Пережив шторм - слушай шепот глубин

Пальцы с силой сжимались на сыром дереве подоконника, пока по рукам и лицу хлестал дождь, врываясь в густое тепло комнаты через распахнутое настежь окно. Пожирал нагретый от камина воздух с воем ветра, что продувал насквозь тонкую рубашку и лохматил аккуратно подвязанные лентой волосы. Молодой господин, на вид лет шестнадцати от роду, заслышав за дверью торопливо приближающиеся шаги, вздрогнул. Его взгляд прояснился, разгорелся, устремляясь вдаль. Очнувшись от захватившей разум тревожной отрешенности, Дилюк ловко взобрался на подоконник и смело шагнул наружу — в темноту ночи, навстречу подхватившему урагану. Зацепился за буйно разросшуюся по стене лозу, царапая нежную кожу ладоней и упрямо игнорируя окрик служанки. Эта несносная девица уже проела ему плешь, таскаясь везде и всюду следом по велению отца. Все бы ничего, к надзору было не привыкать, но она раздражала чуткий слух своими ежечасными влюбленными вздохами по углам. Засматривалась, забывшись, и в его просторной, уютной клетке вмиг становилось невыносимо тесно и хотелось сбежать. Они говорили с отцом о необходимости этого присмотра так же часто, как и ругались. Крепус извинялся, но каждый раз повторял, что так нужно, и причину Дилюк знает. Разумеется, он знал. Ноги коснулись чавкнувшей, разбухшей от воды земли, примяли сочную траву под подошвой. Зябко поежившись от мокро облепившей плечи рубашки, что потянула вниз ледяной тяжестью напитавшего ее дождя, Дилюк, не теряя времени, побежал прочь — в сторону подлеска, не оглядываясь на взволновано зовущий назад силуэт в окне. Сейчас в поместье поднимется кошмарная суматоха, но это беспокоило его меньше всего — все звуки вокруг перебивал знакомый с рождения голос, что впервые оглушал, не давая разобрать слов на родном языке. Яростный безмолвный крик стоял в ушах. Плотно забивал собой черепную коробку, вынуждая бежать ему навстречу, не чувствуя ног и не замечая хлещущий по лицу ветер. Собственное сердце билось в такт шторму, замирало в унисон, сжимаясь. Дилюка неумолимо тянуло всем его трепещущим существом к беспокойной черной толще воды, что манила лечь в уютную темноту под мягкое урчание глубины. Вернуться в свой дом. За подлеском перед ревущим морем стелился широкий пляж. Преклонялся покорной слугой волнам, что злобно обрушивались на него в своей агонии. Дурное предчувствие толкало в спину, ближе к высоким гребням. Ставило на колени перед неудержимой стихией, заставляя протягивать руки навстречу соленым брызгам и вопрошать ее искренним шепотом, словно драгоценного человека. Просить рассказать обо всех терзающих тревогах. Молить поделиться болью и страхами. Однако море никогда не слышало, оставаясь глухим к человеческой речи. Уползало с шипением прочь, чтобы затем наброситься вновь на берег. Вгрызться в песок мутной пеной, тихо рыча и скуля, словно что-то разрывало изнутри на части. Замерев перед бескрайней чернотой, поглотившей горизонт, Дилюк слушал ее надрывный крик, не в силах отвернуться и уйти, будто глубоко-глубоко в землю сквозь тело вбили удерживающие колья и связали цепями. Чувствовал кровоточащую боль как свою, зарываясь пальцами в мокрый песок и оставаясь на пустом пляже недвижимым изваянием. Пережить каждый шторм было непросто, но в этот раз ему было особенно дурно. Словно вот-вот случится непоправимое. Разверзнется морское дно, выпуская на волю жутких тварей, каких еще не видел свет, и они, оголодавшие взаперти, пожрут все на своем пути, оставляя лишь голые, безжизненные скалы в холодной глубине. Море окрасится алым в цвет крови, отравляя ядом и зловонием прибрежные земли. Корабли и порты уйдут под воду, станут частью дна, которого более не коснется солнечный свет. Вокруг останется лишь смерть, посеянная первозданным хаосом. Картины в голове сменяли друг друга безумным калейдоскопом ужасов. Обезумевшие воды шептали ему наперебой срывающимися голосами о древних проклятьях, о силе забытых богов, что еще не уснули вечным сном и ищут возмездия. Плакали навзрыд о приближающейся катастрофе, что унесет множество жизней. Из глаз текли горячие слезы, и холодный дождь тут же смывал их с бледных щек. Прятал, чтобы никто не увидел и не почуял, словно кровь, на аромат которой хищники приплывут за многие мили. Шквальный ветер сдувал прочь с берега, прогоняя. Море отчаянно просило: «Беги. Закрой глаза. Не смотри.» В стихающем крике волн Дилюк услышал низкий, утробный вой из глубин, что прежде еще не встречался ему. Он разнесся по толще воды жуткой китовьей песней, и море покорно замолчало, преклоняясь. Тишина впилась в уши, как если бы Дилюк вмиг лишился способности слышать. Будто от него беспощадно и хладнокровно отсекли важную часть души, что связывала с рождения с бескрайними морскими просторами. Остался лишь этот древний зов со дна и ужас от потери кровных уз. Животный страх охватил тело, расползаясь колючим льдом под кожей. Парализовал, поглотил, оставляя в этом мире лишь хрупкую, дрожащую перед неизведанным оболочку. Черные воды зашевелились разумной массой, что заговорила с ним на языке, который знали лишь первые звезды, блуждающие в бесконечной пустоте. Нечто наползло на берег разбухшей, растекающейся тушей. Жадно потянулось по песку навстречу, еще слабое и голодно шипящее, но не смогло пересечь невидимую границу, бултыхаясь в волнах и в морской пене. Оно смотрело на него множеством уродливых глаз, что прорезались один за другим в непроглядно темной воде. Звало к себе властным рокотом, отдающим вибрацией в груди и полным первобытного, непостижимого могущества. Этот голос звучал прямо в голове, сменив родной шепот моря. Ввинчивался тупыми гвоздями в череп. Раскаленной кочергой перемешивал мозги, превращая их в вытекающую из ушей кровавую слизь. «Не смотри. Беги.» Дилюк отчаянно накрыл голову руками и, широко раскрыв рот, закричал что есть мочи, раздирая горло. Раздавленный силой, что неспособен понять смертный разум, он не смог подняться с колен, а ночной прилив неумолимо отодвигал границу суши все дальше. Нечто тянулось к нему из воды, желая лишь поглотить. — Молодой господин! — Дилюк!

***

Высокое солнце не грело. Оно светило недостаточно ярко для того, чтобы рассеять пробудившуюся в шторм тьму и вытравить холод, пробравшийся глубоко в кости. Дилюк дохлой медузой обессиленно растекся в кресле на балконе поместья, подставляясь еле теплым лучам. Смотрел пустым взглядом в ясное голубое небо, что казалось ему теперь фальшивым в своей нежности и безмятежности. — Весь пляж в дохлой рыбе и в мусоре, пресвятой Барбатос! — заскрежетал снизу вместе с петлями голос старой служанки Марлы. Немного погодя хлопнула дверь, — Такого шторма на моей памяти еще не было, а я уже полвека отжила в Терновом порту. Всякого навидалась, но чтоб подобную гадость невообразимую на берег вынесло! — она шумно и грузно завозилась, чем-то гремя. — Море гневается на людей все сильнее из года в год за посягательства на его тайны! Дилюк на это лишь тихо фыркнул, невольно подслушивая. Горло, сорванное криком, все еще безумно драло и болело, несмотря на несколько выпитых маслянистых отваров. — Беда, беда-то какая, — взволнованно ответила ей вторая, совсем молодая девчушка лет двенадцати, только принятая в прачки. Аделинда, кажется. — Вчера все простыни посрывало с веревок! Мастер меня выгонит за то, что я их позабыла снять! — Мастеру не до простыней сейчас, он из-за молодого господина места себе не находит, — Дилюк поморщился, чувствуя укол вины перед отцом, что разыскал его вчера на берегу без чувств, бьющимся в агонии. — Однако ж второй раз я сама ему на тебя нажалуюсь. Ты девчушка вроде смышленая, так не зевай больше. Нече хозяйское имущество бросать да разбазаривать! Чтоб как свое берегла! Мастер Крепус человек широкой души и требует в ответ с нас исключительной преданности. — Я буду беречь! Как свое буду! Я очень хочу остаться здесь, но вчера так испугалась! Оно как все загрохочет, завоет, затарабанит! — защебетала Аделинда, — А после ваших слов — боюсь даже на пляж выходить, вдруг там самого морского Дьявола исторгло море! — Ты глупостей не говори! Коль уж Дьявола вынесет на берег — так нам всем не сдюжить. А сейчас бери метлу и верши свою судьбу. Нече думать про темные глубины, это не твой удел. Твоя стезя — стирка да уборка для господ, а если Дьявол тебе мешается, то гони его под зад прямо этой метлой, пока ноги свои грязные хоть не помоет! Не он здесь хозяин, а господин Рагнвиндр! Только его ты должна страшиться и слушать! — на крыльце раздался тихий, звонкий смех, унесший с собой все детские страхи. — Если уж кого и выкинет море, так утопших бедолаг. — Ох! — вновь забеспокоилась Аделинда. — Утопших я тоже боюсь! Вдруг там будет тот мальчик! — Мальчик? — удивилась Марла, начиная скрести дорожку метлой. — Я утром бегала в порт по поручению. Мне было велено передать письмо, и я случайно услышала разговор моряков, пока искала господина Эльзера. Они скинули мальчишку в море! Прямо в шторм! — голосок задрожал, словно она вот-вот расплачется от ужаса. — Этот тоже уж ничем не отличается от дохлой рыбы, — хрипло вздохнула старуха. — Мети давай, как языком чешешь! Работы у нас сегодня много, а тебе еще простыни перестирывать да штопать. Дилюк завозился в кресле, подтягиваясь повыше. Слуг у них с отцом было не так много, но каждый действительно готов хоть метлой гнать самого Дьявола с порога, дабы тот не тревожил хозяйский покой. Жаль лишь, что на деле это невозможно. Погибнут глупо и безрассудно в один миг, не совладав с разрушительной силой, о которой Дилюк сам не ведал в полной мере до вчерашнего дня. Уронив голову в руки, он прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Отсюда ему слышно мерный гул моря. Оно тихо шептало на ухо привычным безмятежным голосом, будто выплеснуло вчера всю накопившуюся боль. Проревелось до опустошения, разбудив спящее нечто из глубин. — Дилюк, — голос отца заставил торопливо вскинуть к нему голову. — Как твое самочувствие? — Уже лучше, — сдавленно просипел он в ответ, пытаясь улыбнуться. — Скоро горло пройдет, и я снова смогу тебе петь. — На море сегодня спокойно, — вздохнул Крепус, устало садясь в кресло напротив и весь сдуваясь, словно лопнувший мяч, — будь оно проклято. Если бы я только мог увезти тебя от него подальше. — Но ты не можешь, — сказал Дилюк, напрягая не слушающиеся голосовые связки и всматриваясь в постаревшее еще сильнее лицо отца. — Ты знаешь, что от этого станет только хуже. Бежать — не выход. — Знаю, — как-то совсем обреченно согласился он, отводя взгляд. — Твою матушку тоже все тянуло к морю. Она могла дни напролет сидеть на берегу и смотреть вдаль, на горизонт, а потом, в один день, просто ушла, не сказав ни слова. Оставила тебя и меня, вернувшись туда, где ее настоящий дом. — Все еще винишь ее? — подался чуть ближе Дилюк. Отец так редко говорил о матери, что каждое его воспоминание о ней, каждое слово было ценнее золота. — Ни в коем случае, — печальная улыбка коснулась губ Крепуса. — Она подарила мне искреннюю любовь. Подарила настоящее чудо — тебя. Однако, сама рожденная морем, не смогла остаться с нами, и я боюсь, что однажды оно заберет и тебя, — он вновь погас, в волнении сцепляя мозолистые пальцы. — Вчера прилив чуть не разлучил нас, и хоть ты многое унаследовал от своей матери, но твое место здесь, среди людей. — Я знаю, — тяжелым вздохом вырвалось из груди. Ладонь накрыла сухие, загоревшие руки, тепло сжимая. — Я не оставлю тебя, отец. Обещаю. Я больше не пойду в шторм к морю. — Настанет день, когда тебя оставлю я, — поднял он пристальный взгляд, полный решимости. — Мой век короток, а этот мир слишком жесток. Я не смогу вечно оберегать тебя и прятать. Я хочу, чтобы ты был готов однажды встретиться с ним лицом к лицу и найти в нем свое счастье. Прости, что мне понадобилось так много лет, чтобы это понять. — Всего лишь тридцать два года, — улыбнулся ему шутливо Дилюк, все еще не готовый к тому, что смерть по праву скоро заберет с собой отца. Время для них течет совершенно по разному, унося его годы быстрее. — Я и вполовину не сохранился так же хорошо, как ты, — тихо рассмеялся Крепус, и морщины в уголках ясных глаз обрамили веером солнечный, теплый взгляд, что смог согреть продрогшее нутро и развеять все страхи. — Чем ты хочешь заняться, когда отправишься в путешествие? — Ты застал меня врасплох, в самом деле! — с притворным возмущением на лице горделиво выпрямился Дилюк, но воодушевлено разгоревшийся взгляд выдал его с потрохами. — Хочу найти маму. Как думаешь, она будет рада меня увидеть?