Песнь вещего ворона

      Солнце в глаза, рука затекла так, что чуть не отнялась, а над головой пронзительное воронье карканье. Не лучшее пробуждение, ведун все же предпочитал поцелуи в лоб и ласковый шепот на ушко.       — Марго, кыш, — сонно пробурчал Серёжа, переворачиваясь на другой бок. Но карканье не прекращалось. Он раздраженно зажмурился.       — Олег, убери её, я сплю, — проговорил ведун, накрываясь плащом с головой. Звук стих ненадолго, но потом неугомонная птица заголосила вновь.       Тут уж Серёжа, не выдержав, подскочил, озираясь по сторонам в поисках источника звука, а найдя, гневно уставился на птицу, с удивлением понимая, что это не Марго. Просто какая-то ворона сидит на ветке над ним и каркает среди бела дня. Беду кличет. Серёжа осекся, недоверчиво косясь на птицу и потирая отлежанный бок.       Сонная нега испарялась так же быстро, как роса на палящем июльском солнце, уже высоко висящем над полями. Сразу вспомнилось. Ладога. Важный день, сегодня все решится. Почему Олег не разбудил раньше? И где он? Серёжа спешно поднялся с земли, окидывая взглядом их стоянку в поисках ответов. Части вещей и оружия, которые обычно таскали с собой, кажется, не было, ничего, что говорило бы о его присутствии, кроме оставленного плаща. Наверное, как раз ушёл лошадей снаряжать, которых они в глубине рощи оставили, и вот-вот должен вернуться. А будить его не стал, чтоб Серёжа смог подремать побольше. Скрепив плащ на плечах золотой фибулой с головой волка, он, зевая на ходу, нехотя побрел к тем, кто подтвердил бы его домыслы.       Макаровы сидели в десятке шагов, ближе к склону холма. Они словно вовсе никуда не собирались, тихо переговаривались о чем-то своем, Кирилл жевал травинку.       — А где Олег? — приблизившись к ним, сходу, без приветствий спросил ведун. Те, обернувшись на него, подскочили на ноги и переглянулись. Эта переглядка ему очень не понравилась.       Серёжа настороженно перевёл взгляд на девушку. К ней доверия было чуть больше, чем нисколько, в отличие от её братца.       — Ты только не волнуйся, но князь... — замялась она, сглотнув нервно. Серёжа перестал дышать.       — Он уехал, а нас тут оставил, — бодро закончил за нее Кирилл, особо не понимая причины заминки.       Серёжа застыл, а с губ сорвалось по-детски растерянное, брошенное:       — Как оставил?       Он пошатнулся, отступая на шаг. Все поплыло перед глазами.       Оставил. Одно это страшное слово помутнило рассудок. На секунду даже показалось, что все вокруг неправда. Что все это просто дурные сны, какие порой снились ведуну: он просыпается в своей избе совершенно один, а Олега словно и не было никогда. Он зовет, хочет заплакать, а слез нет, ищет хоть что-нибудь, обрывок кольчуги, припрятанный им на память еще до того как Олег очнулся, те проклятые наконечники, венок, но все тщетно, словно он его просто выдумал. Спасало от таких снов лишь то, что, подрываясь среди ночи, Олег всегда был рядом с ним. А сейчас что?       Воздуха показалось мало. От частого дыхания голова закружилась, а в груди жгло, подсказывая, что не сон. Что все взаправду. Озираясь по сторонам испуганно, давясь воздухом, он схватился за начавший вдруг душить плащ и тут же опомнился. Сквозь пелену накатывающей паники прорвалась вдруг здравая мысль. Олег? Оставил?       — Нет. Он бы меня не оставил, — твердо отрезал он, качая головой.       Он просто не мог. Да на нем одном держится вообще все его доверие к людям, вся вера в лучшее. На нем держится весь его мир. Серёжа скорее поверит, что это все же сон, или эти отроки ему врут, издеваются, хотят настроить против него. Потому что он совершенно точно без веской причины, по своей воле никогда бы его не оставил. А может, они вовсе что-то сделали с Олегом. Не зря же лица такие виноватые.       Серёжа стал пятиться назад, опасливо переводя взгляд между Макаровыми и нащупывая на поясе рукоять ножа. Кажется, вид у него был такой дикий, а может, жалкий, что испугались уже отроки. Лера успокаивающе выставляя перед собой руки поспешно добавила:       — Все хорошо, я же говорю, не волнуйся, князь же это потому, что тебя бережет, вот и у нас приказ: беречь, как зеницу ока, пока он не вернется.       Серёжа остановился, стараясь дышать медленнее, но также пристально разглядывая отроков. Вроде врать им смысла особого не было, да и вредить Олегу тоже. Да и раньше, хоть и докучали, но не делали ничего дурного. Он отвел взгляд от несчастных Макаровых, которых уже успел мысленно обвинить в худших злодеяниях. Первый бессознательный испуг отступил, в звенящей голове медленно прояснялось. Но от этого легче не становилось.       Неужели правда уехал... Ну, конечно, как сразу не догадался. Ведь еще вчера чуял неладное. Значит, так он решил. Серёжа, стискивая зубы и кулаки, часто заморгал, сдерживая подступившие слезы. Страх сменился отчаянием и обидой.       Его тут оставил, а сам к черту на рога рисковать собой. И ни слова ведь не сказал. Остолбень! О чем он думал?! О том, что в одиночку справится лучше?! При том, что уговор был и на шаг друг от друга не отходить, чтоб в случае видения предотвратить беду, а он взял и уехал. Потому что, видите ли, переживает за него. А о том, что Серёжа просто не переживёт, если с ним что-то случится, этот умник не подумал?       Он загнанным зверем стал ходить по поляне из стороны в сторону.       — Как ему вообще в голову пришло пойти одному, — прошипел сквозь зубы ведун себе под нос.       — Он не один, с ним Шура, — беззаботно перебил его Кирилл, кажется, вовсе не понимая, с чего вдруг все это вызвало такую реакцию. Уехал князь — значит таков план. Пареньку, наоборот, скорее было радостно от того, что они с сестрой получили свой первый княжеский приказ, и какой важный. А раз исполняют приказ, значит, уже хотя бы мысленно могут называть себя дружинниками.       Но ведун лишь страшно зыркнул на него, прожигая взглядом.       — Он один пропадёт. Дай ему волю — весь свет себе на плечи взвалит и потащит, — обиженно пнул ветку ведун, прикрикнув, — упертый дурак!       — Ну чего ж ты так про князя. Грешно злословить, — хоть и было чуть обидно, что их всех, считай, оставили в тылу, Лера прекрасно понимала, что сторожить княжьего избранника — дело едва ли не более важное, чем спасение самой Ладоги. Она подозревала, что ведун вряд ли обрадуется их положению, но, учитывая, что им вместе торчать целый день, если не больше, то им троим придётся как-то сладить. — У них там все в порядке точно. Кому как не ему лучше знать, как действовать, — отчаянно пыталась успокоить его девушка. Но куда там. Легче лесной пожар потушить.       — А вот и не лучше! Соваться туда в одиночку это глупость! — сам не понимая, зачем, пререкался ведун, устало водя ладонями по лицу, не то посмеиваясь, не то всхлипывая, явно находясь на пределе моральных сил.       Обиднее всего было от недомолвок. Разве это честно? Серёжа совершенно все мысли, чувства, горести, радости, всего себя ему доверяет и в ответ ждет того же. А Олег радости, может, и готов делить, но вот горести ни в какую. Чуть повеяло бедой, и не нужна ему ни опора, ни поддержка, никто не нужен. Слишком сильный, чтоб рассчитывать на кого-то кроме себя, слишком гордый, чтоб позволить кому-то помочь.       А ведь вчера Серёжа, наивный, увидел, что его что-то гложет, и не раздумывая, в ответ на все то безграничное тепло, что давал ему Олег все это время, кинулся утешать, подбадривать, думал, что ему нужна его поддержка, нужна его помощь. Да после того случая с разбойниками ведун, кажется, впервые за долгое время по-настоящему поверил в себя, в свои силы, поверил, что может что-то изменить, что-то сделать, чтоб защитить близких, что он давно не тот беспомощный ребенок. И еще пуще прежнего он искренне поверил, что вместе им все по силам, в чем и принялся радостно убеждать Олега. А он, вместо того, чтоб поделиться, что его тревожит, просветить в планы, обсудить хоть что-нибудь, просто молчал. А теперь просто уехал.       Серёжу колотило как на морозе. Он зажмурился, стирая рукавом злые слезы. Понятное дело. Любит. Поэтому и бережет. Но только Серёжа об этом не просил. Поэтому любит в ответ и злится. Но не на него, не на Олега, его понимающего, ласкового, доброго, смешного, самого внимательного и заботливого, а на князя, который взял все в свои руки, не давая окружающим и шанса ему помочь. Злился на его глупый упертый характер.       — Прекрасно! Сам решил, сам поехал, а я сиди и гадай, сгинул он на время или на совсем! — бесился Серёжа, ворча себе под нос.       А ведь правда, неужели он думал, что может просто оставить его здесь с этими детьми, а он станет смирно ждать его возвращения, сходя с ума от тревоги, прокручивая в голове, что за это время могло случиться с этим бестолковым князем.       — Вот попадётся он мне, я ему такое устрою! Сначала этому воеводе покажу, где раки зимуют, а потом и до Олега доберусь! Он еще долго будет помнить, как пренебрегать наставлениями ведуна! — Зло вскрикнул Серёжа, топнув ногой.       Макаровы, нервно переглядываясь, пребывали от такой внезапной вспышки гнева в тихом ужасе. И, учитывая количество угроз и криков, начало казаться что это Ладогу надо беречь от ведуна, а не наоборот.       — Нам ведь туда? — Рассержено ткнул он в сторону, где поля гуще всего были усеяны домами и, кажется, находилась Ладога.       — Да, — кивнул Кирилл машинально и тут же ойкнул, закрывая свой рот ладонью.       — Нет, — замотала головой Лера, — нам надо оставаться тут. Таков приказ князя.       — Это вам он князь, вы и слушайтесь, а я его беречь клялся, я должен быть рядом, —серьёзно проговорил ведун и двинулся прочь в указанном направлении.       Макаровы, догнав, преградили ему путь.       — Вы чего? — Опешил ведун, нервно усмехнувшись. — А ну с дороги.       — Нельзя нам в город, пока им воевода заправляет, мало ли что. Лучше схорониться тут, — твердо проговорила девушка.       — Да, велено быть тут, — ее братец кивнул, поддакивая и скрещивая руки на груди.       — И кто меня удержит? Вы, что ли? — Проговорил ведун спокойно, тихо, но в голосе слышались такая угроза и вызов, что по спине невольно пробегали мурашки. Кир стоявший твердо и важно нахохлившись, вздрогнул и испуганно отступил, прячась за спину сестры в тот момент, как глаза рассерженного ведуна вдруг сменили цвет.       — Давайте не будем горячиться, а действовать по плану, — продолжала взывать к голосу разума девушка, стойко вынося его гневный сверкающий взгляд. — Сейчас перекусим, время до вечера незаметно пролетит. И глазом моргнуть не успеешь, как они там со всем разберутся, и вы с князем снова вместе будете. Ну а если не вернутся до завтра, вот уж тогда можно будет волноваться.       Серёжа от ее последних слов вздрогнул, отводя глаза и отступая.       Обида на Олега с его своевольными решениями, гнев на этих детей вдруг отхлынули. Осознание обдало леденящим сердце ужасом. А что, если уже поздно? Или прямо сейчас Олег на волоске от гибели?       Он почувствовал опустошение. Снова почувствовал себя тем мальчишкой, прячущимся под крыльцом, пока его семью убивают на его глазах. Только с одним отличаем. В этот раз он даже не увидит и не узнает, если с Олегом что-то случится. Он может больше никогда уже его не увидеть. Если продолжит оставаться на месте, бодаться с этими глупыми детьми и бороться с собственными эмоциями, выдумывая обиды. Все это неважно, только зря драгоценное время терять.       Серёжа выдохнул, прикрывая глаза и заставляя себя хотя бы внешне успокоиться, разжал кулаки и направился назад к месту ночлега. Едва он отступил, переставая кидаться на отроков с упрёками, те облегчённо выдохнули, радостные, что пережили бурю, и расползлись по поляне. Кирилл, обходя его стороной, вернулся на прежнее место, а Лера, стараясь миролюбиво сгладить острые углы, расторопно полезла в сумку со съестным.       — Давайте лучше перекусим, хлеб есть, яблоки, сыра немного осталось.       — Не буду я с вами есть, — тихо отозвался ведун севшим голосом, — за ягодами схожу, — и направился в сторону рощи, лохматыми макушками возвышающейся на их холме.       — Вот это дело, — облегченно закивала Лера, — а к полудню можем к ручью сходить, думаю, недалеко отсюда отходить можно.       Не было ведуна на поляне недолго, с пару минут. Как вдруг со стороны перелеска послышалось ржание и топот копыт. А ещё через мгновение вдали, отделяясь от полосы деревьев, метнулась тень. Гнедой конь стремительно несся по пологому склону холма, переходящего в другой, пониже, а в седле, само собой, восседал ведун. Только волосы да княжеский плащ развевались на ветру. Добравшись до желтеющей средь луговой травы прокатанной дороги, конь, подгоняемый своим всадником, припустил галопом, быстро удаляясь из виду.       — Мой конь! — Возмущённо воскликнул Кирилл, — я пешком не пойду, — скрестил он руки на груди обиженно.       Лера тяжело выдохнула, прикрыла глаза и, устало потирая виски, прорычала:       — Здесь хоть кто-то понимает слово «приказ»?

***

      Солнце яркое, рыжее уже поднялось высоко, выше деревьев, озаряя все вокруг. В его лучах припекало, а в тени домов все ещё зябко тянуло утренней прохладой. Два коня пылили подкованными копытами по широкой дороге, неспешно неся своих всадников.       На душе было пусто и неспокойно. Решение, которое, казалось бы, должно принести успокоение, принесло лишь больше тревог. Сердце ныло, тянуло обратно. Теперь помимо переживаний о сохранности ведуна душа болела еще и за его чувства. Уже проснулся? Уже злится на него? Должно быть напуган, обижен так, что и говорить с ним не захочет. Весь он сплошные эмоции, не понимает, что все это для его же блага.       Потому князь и уехал молча, не предупредив. Иначе не вышло бы. Серёжа просто не отпустил бы его одного, и слушать бы его здравые опасения не стал. Только зря поспорили бы. Он не смог бы ни вразумить Серёжу, ни сказать ему твёрдое нет, да и разве стал бы он его слушать?       Олег понимал, что этим решением ранит его. Самому от этого делалось больно и тошно, словно себе же нож под ребра загоняет. Но зато так Вадимир до него не доберется, даже не узнает о его существовании прежде, чем Олег со всем разберется. Оставить его вдали от всего — меньшее из зол. Это ведь ненадолго, там с ним Макаровы, они добрые и ответственные ребята, на них можно положиться, приглядят друг за другом.       Олег злился на себя за то, что пришлось сделать, но, пожалуй, злился бы еще сильнее, если бы потащил с собой всех. Никогда, будучи в здравом уме и трезвой памяти, он не посмел бы не то, что просить, даже ждать помощи в решении своих проблем. Особенно от тех, кто и за себя постоять едва ли может. Не их это бой, не их беда, а его.       К тому же, если быть честным с самим собой, кажется, он понимал все с самого начала. Еще когда соглашался возвращаться. Знал, что не сможет привести Серёжу в Ладогу пока не будет уверен, что там ему ничего не угрожает. Повторения того видения Олег никак не мог допустить. И всю дорогу он прекрасно понимал, что пойдет один, просто упорно оставлял на потом раздумья о том, как именно это осуществить. А тот случай с разбойниками лишь подтвердил все его опасения и уверил в правоте. Так будет лучше. Так он будет спокоен за него, так сможет действовать с холодной головой. Так Серёжа точно будет цел и невредим, и у них обоих впереди будет вся жизнь, которую, если потребуется, он потратит, вымаливая у того прощение. Лучше уж так, чем снова хоть на мгновение ощутить эту неспособность защитить самое дорогое сердцу существо на всем белом свете. Вторил Олег, подавляя бурю внутри.       Он обещал Серёже дом, место, где им обоим будет хорошо. Он готов заплатить сполна чтоб вернуть свое по праву. Ведь все лишь на его плечах: Ладога с ее проблемами, его народ, его противостояние с Вадимиром, Серёжа, его безопасность и счастье, все в его ответственности, а раз взял все на себя, значит справится. Всегда справлялся.       Разделиться — единственное правильное решение. Успокаивал себя мысленно Олег, жмурясь на солнце и глядя на отчетливо виднеющиеся на возвышении башни детинца, окруженного тысячами домиков. От того, что почти не спал уже вторую ночь, в глазах рябило, затылок сдавливало болью, а усталые глаза резал яркий солнечный свет.       Рядом ехал Шура, по-детски счастливо и торжествующе улыбался, глядя по сторонам. Конечно, от Вадимира можно было ждать чего угодно, но в сам город въезжать они нисколько не опасались, всё: выходка с разбойниками, молва в народе, указы нового князька, да даже взгляды встреченных по дороге людей указывали на то, что даже несмотря на «гибель» влияния у Олега по-прежнему больше.       Ладога потихоньку просыпалась. По улочкам тянулся редкий люд, направляясь с ведрами по воду к колодцам. Пастухи, прихватив узелки со съестным, выводили свои стада в поля. В одном из дворов забрехала собака, и ей тут же откликнулся еще с десяток голосов, подхватывая и разнося лай дальше по улочке, еще не забитой по утру людьми и телегами.       Олег даже чуть оживился, въезжая в ряды приветливых маленьких домишек и понемногу оттаивая от своих тяжелых дум. Но приглядываясь к мирно текущему быту людей, ощущения дома все ещё не было.       Избы, сараи, изгороди, крапива под окнами, обрамленными затейливыми наличниками. Все вокруг такое знакомое, родное, каждая рытвина на дороге, каждый поворот, но одновременно такое далекое, давнее, как из суетного сумбурного сна, какие видел князь в горячке от смертельных ран, пока ведун его выхаживал. Нет, все же Серёжа вчера был прав, так и впрямь подставляться больше нельзя. Если, будучи чужаками, он переживал и трясся над каждой его раной, страшно представить, что будет с ним сейчас. В общем, если полезет в драку и снова покалечится, ведун его точно не простит.       Вскоре стали замечать на улице. То прохожие пристально вглядывались, то сидящий на крыльце мужик удивленно поднял брови и перекрестился, точно среди бела дня увидал мертвеца, но по сути, так и было. То девицы у колодца удивленно зашептались и побежали в соседние дома рассказывать, кого увидели. На крылечки стал вываливать люд ещё до того, как князь с дружинником доезжали до них. Вперед них проносились шепотки и вздохи:«Князь. Живой! Воскрес?»       Знакомые лица из дружины, что жили с семьями в деревеньке близь Ладоги, кивали, донося близким:«Это точно князь, живой! Князь живой!»       Кто-то плакал, кто-то охал, за сердце хватался. Недоуменно чесали макушки и бороды, крестились. Детвора тыкала пальцами и бежала вслед за всадниками.       Олег порой приветственно кивал, окидывая взглядом лица людей и сдержанно улыбался. Шура довольно махал всем рукой, приговаривая:       — Князь, живой-живехонький вернулся. А вы что думали?       Близился центр, народ все вываливал на улицы, бежал по соседям, разнося новости. Город на глазах начинал гудеть, как потревоженный улей лесных пчел. Гомон сливался в одно неразборчивое, но совершенно точно радостное.       Приятно. Все же ждали его. Это ещё больше приободрило. Выходит, ошибался, когда думал, что от его пропажи для них не измениться ничего, все же нужен им, все же ценят.       Самые любопытные шли следом, провожая своего правителя. Когда они проезжали мост через Ладожку, уже вся округа знала, что князь вернулся домой.       Пришлось остановить коней у высокого частокола запертых посадских ворот. Олег призадумался, настораживаясь, как бы не очередная подлость воеводы. Неужто засада за воротами, если, конечно, он успел заговорить зубы дружине. Хотя, пожалуй, сомнительное решение, губить князя на глазах у всего честного народа. После такого Вадимир не то, что престол не сохранит, даже головы на плечах не удержит.       Но, кажется, не обремененный такими раздумьями и опасениями Шура уже спешился, подбежав к крепко сбитым брёвнам и настойчиво застучал.       — Это что еще за новости? Чего заперлись?! Сроду ворота не запирали.       По ту сторону послышался шум. Кто-то отозвался сонно:       — А теперь на ночь запираем.       — А ну открывай, сонные тетери, — возмущенно забарабанил дружинник, — утро уже!       — Сашка, ты что ли? — Расслышал знакомый голос сторожевой.       — А кто ещё?! — стукнул он еще раз, уже сапогом.       — Долго же ты пропадал. Ну не тарабань, щас открою, это после того, как коней недавно украли прямо из конюшни, князь велел ворота на ночь запирать, — разъяснял сторожевой, поднимаясь на помост, чтоб взглянуть на прибывшего.       — Какой ещё князь, дурья башка, единственный князь тут, а ты ему ворота не торопишься отворять, — гордо произнёс Шура, коротко переглянувшись с Олегом.       Олег лишь закатил глаза, хмыкнув. Кажется, Шура наслаждался его триумфальным возвращением гораздо больше него самого. Хотя кто, если не он, как никак, возвращение Олега — его заслуга.       — Чегось? — Послышалось по ту сторону и всклокоченная макушка дружинника, Сёмки, показалась над частоколом. Он истуканом застыл от открывшейся ему картины. У ворот Шура самодовольно лыбится, вокруг люд толпится, гомонит, обступая кругом ворота, а в седле своего вороного скакуна князь, приветственно кивает побледневшему сторожевому. Голова Сёмки тут же скрылась. Судя по звуку, с помоста он не спустился, а скатился.       — Щас, я сейчас, — бормотал он, расторопно отпирая засов.       А когда всадники въезжали через посадские ворота, он удивленно таращился во все глаза, одновременно пытался почтенно поклониться.       — Княже, — пораженно просиял он вслед и кинулся будить второго задремавшего сторожевого и дальше разносить благую весть.       Так въехали они в пустынный и безлюдный посад. По утру тут всегда тише, чем в окольных деревнях, дворовые хоть и бегали, но меньше. Жили в стенах посада бояре, купцы, почётные дружинники с семьями, а у них день начинался позже.       Юноши проехали недолго и остановились возле крепкого, но небольшого дома с ухоженным двором. Упитанный сторожевой пес спал под крыльцом, когда они поднимались, даже ухом не повёл. Учуял, что свои.       Сюда они не могли не заехать первым делом.       Знакомые сени встретили приятным сумраком. Домашняя утварь, ведра, кадушки, коромысло. От вида висящего возле окна пучка сухой полыни сердце невольно затрепетало, а в груди разлилось тепло. Мимолетным ветерком навевало родное, уютное, домашнее и бессовестно рыжее. Олег засмотрелся, отставая от дружинника, и одернул себя. Ничего, еще немного и свидятся, да больше не расстанутся.       Шура первым добрался до двери, ведущей в избу, чуть приоткрыл, протискивая голову, и громко произнес:       — Федор Иваныч, я вернулся!       Олег попытался потянуть за ручку и открыть по-нормальному, но Шура толкнулся, не пуская. Олег только выдохнул, посмеиваясь. Ну ладно, ладно. И тут хвастаться им будет. Пускай. Хотя и самому не терпелось уже увидеть Фёдора Иваныча.       — Сашка? — послышался за дверью его басовитый голос, — что ты так выскакиваешь. Напугал.       — Вернулся, и не один, — хитро протянул дружинник и наконец отворил дверь. Взору открылась изба, уютная, опрятная, украшенная вышивками и рукоделиями тёти Лены, наполненная запахом вкусностей и выпечки, а у окна стоял и сам хозяин избы с его бессменными усами. Все тут показалось таким родным, чем-то из детства, хотя не виделись всего лишь с начала весны, как за данью уехал.       — Олег?! — Мужчина выронил крынку сметаны из рук, та разлетелась черепками по деревянному полу, а дымчатая кошка, спрыгнув с печи, мигом начала лакомиться.       Хозяин избы осел на лавку. Затем снова поднялся, неверяще разглядывая переступивших порог юнош.       — Господь милостивый, живой! — Он подошел, сгребая в медвежьи объятья.       — Живой, — кивнул Олег, обнимая в ответ, не сдерживая улыбки.       Когда он думал, что больше не вернется в Ладогу, с сожалением, что уже не свидятся, часто вспоминал о нем. Он всю жизнь наставлял, учил, журил и хвалил, именно он отчасти заменял отца, пока тот с головой пропадал в княжеских заботах.       — Счастье-то какое, — отстранился мужчина, по-отечески хлопая по плечам. В его морщинистых глазах блеснули трогательные слезы. Олегу вдруг показалось, что за время, что не виделись, он ещё постарел. Седых волос так точно прибавилось. Отчасти по его вине.       Фёдор Иваныч всплеснул руками досадливо.       — Что ж ты будешь, Лена к соседке ушла, такую радость не застала!       Но Олегу подумалось, что это и неплохо. Если его, бывалого воина, воеводу в прошлом его возвращение так проняло, что было бы с его чувствительной женой.       — А мы думали, все уж. Похороны были. Где ж ты был? Что там стряслось на самом деле?       — Это Вадимир все. Нападение подстроил, — первым отозвался Шура с набитым ртом. Тот во время этой трогательной встречи, по-хозяйски подскочив к столу, принялся уплетать блины, оставленные остывать у окошка.       Олег кивнул, подтверждая его слова, и заговорил серьезно:       — Он, оказывается давно в князья метил, а в этот раз почти получилось. Меня ранили серьезно, умер бы, но повезло. Мне помог один прекрасный человек, — невольно заулыбался князь мечтательно.       — Кто же? — Поднял брови Фёдор Иваныч. Отрываясь от своей трапезы, Шура только красноречиво закатил глаза:       — Ой, не расспрашивайте его, — вклинился дружинник, пихая друга в плечо и подталкивая к выходу, — опять замечтается и передумает возвращаться.       Покидая дом втроём Шура на ходу жаловался, дожевывая очередной блин:       — Представляете, Фёдор Иваныч, ели уговорил его вернуться, — живо растолковывал он, — Мы с Лерой и Кирей ищем, ищем по лесам-полям его хладный труп, а он живой да здоровый и в ус не дует, живёт себе припеваючи в избушке лесной со своим ведуном. Я ему:«Ладога без тебя загибается, править некому.» А он:«мне и тут хорошо, у меня любовь, суженый-ряженый не поеду никуда», представляете?       — Чего? Ведун, избушка, любовь? Может, по порядку? — Совсем запутавшись в расторопных объяснениях, прищурился мужчина.       Тем временем они уже вышли на крыльцо, спускаясь вниз по скрипучей лестнице.       — Времени нет, Федор Иваныч, — развел руками Саша, — мы только поздороваться заскочили. А так нам в крепость. А после, как с супостатом управимся, все расскажем и покажем: и ранения, и суженого-ряженного, и все-все.       Чуть смутившись, Олег, посмеиваясь, пожал плечами и следом за суетным другом направился к изгороди, на которую повязали поводья коней.       Федор Иванович, стоя на крылечке, глядел как два молодца лихо заскочили в седла и, кивнув на прощание, устремились по людной улице к главным крепостным воротам.       — Ух, сорванцы, — усмехнулся тот им вслед, шутливо погрозив кулаком, и тише, с теплом в голосе, добавил, — Бог вам в помощь.