича с такой скоростью, силой, остервенением, что тот едва успевал сориентироваться. Под таким напором он сходу невольно попятился назад, так усердно концентрируясь на бое, что дышать забывал.         В какой-то момент показалось, что сумел все же подстроиться. Даже раз поднырнув под клинок, попытался пойти в нападение, но Вадимир вовремя ушел от удара. Олег быстро понял, что преимущество не на его стороне, с большим трудом успевая за рисунком боя, как волчонок, не рассчитавший силы и бросившийся на медведя.        Пар вырывался изо рта в студеный зимний воздух. Слякоть под ногами чавкала и проскальзывала. Силы казались на исходе. Перед глазами плыло, а в ушах звенело от лязга оружия. Он только отбивался, уворачивался и пятился, о том, чтоб нападать, уже и речи не было. Одно лишь врожденное упорство и гордость не давали отступить, бросить оружие или приказать остановиться.        Клинок противника, обжигая холодом метала, скользнул, оставляя глубокую царапину поперек груди. Олег болезненно скривился. После первой крови подступила злость вперемешку с обидой. Он с криком яростно кинулся вперед, замахиваясь, но воевода, подпустив его ближе и отводя удар меча, цепко ухватил за плечо и резко, сильно вдарил коленом под дых.         Воздух из груди выбило, на мгновение даже в глазах потемнело. Княжич упал наземь, марая одеяние в дворовой грязи.         К своей гордости, невзирая на боль и то, что не получалось даже вздохнуть, он, едва приземлившись в снежную кашу, почти инстинктивно откинул меч и выхватил нож, крепко зажимая рукоять в кулаке и направляя в сторону противника, готовясь к ближнему бою. Но Вадимир остановился и, обтерев меч, убрал его в ножны на поясе.        Олег, может, и хотел бы облегченно выдохнуть, но не получалось. Отбитые ребра ломили. Если не сломаны, то точно треснули. Княжич зажмурился, держась поперек живота, ощущая, как кровь напитывает рубаху, расплываясь пятном на груди. Как же больно.        Ну а чего он хотел. Вадимир опытный воин, один из лучших в дружине отца. Так что, по сути, он даже не сильно расстроился. Наоборот, достаточно долго продержался против него. А то, что досталось ему как следует, ну так сам ведь попросил.        Словно подтверждая его мысли, варяг приободряюще заговорил:       — Не расстраивайся, княжич. У тебя все ещё впереди, подрастешь, окрепнешь, и обязательно сдюжишь. Да и когда придет час драться против настоящего врага, а за спиной будет родной город и твои люди, сил сразу прибавится. Волком до последней капли крови драться станешь. — И чуть виновато пожал плечами, примиряюще подавая тому руку. — Не держи обиды, сам ведь попросил без поддавков.         Наконец удалось продышаться, боль чуть поутихла, порезы уже не горели, просто жгли, болезненно дергая. Княжич принял руку помощи, поднимаясь с земли.         — Какие обиды меж друзьями, — кивнул Олег и кривенько, сквозь боль, улыбнулся, серьезнее добавляя, — только впредь не поддавайся. 

***

      Спешно преодолевал стоящие на пути двери, горницы, коридоры, чтоб выйти к крыльцу терема с нужной стороны, а сердце предательски пропускало удары, в мыслях царил сплошной сумбур. Уже начало казаться, что просто померещилось. Выскочив на свет, князь с непривычки прищурился, оглядывая двор. Серёжа? —Пораженно прошептал он. Ошибки быть не могло. Он увидел его совершенно ясно и отчетливо, так же, как минуту назад видел того, от кого больше всего хотел его защитить.       Верхом на гнедом коне ведун, растерянно озираясь, кружил по пыльной, вытоптанной земле на площади меж западных ворот и главного входа в терем. Его длинные волосы медью переливались на свету, оттеняемые бордовым плащом, скрепленным золотой фибулой. Он так сноровисто управлялся с конем, со стороны и не сказать, что в седле меньше недели.       Олег поспешил вниз по лестнице, примечая, что от ворот к всаднику уже направлялись дружинники, проверять, кто это без ведома и дозволения проскочил в крепость. Ну конечно, когда не надо, они тут как тут, а когда надо, их днем с огнем не сыщешь, проходной двор из крепости устраивают. Как дети малые. Мысленно ворчал Олег на ходу, чтоб хоть как-то отвлечься, сдержать охвативший его вихрь чувств, уж и не разобрать, каких именно.       Завидев его издали, Серёжа быстро, но не слишком ловко соскочил с коня и кинулся на встречу.       Окутала тревога. Что стряслось? Как он тут оказался? Неужели один примчался? Как такое вообще возможно? Как не заблудился? Как отважился? Но все вопросы и мысли стихли, едва ведун перепуганной птицей влетел в его объятья, повиснув на шее.       — Живой, — прошептал он на ухо облегченно, словно уж и не надеялся его увидеть.       В этот момент Олегу стало совершенно неважно как, когда, где, какие важные вопросы решались минуту назад, какие серьезные разговоры велись. Его гнев, ответственность, усталость, плевать на все. Он так соскучился.       Все вокруг: двор, терем, крепость, окольный град, вся Ладога на мгновение растворилась, померкла. Не сдерживаясь, он стиснул того в объятьях. Запах волос дурманил, а прикосновения, казалось, исцеляли душу. Вместе с ним вернулось ощущение правильности, изнывающее сердце смолкло. Какое же счастье просто видеть его. Олег, приглаживая растрепанные, спутавшиеся на ветру волосы, поцеловал в макушку. Серёжа крепко обнимал в ответ, вжимаясь изо всех сил, такой красивый, желанный, чуть всклокоченный, с трепещущим от бега сердцем.       Олег опомнился, прилагая огромные душевные усилия, чтоб вынырнуть из этой тягучей неги и снова начать хоть как-то мыслить и существовать. Про княжение пока и речи не было. Это осталось там, в гриднице. Рядом с Серёжей он вмиг делался собой.       — Душа моя, как ты тут... — Прошептал Олег.       Серёжа, кажется, тоже собравшись с мыслями, вдруг отстранился, выскальзывая из объятий. Он, гневно хмуря свои выразительные брови, толкнул в грудь:       — Как ты мог! Я кому говорил одному не ходить! Почему ничего не сказал?! — Возопил он, глядя строго и серьезно.       Олег опешил на мгновение, округляя глаза. Такого тона в свою сторону он не слышал, наверное, со времен ссоры из-за Серёжиной каши. Он уже и забыл, каково это, находиться в опале у ведуна. Хотя в этот раз совершенно заслуженно.       — Ты бы меня не отпустил, — лишь виновато вздохнул князь, отводя глаза.       — Конечно, не отпустил бы, — вскрикнул Серёжа, всплёскивая руками. Разгневан он был не на шутку, хотя и гнев его колебался на грани отчаяния. — И правильно бы сделал! Ты вообще понимаешь, что я подумал?! Как я переживал?       — Прости, я знаю, — соглашался со всем Олег, и не пытаясь оправдываться. Знал, что пока Серёжа не выговорится — не успокоится, а ещё прекрасно понимал, что виноват и сполна заслужил его гнев и немилость. Да и, признаться честно, его брань ощущалась приятнее собственных угрызений совести. — Я подумал, так будет лучше, — виновато отвечал Олег.       — А, по-моему, ты вообще не думал! — Не унимался Серёжа, продолжая возмущаться на повышенных тонах и расхаживать из стороны в сторону, отчитывая его. Наверняка всю дорогу думал над тем, что ему выскажет.       — Оставил меня с теми мимозырями и думаешь, ничего не будет?! Нет уж, милый. Я тебя из-под земли достану. Ты от меня уже не отвертишься. Вот разберемся с делами, я тебе такое устрою! Все, что о тебе думаю, выскажу! Понял?! — Бойко переспросил ведун, сурово раздувая ноздри.       Олег только смиренно кивнул. Как ни странно, все эти устрашающие угрозы вызывали в нем помимо раскаянья лишь надежду на скорое примирение.       — А теперь: где воевода?!       Олег машинально обернулся на гридницу, а Серёжа тут же кинулся к крыльцу, злобно бурча под нос:       — Я его на лоскуты порежу и воронам скормлю.       Опомниться Олег не успел, как тот уж взбежал вверх по лестнице. От такого ведуна дух захватывало, а кровь в жилах стыла. Не в силах стереть с лица удивление, князь кинулся за ним следом.       Он прекрасно понимал, что после его решения разделиться ссоры не избежать. Но он отчего-то был уверен, что Серёжа останется на месте, а когда он за ним вернется, накричит или, наоборот, не захочет говорить. Больше всего страшило только, что он может снова его оттолкнуть. Но он и представить не мог, что тот обидится настолько, что один примчится через всю Ладогу к нему, чтоб обругать. Это же на сколько сильно нужно любить.       Ещё и сам порывается с воеводой разбираться. Олег, конечно, едва ли верил, что его безобидный, мирный ведун исполнит свои угрозы, но вот сам Серёжа, похоже, был настолько зол, что нисколько не сомневался в себе. Хотя, учитывая, как Сорокопуту от него досталось, кажется, Вадимиру все же стоит опасаться. А то глядишь, помимо стрелы в плечо от Олега, схлопочет ещё и нож в бочину от княжьего избранника. Хорошо все же, что весь свой праведный гнев он решил направить на их общего врага.       Догнал его Олег лишь в дверях шумной гридницы. Поймал на ходу и, подхватывая поперек талии, поднял в воздухе. Серёжа продолжил болтать ногами и размахивать своим ножиком для сбора трав, яростно возмущаясь.       — Пусти! Я сейчас его прибью и тогда поговорим. Я вам всем тут в Ладоге такое устрою!       Олег, пребывая под впечатлением от такой прыти, встряхнул, перехватывая половчее вырывающегося и брыкающегося ненаглядного, и строго рыкнул ему на ухо:       — Серёж, — а следом спокойнее и тише добавил, — все хорошо, я разберусь, — и, разжимая хватку, опустил его на дощатый пол.       Тот, ощутив свободу, сделал ещё пару шагов, но выйдя в центр зала и оглядевшись, растерянно остановился.       Тусклое просторное помещение было полно взрослых мужчин крайне сурового вида, обросших, с бородами, в кольчугах, с оружием за поясом, и все поглядывали на него с недоумением на лицах.       Ведун, заробев, попятился, поспешил скрыться за Олегом и, тихо ворча себе под нос, прильнул к его спине, затихая.       Старшая дружина поглядела удивленно, но не придала значения, возвращаясь к своим разговорам. Как-то в этот час судьба Ладоги казалась существеннее шумного незнакомца, пускай даже и разгуливающего в княжеском плаще. А вот Вадимир встретил того пристальным, цепким, как лапы майского жука, взглядом. Ничего от него не укрылось.       — Это что ещё за диво дивное, — прохрипел он и, облокотившись на стол, наклонил голову, словно пытаясь заглянуть Олегу за спину.       — Не твое собачье дело, даже смотреть в его сторону не смей, — вмиг вскипая, отчеканил Олег, с потрохами выдавая вообще все.       Вадимир лишь довольно осклабился, кривясь от раны.       Олег, выдыхая, прикрыл глаза, мысленно отвесив себе подзатыльник. Ну вот и началось. Прощай холодная голова, здравствуйте горячные и необдуманные поступки. Расправляя плечи и прикрывая Серёжу рукой, он сдержанно и холодно добавил.       — Лучше бы о своей судьбе пекся, предатель.       — Ну для кого предатель, а для кого и князь, — поднял бровь Вадимир. Он, опираясь здоровой рукой на стол, с громким звуком отодвинул тяжелое дубовое кресло и поднялся. Прочие голоса в гриднице поутихли.       — Пока тебя не было, дружина мне присягнула, меня на вече выбрали, меня народ принял. Я князь ладожский, а тебя уж похоронили, — кренясь на один бок и придерживая больную руку, шел по залу Вадимир.       — Я власть честно получил. А то, что тебя кто-то там убить хотел, разве же моя в том вина? Не повезло просто, или не всем твое правление по нраву было. А может, коли уцелеть получилось, стоило догадаться и не возвращаться?       Серёжа, шумно сопя вновь шагнул, порываясь вперед, сурово сверля воеводу взглядом. Олег только придержал его, задвигая обратно за спину. Сам же испытующе глядел на нового князя, лица дружины, оценивал обстановку. Слова лично его нисколько не задевали и не страшили, он иного и не ожидал, но вот что делать с двоевластием, это вопрос серьезный.       — Ух, злющий какой, Олег, ты бы покормил своего щеночка, а то на людей кидается, — небрежно бросил вдогонку воевода, усмехнувшись.       — Не вижу перед собой человека, — огрызнулся Олег бездумно, снова одергивая себя. Что ж такое-то. В чем проблема сначала подумать десять раз, а потом говорить.       Отчасти пугала в себе эта слепая ярость, что накатывала, лишая самоконтроля. Похоже, этот гад уже нащупал его слабое место. Любой взгляд, любое слово от него в сторону Серёжи воспринималось как угроза. Олег, может, и хотел бы сохранять холодность, не выставлять перед врагом свою душевную привязанность, но сдержаться не мог. Удары сердца мерно отсчитывали утекающее сквозь пальцы время. Казалось, чем дольше длится все это смятение, обсуждения, тем больше бед Вадимир успеет наворотить. Хотелось закончить все немедленно, чтоб ничего не успел понять, ничего не успел сказать, сделать.       Спорящие рядом сотские, услышав слова Вадимира, принялись обсуждать:       — А ведь правда, разве же может в Ладоге два князя быть?       В разговор вступился старец Градимир:       — Один отречься должен, или... — смолк он, не договаривая то, что и так всем было ясно.       — Может, вече созвать и на нем рассудить, как быть? — Тихо предложил кто-то из дружины.       — Вече созывать слишком долго, — подал голос стоящий позади Шура, точно угадывая мысли самого Олега.       — Нечего судить, и так все ясно, — отрезал князь властно, — Вадимир сговорился с новгородским князем о нападении, ставя под угрозу мирный договор, просто потому, что захотел власти. Он этим не только меня, а всю Ладогу предал. По его вине безвинно погибли наши братья, мы лишились половины дани и следующий год будет непростым. По его вине разбойники, которых мы так долго ловили, снова на свободе. Такой князь Ладоге нужен?       Все лишь безмолвно закивали, соглашаясь с правильностью слов Олега. Но Вадимир, опираясь плечом о резную колонну, вклинился. Выглядел он поразительно спокойно и уверенно для своего шаткого положения.       — Конечно, лучше князь, который не хочет рисковать и воевать, который наивно думает добром со всеми договариваться и слишком честен, чтоб брать чужое силой. Может, рановато тебе Ладогой править, Олег? Может, стоит ума-разума поднабраться, погулять ещё? Вот у тебя дружок какой ладный, с ним пропадал?       — Зря ты это, ой зря, — вновь вскипая, прорычал Олег, глядя исподлобья. От того, чтоб кинуться на него с кулаками в ту же секунду, сдерживала лишь Серёжина ладонь, лежащая у него на плече.       Два князя, прежний и новый, стояли, друг напротив друга, обмениваясь яростными, испепеляющими взглядами.       — Последний раз говорю, — чеканя слова молвил Олег, — отрекись добром, тогда сможешь сохранить жизнь.       Вадимир лишь самодовольно ухмыльнулся и спросил, раззадоривая и на:пирая       — Убьешь меня? Давай сейчас, не тяни.       — Я не убийца, я воин, — глухо отозвался Олег и, обращаясь ко всем в гриднице, объявил, — а вопрос двоевластия решим так, как завещал древний обычай на этих землях. Поединком.       — Хольмганг , — расплылся в улыбке Вадимир.       Рука Серёжи отнялась, а через мгновения позади раздался звук падения.       Олег обернулся. Там вовремя подоспевший Шура, не дав упасть навзничь и расшибиться, под руки придерживал безвольно оседающего на пол ведуна. Дружинник растерянно отозвался, поднимая удивленные глаза на друга.       — Не знаю, что с ним. Только что стоял, а то упал, как уснул.       Медь его волос, рассыпалась по грубому, истёсанному временем дощатому полу. Все как в тот раз с видением. Князь кинулся к нему, легко подхватил на руки, аккуратно придерживая так, чтобы голова спокойно лежала на его плече. Руки подрагивали от распирающей ярости, к которой теперь добавилась ещё и тревога.       Олег обернулся назад на хлопающую глазами дружину, застывшую в ожидании приказа. Он уже и забыл, каково это, когда нужно в одиночку думать и решать за всех сразу.       — Глаз с него не спускать, и перевяжите ему рану. В полдень на берегу Волхова под стенами. Драться на мечах будем, — приказал он.       — Калеченного бить будешь? — Попытался было жалостливо и чуть насмешливо вклиниться воевода, но Олег быстро его осадил:       — Помалкивал бы после пяти стрел.       — Твоя правда, — чуть склонил голову Вадимир, и уже в спину бросил слегка ироничное, — Княже.

***

      Поднявшись по лестнице на второй ярус терема и толкнув спиной дверь, Олег занёс безвольного ведуна в свою светлицу. Даже оглядываться не нужно было, чтоб понять, что все тут осталось неизменным. Тёмная древесина стен, пусто, чуть пыльно и душно от того, что долгое время никто не входил. Несколько сундуков по углам, стол, светец, лавка у окна, трофейное оружие на стене. Просто, скромно, ничего лишнего. Хотя, пожив в избе ведуна, пришло осознание, что уют в доме создают именно разные мелочи, безделушки, то, во что вкладывают душу, память.       Неудивительно теперь, почему сам князь редко бывал в собственных покоях. Даже спал часто в думной горнице на лавке, а порой и за столом. Так сподручнее, чтоб не отвлекаться от дел, слоняясь от одного конца терема до другого. Хотя сейчас такая самоотверженность казалась явно излишней.       Он бережно опустил юношу на широкую постель, накрытую покрывалом и звериными шкурами в ногах, и сам присел рядом. С нежностью Олег пригладил непослушные огненные волосы, заправляя их за ухо, и невесомо прикоснулся к усыпанной веснушками щеке, глядя, как беспокойно мелькают зрачки под веками. Что в прошлый раз, что в этот сердце невольно сжималось от тревоги, когда он видел его таким. Ни живой, ни мёртвый, но явно где-то не здесь, не с ним. Он обязательно проснется, расскажет, что видел, но ждать, сторожить тень от его ведуна каждый раз мучительно нервно.       Только сейчас яростный туман от перепалки с Вадимиром отступил и подкралось осознание всех сказанных слов и принятого решения. Вот тебе и разобрался. Ну, видать, судьба такая, придётся драться насмерть. Потому что живым лично он не сдастся, Вадимир, скорее всего, тоже.       Сидя посреди тихой мрачной светлицы, почудилось вдруг, словно весь мир навалился на его плечи. Олег взял теплую руку ведуна в свою, поднял, придерживая под локоть, и прижал к своей щеке, коротко целуя ладонь. Он зажмурился, выдыхая. На мгновение накатила такая душащая усталость, что единственное, чего хотелось, — просто лечь рядом.       Но Олег слишком хорошо знал себя, будь Серёжа в сознании, он ни за что не сказал бы ему, как устал, как боится за него, как не хочется умирать и лишать жизни человека, пускай и худшего из всех. Ничего из этого не сказал бы, потому что для него и для всех вокруг Олег жаждал быть самым сильным, надежным, бесстрашным. Но в эту минуту мимолетной слабости ему отчаянно не хватало его глаз, его рук, его голоса. Неважно, что бы он говорил, снова бранил за то, что лезет в драку, тревожился, плакал на его плече, чего угодно хватило бы, чтоб почувствовать то тепло, которым были пропитаны все дни и ночи, проведенные вместе. Как же чертовски он ему нужен, Олег и представить не мог. Особенно сейчас. Обиднее всего будет, если они так и не увидятся до начала поединка, так и не успеют помириться по-нормальному, поговорить, хотя бы попрощаться... Ведь случиться может что угодно.       Олегу представилось вдруг, как сильно убивался бы Серёжа, как отказывался бы пускать его на бой. А он, утопая в его рвущих душу слезах, отчаянно пытался бы того успокоить, переживая за него больше, чем за себя. Ну а сейчас из-за видения тот просто лежал спокойный, умиротворенный, безучастный ко всему вокруг. Наверное, это к лучшему, что сейчас Олег один. Может, так правильнее. Он же не планирует погибать сегодня, а прощания — это лишнее волнение для и так настрадавшегося ведуна.       Олег, не сдержавшись, наклонился, утыкаясь в его худое плечо, и невесомо приобнял, зашептав едва слышно. Сам не знал, к кому именно обращаясь, может, к Серёже, а может, и к самому себе:       — Все будет хорошо, скоро все закончится. Я его одолею и вернусь, и со всем остальным тоже разберусь. Я справлюсь. Ради тебя.       Как ни странно, после этого накатившее было отчаяние отступило. Олег отстранился, трепетно вглядываясь в родные черты, точно желая отпечатать в своей памяти как можно ярче. После чего коротко поцеловал в лоб и с тяжестью на сердце поднялся.       Князь прошелся по комнате, ероша себе волосы и потирая виски, чтоб взбодриться и собраться окончательно. Ещё на протяжении всего разговора с Вадимиром лихорадило, кажется, не только от гнева. Вспомнилось, что за сегодня помимо того, что не спал, ещё и ни крошки не съел. Нужно будет перебиться хоть чем-то перед боем, чтоб силы были, мысленно напомнил он себе.       Подойдя к сундуку, князь откинул крышку, накрытую поперек тканью с красной вышивкой. Стянул с себя старую, потрёпанную уже рубаху и натянул свежую, нарядную, расшитую золотом и шелками. Одеяние под стать случаю. Чем похороны не праздник, а уж чьи, его или воеводы, не столь важно, мысленно бравадился Олег, иронизируя, чтоб разогнать тоску. Серёжины подвесы не снимал, так спокойнее, но не потому, что верил в их пользу, скорее, потому что так чувствовал, словно частичка ведуна неотлучно была с ним.       Следом среди небрежно сваленного в сундуке снаряжения откопал кожаные наручи на предплечья и, подумав недолго, нацепил, затягивая шнуровку зубами. На поединок принято выходить лишь с одним избранным видом оружия и без защиты, ну, это за броню, пожалуй, и не считается.       По телу уже начал разливаться привычный мандраж, как часто бывало перед битвой. Олег выдохнул, собираясь с мыслями. Разумеется, он был уверен в своих силах. Но даже несмотря на то, что загодя всаженная в плечо стрела здорово уравнивала шансы, варяг оставался опасным противником. На его стороне опыт, коварство, расчет. На стороне Олега же молодость, сила, пылкость и уйма веских причин, начиная с того, сколько варяг уже наворотил дел во вред Ладоге и лично Олегу, заканчивая той расправой, которую он затеял бы в будущем для князя и ни в чем неповинного ведуна. Да и после того неуважения и пренебрежения, что озвучил Вадимир в гриднице при всех, Олег смело мог бы разжаловать или наказать его как дружинника, ну а в случае равного положения должен бросить вызов.       Чему бывать, того не миновать. Таковы законы, Вадимир действительно князь, такой же полноправный, как и он. Большое счастье, что люди даже несмотря на это остаются верны Олегу. Повинуются ему, хотя спокойно могли принять сторону нового князя, если бы тот сумел расположить к себе люд. Бой — самый быстрый способ избавить Ладогу от гнета Вадимира. Разве же плохо разобраться сразу, без проволочек? По-мужски рассудить, на чьей стороне правда, а на чьей кривда.       Но, конечно, с полуднем Олег явно погорячился, но откуда ему было знать, что Серёжа свалится с видением, которого хорошо бы было дождаться. Хотя и время, и терпение уже были на исходе.       Казалось, в любую лишнюю минуту вне его поля зрения Вадимир строит козни, заговаривает зубы, готовит очередные подлости. Понятное дело, у людей есть своя голова на плечах, чтоб не верить в его бредни. Но в том видении сумел же он как-то подговорить воинов. Может, прямо сейчас также про ворожбу наговаривает. Нет уж, Олег не даст ему времени и возможности. Оставлять этого подонка без надзора долго нельзя.       Половица скрипнула. Олег поднял взгляд. В дверях показался Шура. Тот выглядел серьезным, встревоженным. Радоваться, понятное дело, нечему. Они все же надеялись отделаться от варяга малой кровью, но не вышло.       — Что с ним? — Обеспокоенно спросил дружинник, кивая на ведуна, — напугался или поплохело? Может, знахарку позвать... хотя он же сам, — замялся он.       — Порядок, видение. Скоро проснется, — коротко отозвался Олег, взглянув на ведуна. Если раньше не нашлось времени просветить Шуру во все подробности, то сейчас уж и подавно нет смысла затеваться и рассказывать о Серёжином даре, о его божественных покровителях, тайных знаниях и всем остальном. Если он-то далеко не с первого раза поверил и хоть что-то понял, Шура за эти считанные минуты, оставшиеся до боя, тем более не сообразит. Да и незачем особо.       Олег подпоясался, прилаживая на пояс свой верный меч в ножнах. Он вновь подошел к постели, склонился и, бережно взяв ведуна за руку, проговорил:       — Если вдруг со мной что-то случится...       — Олег! — Возмущённо перебил Шура.       — Если. — Упрямо повторил князь.       Шура только закатил глаза, скрещивая руки на груди, и прошелся по светлице, всем видом показывая, что он и в мыслях такого исхода не допускает. Такая вера грела душу. Ясное дело, он не горит желанием, едва вернув друга, снова его хоронить.       — Пообещай, что позаботишься о нем, — не сводя глаз с ведуна и аккуратно держа его руку в своей, продолжал Олег. — Дороже его у меня ничего нет, — он тяжело выдохнул и с сожалением выпустил ладонь из своей, так и не поднимая глаз. — Если я погибну, увези его отсюда как можно дальше. Чтоб Вадимир его не достал. Чтоб он жил, ни в чем не нуждаясь. Пожалуйста. И сам лучше уезжай, он и тебе жизни не даст.       — Обещаю, — глухо отозвался Шура, словно отчасти винил себя в том, что Олегу по возвращении приходится вновь рисковать собой. Он чувствовал, что это обещание — единственное, чем он сейчас всерьёз может помочь другу. — Ну, а ты пообещай не умирать, — и, кивнув на ведуна, добавил, — думаю, он будет счастливее, если ты сам о нем позаботишься.       Олег, снова зацепившись взглядом за родную рыжину, замер в раздумьях.       Умирать и вправду не хотелось нисколько. Теперь, после всего, ещё меньше, чем прежде. Что будет с Серёжей, если его не станет? Он и так похоронил всех, кого знал. А теперь опять, едва найдя друг друга. Нет уж. Он ведь обещал не оставлять его. Выходит, что в этом бою Олег в ответе за целых две жизни и их общую судьбу.       Ладогу вдовой ещё можно было оставить, она погорюет и оправится, она любого князя примет, как выяснилось. А вот Серёжу вдовым оставлять никак нельзя. Нужно очень постараться, сделать все, от него зависящее, чтоб этого не допустить.       Приводило в слепую ярость то, что какой-то обнаглевший варяг смеет посягать на то, что принадлежит ему по праву: на Ладогу и на его грядущую долгую счастливую жизнь.       Олег, приняв решение, вернулся к раскрытому сундуку, и, достав оттуда нож, сунул его в голенище сапога. Шура лишь одобрительно кивнул.       — Обещаю не геройствовать попусту, — вымученно улыбнулся князь, бодрясь, хотя внутри сердце холодил тяжкий груз ответственности. — Время поджимает, нужно идти, — выдохнул он и, кладя руку на плечо друга, серьезно попросил:       — Присмотри за ним, а как очнется, проведи ко мне или передай, что он скажет. Это очень важно. Я постараюсь потянуть время.       — Ладно, — чуть недоуменно пожал плечами Шура, не сильно понимая, что такого важного тот может сказать перед поединком.       Ещё раз напоследок взглянув на ведуна, князь, полный решимости, вышел за дверь.