Песнь вещего ворона

В чащу серый волк забрел, вечный там покой обрел,

Не послушает крыла — будет на роду беда,

Проведенье не спасет, лапы зверь не унесет.

Береги судьбу свою, глас богов схрани в бою.

***

      Слухи по Ладоге разносятся быстро, а правда ещё быстрее. Из уст в уста ходили разговоры о том, что князь Олег жив, вернулся и намерен биться с мятежным воеводой. На крутом обрывистом берегу под крепостными стенами к северу от причалов собирался люд. Пришедшие на место раньше всех дружинники не давали подходить зевакам слишком близко, потому люди поднимались по крутым склонам под самые стены, а прыткая ребятня залезала на растущие у воды плакучие ивы, возвышаясь над макушками.       Олег в сопровождении верных гридей шел сквозь толпу. Люди расступались перед ним, но все норовили прикоснуться, протягивая руки вслед. Понимали, что в этот час решается и их судьба, стекались со всего города не из праздного любопытства, а потому, что им боязно, непонятно, потому что своими глазами хотят видеть, какие перемены грядут.       Все же Олег искренне любил Ладогу и ладожан, иначе несмотря ни на какие уговоры не вернулся бы. Иначе не отдал бы всю сознательную жизнь на заботу о своем народе и землях, не коротал бы бессонные ночи в раздумьях, не жертвовал бы своей мирской жизнью для того, чтобы соответствовать своему званию, возложенному на него судьбой.       Протиснувшись средь плотного строя дружины, князь вышел, наконец, на свободное от людей место и огляделся. Ветер гонял по небу низкие серые облака, застилающие солнце. От воды тянуло свежестью и прохладой. Внизу под крутым обрывистым берегом бежали бурные воды цвета булатной стали. Вдалеке маленькая лодочка билась бортом на волнах о причал. Дружина, выстроившись цепочкой, теснила народ от берега, чтобы расширить площадку под поединок.       Окидывая взглядом высокие каменные крепостные стены, князь заметил вдруг, как на дощатую сизую крышу опустилась большая белая птица. Он еле заметно улыбнулся. Ну куда без этой любопытной вороны. Прилетела пернатая подруга приглядывать за ним, раз уж Серёжа не смог. Тепло на сердце чуть растопило тревогу. Олег направился к уже дожидающимся его людям.       Вадимир, окруженный охраной, сидел на большом валуне за пределами круга с перевязанным плечом и сжимал в руках свой меч в ножнах. Поодаль от него стоял старец Градимир и еще несколько мужей из старшой дружины, которые вызвались следить за проведением поединка. Они в силу возраста не понаслышке знали правила и обычаи ритуального боя. Могли дать напутствие, заверить и скрепить все договоренности меж воинами.       Драться решено было в один сход, и из-за свежего увечья варяга без щитов. Пока старшие отошли осмотреть площадку и выставить дружину так, чтоб на берегу осталась свободное поле десять на десять шагов, два князя остались наедине. Холодное злое молчание царило меж ними. Обменялись короткими взглядами, Вадимир вдруг произнес:       — Ну, спрашивай, — вальяжно развалился он на сером камне, закинув ногу на ногу, — я же вижу, хочешь.       Олег в ответ лишь смерил его презрительным взглядом, играя желваками. После всего, что было, никаких дружеских чувств он уже не питал. Вадимир и словом и делом, и не раз доказал, что относиться к нему нужно не иначе как к врагу. И эти его снисходительные замашки раздражали. Олег хотел уже было осадить его, напомнив, что нет смысла беседовать по душам, если через считанные минуты им биться непримиримыми врагами. Но осекся. Давать ему слово, тешить его самолюбие нисколько не хотелось, но потянуть время разговором было бы как раз кстати. Может, лишняя минута позволит дождаться появления ведуна. Прошлое его видение продлилось не очень долго, почему же сейчас иначе. Да и, откровенно говоря, отчасти все же хотелось бы услышать правду, раз уж варяг сам решил пооткровенничать.       — За что? — глухо спросил Олег, — чем я тебе насолил?       — Ничем, — пожал плечами варяг, — все просто. Увидел возможность — воспользовался. А тебе всего лишь не повезло родиться князем, ты должен это понимать.       Олег, стараясь сохранять спокойствие, холодно продолжал спрашивать:       — Когда задумал?       — Когда батька твой помер, — неоправданно весело начал варяг. По нему было видно: рассказ о его замыслах приносил ему огромное удовольствие, как и видеть в глазах самого Олега смятение, ненависть и боль.       — Думал, ты поиграешь в князя да заскучаешь, взбрыкнешь и станешь жить в свое удовольствие народным любимцем, пока я правлю. Но ты сдюжил и слишком много на себя взял, — закончил он угрожающим тоном. — А как я понял, что ты волком в Ладогу вцепился и никого слушать не станешь, начал думать. Ну, дальше ты знаешь. Если бы не твое чудесное воскрешение, никто бы и не догадался.       Олег, не отрывая взгляда, смотрел на него, выслушивая наконец щедро полившуюся из его рта жестокую правду. Вот так считаешь человека другом, доверяешь, а оказывается, тот всегда видел в тебе лишь княжескую кровь, возможность дорваться до власти.       А так спокоен и весел варяг, потому что прекрасно знал наперед, чем все кончится. Знал, что Олег слишком ценит правила, чтоб нарушать их, ему не хватило бы духа расправиться с ним или приказать казнить с ходу. Он сам загнал себя в ловушку, сам дал шанс одержать верх, потому что не может иначе, ведь слишком добрый и честный. А Вадимир внаглую пользуется этим. Всю жизнь пользовался им, его доверием в своих интересах.       — Мне интересно, как ты все это узнал, — озадаченно продолжил варяг, — Я работал чисто. Расскажи напоследок, как догадался? Новгородский князь проболтался? К нему ходил?       — Не скажу, — усмехнулся Олег издевательски.       — Что же ты от тех ран-то не скопытился, насколько проще было бы, — усмехнулся воевода, сверля ненавидящим взглядом. Обоих колотило нездоровым, злым весельем.       — И как оправился так быстро, коли раны плохи были, — воевода продолжал рассуждая вслух. — Молва в народе ходит, что тебе знахарь какой-то помог, тот рыжий что ли?       Видать, Олег в лице переменился. Потому что Вадимир довольно осклабился:       — Он, значит. Вот оно что, — намеренно продолжил цеплять за больное, — не ценишь ты его труд. Но теперь-то уж он тебе не поможет. От смерти лекарства нету. Зато хоронить удобно будет — твой крест уже на кладбище стоит.       — Это мы ещё посмотрим, — только хмыкнул Олег чуть заносчиво.       — Ну, смотри не смотри, а моя все равно возьмет. Всегда знал: хочешь сделать хорошо — делай сам. Умом не вышло, силой Ладогу отберу, — и, смолкнув, сочувственно продолжил, — Знаешь, а ведь никто из дружины, людей, что сейчас за тебя, и слова мне не скажет. Они уже промолчали раз и отдали мне власть, значит, сделают это снова, им плевать, кому княжить. Так что если ты думал ради них биться, это глупость. Оно того не стоит, — каждый пытался задеть друг друга побольнее.       — Я за правду бьюсь. И чтоб такая лживая погань, как ты, знала свое место, — отозвался Олег, раздувая ноздри. Вадимир озлобленно поджал губы, кажется, эти слова всерьез его зацепили.       — Не тебе мое место указывать, щенок, — прорычал он сквозь зубы, тяжело поднимаясь. — Да когда ты меча в руках еще не держал, я уже сотни врагов жизни лишил, в десятках сражений участвовал.       Подходя вплотную и выплевывая слова в лицо, варяг продолжал угрожающе:       — Я убью тебя и вывешу над главными воротами, чтоб все видели и не смели молоть языком о твоем возвращении. Всем, кто был за тебя, я сполна припомню. Они либо умолкнут и покорятся, либо отправятся вслед за тобой, раз уж ты им так дорог.       Олег от его напора не шелохнулся, стоял уверенно, с вызовом глядя ему в глаза. Смолкнув на мгновение, Вадимир, расплываясь в злом оскале, добавил, видя, что предыдущие слова не сильно проняли:       — А знахаря твоего сделаю козлом отпущения. Скажу, что он тебя заморочил и подменил, а я их от князя-подменыша спас. Народ у нас доверчивый, проглотит и не подавится. Только не знаю, как занятнее его будет казнить.       — Закрой свой поганый рот и готовься умирать, — прорычал Олег, сверкая яростными глазами и до побелевших костяшек сжимая кулаки. В висках стучало, в груди огнем горело, от гнева лихорадило, как от страшной хвори. Былые сомнения, тревоги, все отступило, осталась лишь ненависть и святой долг. Вадимир — угроза, которую нужно устранить. Ему просто нельзя не справиться. Выдержки хватило разойтись подальше, чтоб не кинуться друг на друга раньше положенного.       Раньше поединок называли судом богов. Смерть в этом бою не считалась убийством, ведь предки верили, что руками воинов вершится воля богов. Потому важной частью было обращение к ним.       Вадимир отошел в противоположный конец круга и, прикрыв глаза, принялся перебирать грубыми руками подвес с высеченными на глиняных бусинах рунами, взывая к своим северным богам.       Олег было перекрестился раз, но задумался. Его бог мирный и всепрощающий, он не одобрит поединок и отвернется от него. Ведь сегодня прощать обиды и раскаиваться ни один из них не намерен. Зародился этот обычай в те времена, когда люди верили в иных, старых богов. Может, к ним и стоит обращаться. Олег нащупал подвесы под рубахой и поднял взгляд в небо на серые дождевые облака.       Все обряды, молитвы, что проводил ведун, он видел лишь со стороны. Да и то, что он с детства из рассказов бабушки знал имена Велеса, Перуна, Лады, Макоши, не давало понимания, как к ним воззвать. Потому он просто подумал, обращаясь к кому-нибудь, если вдруг услышат:       «До этого вы вели нас нужной тропой, так и сейчас не подведите. Не наказывайте своего волхва моей смертью, он заслужил лишь счастье.»       Олег опустил глаза, сам поражаясь себе, вот до чего доводит близость к смерти. До этого к любым богам и верам он относился уважительно, но спокойно. В трудные минуты никогда не бежал просить о помощи, справлялся сам, своим упорством твёрдо стоя ногами на земле и снося все невзгоды один, а теперь просит за них двоих. Видимо, сейчас действительно есть, что терять.       Длинные гибкие ветви ив точно распущенные волосы трепало на ветру. Робко заморосил дождь. Противоположный берег широкой реки заволокло белёсой пеленой. Капли рябили по бурным водам, тревожили траву, пресными слезами катились по лицам людей, барабанили по шлемам и кольчугам стоящей кругом дружины.       Олег, окидывая взглядом все вокруг, завидел вдруг знакомое лицо в толпе. Шура пробирался средь зевак в первые ряды. Князь, взглянув на все еще занятого молитвой варяга, поспешил подойти к другу.       — Ну? — Кивнул он настороженно.       — Что ну? А, точно, — смутившись на мгновение, переспросил дружинник, но быстро опомнился. — Когда я уходил, он еще спал, — пожал он плечами.       — И ты его одного оставил? Я же попросил, — вмиг вскипая, нахмурился Олег. И так нервы ни к черту из-за боя и склок с Вадимиром. Еле держит себя в руках, а тут еще и это.       — Нет, нет, что ты, — успокаивающе затараторил Шура, — просто там Макаровы объявились, они приглядят. Я его на них оставил, а сам к тебе. Как я мог тебя одного бросить?       Олег только вздохнул тяжело, чувствуя, как последняя надежда на легкую победу ускользает от него. Промелькнуло запоздалое сожаление: нужно было ни на кого не полагаться и самому дождаться пробуждения Серёжи. В конце концов, отказаться от поединка Вадимир все равно не имеет права. Но теперь уж все. Что сделано, то сделано. Раз не удалось дождаться, тогда постарается покончить со всем до его пробуждения. Но медлить больше нет смысла. Остается полагаться лишь на себя, вострый меч и свою удачу.       Со спины раздался голос Вадимира:       — Я рад, конечно, лясы поточить, но люд ждет зрелищ. Будем биться или ты передумал, княже?       Олег медленно обернулся, свирепо глядя на варяга, уже выжидающе стоящего с мечем в руке.       — Начинаем, — ледяным тоном проговорил Олег и с лязгом вытащил меч, откидывая ножны в траву, отчего стоящие полукругом дружинники разразились дикими вскриками и застучали оружием.       Дождь косыми нитями разрезал свежий прохладный воздух. Нескладный стук металла о деревянные щиты, удары копьем оземь выровнялись, соединяясь в единый ритм, точно сердцебиение.       Два воина, остановившись в центре круга, скрестили клинки, терпеливо дожидаясь отмашки. Хотя одни лишь ненавистные взгляды, казалось, могли прожечь насквозь.       Олегу подумалось вдруг: все же неплохо, что Серёжи здесь нет. Не хотелось бы, чтоб он видел, что сейчас будет происходить, видел, каким жестоким он может быть.       Тут один витязь вышел из строя, поднося к губам сигнальный рог. Над рекой пронёсся протяжный низкий звук, который и ознаменовал начало поединка.

***

      Тишину, стоящую в светлице, разорвал испуганный вскрик. Ведун подорвался с подушки. Он тяжело дышал, всхлипывая, точно мгновение назад тонул. Грудь ломило нестерпимой болью утраты.       Перед глазами плыло, он невидяще озирался по сторонам, шарился руками, словно слепец, пытаясь наощупь понять, где явь, а где видение. Отползая в сторону, ведун почувствовал, что мягкая поверхность, на которой он находился, вдруг закончилась. Сердце в пятки ушло, и он ухнул вниз с края кровати, выбивая воздух из груди о деревянный пол.       Ушибленный бок заныл, заглушая, наконец, душевную боль. Ведун зашептал себе под нос, унимая беспокойное дыхание и покачиваясь: Нет. нет. нет. Это неправда. Нет. Этого не было. Это неправда. Старался скорее опомниться, выдернуть себя из видения и отогнать колотящийся колючим клубком в груди ужас.       Казалось бы, за столько раз можно было уже усвоить: как бы правдиво оно не ощущалось, как бы не сковывало, прожигая сердце болью, не ломало хребет, — это лишь один из возможных исходов. Самый худший, если точнее. Но этого не было и не будет, потому что им по силам его предотвратить. Нужно лишь предостеречь Олега и все будет хорошо.       Ведун выдохнул. Сердце, успокаиваясь, сбавляло ритм. Он, не теряя времени, придерживаясь за кровать, поспешил подняться, оглядываясь уже ясным взором.       Темные бревенчатые стены сильно напоминали родную избу, разве что светлица была гораздо просторнее и опрятнее, сдержанная, но уютная, смутно знакомая, словно уже видел это место, может, в других видениях. Внутри никого. Тишина, полумрак, один он взмокший, всклокоченный стоит, покачиваясь на нетвердых ногах. Должно быть, Олег где-то рядом, готовится идти на этот дурацкий поединок. Переждав подступившую темноту в глазах, Серёжа поспешил к двери и потянул за массивную резную ручку, но та не поддалась.       Ведун подумал с секунду, попробовал толкнуть, снова потянуть, посильнее. По спине пробежал холодок. Подрагивающими руками он нервно попробовал потянуть изо всех сил — бесполезно.       Тревога нарастала с чудовищной скоростью, память услужливо подкидывала то, что будет, если он не успеет найти Олега вовремя. Уже на грани паники Серёжа забарабанил в дверь.       — Что ещё за шутки! Зачем двери запирать. Эй! Откройте, кто-нибудь! Олег?!       В ответ за дверью послышался до боли знакомый звонкий голос:       — Не кричи, мы слышим.       — Опять вы?! — взвыл ведун, хватаясь за голову, — откройте эту проклятую дверь немедленно! Сейчас не до ваших глупостей!       — Прости, нам велели за тобой приглядывать.       — И что?! — Вскрикнул Серёжа. — Из ума выжили!? Лбы дубовые, живо отворите дверь, мне нужно к Олегу немедленно, — колотил в дверь ведун, срывая голос. — Где он? Олег!       — Князь на поединке, — раздался ответ, от которого все тело льдом сковало.       «Нет. Нет. Только не это,» — запаниковал Серёжа, мечась из стороны в сторону под дверью.       — Я должен его предупредить! — Бился, колотя по древесине, ведун, прижимаясь лбом к двери в отчаяньи.       — Если откроем, ты опять сбежишь из-под присмотра. Грош цена дружинникам, которые приказ выполнить не могут. Нельзя снова Шуру и князя подводить, — чуть виновато разъяснял девичий голос по ту сторону.       — Дурачье беспросветное! — Возопил ведун. — Разве Олег приказывал меня запирать?!       — Прости, это ради твоего же блага, — раздалось из-за двери, добивая окончательно.       Так значит. Серёжа гневно пнул дверь и заорал. Да они издеваются. Он затравленно заметался по светлице. Значит, за него все решили, что ему на благо, а что нет. Накатила вдруг такая ярость. И не та бессильная жалкая злость, похожая скорее на обиду, которая прожигает изнутри, но ты ничегошеньки не можешь сделать, захлебываясь болью. То был кипящий гнев, что выжигает все вокруг.       Подхватив крынку с водой со стола, видимо, заботливо оставленную для него, швырнул ее в дверь. Содержимое выплеснулось, омывая деревянные пол и стены, а посуда глиняными черепками разлетелась по комнате.       Следом в дверь полетел железный светец под лучину, кресало, потом ещё и ещё. Все, что попадалось под руку. Он яростно пнул лавку, опрокидывая ее.       Да как эти глупые дети не понимают, что именно на кону. Да если он не успеет, если не предупредит, то потеряет его. Олег погибнет.       Когда он спешил сюда утром, он не знал наверняка, в беде ли тот. Сейчас, после видения, он знал точно, своими глазами видел кто, как именно, лишит его жизни. На своей шкуре ощутил то, что почувствует, если это случится.       После всего что было, что Олег сделал для него, кем стал, если его не станет... Для Серёжи не останется уже ничего, никакой надежды, никаких сил, никакого смысла находиться на этом свете. Ведь он не из тех, кто, похоронив свою первую любовь, будет в старости со светлой грустью рассказывать о том внукам. Он из тех, кто по своей воле ляжет на погребальный костер, лишь бы не расставаться, не отпускать того, кто стал для него всем. И, спасибо видению, это чувство кромешного отчаяния он уже не сможет позабыть. А эти дети, этот треклятый воевода, хотят отобрать у него самое дорогое. Из-за глупости, упрямства, корысти. Да чтоб им всем в этой Ладоге пусто было.       Когда в дверь влетела очередная несчастная глиняная тарелка, разлетаясь на осколки, по ту сторону послышались встревоженные голоса:       — Ну перестань, чужое же добро...       — Мое! — Зло выкрикнул Серёжа. — Но если не откроете сейчас же, то станет воеводино!       Встав на сундук, чтоб дотянуться до прилаженного на стене оружия, ведун радостно схватился за не то короткий меч, не то длинный кинжал, и, откинув на пол ножны, украшенные золотом и каменьями, подбежал, принявшись ковырять щель меж дверью и рамой. По ту сторону, очевидно, испугались, шарахаясь подальше, едва завидели выглядывающее лезвие. Впрочем, это не помогло ни открыть, ни понять, как именно его замуровали. Серёжа раздосадовано бросил кинжал на пол, снова застучав:       — Как вы не понимаете, если я не предупрежу Олега, он погибнет. Вы этого добиваетесь?!       — А откуда ты знаешь? — Раздалось любопытное.       — Да потому что я ведун! — Заорал он в бешенстве, — я грядущее ведаю, если вы сейчас же меня не выпустите, он погибнет!       По ту сторону сохранялась жестокая тишина. Ведун жалобно запросил. Все слабее и слабее стуча по двери отбитыми уже кулаками.       — Пожалуйста. Мне просто нужно к нему. Предупредить его и все. А после можете снова запереть. Что хотите со мной делайте, только дайте его спасти. Пожалуйста, — прильнув к двери, молил ведун.       По ту сторону было тихо, а потом донеслось чуть растерянное:       — Да разве же к князю пустят, там на берегу столько народа, ему, наверное, не до нас.       Второй голос отозвался:       — Не переживай ты так, мы ж все видели, как князь дерется, он отличный воин! Он предателя одной левой одолеет.       — Умоляю, откройте, — сорванный голос предательски задрожал.       Привалившись спиной к древесине, ведун, хватаясь за голову, сполз по двери обнимая колени.       — Я не могу его потерять. Я больше не могу, — прошептал он, всхлипывая едва слышно.       Ком встал в горле. Слезы сами полились из полыхающих золотом глаз. Сидя на полу посреди разметанной, раскуроченной его минувшим гневом в светлицы, пустота грядущей потери прожигала дыру в груди.       Неужели это конец. Все закончится так. Из-за какой-то глупости. Неужели злой рок отберёт у него и Олега. За что? Сколько можно страдать?       Затрясло от охватившего вдруг ужаса. С каждым ударом сердца приближалось неотвратимое. Мерзкая слабость, беспомощность начала растекаться по телу. Почему с ним постоянно это происходит, почему дорогой ему человек в беде, а он все так же, как раньше, бессилен, слаб. Минуло много лет с того дня, но в этот миг Серёжа вновь ощутил себя тем глупым напуганным мальчишкой, трусливо прячущимся под крыльцом в зарослях крапивы, пока его семью убивают у него на глазах. Деда с матерью не сберег, а сейчас, зная, что будет, не сбережёт и Олега. Неужели ничего не изменилось. Тот же сковывающий ужас, то же чувство, что все хорошее сыпется как песок сквозь пальцы. Серёжа закрыл себе рот ладонью, чтоб не взвыть в голос, заранее безвольно захлебываясь в горе, что вот-вот обрушиться на него. Еще чуть-чуть и он больше никогда его не увидит. А они ведь даже не помирились, не поговорили напоследок, не попрощались.       Ну уж нет.       Раньше бы он испугался, опустил руки трусливо. Раньше мир, лихие люди, казались больше, сильнее его самого, настолько, что и пытаться идти против них бесполезно. Но пройдя через все, сделав правильный выбор, отпустив прошлое, вновь научившись доверять, напитываясь желанной любовью, уверенностью, преодолевая неизвестность, свои страхи, себя самого, он больше не будет прятаться.       Сейчас все лишь в его руках. Ему по силам все изменить. Боги показали худший исход и это его ответственность и долг в этот раз, сберечь свою семью. Он просто не может не справиться. Он больше не будет отступать от одного вида препятствия. Он во что бы то ни стало выберется отсюда и горе тому, кто встанет на пути. За Олега, за их счастье он готов бороться до последнего.       Быстро смахнув рукавом слезы бессилия, Серёжа решительно подорвался на ноги и загнанным зверем кинулся вглубь комнаты, оглядываясь и выискивая что-то средь беспорядка. По-хорошему не хотят, значит будет по-плохому.

***

      Тусклый свет прорывался сквозь небольшое окошко, освещая мрачный коридор. С улицы тянуло свежестью, точно вот-вот должен был начаться дождь. Крепость и терем пустовали, почти все сбежались на берег под стены, поэтому-то и получилось без усилий проскочить внутрь. Расположились Макаровы в коридорчике меж двух светлиц, недалеко от резных балясин, ограждающих лестницу на первый ярус.       Оказаться в княжеском тереме было чудно и боязно одновременно. Когда Шура уверенно вел к нужному месту, они, разинув рты, шли, любопытно глазели, стараясь не отставать. Такие убранства, искусная резка по дереву, кое-где яркая роспись, просторные комнаты — видеть все это было удивительно для деревенской ребятни. Но в одиночку бродить по терему, утоляя свое любопытство, брат с сестрой не осмелились бы, вот и сидели под дверью, исполняя поручение.       Шура, прежде чем уйти на поединок, велел приглядеть за ведуном, но как именно, не уточнил. Приглядывать и ходить с ним всюду или приглядывать и оставаться в безопасном месте.       Принять решение было непросто. Один раз они уже не уследили, нарушили приказ. А ведь князь на них рассчитывал. Лера всерьез переживала и тревожилась от того, что не удалось оправдать доверие. Большое счастье, что после этого Шура, ничуть не браня, дал им шанс исправиться. Так что в этот раз все должно было пройти гладко. Однако сполна вкусив тяжелый, вспыльчивый нрав ведуна, надежд договориться с ним они не тешили. Так что, переговорив меж собой, Кирилл с Лерой сошлись на одном-единственном здравом решении. Они заперли дверь светлицы, продев меч Кира сквозь ручку, точно засов. Так и ведун в безопасности, не сорвется незнамо куда после пробуждения, и следить, бегая за ним, не придётся. Да и к тому же, велика вероятность что он и вовсе не проснется до возвращения всех. Тогда и решать ничего не придётся.       Но Ведун проснулся очень скоро. И, честно, в первые минуты они почти готовы были уступить и послушаться его. Но когда он начал бесноваться, швыряться вещами, орать, открывать стало попросту страшно. Даже рядом находиться не по себе. Ну, а теперь внутри светлицы сделалось подозрительно тихо.       Лера задумчиво сидела возле двери, привалившись головой к стене и слушая, как за окном тихо шуршит начавшийся, наконец, дождь.       — Я есть хочу, — прошептал Кир, сидящий по другую сторону от двери.       — Обойдешься, — отмахнулась она.       — Ну с утра же голодаем, — заканючил он уже в голос, — я быстро схожу поищу, должно же тут быть съестное?! — И уже было поднялся, направляясь к лестнице, но девушка его остановила:       — Опять как с конями в тот раз будет?       — Ну мы же их правда вернули.       Девушка только закатила глаза, поднимаясь на ноги. Как бы не было неловко слоняться по чужому терему, мысль и правда хорошая. Может, пока ведун поутих, тоже не откажется угоститься. В конце концов, о нем же заботиться надо, беречь от самого себя.       — Тут сиди, а я схожу, — подтолкнула она брата обратно и ушла.       Пару минут было действительно спокойно, как вдруг голодный чуткий нос уловил запах гари. Кир поднялся, оглядываясь и пытаясь определить с какой стороны пахнуло, с улицы печной дым долетел, или, может, с кухни. Но, к сожалению, источник оказался по ту сторону двери, что они сторожили. Макаров испуганно подскочил:       — У тебя что там, пожар?!       — Открой и посмотри, — с вызовом отозвался звонкий и едкий голос. Из-под двери повеяло белесым дымом.       Нет, ну с виду, может, он человек и обычный, хоть и странный, но есть в нем что-то жуткое, что-то из страшных сказок о нечистой силе, что-то древнее, загадочное, не от мира сего, что одновременно манило тайной и леденило душу. Вот уж правда чудь.       Кир, мысленно молясь, чтоб сестра поскорее вернулась, поглядывал в сторону лестницы, напряженно соображая, что делать. Смекнув, он опустился на пол, заглядывая в щель под дверью, тут же закашлявшись от дыма, витающего в комнате.       Ведун сидел на полу. В его руках дымил пучок трав, а рядом тлели, вспыхивая иногда, какие-то тряпицы. Сам он, прикрыв глаза, тихо, неразборчиво, распевно бормотал что-то под нос.       От этой картины по спине невольно пронеслись мурашки. Чертовщина какая, ведун в клубах дыма, нашёптывающий не пойми что, явно проводящий какой-то страшный обряд.       — Ты чего там делаешь? — боязливо позвал Кир.       Ведун смолк на секунду, и, коротко глянув на дверь своими пугающими желтыми глазами, ответил:       — Порчу на тебя навожу.       Кир от такого ответа опешил, хлопая глазами испугано.       — Не надо! — Вскрикнул он.       — Надо, надо, — закивал ведун с утрированной заботой в голосе, — к утру пятнами покроешься, волосы выпадут, а зубы в клыки обратятся.       — Не надо. Пожалуйста, — напуганным ребенком запричитал доверчивый отрок.       Но Серёжа продолжил шептать.       — Нет. Стой, ну правда. Что хочешь сделаю, только не надо!       — Открой дверь, тогда перестану, — ледяным тоном отозвался тот.       Кир зажмурился, разрываясь между страхом и долгом.       — Открой дверь, не то терем подожгу! — Не выдержав, прикрикнул ведун, подгоняя.       Тут уж Макаров сдался. Когда он вынул ме,ч отпирая, ведун уже нетерпеливо рванул дверь, выскальзывая на свободу. Он смерил отрока презрительным гневным взглядом и, ухватив за грудки, прошипел в лицо, поблескивая золотом глаз:       — Где Олег?       — На берегу под крепостными стенами, там все, — заикаясь, отозвался он, спиной прижимаясь к стене боязливо, хотя сам был чуть ли не на голову выше ведуна.       — Молись, чтоб я успел, иначе всем худо будет, — буркнул тот и бросился к выходу.       Кирилл только облегченно выдохнул и дернул себя за вихрастые волосы, проверяя, не выпадают ли. А убедившись, поспешил затоптать тлеющие на полу травы и тряпицы, кашляя от душного дыма, витающего в светлице.       Пожалуй, к лучшему, что Кириллу было невдомек о том, что наводить страшные порчи чудские волхвы отродясь не умели. Коли знал бы отрок, может, и не отворил двери. А то, что открылось его взору, была простая молитва к Перуну, покровителю и защитнику князя.