Розовая заря

      Слушать плеск воды, раздававшийся за тонкими дверями, и не представлять себе в этот момент ничего было сложно.       — Долго ещё будешь там торчать? — Талтал постучал в дверь, чтобы поторопить девчонку, решившую устроить себе «вечер релакса».       — Ты настоящий маньяк, Талтал. Так и стоишь под дверью? — с насмешкой ответила Ючжин. — Скоро я, скоро…       — Я это уже слышал. До блеска, что ли, натираешься?       — Какая тебе разница? Дай попарить кости!       — Давай, вылезай уже, русалка несчастная. Я тоже помыться хочу!       — В чём проблема была искупаться у себя дома?       — В чём проблема тебе сейчас сделать это быстрее?       Как ни странно, затянувшийся с ночи конфликт на пустом месте, сейчас не вызывал такой сильной злости и свёлся у обоих к азарту, сколько ещё может продолжать парировать оппонент.       Ни с кем Талталу не доводилось говорить так просто. Правила благородного мужа предписывали соблюдать формальности даже в общении со своей женщиной, какого бы статуса она ни была. И уж тем более, Талтал не спорил с людьми из-за ерунды, однако сейчас это получалось настолько забавно, что захотелось допустить вновь подобные вольности.       — У тебя же даже сменки с собой нет, — сказала Ючжин, явно сдерживая смех. — Смысл, если опять оденешься в грязное?       — Ничего, — Талтал ухмыльнулся. — Я одолжил вещи сына Эрдэнэ.       — Слушай, а почему он сейчас не дома?       — Я знаю, что он недавно поступил на службу в дворцовую гвардию, и теперь живёт в казармах.       — Недавно поступил? — удивилась Ючжин. — А сколько ему лет?       — Шестнадцать или семнадцать… Не помню.       — Ого! Но Эрдэнэ, она же… она же…       — Уже старая? — Талтал не сдержал смешок. — Не стесняйся, её тут нет.       — Да нет… То есть, я думала, у Вас же женщины не рожают так поздно. Бедных девчонок чуть ли не с тринадцати в гаремы или бордели продают… — сказала Ючжин.       — В целом, так, но моя няня скорее исключение.       — Почему?       — Её первый муж и сын умерли от кори, когда родилась моя мама. Так она и стала кормилицей. Потом она вышла замуж, когда мне было восемь, и родила ещё одного мальчика.       — Второй муж тоже умер?       — Да, в позапрошлом году.       — Ей, должно быть, так одиноко… — сказала Ючжин с сочувствием. — Талтал, ты должен навещать свою няню почаще!       — Я смотрю, вы и впрямь спелись. Нашла, кому можно на меня пожалиться? — подтрунивал Талтал, однако был доволен, что снискал одобрение выбора у своей воспитательницы.       — Ничего я не жаловалась!       — Жаловалась…       Двери неожиданно распахнулись, облокотившийся об них Талтал едва не потерял равновесие, чем вызвал усмешку Ючжин.       Мужчина быстро оглядел её посвежевшее зарумянившееся после бани лицо и тонкую фигуру в нижнем белом платье, завязывающемся сзади. Белая ткань была недостаточно плотной — Талтал видел, как сквозь нижнюю часть просвечивали белые нижние шаровары, едва доходившие ей до половины бедра…       Чувствуя приятный жасминовый запах, Талтал сглотнул и ощутил, как сердце ударилось о рёбра. Сначала бинт у его раненого виска, теперь это. Как можно жаловаться на домогательства, но и самой же игнорировать приличия?       Не подавая виду, он тут же нашёл новый повод для насмешек и отпустил колкое замечание:       — Подражаешь народу хинди? Что ты навертела на своей голове? — Талтал указательным пальцем коснулся тюрбана из полотенца на голове девушки. — Сними. Выглядишь смешно.       — Отстань, — она отмахнулась и попыталась пройти мимо.       Талтал же загородил собой проход и продолжил рушить конструкцию на её голове.       — Ты, кажется, помыться хотел — свободно, — она указала рукой на дверь.       — Просто сними полотенце и вытри волосы.       — Иди в баню! — обессилено засмеявшись, Ючжин шлёпнула его по руке. Юркнув Талталу за спину, она подтолкнула его внутрь.       — Ну ты и нахалка…

***

      Расчёсывая влажные волосы, я сетовала, что на утро они будут волнистыми, а не прямыми, и превратятся в подобие гнезда.       Талтал и впрямь помылся быстро. Не успела я закончить и, улёгшись, разнежиться в чистой постели, как появился Талтал в белой хлопковой рубахе и чёрных штанах.       «Как всегда в своём репертуаре», — накрывшись одеялом до самых глаз, я смотрела на его мокрые рыжие волосы. Они были завязаны на темечке в петлю вместе с забранной чёлкой. Лишь некоторые пряди небрежно спадали на лоб, что делало его серьёзный вид достаточно комичным.       Присев на кровать, он даже не взглянул на меня. Выбравшись из-под одеяла, я села, и, обняв его, прижалась щекой к его спине и услышала вздох.       — Опять ластишься? Чего на этот раз придумала? — горячая, как печка, спина стала напряжённой.       Я рассмеялась.       — Бедный ты мой мужчина. Всё время теперь на шухере… Не боись, я просто захотела тебя обнять.       — Хорошо, — тут же успокоился он.       — Не будешь ложиться?       — Ещё посижу, — ответил Талтал, не оборачиваясь. — Завтра трудный день. Мне надо подумать.       — Опять проблемы?       — Можно и так сказать.       — Канцлер? Байан? Гияр? Кстати, я не спросила, что, с вином совсем не удалось ничего?       Запоздало я осознала, что конечным итогом я же и подменила кубышки. Талтал прав. Я легкомысленная. Помогая любимому человеку, я даже не задумывалась, что поступаю против норм этики и морали. Я просто проигнорировала последствия такой подмены. Не знаю даже, на что это можно было списать… Бездушно и подло. Неужели я ожесточилась в этом мире настолько?       Совесть всё-таки поскрёбывала. Быть убийцей, пусть даже косвенно, и так замарать руки мне не хотелось. Но назад дороги не было. Да и с другой стороны, осуществившиеся планы Ван Ю и Талтала значительно упростили бы жизнь многим. Но нельзя сказать, что они оба поступали по-человечески. Моё настроение тут же ухудшилось размышлениями и самокритикой.       — Это не твоя забота, — резко сказал Талтал.       Я расцепила руки на его поясе, собираясь обратно лечь, но он вернул их на место.       — Не бери на себя то, что тебе не по силам, и просто жди готового, — сказал Талтал уже мягче.       — Считаешь, я никчёмная и глупая, что мне даже рассказать ничего нельзя? — обиженно пробурчала я.       — В политике и заговорах — да. Ты в этом ничего не смыслишь.       — Ты сегодня поразительно откровенен, — едко произнесла я.       — Небезопасно льстить и тешить твоё тщеславие в этом вопросе, не находишь?       Я промолчала.       — Я совсем ничем не могу помочь тебе?       — Можешь.       Я обрадованно улыбнулась…       — Не нарывайся на неприятности и слушай то, что я тебе говорю.       …и тут же сникла.       — Время баловства кончилось. Пора становиться взрослой… — Талтал обернулся через плечо. — Кстати, сколько тебе лет? Наше общение вообще законно в твоём мире?       — А на сколько выгляжу? — мой тон стал игривым.       Многие говорили, что я выгляжу моложе своих лет. За счёт невысокого роста и редкого пользования косметикой.       — Дай подумать… Выглядишь, как семнадцатилетняя. Но, если не врёшь, школа, училище твоё… Девятнадцать, может быть, двадцать…       Я самодовольно усмехнулась и произнесла с гордостью:       — Мне двадцать два.       Я впервые услышала, как Талтал по-настоящему засмеялся. Смех у него тихий, но приятный.       — Старая дева, значит: до сих пор не замужем. Ужас…       — Чего это я старая дева? — я ткнула его пальцем в бок. Вот уж не ожидала, что прозвище, даваемое мне в двадцать первом веке обиженными кавалерами, прилепится здесь. — Ты очумел?       — В таком возрасте у тебя уже три ребёнка должно быть.       — Это во сколько я тогда должна их родить по-твоему?       — С пятнадцати вполне законно, но некоторые могут и в тринадцать, как ты уже знаешь, но по мне это рановато.       Мои глаза округлись.       — Рановато?! У нас, в России, совершеннолетие вообще-то наступает с восемнадцати лет, а не в пятнадцать, как у вас в Юань, — я умолчала о возрасте согласия, который наступает у нас в шестнадцать. Для этого спора Талталу знать об этом было ни к чему. — Кстати, корейцы и китайцы в будущем повысили этот порог. У них он, по-моему, наступает в двадцать.       — Хорошо, — сказал он, отсмеявшись.       — Ну вот, то-то же. А то, старая я ему, видите ли! А тебе-то сколько лет?       — Двадцать пять.       — Ты вообще старпёр тогда, получается, на семьсот лет почти старше, и ещё на меня бузишь… А день рождения когда?       — Выбирай выражения… — он догадался, что я обзываюсь. — Я родился в начале ханьлу*.       «Холодные росы? Красиво…»       Видя, что мне непонятно, Талтал пояснил:       — Десятого октября — по вашему.       Я изумилась:       — Ты знаешь григорианский календарь?       — Естественно, — ответил он не без самодовольства. — У тебя когда день рождения?       — Семнадцатого марта.       Талтал задумался, затем сказал, сдерживая смешок:       — Цзинчжэ**, правда? Тебе подходит.       Я медленно прикрыла глаза, жалея, что затронула эту тему. Почему из всех месяцев китайского календаря мне достался самый не поэтический?!       — Не хочу с тобой разговаривать!       — А в год кого, не знаешь?       — Отстань! — я не хотела, чтобы меня засмеяли и за год крысы.       — Скажи, это год змеи или год козы? Неужели свиньи?       — Талтал, если бы ты был испанцем, то тебя бы по любому звали Хамлито…       Похоже, тема его и впрямь заинтересовала и развеселила. Единственный плюс, что не сидел теперь, скуксившись и злясь на меня. Или же он так отыгрывался за мои неудобные для него вопросы. Это уже больше было похоже на правду.       — Не хочешь — не говори. Я же всё равно на досуге сам посчитаю. Так, двадцать два… С какого ты года от Рождества прибыла сюда? С две тысячи восемнадцатого?       Чтобы Талтал отстал, я решила вновь сменить тему на неудобную для него и дотронулась до его мокрых волос.       — И всё-таки, почему ты не распускаешь волосы при мне? Ты же так сделаешь ещё хуже. Представь, утром проснёшься, а они будут топорщиться в разные стороны, ещё и не просохнут.       — Хочешь заставить меня потерять лицо? Здесь нельзя ходить простоволосыми.       — Ты всё равно ложишься спать, кто тебя тут видит? Если стесняешься меня, то мне всё равно. У нас и распущенные волосы не считаются чем-то зазорным. Так что не упрямься и дай хотя бы их высушить. Потом завяжешь, если захочешь.       — По такому же принципу ты не надела ещё одни штаны, помимо белья? Так это видно, — Талтал вновь начал меня распекать. — А даже если и не видно, то не значит, что можно не носить то, что положено.       — Всё ещё бесишься из-за того наряда? — догадалась я.       — Да. Ещё раз выкинешь что-то подобное — я тебе шею сверну.       — У, как страшно, — я решила ему подыграть. — Расскажи ещё, что здесь неприлично.       Талтал больше не стал протестовать, когда я начала разматывать его волосы и протирать их сухим полотенцем. Но всё равно был недоволен.       — Ещё женщине неприлично показывать мужчине свои босые ступни, — сказал он и указал взглядом на мою согнутую в колене ногу, стоявшую рядом с его бедром.       — В этом тоже нет ничего такого. Так что, если бы ты попал в будущее, то наверняка забраковал бы всю женскую летнюю обувь, — весело отозвалась я. — Это странный запрет, но я догадываюсь, почему его ввели.       — Вот как? И почему же?       — Ты видел ноги-лотосы без носка когда-нибудь?       — Нет.       — Отвратное зрелище, если честно, а у ваших мужчин слабая психика. Этот запрет придумали специально, чтобы мужчины не вникали в подробности бинтования ног и не чувствовали вину за того придурка-императора, который ввёл такую моду.       — Я не могу согласиться с твоим мнением и убеждениями, но стоит признать, что твой взгляд на вещи интересен.