Песнь вещего ворона

      Ничего не снилось. Под открытым небом, на воздухе всегда высыпаешься быстрее. Короткая летняя ночь проносилась мимолетно, вместе с темнотой на округу опускалась сырая прохлада и все стихало, но ненадолго. Ещё затемно птицы вновь затевали свои нестройные многоголосые песни, разнося гомон по округе. Сквозь тягучую пелену сна вдруг отголоском прорвался громкий звук. Нет, крик.             Сознание быстро возвратилось, вырывая в явь. Олег распахнул глаза. Вовремя. В полумраке светлой ночи в глаза сразу бросилась приближающаяся тень. Тяжелые мысли еле ворочались в голове спросонья. Кто шастает? На Шуру не похоже, на Макаровых тем более, Серёжа под боком сопит. Кто-то приземистый, коренастый, чужой.            Не успел князь окончательно проснуться, воинская выучка сработала за него. Когда человек был уже совсем близко, он, не поднимаясь с земли, со всей силы пнул незнакомца под ноги. Тот, не ожидая, кряхтя повалился наземь, выронив на траву нож. Холодом по спине обдало, а сердце застучало, быстрее разгоняя кровь по телу. Теперь уже стало ясно: дело дрянь, на них, кажется, напали.             Олег подскочил и быстро окинул взглядом место их ночлега. Остановились они в этот раз в густом перелеске совсем недалеко от дороги. На узкой поляне людей было точно больше, чем должно было быть. Олег окрикнул своих, велев немедленно вставать, хотя кто-то, кажется, уже был на ногах. Не успев внимательнее оценить обстановку, краем глаза он увидел, что ближайший уже стал подниматься, шариться руками в траве в поисках потерянного оружия. Олег наступил на лезвие сапогом и смачно дал тому по челюсти. Короткой рукопашной схватки хватило, чтобы первый, в лохматом жилете, прилёг и больше не мешал.       Олег растормошил зевающего ведуна и, нащупывая меч, снова быстро огляделся. До рассвета недалеко, но сумрак уходящей ночи не давал ясно разглядеть нападавших, лишь очертания: кургузые фигуры, одежда-лохмотья и нечесаные бороды. Одним словом, какой-то сброд.        Первый, который намеревался прирезать его во сне, лежал в траве смирно, второй и третий обступили Шуру с Лерой. Дружинник уже в полной боевой готовности сжимал меч. За него даже беспокоиться не надо: и сам отобьется, и девушку прикроет. Серёжа сидел на земле позади него, сонно моргая, и в удивлённом оцепенении глядел по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Четвёртый же уже направлялся к ним. Низкий, крепкий, в руках у него было что-то вроде короткой сабли. Олег зло отмахнулся клинком от первого удара, выбивая оружие из рук, а дальше ногой в колено и рукоятью по голове, пока противник согнулся и растерялся. Прикинув, что тому хватило, князь поспешил на выручку к другим.       Ночные гости явно такого отпора не ожидали, быстро начали понимать, что нападение не задалось и их самих нещадно бьют. Оставшиеся стушевались, но не отступали, орудуя один дубиной второй обломком копья. У дружинника все было под контролем, хотя и Лера не отставала. Она, схватив железный котелок с остатками ужина, больно стукнула одного по лысой голове. Тот, зло зыркнув на девушку, обернулся, направляясь в её сторону. Лера, здраво оценивая свои силы, перепугано бросилась в ближайшие кусты. Но тут уж подоспел Шура. Он, пнув сапогом угли с золой из потухшего костра в своего противника, отвлекся, полоснув другого по спине. Желание преследовать кого-либо у того отпало, а вот лежать и выть появилось.           Не успел Олег и тройки шагов сделать, как со спины на него накинулся тот, что был с саблей. И как назло, в потемках что-то попалось под ноги, устоять не удалось. Они покатились по земле, яростно обмениваясь ударами. Меч в ближнем бою что мёртвому припарка, потому князь выпустил его из руки ещё при падении. Противник остервенело нападал, даже раз неприятно зарядил по скуле. Никак не унимался.       Такого бодрого пробуждения у Олега давно не было. На простой грабеж не похоже. Вообще на то, что им что-то от них надо, не похоже. За все это время ни один из налетчиков и слова не вымолвил, значит пришли именно убивать. Олег, зло стискивая зубы, вмазал мужику по носу, возвышаясь. Но тот, извернувшись, ловко выхватил из сапога нож и перекатился, оказываясь сверху. Олег еле успел перехватить его руку, удерживая лезвие в вершке от своего горла. Искаженное гневом лицо начало казаться смутно знакомым.             Он уже хотел было увести удар в сторону и вывернуться из-под туши, но, к счастью, промедлил с этим. В воздухе, прямо над головой, вдруг свистнуло, а нападавший вздрогнул от того, что в его плечо вонзился нож необычной формы. Оба противника даже на секунду остановились, удивлённо задрав головы.          В шагах шести стоял ведун, с круглыми от страха глазами, кажется, сам настолько удивленный, тем, что сделал, что так и замер с вытянутой в воздухе рукой после точного броска. Олег не сдержал нервного смешка и, не теряя времени, дал ослабевшему сабельнику в ухо, скидывая его с себя.        Поднявшись на ноги, князь, тяжело дыша и поражённо качая головой, снова взглянул на ведуна, улыбнулся ему приободряюще. Тот смог выдохнуть, опуская, наконец, руку, и слабо улыбнулся в ответ. Настолько удивил смелый поступок Серёжи, что все происходящее как-то отошло на второй план. Олег засмотрелся. Он и подумать не мог, что ведун вдруг возьмет и вступится, прикроет его спину. Каждый раз, когда он уверен, что знает его полностью, Серёжа снова его удивляет.       К реальности вернул вскрик. Олег обернулся, устремляясь на звук, но оказалось, вскрикнул последний противник, ведь Шура, выкручивая тому руку, уложил носом в землю. «Ну все, отбились» облегченно подумал князь, но тут услышал позади тихое и растерянное:       — Олег.           Тот обернулся на голос возлюбленного и внутри все оборвалось.             Позади ведуна стоял ещё один, прижимая к его горлу нож. Младше других, с реденькими усами и бородой, он нервно, испуганно зыркал по сторонам и отступал к опушке, уводя Серёжу за собой.            — Отпусти его, и мы дадим тебе уйти, — выкрикнул князь отчаянно, севшим вдруг голосом. Черт знает, что у этого недоумка в голове, лишний раз не шевельнуться, шаг не ступить, чтоб не спровоцировать. Олег беспомощно смотрел в испуганные золотые глаза.           Негодяй, не слыша его, лишь так же загнанным зверем косился, отступая назад к лесу. Видать, пока его товарищи вершили свои черные дела, этот прятался, оставаясь в стороне, а теперь со страху дурил, лишь бы унести ноги невредимым. Но почему именно Серёжа. Почему он отвернулся от него. Нет. Нет. Нет.  Он, медленно переступая по траве, двинулся следом. Пытался отвлекать этого малохольного разговорами, чем угодно, лишь бы остановился, лишь бы отпустил, лишь бы не отбирал самое дорогое.       — Отпусти его, — твердо повторял Олег, хотя внутри все мелкой дрожью колотилось, — мы дадим тебе коня, и езжай на все четыре стороны, догонять не станем. Просто отпусти.       Серёжа, еле дыша, послушно пятился и просто смотрел на Олега. Глазами, полными страха и надежды, веры в него, что он спасёт, защитит, как и обещал. А тому от накатившего бессилия выть хотелось. Он ничего не может. Слов разбойник не слышал, силой опасно, вдруг испугается и поранит Серёжу или ещё хуже. Князь не мог ничего, кроме как просто умолять его отпустить. Накрывала паника, голова трещала, никак не находя выхода, а весь мир потемнел, сжался до них троих.       Но тут тишину разорвал гулкий удар, налетчик вдруг замер, ослабил хватку.            Серёжа юрко поднырнул под руку.           Разбойник пошатнулся и завалился, падая наземь. Позади него стояла Лера с железным котелком в руках. Она чуть ошарашено смотрела то на свое оружие, то на самого первого поверженного ей врага.              Серёжа влетел в объятья подоспевшего к нему князя. В висках стучало. Ощущение, словно вырвали сердце из груди и теперь вернули на место. Едва получилось вдохнуть. Олег стал ощупывать шею, голову, плечи, всего Серёжу, проверяя, не поранился ли, успокаивая его и себя. Далеко не сразу князю удалось снова взять себя в руки, собраться, возвращая самообладание и лицо. Прижимая ведуна к себе изо всех сил, он настороженно огляделся. Больше противников, видно не было, и им же лучше. Ой как повезло последнему подонку, что не Олег до него добрался. Можно сказать, легко отделался, хотя рука у Леры, кажется, тяжелая.          Олег опомнившись поднял глаза на Макарову, и, серьезно глядя в глаза, благодарно кивнул, одними губами прошептав «спасибо». Та лишь смущенно кивнула в ответ и провела рукой по коротким волосам, переводя дух после своего боевого крещения.              Дружинник уже успел пробежаться по округе, проверить, не поджидают ли их ещё неожиданности. Доложил, что никого не нашёл. Но тут в стороне от разметанного кострища раздалось кряхтение. Вся четверка обернулась, настороженные до предела, готовые с кулаками броситься на любой шорох. Но все быстро выдохнули и устыдились, опомнившись.            — Что произошло? — Кривясь, осоловело произнёс Кирилл, садясь в высокой траве.             — Кир, — нервно рассмеялся Шура. Как-то в пылу сражения и на отходняке никто не заметил отсутствие самого шумного члена отряда.       Лера за эту короткую ночь страху натерпелась вдоволь, потому, до сих пор не вернув себе душевное равновесие, воскликнула возмущенно:       — Даже не проснулся. Поверить не могу. Ты в дозоре стоял! Ты должен был всех разбудить!       Кирилл в ответ только, болезненно жмурясь, почесал макушку.              Шура убрал меч в ножны и подошёл к отроку, потрепав того по голове и нащупывая приличного размера шишку на макушке.       — Не брани его. Кириллу Силовичу побольше нас досталось, — вступился дружинник.       — Что произошло-то? — Не унимался Кирилл, — я помню только, как дядька из леса вышел, и я кричать стал.       — На нас напали, — ответил князь.         — Напали?! А я все пропустил! Что ж такое-то, — искреннее расстроился паренек, досадливо стукнув себя по коленке. Все только позавидовали его горю.       Шура снова рассмеялся. Нервы шалят. Смешного, конечно, ничего в том, что их только что попытались убить, нет. Хотя, учитывая, что их бдительному дозорному милосердно дали чем-то по голове, может, убить хотели кого-то конкретного. Ну, а кого — догадаться не сложно.           — А кто напал? — не унимался с вопросами Макаров, оглядываясь по сторонам.       — Вот сейчас и узнаем.          Всех нападавших, в разной степени подающих признаки жизни, оттащили к большому дереву. Длинной и крепкой веревки, чтоб вязать пленных, с собой, конечно же, не было, потому, связав меж собой пару поводьев, просто накинули поверх, обмотав их вокруг ствола. Все равно, пока растеряны и сбиты с толку, пытаться бежать не станут. Ну и все оружие, разумеется, у них отобрали и припрятали.            Натаскали хвороста, развели огонь. Вся пятёрка собралась возле поколоченных разбойников, уже при свете любопытно и настороженно вглядываясь в их лица.            Допрос — дело не для слабонервных, а ведун и Макаровы и без того страху натерпелись, поэтому те не стали спорить, когда их попросили подождать поодаль, на другой стороне поляны. Так возле пленных остались лишь князь и дружинник.            Олег, скрестив руки на груди, хмурым взглядом окинул пятерку разбойников: кто-то уже пришел в себя, кто-то шипел от боли оставленных ран, кто-то мирно пребывал в царстве морфея. При свете он сразу их узнал.  Это та самая шайка, которою они год назад изловили и в темницу засадили. Шура, подойдя, плеснул остатки воды в лицо сабельника с Серёжиным ножом в плече, в котором сразу узнавался главарь. Тот, разлепив глаза, прояснился в лице.           Олег присел напротив, сверля его холодным взглядом, и начал допрос:           — Сорокопут, ты, собака?! Кто тебя и твоих душегубов из темницы выпустил?! — Рявкнул Олег, от чего тот распахнул глаза ещё шире. Со стороны, должно быть, казалось, что князь разгневан не на шутку, и если сию же секунду не ответить, будет худо. Но при допросе так и надо: припугнуть побольше, чтоб опомниться не успел.            — Отвечай! — Строго прикрикнул князь командным голосом, берясь за рукоять ножа в плече разбойника. Сорокопут, стиснув зубы, прохрипел:       — Воевода.             — Он один? — С тем же напором продолжал князь, начав вытаскивать нож.         — Один, — торопливо продолжил Сорокопут, — мешок золота за твою голову обещал.          Олег хмыкнул, вынул оружие из раны и поднялся на ноги.           — Дубы вы стоеросовые, — покачал он головой укоризненно, — вернулись бы с моей головой, воевода вас мигом бы обратно засадил. Или и вовсе казнил перед всем честным народом. Никто бы и слушать не стал, что вы по его приказу. Остались бы без денег и без голов.             Шура, до этого не вмешивавшийся, плюнул себе под ноги презрительно:         — Неслухи лободырные, вас ещё в прошлый раз казнить нужно было! Но нет ведь, помиловал вас князь, а вы что?! Вместо того, чтоб в ножки кланяться и тихо-мирно свой век в темнице доживать на обеспечении казны, куда полезли! С предателем снюхались, межеумки. Да за такое казнить мало. — Нагоняя жути, вдохновенно запугивал дружинник. Хотя вряд ли, конечно, разбойников такое проймет, они воробьи пуганые и отчаянные, — вам уповать больше не на что! Ни на этом, ни на том свете не будет вам за ваши злодеяния покоя. Даже молиться бесполезно.           — Не стращай их, — перебил Олег, останавливая распалившегося друга, — судить их будем потом, по правилам, и за побег, и за все новые провинности по всей строгости.          Сказал он, сам прекрасно понимая, что этого не будет. Что в этот раз зло останется безнаказанным. Глупо даже затевать и пытаться переправлять пятерых взрослых мужиков обратно в темницу. Была бы дружина или застава невдалеке, другое дело, но в их составе дружинник верный и надежный, но всего один, Князь без княжества, у которого и без того бед и забот хоть отбавляй, чудской ведун, который, как выяснилось в случае опасности может людей не только лечить, но и калечить, и деревенская ребятня, впрочем, уже заочно зачисленная в молодшую дружину. Тут уж не до справедливости, отбиться от них смогли, и на том спасибо. О том, чтоб разобраться с ними на месте же, и речи быть не может. Ясное дело, они не исправятся и дальше будут разбойничать, но не готов Олег грех на душу брать и принимать такое решение в одиночку, без вече, без совета. Он не убийца, в отличие от шайки Сорокопута, а воин. Да и бороться нужно не с последствиями, а с корнем всех проблем, что засел на княжеском престоле в Ладоге.          Друзья вернулись к остальным.          — Вадимир их подослал. Видать, уже знает, что я еду, — Олег обтер от вражеской крови нож и вернул его ведуну.           — Негодяй! Мы их ловили, ловили, а он душегубов из темницы выпускает. Значит, боится, знает, что близок его конец, — распалился Шура.            — Это очень хорошо, что душегубов. Это означает, что дружина против меня не пойдет, — проговорил Олег, снова делаясь задумчивым.         — А как они нас нашли? — Спросила Лера.             — Большая дорога в этом направлении одна. А мы не прячемся, костры ночью жжем. Коней наших и казённое снаряжение увидали, подошли поглядеть, а меня они в лицо знают, вот и напали.             Все смолкли. Произошедшее отрезвило, развеяло былую беззаботность, принесло понимание, что все это не шутки. Что общее дело, за которое все они взялись, кто-то сознательно, кто-то случайно, серьезное и опасное, и неясно, сколько ещё испытаний им предстоит.           Вдруг вдалеке послышался шорох и звуки ломающихся веток.            — Смотрите, убегают! — воскликнул Кирилл, указывая в сторону.           Трое находившихся в сознании разбойников высвободились и бросились прочь, прорываясь сквозь густой лес. Князь, провожая взглядом спины лиходеев, тяжело выдохнул:            — Пес с ними, сейчас не до них. Есть проблемы похуже.           — Мы их отпустим? — Удивленно переспросила Макарова.           — Ничего не поделаешь, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь, — пожал плечами Шура. — Но я их так запугал, что они без оглядки побегут до самого Новгорода! Пускай там и докучают.          Порадовало, что Шура тоже здраво оценивает их силы. Как бы не было досадно, как бы не хотелось уберечь людей от их будущих злодеяний и наказать по заслугам и по справедливости, приходится признать, что с разбойниками возиться им сейчас не по силам. Что с этой подлостью Вадимира они хоть и справились, но не победили.           Незаметно небо успело посветлеть, на востоке расцветая малиновыми облаками. Птицы громче запели, шумно приветствуя зарю.         — Собираемся, — проговорил князь, хмуро вглядываясь в сторону скрывающейся за кронами луны, — на рассвете выезжаем. Нечего тут оставаться.           Никто не спорил, хоть и поспать удалось от силы пару часов.          Когда солнце ненадолго показалось из-за горизонта, быстро скрываясь за набежавшими на небо облаками, все уже были в седлах. А об их пребывании на лесной засеке говорили лишь чёрное кострище и пара разбойников, не успевших прийти в себя и удрать, возле дерева.           Олег, кутая в плащ сидящего перед ним ведуна, давал указания:          — Едем в стороне от дорог, деревни объезжаем, костры не разводим. К вечеру должны добраться до Яглова ручья, а оттуда до Ладоги рукой подать.       

***    

         Ехали они спешно, почти не переговариваясь. За весь день останавливались передохнуть не больше пары раз. Из-за низких, надежно прячущих солнце облаков, все вокруг: деревья, трава, вода в ручьях — посерело, теряя свои краски. Хотя, может, одному Олегу так казалось.            Он собранно правил конем, настороженно оглядываясь по сторонам и выбирая путь побезлюднее. Если раньше путники встречались лишь на дорогах, то сейчас, приближаясь к городу, даже на бездорожье натыкались на кого-то, то детей видели, собиравших ягоды на опушке, и те провожали всадников любопытными взглядами. То пастухов, следящих за большим стадом коз. Ничего необычного, все как всегда, но князю подсознательно в каждом дуновении ветра чувствовалось недоброе предзнаменование. Он хмурился, все мрачнея лицом и тяжело вздыхая. Это утро больно дало под дых, опуская, наконец, на бренную землю, жестокую и суровую.           Чем дальше они удалялись от утреннего места стоянки, тем больше мыслей клокотало, отзываясь головной болью. Здравое «сделал все что мог, все обошлось, нужно действовать дальше» быстро оттеснилось под напором тяжелых раздумий. Все обошлось лишь чудом. Но нельзя же вечно уповать на чудо. Он ведь мог предугадать, и вовсе это предотвратить, если бы был осмотрительнее, если бы думал головой и был настороже. Все это — его ответственность. Все это — его вина. Что утром все они едва не сложили головы, что ему не хватило смекалки не подставляться, становясь лёгкой жертвой для лиходеев, что доверившиеся ему люди, некоторые ещё отроки совсем, пострадали, что недостаточно хорошо оценил обстановку во время схватки, что не заметил еще одного разбойника и что не досмотрел за Серёжей.            Последнее подкосило сильнее всего, напрочь выбивая из колеи. Если нападение в целом ещё можно списать на досадную случайность и козни Вадимира, с которыми они совместными усилиями смогли справиться, то в том, что Серёжа оказался на волоске, он всецело винил себя одного. Он должен был быть рядом, и на шаг от него не отходить. Чувство вины, разочарование в себе и своих силах медленно, но верно грызло изнутри.             Серёжа знал, на что шел, знал, что будет трудно, страшно, опасно, и он держался хорошо. Медленно вливался в новую бурлящую жизнь, заново учился доверять миру, интересовался всем вокруг, даже понемногу говорил с остальными, уже неплохо держался в седле, да и что уж говорить, при нападении умудрился погеройствовать, метнув нож в разбойника, чтоб помочь Олегу в схватке. Все это показывало, что Серёжа не такой уж безобидный, каким может показаться со стороны, что он гораздо сильнее и смелее, чем Олег думал до этого. Но ещё слишком свежа была память о том ведуне, которого он повстречал впервые в лесу. Юноша с тоскливым испуганным взглядом и тяжелой судьбой, который боялся каждого шороха, валился с ног от каждого удара судьбы, от одного вида которого сердце в груди щемило желанием во что бы то ни стало защитить, сделать хоть чуточку счастливее. Слишком хорошо Олег знал, каким ранимым, чувствительным, в чем-то беззащитным и нуждающимся может быть Серёжа с ним наедине. Чтоб поверить, каким сильным, бойким, хлестким на слова он может быть с окружающими. Ведь как бы он не храбрился, это не отменяет его сути, которую Олег перед всеми его богами клялся защищать. Даже если ведун не винил его в том, что при первом же случае он его подвел, Олег винил себя за них двоих.            Зацикливаясь на всем этом, он весь день ходил хмурый, немногословный. Шура бы разницы не заметил, задумчивый князь ни для кого не диковинка. Но вот ведун быстро заподозрил неладное. Он его насквозь чувствовал. Поначалу ластился, безмолвно приободряя, но на одном из привалов не утерпел и за руку увел подальше от всех, допытываться.           Дойдя до ближайших деревьев, удалившись достаточно, чтоб никто не потревожил, они остановились. Олег привалился спиной к сухой покорёженной липе и скрестил руки на груди, глядя на ведуна. Он один с медными волосами и в красном плаще ярким пятном выделялся на фоне тусклой пасмурной природы. Серёжа ласковым солнцем подошел, обнимая за плечи, и спросил тихо:            — Что не так?            — Ничего, просто думаю, — постарался как можно бодрее и привычнее ответить Олег, обнимая в ответ. Меньше всего хотелось своим дурным настроением расстраивать того, кого любишь больше всего и кто и сам нуждается в заботе и поддержке.           — О чем?            Князь поджал губы. Молчать о том, что тревожит, Олег привычный, но вот лукавить — нет. Он долго смотрел в его глаза, голубые, красивые, родные, крепко сжимал руки, холодные, мягкие. Тяжело выдохнул и через силу ответил:           — О том, что подвел тебя этим утром. Прости меня.             — Да ладно тебе, — словно даже чуть удивившись, отозвался Серёжа, — все же обошлось, все целы, а я даже испугаться не успел.            Не испугался он, ага. Олег-то видел, как вспыхнули золотом его глаза, как тот смотрел на него, а он ничего не мог сделать. Может и продлилось то мгновение не больше полуминуты, но для Олега оно растянулось в мучительную вечность. В груди клокотало. Но он лишь, стиснув зубы, смотрел в одну точку, а Серёжа продолжал говорить:            — Да если бы не ты, мы бы все пропали, я бы и дальше спал, — легонько улыбнулся ведун, поцеловав в щеку и, поднявшись на носочки, в лоб, словно желая разгладить хмурую морщинку меж бровей на серьезном лице.            Но Олег был уверен: он говорит так не потому, что это правда, а лишь потому, что любит. Потому что верит в него. Потому что уверен в нем. Хотя и сам Олег в себе сомневается.           Видя, что его слова не помогают, Серёжа опустил голову на плечо, прижимаясь к нему, и проговорил уже серьезнее, без весёлости в голосе:          — Я больше за тебя испугался, когда тот гад тебя на землю повалил. Сам не знаю, что на меня нашло, раньше я бы растерялся и ничего не сделал, а сейчас хоть что-то смог.            Олег крепче обнял, гладя по голове. За него испугался. От этого сделалось только паршивее. Мало того, что подверг опасности, так ещё и напугал, заставив за себя переживать. Но вот только беда в том, что о себе Олег задумывался в самую последнюю очередь. Вот и сейчас, по сути, пришли разбойники именно по его душу, чуть не прирезали дважды, но все это было так буднично, если не сказать привычно. Не одолели же, ну и все. Он, кажется, даже не воспринял такую дерзость жадной и глупой шайки на свой счет, потому и отпустил их так легко. Со стороны Вадимира же такая подлость не удивляла, а только пуще злила.           Ощущалось, словно все, что касалось одного его, защищено крепкой броней, не доберёшься, не заденешь, сколько не пытайся. Но вот все, связанное с Серёжей — оголенный нерв, любое касание рвет по живому. Да от одной мысли, что было бы, если Лера не подоспела бы, или рука разбойника на горле ведуна дрогнула, он ещё долго спать не сможет.            Как ему действовать дальше, как приехать в Ладогу и разбираться со своим врагом, если все мысли будут лишь о том, как защитить Серёжу от всего мира. В груди огнем горело, но он, как всегда, сдерживал этот пожар, и мускул на лице не дрогнул.             — Я не боюсь, потому что знаю, что ты меня не оставишь, — вдруг прошептал Серёжа, крепче обнимая.            Олег медленно выдохнул, прикрывая глаза. Он так доверяет. Так полагается.            От этого понимания, казалось бы, должно было стать ещё труднее, но Олегу, как ни странно, стало чуточку легче. Он не может не оправдать Серёжино доверие, не может его снова подвести и подвергнуть неоправданной опасности. Нужно взять себя в руки. Только ему это по силам, только он сам способен преодолеть трудности, что уготовила ему судьба.            От близости Серёжи, размеренного дыхания, от прохладного воздуха удалось подавить, утихомирить пожар в груди и заглушить сдавливающие горло сожаления. Эмоции всегда мешают, туманят разум. Раньше князю легче удавалось справляться с ними.           Всю жизнь он все подавлял в себе боль, горе, обиду, страх, сомнения, тревоги, даже яркие положительные чувства. Все держал в себе. Потому что все вокруг ждали от него именно этого, что будет достойным сыном, наследником, князем. А князю не пристало идти на поводу у своих эмоций. Любовь к Серёже — первое, что не смог и не захотел подавлять. То, что оказалось сильнее его воли и громче голоса разума. Один Серёжа каким-то неведомым образом сумел растормошить, пробраться под его броню, дотянуться до самого сердца, освободить его настоящего. И вот последствия: вместе с любовью и нежностью на волю рвутся и страхи, гнев, тревоги, все плохое, что всю жизнь так старательно забивал поглубже, хороня тугим клубком под ребрами. Ведь это личное, никого другого не должно касаться. Это его ноша, которая никак не должна отражаться на его словах и действиях. И сейчас, когда на кону так много, как никогда нужен тот, прежний Олег, ко всему подходящий с холодной головой, без исключения. Как бы не хотелось слушать свое сердце, действовать нужно так, как подсказывает разум. А сердце поймет, простит со временем, ведь все это лишь для того, чтоб его уберечь.        

  ***

        К вечеру вышли они на лесистый холм, с которого как на ладони виднелась вся округа. До самого горизонта простирались луга, сады, а деревни, обступающие Ладогу, стояли так близко, что едва ли получалось различить, где заканчивалась одна и начиналась другая. Окна домов приветственно поблескивали лучинами, а вырывающийся из печей седой дым причудливыми завитками расписывал темнеющее небо.            Костра не разводили. Надвигающуюся ночь путники встречали в темноте, но все равно по привычке собрались кругом, переговорить перед сном.            — А что, какой план? — Потирая руки просиял Кирилл, — может, нам пробраться ночью в крепость и сцапать воеводу, или дождаться, когда он выйдет в город и, смешавшись с толпой на ярмарке, огреть его чем-нибудь. Или... — продолжал щедро пестрить идеями Макаров.            — Нет, ну тебе полководцем надо быть, такой талант пропадает, — подтрунивая, перебил его Шура.            — Правда? —  Воскликнул довольно отрок, не улавливая иронии, — ещё я хотел предложить подплыть с реки на лодке и штурмом взять крепость, но у нас нет веревок и лодки.            — А, может, дашь слово старшему? — Укоризненно подняла бровь Лера, на этом троица смолкла, переводя любопытные взгляды на князя.          Все же дорога сблизила, отчасти делалось даже тоскливо, что путь почти пройден, но с тем и радостно, наконец, вернуться. Много воды утекло с тех пор как покинули город, в дороге успели и обрести новое и нежданное, и вернуть утраченное, и заполучить желаемое. Но также отчетливо ощущалось, что все пройденное изменило и их самих.           Олег отвел взгляд от очертаний засыпающего города и подошел ближе к остальным.           — План простой, — заговорил он. — Сейчас ночью передохнем и наберемся сил, а завтра в город.             — И все? — чуть ли не хором спросили отроки.           — А что ещё? — пожал плечами князь, — Я в своём праве, правда на нашей стороне, а с Вадимиром гадать заранее бессмысленно, действовать буду по ситуации.            Коротко и ясно. После оглашения заветного плана вопросов и обсуждений не возникло. Все разошлись на боковую, досыпать наконец-то и за прошлую, и за эту ночь.            Серёжа все никак не мог улечься, ворочаясь под боком. То обнимет, затихнет, то снова. Олег спать и не пытался, знал, что не получится, просто глядел в родное небо, на котором одна за одной загорались звезды.            — Видений не было, а мне все равно неспокойно, — прошептал ведун.            — Слушай, насчёт завтра я думаю... — начал было Олег, но замолк на полуслове.           — Что? — поднялся Серёжа, заглядывая в лицо.            — Все будет хорошо. Я все для этого сделаю, — Олег поджал губы, отводя взгляд.            — Мы, — поправил его Серёжа, улыбаясь приободряюще, — вместе мы со всем справимся.           Олег только трепетно заправил за ухо непослушную медную прядь и притянул его к себе. Ведун вновь попытался улечься, но, не пролежав смирно и минуты, снова поднялся:            — Нет, не могу, — выдохнул он, вдруг начав стягивать с шеи свои верёвочки и подвески. Он, деловито бурча, стал водружать их поочерёдно Олегу на шею, — Вот, на удачу, а это оберег, и это тоже. А то завтра в спешке точно забуду.           — Серёж, — протянул Олег смущённо и смешливо. Но спорить, впрочем, не стал, заправив амулеты ведуна себе под рубашку, приметив даже того самого костяного ворона. Надо же, снова он к нему вернулся.              — Что Серёж! Ты вечно на рожон лезешь, хоть бы немного о себе подумал, нет ведь. А я переживаю! — и, потупив взгляд, тихо проговорил, беря руку Олега в свою, — ты же теперь мой, а я твой. Как мне не переживать?            Тут уже у Олега дыхание перехватило, в груди закололо, а в горле встал ком. Он подался навстречу и, притянув к себе, гладя по волосам, прошептал:          — Ты моё сердце.           — А ты моё, — ответил ведун с улыбкой на губах, — пожалуйста, береги себя, хотя бы ради меня.            — Я постараюсь, — отозвался князь, улыбнувшись, кажется, впервые за день, — Если что, у меня на примете есть один искусный ведун, которому по силам меня подлатать.           — Дурак, — фыркнул Серёжа, утыкаясь носом в шею, и, наконец успокаиваясь, уснул.        

 ***

         Солнце ещё пряталось за горизонтом, но малиновые всполохи облаков уже собирались на востоке, предвещая наступление дня. Князь стоял на краю холма и вглядывался в синеющую даль, окутанную молочным рассветным туманом. Смотрел туда, где на холмах колючими хребтами развернулись вереницы деревень, туда, где через час-другой пути должны показаться крыши сторожевых башен. Родные земли, но радости, облегчения на душе не было, скорее наоборот. Тревога.         Олег, отводя взгляд, обернулся на мирно сопящего под его красным плащом ведуна. Тяжело выдохнул, сжимая кулаки.        Рядом хрустнула ветка, подошёл дружинник.            — Передал приказ?            Тот кивнул.            — Хорошо.            Шура постоял с минуту, так же вглядываясь в даль, и спросил тихо.            — Уверен, что так будет лучше?            — Нет, — честно качнул головой князь, — но по-другому просто нельзя.