Песнь вещего ворона

      Ветер свистел в ушах, в животе скручивалась в тугой клубок тревога, а сердце колотилось так быстро, словно пыталось догнать торопливый стук копыт. Но остановиться, выдохнуть никак нельзя.       Оторвавшись от назойливого присмотра отроков, одолженный конь перешёл на уверенную рысь и с тех пор лишь изредка замедлялся, отдыхая. Хвала Велесу, он оказался таким же послушным, как и тот, на котором Олег всю дорогу учил его ездить. А может, чуял настрой нового всадника, оттого и вел себя как шелковый. Ну, оно и к лучшему, волноваться ещё и о том, как бы конь не сбросил, сил уже не было. Слишком многое навалилось, и поездка верхом, даже в одиночку, казалась меньшей из бед. Потом, все потом. Сковавший тело страх не отступал, лишь усиливался со временем. Тряска в седле выбивала воздух из груди, а все мысли зациклились на одном. Вдруг Олега поджидали, вдруг в драку полез, вдруг ранили, вдруг... Не давая себе додумать, Серёжа подогнал коня, мысленно извиняясь перед бедным животным за то, что так напирает.       Неумолимо приближались крыши стоящей на пути деревни. Завидев за деревьями у дороги бревенчатую избу, Серёжа невольно задержал дыхание, глядя с опаской. Конечно, в пути он видел много деревень, но издалека. Никто не заставлял его подходить ближе, видеться с людьми. Олег знал, что ему боязно, и всю дорогу как мог берег, лишний раз не сталкивая ведуна с его страхами, хотя рядом с Олегом их и не было. А вот порознь... С каждым ударом сердца безоговорочная уверенность испарялась, оставляя лишь страх. За Олега, за себя, за то, что будет дальше, страх всего этого большого мира, с которым ему вновь приходится сталкиваться в одиночку.       Проезжая мимо двора, огражденного плетенью, ведун с замиранием сердца напряженно вслушивался в каждый шорох, раздающийся в округе, вглядывался в темные проемы окон, молясь всем богам, чтоб никто не вышел. Как вдруг из грубо сколоченной будки выскочила собака и звонко залаяла. Серёжа вздрогнул, напугавшись резкого звука. Конь под ним тоже отшатнулся в сторону, сбиваясь с шага, нервно переступая с ноги на ногу. Собака все стояла посреди двора и брехала, а из дома стали доноситься голоса. Дверь начала отворяться, сердце подскочило, ошпарило ужасом. Серёжа нервно зашипел себе под нос «Ну же!», но конь и сам охотно припустил, тоже не горя желанием оставаться.       Промчавшись мимо ещё одного двора, ведун потянул поводья, сворачивая прочь с дороги, намереваясь объехать чертову деревню стороной. На полном скаку преодолевая яблоневый сад, он чудом не получил веткой по голове. Немного попустило лишь когда выехал на просторный свежий луг, получилось подуспокоиться. Вскоре вернулся на пыльную дорогу, огибающую луг, конь неспешно зашагал, поднимаясь на очередной холм.       Ведуну уже начало казаться, что самое страшное позади, как с вершины холма открылся вид на Ладогу.       Серёжа забыл, как дышать. От увиденного по спине невольно пронесся холодок.       Десятки, сотни крыш, дворов, три реки, сплетающиеся одна с другой, мосты, лодки, телеги. Улицы, полные людей, дома по ним стояли близко друг к другу, отделенные лишь садами и изгородями. Уже издалека слышался гомон всего этого шумного, бурлящего жизнью города. А уже за ним, на берегу, возвышаясь каменной громадой, стояла крепость.       Отродясь Серёжа не видел такого большого поселения. Все детство он провел в тихой чудской деревушке в глуши, где до соседней идти чуть ли не весь день без продыху. Всю юность провел в уединении в лесу, и то, что он видел сейчас, ввергало его в ужас.       Как тут отыскать Олега? Это вдруг показалось совершенно невозможным. А сам Серёжа почудился себе маленьким и жалким. Ну что он может, разве это ему по силам? Куда он вообще полез? Подбородок задрожал, а глаза забегали по этому необъятному окольному граду. Что он вообще забыл тут один. Надо было оставаться там с отроками, или вообще не высовываться из своей избенки, — промелькнули позорные трусливые мысли. — Разве Олег хотел бы, чтоб он слонялся тут потерянный, совершенно один? Хотя известно, чего хотел Олег: чтоб Серёжа смирно дожидался его там, где он его оставил, молясь своим богам, чтобы они не забирали у него единственное, глупое, своенравное счастье.       Конь всхрапнул, переминаясь с ноги на ногу и выдергивая из оцепенения. Негодование и досада вновь загорелись в груди, выжигая все сомнения. Назад пути уже нет. При всем желании, вернуться к утреннему месту стоянки не сможет, не найдет дорогу. А вот Ладога тут, вся на ладони, и Олег точно где-то там.       Серёжа сглотнул, нервно погладил животину по жёсткой гриве и продолжил путь, пытаясь успокоить себя. Ладога как Ладога. Подумаешь, такая огромная, что и представить сложно, сколько людей собранно в одном месте. Подумаешь, среди всего этого оживленного муравейник, есть всего один-единственный человек, которого он знает. А одно-единственное место, которое он смутно, но помнит по видению, это крепость и терем. Хоть бы повезло туда добраться, а там и Олег найдется целый и невредимый. Вот уж тогда можно будет со спокойной душой переживать и волноваться дальше.       Дорога, роща по правую руку, канава, заросшая крапивой, и старая скрученная яблоня на окраине, а дальше все: объехать дома, избежать людей не выйдет. Струсив в последний момент, он свернул с дороги, продолжая путь вдоль речки по тропе, проходящей огородами, но и она вскоре вывела к той же широкой улице.       Мучительно быстро приближался к гомонящему, шумному столпотворению, сердце сжалось и застучало сильнее. Но конь уверенно бежал вперед, точно и без него прекрасно знал, куда идти. Может, конюшня родная где-то здесь, к ней и направляется. Выехав из-под тенистых ив на улицу, Серёжа втянул голову в плечи, настороженный, скованный, старался как можно меньше поднимать взгляд.       Извилистая улица мучительно медленно вела к крепости. Ведун, вздрагивал, когда прохожие сновали слишком близко. Быстрее. По сторонам не смотреть. Так спокойнее, — мысленно повторял он, кутаясь в красный плащ, словно мог стать невидимым. От напряжения дышать удавалось через раз.       Но тут сквозь гомон голосов, звуков, слух резанул детский визг. Серёжа вздрогнул, как от раската грома, оглядываясь, против воли вспоминая: совсем как тогда, давно, в родной деревне. Тогда все тоже кричали, разбегались в ужасе от хлыстов тех воинов, и после кричали ещё громче, съедаемые пламенем. Серёжа невидяще смотрел в сторону, откуда донёсся визг, там какой-то кроха прыгал босыми ногами в луже и заливисто смеялся, порой взвизгивая, но ведун видел лишь пелену перед глазами.       Вдохнул, но воздух комом застрял в горле. Сердце замерло на мгновение и тут же пустилось вскачь. В глазах прояснилось, но судорожно оглядываясь по сторонам, он натыкался на одни лишь лица. Взрослые, дети, старики, много, говорят, гомонят, телеги, кони, скот и снова лица.       Обдавало, обездвиживало разливающимся по телу страхом. Ведун коротко пытался выдохнуть, но ребра сдавливало судорогами. Во рту пересохло, руки отнялись, едва не выпуская поводья.       Но тут со стороны раздался громкий звук. Не то упало что то, не то из кузни удары молота заслышались. Руки перепугано сжались, прижимая поводья к груди. Конь, повинуясь, вовсе остановился посреди дороги.       Все вокруг расплывалось, виски ломило. Солнце, висящее почти в зените уже, не согревало, а палило, жарило. Сердце колотилось, норовя выскочить из груди. Голова кружилась. А вокруг лишь сотни лиц, глаз, обращенных на него. Кто-то приближался в его сторону. Надвигался. Казалось, словно он один, загнанный, окружённый целой толпой. Хотелось провалиться под землю, просто исчезнуть, лишь бы укрыться. Лишь бы не чувствовать ничего этого.       В ушах звенело, воздух вокруг, взгляды словно сдавливали, не давая и пошевелиться. Взор метался, не зацепляясь ни за что. Голоса, крики, обращенные к нему? Они видят насквозь. Они все знают, что деревню погубил. Кто-то из людей вдруг смутно стал казаться знакомым, похожим на тех, кто погиб по его вине.       Начиная задыхаться от неконтролируемого страха, накатывающего волнами, Серёжа, скуля обессиленно, наконец додумался зажмуриться, пригибаясь. До побелевших костяшек он вцепился холодными руками в луку седла, ведь, казалось, вот-вот потеряет равновесие и сверзится вниз.       Едва хватило воли разжать одну руку, чтоб судорожно оттянуть от шеи то, что душило. Нащупал пряжку. Холодная, кованная затейливо, скрепляющая ткань, жёсткую, шершавую. Плащ Олега.       Среди мельтешащих панических мыслей прояснилась одна. Олег. Он сейчас тоже один. Рядом с тем, кто едва не лишил его жизни и непременно сделает все, чтоб закончить начатое и отобрать его у Серёжи. Перед глазами встала та страшная картина, что открылась ему, когда он впервые увидел Олега, залитого кровью, истыканного стрелами, такого слабого, что едва дышал. До сих пор не получалось забыть то, что сделал этот проклятый воевода с ним, с его единственной отрадой, семьей во всем этом страшном злом мире.       То, что было в его деревне, давным-давно прошло, остались лишь его воспоминания о том месте и о тех людях, которые и дальше будут мучить его в кошмарах, он уже привык. Минувшее не изменить. Но если он не возьмет себя в руки сейчас, то снова все потеряет.       В груди разгоралась злость. Снова он себя жалеет, только и может о себе думать, даже сейчас. Да, страшно, да, хочется забиться куда-нибудь подальше и переждать. Но неужели он настолько пропащий и малодушный, что не способен хоть раз в жизни преодолеть себя и свои страхи, даже не ради себя, а ради Олега.       Ладожский князь вот без раздумий отрекся от всей этой Ладоги, чтоб быть с ним. Оставил всех друзей, всю свою жизнь ради него, ради их будущего. Ничего его не удержало. А Серёжу глупые детские страхи остановят? Он же хотел стать смелее, вот возможность, бери и делай, а не трясись как осиновый лист на ветру.       Гнев на себя, на свою слабость отрезвлял лучше пощечины. Колотящееся сердце замедлялось.       Никто ведь не заставлял его советовать Олегу вернуться и столкнуться с его врагом, никто не тянул его мчаться сюда, сломя голову. Олег ведь оставил ему возможность пересидеть вдали в безопасности, но Серёжа сам не захотел. Так что сейчас, когда до цели всего ничего, остановиться?!       Он вновь начал ощущать в себе силы. Немного, жалкие крупицы, только чтоб добраться до крепости, найти Олега, а дальше будь что будет.       И не потому, что только тогда станет легче, только рядом с ним страхи уйдут. Не потому, что и дня без него прожить больше не может, так он ему нужен. А потому, что он нужен Олегу. Что бы он своим княжеским умом не навыдумывал, чтоб его защитить. Наверняка уже сотню раз пожалел о своем решении, но не отступил ведь, слишком упрям. Ну да Серёжа ещё упрямее. Даже если его помощь не нужна, он имеет право находиться рядом и знать, что происходит. Наваждение, боль в затылке, дрожь постепенно проходили, получалось дышать. Только сердце не сбавляло свой темп, полное решимости. Когда Серёжа, наконец, осмелился вновь открыть глаза, сам удивился тому, что увидел.       Его окружали ладные деревянные дома, невысокие ивы, растущие близь воды, вдали виднелись крыши детинца, а рядом люди: старые, молодые, мужчины, женщины, в разной одежде, но все они были заняты своим. На него глазела лишь любопытная девчонка, сидящая на крыльце одного из домов. Все остальные шли куда-то, говорили меж собой, кто-то правил телегой с товарами, прикрикивая на рабочую лошадку, а поднимали на него взгляд лишь для того, чтоб увидеть, что за рохля удумал остановить коня прямо посреди оживленной улицы.       Никто ничего не знает про него, никто не сделает ему ничего дурного, просто потому что никому нет до него дела. Вокруг просто люди. Такие же, как были в его родной деревне и в любой другой. Просто живут свои жизни.       Нервно улыбнувшись этому открытию и потирая взмокшее лицо подрагивающими руками, Серёжа снова поднял глаза на крыши каменного детинца. И выдохнув, наконец, полной грудью, пустил коня, скорее устремляясь в самое сердце Ладоги.

***

      Под каменным сводом крепостной стены путников приветственно обдавало прохладой и землистым запахом. Сторожевых возле ворот не было, разбежались разносить вести, ещё издали завидев князя. Вся эта лихорадочная суматоха в городе затрагивала каждого.       Взору открылись высокие каменные стены, башни, узкие бойницы, из которых, если подняться на помосты, открывались захватывающие дух виды на поля и быстрые реки, обмывающие стрелку, на которой и стояла крепость. Церквушка, невысокие деревянные постройки, предназначенные для быта в крепости, ночлежки, трапезная, баня, сараи, оружейная, псарня, малая конюшня, склады. В стороне, у южной стены, были выложены в ряд десяток громадных, ещё неотесанных дубовых бревен, которые в его отсутствие по весне срубили и сплавили с южных берегов Нево для постройки набойных ладей. Княжеский терем стоял нарядный, высокий, в три яруса с подклетом, его отчий дом.       В груди чуть дребезжала тревога от того, что вот-вот должен был настать момент истины. Долгожданная возможность спросить с того, кто являлся главной головной болью минувшего месяца. Месяца, за который все в его жизни перевернулось с ног на голову. Стало понятно кто друг, а кто враг, что для него как для человека важно, что ему на самом деле нужно. Кто нужен. Поэтому сплоховать нельзя. Оттого и волнение, и ощущение, что все, что было здесь в прошлом, было не с ним, слишком Олег поменялся за это время.       Всадники приближались к одной из деревянных пристроек, как из тени выскочил паренек из молодшей дружины, со спины и не понять, кто именно, так быстро удирал, скрываясь из виду. А вслед ему донеслось разгневанное:       — Догоню — уши оборву, будешь знать, как из-за ерунды витязей будить, — из-под того же навеса выскочил ещё один дружинник, в одном сапоге, со вторым подмышкой, не глядя по сторонам, он кинулся в погоню, едва не угодив под копыта коней.       — Ярополк, — окликнул его князь.       Тот, вовремя отскочив в сторону, встал как вкопанный, медленно поднимая взгляд на знакомый голос, напрочь позабыв о своем яростном преследовании.       — Княже, так это правда?! — Растерянно таращился он на всадников с открытым ртом.       — Вадимир где? — Сходу переходя к насущному спросил Олег чуть устало. Мысленно почти смирившись, что пока каждый в княжестве не узнает о его возвращении, народ не перестанет дивиться и шарахаться.       — Кня... так... сейчас совет старшой дружины, в гриднице он.       Олег с Шурой, кивнув, продолжили свой путь, заворачивая во двор, в котором, примыкая к части терема, стояла гридница. Спешившись посреди двора и отдав поводья лошадей увязавшемуся следом Ярополку, князь с дружинником направились к широкой лестнице. Возле нее толпились встреченные раньше ратники. Они галдели, наперебой что-то яростно доказывая двум гридям, сторожащим вход.       Когда князь подошёл, все притихли, внимательно разглядывая его, словно в первый раз.       — Что тут у вас? — спросил он.       — Княже, мы старшим о тебе рассказать хотели, а гриди не пускают. Говорят, не велено, и сами доложить отказываются, не верят, что ты вернулся, — отозвался один.       — Говорят, нечего базарными слухами старших от важных дел отвлекать, — поддакнул Семка, встреченный ещё у ворот посада.       Олег перевёл взгляд на стеклянные от удивления глаза своих гридей, резко уверовавших не только в его возвращение, но и во все высшие силы.       — Ничего, сам их обрадую, — приободрил возмущённых дружинников Олег и, хлопнув ближайшего по плечу, неспешно поднялся по лестнице. А остановившись возле горе-сторожей, вкрадчиво и чуть насмешливо проговорил:       — Мне-то, поди, можно войти, а то какой совет без князя?       Те живо закивали головами, расступаясь перед ним, ребята позади весело загомонили. А Олег, пригнувшись под притолокой, шагнул в темные сени. Приблизившись к входу в гридницу, тянуть не стал, решительно отворяя тяжелую дубовую дверь и ступая в тусклое просторное помещение.       В нос ударил запах старой крепкой древесины, медовухи и пота. Высокие резные колонны подпирали потолок. Длинный стол, со всех сторон окружённый лавками, почти весь был занят людьми. Старшая дружина, состоящая из самых опытных, мудрых и выслуженных воинов, живо переговаривались меж собой, трапезничали. Среди них, спиной к двери, во главе стола в массивном княжеском резном кресле восседал Вадимир.       Не успел Олег и шага ступить за порог, как мужчины, один за одним натыкаясь взглядом на новоприбывшего, замирали разинув рот. Со стороны выглядело это, словно траву инеем прихватывали нежданные заморозки. Те, переглядываясь меж собой, напряженно пытались понять, мерещится только им или соседям по столу тоже. Шум в помещении стремительно стихал, а вскоре воцарилась такая тишина, что, казалось, комар пролетит и можно будет услышать.       Тут уж и Вадимир, приметив смятение остальных, обернулся, выглядывая из-за спинки. Брови его подскочили, на низком лбу собрались глубокие морщины. Честно сказать, такого смятения на его лице Олег ещё не видел. А это дорогого стоит. Выходит, всё-таки не знал, что он уцелел.       Олег не сдержал легкой улыбки от произведенного эффекта, прошёлся вглубь зала и, скрестив руки на груди, привалился плечом к резной деревянной колонне. За ним следом, словно не желая нарушать эту гробовую тишину, аккуратно прикрывая за собой дверь, проскользнул и Шура, оставаясь у входа, готовый в случае чего прикрывать спину.       Отчасти было весело наблюдать, как умудренные жизнью, бывалые бородатые мужчины, многие гораздо старше самого Олега, сидят с совершенно детским, искренним удивлением на лицах.       Как ни странно, первым нашёлся Вадимир.       — Олег! — Удивленно проговорил он, поглаживая свою светлую бороду, украшенную косицами. — Уж не обманывают ли нас глаза? Неужели правда ты? Невероятно. Как я рад что ты жив.       За ним следом ожили и остальные. Все радостно стали приветствовать, удивляться, закидывать вопросами, кто-то уж с места подскочил, спеша выказать свое уважение к князю. Олег кивал, пропуская мимо ушей приветствия, слова, рукопожатия. Он не сводил глаз с воеводы.       Злость распирала грудь при виде его наглой морды. Рад видеть. Неужели. Сидит на его месте, советы проводит, княжит. А люди ведь верят ему, не знают, что все его слова насквозь пропитаны ложью. И подумать не могут, что он и есть причина всех проблем, которые они на этом совете, скорее всего, намеревались обсуждать. Интересно, его совесть не мучает? Как ему спится по ночам? Наверняка превосходно, в княжеских-то палатах.       — Я гляжу, хорошо ты устроился в мое отсутствие, — проговорил Олег достаточно беззаботно и чуть шутливо. — Ну так... как видишь, не подвел тебя. Взял на себя бремя правителя. Как самый доверенный твой брат по оружию, — принялся заискивающе рассыпаться словами Вадимир и, умело соскакивая с темы, продолжил восторгаться. — Нет, ну это чудо, в самом деле! Мы уж отпели тебя, и крест на погосте поставили. Знаешь, а я верил. Все отчаялись, а я верил, что ты не можешь так погибнуть.       На это Шура, стоящий позади, только возмущенно фыркнул, всем видом показывая, что и тут воевода лукавит.       Старшая дружина ликовала, уж на дальнем краю стола кто-то умудрился бочонок медовухи открыть. Снова поднялся гомон голосов, Вадимир, подхватывая, подбодрил остальных:       — Точно, братцы, выпьем за возвращение Олега! Всем налейте.       А Олег просто стоял и с горечью смотрел на человека, которого долгие годы считал другом. Он ведь ещё ни разу не видел его лично с тех пор, как узнал все. И, оказывается, до сих пор в подсознании теплилась надежда, вера в его человечность. Отчего-то казалось, что при виде его тот устыдится, раскается, признается в своих злодеяниях, остановится, наконец. Извинится хотя бы. Но куда там. Это гнида сидит как ни в чем не бывало и врет ему прямо в глаза. Думает, что и сейчас все сойдет ему с рук. Просто не верилось. Если за этот короткий разговор Олег не услышал ни одного честного слова, то сколько лжи и лести тот скормил ему за все прежние годы. Ужасно досадно и больно быть обманутым. Больше он никому не позволит водить себя за нос.       — И все же, как тут дела в моё отсутствие, что нового? — прошёлся вглубь помещения Олег, не сводя с воеводы тяжёлого взгляда и придерживая рукоять меча в ножнах.       — Хорошо, благодать, все своим чередом. Мы оружейную перебрали, порядок навели, поход планируем. У народа все тоже хорошо, все довольны.       Воевода и князь обменялись сдержанными улыбками, но вот глаза обоих были холоднее льда.       — Да? — остановился Олег, поднимая брови, с напускном удивлением, — а я вот слышал, что с них вторую дань за год дерут.       Вадимир, не смутившись ни на мгновение, отозвался:       — Ну так это потому что новгородцы, черти, нас обобрали. Не сберегли в том бою ни дань, ни тебя, княже. Вина на нас. Хоть немного на душе полегчало от того, что ты уцелел.       — Хорошо ты говоришь, складно, а расскажи-ка лучше про то, как ты сам с Новгородом договаривался о том, чтоб засаду устроить, а дань обещал им в уплату.       Присутствующие за столом обменялись шёпотками.       — Что? Княже? — Возмутился Вадимир, до глубины души оскорблённый таким несправедливым обвинением.       Олег продолжал:       — Или как ты самолично в меня стрелу пустил, а пока я и другие наши ребята кровью истекали в поле, дух испуская, со всех ног радостный поскакал править. Так ведь?       Шёпотки и косые взгляды в сторону воеводы усилились.       Олег, дойдя до противоположной стороны длинного стола, уперся кулаками в древесину и, сверля гневным взглядом, закончил:       — Или как ты намедни выпустил шайку Сорокопута из темницы и послал за моей головой. Об этом рассказать всем не хочешь?       В глазах воеводы на мгновение проскочила неясная эмоция. Не разобрать: смятение, страх, брезгливость, а верхняя губа исказилась в оскале. Ну конечно, не ожидал, что Олегу обо всех его нечистых делах известно. Но он быстро вернул себе лицо и то выражение глубочайшего удивления:       — Княже, что ты такое говоришь. Как можно? — Все ещё пытался отболтаться он, но его голос быстро заглушил поднявшийся в гриднице гомон.       Уму непостижимо, даже сейчас надеется выйти сухим из воды. Олег разочарованно отвел глаза.       Витязи спорили, махали руками, винили воеводу, спрашивали. Олег, ни на что не отвечая, прошелся дальше вокруг стола, давая праведному гневу братьев по оружию сполна вылиться на воеводу. Чтоб понял и почувствовал, что его слово — ничто против слова Олега.       Князь, отстраненно проходясь вдоль стола, выудил стрелу из чьего-то колчана, лежащего на лавке, и принялся скучающе, задумчиво разглядывать наконечник с засечками, пальцем проверяя острие.       Выждав немного, он, опуская руку со стрелой, вновь поднял глаза.       — Тихо, — повысив голос, чтоб перекричать витязей, зычно приказал Олег. Все тут же поутихли.       — Признайся, Вадимир, — чуть сочувственно проговорил князь, подходя ближе, — расстроился ведь, что я вернулся. Ты уже обжиться за месяц успел, свои порядки навел. Наверняка столько походов затеял. Всё как давно хотел. Понравилось княжить? А? — Холодно переспросил Олег.       Говорил он спокойно, словно подтрунивая, но внутри кипел от едва сдерживаемой ярости. Подойдя вплотную, он остановился, крепко сжимая древко стрелы в кулаке.       — Что ты такое говоришь, Олег, откуда такие обвинения, чем я заслужил? Кто меня оболгал? Мы же друзья, в конце концов.       И снова ни слова правды. Тут уж терпение лопнуло. Сжимая стрелу в руке, Олег в одно движение с силой всадил наконечник в его плечо. Вадимир широко распахнул глаза от неожиданности, хватая ртом воздух. Ближайшие витязи отшатнулись.       — Как? Приятно? — оскалился Олег язвительно. — Мне тоже не понравилось. — Прорычал он сквозь зубы и надавил сильнее, отчего тот скривился и зашипел, тяжело дыша и сжимая край стола. Лицемерная маска мигом слетела, обнажая, наконец, его личину. Вперемешку с болью и злостью он казался озадаченным, словно пытался понять, где именно просчитался.       — Не друг ты мне, хватит врать. Мне все про тебя известно.       Возле раны уже начало расплываться бурое пятно. А Вадимир лишь хрипло рассмеялся и, с ненавистью глядя в глаза, ответил хлестко и пренебрежительно:       — Волчонок отрастил клыки.       Олег брезгливо отшатнулся, отводя глаза. Столько отвращения, ненависти вмиг испытал он к нему. Человеком его назвать язык не поворачивался. Виски сдавливало от напряжения и того, сколько сил отнимал этот разговор.       Олег обломил древко стрелы, торчащей в плече воеводы, и бросил на стол средь еды и питья. Он отступил, отходя подальше. Вадимир облегченно согнулся, хватаясь за хоть не серьёзную, но болезненную рану.       — С ним мне все давно ясно, — утирая руки от крови, продолжал Олег, — А сейчас хочу услышать только, знал ли кто-то из вас о его делах, замышлял ли против меня? — Обратился он ко всем присутствующим витязям.       Напряженная тишина вновь разорвалась шумом звучных голосов. Притихшие до этого мужчины наперебой заговорили, клялись, божились, открещивались. Каждый вторил: «Княже мы бы никогда». Когда поднялся один, все прочие стихли. Градимир, седовласый, почтенный воин в летах, заговорил за всех:       — Обижаешь, Олег. Ладога — наш родной дом, мы верой и правдой служили твоему отцу и тебе, а про его дела нам известно не было. Коли знали бы, самолично бы придушили поганца.       Олег, отходя постепенно, кивнул на слова почтенного старца, посчитав ответ достаточным. Он знал, что скорее всего Вадимир действовал один, иначе бы в видениях Серёжи были и другие предатели. Но спросить с каждого лишним не бывает, чтоб подобные мысли и дальше не возникали.       Олег, выдыхая, отошёл к окну, перевести дух, остудить голову и обдумать следующий ход. Краем глаза на ходу замечая воинственно-восторженно горящие глаза Шуры. Ну ещё бы, наверняка с самой его пропажи мечтал, как вернется князь и всем покажет. Только вот мечтал он, а отдуваться одному Олегу.       Сердце растревоженное постепенно успокаивалось, чуть потряхивало, как после неслучившейся драки. Пока все хорошо. Прошло все в десятки раз лучше, чем он ожидал. Даже отчасти не верилось, что все идет как по маслу. Может, его осмотрительность была излишней, может, достаточной предосторожностью было бы оставить Серёжу и Макаровых в доме у Федора Иваныча. Там бы их никто не тронул, и так не пришлось бы оставлять ведуна в неведении. Ну вот, чудно. Помимо всего прочего, подкралось ещё и запоздалое чувство вины за свое утреннее решение. Олег тряхнул головой, заставляя оставить эти раздумья на потом. Прежде чем вернуться к спорящим за столом дружинникам и приказать, что делать с Вадимиром, он напоследок взглянул в окно. Погода переменилась, ветер нагнал на небо серые облака. Двор, часть крепостной стены возле главных западных ворот, дружинники суют вдалеке, как вдруг взгляд зацепился за то, от чего сердце вновь пустилось вскачь. Князь удивленно замер на мгновение, не веря собственным глазам. — Сидеть всем, сейчас вернусь, — рявкнул он и метнулся к выходу.