Песнь вещего ворона

      Крепкие бревенчатые стены и тусклый свет сквозь небольшое окно. Мужчина в расшитой золотом рубахе сидел за столом в просторной мрачной комнатке. Почесывая пшеничного цвета бороду, он удобнее расположился в массивном деревянном кресле, выпрямляя могучую спину.       Думная горница князя. Как давно он мечтал восседать тут. Как давно он грезил тем, чтоб править. И наконец все получилось.       Думал ли он тогда, десяток лет назад, покидая родные варяжские земли на ладьях и направляясь в наемную службу к ладожскому князю, что сам станет князем? Конечно, не думал. А жизнь вот как повернулась. Хотя вернее будет сказать, он сам повернул свою жизнь.       Хоть Вадимир и создавал о себе впечатление добродушного весельчака, по своей сути он таким никогда не был. Это лишь броня для отвода глаз. Дураком прикинуться в нужное время никому не помешает. Если не ставить себя серьезно в глазах окружающих, то и серьезной угрозы в тебе не увидят.       Вадимир всегда старался вертеться, урывая самые лакомые куски, что подкидывала судьба. И теперь, глядя с высоты своего возраста, опыта и достижений, он был уверен, что заслужил свой триумф. А то, что для кого-то его поступки могли бы показаться дурными, это не столь важно. Победителей не судят, и плевать, как именно удалось всего достичь.       Ничего и никогда не давалось ему в жизни легко, все приходилось выгрызать упорством и хитростью. Тяжёлое голодное детство с братьями в лачуге отца-рыбака. Он всегда завидовал старшему брату, ведь его отец замечал и доверял. И завидовал младшему, ведь его отец жалел и любил. А он средний, таким и был всегда, злясь, что не может пробить этот потолок.       С малолетства к нему пришла простая истина, что на самом деле никому нет до него дела и заботиться о благосостоянии своей жизни нужно самому. Воровал, подрабатывал, промышляя нечистыми делами в их крошечном поселении на скалистом острове. Но всегда все всплывало на поверхность, как доски от разбивающихся о скалы кораблей. Часто получал от отца и односельчан, за дело, но остановиться не мог, выгрызая место под солнцем любыми доступными ему способами. Год гнул спину гребцом на драккаре, пока, наконец, не выбился воином в хирд. Это была первая его победа. Воином быть почетно, на вино и женщин хватало за глаза, но ему было мало.       Когда мимо их поселения проплывали ладьи из Ладоги, которые их конунг послал на север, чтоб среди варяжских земель набрать сотню воинов в найм, Ярл отпустил попытать удачу лишь десяток своих воинов. Вадимиру товарищи место не уступили. Ещё бы, кто захочет оставаться на этой холодной, промозглой и покрытой большую часть года снегами земле на краю света, доживать свой век, перебиваясь от одного разбойного морского похода до другого. Пришлось подсыпать ядовитого лишайника одному знакомому воину. Тот сильно захворал, остаток времени до отплытия и с постели встать не мог. Он отдал свое место Вадимиру, который так по-товарищески подбадривал больного. А Вадимир окончательно убедился: если хочешь чего-то добиться, рассчитывать можно лишь на себя. А после были годы службы князю Доброславу. Походы, сражения, поручения. Он прижился на богатой ладожской земле, хоть и скучал порой по родному северному морю. От простого безымянного ратника выслужился до десятника, а позднее сотника. В Ладоге было хорошо, теплее, и на материке больше возможностей: новые земли, новые люди, новый язык. На какое-то время обилие нового утолило голод, но со временем тот разгорелся вновь. Ему все равно было мало.       В то время как раз подрастал сынишка Доброслава, варяг порой со скуки возился с ним, подучивал приемам, военным хитростям, рассказывал легенды севера. Поначалу он правда испытывал теплые чувства к мальчугану как к младшему брату, хотя, конечно, зависть брала, как легко все тому достается. Но не виноват же мальчишка в том, что ему просто повезло родиться княжичем. Так однажды Вадимир вдруг понял, что такая дружба куда полезнее выслуги перед князем Доброславом.       Княжич Олег рос на его глазах. Из тощего мальчишки с глазами-угольками и суровым для десятилетки взглядом вырос в возможность. Возможность устроиться в Ладоге ещё лучше. Поэтому он уже осознанно набивался тому в друзья, наставники.       Вадимир стал искренне надеяться, что сытая жизнь испортит, разбалует наследника престола. Что вырастет тот безвольным, ведь зачем прилагать усилия, если целое княжество досталось при рождении, самоуверенным, ведь всегда знал, что тысячи людей беспрекословно будут повиноваться ему. С годами станет дуреть, пить, кутить на пирах, проматывая авторитет и казну отца, как поступал любой боярский сын. Взошел бы такой вот наследничек на престол, а он бы как надежный друг советами помогал, проталкивая ненароком свои интересы. А может, и вовсе правление на себя взял бы, пока тот прожигал бы жизнь, дальше в ус не дуя.       Но Олег вырос другим. Видать, тем княжеский род и отличается от других именитых да боярской столичной шалупони, чем-то, что, казалось, заложено в крови. Дисциплина, самообладание, убеждения, ответственность. Князья передавали наставления от отца к сыну: править справедливо, не поддаваться жадности, гордыне, тщеславию, быть с народом, жить лишь его нуждами и заботами.       Доброслав, отойдя в мир иной, оставил после себя достойного наследника. И юнец, совсем ещё мальчишка на взгляд Вадимира, взял и стал княжить. На удивление соседним княжествам, боярам- стервятникам, опечаленной дружине, перепуганному народу, на удивление всем. Принял причитающуюся ему ношу безропотно. И княжил хорошо. Дружина Олега всегда любила, и город быстро полюбил. Через год уж никто роптать не смел, что юн князь да неопытен. Он умело приближал людей, налаживал связи, не пренебрегая дельными советами, не боялся просить помощи, всех слушал, но делал всегда по-своему, так, как будет лучше для Ладоги, порой приходилось поступать жестко, порой слишком милосердно. Его же, как доброго друга, назначил воеводой. Воевода — это почётно, в деньгах нужды нет, главенство в войске, почет среди люда. Но это все равно не то. Вадимиру и этого оказалось мало.       Ведь в том же Новгороде или любом другом княжестве воевода был единицей самостоятельной, с его личным войском, усадьбой, неподконтрольный князю. А сам Вадимир глазом моргнуть не успел, как стал, по сути, той пешкой, которой надеялся сделать маленького княжонка в прошлом. Ничего в Ладоге не решалось без ведома Олега, особенно вопросы войны и мира. И дружиной хоть и командовал, руководил воевода, но повиновалась она именно Олегу.       Нельзя было взять сотню воинов и напасть на плывущие из грек в варяги судна, пополнить казну и пощипать соперников, потому что князь, видите ли, миром налаживает торговые связи:«а пустыми грабежами сами себе хуже сделаем, отпугивая возможных союзников и выставляя себя не княжеством, а варварским племенем без принципов и морали.»       Зато можно большой отряд крепких воинов отослать ловить разбойников, что взялись губить и грабить народ по дороге на Вытягу. Ещё и вырядить дружину в простых землепашцев да заставить малыми отрядами кататься на груженых телегах туда-сюда, выманивая душегубов на живцов. Безопасность люда, конечно, хорошо, но как будто бы хватило б и дюжины умелых ратников для такого дела, и незачем было в оборванцев рядиться. Неясно, отчего после успешной поимки шайки Сорокопута люд ещё неделю праздновал, старшая дружина ещё дольше восхищалась военной хитростью князя, а бояре нахваливали подход Олега, мол, то, сколько воинов он приказал отрядить, показало, как серьезно князь относится к защите людей и безопасности в княжестве, добрая слава разнеслась по всем окружным землям, поднимая авторитет князя ещё выше.       Вадимир улыбался, поддерживал, но сам кусал локти и выдирал волосы на макушке. Да как?! Какого беса?! Сам хотел подсидеть и сам же приложил руку к его становлению и укреплению на престоле. Не признал тогда, десять лет назад, что щенок, которого взялся натаскивать, окажется волчонком. Волчонком, который, укрепляясь на престоле, отрезал путь Воеводе ко всяким возможностям.       Поначалу совесть терзала, что такие мысли приходят на ум. Ведь ничего дурного ему князья не сделали, скорее, наоборот. По совести, он и думать о ладожском престоле не имел права, но вот хорошую возможность, как всегда, углядел. И это не давало покоя, сводило с ума. Злило, что какая-то там совесть и чувство благодарности останавливает, мешает ему достичь ещё большего. Но награда была так велика, что совесть было отринуть несложно. В итоге от власти его отделял лишь нынешний князь, убрать препятствие с дороги — и Ладога достанется ему.       Но беда в том, что сделать это с каждым днем было все сложнее. У Олега не было слабых мест. Люд он не обманывал, был до отвращения честен со всеми. Если ошибался, всегда признавал. Упрямился лишь по делу, и зачастую именно то, на чем он настаивал, оказывалось правильным. Нечем его авторитет пошатнуть. Не было близких, отец с бабкой давно мертвы. По девкам он не ходил от слова совсем. Не на кого давить. А раз свергнуть нельзя, остаётся лишь убить.       Воевода не спешил, был осторожен, а главное, никого не просвещал в свои планы. Обвал лесов восточной башни во время обхода укрепления — впустую. Олег отвлекся на что-то, отошел, на нем ни пылинки, а Вадимир не только полночи зря горбатился, но и деревяшкой по голове получил. Раскошелился, купил яд у торговца — хоть бы хны. Видать, кубок на пиру Олег спутал. В итоге хоронили ни в чем неповинного парня из личной охраны. За последние два года и не сосчитать, сколько раз Вадимир замышлял против него. И каждый раз безупречный план, филигранный, осторожный, продуманный, такой, что на него никто не подумал бы, и каждый раз Олег выходил сухим из воды.       За годы неудачных покушений все это превратилось в игру. Вадимир все больше зверел, злился, что каждый раз проигрывает в схватке с Олеговой удачей. Жизнь, которую он так старательно пытался отобрать, утратила в его глазах ценность, остался лишь глупый азарт и желанная цель — княжить.       Но княжить продолжал Олег: налаживал торговые связи, улучшал жизнь людей, строил планы, намеревался даже с Новгородом мир заключить. Но тут уж воевода опередил его. Решил повышать ставки. Покончить со всем уже раз и навсегда.       В Новгороде недавно правитель сменился. Там всегда неспокойно. Вече уж больно большую власть имеет: взяли да выгнали князя, что уж десяток лет правил, да избрали его племянника. Тут уж воевода успел вовремя. Договорился. Наплел тому князьку, что Олег против мира, а вот он, воевода — очень даже за. Так что, чтоб меж княжествами лад настал, надо нынешнего правителя устранить и в случае нужды нового князя, то бишь его, Вадимира, поддержать. Ещё много чего наобещал для красного словца. Сошлись в итоге на засаде во время сбора дани, договорились о месте, о плате. Оставалось лишь дождаться и провести дружину нужной дорогой, а там уж в бою, если новгородцы Олега не одолеют, в суматохе никто не заметит, если он сам замарает руки. Так и произошло.       Олега больше нет. Престол — его. Ладога — его. Вече прошло уж больше недели назад. Выбрали его единогласно. Ещё бы, стал бы люд перечить, если на собрании стоит две сотни воинов в полном вооружении.       Вадимир с улыбкой оглядел горницу, поднялся, с громким звуком отодвигая кресло, и вышел, отворяя тяжёлую дубовую дверь. Прошёлся по безлюдной части терема. Высокие потолки, резные бревенчатые столбы с причудливыми узорами. Лестница на третий, самый верхний ярус.       Он все никак не мог отделаться от ребяческих мыслей при взгляде на все вокруг. Мое. Терем — мой, крепость — моя, город — мой, княжество — мое. Хотя войти в светлицу почившего князя так и не смог. Но это, конечно, не из-за мук совести, а оттого, что прислуга и приближенные могут что-то заподозрить, если он станет слишком яростно избавляться от всего связанного с Олегом. И так вон, потеряшка византийская подозревать что-то начал, но да, благо, хватило ума не лезть не в свое дело и не мозолить глаза.       Мужчина прошел дальше, сквозь коридор, соединявший терем и прилегающую гридницу, по скрипучим и истертым временем половицам. В гриднице сновал люд, сотники, приближенные, пили и угощались. При виде его из-за стола поднялся сухонький мужчина со впалыми щеками и жёстким взглядом. Махнул стопкой берестяных листов, направляясь к нему:       — Князь, — обратился было он, но Вадимир отмахнулся и, не останавливаясь, направился к крыльцу.       — Позже, Фадей.       Казначей. Опять будет вопросами донимать. А Вадимир и без его напоминаний знает, что проблем и вопросов, которые ему предстоит решить, немерено. Но правда в том, что не знает он, что делать и как разгрести эту кашу. Смешно. Так долго шел к этому, а получив власть не знает, что с ней делать и как привести дела в порядок.       То, что в казне дыры из-за того, что большая доля дани досталась новгородцам в счёт оплаты нападения, это решается повторным сбором дани. Народ, конечно, недоволен, но стерпит. Не хватало ещё у народа спрашивать, что ему нравится, а что нет. Да и при смене власти всегда неспокойно какое-то время.       Неспокойный народ станет жаловаться дружине, ну а уж волнение среди тех, с чьей помощью он занял престол, допускать нельзя. Для того, чтоб дружина свой гнев и недовольство после гибели Олега и от перемен выплеснула, надобно повести всех в поход. И желательно победоносный, иначе зачем затеваться. Главное выбрать, на кого. С Новгородом тайный договор, с Полоцком давний мир, на вятичей и кривичей лучше не лезть. Печенегов да половцев — бить не перебить, кочевников этих полчища, а прибыли с них никакой, только самим головы сложить. На булгар... а они-то тут при чем? Вот и остаются слабеющие с каждым годом ромеи. Захватить какой-нибудь византийский город на окраине, пограбить, поживиться, да и вернуть за откуп. И княжеству — прибыль, и ему как князю — слава.       Но для того, чтоб точно одержать верх и захватить хоть один город, нужно больше вооружения. Но на это нет средств в казне из-за того, что он же ее и отдал за убийство Олега. И нужно больше людей, рекрутов, но если начать сбор и затевать поход без явной на то причины, то это лишь сильнее разволнует народ.       Все это казалось сплошным клубком проблем, следующих друг за другом, от которого голова раскалывалась. За что не потяни на одни узлы натыкаешься, концов не отыскать.       Если ему, матерому воину, разменявшему давно третий десяток, все это морокой невыносимой кажется, спрашивается, как Олег справлялся? Чтоб этому щенку на том свете пусто было. Ну подсидел и подсидел его, значит так было нужно. Чай не дурак, разберётся сам. Трудности его не страшат, у него все через терни, привык уже. Через год-два все устаканится, он на престоле укрепится и все пойдет как по накатанной.       Вадимир вышел на высокое крыльцо, щурясь с непривычки от дневного света, и оглядел суету в детинце. Дружина, повинуясь его приказам, пересчитывала снаряжение, наводила порядок по его указке.       К широкой скрипучей лестнице подбежал расторопный, но чуть глуповатый дружинник, протягивая бересту:       — Оружие пересчитали, князь, вам передать просили, — позабыл поклониться Игорь, отдавая ему в руки исписанные символами листочки. Грамоте он обучен не был, как и большинство, потому, кажется, протягивал стопку вверх ногами. Впрочем, и Вадимир того не заметил. Сам не шибко в каракулях писарей разбирался. Пытался одно время освоить письмо, но терпения не хватило.       — Добро, — пробасил Вадимир, даже не заглядывая в записи. И, скрещивая руки за спиной, вновь окинул высокие стены детинца, все ещё тешась столь желанным обращением князь. Все же оно того стоило.       Игорь отчего-то не уходил, переминался с ноги на ногу посреди лестницы, словно желая что-то сказать.       — Чего ещё? — Спросил Вадимир.       — Я это, на торгах был. В народе слухи ходят, что жив князь Олег и в Ладогу возвращается. Я подумал, может, правда? Я только видел, как его стрелой зацепило. Может, все-таки уцелел? Может, вернётся к нам? — Спросил ратник, в его глазах заблестела надежда. Это больно ударило по самолюбию нового князя.       — Мало ли что в народе говорят. Слухами земля полнится, — скучающе ответил Вадимир, — А я на торгах слыхал, что на востоке люди огнем дышат, но это же неправда, — пожал он плечами и удалился в мрачное помещение.       Лицо он сдержал умело, но вот по спине от такой новости пробежал холодок.       Воевода тяжело выдохнул, потирая виски. Он, конечно, понимал, что раз тела князя никто не видел, могут возникнуть такие настроения в народе, иначе никак. Но что-то в груди нехорошо чревоточило. Опасение брало, а вдруг не слухи. Вдруг и в этот раз не вышло. Вдруг удача Олега снова оказалась сильнее.       Нельзя рисковать и потерять все, слишком многое на кону. Лучше подстелить соломы там, где можно упасть. Надо будет выяснить, кто такие слухи распускает. А даже если правда, и на такую напасть, как воскресший вдруг князь, можно найти управу.