Без сил

      Чернила, подсвеченные настольной лампой, криво складывались в неразборчивые предложения, что были несколько нелогичны и не имели никакой последовательности в изложении мысли. Разобраться в них было трудно, но вполне возможно. Стоило только приложить побольше усилий и не забросить это дело в угоду сна и отдыха.       Этим прямо сейчас и занималась Мона. Время от времени она тёрла глаза и поглядывала на давно опустевшую кружку молока, которую ей удалось прихватить с собой этим вечером. Ей уже давно хотелось бросить затею прочитать добротную стопку пергаментов и даже кое-что понять из этого, но гордость не позволяла. Как она может просто так взять и нарушить данное себе обещание?       Вот поэтому она и сидела за столом, вглядываясь в красивый, но до жути неразборчивый почерк, полный завитушек и нескладных фраз. Да, тот, кто писал всё это, обладал не абы какой натренированностью в письме. Жаль, что только это он и умел.       Поначалу, когда интерес был высоким и мог обеспечить быстрое перелистывание страниц, дело шло легко и вполне результативно. Но с каждой новой страницей занятные действия превращались в бесконечное недовольство. Ей, конечно, удавалось проследить какую-никакую смысловую связь между предложениями, но пока что не возникало ни одной догадки, как их можно было связать с кулоном. Краткие истории в начале, содержащие скучные сведения о жизни в женском пансионе, довольно скоро превратились в полную неразбериху! Так, словно это всё писал сумасшедший.       Мона печально вздохнула. Ей выпала новая трудность, что вводила в ещё больший ступор. Она-то думала, что найдёт то, что поможет ей избавится от кулона, а не новое препятствие.       «А зачем мне вообще как-то его уничтожать? — девочка посмотрела в сторону своей сумки, что была небрежно брошена на пол пару часов тому назад. — Он и так на меня уже не действует! — вспомнив о весьма неприятном игнорировании со стороны животных, она недовольно сморщила нос. — По крайней мере агрессивно!»       Мона раздраженно вперилась в пожелтевшие листы бумаги. Приняв решение, что надо бы уже отправляться спать, она начала их собирать. Сложив из них ровную стопку, она аккуратно перевязала её ниткой, в точности повторив аккуратный бантик, который прежде пришлось развязать. Наконец она с осторожностью отложила старые записки. Как бы они ей не надоели — Мона не могла их испортить.       Она нашла их в той — теперь ещё более странной — комнате. Скрежет, раздавшийся после её абсолютно ничего не предвещающего обследования ниши, изрядно напугал. Сначала было страшно оборачиваться, а после было до невообразимого увлекательно наблюдать за яркими лучами, что быстро изменили свою траекторию. Совершенно иная композиция появилась буквально через несколько мгновений: спектры света теперь все как один были направлены в одно из зеркал.       Тогда она завороженно, боясь спугнуть поистине волшебную атмосферу, приблизилась к месту, где лучи сходились в одну точку. Невесомо провела пальцами по гладкой поверхности, одновременно смотря в своё отражение. Медленно, как будто следуя чьим-то указаниям, дотронулась до края зеркала, подковырнула его.       Спустя пару минут Мона озадаченно смотрела на стопку листов, перевязанных толстой черной ниткой.       Она помотала головой в попытке быстрее уйти от воспоминаний.       «И ведь знаю уже, что кулон принадлежал кому-то из Реддлов, но оставить его там, в особняке, всё же не могу» — грустно вздохнула девочка и, бросив очередной взгляд на стопку пожелтевших бумаг, легла в постель. ***        — Итак, дети, сегодня мы обсудим прочитанные вами за Рождественские каникулы произведения, — проговорила учительница литературы, параллельно записывая на доске число, — я хочу, чтобы вы по очереди вышли ко мне и рассказали о том…       Мона не дослушала задание, да и в целом не пыталась вникнуть в речь. Она усердно — правда, совершенно не пытаясь выводить каждую буковку — переписывала себе в тетрадь все мысли странной женщины. Естественно, только те, что удавалось разобрать.       Дописав последнее слово, Поттер уже было собралась перечитать написанное, но её прервали.       — Мона, твоя очередь, — мягко, но вместе с тем настойчиво, так чтобы просьба не оказалось проигнорированной, позвала её учительница.              Девочка медленно направилась к доске. Как назло, все перешептывания разом стихли: одноклассники с интересом поглядывали на неё, Мона уже давненько не отвечала. И это было горькой правдой — в последнее время, аккурат после прекращения дружбы с Клео, Поттер не проявляла никакой самостоятельной активности на уроках. Спросят — ответит, не спросят — и не заикнется. И сейчас ситуация оказалась весьма плачевной.        — Я в тебе несколько разочарована, Мона, — сказала девочке учительница, протирая свои очки салфеткой, а затем немедля надевая их. Урок только что окончился, и Поттер подозвали к преподавательскому столу на выговор. — Я помню, как ты всегда с воодушевлением отвечала мне.       — Миссис…       — Не перебивай, — не дала ей и слова вставить учитель, — твоя, так сказать, несобранность может негативно повлиять на экзамены в конце года. А тебе переходить в среднюю школу.       Да, это правда. Но она ведь поступит в Хогвартс!       — Я попытаюсь исправиться, миссис Гэмп, — Мона проникновенно произнесла обещание, — я вас не подведу!       Выслушав последующие наставления и твердо решив попытаться более не привлекать к себе внимание, девочка вышла из класса.       Ученики сновали по коридору. Небольшая группа девочек-одноклассниц звонко смеялась, стоя возле большого окна. Оно, как обычно, освещало всё вокруг. В том числе и макушки школьников.       Мона оглядела их и, не заприметив среди лиц Клео с её извечной сопровождающей — Агатой, решительным шагом направилась прямиком к ребятам, стоящим у окна.       В целом всё шло очень даже хорошо. Мона поинтересовалась, как они провели каникулы, и даже ответила на пару вопросов, адресованных ей! К большому огорчению, ничего впечатляющего она рассказать не могла. А то, что могло вызвать яркую реакцию, было под запретом.       Мона не могла наблюдать за тем, что творится за пределами их маленького круга общения. Сосредоточенно, пытаясь поддержать общий интерес, она слушала одну из девочек, а потому ей не удалось сразу заметить «врага», а точнее двух. Её, казалось бы, удачная попытка заново влиться в коллектив провалилась с треском.       — А вот и мы! — как всегда радостный голос Клео оборвал на полуслове одну из одноклассниц Моны. — Как же хорошо, что мама Агаты согласилась привезти нам сладкого! — прощебетав что-то о благородном, по её мнению, поступке, девочка высыпала на подоконник разноцветные конфеты из не менее красочного пакета.       Девочки, услышав, кто оказался спонсором сладкого стола, вмиг взглянули на Агату, что едва заметно усмехнулась уголком губ. Сразу заметив их взгляды, она кивнула:       — Да, угощайтесь! — и махнула рукой в сторону сладостей.       Все тут же налетели в поисках своих любимых конфет, одновременно приговаривая, что нужно поторопится, пока никто из учителей их не отобрал. Мона хотела незаметно ускользнуть подальше (момент был подходящим, никто даже и не вспомнил бы о ней), но тут подкралась Клео. Она встала перед ней и задумчиво, даже в какой-то степени удивленно, проскользила по ней глазами. Ничего не сказала, только бровь её вопросительно приподнялась. Мона и сама ничего не произнесла — оторопело смотрела на неё, а потом, будто очнувшись от чего-то, сгорбилась и обошла её сбоку, проснувшись между стеной и ней.       Когда девочка заходила обратно в кабинет, то чувствовала прожигающий спину взгляд.               ***       Осмысливая прошедший день, Мона пришла к неутешительному выводу — единственным светлым пятном в её жизни теперь был этот Лорд Волдеморт. Ну и Нагайна вместе с ним.               Конечно, было куда разумнее назвать его «тёмным», всё же он недаром вызывал в ней довольно противоречивые чувства. Слишком уж ярко ощущалось его пагубное воздействие. Лорд её подавлял и чаще всего расстраивал (уходила из особняка Мона крайне разочарованной в себе), но это не отменяло того факта, что он никуда бы не исчез. Как Гарри, Клео и все с ними сопутствующие радостные вещи.               Потому, облегченно вздохнув и улыбнувшись от понимания, что она не останется одна ещё долго, девочка бросилась собирать себе сумку на предстоящее занятие кружка по рисованию. Сказать, что она шла туда с большим воодушевлением, как раньше, было нельзя. Нет, ей не наскучило рисование, да и преподавалось оно всё так же весело и задорно. Просто было сложно придумать что-то действительно интересное, не похожее ни на работу других, ни на свою предыдущую. Ну и присутствие Клео знатно огорчало.              Однако сегодня ей до безумия хотелось нигде не продешевить: как бы то ни было, но недавний, ещё пробегающий неприятным покалыванием по спине разговор с учителем не давал о себе забыть. И неуклонно намекал на плодотворную работу, что, к слову, должна была скоро оцениться её тётей и дядей. В особенности мистером Дурслем — ему ведь придется оплачивать следующий месяц кружка.              Собравшись с духом, Мона окинула стол взглядом для дополнительной проверки — ничего ли она не забыла. Как будто специально ей на глаза попались так и до конца не расследованные записки Мэри Реддл. Так она их негласно назвала — именем единственной известной ей женщины из данного рода аристократов. Или кем они там были?              «Что-то мне подсказывает, что такими темпами я ничего не добьюсь, — разочарованно пробормотал внутренний голос, но затем попробовал добавить капельку решительного утешения, — на следующих выходных поеду в особняк и оставлю кулон там. Нечего мне и дальше нервы портить!»              Ещё раз взглянув на стопку бумаг, Мона решила, что и их тоже надо бы отнести назад. Что ж, она смогла прийти к благоразумному, лучшему в данной ситуации заключению.               Не теряя ни минуты, девочка спустилась вниз. Из кухни доносились восклицания тётки Петунии на не слишком занимательные рассказы их соседки — главной приятельницы хозяйки дома по обсуждению всех свежих сплетен. Они разговаривали громко, а потому было не сложно услышать их последующий диалог:        — Ты знала, у этой, ну что ещё у твоей племяшки преподаёт, жених появился, — по всем сопоставимым фактам это говорила соседка, что сейчас приостановила свою речь. Видимо, хотела дождаться пораженного такой информацией выражения лица Петунии и её безумного интереса к происходящему. Мона представила, как тётка вытягивает подбородок в удивлении и резко машет рукой, мол продолжай и не затягивай, — ну так вот, я узнала, это старший сынок Смиттов. — Ну разумеется, что не младший, — было произнесено с явным закатыванием глаз.              Дальше они начали вовсю обсуждать старших Смиттов, у которых детей было куда больше, чем у них двоих вместе взятых. Оно и понятно: приятельница Петунии всё никак не собиралась ни замуж, ни за первенцем. Это служило отличным поводом для сплетен, которые миссис Дурсль удачно развивала уже с другими жительницами их городка.        Мона не стала дальше греть уши, а поспешила убраться из дома. Ей нужно было поторопится к этой «новой звезде» всех обсуждений.               ***              «И всё же у неё действительно был на столе букет роз» — неспешно шагая, Мона вспоминала своё недавнее посещение художественного кружка. Судя по всему, сердце мисс Тодд медленно таяло под натиском «неизвестного» поклонника.               Каким же невыносимым было ощущение невозможности расспросить Клео о всех событиях в жизни её брата и их преподавательницы! Также горько было осознавать тот факт, что своим любопытством Мона очень смахивала на ближайшую родственницу. Это огорчало.              Правда, в то же время оно никак не мешало поразмышлять над дальнейшей судьбой мисс Тодд. Потому время пути к особняку прошло быстро и занятно. Когда она уже подошла к двери, то на мгновение остановилась, дабы понять ряд своих последующих действий: ей нужно было избавиться от двух вещей — кулона и записей. Точнее, их требовалось оставить где-нибудь в доме. Вот только где?              Почему-то это казалось важным аспектом — как будто место имело вес. Да и самой Моне хотелось запрятать кулон как можно более надежно, чтобы никто больше не нашёл и не пострадал.               Записи решила отнести туда, где они и были найдены. Всё же толку от них не было никакого, да и разбираться не имело смысла. Просто оставить и забыть — идеальный вариант. Кулону этот тайник тоже вполне себе подошел бы.               Так Мона для себя решила: сначала проведает Лорда, он снова её о чём-то порасспрашивает (она старалась не принимать во внимание тот факт, что задавал вопросы он обычно о брате), а потом уже и займётся своей маленькой миссией.              Таким образом, она уже стояла возле двери, которая как-раз таки и вела в скромную обитель хозяина особняка. Она была приоткрыта, что было неудивительно — так Нагайна могла проползти на охоту. Честно говоря, Мона понятия не имела, каким образом змея потом оказывалась за границами особняка: девочка всегда старалась тщательно запереть входную дверь. Возможно, где-то был ещё один ход. К слову, охотилась питомица Лорда в лесу, что располагался совсем недалеко от Литтл-Хэнглтона. Правда, то, как ей удавалось оставаться незамеченной людьми, было для Моны большой загадкой.              На этот раз заглядывать в комнату она не стала, а просто легонько постучала в дверь, чтобы получить разрешение войти. В последний раз, когда Мона снова бесцеремонно ворвалась в личное пространство Лорда, он в довольно агрессивной форме высказал своё мнение насчёт подобных замашек. Повторения нравоучений не хотелось, а потому она терпеливо продолжила ждать звук голоса, что великодушно впустил бы её.              Никакого «разрешения» она не услышала ни через минуту, ни через две, ни спустя повторное постукивание. Не выдержав, она открыла дверь и просто напросто обомлела. Их не было.              Его не было!              Комната была абсолютно пуста и лишена каких-либо признаков живых существ.              «Или мёртвых» - любезно припомнил настоящую натуру Лорда внутренний голос.              Медленно проходя в центр помещения, Мона неверяще рассматривала каждый его уголок. Как будто ожидала, что её якобы «близкие люди» появятся в ту же секунду: Лорд опишет степень своего разочарования в ней и бесспорно использует громкое восклицание о том, какая она бестолковая, а Нагайна, мельком взглянув, отползёт подальше и будет внимательно наблюдать.              Разумеется, никто так и не объявился и не осчастливил её своим появлением.              Мона покрутилась на месте, запоминая всё до мельчайших деталей. В душе у неё было стойкое ощущение, что она больше сюда не вернётся. Забудет, как самый страшный сон — персонажи вполне соответствуют таковому. И не будет о них вспоминать. Уж точно не будет! Она себе обещает и делает твёрдую пометку на сердце, что если когда-нибудь нарушит свою маленькую, такую незначительную для всего остального мира, клятву, то возненавидит себя так же, как сейчас ненавидит его! Их! И всех остальных им подобным!              «Надо же так отличаться снаружи, а быть такими одинаковыми внутри» — щебечет Мона про себя, вспоминая абсолютно всех своих личных предателей.       Обходя особняк в призрачной надежде, что Лорд просто решил сменить дислокацию, Мона размышляла, куда он вообще мог уйти. Улететь, если быть точнее. И главное, без какого-либо предупреждения.       «Так он тебе бы и сообщил» — едко отозвалась её более рациональная часть.              Как и следовало ожидать, никого, кроме неё, в доме не оказалось. Безрадостно усмехнувшись, Мона направилась прочь из злосчастного особняка, по дороге рассуждая про себя, почему же так не везет. Ей абсолютно не нравилась такая тенденция: сначала Гарри, за ним Клео, а теперь ещё и этот Лорд Волдеморт.              И как бы ни было горько это осознавать — самая большая обида проявлялась в сторону последнего. Смесь гнева, разочарования и грусти охватила её быстро, сдавливая и заставляя чувствовать себя всё больше никому не нужным существом. Таким, от которого легко можно избавится и даже не вспомнить после. В груди разрасталась щемящая пустота, что неприятным комом подползала всё ближе к горлу, царапая и удушая.        «А может так и должно было случится? Он ведь никогда ничего не обещал» — оправдание для него не заставило себя долго ждать и вымученно прозвучало на задворках сознания.              К счастью, Мона сумела проигнорировать данный порыв мысли и вскоре обида снова начала разрастаться и проникать глубже в сердце.              Вот так, приобняв себя за плечи, она медленно шагала, даже не стараясь обходить мелкие лужи из подтаявшего снега. Скоро март, как-никак. Пройдя по знакомым узким улочкам, по которым она изначально и добиралась в особняк, она вышла к центру деревеньки. До автобуса ещё оставалось около двух часов, и где-то шататься, коротая время, ей не хотелось. Да и негде — Мона уже давно обошла всю местность вдоль и поперек!              Вымученно вздохнув, она прислонилась боком к рядом расположенному дому, предварительно оценив чистоту стены (воспитание миссис Дурсль не прошло даром), а затем принялась отсутствующим взглядом скользить по редким прохожим. В голове потихоньку расцветала идея пойти в то в кафе, в котором ей так ничего и не удалось отведать многими днями ранее. Эта самая затея подкреплялась тихо урчащим желудком. Потому, не теряя ни минуты, Мона полезла в сумку проверять, хватит ли ей на обед.              Пересчитав сумму и осознав, что ничего путного заказать не получится, она недовольно скривилась и пообещала себе в ближайшем будущем освоить обмен галлеонов на фунты.               Решившись на смену местонахождения, она выглянула из-за угла дома и осмотрелась. Литтл-Хэнглтон имел яркую особенность — лавочек или чего-нибудь похожего здесь не наблюдалась, что очень расстраивало Мону. Не сказать бы, что она так уж хотела всё себе отморозить, да и стоять ей поднадоело. В конце концов, она решила просто прогуляться, чего изначально делать не сильно и желала.        Выйдя из укромного местечка и оказавшись на главной улице, Мона медленно побрела по ней, стараясь придерживаться домов и не выходить к центру.               Прогулка заняла где-то около получаса. За это время она успела пройтись по улице туда-обратно раза два, не меньше и, решив не доводить до конца ещё и третий, остановилась в том же самом местечке и (как Мона была уверена), заняла аналогичную ранней позу. Вымученно вздохнув, подняла глаза к небу, откуда потихоньку срывался мокрый снег.               Не успев ни до конца осознать факт испорченной погоды, ни огорчиться этим, Мона услышала голос, который, судя по всему обращался к ней.       — Девочка! Ну что ты там стоишь? — покрутив головой, удалось отыскать того, кому, видимо, она очень помешала и ничем не приглянулась. Очевидно, также, как и Лорду, раз он бросил её. Тряхнув головой, Мона вернулась из мира обид в реальность. Из окна дома, возле которого и примостилась девочка, на неё вопросительно глядела до боли знакомая старушка. — Чего ты рот раззявила?       Немедленно его закрыв, Мона с недоумением уставилась на вылезшую по пояс из окна пожилую женщину, что вскоре начала ругаться на погоду и в конце своего монолога пригласила её в дом.              — Давай, заходи, — от приглашения было грех отказываться, а потому Мона уже ставила свои сапожки в ровный ряд других, состоящий из мужской и женской обуви. Незамысловато отметив, что большие и более грубые были абсолютно чистыми на фоне менее массивных и в меру грязных для ежедневной носки, девочка последовала в маленькую гостиную за щебечущей хозяйкой дома, — и вот сколько не надейся, а февраль всё не хочет оставлять нас.              Мона поддакивала ей, параллельно рассматривая убранство помещения: оно было ухоженным, но, казалось, в любой момент могла упасть плохо прибитая полочка, а где-то отклеиться обои. Создавалось ощущение покинутости и печали, что как будто только недавно поселились здесь.               В целом планировка была схожа на обитель Дурслей — проходя в гостиную, было не трудно заметить лестницу на второй этаж. Мону пригласили пройти в комнату, с чем она решила не затягивать, посему уже разглядывала круглый стол, накрытый желтоватого оттенка скатертью (возможно, раньше она было намного белее), и остальные, не менее важные для обстановки, вещи. Примером последнему вполне мог сослужить старый диван, на который её сразу же усадили, как только было замечено, что она неловко переминается с ноги на ногу.              — Садись! Сейчас я ещё тебе чаю налью, отогреешься, — старушка кинулась выполнять обещание, развернувшись, вероятнее всего, чтобы пойти в сторону кухни.              Оставшись наедине, Мона нервно усмехнулась и, попытавшись унять не пойми откуда взявшуюся тревогу, решила и дальше продолжить изучение интерьера. Сидела она прямо напротив окна, из которого было несложно разглядеть медленно спускающиеся на землю хлопья снега. Рядом с ним располагался большой книжный шкаф, что своим размером занимал немалую площадь. На одной из полок стояла фотография мужчины. Так и не сумев его как следует рассмотреть, Мона перевела взгляд в другое место, как раз туда, где висели часы. До автобуса оставалось ещё чуть больше часа.              — А вот и я, — весело и как-то чересчур жизнерадостно проговорила показавшаяся в комнате старушка. В руках она держала две чашки чая.              Приняв одну из них и поблагодарив, Мона посмотрела на женщину, сидящую рядом. Как бы ей не хотелось сейчас вспоминать об её особняке (а в особенности о том, кто там жил), но проснувшееся любопытство нужно было укрощать.              «Как же так её спросить. И чтобы не расстроить, и так, чтоб всё узнать» — в сознании стояла сцена, как эту в какой-то мере странную, но всё же милую женщину, грубо осадили на глазах у доброй половины жителей городка.       — Так как тебя зовут? — по всей видимости, Мона прослушала вопрос, который и сама ждала с нетерпением.       — Мона. А вас?       — Можешь называть меня Линдой. Не люблю эти всякие «миссис Брайс, миссис Брайс», — она сказала это с юмором, вполне подходящим высказыванию, но во взгляде чётко прослеживалась печаль, отразившаяся в поджатых губах и ещё больше сморщенной коже возле глаз.              Тягостно вздохнув, миссис Брайс улыбнулась шире, а затем с любопытством протянула:       — Ты ведь не из нашей деревеньки, так?              С этого они и начали долгий разговор, во время которого Моне приходилось с энтузиазмом поддакивать не умолкающей собеседнице. Казалось, миссис Брайс уже очень долго ни с кем не общалась: её голос горел рвением поведать все самые интересные эпизоды из своей жизни.       Не сказать, что они были действительно чем-то впечатляющим, но, в один момент у неё появилось стойкое ощущение чего-то родного. Вероятно, это можно было объяснить отсутствием такового в её жизни: кто бы ещё с таким непредвзятым отношением делился бы с ней забавными случаями?              Да, если бы у неё имелась возможность пообщаться, например, хотя бы с одной из своих бабушек, то она с уверенностью могла заявить, что миссис Брайс была её копией. Да, совершенно точно.               На секунду отвлекшись от раздумий, Мона взглянула на часы — ей пора было уже уходить. Но она ведь так и не смогла выбрать подходящий момент!              — Извините, — оборвав миссис Брайс на полуслове, она торопливо произнесла, — мне уже пора идти.       — Ах, да, конечно, — засобиралась старушка, — что это я так заболталась? — она нервно рассмеялась — было видно, как она хотела, чтобы Мона побыла здесь ещё чуть подольше. Вместе они вышли из гостиной в прихожую и остановились, чтобы попрощаться.       — Мне было не скучно, спасибо, что приютили, и за чай, — неловко улыбнувшись, пробормотала Мона. И, чтобы не передумать, быстро выпалила: — Возможно, это не моё дело, но вы такой хороший человек, и я не могу понять, чем вы заслуживаете такое к себе отношение со стороны…мэра? — вопросительно протянув последнее слово, девочка уставилась на вмиг изменившееся лицо.       Злость, отразившаяся на нём, заставила усомниться в правильности своих решений. Но, к счастью, гнев миссис Брайс проецировался вовсе не на Мону, а скорее на упомянутого мужчину.              Минуты шли и никто так и не засобирался прервать образовавшееся молчание, что повисло в прихожей скользкой тенью. Она же совершенно по-разному влияла на двух людей. Мона — неловко переминалась на месте, наблюдая за стеклянными глазами миссис Брайс. Та же постепенно сменила гнев на отрешенность и теперь выглядела крайне расстроенной. Её лицо словно говорило о пустоте, давно поселившейся в душе. Буквально несколько минут назад оно было весёлым: морщины, хоть и проявлялись больше, но были направлены вверх, как и улыбка их обладательницы. Сейчас же всё стало кардинально другим.               Неожиданно из груди женщины вырвался протяжный вздох, и она поковыляла в сторону табуретки, что стояла в углу прихожей. Мона, поразмыслив, что надо бы ей помочь, мигом оказалась рядом.       Ей даже не пришлось спрашивать нужен ли стакан воды, она этого просто не успела сделать: миссис Брайс громко разрыдалась, прикрыв рот рукой, а затем выкрикнула что-то оскорбительное в сторону мэра и всего Литтл-Хэнглтона.              — Они не понимают! Никто не понимает! — Мона отступила подальше от разъяренной женщины, вмиг осознав собственную ошибку. Зачем она вообще влезла в это? Не могла бы просто уйти?               Однако это порицание быстро угасло под вполне себе выгодными факторами. Она ведь сейчас может узнать всё, что её интересовало! И про ненависть к особняку Реддлов, и про фотографию того мужчины, что по её собственным догадкам когда-то приходился мужем этой старушке. Стоит только немного надавить, и все карты будут открыты, как говорил ей Лорд.               Стараясь не задумываться над последней мыслью, Мона приосанилась и тихо произнесла:       — Почему не понимают? — подойдя к согнувшейся на стуле миссис Брайс и осторожно протянув руку к её плечу, в попытке успокоить и расположить к себе, девочка продолжила: — Может, вам стоит с кем-то поговорить об этом?       — Да с кем об этом можно говорить?! — оттолкнув руку Моны, она гневно высказалась. И не тратя больше ни секунды пальцем указала на дверь: — Тебе лучше уйти!       — Нет, я не могу оставить вас, Линда! И если вы не хотите говорить, то не будем, — уверенность в том, что её не станут выгонять, была большой.              Тишина была напряженной: миссис Брайс так и осталась сидеть в скрюченной позе, иногда сетуя на свою судьбу. Мона поначалу пыталась вслушиваться, но бормотания было разобрать сложно и она бросила данную затею. Посматривая на часы, что были отлично видны через дверной проём в гостиную, она отчаянно пыталась подобрать слова, дабы поскорее закончить эту драму и быстрее добится своего.               К её удивлению, ничего придумывать не пришлось.              — Я всегда уговаривала Фрэнка не ходить в этот треклятый дом! А он, как всегда, меня не слушал, — Мона затаила дыхание, слушая начало трагичной истории. Миссис Брайс продолжила, громко всхлипнув, — в прошлом году, в конце осени, его не стало. Местные нашли тело в саду, возле кладбища Реддлов, будь они неладны! При жизни никому покоя не давали, ещё и после кончины решили о себе напомнить! — женщина замолчала, видимо вспоминая о чём-то.              «Теперь понятно почему она недолюбливает особняк, — Мона с жалостью взглянула на миссис Брайс, — но что связывало её мужа с Реддлами?»               Выразив соболезнования и молча проглотив едкую фразу о том, как они надоели, девочка осмелилась задать волнующий её вопрос:       — А как ваш муж оказался там?       — Как же?! — она на мгновение задумалась, глаза её лихорадочно забегали. — Он, даже после их смерти, продолжал ухаживать за садом, не смотря ни на что — Фрэнк его очень любил. Конечно, к старости он не мог следить за всей территорией, но за их могилами он присматривал исправно. Почему — не спрашивай, — проговорила она это быстро, а затем отрешенно уставилась в пол, не замечая удивленного лица Моны.       А у той в груди разгорались подозрения: мог ли Лорд быть причастен к гибели Фрэнка?