Без сил

             Мона пряталась в тени дерева, не желая выходить на июньское солнце. Под вишней оказалось прохладно, и можно было спокойно, без оглядки на окружающих, вздохнуть. И ещё представилась отличная возможность полакомиться сладкими ягодами.       Торжество её утомило: хотелось поскорее снять с волос все невидимки, которые так усердно пыталась спрятать в прическе Петунья парой часов ранее, прийти домой и уткнуться носом в подушку. Нет, ну серьезно! Она никогда не думала, что свадьбы могут быть настолько изматывающими! И это она всего лишь гость: а каково было невесте, Мона боялась даже представить.       Лёгкая улыбка появилась на губах, стоило только припомнить, как она здесь оказалась. Но вместе с этим — к Моне прилипло чувство стыда и неловкости. Она всё никак не могла свыкнуться с мыслью, что Агата очень даже хороший человек. Своеобразный, конечно. Но внимательный к деталям!       В начале месяца Агата выловила Мону на одной из школьных перемен. Ну, как «выловила» — скорее оттащила подальше от их класса. Как оказалось позже, чтобы им не помешала Клео. К слову, Клео действительно сопровождала их напряженным и, в какой-то мере, испуганным взглядом целый день после.       Мона выслушала рассказ Агаты о предстоящей женитьбе старшего из Смитов — Эдварда. Сначала девочка не совсем поняла, что от неё хотела неприятная ей одноклассница. Но затем, когда Агата вспылив, выплюнула:       — Да как ты не понимаешь! Она же хочет тебя пригласить и помириться! — Мона всё смекнула.              А потому не стала реагировать остро, когда заметила следующий за ней по пятам силуэт: девочка, после окончания учебного дня, сразу же направилась домой, а Клео, видимо, хотела её догнать и вручить приглашение. Ну или сделать это с помощью слов. Шли так они недолго, но Моне казалось, что целую вечность. Между ними было шагов десять. Ощущались они крайне паршиво.       В конце концов, Моне надоело чувствовать спиной взгляды нерешительной Клео, и она резко остановилась. С ней же замерла на месте и Смит.       Мона развернулась лицом к ней и даже подошла на несколько шагов:       — Клео, тебе что-то нужно? — постаралась вести себя вежливо, но всё равно в голосе проскользнула затаенная обида. — Насколько я помню, ты должна была свернуть ещё пять минут назад на другую улицу. Живём-то мы не рядом.       — Я…просто…я, — та замялась и ничего толком не ответила.       Мона постаралась понять её состояние. Руки Клео были сжаты в кулаки, а глаза направлены в серый асфальт. Она не могла набраться смелости и произнести то, что крутилось у обеих на языке. Наверное, Мона могла понять, как ей было тяжело решиться сделать этот шаг в их забытой дружбе. У Клео тогда был такой вид, который девочке доводилось наблюдать крайне редко: уголки губ не были приподняты вверх в вечно лучезарной улыбке, а нервно подергивались в тревожном смятении, кудри, будто почувствовав настроение хозяйки, больше не дополняли её образ радостью, и только и могли, что трепаться на ветру и мешаться.       У Моны в голове в тот момент крутился рой мыслей: какие слова нужно подобрать, чтобы Клео всё же решилась на первый шаг?       Но озвучить свою реплику девочка не успела.       — Я знаю, что мы до сих пор в ссоре, — начала Клео медленно, её взгляд всё так же нервно блуждал, избегая смотреть на Мону, — но Эдвард и Ванесса хотели бы увидеть тебя и твою тётю на своей свадьбе, — Клео, на миг посмотрев Моне в глаза, быстро уставилась обратно на свои босоножки и тихо сказала, — и я бы тоже хотела.                     Честно говоря, Мона давно потеряла надежду вернуть потерянную дружбу. Всё же за этот период у них произошло много всего. И уверенность, что Клео не оставит своих идей добиться правды и попытается узнать, куда же пропал Гарри из городка, была крепкой. Мона не сомневалась: когда-то, например, по возвращению её брата из Хогвартса, она будет отбиваться от любопытных вопросов неоднозначными ответами.       К счастью, Гарри должен был приехать только через неделю. А пока Клео о нём даже не вспоминала.       Мона услышала жужжание осы и вынырнула из воспоминаний в настоящее. Она хотела было зажмуриться в страхе и замереть, контролируя желание отчаянно замахать руками, но затем расслабилась. Жужжание прекратилось. И можно было подумать, что оса улетела и оставила Мону в покое, но нет.       Насекомое лежало прямо возле её колен, на траве. Никаких признаков жизни не подавало, было бы словно мёртвым. Но Мона знала — это было не совсем так. Борясь с отвращением, она взяла осу пальцами и положила на ладонь. Со знанием дела двинулась дальше от дерева. Нашла ближайшее скопление полевых цветов, оставила осу там. Ей никогда не удавалось проследить, каким образом они все-таки оживают. Но Мона точно могла сказать — её влияние было не бесконечным. Вот и сейчас, отойдя на какой-то метр от насекомого, Мона понаблюдала за тем, как оса резко взлетела из высокой травы и, жужжа, устремилась вдаль.       После своеобразного захоронения кулона, у Моны была искренняя вера в то, что все её контакты с животным миром наладятся. Впрочем, по большей мере так и произошло. Кошки старой соседки Фигг больше не кидались врассыпную, а просто относились настороженно, пытаясь укусить. И хоть это не было полностью приемлемым вариантом для Моны (всё же она хотела их гладить на улице, как раньше), но намек был ясен: эта её особенность была вызвана кулоном. И она медленно начала искореняться.       Однако Моне всё равно была непонятна данная тенденция. Она догадалась, что чем больше животное и опасней, тем менее выраженно оно реагирует на девочку. Не боится так сильно — знает о своих способностях. Как Нагайна! Она ведь просто избегала её, а не панически боялась, как, например, совы. «Запах ей что-ли мой не нравился? — девочка припомнила, как в первую встречу змея её сначала обнюхала, а потом уже поняла — жертва так себе. — И всё же. Почему на животных действует, а на растения нет? Неужто они более стойкие? » — вполне справедливый вопрос пришел ей на ум.       Мона снова умостилась под вишней. Взглянула на белый шатер, в котором прямо сейчас веселились гости. Промелькнула идея пойти поискать Петунью (удостовериться, что тётка всё так же пытается с кем-нибудь посплетничать), или вернуться к Клео. Но ни тот, ни другой вариант ей не пришлись по вкусу: подобная компания утомляла.       Мысли вернулись к недавно появившемуся образу змеи. Где она сейчас? Рядом с этим Лордом? Или её он тоже оставил?       Фыркнув, Мона попыталась отогнать нежеланную цепочку вопросов. Какое ей дело до этого?       «И всё же. Лорда ведь в особняке не было» - девочка припомнила, как зашла в ту, как обычно, темную гостиную в свой последний визит в Литтл-Хэнглтон.       В тот день она решила, что для начала следует положить записи Мэри Реддл на место, и уже потом отправиться на поиск её могилы. С данной задачей Мона расправилась быстро. Однако ноги её повели не на улицу, а в другое крыло. Нельзя было упустить шанс.       Гостиная всё также пустовала: Лорд с Нагайной так и не вернулись. На этом моменте следовало бы сразу же развернуться и уйти, но Мона тогда встала как вкопанная. Будто и не было никаких обещаний самой себе — не вспоминать и не огорчаться.       Да и, как назло, в голове сразу завертелся вихрь прошлого: образ Лорда, охотно объясняющего символы факультетов Хогвартса и их основные направления. Помнится, он, как обычно, заострял внимание на Слизерине. Расхваливать его представителей он умел ещё как:       — Факультет амбициозных и находчивых, — говорил он ей с нотками наставления в голосе, — лучших волшебников, способных без труда на любые магические свершения. Ещё никогда мне не удавалось увидеть слабых, немощных и крайне ничтожных волшебников-слизеринцев, — он с минуту помолчал, задумавшись, но потом дополнил речь, сначала убедившись во внимательности слушателя, — впрочем, каждый слабый волшебник, не способный удержать в руках палочку — не волшебник. Запомни это, девочка.              Мона кивала на его слова, а про себя раздумывала: Лорд ведь часто называл её магию отнюдь не сильной. Говорил, что чувствует будущую бездарность в этом деле. Однако Мона прекрасно помнила его слова о том, что якобы некому Ордену «нет абсолютно никакого дела до благородных чистокровных». Именно их он и восхвалял, говоря о Слизерине.       Но неужели среди чистокровных не было «слабых и ничтожных»? Все ли они были могущественными волшебниками? Или Лорд привирал?       В последнее Мона вполне могла поверить: ей давно стало понятным — Лорд никогда не был хорошим человеком. Угрожал девочке смертью, по его вине умер Фрэнк Брайс (догадка ещё не была подтверждена, но, очевидно, была правдой), и бедная старушка осталась доживать свой век одна. Следовал делению волшебников за статусом крови и вообще был крайне резок в своих высказываниях.       Этот список давал понять — где-то Мона была точно обманута. Возможно, даже во всём.       «Но с ним было интересно, - внутренне противилась девочка своим выводам, — вспомнить только, как он рассказывал мне про ту библиотеку из Косого переулка!»       Этот занимательный рассказ произошел в один из визитов в особняк, и начался пытливым расспросом о жизни брата. Мону тогда терзала глубокая обида на Гарри, потому рассказала она многое. За что после долго себя ругала.       Когда у Лорда, казалось, уже закончились вопросы — или же ему просто наскучило слушать Мону — тот сразу же приступил к обсуждению чего-то с Нагайной. Видимо, считал важным нечто ей объяснить. По обыкновению, девочка ждала удобного момента, чтобы уйти. А точнее раздумывала — спросят ли у неё ещё что-нибудь.       Однако в тот день произошло изменение известного сценария: Мона неожиданно для самой себя обратилась к Лорду.       — А можно задать вам вопрос? — он раздраженно взглянул на неё, недовольный тем, что его прервали. Мона, побоявшись, поспешила оправдаться. Или хотя бы попытаться исправить положение. — Извините, я просто вспомнила, как вы обещали мне ответить на один вопрос в прошлый раз. Но…              Девочка не успела продолжить: Лорд подлетел ближе, и её обдало холодом. Мона так и закрыла рот, боясь вдохнуть ледяной воздух.              — Девочка, — в обращении читалось очевидное негодование, — запомни — прерывать меня нельзя. Тебе следует ждать, когда я освобожусь.       Сейчас, вспоминая эти слова, Мона понимала: говорил Лорд терпеливо, видимо, ещё считал её полезной.              Но она всё равно сочла «поучение» нелепым. Он же мог говорить со змеей часами! Чаще всего Лорд даже не замечал, когда она во время этих разговоров уходила. Потому вариант «терпеливо ждать его внимания» был удручающим.              — Ещё чего! — в голос произнесла Мона, а потом, посмотрев по сторонам и оглядев себя под деревом, с облегчением выдохнула — никого рядом не наблюдалось. Не хватало только, чтобы окружающие посчитали её сумасшедшей, говорящей с самой собой!       Вернувшись в воспоминания, Мона будто снова услышала рядом интонацию, с которой Лорд произнес следующее:       — Лорд Волдеморт всегда вознаграждает за хорошую службу, — девочка с удивлением уставилась на него, но быстро смекнула, что к чему. Под «службой» он имел в виду её встречу с Квиреллом и информацию про Гарри. — Что ты хотела узнать?       Мона ещё давным давно придумала формулировку вопроса: часто воображала различные ответы на него. Задала она его скоро и без запинок. В ожидании смотрела на Лорда. Он же, не изменяя своей привычке, ничего не сказал сразу — нагонял таинственности. Как всегда, хотел создать напряжение, а затем уже просветить. Предстать тем, кто имел силу.       «Будто для него этот вопрос что-то значил. Он же знает куда больше всего! А вёл себя так, будто открывает мне всю тайну человечества!»       — Любопытный вопрос, — начал Лорд, — ещё в конце прошлого века были изобретены чары, что позволяли оставлять важные места без присмотра. Главным образом это касалось библиотек: сама профессия — присматривать за состоянием книг и фолиантов, следить за ними и за берущими их людьми — давно была не престижна, — речь произносилась довольно сухим менторским тоном, но Мона всё равно ощущала желание узнать больше, — никакой существенной практики магического потенциала не было, а, как я уже говорил тебе, без неё даже самый могущественный волшебник утратит своё звание. Разумеется, никакое укрощение порой разбушевавшихся книг по тёмной магии не будет достойной заменой, скажем, ежедневной варки зелий, пускай даже несложных. Или работы с другими волшебниками.              — Но неужели так важно всегда пользоваться магией? — Мона перебила его и, не заметив осуждающего взгляда, принялась сыпать вопросами. — Разве быт этого требует? И, вообще, есть же профессии, которые тоже не обещают постоянную практику. Я думаю, что у того же бармена из «Дырявого котла» она вряд ли есть.              «И зачем я вообще полезла спорить? Знаю же: он этого терпеть не может!» — Мона ругала себя прошлую.              Лорд, после её неуместных размышлений вслух, что-то прошипел агрессивно на змеином, а потом, с помощью одного из своих тёмных щупалец дыма, ударил её. Вместо яркой боли она ощутила резкий холод, будто её с ног до головы окунули в снег. Мона, помнится, тогда часто задышала, а на её глазах рефлекторно началась выступили слезы. Лорд, удовлетворившись эффектом, продолжил свой рассказ.       Моне до сих пор было невдомёк: почему?              — Магия — вещь хитрая, и не каждый волшебник может целостно узреть все её тайны и данные ими возможности, — прозвучало расплывчатое объяснение, — результат нужно поддерживать и, в лучшем случае, развивать дальше. А при отсутствии постоянных практик любой результат сойдет на нет, магия ослабеет и теряется прогресс. С этим часто сталкиваются волшебницы-домохозяйки: бытовые чары, а с ними редкие зелья не помогут удержать никакие умения, приобретенные в том же Хогвартсе. Есть ещё другие причины фактической «потери» магии. Они больше связаны с её сокрытием и частым подавлением. Но нас сейчас это не интересует.              Лорд замолчал. Мона тщательно обдумывала его слова: получается вся магия должна быть всегда использована? И что будет, если её подавлять? Ей уже хотелось произнести образовавшиеся вопросы, как Лорд продолжил. Однако говорил он уже о совсем другом — вспомнил с чего весь его рассказ начался:              — В Косом переулке библиотека давным давно существует без заведующих. Проверки раз в месяц вполне хватает, — в этот раз он на Мону даже не взглянул, будто знал — слушает, — магия гарантирует целостность и возврат книг на место. Даже если кто-то решит забрать что-то с собой — всё вернётся через определенный срок, — он на мгновение замолчал. Моне показалось, Лорд раздумывал — стоит ли говорить дальше, — в Хогвартсе, на моей памяти, тоже хотели ввести такой порядок. Однако один, думаю, даже тебе известный волшебник, воспротивился.              Внезапное молчание: Лорд, казалось, погрузился в воспоминания об этом «одном волшебнике». Моне подумалось, что были они совершенно далеки от тёплых.              — Но разве людям не нужна работа? — девочка попыталась снова обратить на себя внимание. Посчитала, что раз он молчит и, кажется, не собирается продолжать, то ничего не будет. — И это ведь школа. Там это нужно.       Однако Лорд проигнорировал её попытки. Он всё также молчал. Мона, чтобы отвлечь себя от нарастающего волнения, обвела взглядом комнату. Наткнулась на Нагайну и весьма удивилась, а потом от испуга отпрянула, вдавив спину в подлокотник дивана. Змея по неведомой причине больше не смотрела на Мону настороженно. Она выглядела агрессивной и будто была готова напасть.       Как раз тогда Лорд и обмолвился. На змеином.       Мона удивленно наблюдала, как Нагайна тихо опустила голову обратно на пол. Ноздри её раздувались. Принюхивалась.       Девочка помнила: змея хотела напасть на неё. И Лорд ей не разрешил.       «Но из-за чего? Почему она вдруг вздумала это сделать? Она же всё равно потом меня избегала. Значит напасть хотела, даже не смотря на омерзение ко мне, — размышляла Мона, — что же ей не понравилось?»       С тихим вздохом девочка приподнялась: ей желательно бы показаться на глаза Петуньи. Да и съесть чего-нибудь не помешало. Интересно, отличается ли питание у факультетов Хогвартса? Может, гриффиндорцы питаются только курицей, а пуффендуйцы —исключительно сладостями?       «А слизеринцы высокой кухней, раз такие все богатенькие и чистокровные, — вспомнила Она хвалебные речи Лорда о Слизерине и его студентах, — а вот странно, что он так нахваливал моего отца с матерью, но плохо отзывался о Гриффиндоре»       И если отец был чистокровным, то мать, Лили, была маглорожденной. А о них, Мона помнила, Лорд отзывался куда хуже, чем о гриффиндорцах.       А Мона ведь знала — верить ему было нельзя. ***       Гарри вернулся через неделю после торжества, посещаемого Моной.              Какие старания девочка не прикладывала — ни Петунья, ни, уж тем более, Вернон, не разрешили ей поехать встречать брата. А потому, когда Дурсль недовольно бурчал, что ему приходится в свой законный выходной ехать забирать этого мальчишку, Мона недовольно протирала — итак чистые — тарелки к ужину и тихо бурчала о несправедливости жизни.       С одной стороны, ей хотелось встретить Гарри, поскорее обнять и начать расспрашивать о том, как он добрался. Но с другой — было страшно его увидеть.              В какой-то степени она была даже рада, что Дурсли не разрешили ей поехать в Лондон: это отложило чувство неловкости на целых полтора часа! За это время она бы смогла ещё раз продумать слова, которые следовало сказать Гарри по приезду. В основном они начинались с «Мне так жаль…» и «Я так рада…». Первые относились к её неоправданной обиде, вторые — чтобы подбодрить Гарри и показать, что его ждут.              К счастью, всё прошло лучше, чем Мона предполагала. Даже не так! Всё прошло практически идеально!              Сразу после приезда Гарри они поздоровались и Мона его крепко обняла. Ей даже не мешали хмурые комментарии Вернона, что в голос негодовал о лондонских заправках и ценах на бензин. Она была счастлива и, казалось, Гарри тоже был рад снова её увидеть.       И всё же Мона не могла не заметить, как у него сразу напряглись плечи ещё больше, стоило ему увидеть Петунью, что вышла следом на улицу. Но это было ожидаемо! Потому девочка особо не заострила на этом внимание.              Послышались зевки Гарри, и Мона повернула голову, чтобы посмотреть на проснувшегося брата. Она давно уже не спала: как разомкнула глаза рано утром, так и лежала, прокручивая в голове их встречу снова и снова.              Гарри приподнялся на локтях и, ещё сонным голосом, пробормотал «Доброе утро». Но затем, будто вспомнив что-то важное, резко стал куда бодрее. Взгляд его испуганно искал часы.              — Не переживай, Петунья ещё спит, — поспешила успокоить брата Мона.              Он благодарно взглянул на неё:              — Никогда бы не подумал. И давно у вас так? — Мона пожала плечами: задавал это вопрос Гарри регулярно целых две недели. Всё никак не мог привыкнуть, что тётка от чего-то стала добрее к нему и не заставляла вставать рано. Ну и сама в выходные дни, когда Вернону не нужно было на работу, могла поспать подольше.       Наверное, это не будет длиться долго. Может, до того момента, пока эмоции после возвращения сына домой поутихнут: буквально на следующий день после приезда Гарри, Дадли также вернулся. Петунья долго причитала о том, как он похудел.       — Мона, я всё хотел спросить, — неожиданно тихо начал Гарри: девочка уже успела испугаться, что он будет расспрашивать о её не вполне приятном взаимодействии с совами. Но нет, — почему ты перестала носить ленту? Или она уже совсем поистрепалась? Давай я куплю новую. Или ты хочешь что-нибудь другое?              «А я же совсем о ней забыла»              — Нет! Гарри, что ты такое говоришь? — Гарри смотрел на неё озадаченными глазами. — Я просто… просто я чуть не потеряла её один раз. Она слетела у меня с волос от ветра весной. И я повесила её на ключи от дома. Теперь ношу так, — Мона осторожно улыбнулась, дабы поддержать свою ложь. Гарри смотрел недоверчиво, но всё же кивнул и тоже попытался выдавить улыбку.       Мона не могла не заметить, как изменился её брат за этот год. Хоть он и был всё тем же Гарри, но в его словах теперь всегда сквозила уверенность. Пока что маленькая, которая ещё может пошатнуться и упасть. Но она была. Возможно, так на него повлияло наличие друзей в Хогвартсе?       Гарри о них рассказывал: говорил о предусмотрительности Гермионы Грейнджер и простоте Рона Уизли, о их своевременной поддержке и отваге. Мона всегда слушала это с долей недоверия. Вдруг Гарри в них ошибся и они оказались совсем не теми людьми?       О своих переживаниях она ему не говорила. Не хотела, чтобы он расстроился и разочаровался. Но всегда была готова его поддержать!       Например, когда он не получил ни одного письма от друзей. За неделю, за две. За месяц. И даже в его день рождения!       — Они обещали мне написать! — говорил Гарри упрямо и нервным взглядом смотрел в пол.              Сам он написать не мог: Петунья, хоть и начала относиться к самому племяннику терпимее, но условие выставила четко — Букля должна была сидеть в клетке. Сколько Мона ни пыталась её уговорить — всё было безрезультатно. Тётка твердила одно:              — Я целый год терпела эту проклятую птицу! Ещё и потом другие объявились! — крикливый голос резал слух. — Посидит два месяца, ничего страшного не случится.              Конечно, они могли её выпустить ночью полетать. Они так, собственно, и делали: Гарри просил её не кружить рядом с домом, чтобы не привлекать внимание Дурслей громким уханьем. Сова слушалась.              — Может, всё же попробуем отправить письмо ночью? — спросил Мону Гарри, но та покачала головой.              — Мы не знаем, сколько отсюда до дома Рона или Гермионы. Она может просто не успеть вернуться к утру и Дурсли заметят, что мы её выпускали, — Мона посмотрела на Буклю. Птица глядела настороженно, — Тем более ей нужно отдохнуть по дороге.              Гарри огорченно кивнул. Девочка проследила за тем, как он потянулся рукой к волосам и взъерошил их, а после на мгновение прошелся пальцами по шраму.              — Ещё сегодня эта встреча. И зачем Дурслю её устраивать дома? Не мог бы куда-то в ресторан сходить? — Гарри был раздраженным из-за предстоящей сделки Вернона сегодня вечером.              Мона объяснила:              — Он хочет показать, какой он хороший семьянин. А где это ещё показывать, как не у себя дома? — Гарри её ответ не устроил. Казалось, он мало нуждался в её пояснении.              — Ага, такой хороший, что сказал мне сидеть здесь и не издавать ни звука.              На этот раз Мона ничего не сказала: сама она должна была быть внизу, помогать Петунье и играть роль славной племянницы. Вариант просидеть весь вечер в комнате ей, напротив, казался куда лучше.              Мона оставила Гарри и спустилась вниз. Там ждала Петунья, уже переодетая в нарядное платье. Она критически осмотрела внешний вид племянницы и приказала ей поправить волосы. С минуту на минуту должны были прийти их — не совсем желанные для всех жителей дома — гости.              Всё проходило по оговоренному ранее сценарию. Дадли открыл дверь и поприветствовал мистера и миссис Мэйсона со всей возможной для него учтивостью, Петунья пригласила их к столу, как настоящая хозяйка, а Мона мило улыбалась, стараясь терпеть глупые комментарии гостьи, которой, казалось, жутко понравился розовый бантик на голове девочки. За ужином Вернон всё пытался поскорее начать разговор о дрелях, чтобы долго не тянуть. Неожиданно сверху раздался громкий удар, будто кто-то упал.              — Что это такое? — испуганно пискнула миссис Мэйсон.              — Ничего, ничего. Это я забыла закрыть окно. Сквозняк, сами знаете, — поспешила успокоить ту Петунья, — сейчас, Мона пойдёт и закроет его.               Намёк был крайне ясен. И, снова улыбнувшись Мэйсонам, Мона поспешила на второй этаж.              — Гарри, что тут у тебя происходит? — тихо спросила девочка, стоило ей запереть комнату поплотнее.              Впрочем, обойтись можно было и без ответа: на полу сидел странный бледный миниатюрный человечек, с огромными ушами и такими же глазами, что удивленно хлопали, рассматривая неизвестную ему фигуру.