Пламя и его тень

Love is a Polaroid:

Better in picture,

But never can fill the void.

(Imagine Dragons "Polaroid")

АЛЬБЕРТ ЛЕВИ-СТРОСС

      После истории с сараем прошёл месяц, а жизнь моя если и менялась – то в основном в худшую сторону.       Дерек вёл себя всё менее предсказуемо, всё более странно. Он явно экспериментировал с какими-то веществами, а я не мог поймать его за руку.       К экзаменам Дерек готовился, но как попало. Я пытался объяснить ему те темы, которые он не понимал, однако с таким же успехом можно было рассказывать их гиперактивному ребёнку. Дерек поминутно вскакивал, начинал прыгать по комнате, выделывать какие-то трюки или петь. Он мог, не дорешав задачу, написать прямо в тетради новые строчки для песни и тут же начать подбирать к ним аккорды.       Идей, как остановить скольжение Дерека в наркотическую пропасть, у меня по-прежнему не было, а имеющиеся проваливались с треском. Я всё больше впадал в депрессию, с трудом заставляя себя хоть иногда бывать весёлым и приятным в общении. «Пиццу со вкусом музыки» я не бросил лишь потому, что там я мог следить за Дереком и параллельно получать какой-то музыкальный опыт. Наша группа дала два небольших концерта и была неплохо принята публикой, но тёплых отношений внутри коллектива не было.       Я и Бобби – два гитариста – с трудом переваривали друг друга. Ник общался в основном с Люсиндой, которую внезапно назначили PR-менеджером группы. Крис продолжал доставать всех своими исследованиями и считался чем-то вроде надоедливого приложения к бас-гитаре.       Группа не распадалась только благодаря Дереку, а он всерьёз считал, что коллектив у нас отличный.       – Джо и Дэнди, конечно, молодцы, но у них все песни какие-то слишком уж мрачные. А у нас есть материал для любой аудитории. Мы – более многопрофильная группа, значит, шансов стать известными у нас больше.       И всё-таки «Пицца со вкусом музыки» дала мне один очень важный навык: я перестал бояться сцены. Случилось это не от хорошей жизни: просто мне вдруг стало наплевать, что подумают зрители.       Два первых концерта я отыграл механически, больше думая о своих проблемах, чем о реакции зала. Перед третьим концертом Дерек прожужжал мне все уши о том, как важно быть артистичным, и у меня в мозгу вдруг что-то щёлкнуло.       «Дай-ка я покажу Дереку, Бобби и всем остальным, что тоже умею быть обаятельным!»       Я вспомнил мимику и жесты, которые разучивал в свою бытность гитаристом «Хрени». Что-то из этого я продолжал использовать в быту, а что-то исчезло, не выдержав гнёта житейских проблем.       Сейчас мне предстояло снова стать харизматичным, сексуальным артистом – на этот раз не во имя любви или группы, а вопреки всему.       Наблюдая за мной, бедняга Крис окончательно запутался во всех своих теориях. Я ходил всё в той же обуви, общался с теми же людьми и при этом шаг за шагом, жест за жестом менялся.       В день третьего концерта «Пиццы» в одном из залов Портленда Дерек припёр кучу косметики и предложил нам всем хотя бы минимально накраситься. Ник и Бобби отказались наотрез, а мы с Крисом подумали и согласились.       – Артисты всегда красятся для сцены, нам тоже надо начинать, – глубокомысленно изрёк наш ботан.       Дерека сложно было назвать хорошим стилистом, но старался он изо всех сил. В ход пошли щипцы для бровей, карандаши для глаз, тушь и даже блёстки. В итоге он сам, Крис и я стали выглядеть, как участники неведомого карнавала, милые, но дико странные. Впрочем, мне мой образ вполне даже понравился.       Я с интересом разглядывал себя в зеркале, поводил зауженными бровями, хлопал ресницами.       Решив, что абсолютно готический образ мне не к лицу, Дерек накрасил меня тёмно-зелёной тушью и подвёл мои глаза такого же цвета косметическим карандашом.       – Специально для тебя покупал, Леви, – хвастался он. – Клёво, правда? Теперь ты настоящая звезда.       Сам Дерек выглядел не хуже. Он намалевал себе вокруг глаз огненные «очки», накрасил свои рыжие ресницы и даже губы.       – Ой, Ник, смотри, какой у Игната классный макияж! – запричитала Люсинда. – Неужели ты не хочешь что-то подобное?       – Мне не пойдёт, – отрезал Ник. – Простите, ребята, но я считаю, что косметика – это для девушек и геев. Тем более, я, как барабанщик, сижу в глубине сцены. Меня не так хорошо видно.       – Актёры красятся вне зависимости от ориентации, разве нет? – забеспокоился Крис. – Я гетеросексуал, но я накрашен для шоу. Разве это плохо?       – Ты умный парень, и поэтому накрасился, – вмешался Дерек. – Бобби и Ник ещё пожалеют, что не поступили так же.       Крис, на мой взгляд, смотрелся с макияжем слишком уж сладенько, но сообщать ему об этом я не стал.       Во время концерта я старался загадочно улыбаться, изящными движениями поправлял волосы, подмигивал каким-то девчонкам в зале. Впервые радость мне дарила не музыка, а возможность выпендриться. Радость была не мягкая, а какая-то злая, но злиться было лучше, чем депрессовать.       После концерта какие-то ребята захотели взять у меня автограф, и я расписался в их мятых блокнотах. Концерт был записан на видео, и в тот же день Дерек едва не задушил меня в объятиях.       – Какой же ты был сегодня охрененный, Леви! Ты просто радикально преобразился! Теперь нашу группу точно ждёт успех!       – Её ждёт успех, если вы с Бобом не умрёте от наркотиков раньше, – сказал я горько. – Посмотрите, я ведь смог измениться, превратить себя на сцене из угловатого интроверта в обаятельного парня-загадку. И ты сможешь круто выступать и сочинять без дополнительных веществ! Это стыдно – имея талант прибегать к помощи препаратов.       – Прекращай занудство! Ты сейчас хуже, чем Крис. Каждый волен жить, как хочет. Я не запрещаю тебе жить без наркотиков – а ты мне не запрещай жить с ними. Я знаю меру.       Я попытался возразить, но Дерек рукой зажал мне рот.       – Леви, перестань. Ты такой красивый – и ворчишь, как старый дед. Поехали прямо сейчас в кафе? Закажем столик на двоих. Представь – я, ты и никого больше. Выпьем хорошего вина, съедим что-нибудь вкусненькое. А потом поедем на реку и будем любоваться луной. Никаких шумных компаний, никаких наркотиков. Мы слишком часто ругаемся в последнее время, слишком многого друг от друга хотим. А давай просто устроим свидание и хоть ненадолго отложим все проблемы?       Глаза Дерека имели надо мной магическую власть. Когда он так смотрел на меня – тепло, ласково, нежно – желание спорить, отстаивать свою точку зрения разом пропадало.       Я осторожно освободил рот.       – Ладно, поехали.

РЭЙМОНД ЛЕВИ-СТРОСС

      Поцелуй я увидел случайно.       В ту ночь мне не спалось, и я, не зажигая свет, отправился на кухню попить.       Альберта не было дома: его группа выступала в каком-то клубе, и он всё ещё не вернулся.       Я выпил воды, постоял у окна, помечтал о будущем. Скоро сын поступит в колледж, и тогда я точно смогу сказать, что у нас всё отлично. Там, среди единомышленников, ему наверняка понравится, и он перестанет наконец красить волосы и носить только чёрную одежду.       Я никогда не мешал Альберту самовыражаться, ибо на своём опыте знал, как важно для подростка показать свою индивидуальность, настроение, общее состояние души.       Длинные волосы, чёрная одежда, гитара, группа? Всё это относительно безобидно, если не сопровождается пьянством и наркотиками.       Возможно, Николь бы со мной не согласилась, но она умерла три года назад и не могла уже ни раскритиковать, ни одобрить мои методы воспитания нашего сына.       Когда-то Николь казалась мне воплощением идеальной женщины. Красивая, умная, гордая – сочетанием её достоинств я был просто сражён. Единственным её недостатком была скрытность. Никто не знал, что на самом деле творится в её душе.       Чем старше становился Альберт, тем больше я замечал, насколько он похож по характеру на мать.       У нас с Альбертом всегда были доверительные отношения, но рассказывал он мне лишь то, что считал нужным. Проблемы сын обычно держал в себе, ограничиваясь поверхностным описанием.       – Почему ты такой грустный?       – Устал.       – Проблемы в школе?       – Есть немного.       – Не понимаешь материал?       – В основном понимаю.       – Обижают одноклассники?       – Ну, не то, чтобы обижают... Просто они мне чужие. Не ценят доброе отношение к себе. Да они вообще ничего не ценят. Абсолютные идиоты, даром что способные к наукам. Они уравнения могут решать, а друг к другу нормально относиться – нет.       Описав проблему, обычно без имён и лиц, Альберт запирался в комнате и слушал там музыку или ковырялся в каких-нибудь приборах. Я старался не лезть в его дела.       – Ты помогаешь мне, только если я попрошу. Никогда не делай чего-либо у меня за спиной, – не раз повторял Альберт. – Я хочу научиться решать все проблемы самостоятельно.       Вот и сейчас я лишь приблизительно знал, что творится в жизни сына.       Новая группа оказалась хуже старой, но она всё равно даёт опыт. Дерек, лучший друг Альберта, в последнее время гиперактивнее, чем обычно, и парни иногда ссорятся, но серьёзных проблем вроде нет. Подготовка к выпускным экзаменам идёт полным ходом, с математической частью проблем никаких, над гуманитарной Альберт работает.       Раздался шум мотора, и во двор въехал серебристый джип.       «А вот и наши музыканты», – подумал я с улыбкой.       Альберт и Дерек вылезли из машины. Оба они были по-сценически накрашены: в свете фонаря особенно выделялись рисованные языки пламени на лице Дерека и затенённые зелёным глаза моего сына.       Дерек бодро жестикулировал, что-то доказывая, Альберт улыбался.       «Вот сейчас сын зайдёт в дом, и расспрошу его, удался ли концерт, – обрадовался я. – Надеюсь, он не слишком устал. Судя по счастливым лицам, концерт удался...»       И тут произошло нечто странное. Дерек вдруг подошёл к Альберту вплотную, и тот обнял его, как девушки обнимают своих избранников.       Я замер, не зная, как реагировать. Подглядывать было некрасиво, но дело всё-таки касалось моего сына, и я остался у окна.       Поцелуи Альберта и Дерека не напоминали первые робкие поцелуи влюблённых или пьяное выражение дружбы. Парни явно уже некоторое время состояли в отношениях и привыкли таким образом выражать свои чувства.       Я вспомнил, что Альберт никогда толком не общался с девушками, и, пожалуй, единственной его подругой была Дэнди, барабанщица из летней группы. Мне стало грустно.       Виноваты ли мы с Николь в том, что наш сын так и не нашёл общий язык с женским полом? Быть может, это я чему-то не научил Альберта? Или смерть и предшествующий ей долгий бред матери травмировали его психику?       Или всё определяет только природа?       Пройдёт ли влечение сына к парням, останется ли на всю жизнь?       Я никогда не был гомофобом, но однополые отношения – это всё-таки неестественно. Геям сложнее найти пару, сложнее жить в обществе. Зачем Альберту эти проблемы?       Парни тем временем расцепили объятия, Дерек сел в машину и явно собрался уезжать. Я юркнул в свою комнату, выходящую окнами на другую сторону.       «Притворюсь, что ничего не видел».       Выйти в коридор поздороваться с сыном я не решился. Вдруг он поймёт, что мне всё известно, вдруг замкнётся в себе?..       Пусть Альберт сам выбирает, с кем встречаться. Быть может, в колледже всё изменится. Пока что Дерек – единственный нормальный друг Альберта в США, парню просто не на кого больше направить энергию. Пусть встречаются. В конце концов, это лучше, чем искать случайные контакты на сайтах знакомств.       Я лёг на кровать, закрыл глаза и стал вспоминать.       Каким я был в возрасте Альберта? Весёлым, открытым парнем, душой любой компании. Куча друзей, поклонницы, тусовки, участие в местных стендапах... Иногда я играл на гитаре, но никогда не сидел над ней много часов подряд, как Альберт. Сама по себе музыка меня не очень интересовала, просто в кругу моих друзей было модно уметь на чём-нибудь бренчать.       Остепенился я лишь когда окончил колледж и осознал, что кроме развлечений в жизни много забот. Примерно тогда же я познакомился с Николь.       Николь приехала из Франции, потому что ей хотелось посмотреть Новый Свет. Она говорила, что нужно время от времени кардинально менять свою жизнь и что если здесь есть для неё работа, то почему бы и не пожить в Штатах.       Николь сразу покорила моё сердце. У неё были забавный грассирующий выговор и своеобразное видение мира.       Я водил Николь на экскурсии по Портленду, развлекая всеми возможными способами. На выходных мы совершали умопомрачительные турне в другие города, где пытались посмотреть всё и сразу.       Через год после нашего знакомства я, задыхаясь от страха и восторга, сделал Николь предложение, и она, подумав, приняла его.       Первое время всё было просто отлично: мы купили в кредит небольшой домик и занялись его обустройством. После года бешеных приключений просто посидеть в своём уголке, посадить цветы, выбрать шторы в спальню казалось райским отдыхом. Через год после свадьбы на свет появился Альберт, и забота о доме сменилась заботой о ребёнке.       Альберт быстро всему учился, задавал тысячи вопросов, никогда не уставал интересоваться миром. Я так увлёкся воспитанием сына, что не сразу заметил перемены в Николь.       Моя жена вдруг начала скучать по Франции. Сначала она держала это в себе, ограничиваясь редкими жалобами, потом впала в настоящую депрессию.       – Когда-то я мечтала уехать из этой проклятой Европы, а теперь обратно хочется – сил нет, – призналась Николь со слезами.       – Так давай махнём жить во Францию!..       Это было безумием – вот так легко и просто переехать в другое полушарие, но ради Николь я был готов на всё.       Старый Свет показался мне диким местом. Французы совсем не походили на американцев, и, если честно, мне было жутко некомфортно. Альберт поначалу тоже шарахался от местных жителей, но потом привык и стал играть с французскими детьми не хуже, чем с американскими, а французский язык постепенно стал для него роднее английского.       Как я в своё время показывал Николь Америку, так и она теперь знакомила меня со своей родиной. Видеть жену счастливой и вдохновлённой было для меня огромным счастьем, перед которым сложности адаптации отходили на второй план.       Через несколько лет после нашего переезда Николь снова загрустила.       «Сама не знаю, что со мной, – призналась она однажды. – Я не хочу никуда переезжать, не думай. Проблема в том, что я не хочу вообще ничего. Сесть бы лицом к стене и сидеть так, пока не умру. Ты напуган, Рэй? Наверное, мне нужно к психологу... Я люблю тебя и Альберта и не хочу пугать».       Таким было начало душевной болезни моей жены. Николь ходила на приёмы к врачам, пила таблетки. После каждого курса лечения ей становилось лучше, но через какое-то время депрессия возвращалась.       Именно тогда я начал слышать от Николь странные, не вяжущиеся с её образом высказывания. О том, что все люди друг другу чужие. Что любви нет, а отношения – лишь способ заполнить внутреннюю пустоту.       От родственников Николь я узнал, что у них в роду бывали случаи шизофрении. Мне стало страшно. Я записал Альберта в несколько кружков, чтобы он меньше бывал дома и не слушал бред матери. Мальчик послушно пиликал на альте, собирал модельки роботов и вроде даже был доволен. А потом у Николь обнаружили рак.       Диагноз поставили в мае, прямо перед четырнадцатым днём рождения Альберта. Сын к тому времени уже перестал быть простодушным очаровашкой, стал скрытным и очень себе на уме. Он то и дело ввязывался в неприятные истории со сверстниками, но всякий раз просил меня не вмешиваться.       Мы с Николь сочли неправильным скрывать от сына правду о болезни. Альберт бросил музыкальную школу, кружок моделирования и стал всё свободное от школы время посвящать уходу за матерью.       Болезнь прогрессировала слишком быстро, чтобы врачи могли чем-то серьёзно помочь. Уже через полгода Николь не стало...       Я вздохнул, вытер набежавшие слёзы. Мне до сих пор не хватало жены, которую я, возможно, никогда полностью не знал.       Говорили, что тогда, в юности, Николь уехала в США, потому что её бросил парень. И что эта рана в её душе так и не затянулась до конца и, в итоге, вызвала психическое расстройство.       Если даже это было так – я простил Николь за всё и продолжал любить её светлой и верной любовью.       Некоторые люди становятся вехами на нашем жизненном пути. Их невозможно забыть, они навеки остаются в сердце. Даже если умирают. Даже если предают. Не каждому встречаются такие люди-вехи, но если они есть – это уже большое счастье. И, зачастую, большая боль.