Тартановый Дракон — Эйгон, сын Бейлона

97 год после З.Э, Королевская Гавань

      Двери закрылись за ним, когда он вышел из Тронного зала. Он взглянул на стражников на своих постах, прежде чем уйти, позволяя себе выдохнуть только тогда, когда он остался один в коридоре, едва освещенным огнем свечей.       Он никогда не будет видеть их как семью. Семья что-то значила. Что-то значила. Кем бы они ни были… они не были этим. Он помнил своего отца, свою бабушку и своих сестер.        Он помнил близость их семьи и то, как они заботились друг о друге, даже если они жили в разных странах, даже если они не соглашались и спорили друг с другом.        Даже если они не любили друг друга, они все равно были рядом друг с другом.        Это то, чего он никогда не ожидает от этих людей.        Он не ненавидел их. Нет… у него не было достаточно чувств в ним, чтобы вызвать такие сильные эмоции. Люди, которые разделяли с ним кровь, но не разделяли никаких других уз.        Семья, которая не была семьей.        Алисанна была доброй бабушкой, да, даже немного любящей, но было нетрудно чувствовать себя неуютно и отстраненно, когда ее далекие глаза не могли скрыть боль, которую она чувствовала от того, кого она потеряла.        Элисар однажды рассказал ему истории о «Доброй королеве Алисанне», очаровательной и доброй женщине, которая слушала всех, любила всех и была всеми услышана и любима.        Женщина, которую знал Эйгон, была далека от того человека, о котором говорил Элисар, и он испытывал к ней сочувствие. Единственный человек, который, по его мнению, заслуживал гораздо лучшего, чем то, что она получила.        Джейхейрис заботился о королевстве больше, чем об остальных членах своей семьи, за исключением Бейлона, который после смерти Эймона редко отходил далеко от Джейхейриса.        Они все были слишком заняты «обязанностями» своего положения или личными трагедиями, чтобы набраться смелости и стать друг для друга чем-то большим, чем просто «королевской кровью».        Он усмехнулся, покачав головой.        Стоит ли удивляться, почему Дом Таргариенов был таким неблагополучным?        Они так сильно ценили это королевство, что едва уделяли время друг другу и в конце концов просто разрывали друг друга на части снова и снова.        Королевство, которым едва ли стоило править, учитывая, сколько лордов этого королевства предали бы эту семью, если бы у них был бы шанс на возвышение или получения золота.        Это не значит, что другое средневековое общество не сделало бы этого в любом случае.        Он знал историю своей собственной Британии и историю Европы в целом в средневековый период. Но, честно говоря, учитывая, насколько подтасованными были колоды для Таргариенов, они действительно слишком часто теряли позиции и сдавали назад, просто из-за того, что не были порядочными людьми друг к другу.       У других знатных семей так или иначе есть куча кузенов и дальних родственников, так же было и в его старом мире с другими знатными семьями. Должно быть, с вашей семьей что-то серьезно не так, если ее некоторые члены не создали свою собственную ветвь Таргариенов за двести восемьдесят с лишним лет.       Даже если действительно был заговор мейстеров или заговор Веры, это не значит, что Таргариены не облегчали им задачу.       — Эйгон! — Услышал он и вырвался из своих мыслей. Он только что понял, что вошел в один из дворов, и когда он повернулся, то увидел Гейль, стоящую у перил второго этажа.       — Гейль, — Эйгон посмотрел на нее с удивлением.       Он не ожидал увидеть ее сегодня вечером. Его удивление сменилось настороженностью. Выражение ее лица заставило его задуматься о том, стоит ли развернуться и уйти… быстро.       То, как она сузила глаза, заставило его отбросить эту идею. Этим он только усугубит взбучку, и она, вероятно, растерзает его утром, как только загонит его в угол.       Спустившись вниз, она резко пошла к нему и остановилась прямо перед ним, ее лицо исказилось в свирепом взгляде.       Она ткнула его в грудь.       — Ты. Опоздал, — Она сказала, прищурив фиолетовые глаза, что сделало ее еще симпатичнее.       Боже, она была прекрасна.       В семь и десять именин она все больше и больше становилось женщиной, и знаменитая валирийская красота вытекала, как вода из трещины в плотине.       Не помогло и то, что со временем она стала более уверенной в себе. Она будет звездой, когда полностью вырастет.       — Она твоя тетя! — Яростно напомнил он себе.       Он знал, что быть Таргариеном означает быть кровосмесительным. Он не был бы одним из них.       Даже если бы у них была магическая кровь: — А она определенно была, иначе он не был бы лишен уродства, — Подумал он с внутренним содроганием — это дерьмо будет накапливаться, вероятно, уже накапливалось.       Разве удивительно, что Таргариены во времена Игры Престолов были практически все безумны, даже если они выглядели нормально?       Эйрис? Дальнейших комментариев не надо.       Рейгар?       Друг… твой отец безумен, и ты решил бросить свою жену и двух маленьких детей в безжалостном мире, жаждущем свергнуть — потому что твоя семья, как правило, безумна — твою семью, сбежав с девочкой-подростком из могущественной семьи, которая была обещана другой могущественной семье, которая также является твоей семье кузенами, которые именую законные права на твой трон?       Да… безумный.       Король-Попрошайка Визерис? Безумный.       Джон Сноу определенно должен был быть безумным, чтобы позволить семье Старков так грязно обращаться с ним всю свою жизнь без ответных действий со своей стороны, особенно после всего, что он сделал, чтобы спасти их и Вестерос.       Рейла и Дейнерис поначалу казались вменяемыми, но разве можно быть вменяемым, если не вонзаешь кинжал в горло своим мучителям, когда они творят с тобой всякое дерьмо?       …Ладно, это, вероятно, было не так просто сделать, но все же.       Какая бы магия ни была в крови Драконьих Владык, она была подавлена природой.       Он не хотел чтобы его дети, если они у него будут, могли бы стать безумными.       Даже наполовину Таргариен мог прекрасно летать на драконах.       — Не намного, — Сказал он, защищаясь, прежде чем с любопытством посмотрел на нее: — Как все прошло?       — Ужасно скучно, — Ответила Гейль, прежде чем она поморщилась: — Я не думаю, что Деймону она очень нравится.       Эйгон подавил желание улыбнуться: — Почему? — Спросил он, искренне заинтригованный.       — Не знаю, — Сказала она, нахмурившись: — Она миловидна и, кажется, резка, когда говорила, но, похоже, это не интересует Деймона, судя по тому, что он на нее не смотрел.       — Отличное начало для брака, — Подумал Эйгон про себя. К несчастью для Деймона, развод в Вестеросе был практически невозможен.       Она покачала головой, прежде чем снова сосредоточиться на нем: — Перестань меня отвлекать. Я все еще злюсь на тебя.       — Потому что я опоздал? — Немного недоверчиво спросил он.       Ее губы сжались: — Ты бросил меня, — Сказала она, снова толкая его в грудь.       — Я не бросил, — Эйгон отрицал, схватив ее довольно резкую руку: — Я спросил, хочешь ли ты пойти, но ты сказала нет, — Сказал Эйгон, приподняв бровь.       — Ты сделал вид, будто это будет быстрая поездка! — Воскликнул Гейль.       — И так оно и было! — Защищался он: — Я добрался до Драконьего Камня всего за несколько часов, — Гордо и неторопливо сказал Эйгон.       Она снова и снова тыкала его в грудь, и Эйгон смеялся, пытаясь защититься: — Ладно, ладно, мне жаль, — Сказал Эйгон, схватив ее за запястья.       Гейль посмотрела на него с намеками на боль в глазах.       Эйгон вздохнул. Он был единственным, кто уделял Гейль время, кроме Алисанны, с которой было не так-то просто находиться рядом, особенно для Гейль: — Я писал тебе, спрашивая, приедешь ли ты почти в каждом втором письме. Ты могла бы приехать.       — Как будто мать позволит мне уйти, — Сказала Гейль с ожесточенным бормотанием.       Эйгон посмотрел на нее с сочувствием.       В этом мире было мало свободы для благородных девушек, особенно для принцессы Таргариен. Не помогало и то, что почти все его тети были мертвы так или иначе.       Роды и болезни сгубили большинство его тетушек, в то время как Визерра умерла десять лет назад из-за своего идиотизма и простого глупого невезения, в то время как Сейра сбежала сразу после его рождения и превратилась в…       Ну, скажем так, в совершенно свободную женщину.       Будь как, Сейра… ?       Честно говоря, было довольно удивительно видеть склонность Дома Таргариенов к самоуничтожению. Не помогало и то, что дорогой старый дедушка был ужасным отцом для своих дочерей.       В любом случае, вся эта неудача с дочерьми и неожиданное рождение Гейль сделали зависимость Алисанны Гейль понятной. Со смертью Мейгелль в прошлом году эмоциональная зависимость Алисанны к Гейль только усилилась.       Как бы ему ни хотелось забрать Гейль и дать ей возможность вырасти вдали от этого места, он только поставит под угрозу свои собственные планы.       Обучать простых людей, которым он мог доверять, как моряков, было не самым простым делом, особенно когда ему приходилось так сильно зависеть от Корлиса Велариона. Он очень заботился о Гейль, возможно, больше всех в этом мире, но ради собственного рассудка ему нужно было подальше уехать из этого места.       Гейль, должно быть, заметила его сочувствие, схватила его за руку и обхватила ее своей. Она потащила его вперед.       — Я предлагал взять тебя на Мисарагорна. Проще просить прощения, чем разрешения, — Сказал Эйгон с улыбкой, когда они шли к садам.       Гейль закатила глаза: — Мать бы выследила тебя с Среброкрылой, — Сказала она с дразнящей улыбкой.       Эйгон рассмеялся: — Разве это не было бы зрелищем? Добрая королева Алисанна летит сквозь шторм и проклинает нас на спине Среброкрылой в погоне за своей дочерью по Черноводному заливу.       Гейль хихикнула: — Как будто мать когда-либо проклинало кого-либо.       — Ах, ты права, — Кивнул Эйгон.       Эйгон драматично замолчал и посмотрел на Гейль, которая, несмотря на то, что была на четыре года старше его, все еще была ниже в его три и десять именин: — Она определенно молила бы Отца покарать меня за то, что я осмелилась сбежать с ее дорогой Гейль.       — Моя прелесссть, — Гейль сказала хриплым голосом, и Эйгон громко рассмеялся. Гейль разразилась приступом хихиканья, пока она цеплялась за него.       Он мог бы схитрить и в конечном итоге стать известным как местная версия Леонардо да Винчи, Галилео Галилея и Марко Поло своего времени, но его величайшим достижением навсегда останется то, что он заставил Гейль изображать Голлума. ———————————————————————————————————————————————————

97 год после З.Э, Королевская Гавань

Великий Мейстер Элисар

      Элисар осторожно вертел свою тяжелую цепь, его пальцы теребили края звеньев, тихие звуки звона раздавались от его действий — вот и все, что нарушало тишину комнаты, пока он писал свои мемуары.       Он выдохнул, и его вздох сопровождался дрожью, когда он окунул перо в чернила.       Он услышал стук в дверь и издал звук удивления. Он не знал, кто пришел в его покои в это время.       Септон Барт, должно быть, давно спал, а дни, когда Его Светлость искал его совета поздно вечером, уже давно прошли.       — Войдите! Войдите! — Крикнул он пару раз из-за того, что его голос надломился. Он поморщился, кашляя, и быстро схватил кусок ткани, кашляя в него. Теперь ему становилось все хуже и хуже.       Это было странно, размышлял он про себя. Чувствовать, что слабеешь с каждым днем.       Дверь открылась, и он повернулся к двери. Его густые брови тяжело поднялись, когда он увидел, кто это был.       Элисар встал, или, по крайней мере, попытался это сделать: — Мой принц!       — Пожалуйста, садитесь, Великий Мейстер, — Сказал принц Эйгон, проходя в глубь его комнаты.       Эйгон быстро подошел и схватил его за руку, ведя его к месту: — Спасибо, мой принц, — Благодарно сказал Элисар. Эйгон нежно улыбнулся ему, прежде чем взглянуть на страницы на своем столе.       — Твои очень запоздалые мемуары? — Спросил Эйгон, схватив один из стульев и сев рядом с ним.       Элисар рассмеялся: — Да, мой принц, — Он устало помахал рукой над страницами: — Никогда не понимал, как трудно объективно писать свою историю и историю других.       — Я надеюсь, что когда ты доберешься до моей части, ты не будешь таким объективным, Великий Мейстер, — Шутливо сказал Эйгон.       Элисар улыбнулся почти взрослому молодому человеку.       Да… будет трудно писать объективно о молодом принце.       Он полюбил мальчика за несколько коротких лет, больше, чем он думал, что возможно.       Особенно учитывая то, каким был принц в младенчестве. Сейчас он был лучше, менее подавленным и более живым, чем раньше, что само по себе было улучшением почти молчаливого младенца, которым он был.       Он все еще заметно отличался от других сыновей принца Бейлона, оба старших его сына были почти полной противоположностью сдержанного принца Эйгона.       Он не ожидал многого от молодого принца, когда впервые начал его обучать. Тем не менее, казалось, ему суждено было снова удивиться мальчику, чье выживание было чудом от самих Семерых.       Ум мальчика даже в детстве был острым, острее и тоньше лезвия меча из валирийской стали. И мальчик тоже знал это с юных лет. Ему потребовалось некоторое время, чтобы заметить, что мальчик подавляет большую часть своих талантов, и ему потребовалось увидеть, как принц Эйгон решает каждую из математических головоломок мейстера Вейгона, чтобы осознать это.       Мальчик не смог устоять перед брошенным ему вызовом и принял его. Именно тогда он понял, что принц Эйгон был более особенным, чем думали многие, даже его собственная семья.       Со временем он увеличил время, которое он уделял для обучения мальчика, и был рад видеть, как тот с такой же легкостью усваивает свой любимый предмет — историю, но принц Эйгон так же легко справляется с числами и фехтованием.       К тому времени, как принцу Эйгону исполнился год и десять именин, Элисар знал, что принц может спорить с самыми учеными людьми истории, и это было предметом его гордости, когда он смотрел на бледного серебристоволосого принца.       Он решил никому не сообщать о том, что таланты принца Эйгона больше, чем они кажутся. Эйгон мало что делал, не уделив времени оценке своих возможностей, черта, которую он одобрял и которая, казалось, была очень сильна в принце.       Это говорило о прилежном уме, и его ответы Элисару, когда тот задавал вопросы, были сделаны с тщательной продуманностью, что было не по его годам.       Вот почему он думал, что скрытие принцем своих талантов как-то связано с его далекими отношениями с отцом и, как следствие, с остальной королевской семьей.       Он размышлял про себя, что, возможно, слухи были правдивы, когда он услышал, как слуги, сопровождавшие принца в младенчестве, болтали о его странной внимательности и взгляде.       Нарушать доверие принца казалось… неправильным.       Когда принц Эйгон открылся ему, он нашел молодого принца очаровательным и приятным в общении, ту сторону молодого принца, которую многим, кроме него и Гейль, не позволялось видеть.       — К сожалению, мой принц, я должен смиренно сообщить вам, что я, возможно, не смогу этого сделать, — Покачал головой Элисар.       Элисар улыбнулся молодому принцу: — Как бы мне этого ни хотелось.       Принц Эйгон улыбнулся ему, прежде чем он посмотрел вниз, и серебристые брови молодого принца нахмурились в беспокойстве. Элисар посмотрел туда, куда смотрел Эйгон, и увидел, что он смотрел на ткань.       На ткани были пятна крови.       Элисар позволил себе устало улыбнуться, прежде чем поднять глаза на Эйгона: — Старость приходит ко всем нам, мой принц, и с возрастом становится все труднее побеждать болезни, как это было легко в юности.       Эйгон молчал, прежде чем встретиться взглядом с Элисаром: — Как долго? — Спросил он.       — Недолго, — Ответил Элисар: — Я не проживу больше одной-двух лун, я полагаю.       — Тебе следовало написать, — Сказал принц Эйгон со вздохом, откидываясь на спинку стула, с недовольным выражением на лице.       Элисар улыбнулся: — Ты преуспевал на Драконьем Камне, — Он устало жестикулировал рукой: — Не твое дело беспокоиться о старом мейстере, который уже отжил свое время.       — Ты не просто старый мейстер, Элисар, — Твердо сказал принц Эйгон: — Ты был моим учителем, и ты был и остаешься моим другом, — Он сказал, прежде чем слегка улыбнуться: — Очень старый друг, но все еще другом.       Элисар усмехнулся. Он был тронут словами принца.       — Спасибо, мой принц, — Он сказал с благодарностью, кивнув, что, как он надеялся, заставит принца Эйгона понять, как много это для него значит. По ширине улыбки Эйгона он понял.       Принц Эйгон посмотрел на его мемуары, прежде чем перевел взгляд на беззвездное небо: — Я все равно не смогу много спать сегодня ночью, — Принц замолчал, прежде чем пристально посмотреть на Элисара: — Если хочешь, я могу писать, пока ты говоришь?       Элисар обдумал это, и Эйгон заговорил снова: — Если мы начнем сейчас, мы, вероятно, сможем получить в три раза больше на пергаменте к рассвету, — Эйгон сказал тоном, от которого Элисар понял, что не сможет переубедить его не помогать ему.       Элисар улыбнулся и кивнул: — Очень хорошо, — Он редко спал ночью, и Эйгон это прекрасно знал.       Эйгон схватил перо и подошел к столу, пока Элисар сидел у окна. Он взглянул на Эйгона, который терпеливо смотрел на него.       Элисар повернулся обратно к беззвездной ночи и снова начал рассказ о своей жизни и о тех, кого он наблюдал в ее течении.